И все-таки весна проникла и под своды нашей обители. Жирафка забеспокоился первый. Теперь уж его можно было бы называть Жирафом, но, несмотря на размеры, характер у него оставался ребячий. Он выходил из пещеры, стоял, нюхая солнечные лучи и чихая иногда. Вот и во мне забурлила слежавшаяся жизнь. Дедушка выдал мне сапоги сорокового размера, душегрейку со своего плеча и мы с Жирафкой пошли на ревизию нашего леса.
Ноги шаркали в сапогах, сапоги чавкали в сырой земле… короче, все кругом чавкало, хлюпало и плямкало. Какие-то птички цвенькали для разнообразия. В общем, проснулась старушка Земля, еще потянуться не успела, не то чтобы, - макияж наложить. Однако свежее дыхание весны затуманивало мозги, и все остальное, если и не казалось прекрасным, то и безобразным трудно было назвать.
Домовых, что ли проведать? Нет, еще не хочется далеко от пещеры уходить.
Мы с Жирафкой пошли новой для нас тропкой и вышли к обрыву огромного оврага. Зимой здесь, наверное, было бы можно кататься на санках с горки, но сейчас… Да, неприглядная картина. Хотя, вот оно лицо Мокоши, про которую Кузьмич мне рассказывал. Не всегда мы видим истинную красоту природы, чаще только красивость. Надо закрыть глаза и попробовать внутренним взглядом окинуть события, происходящие в этот момент в лесу. Как все пробуждается, наполняется, питает друг друга. Ведь прекрасна мать, кормящая свое дитя грудью. И прекрасна, именно происходящим событием, а не внешней красивостью. Способны ведь мы увидеть ЭТУ красоту. Так, значит, способны увидеть и красоту ЗЕМЛИ-КОРМИЛИЦЫ. Грязь это не грязь, это… вот это труднее всего.
Представить, что грязь это не грязь. А… Молоко Матери-Земли. Трудно, тем не менее, – попробуем. Вот я зернышко-зародыш. Мне надо воды, мне надо земли, мне нужен воздух, в этом я возьму себе силы для роста. Вот я беру, вот она меня кормит, лелеет, я крепну, я расту. Скоро мой стебелек прорвет скорлупу и проклюнется, сначала в утробе матери, потом из нее к солнцу, воздуху… Вот он тянется… Вот я тянусь… Я стебелек…
«От блин! Стебелек… Веточка… Расту!» - чертыхалась я, сидя задницей на грязном склоне оврага. Ноги соскользнули. Ладони тоже все были в глине. Какая теперь прогулка? Клочки снега убогие и серые, скорее расцарапали бы руки, чем их вымыли. Да и гулять с «грязной попкой» не очень-то хочется.
Однако, когда я попыталась подняться, то ноги соскользнули опять и теперь я стояла на четвереньках. Да еще в длинном платье. Так. Сначала надо его из-под себя вытащить… представляю, какую баньку мне устроит Дедушка в прямом и переносном смысле. Пару раз, вытаскивая платье, я скатывалась вниз по обрыву на полметра. Вот тогда бы догадаться бросить все и схватиться за ивовые ветви, которые спускались ко мне с края оврага. Так нет же никого упрямей глупой обезьяны. Когда я смогла встать на ноги, то была уже метрах в двух от Жирафки, с любопытством изучающего мои манипуляции. Поглядев на то место, где только что валялась, я обнаружила, что весь склон как есть, состоит из той мерзкой породы земли, которую очень любят скульпторы, то есть глины!
Имея на ногах резиновые сапоги, на глинистой почве можно было рассчитывать только на длину своих ногтей. Причем, всего десяти, другие десять были внутри сапог. Это мысль! Надо разуться. На четвереньках я смогу взобраться обратно.
Но только стала поворачиваться задом к «гостеприимной» горке, чтобы присесть, как моя левая нога поскальзывается, подбивает правую, я пытаюсь поймать равновесие, отчего выпускаю платье из рук. Подол его благополучно попадает под сапоги и… Слалом видели? Ага, а этот на досках с горки? Очень похоже было, правда только сначала, пока стояла на юбке, как тот спортсмен на своей доске, а это длилось секунды три. Потом перешли на вольные упражнения по кувырканию через препятствия, смешанные со скольжением по водным горкам в «грязепарке»…
Короче, когда это мельтешение закончилось громким хрустом и одиноким Хлюпсом (поясняю – «Хлюпс» это звук падения моего тела в более или менее жидкие условия окружающей среды), я оказалась на дне самого оврага и даже еще ниже. То есть в какой-то большой яме, похожей на дыру… а может нору?… Мамочки родные! По размерам она подошла бы и индийскому слону, слава богу, здесь таковые не водятся, но водятся зато совершенно местные медведи… а узнают ли они меня спросоня, да еще в таком виде, это ОЧЕНЬ БОЛЬШОЙ ВОПРОС!
Тем более что вопрос о моем ВИДЕ стоял на повестке дня очень остро. Настолько остро, что, забыв про медведя, я вспомнила про себя. Сначала замерла и сидела растопырившись (то есть, чтобы не прикоснуться одними местами к другим и не запачкаться еще хуже), практически не меняя позы МОМЕНТА ХЛЮПСА, только вынув морду лица из корней какого-то вонючего растения. Растерянность длилась недолго. Я вообще соображаю быстро. Минут пять всего прошло, пока до меня дошло, что одно МЕСТО и другое МЕСТО на мне не отличаются! То есть, МЕСТА НА МНЕ ЧИСТОГО НЕТ! И запачкать уже все равно нечего, так что можно расслабиться и захрюкать. Или посчитать раны. Ну, вот что за подлость такая?!!
Не хватило ровно одной секунды, чтобы принять это решение и сменить позу на менее вызывающую… Как послышалось премерзкое хихиканье, перешедшее в гомерический хохот.
Вот, хоть убейте, не понимаю, почему ЭТОТ МИР устроен так же подло, как ТОТ МИР, из которого я удрала? Почему, если ты натянул на себя джинсы, не заметив в них оставленные со вчера колготки, и одна «колготка» вылезает из штанов и тянется за твоей кросовкой элегантным хвостиком ни позже, ни раньше того момента, когда будешь тщательно держать спинку и вилять попкой перед кавалером? Почему, если ты в кои-то веки скажешь неприличное слово, которое вообще никогда и не употребляла, то обязательно это произойдет когда учительница литературы, считающая тебя своей лучшей ученицей, стоит за твоей спиной? И почему именно этот тип постоянно попадается мне на любых дорожках этого леса! И если бы только дорожках! Даже в зловонных ямах от него покоя нет! Он что, единственный представитель рода человеческого в местной фауне? Кроме меня, конечно.
Скоро, блин, за кустик не сядешь.
Когда этот, простите меня за выражение, князь, оторжался… иначе не скажешь, он пополз ко мне. Видно было, что от смеха у него не только члены ослабли, но и язык. Он пытался, что-то мне сказать, но у него кроме обрывков типа: «ты как… ну, ты… ой, не могу», - ничего не получалось, дальше он фыркал и снова начинал давиться от смеха. Я сидела с видом незаслуженно оскорбленной кошки. Но, когда он все-таки дополз до меня и, прислонившись к моему плечу, застонал от смеха, меня тоже прорвало… Живописную картинку мы представляли оба… Мы сидели и ржали, как сумасшедшие.
Когда, наконец-то наступила усталость, то с первыми более или менее ровными выдохами, я вспомнила о Жирафке. Догадается ли он пойти к Дедушке за помощью… Или…
Тут до меня донесся характерный хруст!
- Ложись! То есть… блин, отползай! Шухер!
Я, выдирая платье из-под Князя, начала судорожно карабкаться в сторону. Этот идиот ничего не понял, он еще пытался придержать меня за подол, типа – «там хорошо, где нас нет», нет смысла и рыпаться. Смысл был! И еще какой! Это он понял несколько секунд спустя, когда эта мокрая и грязная скотина по имени Жирафка, погребла его под собой.
Как он не сломал себе шею, удивляюсь. Вилкомира Жирафка и не почувствовал. Он лежал на нем и с недоумением выпрямлял свою шею. Словно наводя ревизию среди позвонков. Интересно, сколько их у него? Вот работы было бы костоправу, случить у него остеохандроз.
Я все же не забыла про Вилкомира. И, первым делом, стала сталкивать Жирафку с князя, чтобы тот еще и копытом не раздробил чего-нибудь, если это «хоть что-нибудь» осталось еще целым.
- Что, корова тупая! Убил благодетеля? Он тебя спасал, спасал… А ты? Раз, и жопой раздавил!
Однако, смешно мне перестало быть очень скоро. Вилкомир не подавал признаков жизни. Жирафка стоял, виновато опустив шею, и принюхивался к тому, что осталось от Князя.
Я распрямила, что могла распрямить в Вилкомире. И, добравшись до лица, обнаружила, что оно-то, по крайней мере, не сильно пострадало. Так, пара ссадин. Взялась за горло, пульс нащупать. Пульс был, слава богу! Это уже легче.
Прислушавшись, я обнаружила, что где-то рядом журчит ручей. Продравшись сквозь кусты, еле нашла тоненькую струйку талой воды, но более или менее чистой, чтобы набрать в рот.
Когда я брызнула в лицо Вилкомиру и стала шлепать его по щекам, он застонал, но очухался.
- Что это Вы, прямо как барышня, чувств лишаетесь? Не шевелитесь хоть минутку, мне нравится ваша беспомощность. А то, сложилось уже впечатление, что вы Супермен из мультика, и с вами ничего не может случиться человеческого.
- Как видишь, может.
- Мы где-то с Вами выпивали на брудершафт?
- Нет, мы просто на брудершафт в одной грязной яме валялись.
Что ж, в этом есть своя логика. Тем более, что теперь «выкание» действительно выглядело НЕУМЕСТНЫМ.
- Ладно, ты полежи еще чуть-чуть, а потом пошевели чем-нибудь по очереди…- он снова захихикал, - слушай, не начинай, потом не остановимся, и опять что-нибудь на нас свалится. Кстати, ты что, тоже сюда скатился? Что-то сегодня тут людное местечко. Лежи, лежи, - он застонал, попытавшись подняться, - Я тебе не зря говорю, по очереди. Сначала левую руку (он приподнял), слава богу, кажется не позвоночник… Теперь другую. Так. Теперь попробуй приподнять голову… Да осторожней! Ну, где больно?
- В ноге.
- Да… Где голова, а где нога… В обеих, или в какой?
- Правая.
- Теперь расслабься, я тебя немного потискаю, - он заинтересованно на меня посмотрел, - нечего, нечего! Я не пользуюсь беспомощностью объекта в корыстных целях, запомни.
- А, по-моему, очень даже пользуешься…
Я стукнула его кулаком по груди, тем более что ребра, кажется, целы, раз шутить изволит.
- А, у меня еще…
- Хватит, остальное потерпит.
- Что ему остается…
- Ладно, сейчас я буду ногу твою щупать, ты приготовься.
Он приготовился, было видно, что там что-то серьезное, даже шутить перестал. Достаточно было провести руками по поверхности ноги, чтобы понять, что не меньше огромного вывиха в коленке, если не перелом.
- Не перелом.
- Откуда знаешь?
- Чувствую.
- Вот только не надо говорить, что мне сейчас придется дергать тебя за ногу!…- его красноречивый взгляд мне сказал достаточно, - Не буду! Я боюсь! А вдруг перелом?
- Не перелом.
- Да я не смогу!
- А сестры милосердия на поле боя?
- Не, ну ты даешь! Да не могу я, мне от одной мысли, что у тебя там вывихнулось, плохо становится, а если я еще…
- А придется. Не бросишь же ты меня здесь одного в грязной яме, неподвижного и несчастного?
- Я не брошу. Я схожу за помощью.
- А за это время хозяин придет. Шатун называется. И придется тебе хоронить меня по частям.
- Не, ты шантажист!
- Сделай очень просто. Не думай. Просто вообще не пытайся представлять, что у меня там. Смотри только на сапог. Тебе надо просто резко снять сапог. Но очень резко.
Я с яростью взглянула на Жирафку: « Все ты, ирод!», и взялась за сапог. Дернула раз, - не получилось. Я сосредоточилась и попробовала оторвать ногу! Раздался некий звук, от которого я потеряла сознание.
Теперь Князь сидел возле меня и хлопал меня по щекам. И, пока я пыталась сфокусировать зрение, он наклонился и поцеловал меня в губы… Я не пошевелилась, но напряглась.
- Если бы у меня был пистолет, я бы приставила его к твоему виску и сказала бы на древнеегипетском: «Никогда не делай этого без моего разрешения».
- Понял и без пистолета.
