1 вариант. Мы люди маленькие

(три взгляда в трех сценах)


Действующие лица:

ОН – чуть больше 50-ти лет. Когда рассказывает о себе, выглядит элегантно, импозантно, интересно. Когда рассказывают о нем, выглядит соответственно.

ОНА – в районе 28-ми. Когда рассказывает о себе, выглядит элегантно, современно, интригующе. Когда рассказывают о ней, выглядит соответственно.

ЗРИТЕЛЬ – любого возраста. Ничем не выделяется из публики в зале.


СЦЕНА 1
Картина 1

(выходит ОН)

ОН. (публике) Все произошло случайно и как-то внезапно. Я шел по улице Время было обеденное, погода чудесная – знаешь, конец апреля... Почему бы не прогуляться? А навстречу то и дело попадались сотрудники из нашего Управления. Казалось, что кроме них, других людей в городе нет. Все высыпали на улицу. Понятно – чуть ли не первый погожий день. Приходилось со всеми раскланиваться... Наконец, я остановился возле витрины фотомагазина, чтобы рассмотреть как следует фотографию прекрасной особи Uncia uncia – снежного барса – ирбиса. (выходит ОНА) Она буквально подкралась ко мне как-то сбоку и сзади и внезапно заговорила.

ОНА. Здравствуйте!!

ОН. (публике) Я был настолько погружен в свои мысли, что от Ее резкого неприятного голоса внутренне вздрогнул… Правда, вида не подал.

ОНА. Какая прекрасная фотография леопарда! Это ведь леопард? Верно?

ОН. (публике) К сожалению, я не умею поставить человека на место, как это умеют другие – не так воспитан. Всю жизнь расплачиваюсь за это и вынужден мириться с тем, что мне постоянно мешают, вторгаются в мои мысли, дела... Вот как сейчас… (Ей) Извините, но вы не правы. Не правы сразу по двум позициям. Во-первых, это не п’Прекрасная фотография, как вы изволили выразиться, а фотография Прекрасного представителя класса млекопитающих отряда хищных семейства кошачьих. Во-вторых, это не леопард – Panthera pardus – а снежный барс, или ирбис – Uncia uncia. И различие между ними, как между вами и м-м… какой-нибудь мулаткой с островов Тринидад и Тобаго. (публике) Все это я сказал вежливо, но твердо, не поворачивая головы. И только краешком глаза заметил на Ее ногах вульгарные кроваво-красные сапоги. По ассоциации я машинально перевел взгляд на свои туфли – они были как всегда безупречны и отражали солнце. Вообще, несмотря на то, что я уже десять лет как разведен, я стараюсь за собой следить. Предпочитаю классический стиль. В тот раз я был одет классически: костюм, в тон ему – рубашка, в тон ей и костюму – галстук, повязанный модным сейчас узлом, со складочкой. Туфли и носки – обязательно черные. Через сгиб руки небрежно перекинут светлый плащ. Я надеялся, что после моей отповеди она уйдет – всякий бы ушел, когда с ним разговаривают даже не повернув головы. Но когда через пару минут, я вдоволь насладился изображением любимого Uncia uncia и обернулся, Она по-прежнему стояла рядом. Я узнал Ее – это была наша кадровичка, «серая мышка» из административного отдела. Я Ее видел несколько раз в году, когда расписывался в приказах. Должен признаться, мне понравилось, какой эффект на Нее произвели мои слова. Они буквально пригвоздили Ее к месту. В нашем Управлении я, должно быть, едиственный, кто знает систематику и латинские названия млекопитающих. И Она уж никак не ожидала услышать ЛАТЫНЬ от меня, рядового клерка из отдела комплектации, которого в любой момент могли сократить за ненадобностью. Я все-таки решил поздороваться: (Ей) Здравствуйте.

ОНА. Здравствуйте.

ОН. (публике) Она уже один раз поздоровалась – в самом начале, но тут решила показать свою воспитанность – поздоровалась вторично.

ОНА. Я и не подозревала, что вы так хорошо разбираетесь в животных. Вы, наверное, учились на биофаке?

ОН. (Ей) Нет, я учился на строительном. Но человеку свойственно… если он, конечно, человек – Homo Sapiens… Человеку свойственно расширять свои знания, познавать окружающий мир, осознавать свою роль в этом мире... А не только разглядывать витрины магазинов… (публике) Я и себя невольно включил себя в ряды зевак – только что сам стоял и рассматривал витрину. Но я ведь рассматривал не просто витрину, а фотографию прекрасного животного. Пришлось конкретизировать: (Ей) …не только витрины модных магазинов… или как их сейчас называют «бутиков».

ОНА. А я люблю разгядывать витрины. Сделать красивую информативную…

ОН. (публике) Она специально вставила «информативную» – блеснула интеллектом!

ОНА. …витрину – это целое искусство. Для этого необходимо обладать определенным художественным вкусом.

ОН. (публике) «Художественным вкусом»! Насмешила! Я демонстративно посмотрел на ее раздражающе-красные сапоги. «Художественный вкус»! С такими-то сапогами! Она «тактично» сделала вид, что не заметила. Обед заканчивался, пора было возвращаться в кабинет: к столу и телефону – прекрасный предлог, чтобы уйти. Но Она меня опередила.

ОНА. Нам уже пора в Управление – обед заканчивается. Пойдемте?

ОН. (публике) Пришлось идти рядом. На глазах у всех сотрудников.
 
(уходят. ОНА тут же возвращается)


Картина 2

ОНА. (публике) И вы ему поверили? Разве можно мужчинам верить? Нет-нет! Все было не так. Это Он так думает… Он. Пусть. На самом деле все было по-другому. Было прекрасное обеденное время! Когда можно забыть обо всем, ни о чем не думать, выйти на улицу и дышать, дышать свежим, уже теплым весенним ветром. Все картотеки, приказы, распоряжения остались там – в кабинете, голова наполнена воздухом, и в ней нет ни единой – ни единой! – мысли. Это так прекрасно! А навстречу тебе сверкают свежевымытые витрины магазинов… И в них отражается солнце, улица и стройная, красивая девушка с развевающимися от ветра волосами. Это я! И я иду вдоль витрин и любуюсь собой, и мои ноги в этих прелестных итальянских ботиночках делают вжик, вжик, вжик, вжик. И все встречные мужчины чуть не теряют сознание, а потом остолбенев долго смотрят вслед. Я знаю, что если вдруг резко обернусь… вот так!… увижу целую шеренгу застывших с открытыми ртами мужчин. Но я не оборачиваюсь. Очень нужно! И вдруг, посреди всей этой радости и красоты, посреди этого праздника жизни... я увидела Его (из затемнения появляется ОН), постоянного кандидата номер один на сокращение, инженера из отдела комплектации. Пардон-пардон! Уже не инженера, а менеджера. Но это сути не меняет, его все-равно когда-нибудь сократят. И вот, Он стоит посреди всего этого великолепия, один, тоже с открытым ртом, но по другому поводу, уставился в витрину и выглядит… как бы это сказать получше... помягче… как… как свежая коровья лепешка посреди роскошной клумбы. На Нем всегда мятый, устаревший лет сто назад костюм, и штанины сзади забрызганы грязью еще с прошлого года. Этот плащ был светлым во времена моего детства, а сейчас тряпкой болтается на руке. Пояс свесился, Он на него наступил, но даже не заметил. И ТАК Он стоит, этот несчастный, одинокий, немолодой уже мужчинка, что мне Его ТАК стало жалко, и захотелось сказать Ему что-нибудь приятное. Вижу, Он расгдядывает витрину фотомагазина. Естественно я подумала, что Он фотолюбитель! Ну, я подошла и говорю: (Ему) Здраствуйте. Какая прекрасная фотография леопарда. Это ведь леопард? Верно? (публике) А он отчего-то испугался, подпрыгнул и чуть не упал в обморок. А потом, все-таки, кое-как взял себя в руки так, и еле-еле, так, процедил сквозь зубы, не оборачиваясь, чтобы я не видела, как он с перепугу вспотел.

