Музыка

2. Рассказ. Вечная музыка в душе.

Маша была так довольна. Ведь они с Ванькой давно мечтали о магнитофоне, чтоб включить музыку громко-громко, да так, чтобы все окрестные деревни слышали и радовались вместе с ними, и завидовали им, что у них лето, у них детство, у них музыка!
Они стояли у старенького деревянного дома. Был уже вечер, но привычные босые их ноги не мёрзли, и заставить их надеть сандалии было невозможно. Дети, привыкшие к полной свободе, так не хотели обременять свои ноги обувью.
Маша в лёгком и довольно испачканном за день платьице нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, заглядывала через плечё папы, сидевшего на корточках около табуретки, на которой стояло сокровище – новенький проигрыватель!
- Папа, включи музыку! – Маше не терпелось. Папу она не видела уже очень давно, он приехал из города вот только что и привёз проигрыватель с целой кучей пластинок, которые лежали тут же, сложенные аккуратной стопочкой. Событие это было непростым, потому что никогда раньше за всю Машину жизнь не было в их доме проигрывателя. Папа приехал в сером узком костюме, в белой рубашке, с длинными до плеч русыми волосами, с маленькими усиками, высокий и худой. Маша крутилась возле него, не отходя.
- Ну, что тебе включить? – улыбаясь, спросил папа и поднял на Машу глаза. Его лицо было красным от выпитой водки, и глаза странно блестели. А ещё он пошатывался из стороны в сторону, движения его были отрывистыми, неловкими и неуверенными, он никак не мог собраться.
- Не знаю. Нам Игоря Николаева, – пробубнила, стесняясь, Маша заветные слова.
Когда она увидела, что папа привёз проигрыватель, то тут же побежала к Ваньке, сообщить ему радостную новость и теперь он, стесняясь «чужого дядю», стоял за Машиной спиной и выглядывал из-за неё с нетерпением и любопытством, но вставить слово всё же не решался.
- Нет у меня такой пластинки, - сказал весёлый, косящий глазом папа, и чуть не грохнулся с корточек на землю, едва успев ухватиться за табуретку.
- Почему? – сконфузилась в недоумении Маша и посмотрела на папу, как на человека странного и непонятного её детской рассудительности. Как так может быть, что не было пластинки Игоря Николаева!
- Вот так нет и всё! А давай я тебе поставлю Толкунову.
- А кто это?
- Очень хорошая певица, мне нравится, - улыбаясь, сказал папа, и на лице его отразилась довольная мина, он, по всей видимости, представил себе мысленно эту самую Толкунову, и это видение ему очень пришлось по душе.
- А я такую не знаю, - обиделась Маша. Как это папе может какая-то женщина нравиться, когда у него мама есть.
- А Сенчину знаешь? Люблю эту женщину, - довольно помахал головой в знак одобрения папа.
- А кто эта Сенчина? – ещё больше удивилась Маша папиным словам и с любопытством уставилась на него.
- Певица, кто же? Она так поёт, - и папа запел приятным голосом, закрыв глаза, видимо, от удовольствия, - «Ягода малиииина, в лес меня манииииила, ягода малииииина леееетом в гоооости звалааааа, лалалалалала».
- Я такую песню не слышала.
- А какую же ты слышала? – очнувшись от своим приятных мыслей, спросил папа.
- Я…., - Маша стала припоминать все те песни, что учила петь её бабушка, да те, что ей приводилось где-то услышать, прищурилась и подняла глаза к небу - «Катюшу» знаю, про «Щёрса» знаю, про «Калину» знаю… и Игоря Николаева.
- Спой хоть своего Игоря Николаева, что за песни у него?
- Неееет, - Маша засмущалась, хоть и мечтала, что поставит пластинку и будет громко во всё горло петь: «Стаааарая мельница круууутится вертится, бьёёёётся о камни водааааа, стаааааарая мельница всёёёёё перемелется тооооолько любовь никогда», но теперь ей уж очень стало стеснительно петь.
- А Леонтьева тебе поставить?
- Поставь, - обречённо кивнула головой Маша.

