Друг Альфреда

На всем пространстве высились закопченные зубцы разрушенных домов, груды искалеченного, негодного к новой жизни кирпича, мертвые куски железа, в которых уже с большим трудом можно было распознать некогда резвые танки и автомобили, грозные пушки и яростные пулеметы. Все пространство между искромсанной неживой материей заполняли такие же покинутые человеческие тела – с открытыми и закрытыми глазами, с выражением иногда страха, иногда ярости, а иногда – счастья на окаменевших, уже неподвижных лицах. Их запекшаяся кровь заполняла старую булыжную мостовую, придавая ей своеобразную темно-красную окраску, что делало город каким-то потусторонним. У тех живых, кто созерцал все это, и в самом деле, возникали сомнения, на Земле ли они находятся.
Вышеописанная картина виделась не совсем четко, она была похожа скорее на сон, чем на явь, и причиной этому была тяжелая горькая дымка, плотно прилипшая к останкам некогда великого города. Серая пелена укрывала Солнце, превращая его в отстраненный желтый шар, больше похожий на Луну. Еще она гасила оставшиеся звуки, и далекие выстрелы слышались так глухо, будто на уши натянули ватные наушники.
Прошлое отчаянно мешалось с настоящим, будто погибший город перед своей смертью решил вывернуть наизнанку все свое нутро, и тем самым исповедаться во всех своих грехах, совершенных за все свои жизни. Красивая фарфоровая кукла с отбитой правой ручкой лежала рядом с солдатской рукой, отрубленной острым осколком снаряда. Старые резные часы валялись возле пустого автоматного рожка, а рваный кожаный чемодан, из породы тех, с которыми курортники отправляются на отдых, служил последней подушкой смертельно раненому и уже не живому солдату.
Кое-где еще плясали последний язычки пламени, последний из которых догладывал листочек школьной тетрадки с написанными на нем неаккуратными буквами, но огонек потихоньку угасал, уступая свое место тишине, мраку и безмолвию.
Казалось, будто город и создан для того, чтобы быть таким, что это – его единственная настоящая реальность. Прошлая же жизнь с шумом улиц, с толпами людей, спешащими по своим делам, с булочником, пекущим сладкие булки и веселым сапожником, выстукивающим своим молотком затейливый мотив из какой-то старинной песни – всего лишь сон, который наконец-то закончился тяжким пробуждением.
Людей, кроме тех, что лежали искромсанными и застывшими, больше не было. Из всех живых душ лишь десяток разнопородных собак скитался по нелепым кускам исчезнувших зданий. Собаки тыкались своими влажными носами в разные углы и закоулки, кто-то из них искал пропавшего хозяина, а кто-то – просто еду. Все псы имели чистенькую шерсть, украшенную ободками ошейников, и никто из них не походил на брошенную на произвол судьбы бродячую собаку. Нет, это были собачьи сироты, прошлая жизнь которых осталась похороненной под грудами битого кирпича и кусками еще не проржавевшего железа.
Один маленький щеночек вытащил из горы битой черепицы разорванный ботинок с отвалившейся подметкой. Тут же он принялся старательно его обнюхивать, вылизывать, и из глаз щенка покатились хрустальные шарики слез. Наверное, запах ботинка напомнил ему о хозяине, которого, скорее всего, больше не было в живых.
Щеночек собрался - было тащить ботинок с собой, но быстро сообразил, что тащить его некуда – нет у него теперь ни дома, ни хозяина, да нет даже и своего прежднего имени, ибо все, кто его когда-то знал теперь лежат бездыханными и безмолвными.
Среди руин храма лежал большой породистый пес, чистокровная немецкая овчарка. Он никуда не бежал, ничего не искал и ничего не ждал кроме своей неизбежной смерти. Никто из людей или собак, увидевших этого пса не за что бы ни смогли понять, что этот пес – особенный, не похожий на других. Но, может, оно и к лучшему, ведь необычность собаки заключалась в необычности его хозяина, который и стал автором увиденного нами царства смерти.
Пес Альфред полизал задетую пулей правую лапу и пожалел, что рана ничтожна и не может привести к его быстрой гибели. Придется умирать медленно и мучительно от тяжелейшей тоски и одиночества, и во время этой длинной агонии лишь воспоминания о прошлом смогут хоть как-то скрасить его лишенное смысла бытие.