ОН. Извините, но вы не правы. Не правы сразу по двум позициям…

ОНА. (публике) О-о-о… Сейчас прочтет целую лекцию!

ОН. Во-первых, это не прекрасная фотография, как вы изволили выразиться, а фотография прекрасного представителя класса млекопитающих отряда хищных семейства кошачьих. Во-вторых, это не леопард – Panthera pardus…

ОНА. (публике) О, Господи! Зачем я его спросила?

ОН. …а снежный барс или ирбис – Uncia uncia. И различие между ними, как между вами и какой-нибудь мулаткой с островов Тринидад и Тобаго.

ОНА. (публике) Представляете! От такого оскорбления я обомлела! Я хотела сделать человеку приятное, в полном соответствии с советами Дейла Карнеги: интересуйтесь тем, чем интересуется ваш собеседник, – а Он… Он сравнил меня… с какой-то… мулаткой! Я уже хотела сказать что-нибудь резкое – вы знаете, я умею отшить, – но вокруг было столько солнца, а Он был так нелеп в своих поучениях, что я... я Его простила... и посмотрела в глаза этой Его кошке на фотографии. У нее были ТАКИЕ ДИКИЕ ГЛАЗА! И в них было столько презрения ко всем нам, к нашим мелким заботам, к нашим убогим миркам… Что... мне стало, с одной стороны, страшно, а, с другой стороны, жалко ее. Что же она в самом-то деле такая дикая? Мне захотелось ее как-то приласкать, успокоить, погладить. Чтобы она свернулась калачиком у меня на коленях и замурлыкала... а потом так сладко потянулась, выпустила на мгновение коготки и зевнула. Я немного полюбовалась кошкой – у меня дома тоже есть Муська – и хотела уже идти, но тут Он обернулся ко мне и поздоровался. Как обычно, чуть заискивающе.

ОН. Здравствуйте.

ОНА. (публике) Пришлось здороваться еще раз: (Ему) Здравствуйте. (публике) Надо было сказать Ему что-нибудь приятное. Нельзя же вот так просто уйти, все-таки в одном Управлении работаем, на одном этаже. (Ему) Я и не подозревала, что вы так хорошо разбираетесь в животных. Вы, наверное, учились на биофаке?

ОН. Нет, я учился на строительном.

ОНА. (публике) А то я, кадровик, не знаю!

ОН. Но человеку свойственно… если он, конечно, человек, Homo Sapiens… (продолжает свой монолог)

ОНА. (публике) Господи, вот зануда! Он из тех, про которых говорят, что если спросить у них, как дела – начинают подробно рассказывать, как у них дела.

ОН. ...или как их сейчас называют «бутиков».

ОНА. (публике) Ничего не поделаешь, придется поддержать беседу, сама виновата. (Ему) А я люблю разглядывать витрины. Сделать красивую информативную витрину… (публике) Специально вставила «информативную» – назло Ему! (Ему) …это целое искусство. Для этого надо обладать определенным художественным вкусом. (публике) Конечно, если у Него этого вкуса нет, то Ему и не понять… Ну вот! Всё, как всегда! Он сразу же посмотрел на мои ноги. Пришлось тактично сделать вид, что не заметила. Вот все, абсолютно все мужчины рано или поздно смотрят на мои ноги! Да, они красивые, но во мне есть много красивого, на что можно посмотреть… Не смейтесь и не хмыкайте – глаза, например. И вообще! (Ему) Нам уже пора идти в Управление – обед заканчивается. (публике) Я решила скрасить его одиночество, а заодно и, по-правде сказать, пропиарить саму себя. (Ему) Пойдемте? (публике) И мы пошли… Рядом… Чинно… Почти как супруги с тридцатилетним стажем. Смех, да и только! Чао!

(уходят)


Картина 3

ЗРИТЕЛЬ. (с места) О! Вот в этом-то и суть! (выскакивает из публики ОН и ОНА испуганно выглянули из кулис) PR! Public relations! Управление общественным мнением и создание благоприятного имиджа! Это они нами, зрителями, пытаются управлять, манипулировать. Нашими мозгами. Каждый из них создает о себе этакое положительное впечатление. Все они врут! Не верьте им. Я не опоздал, как некоторые, а с самого начала был здесь и все видел. На самом деле это все было не так, я вас уверяю. Вот Он вот шел из своей конторы, или как там они ее называют... (в кулису, Ему) Вы! Идите, идите. Идите же! Смелее! (выходит ОН) ...Он шел и заглядывался на всех женщин подряд: красивых, некрасивых, старых, молодых – на всех, без разницы. Да еще как тоскливо смотрел! Потом Он остановился у этой самой витрины и стал смотреть на какую-то фотку. С моего места не видно, что там за фотка такая, но то что у Него рот сам собой открылся и слюна потекла – точно! Сам видел, Она видела и все подтвердят. Так, что, думаю, на фотке этой тоже какая-нибудь девица сфоткана. Вот. А теперь – идет Она. (в кулису, Ей) Входите, входите. Не стесняйтесь, как вы там шли? (выходит ОНА) Ага! Вот-вот. (публике) Как Она не убилась – ума не приложу. Видать, везучая. Потому, что сама Она шла вперед, а одним глазом косила в витрину, на себя любовалась, а вторым – на мужиков оборачивалась. На всех! Так, что – мое мнение: они оба это… озабоченные, что ли... Да-да, скажем так:озабоченные одиночеством люди. И друг друга сейчас нашли. Вот. Теперь – дальше. Стоит Он, значит, слюну пускает, фотку рассматривает. А тут Она: глаза-то в разные стороны смотрят, вот и наткнулась на Него.

