Тлэуер и остальные. Старый Новый Год

Итог встречи у Барби был таков: образовались два государства – королевство Барбиленд на севере и княжество Нитстан на юге. Тлэуер только что стал канцлером Нитстана, чему был страшно рад. Дом, где жили князь и канцлер, ещё до встречи в Северном Дворце, назвали Нитстандиром. Был он полной чашей, Высшие Силы благоприятствовали ему. Нахимсон и Тлэуер не знали печали.
…13 января 1994 года князь Нитстана Яков Моисеевич Нахимсон сидел на пороге своего дома и чистил свои тёмно-чёрные штиблеты. Они покрылись грязью – а не надо было вчера ходить по лужам. Да, зимой в Ойкумене Второй пролился дождь и грязи было предостаточно. Ковбой и ростовщик намурлыкивал какую-то песенку, то и дело закручивая ус. Он вряд ли думал о вечном, мечтал, скорее всего, о том, чтобы выпить холодного пива, закусить мацой и сушёными кальмарами.
-Эхма! – блаженно вздыхал Нахимсон – Эхма!
А кто это идёт в сторону Нитстандира? Росту большого, пола женского, фигуры стройной – кто, если не Барби? Что интересует королеву здесь, в краю, который она не очень-то жалует? Есть смысл спросить у ней самой, тем более, что она уже подошла к порогу. Беседа начинается!
-Здравствуйте, моё почтенье! Что заставило Вас появиться здесь?-Нахимсон пытался быть вежливым.
-Я хочу пригласить наши народы на прогулку. Надо искать новых впечатлений, надо путешествовать. Что есть человек, не познающий ничего нового?
Барби думала, что вопрос останется без ответа, но Нахимсон спутал все её планы.
-Я не знаю, что он есть и пьёть.
-Мой дорогой князь, я не о том. (Сама думала: «Ну и идиот! Как таким придурком можно родиться? – этот вопрос был явно не риторическим). Я о том, что человек, не познавший ничего нового, подобен сундуку с драгоценностями, у которого нет замка. Поэтому все драгоценности растащили. Человек без жажды нового обворовывает сам себя, губит всё ценное, что в нём есть. Путешествие – один из способов встречи с Неизведанным. Я приглашаю Вас с собой. Кстати, с праздником Вас.
-Это с каким ещё?
-Со Старым Новым Годом, князь.
-Как это понимать? Берут старую-престарую ёлку, где иголок уже не осталось, с помойки принесли. Поют: «И вот она, позорная, на праздник к нам пришла. И много всякой гадости ханыгам принесла». Украшают ель всякой дурью: рваными носками, протухшими макаронами, вонючими пелёнками, туалетной бумагой. Дед Мороз – бомж, которого за бутылку водки вытащили из подвала, Снегурочка – престарелая бабка. Старые хрычи и алкашня – белочки и зайчики. В 12 часов все нажираются и разламывают ёлку. Такой он, Старый Новый год?
Барби посмеялась, а потом недоумённо повела плечами.
-Если честно, я не знаю, как это всё происходит, но в Ойкумене Первой такая традиция есть. Почему бы ей не последовать? Это же не традиция отрезания себе пальца каждый день. В ней нет вреда, в ней нет греха. Она невинна, как дыхание младенца и ей, думаю, стоит следовать. У меня есть предложение – отпраздновать Старый Новый год где-нибудь в других краях. Заодно и попутешествуем.
Нахимсон покрутил ус.
-А что, неплохая идея. Куда поедем-то?
-Не знаю. В неведомые края. Знаете в чём прелесть того самого Первого Путешествия? В том, что раньше тебя в этой земле не был никто. Если Вы считаете себя первопроходцем, лидером, то Вы меня поймёте.
«Банально девушка говорит, - думал в это время Тлэуер, - но наш князь клюнул и на свой рассудок плюнул. Не страшит его беда, он пойдёт незнамо куда, будет князь чёрт знает где, нагуляется везде. Буду рядом с ним и я. Что, я глупая свинья – Нахимсона одного оставлять? Хоть у него золотая голова, блин, что дальше-то придумать? Хоть у него…золотая голова…Но уже едва-едва. Говорит рассудок: «Нет!» Рядом Барби. Не секрет, что ковбой в неё влюблён, очарован, покорён. Он подарит ей Нитстан, словно долбанный султан. Я за этим всем слежу, под контролем всё держу. Наступлю на горло песне – Барби он не интересен. И Нитстан, вообще-то тоже. Видно всё на наглой роже. Значит нечего бояться. В путь-дорогу собираться всё равно, конечно, надо. Ведь за это мне награда. Много знаний – крепкий ум. Меньше стихотворных дум! Больше сущностных реалий! Кончил я. Прошу медали.»
