В интересах Революции. часть 1

 Посвящается несостоявшейся НБП – той, которой
 эта партия могла бы быть, но так и не стала

Бритый

 Антон был «совой», и оттого просыпаться по утрам было для него сущим мучением. Он специально устанавливал будильник минут на пятнадцать раньше положенного, чтобы после звонка иметь возможность еще некоторое время поваляться в постели.
 Сегодня подъем был особенно тяжелым – Антон допоздна дописывал статью для партийной газеты. Но делать было нечего, через сорок минут его ждала первая «пара» в университете. Как всегда, полежав несколько минут с закрытыми глазами и собравшись с силами, Антон одним рывком, чтобы не оставлять своей лени никаких шансов, подорвался с дивана, вставил в музыкальный центр кассету «Раммштайна», и стал делать зарядку под полившиеся из колонок металлические тоталитарные марши.
 Сначала, для разогрева, он проделал что-то наподобие ката собственного изобретения из каратэшных ударов и блоков, потом взялся за отжимания на кулаках и гантели. Антону надо было быть сильным, и даже не столько для себя, сколько для Национальной Революции, солдатом которой он являлся уже много лет. Быть сильным требовала от него Партия. Слабаки ей были не нужны, Партия отторгала таких.
 Антон пришел в Партию не сразу – в свое время, будучи подростком, он успел побывать в скинхэдах, причем скином был убежденным, «идейным», участвовал во многих рискованных акциях, и в одной из них даже заслужил белые шнурки.
 Больше всего в жизни Антон ненавидел буржуев, и его ненависть подпитывалась ежедневно, когда днем он смотрел на серую жизнь своих родителей – работяг, трудившихся всю свою жизнь за жалкую подачку, иначе назвать их нищенские зарплаты было нельзя, а вечером, выходя на улицу, видел проносящихся в блестящих иномарках холеных, толстомордых, довольных жизнью «новых русских». За счет чего они покупали эти иномарки, роскошь ночных клубов и вечеринок, отдых на теплых островах, дорогих ****ей, как не за счет рабского труда Антоновых родителей и миллионов других таких же безропотных работяг? А из всех буржуев Антон особенно ненавидел «черных», за то, что они приехали со своего юга специально для того, чтобы паразитировать на коренном населении, в число которого входили и его родители, и он сам, и теперь чувствовали себя здесь, на земле Антона и его предков полными хозяевами, ни во что не ставя местных, и не стесняясь называть их русским быдлом и баранами. А «родное» российское правительство, которое по всей логике должно было защищать интересы своего народа, давным-давно смотрело на все это сквозь пальцы. Это и привело Антона когда-то в дружные ряды скинов.
 Но чем больше он задумывался, тем больше приходило понимание того, что они с товарищами по движению занимаются какой-то мышиной возней. Ну пошустрят они еще какое-то время, побьют буржуйские «тачки», уконтрапупят еще пару-тройку «черных», а потом все равно рано или поздно попадутся в лапы доблестной милиции, и отправятся в тюрьмы, как отправились уже немало Антоновых друзей. А самое обидное, что родной земле от этого легче не станет, и никаких проблем не решит. Тачки буржуи купят новые, на место выбывших цунарэфов наедет еще сотня. Нет, тут надо, как в анекдоте, «всю систему менять». Так думал Антон, и каждый раз приходил к выводу, что по хорошему молодежным радикальным группировкам следует не размениваться на мелкий уличный террор, а объединяться и создавать силу, способную реально противостоять Системе и влиять на государственную политику, иначе ни национальной, ни социальной справедливости не добиться. А потом выяснилось, что такая сила уже существует. Антон как-то по случаю купил на одном из оппозиционных митингов газету «Выстрел» и узнал, что есть такая партия – Национал-Революционная. Он без промедления вступил в ее ряды, и с этого дня Партия стала для него всем – домом, семьей и смыслом бытия.
 Вступление в Партию совпало с большими изменениями в жизни Антона – он переехал жить отдельно от родителей в квартиру, оставленную умершей бабушкой, и поступил учиться в педагогический университет на истфак, на бюджетное отделение, разумеется - они каким-то чудом еще сохранялись в некоторых российских ВУЗах. Благо, он в свое время хорошо учился в школе.


