Пошли мне жизнь

Господи, пошли мне смерть.

Я одевалась в броню. Всю свою жизнь только этим и занималась: когда меня впервые обматерили, когда в школе, из разговора с девчонками в туалете, я с отвращением узнала, откуда берутся дети, когда всем классом травили самую добрую и милую учительницу. Тогда я почему-то безоговорочно поверила в беззащитность людей. Беспомощность человека перед страшными силами, которые зависят от него не больше, чем погода, доводит меня до исступления. Уже тридцать лет я бесконечно жалею людей. И не подаю калеке в метро десять рублей – конечно, это не деньги, но мне все время кажется, что я оскорблю этого человека. Глупо до беспредела: он специально ходит по вагонам, а я не подаю из боязни его обидеть. Самое страшное, разумеется, не это. Самое страшное – таких, как я, полвагона. А денег в протянутой руке нет.
Я больна обостренным чувством чести. Какое-то оно белогвардейское, старинное, из чего-то предреволюционного. Сердце, переполненное честью, разрывается на части при виде чужого несчастья – на свое мне действительно плевать с высокой вышки – и покрывается корой. Изо дня в день. Парадокс нашего существования: чем больше горя видим, тем меньше на него отзываемся. А виновато что? Никогда не угадаете – высшее образование. У меня-то их два плюс аспирантура, и их шлейф тянется за мной давно. Сейчас попробую объяснить.
Высшее образование есть высшая точка того, что может получить человеческое существо в своем развитии. Вот, даже пишу так, словно диссертацию сочиняю. Оно убийственно. Убийственно своей недостижимой привлекательностью и дразнящей глубиной: не проходи мимо! Прочти это и это, пойми то и то… Вы знаете, что такое интеллигентность? Не дай вам Бог это узнать! Интеллигентность – это вечное, непреходящее чувство вины перед всеми: перед сантехником – за то, что знаешь ты и чего не знает он; перед воином – за то, что он сражается вместо тебя; перед другими интеллигентами – за всеобщую беспомощность. А на чужое горе, воспринимаемое болезненно, мы, интеллигенты, не отзываемся, не умеем: груз изученного (наука всегда нравственна) давит и заставляет отказываться от всего, связанного с людьми вообще – слишком известен финал.

Я одевала собственную душу в броню, когда старые друзья оказывались низкими людьми, альфонсами, дураками, просто разочаровывающими нулями. Получала смехотворную зарплату – молча усмехалась и покупала серебро с крупными камнями – красными, синими, зелеными, нанизывала на себя кольца и шла с гордым видом оперной примадонны. Есть было нечего. Зато у меня кольца и серьги не помещаются в шкатулке.
После зимы наступала чертова весна, из организма уходили последние витамины, и наша весна с ее промозглостью оказывалась еще хуже, чем зима. Забавно, что от всего этого не уйти. Почему в прошедшем времени? Сейчас лето, и я надеюсь больше никогда не увидеть остальных времен года.

Господи, пошли мне смерть. Моя душа (да и тело, в общем-то) выдержат еще совсем чуть-чуть, но сумасшедшая честь заставит держаться до конца.

Где же правда? Нигде, только в справедливости жизни, в каком-то слиянии с Абсолютом, на который я совершенно не способна.

Господи, пошли мне смерть. Согласна на любую: кирпич ли на голову упадет, прирежет ли в парадной наркоман (и не найдет в сумке ни копейки – вот цирк-то будет!), машина ли переедет.

Кто я? Зачем я? Зачем я, а не кто-то другой? Ни на что не способная, я нашла себе единственное призвание: быть арбитром изящества – своего, чужого – неважно. Красота – вот цель и смысл последних пяти лет моего существования. И вдруг что-то переломилось, и тогда я со страшной силой осознала, что единственное, чем я владею единолично, – моя собственная, никому, кроме меня, ненужная красота – довольно скоро просто-напросто рассыплется и уйдет в небытие. Я останусь одна среди нищих, просящих подаяние, среди молодых и циничных, среди помоек и задворок, одна на всем свете, наедине с зеркалом, отражающим морщины.

Сколько еще я проживу, если ты не подаришь мне смерть? С собой никогда не покончу – еще скажут: не хватило мужества жить.

Внезапно мой взгляд падает на книжный шкаф. Я безотчетно подхожу к нему и начинаю искать – сама не знаю, что. Ощущаю приятную тяжесть толстой книги с золотым обрезом, с плотными желтоватыми страницами. Античная история. Перикл и Катон, Ганнибал и Спартак, Ликург и Цезарь – знакомые каждым своим делом, любимые всей силой детства и юности, того времени, когда казалось, что обязательно нужно и даже очень легко стать похожими на них.
Оказывается, все очень просто. Сегодня поставила себе цель: не умирать, пока не увижу Грецию и Рим.

Стою на вершине Акрополя и, щурясь, смотрю в бескрайнее море настоящего синего цвета, сливаясь с миром и жизнью. Провожу взглядом по замшелым вечным стенам Колизея, сладко завидуя тем, кто был здесь в те времена.

Господи, пошли мне жизнь.