Меж тем Нахимсон пытал Барби вопросами.
-А мы пешком пойдём?
-Лично я – нет. Ноги жалко. Им ещё ходить да ходить. Надо что-то предпринять, - тут она нахмурилась. На ум явно ничего не приходило.
Но на помощь пришла судьба.
-Смотрите! – закричал Тлэуер – Оранжевый конь, оранжевый конь!
-Какая прелесть! – взвизгнула Барби.
Теперь оставалась сущая безделица – приручить коня и быть за него ответственным. Понять, что в Северном дворце будут жить не только динозавр и обезьяна, но и конь.
А жеребец-то красивый, надо признать. Словно ожила пряничная фигурка лошади. Вся грива, весь хвост в кудряшках да завиточках. Конь бежит – земля дрожит. Нахимсон пугается – и такое получается. А шерсть, копыта, уши, грива и хвост у него и правда оранжевые, тут Тлэуер ничего не наврал с три короба. Странные цвета у жителей Ойкумены Второй!
-Конь! – крикнул Тлэуер – Конь!
-Иди сюда, мой хороший! – позвала скакуна Барби.
Ей-то он и поверил.
-Как зовут тебя, жеребчик? – спросила королева Севера у коня.
-Златогрив, о прекрасная незнакомка. Я счёл бы за честь служить Вам, - сказал он, упреждая желания Барби, ведь она-то хотела оседлать вольное, гордое животное, а это животное, оказывается, только что уздечку и кнут в зубах не принесло. Сейчас Златогрив дико ржал – так радуются лошади. Его новоявленная хозяйка с насмешкой в взгляде посмотрела на Нахимсона и Тлэуера. Она словно хотела сказать: «Так и вам надо, как этот конь. Посмотрите, что я могу». Нахимсон и виду не подал, пусть Барби (а она всё-таки хороша, чертовка) хоть табун себе заведёт, лишь бы Нитстан в покое оставила. Тлэуер в это время думал, что Златогрив не конь, а осёл и что он сам уж точно не стал бы навязываться в слуги первому встречному.
Меж тем Барби и не думала молчать.
-Ой, Златогривчик, я так тронута. Всё-таки хорошо, когда женщину сопровождает верный жеребец. Ты бы не мог быть здесь через пару часов, а пока пасись немного, ладно? Я хочу подождать князя Нитстана, чтобы он нашёл себе лошадь. Не пойдёт же коронованная особа пешком?
-Никак нет! – гаркнул мексиканец. Он, конечно, немало по свету хаживал на своих двух, но он тогда ещё не был князем. У аристократов свои повадки, свои законы, один из них – ходить поменьше, с седле сидеть побольше. Не случайно царь всегда на белом коне, а уж принц – тем более. А для Нахимсона разница между князем и принцем невелика.
-А теперь веди меня домой! На север! Н-но! – властно крикнула она, усевшись на оранжевой конской спине. Ноги волоклись по земле – седок был немного выше коня. – Н-но, резвый! Не тормози!.
Златогрив больше всего не любил, когда его звали тормозом, и потому вскоре он уже мчался во весь опор в сторону Северного дворца.
 -Ну что, князь, - не без издёвки произнёс Тлэуер, когда Барби и Златогрива мог увидеть только человек с глазом как у орла, - идите, ищите достойную Вас клячу. Отнеситесь серьёзно. Лошадь выбирать нужно тщательно, на всю жизнь ведь это счастье. На всю жизнь!
Нахимсон сделал вид, что ему всё равно, что в гробу он видал канцлера с его шуточками. Он просто искал кобылу.
-Лошадка! Лошадка!
Нет ответа? Ладно, поиски продолжаются. Вот и Гора Нахимсона. Почему бы не подняться? Глядишь, гора поможет тому, в честь кого она была названа. Станет горой-испонительницей желаний. Ангел златовласый скажет: «Яков Моисеевич? Я тут для Вас лошадёнку припас. Берите, не обижайте старика». А у Нахимсона и в мыслях нет обижаться. Скажет только: «Ты там своему начальнику скажи, чтобы ангела-хранителя получше дал, а то этот гусь, Чрун Игифер, даже свою задницу не сохранит». «Хорошо, хорошо», - скажет ангел. И полетит Чрун Игифер вверх тормашками.