 Ксению он встретил в перерыве между «парами» у стенда с информацией, где она усердно изучала расписание на будущую неделю. Подкравшись бесшумно сзади, Антон схватил ее двумя пальцами за шею, крикнув в ухо:
-А-а-ап!
 Ксения вздрогнула, повернулась и тут же расцвела в улыбке.
-Фу ты, Господи, как ты меня напугал, дурачок.
-Я не Господи, а всего лишь ваш верный поклонник, мадемуазель.
 Ксения любила Антона. Он был ее первым, и, как она утверждала, пока единственным мужчиной. В прошлом году, когда они учились на первом курсе, он, было дело, даже сам строил относительно Ксении какие-то планы на будущее, но потом быстро остыл и разочаровался. Ксенька была красивой, умненькой и хозяйственной девочкой, к тому же из «хорошей семьи» - ее папа владел несколькими продуктовыми магазинами, но не было в ней какого-то полета, который Антон больше всего ценил в людях, фантазии, чего-то такого, что «глазами не увидеть, словами не назвать». Он продолжал иногда спать с бывшей подругой, но больше по инерции, и не очень часто, чтобы не поваживать, а вот Ксения все никак не теряла надежды вернуть его обратно, и не скрывала этого.
-А какие планы у моей госпожи на сегодняшний вечер? – спросил Антон.
 Ксения встрепенулась.
-Да собрались вот с Риткой и Маринкой на открытие нового ночного клуба, «Асса» называется, уже билеты взяли. Там сегодня «Премьер-Министр» будет выступать. А хочешь – поехали с нами? Еще один билет я тебе достану.
-Да нет, меня «Премьер-Министр» не возбуждает, ты же знаешь, это не мой формат. Просто я хотел предложить провести вечер вдвоем, при свечах… Но если у тебя такие грандиозные планы, не осмеливаюсь их нарушать. Ну давай, пока, завтра увидимся. – Антон повернулся и направился в сторону своей аудитории, но Ксения догнала его и ухватила за рукав.
-Подожди! Давай, если ты хочешь, я не пойду на эту дурацкую презентацию. Мне, честно говоря, этот «Премьер-Министр» тоже не очень нравится.
-Нет, Ксень, не хочу, чтобы ты ломала себе планы и портила отдых из-за меня. Да и билет, надо думать, цены немалой. Встретимся как-нибудь в следующий раз.
-Да дело в том, что я все равно собиралась этот билет сдавать. Настроение у меня сегодня не концертное, дома хочется посидеть.
-А-а-а, ну тогда совсем другое дело. Давай я заеду к тебе после шести.
-А поточнее нельзя? Мне ведь надо знать, когда ужин начинать готовить, чтобы он горячий к твоему приходу был.
-Точнее сказать не могу. После занятий меня просили заехать родители, помочь по мелочам, и я не знаю, когда управлюсь. Держи ужин на плите.
 Антон чмокнул Ксению в щеку и пошел на «пару», насвистывая про себя мотивчик некогда дико модной песенки:
Налейте крови,
Бокалы синие пусты
Давайте выпьем
За обаяние борьбы
За идеалы
Мы их ковали на огне,
За ваших дочек
Которых я возьму себе
В интересах революции,
 В интересах револю-ци-и