***
Маша Леонтьева не знала. Она, вообще, кроме Николаева никого не знала, да и то случай но… У них в деревне магнитофона ни у кого не было. Родители Маши жили в городе, а её не забирали, некогда им было - надо работать, поэтому Маша уже пятый год своей жизни живёт с бабушкой в деревне и маму видит раз в полгода, а папу и вовсе раз в год, а то и реже. Уж и в диковинку ей этот самый папа. Чаще она и вовсе забывает, что он есть. Так вот, неоткуда Маше знать всех этих певцов и певиц.
Но однажды к соседям приезжал сын из города, и магнитофон привёз, так он всё Николаева «крутил». Маша по полдня в кустах сидела возле соседского дома – музыку слушала, а выйти боялась. А однажды соседский сын увидел её возле дома и стал расспрашивать, посмеиваясь:
- Ну, Маша, какую тебе кассету поставить?
- Никакую, - отвечала Маша, а про себя сильно удивилась, что соседский сын её по имени называет; откуда знает, как Машу зовут
- А я ведь знаю, какая кассета тебе нравится!
- Какая? – удивилась Маша.
- Это Игорь Николаев, - осведомил Машу соседский паренёк.
- Игорь Николаев? – переспросила Маша, чтобы лучше запомнить и, получив ценную информацию, поспешила к Ваньке, сообщить, что «Старую мельницу» поёт никто иной, как Игорь Николаев. С тех самых пор имя это не сходило с уст детей, упоминали они его и по поводу и без повода, просто так, для удовольствия. Уж очень они любили музыку, которую почти никогда им не доводилось слышать.


***
Папа поставил пластинку и аккуратно положил на неё «иглу». Маша смотрела как заворожённая на это действо, она не могла понять, как это из черного плоского круга получается музыка и почему длинная «штуковина» называется «иглой», когда игла она тонкая и ею одежду штопают.
- Папа, а почему эта штука называется «игла»?
- Потому что она с острым концом, не трогай, а то уколешься.
- А где же у неё острый конец?
- Вот, видишь? – папа приподнял чёрную «штуковину» и что-то показал Маше, Маша не увидела там иглы и озадачилась.
Но как только послышалась музыка, эти вопросы перестали её волновать. Она засияла от счастья, всплеснула руками и начала прыгать по прохладной вечерней траве. Наконец-то её мечта сбылась, и здесь у их дома играет музыка, самая настоящая. Маша готова была расцеловать папу. Она кружилась, как волчок, прыгала, хлопала в ладоши, кувыркалась. Солнце желто-красно догорало на небе, провожая этот необычный музыкальный день в маленькой пышущей зеленью и цветами деревеньке. Ванька тоже почти перестал робеть и на его щеках играли румяные весёлые ямочки, он стал прыгать под музыку следом за Машей. Они сходились в хоровод и снова расходились. Папа сидел уже на лавке и курил, ухмыляясь, поглядывал на веселящихся детей. И тут из окна их деревянного дома показалось злое и красное от слёз лицо мамы:
- Коля, выключи музыку! – закричала она сквозь слёзы.
Мама приехала из города три дня назад, навестить Машу, и завтра утром должна уехать, а папа появился неожиданно. Мама очень удивилась, когда он показался на тропике к дому, и совсем не обрадовалась его приезду. И сейчас мама не показывается из дома, сидит там с тех пор, как папа здесь.
- Нет, мама, не ругайся, пожалуйста, мы немного послушаем, - испугалась Маша.
- Я ещё раз сказала, выключи музыку, - не слушая Машу, кричала мама.
Маша не понимала, почему мама требует, чтобы музыку выключили. Что такого плохого в том, что играет музыка. И как можно не хотеть слушать музыку. Вид у Маши был испуганный и растерянный. Мамин крик так неожиданно прервал радостный момент осуществления мечты.
- А мы к речке пойдём, - сказал папа, даже не думая выключать музыку.