Большой плац, на котором выстроились новенькие, только что сошедшие с конвейера боевые машины. Возле них стоят радостные солдаты и офицеры, очень довольные оттого, что техника смогла помножить их природную силу и лихость, что устремления массы тяжелого металла так совпадает со стремлением их молодых душ. Общее веселье передалось и Альфреду, отчего он резво завилял хвостиком и звонко залаял. Его лай очень понравился хозяину, который нежно поласкал его рукой по мохнатому загривку. Понравился он и воинам, которые устремили свои взгляды к жилистому телу собаки, и почти беззвучно засмеялись.
Потом машины пришли в движение. Они издавали такой отчаянный рев, в сравнении с которым самое грозное рычание Альфреда казалось бы тоньше мышиного писка. Пес, конечно же, испугался, поджал свой хвост и уткнулся в ногу своего человека.
- Чего ты боишься, дурачок?! Это же наши танки, они всегда за нас будут, зачем же их бояться?! – удивился хозяин.
Пес повернул голову и глянул в сторону танков. Он чувствовал их скрытую в металле ярость, которая в любой момент может вырваться наружу, полететь огненными стрелами в сторону чего-то злого и скверного, чтобы пронзить и расколоть его, запахать своими тяжелыми гусеницами в земные недра.
- Спокойно, Альфред, сейчас мы прокатимся! – весело подмигнул хозяин.
И они проникли в недра одной из боевых машин и прокатились по кругу внутри этого клубка дремлющей ярости. Сперва пес дрожал и скулил, но уже очень скоро вскочил на ноги и весело замахал хвостом, лизнув руку своему хозяину и одному из танкистов.
- Ну вот, а ты боялся! – хозяин потрепал его холку.
Отчетливо запомнился запах того дня – смесь запахов пота, ароматного одеколона, солярного дыма и еще особого, терпкого запаха лихости и удальства, который нельзя было ни с чем сравнить.
Воспоминания сами собой перенеслись в другой день его прошлого. Ритмичный стук колес где-то внизу, задумчивые, устремленные куда-то в потолок глаза хозяина. Альфред любил дорогу, любил заходить в пахнущий железом и кожей вагон, чтобы выйти из него уже в совсем новом месте, удивленно посмотреть на его новую зеленую травку, понюхать цветы, которых будто бы не было там, откуда он приехал. Даже солнце и небо казались совсем другими, пропитанными новыми ароматами, которые жадно втягивал лоснящийся нос собаки.
Место, в которое они приехали на этот раз, оказалось темным и мрачным. Может, так казалось оттого, что прибыли они ночью, а может, так и было на самом деле. Вокруг чернели какие-то руины (тогда Альфред впервые увидел их, и долго не мог понять, отчего же все, сотворенное руками его повелителей, людей, способно принимать такой страшный и одновременно жалкий вид). Сновавшие вокруг поезда люди выглядели и пахли как-то уж очень озабоченно и устало, порождая в душе собаки все сочувствие, на которое Альфред был способен. Еще нос пса различал неявную угрозу, идущую неизвестно откуда, но вместе с тем вполне явную.
Однако, он продолжал терзаться вопросами о причинах столь странного состояния этих людей и природе этой таинственной угрозы. В поисках ответа он даже отбежал в сторону, но не нашел ничего, кроме полуразложившегося трупа лошади, в котором он, как и подобает псу, изрядно вывалялся. Ведь если собаке что-нибудь угрожает, то, прежде всего, необходимо тщательно запрятать свой запах, заглушить его, превратить в отсутствующий.
Вместе с новым, маскирующим запахом он и вернулся к своему человеку. Однако, хозяину, похоже, не очень понравилось амбре дохлятины, распространяемое на всю округу его собакой.
- Альфред, и где тебя черти носят, куда ты влез! Воняешь, как черт знает что! – ругался он, - Нам, кстати, уже и ехать пора!
Они погрузились в автомобильные недра, где приятный запах бензина немного заглушал трупную вонь, издаваемую Альфредом. Машину покачивало на ухабах, она то и дело вязла в каких-то топях. По всему было видно, что дорога, по которой они ехали, была совсем не похожа на те быстрые, лихие дороги, которые расстилаются у них дома. За окошком мелькал черный, страшный лес, возносящийся до самого беззвездного и безлунного неба.
Вскоре неожиданно посветлело. Машина вырулила на широкую поляну, пофыркала мотором и замолкла. Дверцы со щелчком отворились.
- Командный пункт дивизии, мой вождь! – отчеканил кто-то снаружи, обращаясь к хозяину Альфреда. Тот кивнул головой.
