выстрел при свечах

Леша Прутко решил свести счеты с жизнью. Причины, как считал Леша, для этого были самыми вескими. Месяца три назад ему стукнуло тридцать. Не дожил, что называется даже до возраста Христа. В общем, не старик, но что-то коробило, жевало. Когда после шумного застолья гости разошлись, и удалось, наконец, выпроводить весьма настырную девицу, которая попыталась остаться и провести с ним, Лешей, остаток ночи, он закрыл дверь, облегченно вздохнул и решил покончить со всем. После выпитого Лешу мутило. Утренние сумерки выдавливали из Леши остатки жизни. С улицы неслись смех и улюлюканье. Давешняя компания все никак не могла разойтись. Потом все затихло. Леша прислушался – ничего. Тихо, чтобы не вспугнуть самого себя, он двинулся в комнату. «Приступим», - подумал Леша. Снотворные таблетки он отмел сразу. Леша не любил, когда его тошнило. Повесится, тоже как-то не хотелось. Висеть, под потолком, с посиневшим лицом и высунутым языком… Нет. От этой картины самому себе становилось страшно. Леша, удобно устроившись в кресле, перебирал в уме варианты. Оставалось не так много: перерезать себе вены, выпрыгнуть с четвертого этажа и застрелиться. В детстве он падал с дерева и сломал ногу. Было очень больно. С тех пор Леша панически боялся высоты. Боялся Леша и иголок, острых бритв. Лешу передернуло, когда он представил себя лежащим в горячей воде в мутном кровавом облаке. Он внимательно осмотрел запястья, как будто хотел разглядеть невидимые порезы. Ну, уж нет! Оставалось застрелиться. Оружия Леша в руках никогда не держал. Поэтому страха перед ним не испытывал. «Жизнь прекрасна и удивительна, как говорил Маяковский, перед тем, как застрелиться», - пропел Леша, радуясь принятому решению. Леша не был уверен, что попадет себе в сердце, но оставался еще висок. Тут уж промахнуться сложно. Оставалось только найти пистолет. У одного его друга, художника, была маленькая коллекция оружия, вот Леша и решил навестить его, тем более - тот, не более получаса назад вместе со всеми с Лешиного юбилея.
Художника Леша догнал, когда тот топтался у дверей собственной студии.
- Ты что, оглашенный! – рассмеялся художник. – Ты вроде как уставший какой-то был, а теперь вдруг в гости забежал. Ну, заходи. Рад. Выпьем портвейна, картины посмотришь. Заходи.
Леша вошел внутрь, задев макушкой доспехи средневекового рыцаря, развешенные над входом, как белье во дворе. Где-то щелкнул выключатель. Полуночники вошли в просторную хорошо освещенную студию. Стены студии одновременно напоминали иконостас, выставку картин Малевича и оружейные стенды. Леша без интереса осмотрел картины и иконы. Его внимание привлекало сейчас лишь оружие.
Художник топтался на кухне. Через минуту он вкатил маленький столик, какие можно увидеть в любом зубоврачебном кабинете, на котором в невероятных размерах сковороде скрежетали и корчились в расплавленном масле вчерашние, наверное, макароны, лежали на тарелке вялая колбаса и зеленоватый сыр, и весело блестела бутылка портвейна.
- Хорош натюрморт, - засмеялся художник и быстро, набросал его на чистом листе бумаги. Леша знал, что на следующий день на стене появится картина, состоящая из множества кругов, квадратов, черточек и палочек, т.е. все те же макароны, и колбаса. Бутылки форму на картинах не меняли, будь то портвейн или Наполеон. Потом художник мазнет красным, и Леша угадает, что это застывший в бутылке кетчуп, найденный другом в стареньком холодильнике. Двое выпили и от удовольствия крякнули. Леша захрустел макаронами.
- Молодец, вырвался! – еще раз напомнил художник. – Я думал Верочка тебя вконец съест.
- Что еще за Верочка? – спросил Леша.
