Подружки Мэри Поппинс

У американцев модно после нового года составлять планы на будущее. Они их записывают в виде резолюций или списка того, что им нужно предпринять, чтобы сделать себя и свою жизнь лучше. Например, стать в новом году лучшей дочерью, тётей, сестрой, мамой, женой и так далее.
Я в подобные игры обычно не играю, потому как лучше некуда. Я и так самая замечательная, кроме жены, конечно, потому что на данный момент не замужем. Но это дело десятое, а вообще я как Мэри Поппинс – само совершенство. А посему совершенно непонятно почему в этом году, после безмятежно проигнорированной новогодней ночи, я потратила целый час на написание совершенно идиотского списка резолюций. Написала и почувствовала себя сокровищем, только что поднятым со дна морского и вывернутого на обозрение толпе любопытных.
Толпа состояла из моей соседки Су, её шоколадного лабрадора по кличке Мёрфи и моего собственного терьера с грустным именем Гоша. Я гордо протянула своё сочинение. Су вежливо улыбнулась, собаки нетерпеливо затявкали и мы пошли гулять.
О Су надо отдельно, хотя описать её совсем непросто. Ну, например, я могу сказать что она высокая темноволосая еврейка с карими глазами и характерным носом, хотя это всё равно, что описывать реквизит морга – параметры, так сказать, на лицо, а человека нет. Ну, ещё могу сказать, что Су безалаберная и носит в левом ухе три серьги, а в правой ни одной,, хотя с другой стороны, о чём это говорит? Правильно, ни о чём. Поэтому я расскажу о родинке. У Су есть родинка между носом и верхней губой и когда она говорит или улыбается (а она постоянно либо говорит, либо улыбается) родинка прыгает от передних зубов до носа и получается диснеевское кино с громким хихи. Вот пожалуй и всё про Су.
- Ну как тебе мои планы? – спрашиваю я Су минут через пять.
- Отлично, – говорит Су. - Засунь их себе в задницу. Ты и так само совершенство. Прекрати жрать это гомно, – это она уже моей собаке.


Планы должны быть чёткими, как автомагистраль, соединяющая Чикаго с Мексиканским заливом. Во всех умных книжках по психологии пишут, что если определить чёткий маршрут к достижению поставленной цели, то цель эта непременно будет достигнута. Особенно, если цель определена. А что делать, если цели нет, умная книга умалчивает.
- Это всё коровьи какашки, – говорит Су, весело бросая родинку от передних зубов до носа. - Разве всё это имеет какое-либо значение, если жизнь определена конкретным количеством дней и итог один и тот же?
Я замолкаю, чтобы подумать и ещё, чтобы вытащить свою собаку из лужи – эта скотина опять перемазалась, как свинья.
Забыв о высоких философских размышлениях Су советует не беспокоиться о собаке и вообще обо всём остальном, а приходить к ней вечером попить пивка и посмотреть телик – сегодня будут транслировать матч Кифера с Федерером, а что может быть лучше, чем бесплатное (или почти бесплатное) обозрение двух мускулистых мужиков, томно стонущих в тональности ля-минор.
- Оки-доки говорю я Су и тащу домой изрядно вымазанного Гошу.

Гоша – мой любимый мужчина. Он всегда молчит и одобряет всё, что я делаю. И это главное его достоинство, потому что мне просто очень необходимо время от времени чьё-то одобрение. Гоша одобрительно молчит и виляет звостиком, а Су повторяет с аплитудой раз в три дня, что я само совершенство, и мне больше ничего в жизни не нужно.
Хотя, это, конечно, я вру и Су про совершенство тоже врёт, но, с другой стороны, вся наша жизнь сплошное враньё и выдумки, а значит не стоит беспокоится о собственной личной порядочности.

Вечером сидим у телика и тащимся от завываний Федерера.
- Теннисная соната ля-минор - это вешь, - утонув в пивной пене гундосит Су. Я не спорю. Я вообще ни хрена не понимаю в музыке. Равно как и в теннисе, но мне нравятся мужчины с большими губами. И руками. И протяжным глухим «а».
- Клёво. – Подтверждаю я и пою Гошу пивом из бутылки. Гоше пиво не нравится, мне оно не нравится тоже, но не обижать же соседку, которая, как известно, на данный момент самый близкий родственник.
 Мы сидим, пьём пиво и говорим за жизнь. Точнее за жизнь говорю я, потому, что докторская степень по психологии не даёт Су права инсинуировать на житейские темы, поэтому она смотрит теннис, а я болтаю ногой и болтаю о своей собаке.
- Слушай, Су, а может, скажем, пёс влюбиться в молоденькую олениху?
- А что, твой бывший муж когда-либо был в тебя влюблён?
- Блин, да я о своей собаке. Вчера моя псина вместо того, чтобы прогнать с подшефной ему территории заблудшую олениху начал непристойно к ней заигрывать и у них даже, по-моему, получилось что-то вроде дружбы.
- Вот и я говорю, Вы ж до сих пор дружите.
Я молчу. А что тут сказать? Можно только зависнуть в раздумьях на тему о присутствии в нашей жизни дружбы между мужчиной и женщиной. Хотя бы чисто теоретически, ситая секс залогом этой самой дружбы. Во всяком слуяае подобные отношения с моим бывшим получаются у нас гораздо лучше совместной жизни.
- Су, может ли секс быть дружбой?
- Так у тебя же псина стерилизованная – какая тут дружба? Не думаю, что у них что-нибудь этакое могло бы получится.
"Вот-вот", - думаю я, - "за десять лет у нас не получилось даже детей".
- Хотя, конечно, чисто с медицинской точки зрения было бы весьма любопытно посмотреть, кто бы мог получиться у собаки с оленем. – Продолжает свою мысль Су, но я её уже не слушаю. Зачем? Мой бедный Гоша никогда не вкусит радостей любви.