Они прошли в низкое помещение, скрытое под земляной кочкой. Кто-то что-то говорил, хозяин отрывисто спрашивал, ему отвечали. Потом толстый человек указал другу Альфреда на непонятную рогатую штуку, и тот старательно припал к ней глазами.
Альфред вертелся вокруг своего человека, старательно вилял хвостом и тыкался влажным носом в его лицо. Было заметно, что собаку сейчас очень волнует занятие хозяина, и пес очень желает понять, что же тот делает.
- Ах, Альфред, - ласково сказал хозяин, - Посмотреть хочешь? Ну, так на, смотри!
После этого он отстранился от двух стеклянных глаз, давая возможность заглянуть в них своей любимой собаке.
Альфред присел и приник своими добрыми карими глазами к холодным линзам. То, что он в них увидел, потрясло пса до самых глубин его собачьей души, даже шерсть на загривке тотчас же встала дыбом.
Прямо перед ним, как будто рядом, бежали люди. Множество людей неслось в одном и том же направлении, за ними беззвучно ползли танки, точно такие же, как те, которые они с хозяином когда-то видели на полигоне, а может и те же самые. Некоторые из этих людей превращались в бегущие красные фонтаны, теряли силу, рушились навстречу земле, поросшей густыми полевыми травами. Но на их место тотчас же вставали новые люди, и общий бег неизменно продолжался. Бешеный ритм атаки вошел и в собаку, мышцы Альфреда налились жарким огнем, и он приготовился броситься вслед за солдатами.
Пес снова посмотрел в окуляр и заметил, что один из танков уже не едет вперед, а стоит на месте, источая из своих недр огромный столб дыма, а по его железному брюху гуляют языки пламени. Вдруг нутро танка раскупорилось, и из него выпорхнула… бабочка? Нет, это был живой факел, в котором только с большим трудом можно было распознать объятого огнем человека. Горящий танкист выскочил из своей обреченной машины, бросился на землю, превратившись в подобие вращающегося огненного колеса.
Тем временем земля ни с того ни с сего взметнулась кверху, будто решила отправиться на поцелуй к небесам. Через окуляр ничего не стало видно, и пес от него отвернулся, устремив свой взгляд к хозяину.
- Вот так бьются наши солдаты! Они стирают зло с лица земли! – сказал хозяин и погладил Альфреда за ухом.
Потом друг Альфреда говорил еще с какими-то людьми, смотрел большие цветастые листы бумаге, называемые у людей картами. Наверное, они способны видеть на них что-то важное, но пес лишь ощущал запах бумаги и типографской краски, да еще острый, ни с чем не сравнимый запах крови, который доносился откуда-то издалека. Монотонные разговоры немного утомили собаку, и Альфред погрузился в тревожный сон, в глубине которого он видел лишь кровь и огонь, море крови, объятое возносящимся до небес пламенем.
Когда он проснулся, хозяин уже уезжал. Опять была тряская машина, скучная станция, и уютные, казавшиеся совсем домашними недра бронепоезда. Прокричал паровоз, повеяло угольным дымом, на зубах заскрипели крохотные частички копоти. Поезд со скрежетом тронулся, и людской вождь прижал к себе своего любимого пса. Было видно, что ему хочется сказать что-то очень важное, излить свою душу, но он упорно не находит человека, которому мог бы это сделать. Отчаявшись, он обратил свой взор на собаку, хотя и не был уверен в ее понимании, а, тем более, во взаимности.
- Вот так-то, Альфред, - начал он, вцепившись своими серыми глазами в карие глаза волчьего потомка, - Теперь ты увидел, что такое война. Но, ты знаешь, кто автор всего, что ты увидел? Я, и только я!
Человек промолчал, сглотнул слюну, опять потеребил собачью шерсть. Было заметно, что он очень взволнован, и хочет каким-то образом успокоиться, выдавить наружу пружину своего беспокойства.
- Что поделаешь, чистое добро и чистое зло могут быть только в вас, в собаках, за что я вас и люблю. В человеке же все это перемешано, слито, очень часто переходит одно в другое. Да что ты, Альфред, вообще знаешь о нас, о людях!