ОНА. Здрассте.

ОН. Втбдтвомать.

ЗРИТЕЛЬ. Он, как и положено мужику, матюгнулся. Когда на тебя налетают неожиданно, то сначала всегда матюгаешься. Но Он, честно скажу – врать не буду, сдержанно так матюгнулся, про себя, почти и не слышно было даже.

ОН. Втбдтвомать.

ОНА. Ах, какая прекрасная фотка леопарда! Это ведь леопард, верно?

ОН. Втбдтвомать.

ЗРИТЕЛЬ. А уж потом… потом-то… и ответил. Да еще и три раза загнул как-то по-иностранному.

ОН. Во-первых, это не прекрасная фотка, как вы изволили выразиться, а фотка прекрасного представителя класса млекопитающих отряда хищных семейства кошачьих. Во-вторых, это не леопард…

ЗРИТЕЛЬ. Сейчас матюгнется! Раз!

ОН. Panthera pardus! а снежный барс, или ирбис…

ЗРИТЕЛЬ. Два!

ОН. Uncia uncia!

ЗРИТЕЛЬ. Во как! Надо запомнить!

ОН. И различие между ними, как между вами и какой-нибудь мулаткой с островов.

ЗРИТЕЛЬ. Сейчас – вообще круто!

ОН. (Зрителю) Три! (Ей) Нидад? Ито-баго!

ЗРИТЕЛЬ. Вот, слышали? Вроде ничего некультурного не сказал, но как Ее пробрало! Она так и замерла на месте. Глаза в кучку собрала и тоже на фотку смотрит. Ну потом уже, ясно-дело, у них шуры-муры и начались. После того, как кто-то кого-то обложит, всегда так. Ежу понятно, от любви до ненависти… и обратно – соответственно. Потом уже они как положено поздоровкались.

ОН. Здрассте.

ОНА. Здрассь.

 (ОН и ОНА ведут диалог, ЗРИТЕЛЬ продолжает)

ЗРИТЕЛЬ. Она ему тут же с ходу отвесила… комплимент... про образованность. Понравилось, значит, как обложил. Он, ясен пень, в долгу не остался: тут же распустил хвост веером и стал Ей что-то впаривать про мировосприятие, мироощущение, широту и разносторонность взглядов. Она, правда, тоже маху не дала и отбрила Его по полной программе: дизайн, эстетика, гармония... сюда же зачем-то приплела полихроматическое восприятие среды, влияющее на информативность субъекта и воздействие его на объект. Короче, друг перед другом порисовались, сами собой налюбовались и ушли довольные в контору (ОН и ОНА уходят) – обед у них закончился. Помяните мое слово, завтра они снова встретятся. И опять, в обед. Спасибо за внимание.

 (садится на свое место в публике)


СЦЕНА 2

Картина 1

(ОН сидит в столовой и что-то ест)

ОН. (публике) Сегодня обед у меня был испорчен. Вообще-то не совсем… Но все-таки подпорчен. Я думал, быстро поем в нашей управленческой столовой и пойду еще раз посмотреть на Uncia uncia. Вчера-то Она мне помешала сосредоточиться, а я уже что-то начал про него понимать. Но только я взялся за котлету – Она. В тех же, вызывающих изжогу сапогах!

ОНА. (выходит с подносом) Здравствуйте, у вас свободно? А то везде занято… Я не помешаю?

ОН. (публике) «Я не помешаю?» Конечно, помешает! Уже помешала! Что, свободных мест не было? Вон, в том углу, бухгалтерия уже вставала, Синицын своей тушей весь стол перекрыл, его можно было и потеснить, невелика персона. Но… невежливо как-то… (Ей) Здравствуйте, присаживайтесь, пожалуйста. Конечно, не помешаете. (публике) Ну еще оставалось вскочить, расшаркаться, стул отодвинуть… Не дождутся. Много их тут ходит! Прелестницы, понимаешь ли. Пупки оголили, штаны приспустили, прелести демонстрируют. Слава Богу, у Нее хоть пирсинга нет. (Ей) Прошу.

ОНА. Я вспоминала наш вчерашний разговор и подумала: если вы не учились на биологическом, то откуда же вы знаете латинские названия животных? Вы мне так и не ответили.

ОН. (публике) «Она вспоминала»! «Она подумала»! Ох и долго же, любушки-голубушки, до них доходит. Как до жирафы – семейство жирафовых или покатоспинных, Camelopardalis giraffa Schreb. Гм-м… Надо было Ей как-то ответить. Котлету я уже прожевал… молчание затянулось до неприличия. Решил не врать. Чего мне стесняться, в самом-то деле? Что, я чем-то противозаконным занимаюсь? (Ей) Гм-м… Вообще-то я собираю фотографии животных. Это у меня… гм-м… такое хобби. (публике) Сейчас начнет удивляться, восторгаться, восхищаться.

ОНА. Ой, как интересно! Что, всех животных?

ОН. (публике) Она, что? Спятила? Как я могу собирать фотографии ВСЕХ животных? Это что, и одноклеточных тоже? И насекомых? И рыб? Откуда столько средств? Я что, миллионер? (Ей) Нет, конечно. Только класс млекопитающих. И причем, заметьте, собираю не рисунки или марки, или денежные знаки – бывают монеты такие, в Замбии – слоны, например, – а только фотографии.

ОНА. А почему? Чем вызвано такое ограничение самого себя?

ОН. (публике) М-мм… Зачем я ей сказал? Кто меня за язык-то тянул? Все, обед пропал. Как же ей объяснить?.. (Ей) Понимаете, это сложно объяснить, но я попытаюсь. Ну что такое рисунок? Или монета? Я могу нарисовать миллион симпатичных Meles meles… ну… барсуков. Они, знаете, такие симпатичные, длиноносые, с полосатой мордочкой. У них очень полезный жир – туберкулез лечат, ревматизм. А чистюли какие! Но, понимаете, ни один из этого миллиона нарисованных симпатяг никогда не был живым, никогда не будет живым и уж, тем более, не произведет на свет потомства. А фотография – это совсем другое. Зверь, которого сфотографировали, он реально существует, он живой, он занимает свою экологическую нишу, место на нашей общей Земле, дышит одним с нами воздухом…

ОНА. А если его сфотографировали, а потом убили?

ОН. (публике) Тьфу ты, черт! Какая бестактность! Перебивать человека, когда он говорит о таких вещах! Бестолочь, не понимает… (Ей) Ну и пусть! Пусть! Даже если его убили, или съели волки, или он умер от старости в своей норе. Но он жил! Он мог оставить после себя потомство, которое тоже реально существует. А нарисованный заяц после себя потомства не оставит! Не оставит! (публике) Ух, как у нее вдруг заблестели глаза! И смотрит как.... неотрывно. Проняло! Ей-богу, проняло. (Ей) Вот поэтому я собираю только фотографии млекопитающих.