- Как тебе сказать… Верочка работает машинисткой в издательстве. Ну, в том, что работает Сашка Малышев. Он-то ее и привел. В общем, она вроде подарка тебе на день рождения.
- Вот засранец! – с чувством крякнул Леша.
- Да ладно! Сашка, конечно, с придурью, но Верка – ничего. Хорошая девка. Это ты зря. Сашка еще то трепло.
Леша не возражал. Они снова выпили.
- Так, это бутылка. Портвейн, наверное. Тарелка и яичница, - Леша указал на картину на стене. Как доктор Ватсон он немного подумал и добавил: «Ту, что мы пили позавчера».
- Врешь! – художник расхохотался. – На счет бутылки прав. Но это не яичница, а свежий лучок и огурчики.
Леша, сдаваясь, отмахнулся от друга и снова с интересом уставился на стену с оружием.
- Слушай, ты не мог бы одолжить мне какой-нибудь пистолетик из твоей коллекции? На время.
- Застрелиться хочешь? - улыбнулся художник. – Добро! Самый возраст. Да и жизнь какая-то мрачная.
Художник снова улыбнулся.
- Выбирай, все оружие действующее. Могу предложить вот этот колесцовый пистолет или вот этот, кремниевый. Такими в двенадцатом году с французами бились. Берешь его в руку и представляешь, всяких там улан, драгун. Ну, так как, берешь?
- А не старовато? Да мне и не стреляться. С ума ты, что ли сошел!
- Раз не стреляться, то какая тебе разница. А пистолеты, еще раз говорю, все пристреляны. Вот из этого сам палил неделю назад на пленэре.
- Да ну!?
- Вот, глянь-ка! – художник сунул руку в один из ящиков с кистями и красками и вытащил пригоршню свинцовых болванок.
«Девять граммов в сердце постой, не зови», - пропел Художник. – Пули сам отливал. Порох достать не мудрено.
Леша вздохнул и решил заинтересоваться, тем более другого оружия все равно не было.
- Вот, смотри, - настаивал художник. – Сыплешь порох. – Он достал откуда-то миниатюрную, старинную пороховницу. – Потом забиваешь пыж – все элементарно. – Художник любовно погладил пистолет. – Здесь даже шомпол имеется. Аккуратненько проталкиваешь – все-таки без сноровки трудновато – утрамбовываешь. Закатываешь в ствол пулю – и готово! Сюда, на полочку еще немного пороху. Взводишь… И стреляй себе на здоровье.
Леша взял увесистый пистоль и сразу вообразил себя кем-то вроде Дантеса.
- Ты серьезно? – Леша ошарашено смотрел на художника.
- Вполне. Бери, считай, что это мой подарок тебе к той картине, хотя в живописи ты все равно ни черта не разбираешься. Если задумал стреляться, обязательно зажги свечи, одень мундир…
- Не понял!?
- Ну, костюм-то у тебя имеется? Цилиндр, наконец. Подожди, я сейчас.
Леша вертел в руках пистолет, когда увидел улыбающуюся физиономию художника, успевшего натянуть на себя фрак и цилиндр.
- Бери, мой дорогой! Все это идет в комплекте с пистолетом.
- По-моему, ты того, накушался, - Леша испуганно примерял цилиндр.
- Ни сколько. Бери, бери, - Художник приплясывал на месте и все время похохатывал.
Где-то зажегся свет.
- Стоп, - тихо сказал художник, приложив палец к губам. – Тамарка пришла. – И он спрятал бутылку портвейна за ближайший холст. Леша сунул пистолет в карман.
Все пьете? – услышал он.
Что ты, родная. Лешенька зашел посмотреть мою новую работу. – Художник ткнул пальцем в мазню на холсте.
- Это не картина, а очередная бутылка бормотухи, - Тамарка воинственно подбоченилась, разглядывая ночной шедевр. – У нас таких картин… Вся студия заставлена. Все бутылки да яичница.
- Это макароны, - обиделся художник.
-Неважно, - перебила художника жена.
- С днем рождения, Леша.