Вождь людей тяжело вздохнул. В этот момент дверца купе открылась и появился маленький человечек с чашечкой кофе в руках. Хозяин Альфреда отхлебнул кофе, дождался, пока вестовой исчезнет, и продолжил:
- Человек не способен сам справиться со своим злом, пока оно у него внутри. Он неизбежно запутается, все спутает, станет уничтожать не то, что следует, и взращивать как раз то, что следовало бы растоптать. Победу он может одержать только тогда, когда встретится со злом проявленным, воплощенным в людей, которые для него – враги. Те люди, конечно же, мало чем отличаются от его самого, но во время войны они становятся своеобразным зеркалом, в котором человек видит собственное зло, и поэтому стремится его уничтожить, хотя для своих врагов он сам превращается в точно такое же зеркало. Вот спроси у солдата, вернувшегося в отпуск с фронта, как выглядит его враг, и он тебе скажет, что у него растут рога, а дышит он огнем, и это будет чистой правдой, ведь именно в такие образы воображение и способно одеть то, что именуется абсолютным злом.
У Альфреда возникло такое чувство, что его человек опьянел от своих собственных слов, и теперь уже не способен остановиться. Он брызгал слюной и принимался говорить о добре и зле все быстрее и быстрее.
- Солдат думает, что бьется он ради победы. И это верно, но он не думает, что победа произойдет внутри его самого, а не над какой-нибудь страной или над народом. В битвах зло убивает зло, и в людях остается одно чистое добро, поэтому после своей гибели на поле брани они попадают в Царствие Добра, они этого достойны. Поэтому война должна идти до тех пор, пока мы все не уйдем в то Царствие, и стоит победить один народ, как тут же следует объявлять войну другому! Хозяин Альфреда о чем-то задумался, посмотрел в потолок, даже уронил несколько слезинок.
- Вот меня здесь называют вождем, - неожиданно произнес он, - А какой я – вождь?! Я простой проводник, отправляющий людей в Доброе Царство, направляющий их туда, ибо без меня они бы запутались в собственных противоречиях и погрязли в них, уныло влача свои бесполезные существования. Никто бы из них не стал воевать по своей воле, но и с собственным скрытым злом никто бы не стал биться! А я их поднял, я заставил, я силой отправил их в рай! И тех, кто бьется против нас, для кого я – худшее из всех живых существ, я, вопреки всему, опять-таки веду в Царство Света, как бы они не считали сами!
Человеку опять сделалось тоскливо, и Альфред мгновенно распознал этот хорошо знакомый приторный запах, которым пахнет только лишь душа, объятая глубочайшим унынием.
- Но я сам, то есть тот, кто исполняет великую волю, сжигает зло в печи зла, уже, наверняка, множество раз был проклят. Отправляя на великую войну других, я остаюсь в стороне, и мне остается лишь переживать за них, лишь им сочувствовать. Быть может, спасая других, я погибаю сам, и уже не найдется того, кто бы спас меня. Не будет мне здесь прощения!
Любимый человек Альфреда моментально сник и уткнул свой взгляд в пол вагона. Его лицо напряглось, рельефно обрисовались скулы. Пес понял, что сейчас человек остро нуждается в его поддержке, и принялся лизать его руки своим гладким языком.
- Хороший, хороший, - приободрился человек, - Вот, хотя бы ты меня понимаешь… Нелегко посылать на смерть других, гораздо тяжелее, чем отправляться туда самому.
Когда они добрались до дома, то Альфред сразу же почувствовал, будто их с человеком жилище стало каким-то другим. Нет, все предметы остались на своих местах, ведь кто бы посмел их тронуть, но откуда-то издалека неудержимо вползал, и расстилался по комнатам острый, как кошачий коготь, запах крови.
Так и жили человек и собака в комнатах, окутанных кровавым ветром, который с каждым днем становился все гуще и гуще. Они еще раз ездили на фронт, потом еще раз, и всегда Альфред видел одно и то же – людей, расплавляющихся в красные лепешки во имя победы над некой незримой и неслышимой силой. О природе этой кошмарной мощи Альфред вскоре перестал уже и задумываться, ибо понял, что куда уж справиться с подобным размышлением его крохотному собачьему мозгу, если с этим вопросом не способен совладать и иной человечий разум. Он просто покорно признал, что она есть, и с великим трепетом принялся ожидать ее прихода прямо в их покои, в чем он почему-то не сомневался.
В минуты таких размышлений Альфред смотрел в большое прозрачное окно, которое таинственным образом отделяло его от хорошо видимой улицы. По улице ездили машины, непоколебимыми махинами выселись соседние дома, синело проглядывающее между крыш близкое небо. Казалось, что так будет всегда, вечно, но, опять-таки, только казалось.