ОНА. А почему именно млекопитающихСЯ?

ОН. (публике) Я не ослышался? Она сказала «млекопитающихСЯ»?! Чему Ее в школе учили?! МлекопитаюЩИХ! ЩИХ! ЩИХ! А не «ЩИХСЯ»! Все, она мне надоела, собираю посуду и – долой отсюда! «ЩИХ-СЯ»! (Ей) Извините, я сейчас спешу, как-нибудь в другой раз. В другой раз. И запомните: правильно говорить – МЛЕКОПИТАЮЩИЕ! Запомните, пожалуйста на будущее. То есть, молоком пита-ю-щие, а не молоком пита-ю-щи-еся. Отряд чешуйчатых тоже иногда молоком питается, но это гады. Вообще запомните: потребителей много – дающих мало. Запомните: млекопитаюЩИЕ – это и мы с вами тоже. До свидания. (публике) Прочь отсюда! «МлекопитающиЕСЯ»! Нет, каково? Сама подсела – я ее не приглашал, вынудила на откровенность, и туда же: млекопитаюЩИЕСЯ! Черт бы ее побрал, с ее обедом! (Ей) Приятного аппетита! (уходит с посудой в кулисы)

(ОНА доедает свой обед и тоже уходит с подносом. Но тут же возвращается без него)


Картина 2

ОНА. (публике) Когда мы вчера вместе подходили к Управлению, нас видела целая куча народу. Во-первых, на крыльце курила проектная группа во главе с Синицыным. Он рассказывал старые анекдоты, и сам же от них смеялся. Во-вторых, компьютерная группа – сплошная молодежь. Она смотрела как у Синицына трясутся щеки и ржала на всю улицу. Сами проектанты курили молча. Синицын, конечно же, думал, что он спец по анекдотам и был «в ударе». В-третьих, тут же, «на покурить» вышла половина бухгалтерии. Увидела НАС и позвала вторую половину, некурящую. В-четвертых… сметная группа курила в окне и через него же чуть не вывалилась. Так, что можно считать, что моя PR-акция прошла успешно. Уже в конце работы я получила сразу несколько предложений посидеть вечером в баре, в том числе и от Синицына. Но ведь соглашаться сразу нельзя, поэтому весь вечер я провела с Муськой у телевизора. Она мурлыкала, я чесала ей за ухом и думала о снежном барсе – ирбисе. Какие у него были ДИКИЕ глаза. Какой, должно быть, это смелый и сильный зверь. Приручить бы его. Потом я нашла в какой-то книге фотографию тигра и заглянула в его глаза. Они были подлые. Просто подлые. А у льва – умные и скучные. И я решила сегодня спросить у Него, что Он думает об этих глазах. Поэтому и подсела к Нему в обед.

(из затемнения появляется столовая. ОН – за столом, ест. ОНА идет в кулисы, возвращается с подносом)

ОНА. (публике) Бухгалтерия увидела, что я собираюсь подсесть к Нему, и демонстративно встала из-за стола в полном составе. Синицын сделал вид, что меня не существует. А Он... Он торопливо доедал наш столовский ромштекс. Костюм, как всегда, мятый, ворот рубашки замахрился, и она уже явно несвежая, галстук сбился набок, пуговица на пиджаке болтается на одной ниточке уже год – как не оторвалась? (Ему) Здравствуйте. У вас свободно? А то везде занято… я – не помешаю? (публике) Бедняга чуть не подавился ромштексом. Впредь с ним надо быть осторожней. Не такой «внезапной».

ОН. Гм-м… Здравствуйте. Гм… Присаживайтесь, пожалуйста, конечно, не помешаете. Прошу.

ОНА. (публике) Я аккуратно присела и тихонько ковыряю вилкой в тарелке. Жду, когда он прожует. Ну вот, дожевал, наконец-то. (Ему) Я вспоминала наш вчерашний разговор и подумала: если вы не учились на биологическом, то откуда же вы знаете латинские названия животных? Вы мне так и не ответили… (публике) По-моему, я Его озадачила. Что-то он слишком долго думал над ответом, подбирал слова и прокашливался.

ОН. Вообще-то я собираю фотографии животных. Это у меня такое хобби.

ОНА. (публике) Ф-фу, он – коллекционер! Как это скучно. Где-то что-то выискивать, собирать, обмениваться с такими же ненормальными. Уж лучше бы был фотолюбителем.
 (Ему) Ой, как интересно! Что, всех животных?

ОН. Нет, конечно. Только класс млекопитающих… (продолжает монолог)

ОНА. (публике) Еще бы! Не какие-нибудь жучки-козявочки, а млекопитающие! Ого-го! Ух! Вот мы какие!

ОН. …бывают монеты, в Замбии – слоны, например, – а только фотографии.

ОНА. (публике) Ну да! Что нам какие-то африканские «слоны» и белорусские «зайчики». Только фотографии! Каста! Элита! (Ему) А почему? Чем вызвано такое ограничение самого себя?

ОН. Понимаете, это сложно объяснить, но я попытаюсь… (продолжает монолог)

ОНА. (публике) Конечно, где уж нам, с нашим скудным умишком понять вас, парящих в эмпиреях.

ОН. ...Я могу нарисовать миллион симпатичных Meles meles… ну… барсуков. Они, знаете, такие симпатичные... (продолжает монолог)

ОНА. (публике) Ну, с миллионом барсуков он конечно загнул... Впрочем, пока рассказывал, штук двадцать вилкой начертил.

ОН. ...и уж, тем более, не произведет на свет потомства… (продолжает монолог)

ОНА. (публике) Кхм… На счет потомства миллиона нарисованных ИМ барсуков… если богатое воображение – лучше себе не представлять.

ОН. ...дышит одним с нами воздухом…

ОНА. (публике) Я не хотела, честное слово. У меня само вырвалось. (Ему) А если его сфотографировали, а потом убили? (публике) И сразу же, тогда еще, может в первый раз в жизни, про себя… про себя я подумала: «Господи! Ну, до чего же я бестолочь! Перебивать человека, когда он о таких вещах…» И сразу увидела, что мой невольный – я подчеркиваю – невольный – вопрос его расстроил.

ОН. Ну и пусть! Пусть! Даже если его убили, или съели волки, или... (продолжает монолог)

ОНА. (публике) Ах, как в этот момент заблестели Его глаза! Вот оно – вдохновение оратора. Я подумала: Он прав, нарисованный заяц после себя потомства не оставит. Вот, скажите: при чем тут заяц? Почему я подумала о зайце? При чем тут ЗАЯЦ? Ведь говорили о барсуках?