Утром Су всегда старая и недовольная. Мы молча идём по улице и в руках у нас болтаются кулёчки с собачьим «добром». Каждое утро Су говорит одну и ту же фразу:
- Господи, ну почему каждый мой день начинается с дерьма?
И потом молчит, как будто бы ожидая ответа. Ответ, как правило, не находится, но перестаёт быть актуальным после второй чашки эспрессо, которое так восхитительно варит кофейная машина Су.
Но сегодня Су молчит больше обычного и совсем не курит, что ещё более странно.
- Я решила родить ребёнка. – Говорит она между прочим и родинка как-то странно, скользит вкось мимо носа.
- Ты выходишь замуж?
Она говорит, что там она уже была, и вообще, нафиг ей мужик?
Я спрашиваю, не рехнулась ли Су. Какие дети в тридцать восемь лет и без мужика?
- Ну не совсем, конечно, без мужика. У меня сегодня апоитмент в институте семьи назначен. Пойдёшь со мной?
Мне идти совсем не хочется. Я не люблю больниц и всего того, что связано с медициной. Я говорю Су, что у меня плохой опыт, а Су, как обычно, советует засунуть этот опыт себе в задницу. Потом сумбурно пытается объяснить, что настал черёд нового опыта и в качестве последнего аргумента, спрашивает, добрая ли я соседка. Боясь, что сейчас пойдёт проповедь на тему люби соседа, как себя самого, я зачем-то хватаю из рук Су кулёк с Мёрфиными какашками и бегу домой собираться.

Собираемся мы долго – каждый у себя. Я перебираю в шкафчике бельё и выбираю по-наряднее, как будто бы это имеет хоть какое-то значение. Консультировать будут только Су, я вообще просто мебель, но перед входом в кабинет мы дружно волнуемся и Су суёт мне салфетку и я тихонько вытираю взмокшие ладони.
- Как ты думаешь, мне выбирать блондина или брюнета? – шепчет Су у самого кабинета.
- Ты что, хочешь посмотреть, что получиться от смеси Гоши с оленем? – Су наконец начинать улыбаться и родинка с весёлой готовностью подпрыгивает к носу. Мы берёмся за руки и скорей всего выглядим со стороны, как счастливая лесбийская пара, решившая обзавестись потомством.
Очень толстая женщина-медсестра участливо кивает головой на ответ Су, что она не замужем. Я почти чувствую себя беременным мужем и виновато улыбаюсь.
- Ну что вы, не стоит так переживать, - ложно истолковывает мою улыбку служительница Гиппократа. – Мы ведь не в семнадцатом веке живём и не в Советском Союзе. У нас таких пар очень много и все остаются очень довольны результатом.
Я хмурюсь в знак солидарности с Советским Союзом, а Су начинает корчить рожицы. Похоже наша с медсестрой беседа страшно её развлекает.
- Дорогая, - говорит она мне томным голосом, - принеси мне воды из коридора, что-то пить очень хочется.
А мне хочется заехать кулаком прямо в родинку Су, но я покорно встаю и выхожу в коридор.

Автомат с напитками урчит, как сытый кот и проворно заглатывает мой идеально расправленный доллар.
- Подавись, - говорю я автомату.
- А ты что здесь делаешь, - отвечает автомат, отрыгивая бутылкой воды.
Голос автомата мне до боли знаком и, поднимая глаза, я упираюсь в губы и грубо отвечаю:
- А ты?
- С гёрлфрэнд пришёл, - отвечает мой бывший и косит глаза в декольте моей майки.
 Я говорю, что тоже с гёрлфрэнд и несусь в кабинет к «любимой».
Су сидит довольная, как слон и перечисляет параметры кандидатуры. Я про себя напеваю старую песенку про «чтоб не пил, не курил» и цветы и так далее. Су этой песенки не знает, она американка, но про не пил, не курил повторяет слово в слово и я еле удерживаюсь, чтобы не напомнить ей о её собственных пристрастиях. Через пол-часа она тыкает в фотку и назначает дату процедуры.