 В сквере, на двух спаренных скамейках уже собрались десятка два молодых национал-революционеров, или, как их звали проще, нацревов – постоянно действующий актив Партии.
-Да смерть – подняв сжатый кулак поприветствовал Антон товарищей.
-Да смерть – ответили они нестройным хором и выброшенными вверх кулаками.
 Сегодня на собрании присутствовал сам руководитель, или, как его называли на партийном сленге, гауляйтер регионального отделения партии по прозвищу Карлос – всегда безукоризненно элегантно одетый мужчина лет тридцати, с пронизывающим взглядом льдисто-голубых глаз.
-Ну что, доделал статью? – первым делом спросил Карлос Антона.
-Вот! – Антон вытащил из внутреннего кармана куртки и протянул гауляйтеру исписанный от руки листок. Карлос быстро пробежал его глазами.
-Угу… Хорошо. Поставим в очередной номер.
 Речь на собрании сегодня шла в основном о недавней стычке партийцев с буржуйскими «бультерьерами», когда на пикет из трех человек у детского садика в центре города, выставленный Партией в знак протеста против переоборудования здания садика под казино, затеянное местным «новым русским» Мамедовым с благословения горадминистрации, напали пятеро амбалов. Они жестоко избили пикетчиков, девушке Светлане выбили зуб, а парней – Игоря и Коляна отправили в травматологию с множественными повреждениями и переломами. И хотя личности нападавших были установлены, да они собственно и не скрывались, милиция даже не почесалась, чтобы привлечь нападавших к ответственности.
-Антон, мы вот тут после собрания намереваемся Коляна с Игорьком в больнице навестить – подошла к нему Ирочка, одна из самых молодых девочек в партии, которая на последних собраниях стала бросать в сторону Антона, как он заметил, не совсем равнодушные взгляды. – Ты пойдешь с нами?
-Да нет, Ирка, сегодня я не могу. Давайте в следующий раз.
-Почему?
-Личную жизнь вот устраиваю.
 Ирочка надула губки, посмотрела на Антона с изумлением, будто видит его впервые, и пробормотав что-то вроде «партийных товарищей на личную жизнь променять…», отошла в сторону.
 Минут через сорок, обсудив все новости и наметив план действий на ближайшее время, основная часть партийцев отправилась в сторону ближайшей остановки – ехать в больницу, остальные тоже разошлись кто куда, и остались только Антон с Карлосом.
-Ну что, все по плану, как обговорено? – спросил Карлос.
-По плану – кивнул Антон, и, помолчав немного, спросил: - А что, серьезные бандюки?
-Да нет, шпана местная, быки. В охранном агентстве работают, а от Мамедова, видно, подработку взяли. Но прощать такие вещи, как ты сам понимаешь, нельзя, иначе Партия потеряет весь авторитет, как в народе, так и среди собственных членов. Ты же видишь, как все растеряны, несмотря на то, что храбрятся. Это ведь с каждым может случиться, если оставить произошедшее без последствий. Еще пара подобных случаев, и на будущем нашего партийного отделения можно будет ставить крест. Начнется разброд, побегут все кто куда. И правильно, между нами говоря, сделают, ибо что это за организация, которая не может постоять за своих членов. В общем, до Мамедова мы конечно еще доберемся со временем, а пока начнем с исполнителей, чтобы другим неповадно было. Ты готов?
 Антон молча поднял кулак.
-Отлично! Встреча с Серегой у тебя через полчаса. С Богом! Слава России! – отсалютовал Карлос.
-Слава России – ответил Антон, и они разошлись в разные стороны.