ОН. …а нарисованный заяц после себя потомства не оставит! Не оставит! (продолжает монолог)

ОНА. (публике) Вот к чему! Вот это да! Вот это я предвосхитила! Как это у меня получилось? Вот он – момент истины: нарисованный заяц потомства не дает!

ОН. …я собираю только фотографии млекопитающих.

ОНА. (публике) И тут я брякнула, да еще как! Просто оговорилась, с кем не бывает? Прямо сама не знаю, как язык повернулся? (Ему) А почему именно млекопитаю-ЩИХСЯ? (публике) Впрочем, если подумать, то во всем есть что-то хорошее. Потому, что если бы я тогда не оговорилась, то никогда бы не увидела того, что увидела потом. А увидела я… Он вскочил и начал судорожно собирать со стола всю посуду на поднос. Кстати, захватил и мой ни разу не попробованный ромштекс. Глянул на меня мельком и забормотал, что ему некогда.

ОН. Я сейчас спешу, как-нибудь в другой раз…

ОНА. (публике) А потом еще раз на меня взглянул и начал говорить, говорить… Я не слышала, что Он говорил. Точнее слышала, но не вдавалась в смысл.

(Он начинает монолог: «И запомните: правильно говорить – МЛЕКОПИТАЮЩИЕ!..»)

ОНА. (публике) Я смотрела в Его глаза. Это были глаза снежного барса-ирбиса: дикие, неукротимые, бесстрашные глаза. Они были полны страсти и презрения ко мне. Но я знала, что это заслужила и не обиделась. И мне так захотелось укротить эти глаза, и чтобы Он калачиком свернулся у меня на коленях и замурлыкал, а потом потянулся, мягко выпустил на мгновение коготки и сладко зевнул во всю свою розовую пасть. Я пропала в Его глазах и только покорно кивала: виновата, виновата, виновата.

ОН. Запомните: млекопитающие – это и мы с вами тоже!

ОНА. (кивок, про себя) Согласна.

ОН. До свидания! Приятного аппетита!

(уходит, унося со стола всю посуду)

ОНА. (публике) Я только успела пробормотать: до сви… А потом… потом я увидела на полу наконец-таки оторвавшуюся пуговицу. Я – ее – Ему – пришью! Обязательно пришью!

(хвастается пуговицей, уходит)

Картина 3

ЗРИТЕЛЬ. (выбегает на сцену) Не верю! Не верю! Ни единому слову не верю! И вы не верьте! Они перед нами все приукрашивают. Каждый по-своему. Вы же сами видели. Для непонятливых объясняю еще раз. Короче. (выходит ОН с подносом, садится, ест) Он сидит в столовке и пытается проглотить сухой шницель. Но в том вот углу сидят дамочки из бухгалтерии. Поэтому Он перед ними выпендривается. Вместо того, чтобы по примеру Синицына наколоть шницель и откусить, Он пытается его аллюминиевой вилкой резать его по английскому обеденному этикету – один кусочек отрезал и съел, второй кусочек отрезал и съел… А им, дамочкам из бухгалтерии, на него, собственно, начхать, потому что послезавтра им сдавать сразу и годовой и квартальный отчеты, а у них, как говорится, кредит с дебетом не сводится, программа в компьютерах виснет, а системный администратор разводит руками и на всех орет, что с зараженными дискетами в сеть суются. Короче – кавардак! К тому же, зам по финансам уже держит наготове «Полкана», и дамочки гадают, на кого из них первую его спустят. Про Синицына я вообще молчу. Вы посмотрите на него. Синицыну глубоко плевать не только на Него, Ее и всю бухгалтерию, но даже на себя. Вон он сидит, посмотрите. И вот Он – Он – что-то из себя перед всеми воображает, а сам сидит в дешевой столовке и давится жилистым шницелем. Тут врывается Она (выходит с подносом ОНА) и только, что не ставит поднос ему на голову. Он как раз пригнулся, Она удачно пролетела мимо и плюхнулась на стул.

ОНА. Здрассте. У вас свободно? Я не помешаю?

ЗРИТЕЛЬ. Конечно же, нет! Ему ведь нужен кто-то, кто бы его выслушал, понял его нежную и ранимую душу, посочувствовал…

ОН. Втбдтвомать. Конечно не помешаете. Присаживайтесь, пожалуйста, прошу.

ЗРИТЕЛЬ. А ей только этого и надо. У нее уже давно вопросец на языке вертится. Подъехать бы как-нибудь…

ОНА. Я вспоминала наш вчерашний разговор и подумала… (ОН и ОНА начинают диалог)

ЗРИТЕЛЬ. Вот! Слышали? «Она вспоминала». Она вспоминала его весь вечер, когда гладила свою кошку, всю ночь, когда обнимала подушку, все утро и всю первую половину дня. А разговора-то по сути и не было. Так, перекинулись парой фраз. А Она вспоминала! Ну скажите, может ли такое быть? Кто со мной согласен? А кто – нет? Вот! Большинство! Что и требовалось доказать!

ОН. …я могу нарисовать миллион симпатичных Meles meles… (ОН и ОНА ведут диалог)

ЗРИТЕЛЬ. Это он про барсуков. Некоторые начинают с бабочек, а некоторые с кошечек и собачек. Сейчас будет объяснять про барсучье потомство.

ОН. …ни один из этого нарисованных симпатяг не произведет на свет потомства… (ОН и ОНА ведут диалог)

ЗРИТЕЛЬ. Вот! Помните, я еще в прошлый раз говорил, что они оба это… озабоченные? А сейчас прозвучало живое подтверждение моих слов.

ОН. ... он мог оставить после себя потомство... (ОН и ОНА ведут диалог)

ЗРИТЕЛЬ. Заметьте, опять!.. Вот таким симпатичным образом они и беседовали. Он наконец-то смог проглотить свой шницель, а Она держала вилочку, оттопырив кокетливо мизинчик, и склевывала по зернышку свой винегрет. Он манерно говорил – Она манерно внимала. До тех пор, пока Она что-то сказала не так. Я, честно скажу – врать не буду, особой разницы не уловил между тем, что сказал Он, и что сказала Она. Но наверное разница была. Потому, что Он вскочил, начал брызгать слюной, начал орать на всех и обзывать нас гадами…

ОН. …отряд чешуйчатых тоже молоком питается, но это… Гады! Вообще запомните: потребителей молока много – дающих мало. Запомните, млекопитающие! Это… и мы тоже!

ЗРИТЕЛЬ. И вот этого, честно скажу – врать не буду, я не понял. Не понял, поэтому и не поверил. Вот послушайте, что получается.