Мы опять сидим и смотрим теннис. Су не пьёт и мне, почему-то тоже не предлагает. Я думаю как всегда о своём, но между делом расспрашиваю Су о «процедуре»
- И какой он из себя?
- Ну ребёнок неизвестно какой получится. – Как всегда о своём отвечает Су.
- Я в смысле донора.
Говорю и думаю: "Слово-то какое. Интересно, им дают паёк и отгулы за вредность?"
- Ну, тебе бы понравился. Там вообще все такие высокие и мускулистые. Представь, во всей базе данных не нашлось ни одного маленького и худосочного, каких люблю я, а все такие просто сплошные красавцы-атлеты, каких любишь ты.
На красавцах тема расцветает и незаметно переходит на теннис. Поскольку ля-минор это вам не донор. Это живые мужики с живым «А». На «а» я стопорюсь и вслух говорю о том, о чём думаю.
- А я, похоже, беременна.
 Су сначала молчит, а потом душит меня в объятьях и ведёт выгуливать, потому что это полезно.
- Гоше? – спрашиваю я.
- Ну, а кому же ещё, - говорит она.

На улице вдруг обнаруживается немеренное количество беременных. Раньше их совсем нигде не было, а теперь куда бы мы с Су не заявились, везде полно грудастых и пузастых. Мы с Су ещё не очень пузатые, но заметны уже настолько, что доводим толстую медсестру почти до слёз. Нас консультирует очень симпатичный гинеколог и через пару приёмов в его кабинете на видном месте появляется книга с гордым названием «Я люблю свою семью», которая душещипательно рассказывает о трудных судьбах однополых семей. В конце книги жирным шрифтом набрано «Но главное, это любовь».
Су говорит, что главное, это медицинский прогресс, а я стою на защите дружбы и мой мобильник громко отзывается голосом моего бывшего:
- Сладкая моя, я сейчас подъеду.
«Сейчас» - это всегда неудобное время. Например в данное сейчас мы сидим с Су на моей кухне и пьём чай. Я пью горячий чай с лимоном без сахара, а Су пьёт сладкий чай со льдом и крошит овсяное печенье себе на пузо. Родинка ритмично движется вверх-вниз и излучает полное наслаждение. Я уже почти подношу ко рту свою порцию сладкого, когда незаметно подкрадывается «сейчас» и взрывается звонком в дверь.
- Ну я пошла, - говорит Су и аккуратно выносит пузо из-за стола.
- Хэллоу, - весело говорит мой бывший американский муж. И в знак знакомства протягивает крупную ладонь.
- ****ец, - по-русски откликается Су и сливается тоном со своим бордовым платьем.
- Очень приятно, - отвечает мой бывший и галантно пожимает кончики пальцев Су.
Я молчу. Мне хочется думать, что у Су начались помутнения на почве гормонального дисбаланса, но память услужливо подсовывает картинку нашей с бывшим последней встречи в институте семьи и поэтому я тоже говорю по-русски «****ец» и бегу в ванную освобождать желудок от только что выпитого чая. В желудке становится пусто и кисло, а в голове болтаются мысли о том, что сосед, это ещё больше чем родственник.
- Ты очень хорошо знаешь мой вкус, - говорю я Су.
- Спасибо, - говорит она.
- Нам не нужны твои деньги, - говорю я своему бывшему, который пытается проявлять отцовские чувства. Он мнётся у двери и мямлит, что хотел как лучше, и спрашивает, буду ли я давать моему ребёнку его фамилию. Я говорю, что нет и думаю о том, что у доноров не бывает фамилии, но зато у детей бывают братья и сёстры. Чисто так, по-соседски.
- Забудь нас, всё будет о'кей, - совсем по-американски заканчиваю я.

Су опять пьёт чай и крошит печенье на пузо. Я плачу, и говорю, что так не бывает и я хреновая мать, что у моего ребёнка не будет отца, но будет соседский брат и как я смогу ему всё это объяснить.
- Ну хочешь, я объясню ему всё сама. Хочешь, я расскажу ему историю о двух дурах, которые не верили в любовь, но любили пить пиво возле телика, а потом влюбились в теннисную звезду и решили родить от него по ребёнку, чтобы скрепить этим обоюдную любовь к теннису. Или к пиву. Или к прогулкам с собаками или ещё что-нибудь в этом роде. А знаменитый теннисист оказался последним кретином и отказался. Тогда они решили сделать это дело без него и отдолжили нужный для выращивания детей ингридиент у одного мужчины, имя которого осталось неизвестным.
Я смотрю на родинку и уже не плачу. Су говорит, что на свете безвоздмездно ходит немеренное количество классных мужиков, которых мы обязательно найдём, потому что мы, как Мэри Поппинс, само совершенство.