Ничего он не понял. Видно было по его хитрющему взгляду. Ладно, разберемся, поймет.
- Ну, и как мы отсюда будем выбираться?
- Выберемся. Перетяни мне потуже ногу шарфом.
Я перетянула туго, как смогла, и мы начали выбираться, сначала из ямы, потом по дну оврага до более или менее удобного подъема.
Конечно, пока я кувыркалась, хохотала, занималась целительством, теряла сознание, заодно потеряла и ориентацию. Князь вывел меня из оврага, но не в Мой Лес! Я сразу это почувствовала.
- Интересно, я, конечно, помогу тебе дойти до дома, но как я обратно к себе доберусь?
Я теперь поняла, что никогда раньше, не была на ЭТОЙ стороне оврага, и не чувствую себя здесь как в своем Лесу. Внешне – все так же, но только внешне.
- Придумаем что-нибудь. Кстати, можешь и сейчас пойти, вон видишь в овраге просеку? К ней ты дойдешь по этой тропинке, а дальше по ней уже выйдешь на Свою сторону…
Я в сомнении посмотрела на тропинку, на Вилкомира, его ногу… что ж я не человек что ли? Ладно, выйду как-нибудь позже. Тем более, в том, что Князь еле ковыляет, виноват, до некоторой степени, Жирафка. Как он сам доберется?
Тяжело вздохнув, так как, может быть, я и дура, но не настолько, чтобы не понимать, что начинаются сложности, проблемы, которых мне, ох как, не хотелось, сказала:
- Пойдем, придавленный.
- Но, не раздавленный до конца.
- Это уже легче.
- Особенно мне.
Мы поплелись по широкой тропе, уходящей вглубь Чужого Леса.
Не скажу, что мне мерещились за каждым кустом вурдалаки и нетопыри, но ощущение все же было неприятное. Единственное, что, как это ни странно, во всем этом было единственно удобным, - это навалившееся на меня тело Вилкомира. Долго мы, видать, кувыркались в той берлоге, успели сродниться. Рядом с ним я чувствовала себя в безопасности… Опасное чувство для женщины моих лет, больше всего трясущейся за свою свободу. Хотя, как поет Макаревич: «Еще пару лет и никто не возьмет»… Я встрепенулась и узрела свет в конце «тоннеля», в который уже превратилась тропа, более похожая на аллею. Темнота сгустилась с мартовской скоростью.
Дом был двух или трехэтажный – не понятно, то ли мансарды, то ли башенки, но что-то темнело над вторым этажом, до которого еще дотягивался свет фонарей во дворе. Домик в лесу… Хоромина в лучших традициях модных журналов «коттеджестроения». Тропа утром, кстати, действительно оказалась аллеей… липовой. Летом, наверное, будет красиво, как все липовое.
Ну, не могу отделаться от ощущения нереальности происходящего… Стоп! А твоя избушка с домовыми тебе сразу показалась реальной? Ой, надоело. Устала.
Мы поднялись на террасу и вошли в дом. Двери или французские окна, фиг их разберет, были с черно-белыми, почти прозрачными витражами. Внутри большой холл с мягкой мебелью и камином, в который можно было бы меня засунуть, если бы я не сопротивлялась, такой он был большой. В камине горел огонь. На стенах, как и положено, то есть, повешено множество всяких звериных голов. На полу… Нет, слава богу, на полу не лежало ни медвежьей, ни тигриной шкуры. Был просто ковер. Большой, с глубоким мягким ворсом, на котором, наверное, так хорошо заниматься любовью… Так! Я обернулась на Вилкомира, он будто подслушал мою мысль, смотрел улыбаясь. Такой двусмысленной улыбочкой. А, может быть, это я его мысль подслушала?! Да, вредно долго обниматься с мужчиной, особенно, если ты – женщина.
Но я не покраснела, лишь с вызовом вздернула подбородок. И что? Даже если я об этом подумала, то при чем здесь он? По праву хозяина ковра?
Вилкомир медленно снял куртку, бросил на пол, и начал стаскивать свитер… Я округлила глаза и наклонила голову, как непонятливая собака.
- Я сейчас еще и штаны начну снимать… А ты мне поможешь.
- Щас…
- Сам не смогу. А в этом панцире уже надоело…
Тут я очнулась. Действительно, я настолько привыкла к нашему «грязному поведению», что забыла, как мы выглядим.
- Так! Может быть, ты и хозяин этой хижины, но не положения. Где у тебя здесь ванная, которую я могу загадить?
- А как же я?
- Тот, кто разжег камин, пусть тебя и раздевает, умывает, а так же спать укладывает. Кстати, пусть покажет, где мне Жирафку поселить. Он и так, бедненький, весь уже перепуганный.
- Да, ему бы у тебя смелости поучиться.
Вилкомир коротко свистнул. За моей спиной открылась дверь, и вышло нечто похожее на маленького мужичка. Он, наверное, и был маленьким мужичком, но уж очень на него не похож… Так, что-то я запуталась.
Князь глазами показал ему на меня и кивнул на входную дверь. Они что, телепатически общаются, что ли? Или тот подслушивал?
Так или иначе, мужичок заковылял к дверям. У него ко всему его уродству, был еще полиемелит, кажется. Или пожизненная форма рахита. Мало того, что на его физиономии редкая поросль топорщилась в самых разных, неприспособленных для этого местах, глазки посверкивали из-под надбровных дуг, как буравчики, так на спине у него было что-то вроде горба, а впереди грудь колесом. Добавить (или убавить?) рост до метра двадцати, приплюсовать кривые, ходуном ходящие ноги, и получится самый точный портрет слуги Вилкомира. Кстати, потом оказалось, что он еще и глухонемой. Откуда он выкопал эту жертву пьяного зачатия, – ума не приложу. Но, тем не менее, это Нечто ковыляло передо мной достаточно быстро. Кстати, я так устала к этому моменту, что даже не отреагировала на его уродство. А одет он был чисто, особенно в сравнении с нами.
Я вышла за Калекой. Жирафка стоял возле фонаря, где я просила его подождать, и мелко трясся. Замерз, наверное. Да и страшно, - место незнакомое. Мы пошли за дом, там темнели строения, похожие на конюшни. Калека вошел в одно из них и зажег свет. Сухо, тепло. В стойле стоит конь. Почему-то именно это обстоятельство меня успокоило, и не только меня. Жирафка тоже перестал так сильно дрожать, и вошел под крышу. Я увидела наверху настил с сеном и шепнула Жирафке: «Я приду попозже, не бойся».
И я действительно позже пришла. Притащив на себе теплый плед-одеяло и прижимая к животу подушку. Накидав Жирафке на земляной пол побольше сена, я устроила себе наверху гнездышко и попыталась заснуть. Мне это удалось, но уже под утро.
Интересно, о чем сейчас думает Вилкомир? Заходил ли он ко мне в комнату, знает ли, что меня там нет? Не слишком ли много я о нем думаю?!
Но думать о ком или о чем-нибудь другом все равно не получалось.
А, может быть, вообще все не так, как я себе представляю? А, как я себе все представляю? Не представляю.
Каша в голове.
Внезапно я увидела его, как он стоял у камина по пояс обнаженный. На его красивом, в меру рельефном торсе бликами играл свет огня. Он казался загорелым, так как в холле было темно, только камин, да маленькая настольная лампа давали немного света. Он смотрел на меня. Выражения лица мне было не видно. Однако во мне все всколыхнулось.
Конечно, не из-за обнаженного тела…
Я спросила, куда мне теперь идти отмываться и отстирываться. Он спокойно и очень тихо объяснил, где моя комната, сказал, чтобы не вздумала ничего стирать. «Здесь есть кому. Там рядом моя комната, подбери что-нибудь для себя из одежды. Женского белья, как ты понимаешь, у меня нет».
Понимаю. Что я понимаю? Почему бы и не быть? Я, конечно, чужое не надела бы. Но, почему бы и не быть?
Я нашла в его гардеробе все необходимое, кроме, конечно, нижнего белья. Забавно я смотрелась в его брюках, но это ничего…
И засела в комнате, как в засаде, решив сидеть хоть до утра, но дождаться, пока он не зайдет в свою комнату. Или подойдет к моей, тогда храбро отражать атаку. Но слишком долго ничего не происходило, и я потихоньку спустилась вниз.
В холле никого не было. Куда он девался? Не важно. Меня ждал Жирафка. Я поднялась наверх за вещами и, не скрываясь, вышла из дома. Меня никто не остановил. А видел или не видел, – не знаю.
Утро меня встретило мокрым языком Жирафки. И очень даже во-время, так как Вилкомир приближался своими губами к моим, и мне это со страшной силой кружило голову. Я зажмурилась и отпрянула в другой угол. Но заснуть, конечно, уже не удалось. Тепло, однако, спать в сене. Думала - замерзну. Ничего подобного. Я потянулась и спустилась вниз.
Открыв ворота, выпустила Жирафку на волю и вышла сама. Не знаю, как он, но я этой самой воли не чувствовала. Пленения тоже не ощущалось, но и свободы действия никакой.
Уйти не попрощавшись? Обидеть. За что?
Да и что греха таить, любопытство было самым главным моим тюремщиком. Я вздохнула, встрепенулась и бодро пошагала в сторону дома. Люблю я это ощущение непредсказуемости. Вот что сейчас будет?
Что, что! Конечно, завтрак. И к бабке ходить не надо.
Но такой!..
Завтрак стоял на столе прямо в холле (или зале?). То, что было на столе, наверное, доставлялось сюда на вертолете. Я бы грохнулась попой об пол, если бы в целом не была готова к неожиданностям. Поразил меня больше всего омар. Во-первых, он такой огромный! А, во-вторых – что он здесь делает? Все остальное – было чудом непосредственности гениального повара, - то есть абсолютно неясно, что из чего, но обалденно красиво.
- Доброе утро, Пани Краля.
- Очень доброе, Князь.
- Вы чем-то расстроены?
- Вилочка…
- Что вилочка?
- Я теперь знаю, как буду называть ТЕБЯ, в приступе сентиментальности. Вилочка, - сокращенное от Вилкомир.
- Стол навеял?
- Мгм. А скорее, выпендреж. Так не завтракают.
- Пани Краля, я же не знал Ваших вкусов, поэтому предложил разные варианты завтрака. - (Дежавю! Это уже было… Неужели по кругу?)
- Можно было подумать, я знаю хоть что-нибудь из того что на столе… Кроме омара, его я по телевизору видела.
- Пани изволит шутить?
- Вы слишком самоуверенны. С чего Вы взяли, что знаете хоть что-нибудь обо мне? Почему, например, здесь нет овсяной каши? Если уж разные вкусы учитывать, то мне иногда очень даже хочется именно овсяной каши!
- Есть. Но на столе она бы остыла.
- Ладно, Али-Баба, давай садиться, - сдалась я, - Кушать что-то очень захотелось. Только ты мне рассказывай, что из чего, я все попробую.
- Прошу, моя Шухерезада.
- А… - я махнула рукой, не верит, - не надо, - Я с омара начну. Покажи, как его разделывать.
Никогда столько не запихивала в себя с самого раннего утра. Если он решил, что путь к моему сердцу лежит через мой желудок, то он правильно начал, если я только к концу «завтрака» вспомнила, что еще и зубы-то не чистила.
- Спасибо, Вилочка, я поднимусь наверх. Ты мне щеточку для зубов выдашь?
- Она в ванной комнате, - он улыбался, и было непонятно, поверил он в то, что я такого роскошного стола никогда не видела, или понял, что играю. В любом случае, сытая - я добрая и глупая. Его улыбка меня не раздражала и не настораживала.
Самое смешное что, объевшись, я едва доплелась до кровати и заснула. Ладно, чего с человеком не случается от жадности? Тем более, что Жирафка присмотрен. В чем-чем, а в этом я была уверена. Стал бы так тратиться Вилкомир на знаки внимания, а за зверюшкой моей не уследил. Любишь хозяина, - люби и его зверушку…
Чего ему от меня надо? Ей богу не пойму. Влюблен? Не поверю. Пусть хоть башку разобьет в доказательство, скажу – от злости, лишь бы доказать. Не тот у меня возраст, не тот фасон… Ему бы Миледи из «Трех мушкетеров», или еще каку-таку стервозную красавицу и умницу. А я что? Валенок…
В абсолютной темноте, окружавшей меня со всех сторон, мерцали хрусталиками звезды, преломлявшие неведомо откуда приходящий свет. Мигая и дразня, меняли цвета. Я, или то, что я чувствовала собою, плыло в чернильном воздухе. И звук… звук сиплой флейты играл со мной в прятки. Звезды были далеко, - если они большие… Но если такие маленькие, какими вижу их сейчас… хотелось протянуть руку, чтобы убедиться, что они холодные. Руки я не протягивала. Ее я не чувствовала, ни одной, ни другой, и ничего вообще. Интересно, похоже это на послесмертие? Я есть, и меня – нет. Флейта затихала, я поворачивалась в сторону звука, но ошибалась опять: она начинала звучать громче и совсем с другой стороны.