(собрав на подносе всю посуду ОН уходит, ОНА остается с вилкой в руке за пустым столом, уходит чуть позже)

ЗРИТЕЛЬ. Все, кто дает молоко, то есть, кормит им, – это млекопитающие. А кто не дает молока, но его пьет – те млекопитаю-щи-ЕСЯ, то есть гады. Вот, к примеру, у моих соседей есть в деревне дом и теленок. Тёлка. Она как? Пока она маленькая и сосет молоко – она гад, сволочь, млеком-питающая-СЯ. А как вырастет и станет коровой? О-о! Сразу станет млекопитаюЩИМ. Вот! Так-то! К сведению всех, кто не знает… Он, между прочим, прав… Он прав в одном: мы, мужики, молока не даем. То есть, мы – гады!

(огорченно идет в публику, садится на свое место)

СЦЕНА 3

Картина 1

(входит ОН)

ОН. (публике) Следующие два дня шел дождь. В столовую я не ходил, было лень. В такую погоду хочется только спать, что-то типа анабиоза. Да и денег мало – надо как-то дотянуть до зарплаты. Потом – выходные, Первое Мая. А во вторник, как по заказу, выглянуло солнце, и я пошел проведать его – Uncia uncia. Можете представить мое изумление, когда возле милой моему сердцу витрины я вдруг увидел Ее! (освещение меняется, становится видна ОНА) Вначале мне показалось, что я ощутил досаду: «ну вот, опять пришла, помешала», но сразу же понял – это была ревность. Я ревновал Uncia uncia к Ней! А может быть и наоборот: Ее приревновал к Uncia uncia. Но как бы то ни было, это чувство я в себе погасил сразу же, как недостойное меня. Главное – моя импровизированная лекция принесла плоды, я заставил человека задуматься. Только вот о чем? Она помахала мне, и я решил быть любезным и немного ироничным. Все мы в душе актеры, почему бы и не поиграть? (Ей) Здравствуйте. Как поживает наш леопард?

ОНА. Здравствуйте…

ОН. (публике) Она улыбнулась – шутку приняла.

ОНА. Это не леопард. Это снежный барс – ирбис. Uncia uncia.

ОН. (публике) Вот так номер! (Ей) Теперь, значит, в Управлении я не единственный, кто знает латинские названия животных?

ОНА. Я думаю, не единственный. У нас, в АХО, работает Светлана Ивановна – бывший зоолог. Правда, мне кажется, она давным-давно все позабыла.

ОН. (публике) Я решил, что надо бы извиниться. (Ей) Извините, в тот раз, в столовой, я на вас, кажется, накричал… (публике) Она меня тут же перебила.

ОНА. Ой, что вы! Не стоит, я сама виновата. Конечно же, я знаю как правильно говорить: млекопитающие, вот! Просто случайно оговорилась.

ОН. Да это бывает… со мной тоже случается… (публике) Возникла некоторая пауза. Она всегда возникает, когда люди, или хотя бы один из собеседников хочет сказать совершенно не то, о чем они сейчас говорят. Вы меня понимаете… Но при этом совершенно не знают, как переключиться с одной темы на другую, нужную... Она мне помогла.

ОНА. Вы знаете, я вот все смотрю в его глаза и не могу оторваться. Они такие… аристократические… Вот. У тигра – плебейские… а здесь… какой-то аристократизм, благородство и… и независимость. А когда шел дождь, то в них появлялась такая ностальгическая грусть. Ему, наверное, очень хочется домой, в горы, в снега.

ОН. (публике) Как я ее понимал! (Ей) Вот видите! Вот поэтому я собираю именно фотографии. Рисунки часто делают с чучел, и глаза в них невыразительные, тусклые. Они отражают не глаза животного, а представление художника об этих глазах. Впрочем, у Стиплтона в некоторых изданиях почти живые глаза.

ОНА. Да-да! Я только вчера видела его рисунки!

ОН. (публике) Она обрадовалась. А я решил быть снисходительным к художникам-анималистам. (Ей) Ну, в некоторых атласах встречаются очень недурные работы. Но вы понимаете, это зависит не только от самого художника, но и от издания: качество бумаги, печать... и тому подобное.

ОНА. Конечно же! Вы совершенно правы!

ОН. (публике) Она посмотрела на часы и неожиданно взяла меня под руку.

ОНА. Идемте, скоро обед закончится. Вы совершенно правы! Я взяла в библиотеке несколько справочников и большой атлас животных, не помню как называется, и специально сравнивала… (уводит ЕГО. ОН порывается что-то сказать публике, но не успевает) И, представьте себе, из всего бесчисленного количества млекопитающих…

ОН. (Ей) Их сто сорок семейств и всего четыре тысячи шестьсот видов. Представляете? Даже меньше пяти тысяч!

(уходят. ОНА тут же возвращается)


Картина 2

ОНА. (публике) Эти пять дней до нашей сегодняшней встречи были не то, чтобы ужасные… Нет, это слишком сильное слово. Они были… какие-то бестолковые. В обед я первая прибегала в столовую и пропускала несколько раз свою очередь – надеялась дождаться Его. Бухгалтерия смотрела сквозь меня и не здоровалась, а Синицын один раз чуть не убил меня дверью туалета. Случайно, конечно, но не извинился! Потом, так и не пообедав я бежала сюда, к витрине, думала, что Он уже здесь. Шли дожди, людей на улице было мало, и витрину было хорошо видно издалека – Его не было. Но я все равно добегала до нее, смотрела в грустные глаза ирбиса, жаловалась ему на дождь и прыгала через лужи назад в Управление. Я даже решила, что Он заболел. Но в пятницу принесли табели за апрель, и я успокоилась – у Него стояли восьмерки. Да и вечером, дома, мне было как-то не по себе. В субботу я сходила в библиотеку и все выходные листала справочники. Лишний раз убедилась, что Он прав: никаким рисункам не сравниться с фотографией. Еще, чтобы не потерять, я пришила Его пуговицу на лацкан своего жакета, в котором сегодня пришла на работу. Она подошла к жакету изумительно! Получилось очень даже оригинально. Интересно, заметит он или нет? Вот! АВ сегодня в обед наконец-то проклюнулось солнце, и я пошла к моему Uncia uncia. Это латинское название снежных барсов. Он встретил меня дружелюбно, наверное, узнал. Солнце светило Унцию в глаза, он жмурился и один раз даже подмигнул, подавал знак, что идет Он. (выходит ОН) Представляете, у меня даже комок в горле застрял от этого подмигивания. А Он сначала скривился, а потом увидел, что я поправляю шейный платок, по-видимому принял мое движение за какой-то знак и помахал мне рукой. Я поняла, что Он сегодня в хорошем настроении.

ОН. Здравствуйте. Как поживает наш…

ОНА. (публике) Он так и сказал: «НАШ»!

ОН. …леопард?

ОНА. (публике) Я придала себе снисходительно-менторский вид. (Ему) Это не леопард. Это снежный барс – ирбис – Uncia uncia. (публике) Yes!! Вы бы видели Его кислую физиономию! Он лишился дара речи, затеребил руками, чуть не оборвал себе еще одну пуговицу и застегнул криво плащ. А я стояла и смотрела на Его жалкие попытки прийти в себя. Наконец Он выдавил:

ОН. Теперь… значит… в Управлении… я не единственный, кто знает латинские названия животных?