Так рассуждал Нахимсон. Внезапно ход его мыслей нарушил отвратный голос нелепого ангела-хранителя. Чрун Игифер был недоволен.
-Что ты, Яша, мне плохого желаешь? Я же к тебе со всей душой, а ты – в задницу своего заступника, в задницу! Зачем же к богу обращаться? Ты всё равно помрёшь, так что не надо строить из себя хозяина мира. А вот меня обидел сильно. Я никогда не исполню твоего желания. И вообще, надейся на себя! Вот что я должен сказать, именно так.
-Чрун, здесь кобылы есть? На Горе Нахимсона, в смысле?
-А я знаю, что ли? Слышь, тебе что надо от меня, именно так? У тебя был шанс, было желание, но ты послал меня куда подальше, - эти слова он произнёс нарочито плаксиво, - и желание не совпало с возможностями. Так что я тебе не то, что про кобылу – про остров Святой Елены ничего не скажу. Ты разозлил меня, знатного гуся. И знаешь что я сделаю?
-Ну что? – Нахимсон спросил слишком вызывающе.
-Обижусь, - сказал Чрун Игифер и исчез.
Мексиканец плюнул, обматерил проклятого гуся, обматерил бога, который дал ему такого хренового ангела-хранителя, да и полез на вершину Горы Нахимсона. То, что он там увидел, приободрило князя Нитстана.
Бумажная белая кобылица мирно паслась там, где когда-то сидели Нахимсон и Тлэуер. Впрочем, абсолютно белой её не назовёшь: грива была жёлтой, копыта – розовыми, хвост – синим. Да уж, цвет тех, кто топтал землю Нитстана и Барбиленда, мог бы привести в недоумение многих людей. Но только не тех, кто сделан из бумаги.
-Лошадка, пойдём со мной! – попросил мексиканец.
-Повежливей будь с Леттанией, правительницей Крезиброма – маленького, но гордого государства.
Тут Нахимсона передёрнуло. Он недавно стал князем и уже успел врасти в эту шкуру. Но даже это не было основной причиной для злобы. Трудно ездить на той, что хочет править, поэтому сесть на Леттанию тяжелее, чем забраться на солнце. Нахимсон сорвался с цепи. Надоело отступать и теряться.
-Так, уважаемая Леттания, что это вы делаете на территории княжества Нитстан? Эта земля не Ваша, она закреплена по договору в Севером дворце между мной и Барби, великой королевой Барбиленда. Я, ясновельможный князь, утверждаю: нет никакого Крезиброма! Я тут главный и дело с концом. За мной – сила и правда, за тобой – ничего!
Леттания остолбенела. Она не понимала, куда ввязалась. Оказалось, что мир, в котором она живёт, существует лишь тогда, когда этого хочет усатый человек в фиолетовом сомбреро и какая-то загадочная Барби. Надо было что-то делать, и из всех вариантов она выбрала один – слёзы. А этого только и ждал Нахимсон. Кнут просвистел, но не ударил. Леттания поверила в то, что он может ударить. Пора бы показать пряник.
-Ну, не стоит плакать. Это ни к чему. Я согласен признать автономию Крезиброма в составе Нитстана, согласен соблюдать права его владычицы и возможных жителей. Но, разумеется, такая честь предоставляется не за просто так. Ты должна мне помочь. Я собираюсь в поездку и мне нужна лошадь. Ты – лошадь и этим ты нужна. И я тебя умоляю – не надо отказываться. Не стоит стесняться того, что видно невооружённым глазом: ты создана для того, чтобы держать седока, мчать его вперёд. Я думаю, что такая чудная лошадка достойна особы княжеских кровей.
Нахимсон говорил – и не узнавал сам себя. Гордость, умение убеждать (Леттания уже явно на седло подписывается), некая наглость – это не с ним. Он не такой. Князь Нитстана по-прежнему боится ветра перемен, но сегодня он надел костюм героя. Ему всё по плечу, но скоро он скинет этот наряд. Скоро, но не сейчас. Сейчас он готов услышать только одно слово от Леттании:
-Согласна!