В конце-концов мне надоела эта беспочвенная левитация… и я направилась куда-то. Потом изменила направление, что почувствовала благодаря потоку легкого ветерка. Тянуло «со спины»… Я развернулась и ахнула!
Передо мной лежала… висела… ГРОМАДИЛАСЬ Земля! Боже! Какая же она у нас красавица! ОНА ТАКАЯ БОЛЬШАЯ! И ТАКАЯ ЖИВАЯ!
- Ветер шепчет с посвистом – обними меня, любимая… Вечность безответной любви… – обними меня, как я тебя, любимая. Я целую, я ласкаю кожу теплых губ, любимая! Руки… Груди… Лоно нежное… Поцелуй меня и ты, любимая…
Флейта пела песню ветренника, я смеялась его ласкам, таким щедрым, таким обманчивым. И летела к СВОЕЙ ЗЕМЛЕ.
А вот и ЛЕС. Я помедлила присматриваясь… Знаю, что сплю, знаю, что… Нет, пожалуй, больше я ничего не знаю, но еще никогда в моих снах не было такой четкой китайской символики… Или теперь уже неважно чьей, - интернациональной. Лес, разделенный оврагом на «мой» и Вилкомира был точь-в-точь - знак Инь-Ян… причем, сверху было видно, что мой лес, более лиственный – светлее, а Вилкомира темный, буреломный, с болотными проплешинами, почти тайга… Фигня-война! Это больное воображение разыгралось. Долой всякую интеллектуальную дребедень… Хорошо полетать, даже если и на помеле, а уж без него… Однако…
Вон пещера Дедушки, я ее не вижу, как пещеру, но знаю, что это пятно, - она. А вот это, симметричное относительно изгиба оврага, - черная плешь с дырой в центре… Как глаза у двух слившихся головастиков… не люблю я такие совпадения. Слишком уж все… так в зубах и вязнет. «Китайская грамота». Но при чем здесь Китай?! В нашем лесу! Или это в моем «интернациональном» мозгу?
Дедушкино «пятно» как-то странно пульсировало, я стала приближаться, чтобы рассмотреть - в чем дело. Начало прорисовываться лицо Старика. Я еще не успела разобрать выражение, но оно было явно не простым, умиротворенным, - он меня видел! Он меня вызывал! Вдруг, овраг вздыбился хребтом, превратился в змею и захлестнул меня в объятии… Я только успела увидеть голову Царицы, смотрящей мне в глаза мутным, ничего не выражающим взглядом…
И снова мрак… Но теперь бесконечный. И тогда я увидела, но не в этом беспросветном пространстве, а где-то внутри себя, как Царица вяло сползает с чьей-то руки в какой-то странный граненый аквариум, и его накрывают такой же, с прозрачными гранями, крышкой.
Но Я ЗНАЛА, и ОНА ЗНАЛА, что МЫ ВИДИМ ДРУГ ДРУГА! И это было чрезвычайно важно для нее, теперь она действительно расслабилась и затихла, исчезло и видение.
Я стала задыхаться в этой темноте, словно свет это был воздух, которым мне надо дышать…
- Тише, тише… Дыши ровнее, спокойнее… Теперь все хорошо.
- Что это было?
- Не знаю. Ты не астматик?
- Чего?
- Болезнь такая.
- Еще чего. Знаю. Ой, дай надышаться. Уйди ты от меня со своей вонючей метлой…
- Если бы не моя вонючая метла, ты бы ругаться уже не смогла… Благодать…- Вилкомир все пытался шутить, но лицо у него было серьезное и, даже можно сказать - испуганное.
- Уйду к себе, будет тебе и благодать… и тишина…
- Говорить еще тяжело, а все равно – ругаешься.
- Слушай, а что это было?
- Я не знаю. Ты не аллергик?
- Да, не астматик я, не аллергик, нормальная я… Приснилась мне штука одна…
- ?…
- Да ну… Короче, змея меня чуть не придушила.
- Какая змея-то? Какого цвета, размера?
- Ты что, сны разгадывать любишь? Меня мельче питона никто не задавит…
- Питон значит? – брови-то он поднял зря, я видела, что он мне не поверил, и не удивился вовсе, что я вру. А может, и не вру. Змея-то была. А, какая, - поди расскажи. Что со страху-то не померещится?
- А что это у тебя там внизу за грохот? Перепланировка что ли? Кухню с сеновалом местами меняешь?
- Да нет, еще не знаю что там. Оно как-то одновременно все началось. Тут ты за стенкой захрипела, да так… Я и не думал, что на такое способна. Решил, ты кого-нибудь придушила. Я к тебе…
- То есть к тому, кого я придушила…
- …а там внизу что-то загремело, стекла полетели, ну, дальше я не слушал, - тобой занимался.
Интересно, правду ли говорит? Что-то мне подсказывает, что говорит-то он правду, только какую? Впрочем, знаю, что подсказывает. Страх. Чуть было не окочурилась. И если даже он виновник торжества, то и спас меня он. Веник-то его действительно работает. Хоть воняет, но мозги и легкие прочищает знатно. Почище нашатыря.
- Я догадываюсь, кто это там у тебя домик рехтует…
- Да, ничего, Корша справится.
- Кто такой Корша?
- Да, из дивьих людей, ты его видела. Он только с виду неказист.
- Да уж… Чем это его эдак перекосило… А что значит, справится?
- Ну, что значит, порядок наведет, успокоит кого-нибудь…
- Как успокоит?! Ты мне толком объясни! Ты чего, не соображаешь, это же Жирафка ко мне рвется!
Вилкомир захохотал…
- То-то Корша так долго возится. Боится насмерть прибить.
- Я ему прибью! Я сама его на стеночку прибью в твоей спаленке! Чтобы не расставались!
Говорила я это уже на ходу, выдергивая из-под Вилкомира одеяла и себя из этих одеял. Еще слегка качаясь, цепляясь за косяки, я выбежала к лестнице.
- Жирафка! Козлик ты мой! Иди сюда, здесь я!
Нечто, увешанное, чем попало, но в силу неординарности роста легко узнаваемое, качнувшись, бросилось ко мне, слегка потоптав Коршу. Мне не пришлось и спускаться, его голова настигла меня сквозь перила на верхних супеньках. Я положила его морду на колени и сама к ней прижалась щекой.
- Меня бы так кто…
Но я только глубже зарылась в Жирафкины рожки.
Время пошло вспять. Теплый снег сыпал уже третий день. Все вокруг заволокло кисеей. Ветви деревьев прогнулись под грузом белого пуха. Зима отмечала свои последние дни.
Корша трудился на дорожках с лопатой. Мы с Жирафкой, который поселился в холле возле камина, коротали дни за чтением Диккенса. Я читала, а он, положив свою теплую морду мне на колени, наслаждался теплом и покоем. Вилкомир иногда спускался к нам, прихрамывая, сидел молча, временами остановив свой взгляд на мне, чаще, впрочем, на огне… Меня не раздражало ни его присутствие, ни его «рассматривание». Казалось, что думает он о чем-то своем, а взгляд так… случайно на мне застрял.
И все же запасы снега у неба кончились, наконец. Три дня покоя в чужом лесу – это непозволительная роскошь. Пора бы и домой собираться. Но что-то или кто-то не отпускал меня отсюда. Каждую ночь мне снилась Царица. Спящая, в своем хрустальном гробу. Очень хотелось рассказать Вилкомиру свой сон, и прямо спросить: не прячет ли он у себя плененную Царицу. И все же не спрашивала. Если прячет – не скажет, если нет, то и спрашивать не стоит.
Ну, ладно. Пойдем – посмотрим, может быть, что-то решит дорога к дому. Вдруг, так пойду и пойду, и приду домой. А там уже «посмотреть будем». У Дедушки спрошу. Сама ничего не понимаю.
Надев на себя все свое (отстиранное и приведенное в порядок), вышла в лес. Даже для видимости не стала крутить по окрестностям, просто пошла по аллее в сторону оврага.
С Вилкомиром не попрощалась, - неудобно. Но я же не окончательно исчезаю. Он ко мне… на ту сторону оврага ходит, значит и я сюда смогу придти, если долго не появится, - нанесу визит вежливости…
Снег на аллее был убран только до тех пор, пока виден дом. Сначала я утопала по щиколотку, затем все глубже и глубже. Скоро мы ползли с Жирафкой почти вплавь. Но по краям были сугробы еще выше. Значит, просто руки Корши сюда не успели дотянуться. Дотянуться… Тянется… Что-то за мной тянется, я похожа на мячик с привязанной к нему резинкой. Чем дальше ухожу, тем сильнее это чувство «привязанности» к… Кому? Или чему? И привязанность ли это? Но беспокойство усиливалось. В душе мутило и крутило. Не нравится мне все это.
Может быть, потому что ушла не попрощавшись? А, может, кто-то не хочет, чтобы я уходила? И очень сильно не хочет. Вилкомир колдун, это точно, может он чего-нибудь там ворожит? Или приворотного зелья влил в вино? Вот! Договорилась. А не влюблена ли ты, матушка?
Я? Нет!
Нет? Уверена?
Уверена… Что-то я к нему испытываю, но это не любовь. Появилась какая-то привязанность…
Вот! Вернулись к нашим баранам, - ПРИВЯЗАННОСТЬ!
Да, нет, не такая. Он… прикольный…
Да- да…
Не в том смысле. С ним стало ПРОСТО после той ямы, да и в доме… Просто - это значит комфортно.
С этого все могло и начаться.
Да, ничего не началось! Клянусь! Я к нему, как к брату отношусь.
Не свисти…
Ну, хорошо, двоюродному…
А чего тогда полчаса стоишь на месте?
Да. Что-то меня стопорит. Можно пересилить этот тормоз и пойти. А, можно вернуться и проверить, что это был за тормоз.
Как ты это проверишь?
Еще не знаю.
Зато я знаю. Ты просто нашла причину вернуться.
Да, нет! И да. Но пока я знаю одно, мне лучше вернуться. Мне так будет лучше. У меня уже поджилки дрожат от напряжения. Мне теперь кажется, что за мной кто-то наблюдает.
Ага! Вилкомир достал зеркальце и колдует: «Свет мой зеркальце скажи, пани Кралю покажи…»
Не так. Мне мерещится чье-то присутствие. И это не Вилкомир.
Сама себя обманываешь.
И тем не менее. Я чувствую, что впереди опасность, защита там, в доме.
Ага, вернулось рождественское порося со страшной улицы домой…
Может быть…. Но я не порося, и в этом им придется убедиться. А здесь…
Я повернулась и пошла обратно по своим следам. Жирафка уже дрожал крупной дрожью и жался ко мне. В итоге попадал своими копытами мне по ногам и толкал меня боком.
- Жирафка, имей совесть, иди подальше или впереди или сзади. Надоело падать…
Вдруг, Жирафка кинулся на меня своей тушей и завалил в сугроб, упав сам сверху. Я от неожиданности и тяжести, а так же снега, который заткнул мне все дышащие отверстия, обалдела, но затем началось что-то странное.
Жирафка не просто на мне лежал, а елозил и рычал!!!
Меня обуял ужас. Я еще ничего не понимала, но страх и беспомощность парализовали сердце и мысли. Раздался выстрел, затем еще… послышался громкий мяукающий вой, а затем женский вопль… Он был нечеловеческим, с рычанием, завыванием, перемежающийся женским голосом. Затем тихо застонала женщина и затихла. Затих и Жирафка.
Я себя чувствовала парализованной не только физически, но и морально. Ни мыслей, ни чувств…
И только когда Жирафка стал пытаться с меня встать, во мне затеплилась жизнь. Выплюнув снег, вытащив руку из сугроба, я постаралась ему помочь… Но, ничего не получалось. Где же моя вторая рука? Я ее не могла найти, почувствовать. А Жирафка, то приподнимался, то снова падал на меня. Я почувствовала на лице горячее, протерла глаза и обнаружила, что рука моя все в крови.
- Жирафка!!!
Я стала биться под ним, пытаясь вылезти и помочь. Кто-то прохрустел ветками кустарника и проломился ко мне. Конечно, это был Вилкомир.
- Жива, - констатировал он, и стал меня вытаскивать из-под Жирафки.
- А-ай! – вскрикнула я, когда Вилкомир подхватив меня под мышки, стал тащить вверх, - Рука! Больно!
