Не люди

  Опубликовано: 1) в сборнике "Русская фантастика - 2017. Том второй", ЭКСМО; 2) в журнале "Азимут", декабрь 2007.

  Иллюстрация: http://zhurnal.lib.ru/img/b/beloglazow_a_i/ not_people/notpeople.jpg

  (Т.к. движок Прозы.Ру неадекватно отображает ссылки со знаком подчеркивания,
я делю ссылку на две части. Скопируйте ссылку в адресную строку браузера, убрав пробел.)


  …А-а-а! Распяленный в крике рот.
  Хлюпающий вздох, когда лопатки ходят ходуном, а в груди поселяется колючая боль.
  Влажная от пота, перекрученная простыня. Сбитая подушка. Упавшее одеяло.
  Холод пола, касающегося босых ступней. Предутренний сумрак. Свет можно не включать: для того, чтобы пройти на кухню и глотнуть воды, свет не нужен.
  Не хочу, чтобы соседи видели! Они не осуждают, нет, никто из них не осуждает меня, и это самое страшное. Веду мелко дрожащей рукой по стене. Это не посталкогольный тремор, хуже – патологический. Возникший на почве невроза. Нарушение двигательных функций из-за расшатанной к черту нервной системы. Я отказался от пансионата и программы реабилитации. От наград я отказаться не мог – это чревато, это попахивает пацифизмом, а то и неодобрением нашей, земной, политики. Митингами, демонстрациями протеста. Предательством, наконец! Впрочем, ничего этого нет. Однако я не настолько глуп, чтобы… но от всего остального я отказался. И от привилегий, положенных бывшим военным, – тоже. Кроме одной – права на именное оружие.
  В горле першит, оно будто сделано из наждачной бумаги. Сухо, с надрывом кашляю. Закостеневший рашпиль языка упирается в зубы.
  Чуть не опрокинув, хватаю чайник. Пью из носика – жадно, торопливо. Проливая на себя.
  Носик похож на загубник боевого скафандра, и я давлюсь, булькаю, захлебываюсь этим неожиданным сравнением и попавшей в нос водой. Хриплю и кашляю. Кашель душит меня, и я в изнеможении опускаюсь на табурет. Вода солоноватая, она отдает тухлятиной. Мне так кажется, я хочу, чтобы мне так казалось, и мне так кажется! Да, в точности такая вода была у нас там.
  На кухне душно, нестерпимо, невыносимо душно. Как в бане, в парном отделении. Титания была одной большой парилкой, одной на всех. Но можно сказать и проще, циничнее – душегубкой. Слово правильное и одновременно нет – ведь они не люди. У них нет души. Чего-то невесомого, иллюзорного и до конца не постижимого, таинственной сущности, данной отнюдь не всем. Наличие души – главный фактор, определяющий, каким будет рапорт исследователей-поисковиков, прежде чем они полетят дальше. От рапорта зависит тип кораблей, высылаемых к вновь открытой планете. Я знаю один тип – военный. Есть и другие, они применяются нечасто, но они – есть. Это не мое, мое – это война. Была…
  Я больше ничего не умею. Меня больше ничему не научили. Я – наводчик батареи левого борта, сержант, космодесантник. Был.
  Я – "освоитель", как говорят о нас в новостях, мы говорим – ликвидатор. Чтобы освоить, подготовить планету для будущей колонии, нужно уничтожить опасную эндемичную флору и фауну. Мыслящие существа без души не считаются людьми в широком смысле слова, они причисляются к опасной эндемичной фауне. К диким, хищным животным. И должны быть истреблены.
  Каждый корабль-разведчик имеет в составе команды пресвитера – лицо, облеченное немалым саном. Того, кто досконально разбирается в теологии. Он-то и выносит вердикт о наличии души у аборигенов, если планета населена. Всемирная Церковь дала на это официальное "добро" лет пять назад после череды кровавых туземных восстаний против колоний метрополии. Все те планеты объединяло одно… да, отсутствие "пресловутой" души у их разумных обитателей.
  Могу я, атеист, говорить "пресловутой"? Могу, черт возьми, говорить это в собственном доме, где меня никто не слышит?! Скажите, вы верующий? Вы ходите в Церковь? Вам не стыдно?! Я – атеист, я стал им после Титании. Я скриплю зубами по ночам, бессонница – моя частая гостья. Когда… если мне удается заснуть, сон превращается в кошмар, а простыню наутро можно выжимать: она мокра от пота. Я нервный, замкнутый и нелюдимый человек, у меня развились паранойя и суицидальный синдром.
  На Титании я сломался.
  Положите на чашу весов четыре восставшие планеты; их не притесняли, им оказывали содействие в развитии техники и технологий. В день Х они вырезали всех землян-колонистов до единого. Сначала одна планета, затем другие. В первый случай долго не могли поверить, потом разбирались, выявляя причины. Скрупулезно, кропотливо. Не жалея сил и средств. Искали ошибки в установлении контакта, наши ли, чужие. И тут грянуло второе восстание…
  Положите на весы оставшиеся десять планет. По меркам вновь разработанной "Инструкции о контакте" они были классифицированы как чрезвычайно опасные. Инструкцию разрабатывали не ксеносоциологи и ксенопсихологи – в основном, Церковь вкупе с военными. На тех десяти планетах царили тишь и благодать, а колонисты и туземцы ходили друг к другу в гости. Пока.
  Примите решение. Правильно. Коренное население уничтожили, возродив и облагородив древнее слово "геноцид".
  Четыре и десять. На первых было легче: мы мстили. На остальных… Дейдра, Вольхана, Чибел-3… Титания.
  На Титании я сломался. Я умер, и мой труп отказался пройти курс реабилитации. А те, кто прошел, по-прежнему служат на десантных кораблях военно-космического флота, только и ждущих соответствующего рапорта от исследователей с разведчиками.
  Нас больше ничему не учили.
  Мы больше ничего не умеем.
  На меня кидают печальные взгляды, жалеющие взгляды, насмешливые – я не хожу в Церковь. Мне стыдно.
  Мне стыдно за них, своих соседей, и тех, кто мне незнаком, за их поведение и образ мыслей. Они ходят в Церковь, я – нет. Собственная "неполноценность" не унижает меня. Напротив. Но мне страшно – страшно оттого, что я не вижу в их глазах ненависти и гнева, пусть даже легкого неодобрения того, что я натворил. Что мы все натворили. И что они все делают сейчас, разумеется и единственно лишь на благо общества. Они, мои товарищи… бывшие товарищи на тяжеловооруженных десантных кораблях.
  Поэтому мне страшно.
  Страшно жить.
  Этот груз, эта ноша – непосильны. Но я не пойду на курсы реабилитации, это даже хуже, чем пойти в Церковь.
  Изо дня в день я вскакиваю от привидевшегося кошмара, я плетусь на кухню и пью воду из чайника, носик которого похож на загубник боевого скафандра. Потом я сижу на кровати и покачиваюсь, обхватив голову руками. И глухо мычу.
  Сегодняшний день не исключение.
 