Отлично. Его-то ему и надо услышать. Дальше – всё понятно, спускаются с горы бумажные лошади также, как и бумажные люди. Пора домой, в родной Нитстандир. Тлэуер уже заждался.
К трём часам дня Тлэуер, Нахимсон и Леттания должны были встретиться с посланцами дружественного Барбиленда. Канцлер критически воспринял новую жительницу Нитстана как лошадь. Для себя: Нахимсона-то она выдержит, а вот динозавру будет трудно – бумага легче резины. «Блин, придётся просить Златогрива и ехать вместе со Стегозавром. Ладно, не буду я его больше ругать. Родственник всё-таки. Неделю посчитаю его нормальным, а там – посмотрим. Эх, жизнь, какая же ты всё-таки сволочь. Чем бы заняться, однако? Писать стихи – таланта нету. Что бы поделать-то такого? Придумал: буду сочинять перечень того, что нужно делать, чтобы добиться успеха. Я всё-таки канцлер, второе лицо в государстве, у меня есть карьерный рост. Да, в моей стране два человека, и то я не человек. Но всё равно – престижно. Ведь это я всё провернул в Северном дворце. Причём после того, как мною ковырялись в ушах! Через тернии – к звёздам! Вот мой девиз. Итак, формула успеха по Тлэуеру, это…»
-Барби скачет!
Так и не мог динозавр определить, как добиться успеха. Поздоровался он с Барби, Стегозавром, сидящим у неё на коленях (Элизабет Шрагмюллер осталась во дворце – вот подфартило Тлэуеру), со Златогривом, да и давай гнуть свою линию:
-Уважаемая королева! Я, к сожалению, не знаю Вашего полного титула, но поверьте, это не мешает мне просить у Вас разрешения поехать на Златогриве.
-Златогрив двоих не выдержит, - сурово произнесла Барби. Динозавр уже был готов сказать пару ласковых, - А троих – запросто, - тут она улыбнулась.
«Тупая шутка», - думал канцлер.
А Нахимсон смеялся.
-Ну что, поскакали! – гаркнул князь, нахохотавшись вволю. В его фразе не было буквы «р», что радовало, ибо он картавил. Картавый всадник – это до боли смешно. Нахимсон это знал, а потому продумал всё заранее.
-Ага, галопом, - отозвался Тлэуер. Барби тоже была не прочь крикнуть «Но!», что она и сделала. Златогрив мигом всё понял и понёсся, сотрясая копытами землю Н.-Т.Р. Конь мчится лихо, ветер готов обогнать, а уж Леттанию с Нахимсоном и подавно. Мексиканец не хочет уступать, азарт некоего соперничества манит князя, он в очередной раз крутит ус (этим жестом он выражал многие чувства). Самое время сказать своей кобыле:
-Понеслась! Ну, милая, покажи свою прыть!
Она и рада стараться. Кони мчались так резво, что Нахимсон не успел моргнуть и глазом, как равнина осталась позади. Но потом Златогрив и Леттания поубавили свою ходу. Не от усталости – от страха, который навеки поселился в Тьмении. Он владычествовал в пещере, железной рукой давил смелость всех, кто пытался проникнуть в его владения. Путники не стремились туда – праздник всё-таки, но дух мрака выходил из пещеры наружу. Этого хватало. Нахимсон, Барби и их спутники хотели скорее покинуть проклятое место, но ещё более страшились ехать быстро. Так что не скоро передними предстала Выходская Земля и Ворота, Которые Не Закрываются. Проскочили их, а дальше – неведомые края.
Беспросветная мгла – вот, что простиралось за Выходской Землёй. Нахимсон и Тлэуер уже раз были здесь, окрестили этот край Зевсией, в надежде на то, что Зевс-громовержец осветит этот край молнией. Но то ли Зевса на самом деле не было, то ли просьбе бумажного человека и резинового динозавра не внял, да только вот всё так и осталось. Изменился только путь: если раньше герои этого романа шли на восток, то теперь настала очередь запада.
Темнота продолжала пугать Стегозавра. Его трясло, он думал только об одном: «Скорей бы пронесло». Его собрат уже проклинал себя за два поступка: то, что он решил усесться на Златогрива и то, что он дал себе слово быть со Стегозавром обходительным не только на словах, но и в мыслях. В мысль, конечно, не залезешь, но всё равно если хочешь перевернуть мир, разберись сперва со своими мыслями. Пока остаётся только смотреть, как этот даунёнок (то есть динозавр с несколько скромными интеллектуальными возможностями) дрожит и вот-вот готовится загадить свою хозяйку, на коленях которой он сидит.