Жирафка уже не шевелился. Вилкомир стал копать глубже и кое-как вытащил меня из-под него. Я поползла на коленях к Жирафкиной голове. Вся шея была разодрана, хлестала кровь фонтаном…
- Жирафкин, Жирафочка, Козлик ты мой, ты потерпи! Я здесь, я сейчас! Губошлеп ты мой милый…- я добралась, наконец, до его головы, взяла ее рукой и прижала к лицу, - Потерпи, потерпи родной, сейчас… Мы тебя спасем. Господи, помоги! Господи, спаси его! Ну, пожалуйста, милый Бог! Ведь ты все можешь! Он! Ему нельзя умирать! Господи, пожалуйся! Жирафка, Жирафочка! Весна скоро, потом лето, мы с тобой в Африку поедем…
- Он уже… поехал в Африку…
- Князь, дайте шарф, дайте! Или нет, я не смогу, перетяните ему шею сами! Надо остановить кровь!
Вилкомир печально посмотрел, но ничего не сказав, отстегнул ремень от ружья и стал его затягивать на шее Жирафки… Только уже фонтан крови почти иссяк, она медленными толчками вытекала на снег.
- Жирафка!
Я люблю тебя…
Я тоже очень люблю тебя… Останься со мной!
Не могу… Мне пора уходить…
Говорящие глаза Жирафки начали гаснуть, он в последнем рывке ткнул свою голову мне под мышку… Я завыла… Так я не выла никогда… Мне казалось, что крик разрывает меня и мне хотелось разорваться, разлететься на кусочки, чтобы была боль, но боль физическая, а не эта нестерпимая боль отчаяния! Горло мое выбрасывало всю боль, которой во мне стало вдруг так много, что, казалось, разорвет меня…
Жирафка… Милый… Жирафка… Не уходи…
- А-аа!.. - и я начала бить тупой, не чувствующей ничего рукой ближайший ствол дерева…
Но мне не дали. Мне запретили то лекарство, которое было необходимо. Если бы мне стало больно руку, - сердце бы отдохнуло, не разорвалось…
Вилкомир сидел сзади, обняв меня ногами и руками, и не давая дергаться, только раскачиваться… «Господи, боже мой… Господи боже мой… Господи боже мой…» Только и могла я повторять…
Я не знаю, сколько мы так сидели, но постепенно на меня нашло отупение. В таком полусонном состоянии Вилкомир поднял меня на руки. Я сказала: «Подожди…» и посмотрела… В противоположном сугробе от Жирафки лежала обнаженная женщина. Лица было не видно, затылок разворочен пулей, след от пули был и под лопаткой. Тело было очень красивым. Я не понимала ничего, кроме того, что ЭТО ОНА УБИЛА ЖИРАФКУ. И мне ее не было жаль, но и ненависти уже не чувствовала. Она была мертва, так же как и он…
Вилкомир нес меня к дому. Рука постепенно начала болеть все больше.
- Вилкомир,- голоса у меня не стало, весь выкричала, хриплым шепотом я продолжала, - Жирафку надо похоронить. Спрячь его до завтра, чтобы никто…- и я начала плакать, слезы текли и текли, я всхлипывала, но уже не истерически, помогала больная рука. Она очень болела.
Все дальнейшее помнится, как в тумане. Словно объелась транквилизаторов и анаболиков одновременно. Рука была надломана, но не сильно. Вилкомиру я позволила облепить ее какой-то глиной, которая застыла, как гипс, но «ворожить» не дала. Просто, поморщившись, покачала головой и легла. Потом я спала и спала. Мне кажется, даже во снах своих я спала. Только видела себя со стороны. Мерещился Дедушка, будто сидел возле моей постели и гладил меня по голове, держал руку на лбу, потом на сердце и уходил. Я просыпалась, немного ела и снова лежала до тех пор, пока не засну.
Так прошло сколько-то дней, пока я наконец-то проснулась. Мне захотелось есть. Жирафку я вспоминала с щемящей тоской, но уже без истерики. Кое-как одевшись, я спустилась в холл. Вилкомир сидел возле камина. Был поздний вечер, или ночь. Я села в кресло напротив. Мы смотрели в огонь и молчали. Но все же я проснулась…
- Князь, кто она была?
- …
- Вы можете не отвечать, но в таком случае овраг между нами постепенно будет становиться все шире и глубже. У меня есть, конечно, знакомые с кем я веду только светские беседы, но… Тогда и нам пора определиться в наших отношениях…
- Я люблю Вас.
Я поперхнулась. К чему угодно была готова, только не к этому. Все мысли, доводы и «контракты» вылетели из головы. Это все равно, как собраться на лыжню, а оказаться на тропическом берегу моря. Что делать с лыжами?
Я не могла сказать: Вы бредите… Беда вся в том, что я ему поверила. ТАК он это сказал. Обреченно.
- Да, я люблю Вас, поэтому Вы можете диктовать сейчас любые условия, любые отношения, мне остается только подчиниться.
- Непохоже на вас.
- Что непохоже? Что могу любить?
- Что можете подчиниться.
- Вы правы. Но придется. Я ведь понимаю… Как это там говорят люди: «насильно мил не будешь»… А, общаться… Как раньше мы уже не сможем.
- Да, и все потому, что вы сказали об этом.
- Сказал, не сказал. Если бы не сказал, какой был бы смысл «договариваться» о каких-то отношениях? Ведь… Краля, Вы же знаете все. То есть, мы притворялись бы оба… - пожалуй, он прав. Со мной так бывает, если я чего-то боюсь, я не выпускаю ЭТО даже на уровень подсознания. Боюсь обрести или боюсь потерять...
- И что Вы сейчас предлагаете?
- Я не могу ничего предлагать, пока не знаю о Вашем ко мне отношении.
- …Мне очень нравятся сказки со счастливым концом. Однажды в жизни именно по этой причине я и пошла на поводу сногсшибательного сюжета, который завершился фантастически… И только потому, что мне хотелось такого красивого завершения романа. Мне хотелось, чтобы в моей жизни случилось то, чего даже в книгах не пишут, потому что невероятно, никто не поверит… Только я забыла о том, что кратковременное удовлетворение от хэппи энда проходит, а жизнь продолжается. Вот и сейчас… Дремучий лес, одинокий красавец мужчина, мечта любой кинодивы, коттедж в лесу, комфорт, любовь и отсутствие того назойливого общества со своими законами, от которого я бежала… Только что-то не сходится… Кто была эта женщина?
- Рысь.
- Оборотень?
- Тебя это удивляет?
Когда он сказал это «тебя», секунданты развернулись и ушли, - дуэль отменяется. Я прошла к глубокому креслу, что стояло напротив того, в котором сидел Вилкомир, и устроилась в нем с ногами. Вилкомир поднялся на пару секунд, чтобы подбросить дров в камин. Налил себе и мне розового вина, я ответила:
- Да нет, видишь ли, мне Кузьмич много рассказывал, а не верить ему, потому что он сам… Ну, в общем, верить, - я никогда не верю, но допускаю. У меня есть две стадии принятия информации: допускаю и знаю. Я же понимаю, что женщина не могла бы перегрызть Жирафке горло. Но, может быть, рядом была рысь? И она убежала. А женщина, хозяйка рыси была убита…
- И бегала нагишом по лесу…
- Ну, это не самое странное в нашем лесу…
- Ты хорошо сказала – «нашем»…
- Не торопись, я объединила их по одному признаку, что и там и по эту сторону оврага случаются неординарные вещи, с точки зрения материализма.
- С каких это пор ты стала материалистом?
- Я им никогда и не была. Знаешь, как сказал Отец Браун: «Я могу поверить в чудо, но я не могу поверить в невероятное». Я с Честертоном абсолютно согласна. Есть НЕПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ миры, которые мы не знаем, ибо лишь пересекаемся с ними, удивляемся, но продолжаем жить в своем. Жить, - то есть осознавать себя и законы своих трех измерений. И когда по той или иной причине, происходит пересечение нашего сознания с иным миром, нам легче отмахнуться – плод расшалившейся фантазии. А то и просто – шизофрения. Я же знаю, что мир намного сложнее, чем то, что мы в состоянии пощупать. А знания материалистов основаны в основном на этом, - посмотреть, пощупать. Им не приходит в голову, что если они не могут пощупать микроб, но видят его в микроскопе, что есть нечто еще более тонкое, что и в микроскопе не видно. С логикой у них напряженка именно потому, что они ею слишком часто пользуются. А, когда они отрицают существование иных миров, то есть более тонких, имеющих другую плоскость бытия, они мне вообще напоминают того идиота, который будет отрицать наличие Антарктиды только потому, что сам ее не видел. А все фильмы, книги, доказательства, - фальсификация. Ведь, при современном уровне техники, если задаться целью вполне можно придумать такой гигантский оболванивающий проект.
- Получается, что и наличие Антарктиды ты только допускаешь.
- Да. Получается так. Но меня это не волнует. Видишь ли, ее наличие, как и отсутствие не влияет на мою повседневную жизнь. Если произойдет что-то из ряда вон выходящее, и ее гибель изменит поверхность земли, то я ничего с этим поделать не смогу. Пингвинов жалко. Но, говорят, о них заботятся. Не уничтожают. Я интересуюсь только тем, что мне любопытно, либо тем, что пересекается со мной непосредственно. Это нечто убило моего друга. Возможно, оно хотело убить меня. Если это рысь, как ты говоришь, значит, я ее видела. И все это не случайность. Если эта женщина – рысь, к тому же именно та рысь, то я буду знать, что опасность миновала. Видишь, это элементарно. Здесь не простое любопытство, здесь желание информации о том, какую линию поведения мне придется выбрать, выходя в лес. Это раз. А есть и любопытство. Я слышала об оборотнях, кое-что знаю. Но, если то, что говоришь ты, - правда, то хочу знать больше.
- Это не любопытство, дорогая…- он поднялся, подошел ко мне со спины и взял меня за плечи, но я съежилась, - Извини, не буду. Это не любопытство, это все тот же инстинкт сохранения. Если есть одна, могут быть и другие. Если они опасны, надо их знать, чтобы суметь защититься.
- Да, ты прав. Так, выходит, что моя… мое…- Боже, что это я так разговорилась? Ведь Вилкомир не знал ни о Кузьмиче, ни о Дедушке. А если и знал, то не от меня… - Так ты не расскажешь мне про эту девушку-рысь?
- Не все. Пока не все. Ты ведь тоже хранишь от меня какую-то тайну. Но у нас различные причины: ты, - потому что не доверяешь мне, я – потому что хочу, чтобы ты узнала обо всем постепенно. Иначе, боюсь спугнуть тебя.
- А что, так страшно?
- Достаточно. Но я смогу тебя защитить.
- Итак, что ты можешь сказать мне про Рысь?
Вилкомир подошел к дверцам на стене, типа ставен, открыл их. За ними оказалось несколько ружей. Но он не стал их доставать. Он взял с полки коробочку и принес мне. Что он думает, я в пулях разбираюсь?…
- Они серебрянные!?
- Да. Она была ведьмой. Сильной ведьмой. Рысь – ее любимая трансформация. Оборотень…
- Но, она что, вампир? Или она уже как рысь ела сырое мясо?.. (у меня в горле застрял комок). Зачем она Жирафку загрызла?
- Думаю, потому что не достала тебя. Жирафка тебя спас.
- А потом ты… Но зачем ей надо было меня убивать? Ведь…- Я вспомнила ту странную встречу и драку в лесу, когда на нас напало Нечто. А так же встречу, когда мы были с Вилкомиром, - почему она выбрала меня?
- Она была моей… любовницей.
- … Хороши же нравы в вашем королевстве. И ты ее убил?!!! – до меня дошло, - Знаешь, мне как-то не по себе. Может быть, ты передумаешь меня любить?
- Передумать любить нельзя. И потом, я не любил ее… Я вообще не знал, что могу любить.
Почему-то я ему верила. ПОЧЕМУ-ТО! Хотелось верить, вот и верила.
- А ты сам-то кто?
- Князь…
- Ну да, а я пани Краля. Ведь по-польски это значит Королева, или я ошибаюсь?.. Просто Краля, как меня называл… друзья называли, это одно, лишь ласковое прозвище. А ты назвал пани и все стало фальшивым… Нет, погоди, ты что, - из настоящих? Не из тех, кто сейчас покупает «дипломы» на дворянство?
- Я последний Князь своего рода, своего племени, я вообще последний невр.
- Невр? Невры… невры… Что-то я о них читала. Но ведь это легендарное племя, несуществующее.
- Уже не существующее… в том виде, котором существовало. Все легенды основаны на чем-то реальном. У людей не хватит фантазии сочинить что-либо оригинальное. Они лишь по-своему переосмысливают события. Но, об этом я тебе как-нибудь в другой раз расскажу.
