Московское метро приветствует вас

I
Город привык за несколько месяцев жары к снизившейся активности немногочисленных жителей, нагонял приятную зевоту и вселял желание полениться. Поездка в метро уже давно стала просто необходимостью сэкономить драгоценное, плавящееся (точно молочных шоколад) время. Отсутствие свежего воздуха в вагоне отзывается в уме всплеском красочных прилагательных и междометий, адресованных неопределенному лицу – виновнику всего происходящего. Ближе к центру. В вагон вваливаются ворчащие толстые тетки с большими цветастыми сумками и норовят задеть ими каждого. Распространяется приторный запах дешевых духов, вытравляющий и без того дефицитный воздух, которым еще можно было дышать. Потные мужики, удобно устроившиеся на сидении, потягивают теплое пиво и плотоядно пялятся на полураздетых девиц старшего школьного возраста. К духам примешивается запах едкого пота.
Остается только выскочить на ближайшей станции, прикрывая рот ладонью, и, как можно скорее очутившись на улице, вдохнуть полной грудью дивный, чуть прохладный букет – смеси выхлопных газов и еще нераспустившихся розочек немолодой продавщицы-дачницы. Все в равных пропорциях. Сигаретный дым – по вкусу. По дороге небольшими косяками курсируют высокомерного вида девушки, достойные обложки гламурно-глянцевого журнала. Готовим начинку: переработанное дерево следует фаршировать шмотками из бутиков, косметикой, советами психолога с липовым дипломом (гурману на заметку – психолога можно заменить выдержками с женских форумов) и последними сплетнями. Яркие и палевые, пастельные лоскуты на теле, грим актерки малого провинциального театра, начесы и шиньоны, создающие аллюзию на неудавшиеся портреты Екатерининской эпохи – так выглядит продвинутая москвичка! Куколка в кукольном мире, обрамленном кукольными идеями.
Ежишься от холода и, закутавшись собою, идешь дальше.

II
Я езжу в метро уже больше, чем дюжину лет. И уже больше, чем дюжину лет, я слышу механический, чуть скрипучий голос машины, сообщающий, что выход на Каширскую – справа.
Он справа уже больше, чем дюжину лет. Гораздо больше.
За все то время, что я езжу в метро, информация о выходе на Каширскую въелась в мой мозг настолько, что в напоминании он не нуждается. Мой рассудок не помутится, если я не услышу, куда мне стоит выйти на Каширской.
С детства в данной ситуации отсутствует выбор: двери слева просто не откроются.

Станция Каширская.
Платформа справа.

Скрипит.
В прошлом, настоящем и будущем – справа.
И голос металлической гусеницы не устанет мне об этом говорить. Хоть правило (дважды два – четыре) и усвоено.

…справа.

Справа.

III-IV
Когда холодно и дождливо, в метро хорошо.
Оно еще и очень полезно. В метро есть часы, и иногда мне кажется, что они более точны и надежны, чем самые хорошие швейцарские ходики. Да что там – даже лучше кремлевских!
Без часов в метро нельзя.
Пожалуй, если бы их там не было, то ездить можно было бы и на автобусе. Если бы в метро не было часов, мы бы и не знали, что на метро – быстрее (выше, сильнее!), нам бы показалось, что наши наручные тикалки притихли, умерли. А так – есть табло, есть доказательство, есть в р е м я .
Если в метро становится скучно, то можно просто стоять на платформе, переводя взгляд со своих стрелок на высвечивающиеся над туннелем цифры.
Так можно скоротать в р е м я .
Дождаться поезда, слиться и влиться с толпой в вагон, вынырнуть на нужной станции – и посмотреть на часы.
Прошло некоторое в р е м я .