Скачут кони быстро, тьма отступает. Становится светлее, Нахимсон увидел жёлтую гриву Леттании, потом оранжевую Златогрива, потом динозавров, а потом стало так ярко, что князь смог разглядеть саму Барби. Он бы смотрел на неё и дальше, но Леттания гневно фыркнула – чего, мол ты так пялишься, слетишь ведь, и я ничем не помогу. А меж тем вот и она – земля, светлая и прекрасная. Надо бы её назвать.
-Не будем чересчур оригинальными, - предложила Барби, - давайте назовём её Неизвестной Землёй.
-Неизвестная Земля уже есть, - поспорил Тлэуер, - мы там с Нахимсоном нашли себе дом.
Нахимсон всё помнил. Глаза его блестели, как утренняя роса на нежной луговой траве.
-Тогда давайте назовём сие место Новой Неизвестной Землёй.
-А вот это нам по вкусу, - ответил Тлэуер за себя и за своего господина, который и правда не возражал. А чего возражать? Гора в его честь уже названа, а то, что такая же участь не постигла континент, так это не так уж и важно. Князь редко был таким гордым, что прямо спасу нет. Его тщеславие Гора Нахимсона вполне устраивала.
…А кони всё скачут да скачут. Доскакали до ёлки новогодней, которую нарядили люди, исконные жители Ойкумены Первой. Это была одна из самых первых советских искусственных ёлок, величиной с ребёнка девяти-двенадцати лет, с иголками, похожими на настоящие примерно также как гусеница – на бабочку. Кто-то неободрительно морщится, кто-то ругает «совок», при котором не делали нормальных искусственных ёлок, кто-то говорит, что зато своё да дешёвое, а сейчас вот понавозили из Китая всякого барахла, которое стоит бешенных денег. Но Нахимсон, Тлэуер, Леттания, Барби, Стегозавр и Златогрив не спорили и не ругались. Они восхищённо смотрели на ёлку, обвешанную мишурой и шарами, как иной руководитель – орденами и медалями. Стеклянные шишки, апельсин из стекла, который от старости уже начал облезать, игрушки-зайцы, девочки, львы – всё светилось, сияло, словно кружилось яркой каруселью. Что до путников, то они с ума сошли от такой красоты.
-Вот это я называю офигенное зрелище, - канцлер Нитстана Тлэуер за словом в карман не лез, - Пойду с народом знакомиться.
-С какими-такими людьми? – опять Нахимсон избежал возможности показать свою картавость.
-С этими, князюшка, с этими. Смотрите-ка сюда.
И точно – рядом с ёлкой стояли фигурки Деда Мороза и Снегурочки. Странно, но Кристалл их не оживил, видимо, оставив им возможность быть только новогодними атрибутами. А Тлэуер расширяет круг общения – идёт знакомиться, не зная, что будет общаться с пустотой.
-Здравствуйте, почтенный старец и его прекрасная дочка! Не смотрите, что я не человек, я говорящий динозавр, просто в нашем мире так много чудес. Я Тлэуер, канцлер Нитстана. Вот тот идальго в фиолетовой шляпе – это Яков Моисеевич Нахимсон, мой повелитель, князь Нитстана. Леттания, его желтогривая лошадка, тоже умеет говорить да так, что заткнёт за пояс любого краснобая. А кто на свете всех милее («Всех умнее-то я»)? Это Барби, королева Барбиленда, нашего северного соседа. А вот Стегозавр, славный малый и Златогрив, славный большой конь. И конь, и динозавр умеют говорить. («А думать – вряд ли»). Я надеюсь, что вы окажите нам неплохой приём в этой земле («Ой, нализался задниц в этой речи»).
Только толку никакого, фигуры стоят как вкопанные, слов не слышно, движений не видно, Тлэуеру обидно. Но он прячет гнев куда-нибудь подальше, зная, что рано или поздно он всё равно выйдет наружу. Хочется, чтобы это было видно. Что делать? Как будто не ясно – продолжать разговор.