- Знаешь, мне надо… ну, к себе. Хорошо, я скажу тебе, у меня есть друг… Это не то что ты подумал. Хотя, извини за пошлость. Это я не то подумала. Короче, это даже не друг… Ну, мне с ним надо посоветоваться.
- Боюсь, тогда мы больше не увидимся.
- Почему ты так уверен?
- Я не уверен, я боюсь этого.
- Что ты знаешь про моего… друга?
Вилкомир снова встал из кресла, прошел к окну и остался там стоять, глядя на заснеженный лес. Потом, подошел к бару, налил виски, спросил меня, чего я хочу. Я хотела коньяку. Мы сели снова рядом. Самое время – надраться.
- Я помогу тебе довезти и похоронить Жирафку. А потом буду ждать: вернешься или нет.
- Договорились.
На следующее утро мы вышли во двор, где уже стояли огромные сани с телом Жирафки, укрытым брезентом. Мне не хотелось поднимать брезент. Мне не хотелось подходить к тому, что было Жирафкой. Мне вообще ничего не хотелось. Тоска сдавила мне горло. Но я понимала, что свой последний долг я обязана отдать другу.
Да, другу. Нам надо учиться у животных любить. Посмотрите на собак, они любят своего хозяина не разбираясь, что тот из себя представляет, даже как он к ним относится. Умеют любить. Так любят дети свою мать. Пусть она бьет, пьет, не кормит, а все равно любят. Так любят матери своих детей… Хотя это уже реже. Они любят, но со своей ответственностью и обязанностью воспитывать совсем забывают об этом. А потом раздражаются, если ребенок вырос не по тому трафарету, что они заготовили для него от рождения. И только беда может показать насколько все остальное неважно, как дорог им сам человечек, которого они когда-то родили. Но это понятно. А вот дружба, в которой существует любовь без условий это как алмаз Шах, - один на миллион. А я пожертвовала бы собой ради Жирафки? Дурацкий вопрос. На него никогда нельзя ответить. И это неважно. Главное, он отдал свою жизнь, чтобы жила я…
- Вилкомир, а как ты оказался на аллее с ружьем? – мы сидели на террасе перед домом и чего-то ждали.
- Я смотрел тебе вслед, когда ты уходила… Но потом испугался, что с тобой может что-нибудь случиться, и решил проводить так, чтобы ты не знала. Нет, про нее я не думал. Она знала, что я достану ее в любом случае, если… Не думал, что она настолько сумасшедшая…
- Да, странно слышать такие сомнения об оборотне.
Вдруг мимо проскочил (если его ковыляющую пробежку можно так назвать) Корша. Он запыхавшись вбежал на террасу, пробежал мимо нас даже не кивнув и кинулся в дом.
- Что это он? – я кивнула вслед Корше.
- Пришли. Вот что, я… Нет это позже расскажу, если придешь… Ты только сейчас не пугайся.
- Это что, прием Шехерезады? Заинтриговать, чтобы пришла? Прости, не хотела обидеть, так пошутила. Расскажи, если и испугаюсь, так тому и быть. Я все равно приду. Даже если последний раз, все равно приду, обещаю.
- Ну, тогда держись, я покажу… - Вилкомир вдруг взвыл! Коротко, но абсолютно не по человечески.
Из-за дома вышла стая волков. Вилкомир подошел к ним, присел на одно колено, и издал несколько клацающих звуков. Самый большой волк, более светлой шерсти, серебристой, стоял прямо перед ним и смотрел в глаза. Все остальные отворачивали свои морды, но не пугливо, - будто не хотели мешать разговору. Серебряный коротко, то ли зевнул, то ли тявкнул и посмотрел на меня. Все остальные вышли вперед и поднялись на террасу. Сели передо мной и стали на меня смотреть. Потом по одному возвращаться к Серебряному, снова становясь позади него. Последних четверых тот остановил на подходе. Они развернулись и пошли к саням. Остальная стая ушла снова за угол дома.
Сказать, что мне было страшновато, - ничего не сказать. Волков я почему-то не испугалась. Но Вилкомир… А, впрочем, дружила же я с Жирафкой. Почему ж ему не с волками? Я слышала это очень благородные животные.
Вилкомир подошел ко мне.
- Я хотел бы что-нибудь тебе подарить… Но это имеет смысл в том случае, если ты не вернешься, а если вернешься, не имеет смысла. А я хочу, чтобы ты вернулась. Тогда и подарю.
- А что подаришь?
- Что захочешь. Если в состоянии буду достать. Луну не обещаю.
Мы встали и пошли к саням. Вилкомир впряг волков как лаек в упряжку, и они потянулись со двора. За санями были привязаны маленькие санки для сидения, двухместные, со спинкой. Я подошла к Вилкомиру, он помог мне забраться и сел рядом. Оглянувшись, я увидела за стеклом Коршу. Он стоял, приклеившись к окну. Странно, но его уродливое лицо выражало что-то вроде печали.
Я помахала ему рукой, он тоже поднял свою, и тихонько покачал ладонью. Вот не ожидала. Я не то чтобы не замечала Коршу совсем. Но мне казалось, что он меня в упор не видит. Вот и не навязывалась. Тем более, не умею говорить с глухонемыми. Теперь почувствовала, к нему очень теплое чувство, как к кому-то родному.
- А кто такой Корша? Где он жил до тебя?
- Корша? – Вилкомир рассмеялся, - Уволенный в запас божок. Переусердствовал на своем поприще. Теперь пока люди не научаться пить и есть в меру, - он в изгнании. Впрочем, его собратья сегодня тоже не в чести, но их племя еще существует… Это можно назвать существованием, потому что отстранились, решили: «моя хата с краю…» Но новые вытесняют нас… надо было… А…- Вилкомир махнул рукой, - Все правильно, все на своих местах. Большинство определяет закон. А их большинство.
- Нас большинство?…
- Вас? Да, нет, пани Краля, таких как Вы совсем немного. Поэтому Вы здесь, а не в городе.
- А тебе город тоже не нравиться?
- Что в нем может нравиться?
- Ну…- Я задумалась, действительно, что? – искусство, театры например,…архитектура…
- Ты действительно думаешь, что любой дом Растрелли прекрасней этого, - он взмахнул рукой. Мы уже выехали из аллеи на небольшую сопочку, с которой овраг был как на ладони, а за ним мой лес.
- Нет, - я вздохнула, - я так не думаю. Но все же книги, музыка, театр предполагают, чтобы несколько людей жили вместе. Хотя бы несколько… Впрочем, ты прав. Спорю по привычке. Ничего мне там не нравиться. Кроме книг и музыки. Даже театр с годами стал не интересен. Но ты там, я вижу тоже жил.
- Соседа, чтобы он не стал твоим хозяином, надо изучить.
- А ты вот так, один в поле воин?
Он не ответил. Лицо Вилкомира стало в этот момент таким… близким, даже родным. Я почувствовала всю боль, которая в нем накопилась, и которую ему не с кем было разделить, но и меня он не стал обременять.
- Может быть, когда-нибудь я расскажу тебе историю своего рода. Но меня жалеть не надо, - он усмехнулся, - Что хорошо во всей этой истории, это то, что я сам выбрал то, что выбрал. И до сих пор моя жизнь ни от кого не зависела…
Тут уж я замолчала. Ну, что на это можно ответить?
Когда все было закончено. И Вилкомир со свитой ушел в овраг, я осталась сидеть в лесу. Сидела как сова в середине многоствольного дуба и пыталась собраться с мыслями.
Идти ли домой, или сразу к Дедушке… не знаю.
Одиночество захлестнуло меня зимней волной снаружи, и такой же холодный комок вырастал внутри. Я уже начала подзабывать это чувство. Несмотря на то, что с сентября не общаюсь с себе подобными. Ну, кроме Вилкомира. Да и с ним я веду скорее дипломатические отношения. А что такое дипломатия, как не способность скрыть, что думаешь сам, но выведать, намерения противоположной стороны. Разве это то общение, которое исключает одиночество?
Мне даже не больно. Такое впечатление, что лужайка моей души настолько вытоптана, что скорее приносит боль любое прорастание на ней чего-либо, чем привычный покой.
Зачем себе-то врать? Ты же «зеленела» вот уже полгода, и не замечала этого. Значит, не так уж и вытоптана «твоя лужайка».
Значит, их у меня две. Одна виртуальная, другая реальная. Сейчас меня сбросила действительность на мою настоящую вытоптанную лужайку.
В чем заключается боль одиночества? В непонимании? Ерунда. В неприятии? Это ближе. Лес меня принял, Дом меня принял, меня принял Дедушка, Жирафка меня полюбил… Жирафки теперь нет. Но есть Лес с Лешим и его обитателями, есть Дом с домовыми, есть Дедушка… И я их всех люблю. А, они меня любят? Значит, все же боль одиночества заключается в отсутствии не понимания, а любви?
Чем так метаться, пойди и проверь: любят ли они тебя.
Страшно. Но не век же сидеть здесь, согреваясь призрачной надеждой!
Лучше хуже, чем никак. И я вылезла из своего гнезда.
Куда направимся? Сначала к Дедушке. Мне ведь многое надо решить, спросить, узнать. Может быть, Дедушка все и объяснит. А я тут страдаю, мучаюсь в неведении.
Поход через лес к пещере не принес мне какого-либо облегчения, душа затекла, как ноги в чересчур затянувшемся старте. И… пещеры не было. То есть входа в нее. Гора была, поляна была, пещеры не было.
Приехали. Я села на клочок ноздреватого полумертвого снега и стала «не думать». Это все? И это все?!
Не знаю, сколько времени прошло, пока я без определенной какой-то причины или решения встала и пошла. Но с движением физическим, зашевелилось кое-что и в мозгах.
Что я сделала не так? Что? Почему передо мной закрылась пещера, а возможно не окажется Дома на месте, или домовых?
Дедушка был в гневе, когда увидел «следы» помощи Вилкомира, а сейчас, после нескольких дней жизни рядом с ним, возможно, что я – сплошная клякса. Возможно. Но я этого не чувствую. Я остановилась и попробовала увидеть инородные внедрения в себя, но не увидела ничего подозрительного. Да и Вилкомир… Он ничего похожего не делал… Если только во сне? И, это «внесенное» совсем иного качества, чем то, предыдущее, вот я и не могу его различить?
Нет! Нет! Все это не так. Ничего не знаю, но чувствую, что иду по ложному следу. Дело не в Вилкомире. То есть и в нем тоже, но не так, как это было в тот раз. И не в нем главное…
В чем же главное?
И у меня резко пропало ощущение вины. То есть прошло совсем. Даже если я и сделала что-то не так, это «не так» было моим, то есть естественным для меня. Иначе я бы не поступила, вернись все обратно, и покажи кто, - в каком месте надо было поступить иначе. Разве только…
Да, о чем я думала, когда приближалась опасность в виде Рыси? Я чувствовала ее, но неправильно трактовала свои ощущения. Я боялась остаться. Не стала просить Вилкомира проводить меня через свой Лес, потому что боялась остаться. Взвалила причину на него, но на самом деле это мне не хотелось уходить. Я что ВЛЮБИЛАСЬ?!! И моя гордыня затмила разум, засорила чувства, я не смогла честно посмотреть в глаза опасности быть снова преданой. Я слабовольная, трусливая сучка. Я боюсь любить, чтобы не испытать боли разочарования. Поэтому я никогда никого не любила. Поэтому я не умею любить. По этой причине я «люблю» все человечество, но ни одного конкретного человека. По этой причине я до сих пор одна… Даже ребенка побоялась родить, ведь он – отдельная личность, а что если не полюбит? Будет любить, пока не будет выбора, а потом, как у всех моих знакомых – они уходят, родители им больше не нужны. Ни те, которые старались быть друзьями своим детям; ни те, кто четко разграничивал сферу дружбы и родительской строгой любви, в надежде, что вырастят порядочных людей, благодарных и те из благодарности будут их любить, уважать и появится дружба. Ничего не появилось. Все их отношения до сих пор строятся на принципе: «а что ты мне дашь за это?». Выросшие детки с легкой брезгливостью смотрят на раздувшиеся недостатки своих предков, снисходительно посмеиваясь: «со мной-то такого маразма не случится». Нет, они не отправляют их в дома престарелых, да и рановато еще. Но ни о какой дружбе, отдаче долга любви и речи не может идти. А самое страшное, это когда твоя плоть и кровь становится не просто чужой, а инородной.