Время в метро бывает двух типов: утренним и вечерним (если брать крайности). Или сонно-раздражительным и раздражительно усталым соответственно. Днем метро спит. Спит, похрапывая эскалаторами, причмокивая дверями и сопя колесами.
Утренний час-пик пробуждает во мне социопата.
Туповатое хамство, отдавленные ноги и амбре утреннего перегара неприятно щекочут органы чувств – будто кто-то упорно царапает стекло вашими же обгрызенными ногтями, приставив микрофон. Некузяво.
Вечером толпы я боюсь.
Излишняя динамика и агрессия подготавливают минное поле для человеческой психики: нервы играют расстроенным оркестром в чехарду (отсюда и нервные тики), толпа превращается в голодное стадо. Социофоб чувствует себя участником корриды, но отнюдь не быком.
Идешь быстрее, картинка сливается – и вновь в вагон. Лучше задремать либо уткнуться в книгу – лишь бы не видеть изможденных лиц, на которых отпечатываются все последствия работы-попойки.
Я же трезвенник.
Я не пью спаленной, горькой белой жизни пахотной лошади и оскалившейся собаки.
Выпархиваю на платформу, на лестницу, на улицу.
Позади – М.
Маяк.

V
Переезд от Коломенской до Автозаводской.
Когда из туннеля выезжаешь на улицу, точно рассветает. Первые секунды свет режет глаза и читать практически невозможно, но после привыкаешь. Дышать легче…
Забавный все-таки альянс представляют собой метрополитен и литература: в ожидании поезда, на станции, слова сливаются, и вокруг появляются пляшущие картинки – что-то вроде старого кино, совмещенного с анимэ. У героев редко бывают четкие черты лица – и дело отнюдь не в мастерстве автора, нет. Сколь бы тщательно и искусно он ни выписывал внешность персонажа, читатель упорно будет придавать ему что-то свое, отличительное. поэтому внешность, как правило, смазывается. Но, впрочем, это не играет особой роли.
Поезд выезжает на улицу, на стекле заметнее проступают дрожащие капельки. Был дождь. Он и сейчас моросит.
Картинка перемещается за окно. Есть такая вещица – живой пейзаж. Это рамка с двумя стеклами, между которыми находится цветной песок и мелкие камушки. Иногда и блестки. Песок пересыпается, если перевернуть рамку, и получается новая картинка.
Пахнуло свежестью.
Добавился привкус алкоголя и клопов. О чем-то заверещала продавщица, и захотелось спать, но сделать это мешал перезвон мобильных – люди точно сговорились поболтать одновременно.
Въезжаем в темноту, а там – у света – накрапывает тихий дождик…
И вновь картинки вьются вокруг, ограждают от внешнего мира.

VI
Прогулка по Пушкинской, выяснилось, что «Крокодил» стоит 100 рублей. Кусается.
Долго гуляла и долго искала Пушкиниста.
Нашла стену и белые неровные буквы – «С» и «У».
Супер, супруга, суверенитет, сургуч, сурьма, суббота/субботник, субмарина (желтая), субстанция, субъект, субтитры, сугроб, сувениры, суд, сударь, судорога, судьба, суета, суеверие, сукно, сума, сумасбродство, сумасшедший, суматоха, султан, сумерки, сумма, сумрак, суп, сундук, суфле, сухарь, суффикс, сухожилие, сушки, существо, существование, сущность или, наконец, судия?... Вряд ли.

Пушкинист нашелся – оказалось, свернула сначала не в ту сторону . Оставила последние 40 рублей на кассе.
Было б больше, был бы «Крокодил», а так – блокнот с Ван Гогом и обычная ручка. На «понтовую» денег не было.
Обычные ручки – они лучше всяких перьев Паркер. Писать ими можно везде и можно не следить за каллиграфичностью почерка. А дорогие, понтовые – слишком претенциозные. С ними в джинсах и футболке разную дребедень не попишешь.

Жарко. И горячую воду отключили. В метро хоть и нет Пушкиниста, зато ветерок… Прохлада.
Только очень уж много людей – бегут, шныряют, толкаются и хмуро сопят. Ни дать ни взять – обиженные ежики.
Рядом с лестницей-переходом есть выступ. Он чем-то напоминает тумбочку – только без дверей и ящиков.
На ней сидел студент, готовился, наверное. когда вернулась из Пушкиниста, от него, правда, только жестяная банка из-под пива осталась. Да и она позднее свалилась и укатилась в неизвестном направлении. К колонне либо рельсам.
Говорю же, ветерок, хорошо.
Жаль, конечно, что людей так много.