 Вместе с Серегой они в свое время проходили вступительное испытание при приеме в тайное боевое крыло Партии, когда будущие соратники повязывались кровью. Им тогда предстояло кончить двух барыг, торговавших на рынке меховыми шапками. Для Антона это не составило никакого труда, потому что он доподлинно знал, что эти барыги отлавливают на улицах собак и котов, и унося их в свою «мастерскую» в заброшенном строении на отшибе, снимают с несчастных животных шкуры живьем – по укоренившемуся в скорнячной среде заблуждению, шкурки, снятые с еще живых зверьков якобы выглядели лучше. А Антон очень любил животных. Всякий раз, когда он видел бездомных, голодных собак и кошек, сердце его буквально разрывалось от жалости. Если бы он только имел такую возможность, то приютил бы, обогрел и накормил их всех. Но возможностей хватало только на двух котов, подобранных им на улице.
 Поэтому, когда они вчетвером входили в «мастерскую», Антон чувствовал личную ненависть к барыгам, которая еще больше усилилась, когда он увидел их жирные хари с заплывшими жиром глазками, а на стене – несколько свежеснятых шкурок бедных зверьков.
 Один из барыг, что поздоровее, сразу же агрессивно пошел на возникших в дверном проеме нацревов со словами:
-Вы что тут, бля, забыли? А ну уебывайте отсюда на ***, пока я вас всех не поушибал!..
 Но вся агрессивность сразу прошла когда Антон достал из-за спины монтировку и врезал ей мужику по ключице, а потом сразу по колену. Сразу разбивать барыге голову он не стал специально, потому что хотел, чтобы ублюдок как следует расчувствовал вкус смерти, как чувствовали его все умерщвляемые им кошки и собачки. Но этот барыга сдох почти сразу, может быть, что больше от страха, чем от удавки, которую на него накинули, а вот со вторым пришлось помучиться, потому что удавливаться он никак не хотел. Уже и глаза у него вылезли из орбит, и все содержимое кишечника оказалось в штанах, распространяя невыносимую вонь, а барыга все хрипел и хрипел, так что поучаствовать в казни успели все.
 Антон потом долго ломал голову, зачем Партии понадобились жизни именно этих двух ханыжных мужиков, пусть и мерзавцев, но не больших, чем многие другие, пока Карлос в однажды порыве откровения не рассказал ему, почему он выбрал в жертвы именно их. Причина была проста – Карлос тоже очень любил животных и не терпел, когда их мучили. К тому же Карлос придерживался языческого взгляда на мир, и преклонялся перед природой и всем, что ей создано, так что действия двух уебков оскорбляли не только его гуманистические, но и, можно сказать, религиозные чувства. И за это им пришлось заплатить своими жизнями.
 На это раз задача была сложнее. В десять минут шестого Антон с Серегой заняли пост в подъезде, на площадке между третьим этажом и четвертым, на котором находилась квартира Быка, как они называли между собой потенциальную жертву. Натянув на глаза шапки-«пидорки» они изображали из себя подростков, завернувших в подъезд распить бутылку вина, стоящую тут же, на подоконнике. Содержимое бутылки было заранее заменено виноградным соком.
 По данным Карлоса Бык должен был сегодня закончить смену в пять часов, и следовательно, вот-вот появиться в подъезде – работал он недалеко от дома. Но проходила минута за минутой, а его все не было и не было.
 Антон, на которого Карлос возложил тактическое руководство этой акцией, решил: если не появится до половины седьмого, надо сворачиваться и переносить операцию на другой день, потому что ждать дальше было бессмысленно – мало ли куда может занести Быка после работы – с друзьями в кабак, к телке, или к Мамедову за новым поручением…
 Но он появился. Без десяти шесть. Бык выглядел именно так, как его описывали, спутать было невозможно – жирная стодесятикилограммовая туша, бритый затылок, туповато-наглый взгляд, золотая цепура с «акробатом», выпущенная поверх куртки… Переваливаясь с боку на бок он прошествовал мимо отвернувшихся к окну во двор нацревов, посмотрев на них с презрительно-брезгливым выражением, и, повернувшись к ним спиной, стал подниматься к своей квартире.
 Здесь важна была быстрота. Антон резко развернулся и выхватил из-под одежды увесистый металлический штырь. Если бы он был героем американского боевика, то непременно окликнул бы Быка, чтобы тот повернулся. Но здесь был не боевик, и не Олимпийские игры, поэтому нацрев просто врезал штырем Быку по его бритому, в складках, затылку. Удар был силен, но вырубился бандюк не сразу, а успел еще повернуться и посмотреть на нацревов угасающим взглядом, полным крайнего недоумения. Антон врезал еще, и только после этого амбал скопытился на ступеньки.
 Действовать следовало в темпе. Антон несколько раз припечатал железкой по ногам, стараясь по возможности раздробить коленные чашечки, потом по красным, полнокровным губам Быка, лишив его всех передних зубов – как верхних, так и нижних, и уступил место Сереге, который, наклонившись, медленно, по одному сладострастно переломал лежавшему кулем бандиту все пальцы сначала на правой, а потом, войдя во вкус, и на левой руке, а в довершение, перевернув незадачливого «бультерьера» лицом вниз, чтобы не задохнулся, подавившись хлеставшей из разбитых губ кровью или осколками зубов, несколько раз подпрыгнул у него на широком затылке.
 На этом экзекуцию решено было закончить. Можно сказать, что «бультерьеру» еще повезло. Сначала, когда Карлос с Боевым крылом только узнали об избиении пикетчиков, они сгоряча строили планы, выследив кого-либо из исполнителей, завалить его, выковырять у трупа глаза, и забить в череп несколько гвоздей, как в фильме «Хэллрейзер» – для вящего устрашения ему подобных, но потом, поостыв, решили пока до таких крайностей не доводить.
 Выйдя по одному из подъезда, исполнители акции ушли в разные стороны, дворами.