  Бах! – Скулы сводит, гадкий вкус лимона во рту.
  Бах-бах-бах!!! – трещит очередь. Бах! – одиночным.
  Палец отказывается нажимать на гашетку. Надо. Заставляю себя.
  Бах! – Шульц истерически смеется.
  – Вы не люди! не люди!! не люди!!! – кричит он.
  Последний из них поднимает голову.
  – Мы – люди. Это вы не…
  Бах!..
 
  Мои сны не отличаются разнообразием. Одно и то же, каждую ночь одно и то же. Я устал, я больше не могу… так. Я хотел бы опять научиться смеяться, как Шульц из сна. Но не могу. Потому что Шульц – это я. А Петера, у которого сводило скулы, убили. На Титании. Свои. Однажды он заставил себя опустить автомат. "Свои" – эвфемизм, попытка уйти от ответственности, взбрыки подсознания. Это сделал я, сержант Иоганн Эйльхард Шульц.
  За окном рассветает, в сером тумане видны корявые и узловатые ветви кленов. Листьев на них нет: клены давно засохли. Они мертвы, как и я. Просто сохраняют видимость. Из приотворенной форточки веет прохладой, и так же холодна рукоять именного пистолета в ладони.
  Я давно хочу сделать это, но всякий раз мне не хватает ускользающе малой, крохотной части того, что называют решимостью. Не хватает изо дня в день. Может быть, в этот раз?
  Как просто, ужасающе просто было убивать других. Как трудно убить себя.
  Пересилить… Ну же!
  Я смотрю на черный зрачок дула, ребристого дула именного пистолета, врученного за особые заслуги на Дейдре. "Особые заслуги" – тоже эвфемизм, за ним скрываются тысячи и тысячи погибших. Расстрелянных, взорванных, сожженных. Начиная с Вольханы в ход пошли ядовитые газы и бактериологическое оружие.
  Нас учили лишь убивать.
  Ствол пахнет гарью: гарь не выветривается, она осталась. Ствол покрыт липким и тонким слоем смазки: право на именное оружие – это не право на его ношение и использование. Только на хранение. По определенным законом правилам.
  Могу я нарушить закон? Могу, черт побери, сделать это в собственном доме, где меня никто не видит?! Можете не отвечать.
  Ствол грубо раздирает рот и царапает нёбо. И меня подташнивает от жирной, отвратительной смазки. Ну, давай же!
  Палец на спусковом крючке медленно выбирает слабину.
  Теперь убивать научат всех. И детей, и взрослых, и стариков. Всех.
  И убивать будут тоже всех. Многомиллиардное, рванувшее осваивать космос человечество – одна сплошная зондеркоманда. Нам не по пути. Побеждайте… проигрывайте. Без меня.
  Свободный ход крючка закончился. Слабина выбрана, и мозги готовы разлететься склизкими ошметками. Брызнуть в стены.
  Надеюсь, так же когда-нибудь разлетятся и ваши.
  Вы не люди.
  Огонь!
 
  …А-а-а! Рвущийся из груди вопль.
  Сбивающееся дыхание. Лязгающий стук зубов.
  Утро.
  Сегодня я нажму на курок. Я смогу.
 
  28.05.2006