Пришло время, и сперва над городом повисло огромное серое облако. Повисло оно и повисло, такое зрелище ничуть не удивило пса, и прежде город время от времени окутывали ватные туманы и пушистые дождевые облака. Только запах у этой тучи был совсем иной – тревожный, страшный. Или это не туча так пахла, а передавалось волнение людей, которые стали ходить вокруг почему-то раза в четыре быстрее, почти бегать?! Уже никто не приносил кофе для хозяина и вкусного мяса для собаки, вместо этих занятных предметах на руках вошедших высились груды бумаги и то, что Альфред определил для себя, как карты, множество карт.
Вскоре ядовитая туча разрядилась на землю самым настоящим дождем, который вместо воды нес лишь один каленый металл. Земля отвечала ему комьями своего тела, кусками битого кирпича, частями человеческих тел и внутренностей, словно сама желала обратиться в дождик, идущий, наоборот, в небеса. Вековые, тяжелые и уверенные в своих силах здания мгновенно распадались на клочья пыли и облака битого кирпича, словно бы они мгновенно развоплощались, отдавая свою сущность в совсем иные миры. Таким своим стремлением они очень походили на хлипкие и тщедушные муравейники, который Альфред во время своего щенячества радостно разорял, тукаясь в живые кучи своим лоснящимся носом.
Невероятный гром в яростной радости плясал по небу, и в отличии от грома обычного, мог запросто падать на землю еще несколькими тоннами железа. От постоянного грохота пес немного оглох, и перестал слышать то, о чем говорили многочисленные люди, теперь уже не выползавшие из комнаты его хозяина. Впрочем, если бы он и мог что-то слышать, то вряд ли бы понял, какое отношение сухие, как тростник, слова этих людей имеют к его жизни и жизни вечно любимого хозяина.
- В двадцать пятом – прорыв. Не удержим! – говорил запыхавшийся, сопящий, как паровоз, человек, насквозь пропитанный землей и кровью.
- Так бросьте туда часть сил с тридцать первого!
- Что бросать?! Там одни лишь старики, да дети малые остались!
- Тогда отходите все, организованно, ко второй линии. Тащите туда все, чем можно загородить проезды, оставшееся оружие тоже туда стягивайте! Да…
Слова хозяина заглушил особенно резкий, свирепый гром, закончившийся самым настоящим ливнем стекла, истекшим откуда-то из-под потолка. Альфред заскулил, и, поджав хвост, трусливо забился под огромный дубовый стол, выставив оттуда лишь кончик носа. Но люди не обратили внимания ни на Альфреда, ни на гром.
Вскоре люди куда-то разошлись, причем совершили это совсем незаметно для пса. «Что со мной такое? Я что, нюх от страха совсем потерял?! Ведь я – служебная собака, а тут столько чужих пропустил!» – возмущался сам собой Альфред. Тем временем дверь открылась, и на пороге появился маленький неказистый человечек весьма трусливого вида. Пес зарычал и надвинулся на него, отчего незнакомец боязливо отпрянул, а хозяин взял Альфреда за ошейник.
- Сиди смирно, я тебе сказал!
- Мой вождь! – принялся говорить человечек, - У меня есть план Вашего спасения, ибо Вы и наше будущее – неразделимо, как неделимы кровь и почва!
- Ну-ка, доложи подробнее, - предложил людской вождь.
- Отсюда в район порта ведет подземный ход. Порт еще не занят противником, мы там держим самые лучшие, отборные части, которые еще часа четыре гарантированно продержатся. В порту стоят две подводные лодки с экипажами, лично преданными Вам, мой вождь! Конструкция этих кораблей такова, что они очень быстроходны и практически бесшумны, построены по специальному проекту, все современные средства обнаружения против них беспомощны, как беспомощно человеческое ухо против глубинной рыбы. За океаном уже подготовлена абсолютно скрытая база, на которой Вам, мой вождь, ничего не будет угрожать.
Человечек уже явно изложил все то, что собирался поведать своему вождю, но хозяин Альфреда все еще молчал, словно готовясь принять от него нечто еще, словно принуждая раскрыться ему полностью, осветить все закоулки собственной души.
- Все, я закончил… - стыдливо выговорил он и залился густой краской.
- Все, можешь идти, - сказал хозяин Альфреда и откинулся в кресле, высказывая тем свое полнейшее безразличие ко всему тому, что изложил человечек.
- А эвакуация?… - осторожно поинтересовался тот.
- Эвакуируйся! – развел руками людской вождь и отпустил Альфреда, слегка подтолкнув его в спину.