ОНА. (публике) Ах, вот оно что! Оказывается Он считает себя единственным и исключительным! Нет уж, голубчик! Я тебя проучу!.. (Ему) Я думаю, что не единственный. У нас, в АХО работает Светлана Ивановна – бывший зоолог… (публике) Вообще-то она сто лет назад доучилась только до четвертого курса, у нее незаконченное высшее, но об этом говорить не обязательно. (Ему) …правда, мне кажется, она давным-давно все позабыла. (публике) После этого, Он попереминался с ноги на ногу и начал извиняться.

ОН. Извините, в тот раз, в столовой, я на вас кажется накричал…

ОНА. (публике) Еще как! Вы бы слышали, крик был на все Управление! И еще – Он лишил меня обеда! (Ему) Ой, что вы! Не стоит, я сама виновата… (публике) Я тоже для вида начала извиняться, а сама думаю: пуговицу на жакете Он так и не заметил. Эх, мужчины! Ничего-то вы не видите! А себя считаете такими наблюдательными.

ОН. …со мной тоже случается.

ОНА. (публике) И так мы с ним говорили-говорили… Я ему сказала о грусти в глазах нашего любимого ирбиса, Он со мной согласился. Он заговорил о художниках, я с ним согласилась… Нам уже пора было возвращаться в Управление, и мы пошли. Так, беседуя, рука об руку мы прошли мимо замершей с открытым ртом курящей половины бухгалтерии, вываливающейся из окна сметной группы и повернувшегося к нам необъятной спиной Синицына.

ОН. …представляете? Даже меньше пяти тысяч!

(уходят)


Картина 3

ЗРИТЕЛЬ. (выходит из публики) Это опять я. Здрассте. Я вообще не такой, какой был там, в начале. Это я придуривался. На самом деле я другой. Такой же, как и Они. Рядовой служащий в бюджетном учреждении. Честно скажу – врать не буду, не хотел я ничего комментировать… вообще не хотел! Так получилось. Но если уж вы меня выбрали на роль, так сказать, толмача, то придется. Можно я стульчик возьму, присяду? Устал я сегодня что-то. С непривычки. (берет из ряда стул, садится) Я – человек маленький и никогда никуда не лезу. Тем более первым. А тут, сегодня, как-то само вырвалось. Ну, разве непонятно было все с самого начала? Если есть Он, значит будет и Она. А если есть Он и Она, то между ними произойдет что-то… А! вот и Они. (рука об руку выходят ОН и ОНА, фланируют по сцене) Это Они на следующий день гуляют. В обед. Скажу вам честно: женщины непостижимы. Для того, чтобы отомстить за несъеденный шницель, Она готова кормить Его своими обедами всю жизнь.

ОНА. …а у тигра все равно глаза плебейские. Не спорьте со мной!

ОН. Ха! Подумаешь! Я ведь тоже, к вашему сведению, плебей!

ОНА. Ну и что? Я тоже. Но у вас же глаза не плебейские!

ОН. А какие?

ОНА. У вас глаза, как у него.

ОН. У кого, «него»?

ОНА. У нашего Uncia uncia.

ОН. Ха! Дикие, что ли?

ОНА. Нет. Независимые.

ОН. У меня?! Независимые глаза?!

ЗРИТЕЛЬ. Возможно сейчас посорятся, но вряд ли. После такого комплимента… Она им открыто восхищается, а Он себя сознательно принижает, чтобы Ее, так сказать, «испытать».

ОН. Как у меня могут быть «независимые» глаза? У меня, маленького, незаметного служащего с дохлой зарплатой? Да я завишу… зависю…

ОНА. Завишу.

ОН. ...завишу буквально от всего. От всего, что в этом мире есть и от того, чего нет, но, возможно, случится.

ОНА. Все, что вы говорите – ерунда. В душе-то вы независимый.

ЗРИТЕЛЬ. Уж, конечно!

ОН. Да уж, конечно. Какой, к черту…

ОНА. Не ругайтесь! Это нехорошо. Вы знаете, я прочитала, что ирбисов на земле осталось меньше двух тысяч… экземпляров?

ОН. Особей.

ОНА. Да-да, особей. Представляете? На всей огромной Земле. А от Алтая до Байкала – всего несколько десятков. Это же ужасно! Им так трудно найти друг друга.

(уходят)

ЗРИТЕЛЬ. А кому сейчас легко найти друг друга? Нас, людей, на Земле больше шести миллиардов. И еще несколько человек летают… в космосе. В три миллиона раз больше, чем снежных барсов-ирбисов. Вдумайтесь, в ТРИ МИЛЛИОНА РАЗ! Невозможно пройти по улице, чтобы на кого-нибудь не наткнуться. И что? От этого нам легче найти того единственного, с кем мы готовы прожить всю жизнь? Еще труднее! Между прочим, в отличие от человека ирбисы покладистые и невероятно легко приручаются. Котята, выросшие среди нас, людей, становятся абсолютно ручными и послушными. А вы посмотрите на моих и на своих детей. Они у вас ручные, послушные? Как у вас – не знаю, а у меня – нет. Они совершенно неуправляемые, дикие. Homo Ferox – человек одичавший, необузданный – следующая ветвь эволюции Homo. Причем, энергично развивающаяся. В отличие от бесплодной и тупиковой Homo intelectus – так называемого, «поколения индиго». Но я, собственно, не об этом… О! Опять идут! Это Они уже гуляют после работы.

(выходят ОН и ОНА)

ОН. Вы знаете, морскую корову-капустницу – отряд сирен – Hydrodamalis Stelleri – истребили полностью всего за двадцать семь лет. В 1741 году Стеллер ее открыл и описал, а к 1768 году ее уже полностью истребили.

ОНА. Что вы говорите!

ОН. Да-да. Полностью истребили. Разумеется, фотографий нет – ее тогда еще не изобрели. Говорят, правда, что кто-то где-то видел этих гигантов и сейчас, в наше время, но доказательств – никаких. Так вот. Фотографий коровы нет. Но я иногда вижу во сне, что какой-то человек хвастается перед своими знакомыми: это фотография моего деда, он сфотографировался, когда убил последнюю корову Стеллера. И знаете, это так жутко.

ОНА. Я вас понимаю.

ОН. Когда-нибудь кто-то убъет последнего леопарда, волка или зайца, снимет это все на видео и будет демонстрировать знакомым: а это я добыл – добыл! – слово-то какое! – последнего волка, больше в дикой природе их не осталось, только – в зоопарках. А ведь мы все одноклассники. Однокашники. Принадлежим к одному классу – классу млекопитающих. Каждый из нас.