- Спасибо Тамара…
А теперь всем спать. Мне надоело твое ночное творчество. – Она вытолкала художника из студии и повернулась к Леше.
Леша предпочел выйти сам.
Уже на лестнице он услышал звук шагов. Художник догнал его, в руках у него поблескивал замасляный щелк цилиндра.
- Бери. Фрак дать не могу, а вот его, - он любовно погладил старомодный головной убор. – Бери и пока. – Он махнул рукой на прощанье и побежал наверх, где все слышнее нарастал голос Тамары.
Леша взял цилиндр и пошел домой.
Дома царил предутренний полумрак. Леша немного посидел на старом продавленном диване, потом отправился на кухню за свечами. Свет от свечей придал комнатке престранный вид. Испуганные сгорбленные старухи, фарфоровое блюдце, чревовещатели, «Египетские ночи». Леша фыркнул и потряс головой, как мокрый шнауцер, отгоняя от себя непрошенные видения. На сердце потеплело после общения с художником. Но Леша взял себя в руки, надел цилиндр и приставил пистолет к груди. Да, наверное, так. А может быть, и нет – Леша переместил ствол пистолета к виску.
Леша взвел курок, блеснувший в свете мигающих свечей, и представил, как его наутро найдут с простреленной головой и в цилиндре.
- Как глупо, - подумал Леша, откинул в сторону цилиндр, пошел на кухню и быстренько изжарил себе яичницу. Утолив голод, Леша погасил все свечи, потом надел цилиндр и вышел на улицу. В голове немного шумело. Где-то опять заржала подгулявшая компания.
Леша шел по улице, стараясь держаться прямо, чтобы великоватый цилиндр не сползал на уши.
- Отпусти, зараза! – услышал он.
В глубине сада он заметил девицу, в которой узнал Верочку, и двух парней, тянувших ее к стоящей на всех парах машине.
Леша быстрыми шагами направился к странной троице.
- Глянь-ка, Санька, что за придурок! – сказал один из парней. Другой от удивления отпустил Верочку. Та кинулась к своему неожиданному спасителю.
- Непозволительно так обращаться с дамами, - сказал Леша.
Парни онемели на мгновенье, потом, как по команде, двинулись вперед. Казалось, они шли с помощью одних плеч. Верочка уткнулась носом в Лешино плечо и всхлипывала. Леша ждал. Парни были уже рядом. Они не торопились. Леша вытащил из кармана пистолет и встал в позицию. Взвел курок. Парни приостановились.
- Придурок какой-то, - сказал один из них, смачно сплюнул и пошел к машине. Другой повертел пальцем у виска и побежал догонять дружка.
- Ты почему домой не пошла, дуреха? – спросил Леша.
- Меня Сашка Малышев уговорил пойти… Весело, говорит, будет, а Лешка лучше всех… Я в общаге живу. Возвращаться уже поздно. Прилегла на скамейке, а тут эти двое…
- Ну пойдем, подарочек, - Леша снял с себя пиджак, накинул на худенькие плечи Верочки, приобнял и увлек за собой. – Только уговор – больше не кусаться!
Девушка засмеялась, и теперь тараторила не переставая.
Леша улыбался про себя. Цилиндр он так и не снял. На лестнице у самой двери он заметил грустную физиономию художника.
- Ты чего здесь? – спросил Леша.
- Понимаешь, уходил ты какой-то не такой, и я решил, а вдруг правда…
Леша засмеялся. Хихикнула Верочка. Забасил искренним смехом голос художника. Через минуту в комнатке Леши снова горели свечи. Художник умиленно поглядывал на Лешу и на Верочку. Потом он залпом выпил стакан выдохшегося шампанского и побежал домой к жене.
А Леша нежно обнимал такую хрупкую Верочку. Свечи тихо таяли и гасли – одна за другой. Рядом, поверх небрежно сброшенной одежды, опрокинутых туфель на полу лежал цилиндр и чернел пистолет. Солнце смеялось, когда заглянуло в окна Лешиной квартирки.