- Ура! Ура! – захлопала в ладоши Маша. Папа выключил проигрыватель и взял его с собой. Он нёс «музыку» под мышкой всю дорогу до речки; по тропинке через деревню, мимо Ванькиной бабушки, которая крикнула, чтоб Ванька заворачивал к дому, на что тот только быстрее зашагал мимо, по направлению к реке. Шли они по отлогому склону, заросшему деревьями и кустарником, по зарослям ежевики и малины, цепляющимся за платье, под ногами их рассыпались в стороны крупные и склизкие лягушки, грубо крякая от недовольства. Когда компания добралась до реки, папа снова включил музыку, но теперь ещё громче, чем у дома. На этот раз он поставил пластинку, на которой какая-то женщина красивым голосом пела: «Лунаааа, лунаааа, цветыыыыы, цветыыыы, нам часто в жиииизни не хватаааает друзееей и дооооброты, лунаааа, лунааа, цветыыы, цветыыы…» Маше эта песня сразу же понравилась и она даже стала тихонько подпевать, быстро заучив простые слова песни. Из кармана папиного пиджака торчала бутылка водки, из которой он периодически отпивал, хрипя и морщась при этом, и всё больше шатался и краснел. Из другого кармана папа доставал зелёный пупырыщатый огурец, сорванный только что в бабушкином огороде, и грыз его понемножку, после чего остаток огурца совал снова в карман.
Маша, Ванька и папа сидели на траве, подобрав ноги и обхватив колени руками, сидели они почти у кромки воды, потому что в этом году река сильно разлилась и подошла к самым кустам, затопив небольшой песочный пляжик.
- Папа, а зачем ты пьёшь водку? – спросила Маша, глядя на то, как папа прятал бутылку в карман серого пиджака.
- Чтоб душа запела! – не смутившись, весело крикнул папа.
Папа вообще был очень и очень весёлым, веселился он всегда и по любому поводу. Либо веселился, либо злился. А мама, напротив, была чаще грустной и тихой или вот кричала, как сегодня, совершенно без повода.
- А зачем ты куришь?
- Чтоб дымом надышаться.
Маша глаза округлила; вот так дела, как же это можно дымом дышать, ведь умереть же можно.
- Не кури, а то дымом задохнёшься! – резонно заключила Маша.
- Не задохнусь, - отмахнулся от неё папа, выпуская дым сигареты «Прима».
- Дедушка тоже курит, и не задохнулся, - вставил своё слово Ванька, - а я не буду курить, когда вырасту.
- Правильно, Ванька не кури, - одобрил папа Ванькино решение.
Ванька остался доволен собой и на его щеках опять заиграли ямочки.
Они сидели на берегу небольшой речки и смотрели на закат, видели они, как сверкают по мелким волнам желтоватые блики заходящего летнего солнца, как плещется рыба в воде, скачет, пуская брызги, как трава на бескрайних, пустынных лугах противоположного берега стала тёмной и отливает на солнце. Весь мир вокруг был как позолоченный. И музыка…Здесь была музыка. Самым удивительным было для Маши то, что музыка может быть и у дома, и у реки, что она движется вместе с ними, что она везде. Раньше Маша думала, что музыка должна быть привязана к розетке и никуда не может уйти, а теперь оказалось, что музыка везде, куда ты ни пойди – вот оно счастье! Папа включил музыку на полную громкость, и теперь она раздавалась над рекой, превращая с рождения знакомый Маше уголок в совсем иной, наполненный новым смыслом, новыми звуками.
Когда они вернулись к дому, мама стояла на крыльце вся растрёпанная и опухшая, закутавшись в старый зелёный бабушкин плед. Маша не понимала, от чего мама плачет, но ей это было неприятно. Ещё издали, заметив мамину фигуру, Маша перепугалась. Папа же сделал вид, что маму и не заметил вовсе, он поставил проигрыватель на скамейку, сел рядом и включил пластинку. Из маленьких динамиков разнеслось: «Ах, веееернисаж, ах веееернисаж, какоеей портрееет, какооой пейзааааж..»
- Выключи музыку! - сказала мама.
- Да пошла ты! – вдруг рявкнул папа. Он был уже совсем красный-красный, и глаза его сверкали холодным, будто серебристым светом.
- Папа, не обижай маму. Мама, ну можно мы ещё чуть-чуть послушаем, мы тихонечко, - испуганно залепетала Маша, вставая между родителями.
Но мама как будто и не слышала Машу, даже не глянула на неё.
- Выключи свою музыку или я тебе сейчас твой «патефон» разобью, - предупредила мама, но Маша думала, что это шутка. Как это можно разбить «музыку»!