ОНА. Да, это действительно жутко. Я имею в виду ваш сон, а не то, что мы принадлежим к одному классу…

(уходят)

ЗРИТЕЛЬ. Да, действительно, мы, в некотором смысле, тоже коровы – принадлежим к одному классу. Правда, к разным отрядам, семействам и видам. Когда-то, тридцать тысяч лет назад, это послужило веской причиной нашим предкам-кроманьонцам убить, а, возможно, и съесть своих ближайших родственников, членов одной с ними семьи – неандертальцев. Представляете, если бы сейчас помимо всех расовых, национальных и религиозных различий было бы еще одно – видовое, на уровне ДНК? Какие жуткие войны добавилось бы к тем, которые уже испытало человечество? А может быть и нет. Может быть, живя в одной семье с потомками неандертальцев, мы были бы терпимее друг к другу? Как сейчас модно говорить, толерантнее? Чаще всего единственный в семье ребенок вырастает эгоистом. Может быть... Но, тем не менее, братьев своих, потомков легендарной австралопитечки Люс, мы убили и съели!.. «Каин, Каин, где брат твой, Авель?» – Где-где... Съел! Кстати, о еде… У Них сейчас обед…

(Он и Она в столовой за столом)

ОНА. Я по-привычке взяла ромштекс, но есть совершенно не хочу. Возьмите, прошу вас. (перекладывает ему в тарелку)

ОН. Ну, что вы… что вы… мне неудобно… ну… спасибо, спасибо.

ЗРИТЕЛЬ. Смотрите, как это мило. Совершенно по-семейному. Мы – люди маленькие. Но какое огромное удовольствие или огорчение мы можем доставить друг другу. Нас, маленьких, неприметных людей, много. Гораздо больше, чем самодостаточных и успешных, ездящих в огромных сверкающих машинах, живущих в особняках и решающих глобальные проблемы, отдыхая при этом на мировых курортах. У нас тоже есть свои глобальные проблемы. Но маленькие, касающиеся только нас. Правда, благодаря тому, что нас, маленьких, много, мы все, сообща, не сговариваясь, прекрасно можем полностью, окончательно и бесповоротно… загадить нашу планету. Что мы успешно и делаем.

ОН. Я – маленький, заурядный человек… атом.

ОНА. Я тоже.

ОН. Не успешный, не самодостаточный, как сейчас говорят.

ОНА. Я тоже.

ОН. У меня нет яркого прошлого – пятнадцать лет мастером на стройке – не в счет.

ОНА. У меня тоже.

ОН. …и никогда не будет яркого будущего.

ОНА. У меня тоже.

ОН. Карьера и должность меня не интересуют.

ОНА. Меня тоже.

ОН. Мне за пятьдесят лет. Я живу в двенадцати метрах коммунальной квартиры, разведен, двое взрослых детей имеют свои семьи.

ОНА. У меня тоже. Ой! Что я говорю! У меня этого нет. Ну и что?

ОН. У меня мизерная зарплата и нет денег, чтобы купить себе новый костюм или даже новую рубашку.

ОНА. У меня тоже.

ОН. От всего этого я стал как сплошная натянутая проволока, по которой сам же и иду.

ОНА. Я тоже.

ОН. Вы – молодая, красивая…

ОНА. Нет, то есть, да.

ОН. У вас своя квартира…

ОНА. Однокомнатная.

ОН. Зачем я вам?

ОНА. Может, не стоит от этого комплексовать и рефлексировать. Может быть, нам – людям маленьким, атомам, имеет смысл объединится в молекулу, чтобы помогать друг другу и стать чуточку побольше? Если не всем, то хотя бы попарно?

ЗРИТЕЛЬ. И объединятся. Поверьте моему слову, объединятся.

(ОН и ОНА исчезают в затемнении)

ЗРИТЕЛЬ. Конечно, Он намного старше Ее, а Она, соответственно, намного моложе Его. Но такое встречается довольно часто. Есть масса народных поговорок. «Любовь начинается с глаз. Глазами влюбляются» – это про Нее; «Сердце сердцу – весть подает. Сердце сердце чует» – это про Него; «Любовь не пожар, а загорится – не потушишь»; «Любовь – не картошка, не выбросишь в окошко»; «Любовь зла, полюбишь»…. М-да… А! Вот еще, как раз подходит: «Старик, да лучше семерых молодых!» Вот так! Тем более, что Он и не старик вовсе. Всего-то пятьдесят…

(из затемнения появляются ОН и ОНА в ее квартире. ОНА пришивает пуговицу к пиджаку)

ОН. Это же черт-знает-что!

ОНА. Не ругайся, это нехорошо.

ОН. Ты абсолютно ничего не хочешь понимать! Сама до сих пор не знаешь кто такие Felis selvestris и Felis libyca, а туда же – поучать!

ОНА. Я прекрасно знаю: один из них лесной кот, а второй – степной. Только вот не помню кто из них кто.

ОН. Вот видишь! Вот видишь! Боже, с кем я связался! Мы уже столько лет женаты, а ты до сих пор не можешь запомнить: я люблю есть яичницу-глазунью! Это же настоящая модель Вселенной: в центре – Суть, а вокруг – Космос.

ОНА. Хочешь слопать Вселенную?

ОН. Такую – не жалко.

ОНА. Болтунья больше похожа на Вселенную – все перемешано: Добро и Зло, Ложь и Истина. Снимай рубашку. Манжеты обтрепались, надо зашить, да и вообще, ее пора стирать.

ОН. Что? Ах, да, конечно. Извини. (снимает рубашку)

(оба исчезают в затемнении)

ЗРИТЕЛЬ. Ну, это уже их семейные дела. Нехорошо подсматривать. Пусть мы люди маленькие, даже заурядные... (рассматривает манжеты своей рубашки, прячет их поглубже в рукав куртки или закатывает) Не надо смеятся, что мы иногда не можем позволить себе купить новый костюм, рубашку или туфли. (прячет ноги под стул) А порой и носки. Художники вроде Глазунова никогда не вставят лица скромных служащих культуры, здравоохранения или образования в свои эпохальные полотна, типа «Вечная Россия», да нам этого и не надо. О бедных людях в изношенных шинелях перестают писать книги. Одна из эстетствующих беллетристок прямо сказала, что ей это не интересно. Если кто-то и пишет о Макарах, то это не Макары Девушкины Достоевского, а Макары Девкины Толстого. Или пистолеты системы Макарова... Но разве мы не живем? Не любим? Не страдаем? Не отдаем своим детям в молоке частицу себя? Мы все – независимо от благосостояния и роли в обществе… мы – единственный оставшийся на планете из всего семейства людей вид: Homo Sapiens, человек РАЗУМНЫЙ. Нам надо беречь друг друга.


КОНЕЦ ПЬЕСЫ