Пес понял волю своего друга, и мгновенно оказался возле человечка, демонстративно оскалив свою клыкастую пасть. Человечек стрелой вылетел за дверь и изо всех своих силенок потянул ее на себя. Раздался такой дверной грохот, на который способен лишь старый дуб.
Хозяин растянулся в кресле, не уставая трепать затылок собаки:
- Хороший, хороший пес, верный, всю свою жизнь прослужил мне верой и правдой! Лишь одного тебя я любил на всем этом свете, ибо лишь в тебе видел только чистое добро, без всяких примесей и отрав. Эх, твои глаза, они – как два маленьких Солнца, и, быть может, в Солнце они и обратятся, когда мы будем уже там… Прости, друг, но нам скоро предстоит расстаться. Ненадолго, все равно мы будем вместе, разлучить нас ничто не в силах! Мы всегда узнаем друг друга, ибо я живу в тебе, а ты – во мне!
Значение этих слов Альфред понял лишь сейчас, когда с закрытыми глазами лежал среди безжизненной каменной пустыни. Какой-то человек, такой же голодный, как и пес, но, видно, очень добрый, бросил ему старую кость с большим хрящом на конце. Но Альфред к ней даже не притронулся, ибо с самого детства привык брать пищу лишь из рук хозяина, которого теперь уже не было на белом свете.
Одуревший от воспоминаний, большая часть которых была для него таинственна и непонятна, Альфред вскочил на все четыре лапы и, прихрамывая, помчался среди лабиринта искромсанных стен. Он то и дело натыкался на бесполезные частицы мертвого города, отныне лишенные какого-либо назначения и, быть может, уже не существующие. Пару раз он ткнулся своим носом в мертвые людские тела, души которых улетучились вместе с облачком пара, и теперь они лежали здесь покинутыми, без зла и без добра. Какая-то мелкая собачонка отчаянно грызла мертвечину, но благородный Альфред лишь бросил на нее свой презрительный взгляд.
Потом он неожиданно для самого себя врезался во вполне живой, идущий сапог. Вернее, живым был носивший его человек, и он куда-то шел, не удостоив собаку и малейшим вниманием. А Альфред продолжал теряться в новых лабиринтах, забираться на какие-то горы и поваленные деревья. Мертвый город был ему чужд, неведом и незнаком, и собачье чутье понимало, что все живое навеки отсюда испарилось, ушло в небеса, где теперь и расположилась его страна, потерявшая свою видимость. Но почему же он, благородный пес, всю свою жизнь верно служивший своему хозяину, в нее не допущен, не принят, отвергнут?!
Пес закрыл глаза и вдруг, неожиданно для самого себя, вспомнил последнее мгновение жизни своего хозяина. Тот внезапно исчез из комнаты, как раз в тот момент, когда пылающий город неожиданно затих, и сквозь эту звонкую тишину на площадь стали выползать чьи-то боевые машины, наверное, вражеские. Ощутив себя в одиночестве, один на один с этими стальными монстрами, собака высунула нос в оконный проем и отчаянно завыла. Этот вой словно накрыл погибший город огромной кастрюлей, вобрал его в свое нутро, заставил растечься по нему.
Тем временем неожиданно в их доме открылись какие-то потаенные ворота, и оттуда вылетел белый конь, на котором восседал хозяин Альфреда, отправляясь в битву со злом, которое, до сей поры, скрывалось в его темных глубинах. В своей руке он сжимал такое грозное на вид, но столь же бесполезное против стальных ливней оружие – блестящий меч, украшенный таинственными знаками. За несколько прыжков он пересек площадь, и…
Взрыв чудовищной силы погрузил все окружающее пространство в плотную, как самое небытие, тьму. Даже звуки мигом исчезли, чтобы не мешать этой таинственной, первородной темноте прогуляться над душой и телом несчастной собаки.
А потом, когда свет неожиданно зажегся, выплыли скучные руины, дичающие сородичи и отвратительный запах смерти…
- Вот еще одна! – раздался голос где-то над головой Альфреда, но он даже не обернулся.
- Так она же породистая! – отозвался кто-то.
- Ну и что, что породистая! Хозяина у нее уже нет, будет бродить повсюду, потом бешенство подхватит или еще заразу какую-нибудь! И так санитарии никакой, люди воду из канала пьют, где трупы плавают. Комендант приказал – всю живность – в расход!
Над головой Альфреда раздались несколько пистолетных выстрелов, которые лишь прекратили земные страдания несчастного пса.

Товарищ Хальген
2006 год