- Я тебе потом морду разобью, - угрожающе рявкнул папа.
Маше стало нее по себе. Она хотела унять родителей, сказать, что всё ведь хорошо, что нечего так расстраиваться и плакать не надо и ругаться тоже. У них в деревне никто не ругается, и дедки бабок не обзывают. Маше было досадно, что родители из-за таких пустяков кричат. Она стояла между ними и крутила головой, глядя то на одного, то на другого и хватала папу за полы пиджака.
- Папа, папа не злись, - просила она, - мама, никому наша музыка не мешает! Я знаю! Музыка - это хорошо.
Но мама вдруг подскочила и схватила со скамейки проигрыватель. Он ещё играл в её руках, пока она быстро несла его в дом. Маша стояла на лужайке одна. Папа побежал за мамой в дом. Ванька испуганный давно уже унёс ноги прочь. Вскоре из дома в открытые окна послышался грохот, как будто по полу разлетелось множество гаек, крик и плач. И папа тут же выскочил из дома красный и разъярённый. Он, чертыхаясь, пробежал мимо Маши и скрылся в направлении леса. Маша зашла в дом. На полу посреди большой комнаты валялось то, что осталось от проигрывателя, мелкие запчасти разлетелись по всем углам, а разбитая коробка с торчащими в разные стороны проводами жалко развалилась в центре комнаты. Пластинка была расколота на несколько частей. Мама стояла в углу, уткнувшись лицом в стену, и громко рыдала.
- Мама не плач, не надо! – просила Маша, стоя за маминой спиной.
Но мама не слушала её и не поворачивалась.
У печки на лавке причитала бабушка, она раскачивалась вперёд и назад, смотрела в никуда, бессмысленно теребила край передника в руках и всё бормотала: «Не зря я сегодня во сне видела чёрную нитку, ох, не зря, ведь знала я, что это к беде». А Маша слышала это страшное слово «беда» и не могла понять, в чём же беда, что это такое страшное случилось. Отчего всё это произошло. Она подошла к бабушке и погладила её.
- Бабушка нет никакой беды. Не плач бабушка.
Маша стала рассматривать запчасти от разбитого проигрывателя и радостно заметила, что среди них есть очень и очень достойный материал для игр и конструирования. Она обрадовалась и побежала к Ваньке, позвать его играть вместе с «новыми» «игрушками». Ванька долго не соглашался, стоя надутым на крыльце своего дома, но, получив Машины заверения, что папа ушёл, и дома тихо, а на полу целая куча полезного материала, Ванька всё же последовал за ней. Маша с Ванькой пришли в дом и сели на пол вокруг разбитого проигрывателя, стали разбирать его по частям, спорили, кому что достанется, уступали друг другу, смеялись и дурачились. Мама с бабушкой сели в кухне и о чём-то тихо говорили, а папа так и не вернулся в тот день домой. А Маша, ковыряясь в разбитой коробке от проигрывателя, придумывала, куда можно применить эту ценную запчасть и напевала себе под нос: «Аквеееернисаш, аквеееернисаш».
Маша снова была счастлива.
Ей совсем было не жалко разбитой музыки, она уже забыла о том, что мама плакала, она была слишком мала, чтобы переживать об этом, она радовалась тому, что теперь у неё в арсенале куча разных мелочей. Когда она подрастёт то тоже станет плакать и волноваться, ей ещё так много предстоит в этой жизни тревог и горестей, бед, а сейчас… сейчас она не видит повода плакать. У неё всё хорошо. Она ещё не может понять проблем этих странных взрослых, не знает, зачем они сами себя огорчают, зачем сами себя доводят до слёз, злятся и кричат, ей их не понять. Ещё немного и сама она станет такой же – забудет о том, что жизнь дана для счастья и погрязнет в суете и мелких заботах, разучится громко смеяться, будет многого бояться, а сейчас…как хорошо, что у неё есть ещё несколько мгновений этой простой детской жизни.
А может…может, Маша никогда не забудет свою музыку, нет не ту, что звучит из проигрывателей и магнитофонов, радио и телевизоров, а ту, что ещё звучит в её детской душе всегда и везде, делая её счастливой отдаляя её от обычного мира пустой суеты и злости.