-Я честно скажу, кривить не привык: история жестока по отношению к горящим динозаврам – они туда не входили. Демиург тоже жесток к нам: он долго не творил нас. Поэтому доисторические ящеры, которым дана речь, стали диковинкой для вас, людей. Неудивительно, что Вы стоите и не можете слова сказать. Но поймите же: я не причиню вам зла. Скажите же хоть что-нибудь!
Не сказали. Молчат, ироды. Тлэуер начинает злиться, негодует, ругается, больше шёпотом, хотя с его губ сорвалось недоброжелательное «сволочи!». Канцлер притих – не услышали бы чего. Потом плюнул на всё, и Новую Неизвестную Землю сотрясли другие слова – и тоже не сошедшие со страниц учебников хорошего тона.
-Слышь ты, грёбаный старый кусок дерьма! Я к тебе, урод, обращаюсь! Прочисти свои гнойные уши, короста поганая! Мне абсолютно по фиг, что у тебя борода есть, а старость надо уважать. Кого уважать? Тебя, хрыча? Тебя, пса смердящего? Тебя, гниду бородатую? Твою внучку-смердючку? Чё вы рта открыть не можете? Меня за мразь посчитали? Это не пройдёт вам просто так, это вы зря!
И Тлэуер, забыв про то, что он хочет перевернуть мир, про то, что он второе лицо в княжестве из человека и динозавра, забыв про всё на свете, бросился на Деда Мороза. Налетел – и сшиб этого мощного старика, тот повалился на ствол ёлки. Немного задел ёлочные игрушки – они постукались друг об друга. В глазах у Тлэуера – огненная ярость, он жалеет, что не родился тираннозавром. Эх, преподнёс он им урок хороших манер! И дальше бы канцлер Нитстана наносил удары, если бы не услышал сонный, вялый голос Стегозавра.
-Тлэуер, они всего лишь статуи!
Конфуз, конечно, немалый. Хуже, чем когда динозавром Яшка чистил уши. Тогда всё можно было списать на торжество грубой силы, а теперь сам вляпался в грязь. Да, многое ещё надо пережить, чтобы стать настоящим идеалом во всех отношениях.
На Тлэуера невозможно было смотреть без жалости. В довершение ко всему он готовился пустить слезу, но тут его спас Нахимсон.
-Пойдём на ёлку залезем. Там должно быть весело.
Стоит ли ему верить? Всё-таки стоит.
С ветки на ветку прыгали они. К ним присоединился Стегозавр, а как же иначе. Всё может быть.
-Я хочу испытать что-то новое, - говорил любимец Барби, - Я знаю – это совершенно безопасно.
Слово и дело не догоняют друг друга, но тут они сошлись. И вскоре Нахимсон, Тлэуер и Стегозавр вовсю лазили по ёлке, сталкивались с исполинскими для них ёлочными игрушками, закрывали порой глаза – сильно уж блестели порой эти побрякушки, спутники новогоднего веселья. Путники казались беспечными детьми Матери-Природы, которым всё нипочём. Да, так оно и было. Вот уже Нахимсон фыркает и ухает, пытается показать себя обезьяной. Тлэуер неодобрительно морщится – негоже его повелителю и (чего там говорить) товарищу подражать мрази Элизабет Шрагмюллер. Но внутри его всё бурлит, радость готова вырваться наружу, он хочет весело рассмеяться всем врагам назло. О Стегозавре и говорить нечего, обитатель Северного Дворца ревёт как телёнок. Долго бы ещё веселились жители Ойкумены Второй на ёлке, но тут до них донёсся голос Барби.
-Смотрите, что я нашла!
Тут уже всё понятно, пора спускаться вниз. Королева Барбиленда что-то проворачивает без Нахимсона, Тлэуера и Стегозавра, чего никак нельзя допустить.
-Это было под ёлкой.
«Этим» оказалось серебряное ведёрко, в котором, тесно прижавшись друг к другу, стояли бутылки шампанского. Тлэуер рядом с ними обнаружил бокалы из чистейшего хрусталя. Бокалов было четыре, что было в самый раз – лошади пили из горла. Но кто это всё сделал? Тлэуер смотрит на Барби, его взгляд – хитрый и требовательный – натыкается на наивнейшее в мире лицо. «Не понимаю, о чём ты?» Видимо, обошлось без Кристалла.
-Ну что, выпьем? – голосом заправского алкоголика произнёс Нахимсон.
-Выпьем, - сказали все.
-Пусть тогда кто-нибудь скажет тост! – не унимался мексиканец.