Впрочем, это для меня самое страшное. Потому что я настолько влюблена в себя, что страшась заранее такого «предательства» моих идеалов, не рискнула на эксперимент, и не родила ребенка. Да и от кого? Если я не подпускала никогда и никого дальше той лужайки, которую назовем Душа. И которую, они все равно вытоптали. Жива я только потому, что до конца не верила никому, оставляя свою истинную Душу в виртуальной, недосягаемой ни для кого реальности. Но она оказалась надуманной. И я осталась у разбитого корыта…
Вот, дорогая, почему ты здесь, в этом лесу, а не дома с мужем, друзьями, окруженная детьми, хлопочущая по хозяйству, ругающаяся с мужем, отчитывающая детей… Ты заслужила свое одиночество. И любой твой здешний друг может исчезнуть в любой момент, ибо у него перед тобой нет никаких обязательств, как и у тебя перед ними. Они имеют на это право, как имеешь и ты. За что боролись, на то и напоролись.
В который раз моя задумчивость выносит меня из реальности, и я не успеваю заметить опасность вовремя. Я увидела кабана, стоящего напротив меня в боевой позе уже тогда, когда поздно было искать дерево, на которое в состоянии вскарабкаться. Я даже не успела собраться с мыслями или испугаться, настолько неожиданной была его агрессивная поза, и на «моей» тропинке его появление… Кабаны ходят по своим тропам, не дай бог на ней оказаться, мою они лишь пересекают. Но намерения ЭТОГО кабана были очевидны. Он собирался нападать. Все это длилось долю секунды, когда я успела увидеть в его глазах свою смерть Он бросился, клыком порвав ногу и сбив меня в твердый сугроб на больную руку, я взвыла. И началось что-то знакомое с моим телом, но не могло произойти, боль ноги и руки одновременно парализовали какой-то участок моего тела, не давая сосредоточится… Кабан уже несся с другой стороны, а я не могла ни того, чему научилась у Дедушки, ни просто откатиться в сторону, потому что лежала на больной руке… И все же в последнюю минуту у меня что-то получилось, и я сжалась вся в единый маленький комочек – сгусток энергии. Но меня хватило ровно на то мгновение, когда рыло кабана должно было пробить мне бедро. Он пронесся мимо и, видимо, удивленный своей неудачей замешкался в конце. Разворачиваясь для следующей атаки, он уже был не столько разъярен, сколько растерян. Ему понадобилось время для накопления ярости, эти полминуты меня спасли.
Внезапно буравчики его глаз изменили направление, я обернулась в другую сторону: там стояли три волка. Да! Взвыла я от боли точно так, как это сделал Вилкомир там, на террасе, - видимо, они меня услышали. Никогда не подозревала в себе таких способностей в иностранных языках. Впрочем, изучение языков под гипнозом, видимо, сродни получению информации в стрессовый момент, то есть момент испуга. Но что они будут делать теперь? Увидят, что я чужая и уйдут? Вряд ли. Эти или другие обнюхивали меня у Вилкомира? Через минуту узнаю.
Они стояли друг против друга невыносимо долгое время. Вдруг кабан как-то странно покосился, затряс головой и сел на хвостик. Было ощущение, что он только что проснулся. Увидев еще раз волков, он завизжал и бросился в противоположную от них сторону. Волки молча ринулись за ним.
Я осталась одна лежать на тропинке, вся израненная, но достаточно живая. Постепенно, притерпевшись к боли, смогла сесть и осмотреть, что осталось от ноги. Осталось достаточно много. Кабан выбил кусок мяса, но кость белела в дыре в целости и сохранности. Он еще умудрился не порвать ни одну жизненно важную кровеносную жилу, так что кровь, постепенно наполнявшая рану, вовсе не била фонтаном. Хорошо что, наряжая меня в последний путь (что это я так?!), последний, но не окончательный, Вилкомир обвязал мне шею своим шарфом, им я и попыталась затянуть ногу. Интересно, это тот же самый, что пригодился нам в яме? По цвету и качеству – да, но может быть, у него их стопочка, на все случаи переломов?
Вот я и ожила. Для этого, правда, пришлось меня сначала чуть не убить.
Кое-как поднявшись, поковыляла в сторону Дома. Другого пути у меня не было. Во-первых, я туда и направлялась, а во-вторых, через овраг не допрусь, в третьих – сюда ближе, в четвертых – мне и не хочется сейчас к Вилкомиру. Получится, что без него я уже ни с чем и справиться не в состоянии.
Ага! Сейчас с кабаном ты без него будто справилась.
Ну, а это как сказать. От второго-то удара сама смогла уйти. Так что не совсем уж я безнадега…
Доковыляв до своей поляны, я с облегчением увидела Дом на месте. Уже легче. Вскарабкавшись на ступеньки, уже из последних сил толкнула дверь и ввалилась в горницу. Несколько мгновений тишины и сначала послышался шорох, затем такой любимый и близкий голос Домани!
- Добралась таки! И где это тебя черти носили?!
- Замолчь, старуха! Видишь, девочка чуть жива!
- Сидела бы дома, совсем жива бы была!
- Да, от тебя кто угодно сбежит…
- Не слушай его Доманя, Кузьмич, не ругайся! Я так вас люблю, наконец-то я дома…
Наверное, я все же окончательно научилась такой хитрой науке благородных дам, - чуть что – в обморок падать. Очень удобно, приходишь в себя, уже в постельке, умыта, расчесана, нога забинтована, рука тоже. Не хватало только гипсового воротника и замотанной головы. Ну, и хорошо, что не хватало. Я не жадная, достаточно того, что есть.
Домовые переговаривались, переругиваясь привычно, без азарта, по хозяйственным делам, но между делом поговаривали и о чем-то очень интересном, мне пока еще непонятном.
- Кузьмич, о чем это вы?
- Очнулась, ласточка, пришла в себя. Ты блинчиков покушай, покушай…- проявился домовой, и Доманю, сидящую у окна увидела.
- Я покушаю, покушаю, Домань, но пусть Кузьмич мне расскажет, что случилось-то?
- Я вот что думаю, - Кузьмич пристроился у меня в ногах, - Кто тебя порвал-то, не наш был. Наши-то кабанчики знают тебя, знают, что ты Лешего подружка. Чужой это был кабанчик, с того конца…
- С какого того, Кузьмич?
- С того, с какого глина на тебе…
- Глина? Ах, ты о гипсе… в смысле, чем рука обмазана?
- Вот-вот, глина-то хорошая, но в нашем конце не водится такая. Она втягивает…
- Что втягивает?
- Ну, руку-то, чай сломала?
- Ну, да, почти.
- Вот там болезнь поселилась, а глина-то эта вытягивает ее, а в себя втягивает. В нашем конце другая глина, она отдает. Тебе бы теперь поменять надо на нашу. Иначе эта болезнь вытянет и соки из руки начнет тянуть, а тебе этого не надобно, высохнуть может она.
- А, Вилкомир не предупредил…
- Кто такой?
- Ну, тот, который вам не понравился, помнишь?
- Не наш он. С того видать конца. Он обмазал?
- Он.
- Правильно сделал. Но теперь надо менять.
- Так поменяем, в чем дело? Он, наверное, знал, что я «в нашем конце» найду того, кто мне это подскажет.
- Доманя, выходит что?
- Нет, молчат все…
- Кто молчит, Доманя?
- Видишь, мы-то из дома выходить… Надыть найти кого, кто тебя довел бы до НЕГО.
- До кого - него?
- Сама знаешь.
- А… Была там, Кузьмич. Закрылся он от меня. Так что будем считать, что для меня ЕГО нет. Отказался он от меня.
- Не мог… не мог… Не так-то легко к нему попасть, но уж если попал, то... Нет, здесь что-то не то.
- И ветер с того конца дует вот уже месяц…
- Надо еще попробовать. Вот бы достучаться до кого-нибудь. Не тихо в лесу, ой не тихо.
- Надо позвать того, кто одной ногой в нашем конце, другой в ихнем…
- Желю с Карной?
- Давай.
Доманя сняла кику, и я потрясенно уставилась на ее волосы, которые она расплела из косы. Уж что-что, а волосы ее возрасту были неподвластны. Я думала, это кика такая большая, а оказывается, под ней были все волосы. Густые, каштановые с золотистым отливом, до полу длиной. Доманя встряхнула головой и исчезла с моих глаз, но Кузьмич видел ее, и пристально уставился на то место, где только что была Доманя. Лицо его было озабочено, но вот просветлело.
- Сичас, сичас. Все узнаем, голубушка. Мир не без добрых людей.
- Приведений.
- Чавой?
- В нашем случае с тобой, Кузьмич, - не без добрых приведений.
- Хи-хи-хи… насмешница. Кто такие Желя-то с Карной знаешь?
- Ты не рассказывал про них.
- Ну, и сейчас недосуг. Если они захочут, - помогут. А они жалостливые, добрые значит…
Доманя проявилась еще более озабоченная, но деловая.
- Помогут, но не сами. Сейчас гости будут.
- Я… Мне можно остаться?
- А мы-то им зачем?
- Кто придет-то?
Дверь тихонько отворилась и тут же закрылась.
- Ну, Ховало, покажись-ка, делов-то тыща будет, надо знакомится.
- А чего глазелками-то меня дырявить. Здеся я. Вижу все. Ее что ли вести?
Меня пробил маленький озноб. Голос был тихий, хриплый, вкрадчивый такой, и все же хотелось увидеть своего проводника.
- Ховала, Вы действительно не хотите мне показаться?
- Визгу не люблю, шуму всякого. Желя попросила, вот и пришел.
- Я не буду шуметь, мне очень хочется увидеть Вас.
- Зачем? Нас не много, нас – один.
- Хорошо, но так трудно разговаривать. Я привыкла глаза в глаза говорить. Есть у нас такой давно устаревший обычай, что если честны намерения, то и глаза не надо прятать. Сейчас, правда, уже научились врать, честно глядя в глаза. Но, я не могу избавиться от этой глупой привычки, смотреть в глаза собеседнику.
Не могла понять, что я такого смешного сказала, но хохотали все. И Доманя и Кузьмич, и Ховала хрипло хихикал… Когда они угомонились, я обиженно сказала:
- Ну, и чего я такого смешного сказала?
- Глаза в глаза, говоришь, ну, смотри, коли нравится…
И тут глаза мои упали в кучку, а затем разбежались. Ховала был смешной и ужасно милый на первый взгляд, то есть, это когда глаза мои были в кучку: мохнатый, как маленький мопсик, только круглый, как пуфик, а потом челка его встала дыбом и тут-то мои глаза разбежались… Как по краю легендарной Летающей Тарелки окна, так по Ховале располагались глаза, опоясывающие его середину (талии не было, вместо нее были глаза). И все эти глаза смотрели в мои, Ховала еще для пущего смеха покрутился передо мной, чтобы я убедилась – глаза непрерывным поясом находились со всех сторон.
Доманя с Кузьмичем заливались веселым хохотом, Ховала издевался:
- Ну, что красавица, выбрала, в какие смотреть будешь?
Я открывала и закрывала рот неприлично долго, пока не смогла выдохнуть:
- Ну, ты даешь! То есть… Вы… Извините, не знаю как. Но мне все равно больше нравится тебя видеть. Ты такой… милый.
- Оу-у! – с восторгом прохрипел Ховала, - Что-то в этом мире поменялось. Раньше бабы насмерть обмирали, когда меня видели, а теперь я, видите ли, - милый.
Он подбежал ко мне (бежал он как ежик, только не цокая ножками а, шаркая), и стал рассматривать меня глаз за глазом.
- Нет, определенно что-то поменялось. А я, как дурак, прячусь вот уже сколько веков. Может, и на коленки возьмешь, красавица?
- С удовольствием, - я протянула к нему руки, он оказался теплым и мягким.
- Ну, а теперь как себя чувствуешь?
- Я… я не вижу себя… И тебя не вижу… А все вокруг вижу!
Доманя с Кузьмичем уже икали от смеха, пытаясь друг друга напоить водой, хотя больше проливали на пол…
Дверь с грохотом распахнулась. Мама родная!!!
- Что это у вас тут за праздник. Карна мне совсем другое говорила… Зачем звали? Кого это из вас вдруг потянуло из дома? Да еще КУДА!
- Привет Зеваночка!
- Ховала, и ты здесь? Кому это такой кортеж потребовался?
- Мне, - я пискнула, потому что голос предательски исчез. То есть нормальный. Остался только этот подхалимский писк. И не зря. Передо мной стояла настоящая Валькирия, только экипирована иначе. На плече был лук, из-за спины торчали оперения стрел. На боку висел то ли огромный кинжал, то ли маленький меч в ножнах. Огромная, еле вошла в двери, в плечах хорошего мужика не меньше, тонкая талия, длинные обтянутые кожаными лосинами ноги, на ногах меховые высокие сапоги. Грудь… Не маленькая, не большая, - такая как надо. Волосы цвета выгоревшей соломы убраны в косищу, а на лбу ленточка. Глаза карие до черноты, короче, - КРАСАВИЦА НЕОПИСУЕМАЯ. Потому что нельзя описать совершенство, можно указать только на отклонения от нормы.
- Груз покажи, Ховала! – приказала она. Груз, это стало быть, - я!
- Смотри, - Ховала скатился с моих колен.
- Так кто поведет, ты или я? Оба-то зачем?
Кузьмич и Доманя заговорили вместе.
- Мы-то не знаем, нам главное, девочку до места доставить, а там, если не примут, вернуть назад. Но что-то в лесу деется, совсем глухо стало в нашем лесу, а на том конце неладное чтой-то…
- Он звал ее?
- Евоная она, приютил. Но пропал. К нему девочке надыть.
- Я не знаю… - тут я подала свой слегка окрепший голос, - но Доманя с Кузьмичем считают, что Дедушка не мог так просто от меня отказаться.
- Дедушка?! Хм… ну, ладно, подкидыш, пошли.
Тут я только сообразила, что идти-то я вряд ли смогу, особенно в том темпе, на который способна эта славянская Диана. Зевана осмотрела мою ногу, руку, содрала с нее глиняный каркас, который сунула себе в сумку. Достала тряпку, в виде эластичного бинта:
- Кипяток давай, «Кузьминишна».
- Сичас, сичас…
Зевана сунула в кипяток свои тряпки, потом вынула прямо из него голыми руками, ничуть не обжегшись, и начала закукливать мою калечную руку. Я чуть не заорала от ожога, но сдержалась. Будь на ее месте мужик, я бы ему врезала, или хотя бы заорала на него, но сейчас было стыдно. И я стерпела. Вобщем-то, я думаю, что в этом и был секрет ее врачевания, потому что кроме боли от ожога, другой я уже не чувствовала. Если она сейчас то же самое произведет с ногой… Но Зевана, размотав бинты, достала из своей заплечной котомки кусок сырого мяса, шлепнула его прямо на мою рану, от чего я, как вы догадываетесь, была просто в восторге, вплоть до болевого шока, и прикрутила теми же бинтами. И сказала просто:
- Болеть будет, - потерпишь.
Будет! Насколько позволяют мне мои знания русского языка, это будущее время. Интересно, как бы назвала она мои ощущения в настоящем? И что меня ожидает в будущем относительно моей ноги?
Я сидела, и пыталась глотать воздух, тот который должен был попадать в легкие вместо желудка. Но, тем не менее, через какое-то время организм оправился от катастрофы, которую устроила в нем Зевана. Я задышала, даже зарумянилась.
- Но я все равно не уверена, что смогу быстро идти…- Она смерила меня снисходительным взглядом:
- Я тоже не уверена. Собирайте ее.
Доманя с Кузьмичем засуетились, стали впихивать меня в тулуп, натягивать на меня одновременно теплые пуховые штаны, я была в прострации. Зевана подошла ко мне, когда я была одета, подняла меня и закинула себе на плечо!…
Выйдя со мной из Дома, она свистнула, затем негромко позвала: «Полкан!» Я висела вниз головой, - выкручиваться было неудобно по двум причинам: первая - приличия, ей же и так, наверное, было тяжело; и вторая - физическая, - крутится я, все равно, не могла. Полканом оказался конь, это я услышала по звуку копыт. Меня забросили в седло позади какого-то голого мужика!!!
Я невольно схватилась за него (читай – обхватила – обняла!), мне за пазуху нырнул Ховала, и мы помчались.
От удивления первое время я ничего не соображала, потом начали подкрадываться идиотские мысли: «Он, конечно, волосатый, как многие мужики, но на ощупь все же не такой. У него волосы не на шерсть похожи, а на мех, причем достаточно шелковистый. Может поэтому он и не одевается, ему не надо? Это Йети!» Догадалась я, и у меня голова вообще пошла кругом. «Интересно, сколько мы уже скачем, ведь я пешком дохожу до пещеры часа за полтора, а тут уже не меньше получаса несемся?.. И как это Зевана не выдохлась? И вообще, кто она? Думала всех знаю, а оказывается всего-никого. Мало мне Кузьмич кощун рассказывал. Да он в основном про богов… Да! Да это же Зевония! Богиня зверей и охоты! Дочь… чья же она дочь, не помню. Ни фига себе, мне сами боги помогают!»
Внезапно зашебуршился Ховала: «Нут-ка, поможи мне…»
- Как я тебе помогу, у меня одна рука, да и то мужика какого-то обнимает. Отпущу, - свалимся.
- Мужика…- он захрюкал, - ладно, сам справлюсь, голову только наклони и терпи.
Терпи, терпи, сколько мне еще на сегодня терпеть. Уже ночь, а я все терплю и терплю… Ховала выкарабкался на волю и, ухватившись за мои волосы, и стал карабкаться по ним на голову. Ну, нормально, приехали: я на коне, на мне Ховала, ему на голову только птички не хватало.
- Хованчик, ты можешь волосы мне с лица убрать, ненавижу, когда они щекочут?
- Нежная какая, - но, тем не менее, поперебирал лапками мне по макушке, убрал с лица космы. Лапок у него было не меньше пяти, смешные такие щекотные.
- А ты чего на меня залез-то?
- А глаза мне на что? Смотреть буду. Не нравится мне, что-то сгущается. Глазами-то я лучше вижу, чем чую. Зевана, справа смотри.
- Не вижу пока ничего.
- Увидишь, - поздно будет. Вихри там закруживают.
- Поняла, уходим левее. Полкан!
Конь сразу все понял, и мы повернули направо. Только я не поняла, Полкан это - Йети или конь? Йети, наверное. Он же всадник. Мы очень резко завернули, да еще что-то перепрыгнули, я и не удержалась левой рукой, она ж как деревянная палка торчит, одна видимость что держусь. Стала я мешком сползать с седла. Нога-то здоровая – левая, а рука правая, если бы в другую сторону поехала, управилась бы. А вправо – совсем беспомощная, ни в стремя упереться толком, даже поймать его не могу, ни зацепиться рукой за мужика… но тут этот Йети-Полкан отпустил видать вожжи и схватил меня обеими руками. Усадил покрепче, дальше поскакали. Пока пыталась не свалиться, кое-что впереди увидела, точнее – кое-чего не увидела. Очень интересный у нас конь, без головы что ли? Или нюхом дорогу ищет?
- Зевана! Справа тоже встречники, только далеко.
- В гору пойдем.
- Зачем, успеем. Они ж не нас ищут.
- Не найдут ее, и мы сойдем.
- Ты чего, боишься?
- Дурак ты Ховала. Очень мне надо в людские дела вмешиваться.
- Так уже вмешалась, это раз. Два – кто люди, встречники что ли?
- А зачем это им девчонка?
- Ты меня спрашиваешь? Ее спроси.
- Ты вообще кто? - соизволила впервые ко мне обратиться богиня.
- Не знаю, - честно ответила я.
- Здорово. Ховала, мы кого спасаем?
- А мне она нравится.
- Да я тоже ничего против нее пока не имею. Ладно, груз как груз. Просили доставить, доставим. Только ты Ховала учти, мне из-за нее войну в лесу устраивать не хочется. Если мы столкнемся с ЭТИМИ, то это надолго. Худой мир лучше доброй ссоры, это раз. Два, - сейчас мы не в полной силе, пару, а то и три месяца надо подождать, если уж очень хочется подраться.
- А ОНИ это знают, потому и…
- Что потому, Ховала, договаривай.
- Зевана, ты совсем что ли отупела среди своего зверья? Не чуешь, что уже давно жареным пахнет?
- Да ты что?!! Ничего не заметила.
- Теперь, хотя бы, посмотри. С чего бы им такими стройными рядами вокруг Горы-то висеть? Справа, слева… могли бы, так и на макушку устроились. Про Царицу слыхала?
- Да, вроде ушла она в глубокую.
- Как же, ушла! Ушли ее.
- Вот не было печали…
- Так черти накачали. Что-то там у них заваривается. Про свадьбу поговаривают.
- Какую, с кем?
- Князя ихнего с кем-то. А вот с кем – не знаю.
Мне совсем плохо стало, жар поднялся. Весь их разговор это прямая бомбежка с хорошим процентом попадания. Я бы, может, и спросила чего-нибудь, но уж больно дорога неровная была, боялась язык прикусить. А когда про князя сказали, так и прикусила. Или это про какого другого князя? И про кого они вообще говорили? Про Царицу-то я поняла, теперь даже больше их знаю, а вот остальное… А если князь это - Вилкомир, невеста тогда кто? Или он мне лапшу на уши вешал, или… опять лапшу на уши вешал, только другим макаром. Без меня меня женили. Да, нет, этого не может быть. Ему, наверное, надо жениться на какой-нибудь ихней княжне, а тут я – романтическое приключение под занавес. Вот меня и стараются убрать от него подальше, то есть закопать поглубже.
- Зевана, встречник! Направленно идет, быстро, не увернемся.
- В гору, Полкан!
Дальше произошло невообразимое, конь принял практически вертикальную позу, я попыталась перехватить его за гриву, чтобы крепче держаться, но гривы никакой не было. Ближе к Йети я искать постеснялась, боясь ухватить его за причинное место. В итоге стала опрокидываться назад, цепляясь за гладкую шерстку на ребрах этого мужика. Он развернулся, и, вытащив из седла, - схватил меня на руки… Коня перед нами не было. То есть вообще, ни шеи, ни головы… конь был только сзади, и впереди он заканчивался Йети. Кентавр!!! Я зажмурилась окончательно. Теперь остались живыми только уши, да Ховала на голове, который вцепился намертво в мой скальп.
- Ты смотри, что вытворяет, на гору за нами идет!
- А это уже безобразие. Придется остановить.
- Зевана, осторожней, он какой-то не такой!
- Такой-такой. От моих осиновых стрелок ни одна нежить еще не уходила, коли на то напрашивалась.
Я не выдержала тяжести любопытства, закрутила головой в надежде увидеть, как эта валькирия будет стрелять из лука и в кого.
- Не верти башкой, дурында! Смотри моими глазами, даром что ль на темечке сижу?- и Ховала пребольно ущипнул меня за волосы.
Тут до меня дошло, что я и до этого видела все вокруг, только смазано, как в тумане. А глаза постоянно были уперты этому «мужику» в затылок. Я сосредоточилась, и посмотрела в те «окошки», в которых была видна Зевана. Она стояла упершись правой ногой на валун, натянув лук и нацелив стрелу… Там, куда она целилась не было ничего кроме маленького «торнадика», но по мере приближения он вырастал достаточно быстро. Очень скоро превратился в достаточно грозный смерч. Зевана выпустила стрелу, затем другую… Мы были уже достаточно далеко, чтобы услышать, как она ругалась, но я догадывалась как! Зевана достала меч и расставила ноги пошире. Меч был короткий, а смерч такой уже огромный, мне стало за нее страшно. Что-то надо было делать, срочно!
- Дедушка! – заорала я одновременно с ударом, которым Зевана рассекла смерч пополам. Он рухнул и в то же мгновение растворился. Зевана наклонилась и что-то поковыряла в земле мечом. Затем поднялась, огляделась и побежала за нами. Это я уже видела кое-как, потому что ладонь с мое лицо величиной закрыла мне рот, как и все остальное. Я чуть не задохнулась.
- Ну, ты орать! Небось, все услышали от кого мы тебя прятали, - ругался Ховало, мне стало стыдно. Действительно, дура, столько трудов, а я как маленькая заорала.
- Ничего, - Зевана уже нас догнала, - теперь это уже неважно. Мы на Горе… ее доставим, а вот то, что он на меня шел, это уже иной расклад получается. Тогда-то они не знали, что она с нами. А чего она орала-то, я не расслышала?
- Дедушка…- передразнил меня Ховала, насколько мог писклявым голосом.
- А кого это она? А! Звездочета? Так ты что, вправду ему внучка? А, говоришь, что не знаешь кто?
- Я? Нет, просто он меня учит, я жила у него, так и стала его называть. У нас принято всех пожилых людей дедушками или бабушками называть.
- Хороший обычай. Общих корней, значит, не забывают.
«Ну, да, пожалуй»,- подумала я, но вслух ничего не сказала.
- Ну, а зачем звала?
- На помощь. За тебя испугалась…
Тут Зевана расхохоталась! Божественный хохот. Завидую тем, кто умеет так смеяться, самой бы научится. Искренне, открыто и… громоподобно. Но это уже не обязательно. Замолчав, она с любопытством посмотрела на мою жалкую скрюченную в руках Полкана фигурку. Представляю, как я выглядела, да еще с Ховалой на голове…
- А ты забавная… Неужели Звездочет тебя выбрал? Вот будет потеха. Ну, поживем, увидим. А пока… Устрою ка, я для тебя показательные выступления, чтобы за меня больше не переживала. Полкан, поставь ее на землю.