-Тост! Тост! Тост! – повторили все.
-Я думаю, что лучше всех с этим сп’гавится Тлэуер, - это была третья фраза князя Нитстана.
-Тлэуер! Тлэуер! Тлэуер! – кричали все, в том числе и сам канцлер. Не то, чтобы его тянула за собой толпа, просто ему хотелось показать свой ум, своё красноречие и выступить достойно себя самого.
-Уважаемые собравшиеся, я не знаю, за что мне пить. Мне хочется пить за красоту, но я вижу сказочно прекрасную Барби и понимаю, что не могу сказать об этом. Мне хочется выпить за ум – но передо мною сидит Яков Моисеевич Нахимсон, умный настолько, что не хватает всех слов моих. Мне хочется выпить за счастье – но его у каждого из вас столько, что если бы тысячная толика его превратилась в воду – мощный поток смыл бы всё вокруг. Поверьте, я не в силах льстить. («Ещё как в силах, но стиль есть стиль»). Так, за что же пить? Я бы выпил за вечность – вечность красоты Барби, ума Нахимсона, доброты Стегозавра, силы Златогрива и быстроту Леттании. Выпьем же, братья и сёстры.
Выпили.
Им стало хорошо, но это временно. Почему? А вот почему.
-Ты можешь предсказывать вечность? – раздался голос, сильный, насмешливый.
-А вы кто? – пробормотал Стегозавр.
-Я…Ну, допустим, дух-хранитель этого края и предсказатель судьбы. Мне в моей работе нет конкуренции, ибо настоящих предсказателей не видно. Оно конечно, всякий, едва научившись говорить, думает, что он сам себе пророк. И забывает о том, что он всё ещё в психбольнице и смирительную рубашку с него никто не снимал. Так с вами, тупицами, и надо поступать. Кто-то хочет мира и покоя, думает о том, что будет сидеть на печи и жрать калачи. Вдруг бац! – и нет дома, а сам он в краю далёком и однорукому воину нет до него дела. Кто-то мечтает захватить мир. Вдруг бац! – не только мира – ног лишился, сидит на горе, думает о вечности, которая ни капельки ему не принадлежит. Прекрасная женщина расчёсывает волосы, но скоро ей придётся чесать лысину. Благородный князь думает, что достиг всего, но бумага так хорошо горит в любовном огне. Кони скачут – и всё в никуда, кто-то раньше, кто-то на исходе времён. Это я сотворил вам шампанское. Думал, что благородные особы выберут хорошие темы для беседы, но они зарятся на вечность как волк на молодого ягнёнка. Но пастух не дремлет.
Духа не было видно, но он видел всех. Видел, как нервно дрожат усы Нахимсона, как не сходит ужас с лица Барби, как весь дрожит Стегозавр, шипы которого бессильны перед новым врагом. Видел он и Тлэуера, но в его глазах странное сочетание: страх и глубокомыслие. Именно динозавр сказал два слова, которые всё решили:
-По коням!
Златогрив и Леттания перепугались не меньше остальных, но нашли в себе силы поскакать, уходить скорее. Дух хохотал, неистовствовал, зная, что теперь он заставил бояться путников. Бояться того, что вся жизнь уже расписана до мелочей, причём не в пользу тех, кому с этой жизнью жить.
Обратный путь казался Дорогой Бешенных Скачек. Новая Неизвестная земля, Зевсия, Выходская Земля, Тьмения – всё мелькало в этом ужасном калейдоскопе, в котором все стёклышки складывались в одно слово – «страх». Но путники вернулись без проблем.
Тлэуер потом напишет: «Я боялся предсказания, боялся того, что неизвестное станет известным, боялся того, что слова того духа могут уничтожить всё вокруг. Мой страх не был жалок, он был ответом на вопросы, которые я задал в этой жизни. Я боюсь, но он может стать занавесом, который завершит пьесу о Великом Тлэуере. Не выйду ведь на «бис». Жизнь, что ты делаешь со мной? Я понял, что неизведанное может не только манить, но и пугать».
Это он напишет потом. А сейчас он вместе с Нахимсоном и Леттанией трясётся от страха, сидя у камина в Нистандире. Леттания хорошо устроилась, жуёт фикус. Надо бы ей внушить, что есть чужую траву нельзя. Но вот только время не для этого.

Р.S.Это продолжение "Тлэуера и остальных".