Меня привели в вертикальное положение, я еле устояла на ногах, как после шторма на земле оказалась…
- Смотри кругом. Что видишь?
- Вихри внизу горы. Ого! Они и в лесу! Вон, даже деревья выкручивают!
- Ховала, ты был прав, за нами шел не встречник. А теперь, девчонка, смотри…
Зевана сняла с шеи легкий шарфик, подняла его над головой. Он повис тряпочкой. Богиня сунула два пальца в рот и засвистела, как мальчишка, только в сто раз громче. Эхо отозвалось почему-то с Горы. Или не эхо? Шарфик встрепенулся, еще раз и затрепетал под легкими порывами ветра, затем забился и натянулся как струна. Мой несерьезный вес чуть не сыграл свою привычную шутку, - имей я побольше парусности, то взмыла бы вместе с первым же сильным порывом ветра, а так, просто чуть не покатилась по склону, но кентавр вовремя схватил меня за тулуп. Я стояла, прикрытая его большим телом и смотрела на то, что творилось в лесу. Ветер устремился с горы и разметывал вихри большие и маленькие, ломая при этом деревья, обламывая сучья, поднимая остатки снега …
Через пять минут все было кончено, и мы стали взбираться снова на Гору.
- Зевана, а ты меня видишь?
- На тебе ж Ховала.
- Но ты смотришь иногда так, будто видишь…
- То, что мне надо, - я вижу.
- Значит, и они могли…
- Они…- Зевана презрительно усмехнулась, - могли бы, если бы ты шла одна. Если тебя ищут, то один Ховала не помог бы. А так, мы заметнее, за нами тебя не видно… Ну, глупая такая что ли? А еще ученица Звездочета. Как я тебе объясню такие простые вещи? Да и не умею объяснять, я умею совсем другое.
- Ты сама посмотри, да не в мои глазелки и не в свои блюдца…- подал голос Ховала.
Я расслабилась, закрыла глаза, отключилась от Ховалкиных окошек: чувствую их, но не вижу. Чувствую как? Какая Зевана? Теплая? Холодная? Нет, значит, не чувствую, а что-то другое. Запах? Нет. Но вот же она! Большая вращающаяся, как веретено и переливается разными цветами… Полкан… облаком окутал меня, и я как в силовых полях… Ха! Вот и мои линии пересекают его, но не смешиваются! Конечно, в таком цветовом хаосе разбери, что здесь не трое, а четверо. Если, конечно, не смотреть на физические тела. А физических как раз три, если Ховало меня хорошо сховало. Он как паранджа трехцветная распустился вокруг меня…
Через какое-то время мы оказались на вершине Горы. Здесь я никогда не была. На макушке были разбросаны большие и маленькие белые камни… Разбросаны? Ни фига. Я узнала столько раз виденные в книгах лабиринты. Интересно, что теперь?
Зевана посмотрела на меня (теперь уже ПРОСТОволосую, Ховала скатился с головы, как только мы остановились):
- Ну, сама пойдешь, или здесь тебя опять тащить? – сказала она просто и испарилась. Как сквозь землю провалилась.
- Хованя, я так не смогу…
- Знаю, выпендривается она. Шутит так. Полкан, ты остаешься? – Полкан молча лег на прошлогоднюю траву, снега почему-то на вершине не было. Видать ветром сдуло. Молчаливый какой у нас спутник. А может, он не умеет говорить? – Ну, а мы пошли. Иди за мной.
Ховала посеменил к одному из кругов лабиринтов. Мы пошли по тропке между камешками, кружа то вправо, то влево, так подошли и к центру. Ховала исчез на глазах. Мне ничего не оставалось делать, как встать на его место… Вроде на землю становилась, а полетела вниз, как во сне.
Зевана говорила со Стариком, на нас они даже не обратили внимания. Мы с Ховалой переглянувшись, потянулись к огню, он семеня, я ковыляя. Вслушиваться в иноязычный бред не было смысла. Вроде по-русски говорили, а ничего не понять. Но, сидя у костра, мозги мои немного расплавились и я, внезапно, начала понимать, если не дословно, то смысл их беседы. Впрочем, на беседу это было слабо похоже. Скорее совещание в воркующих тонах. Тон Старика был уважительный, но без подобострастия, Зевана так же, хоть и чуть с высока, но с уважением говорила что-то Дедушке.
«Сейчас немыслимо наступление. – И, тем не менее, это необходимо. – Схожу ка я наверх. – Не имеет смысла. Это скорее бунт, нежели революция. Они воспользовались моим «перевооружением» (Не обращайте внимания на сами слова. Потому что я передаю только смысл, и только теми словами, которые мне на ум сейчас приходят. Тот язык все равно непереводим на современные термины). – Откуда они узнали? – Теперь это неважно. Главное есть девочка. – Девочка! Что она сможет без тебя. Когда еще придет ее время… - Пришло. Девочки быстро становятся женщинами, если на руках оказывается младенец. – Почему вообще баба? – Зевана, тебе ли говорить! – Ты прав. Привычка. – Ты сомневаешься в моем выборе? – Да бог с тобой. Я не лезу в человеческие дела… До тех пор, пока они соблюдают границы. – Нельзя вызывать высших, это даст им повод обратиться к своим. Представляешь, во что это выльется? – Представляю. Итак, война местного значения? – Да, если мы выстоим. Если нет, то затишье будет только на время. Поднимай всех, кого сможешь. - Ну, кое-кого я, конечно, соберу. Но Царицу… - Это сделает Девочка. Или не сделает. – Тогда лес надолго опустеет. Будет много крови. А что там у Навей? Я что-то пропустила, мне Ховала говорил. – Давай посмотрим, чего зря болтать»
- Ну что, дочка, отогрелась?
- Ушки я тоже погрела, дедушка…
- Иди-ка сюда, - я подошла, но что-то мешало мне быть самой собой, какой-то гвоздик за сердце зацепился, не отпускает.
- Не время сейчас, детка. Мне тоже очень жалко, что ты осталась без Жирафки, - я всхлипнула, - Нет, милая, не сейчас. Себя жалеть некогда, а Жирафке хорошо, поверь мне.
Всхлипнув, я поверила.
- Вот и хорошо. Сейчас ты всем нам поможешь. Выходи на своего князя.
- Как это?!!
- Если ты сейчас этого не сделаешь, ты предашь всех и его в том числе.
- Только один вопрос, Дедушка, можно?
- Без вопросов это уже будешь не ты. Я б тебя и не узнал, решил, что подменили.
- Дедушка, Вилкомир – Князь Тьмы?
- Нет, слава богу… Но сегодня что-то около того. Давай поговорим, когда будет время, а сейчас тебе нужно просто его увидеть. Мы без тебя не можем туда выйти.
- Я не знаю как.
- Закрой для начала глаза… Теперь ищи его…
- Нашла! Вот это он.
- Теперь вспомни, как он выглядит в своем теле, и «одень» его в него…
- Да. Он сидит за столом. Там еще кто-то. Они спорят.
- О чем они говорят.
- Я не понимаю их языка.
- Нас-то поняла…
- То - вас. Но они ругаются. Деда, они все врут! Все! И Вилкомир тоже…
- Они всегда врут. Все-таки попробуй понять, что они врут, а мы уж тут разберемся, что к чему.
- … Не могу. Я знаю, чего они хотят. Вилкомир хочет, чтобы они… Согласились с ним, его доводами… А они хотят, чтобы он делал то, о чем они договаривались раньше.
- Мало, но хоть что-то. Значит, у них раскол.
«Вы не понимаете! Если она будет моя настоящая жена, а не рабыня или наложница, ничего не изменится! Царица все равно в наших руках. И владеть мы будем всем лесом, вместе с ней или я один, - результат будет тот же самый!»
- Ты! Ты меня!
Лицо Вилкомира исказилось болью, он увидел меня, он смотрел мне прямо в глаза: « Нет! Не слушай!»
Тут я получила в лоб и моментально выключилась из реальности, забыв попасть в какое-нибудь другое место. Отключка была полная.
Когда я пришла в себя, надо мной «колдовал» Ховала. «Ну, наконец-то! Она здесь». Надо мной склонились Дедушка и Зевана. Выражения их лиц не предвещали ничего хорошего.
- И ты эту дуру выбрал?
- Любая монета имеет обратную сторону. Ты хоть представляешь, что ты натворила? Возможно, что сейчас твоего Вилкомира рвут на части.
Я словно нашатыря нюхнула! Потом обмякла:
- Так ему и надо. Он использовал меня.
- Дура! Благодаря ему мы имели сто лет покоя, и пять раз столько еще имели бы, если б… А вот этого мы так и не узнаем... Придется тебе, голубушка, возвращаться.
- Куда? Туда?!! Он… Он меня использовал!
- Похоже – пытался, но не получилось, - задумчиво смотрел на меня Дед, а Зевана будто не видела моего плачевного состояния.
- Во-первых, надо выручить Царицу. Она точно у них. Во-вторых, если Вилкомира сейчас уничтожат, лесу – беда. Мы не справимся с ними.
- Дедушка! Но ты же сам, помнишь, меня ругал, когда я Вилкомира помощь приняла? С разбитым лбом, помнишь? Я ничего не понимаю.
- Вилкомир – Ведьмак Черного Леса, ты – начинающая Ведьма Леса Белого, не все можно смешивать. А если смешивать, то умеючи. Сейчас не до разговоров. Мы будем свое дело делать, а тебе надо вернуться…
- Дедушка, а если меня разорвут, тебе меня не жалко?
- Жалко, поплачу даже… Ты зря меня списываешь со счетов, как и они. С их стороны это было большой ошибкой. Вилкомиру я помочь не могу, он пригодился так, как родился, не моя это епархия. А вот за тебя еще осталось силенок постоять. Только сделать я не могу того, что еще пока можешь ты.
- Так! – Зевана подала голос, - мне тут ваши разговоры уже надоели. Пора дело делать. Она сама доберется?
- Доставим, - проворчал Ховала.
- Тогда я пошла, - и она, скрутившись в тонюсенький жгутик, растворилась.
Когда Зевана ушла, я расслабилась, несмотря на то, что был еще Ховала, но к нему я уже привыкла, пока он торчал у меня то за пазухой, то на макушке. И я разревелась.
- Ну, вот и хорошо, ты пореви, а заодно посмотри, жив ли Князь твой? Мне-то кажется, что обошлось.
- Не хочу-уу…
- Значит, обошлось, иначе не так бы ревела.
Самое подлое во всем этом реве было то, что мне больше всего хотелось уткнуться не в Дедушкино плечо, которое он, кстати, и не пытался подставить, а прижаться к широкой груди Вилкомира, спрятаться там под его руками… мне мерещилось, что он несет меня на руках, я держусь за его шею, касаюсь волос… У меня кружилась голова. Остановить это кружение могла только одна единственная мысль, ею я и воспользовалась: «От кого спрятаться-то? От него же и спрятаться хочешь, дура». Он хотел, чтобы я в него влюбилась, я и влюбилась. Ну, что ж, не я первая, не я последняя. В него трудно не влюбится. А чем я лучше или умнее других? Такая же. Разве только смазливой физиономией меня не возьмешь. Но стоило ему только тряхнуть своими мужскими чертами характера, как и раскисла, сразу захотелось к нему под мышку спрятаться. А ему этого, оказывается, было и нужно. Зачем только?
Пока я ревела и страдала, Дедушка снял все повязки, куски мяса и вообще раздел меня до гола, положил на сено на полу перед камином, и только тогда спросил:
- Ну, все что ли? Наревелась?
- Не совсем, но могу отложить…
- Отложи, отложи на потом, милая. А сейчас лечить себя будешь.
- Я?!!
- Расслабься и сосредоточься… (ничего себе задачка!..)
Что происходило дальше, описать можно, только незачем. И сколько времени это заняло – понятия не имею. Знаю, что после всего этого я отключилась моментально, не успев ни поверить в результат, ни проверить его.
Однако, когда проснулась, рука и нога хоть и были слегка занемевшими, но уже двигались. Причем, заметила я это еще во сне, оттого и проснулась. Почувствовала, что затекли, перевернулась на бок и проснулась. Все функционировало нормально. Значит, пора на боевые позиции.
Дурацкий госпиталь, час отдыха и на выписку. А так хотелось бы пару неделек поваляться, чаек в постели подуть…
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
10. Каприз в 2-х частях
© Copyright: Инга Хямяляйнен, 2006
Свидетельство о публикации №206062000140
Свидетельство о публикации №206062000140
Рецензии