 Через двадцать минут Антон уже обнимал Ксению в прихожей ее квартиры, а еще минуты через три снимал с нее трусики. Теперь у него было что-то типа алиби. Вряд ли Ксения отметила по часам точное время, когда Антон пришел к ней, так что в случае чего вполне сможет подтвердить, что когда произошла акция, они находились вместе, у нее дома.
 Заснул Антон только поздно ночью, уставший и довольный. Национальная революция стала ближе еще на один день.


Стрелок


 Было уже половина первого ночи, когда в клуб «Асса» – любимое место ночного «отдыха» городских чиновников, преуспевающей буржуазии и бандитов, зашли еще двое посетителей – высокий молодой человек с «дипломатом» в руке, и девушка немного восточной внешности, брюнетистая и черноглазая. Фейс-контроль они прошли без проблем, да и какие претензии могли возникнуть к явному сотруднику преуспевающей фирмы, загулявшему после работы с подружкой, или с очень дорогой ****ью.
-Что в «дипломате»? – бросил охранник для порядка.
-Счета-фактуры – ответил парень. – Не успел вот завезти домой, а в машине оставить не могу – не дай Бог, с****ят, не рассчитаюсь. А что, у вас с «дипломатами» не пускают? Если так, то мы дальше пойдем.
-Да нет, что вы, все нормально, проходите – засуетился охранник, только что реверанс не сделал. – Уж извините, просто порядок такой. Времена неспокойные, чечены опять терактами грозят, теперь еще нацревы эти…
 Молодые люди зашли в зал и огляделись. Столики были заняты почти все, и за одним из них, совсем рядом со сценой восседал сам заместитель мэра Борис Геннадьевич Кричинский со сворой своих прихлебателей и оравой малолетних размалеванных девок.
 Молодой человек глазами показал спутнице на этот столик, та чуть заметно кивнула в ответ. Они заняли одно из немногих пустующих мест, недалеко от веселящегося вице-мэра, заказали бутылку «божоле», жаркое в горшочках и салат, и в ожидании стали внимать лабухам, кривляющимся на сцене в сопровождении «шоу-балета», состоящего сплошь из студенток института искусств, подрабатывающих в заведении танцами, а попутно проституцией.
 Через полчаса, когда заказ был принесен и уже съеден, молодой человек взглянул на часы и одними губами произнес:
-Пора.
 Девушка достала сотовый телефон и вышла из заведения, набирая на ходу номер – видимо, чтобы предстоящему разговору не мешала громкая музыка. Парень подождал ее минут десять, задумчиво теребя застежки своего сверхценнного «дипломата», затем, судя по всему, потеряв всякое терпение, отправился вслед за ней. «Дипломат» остался лежать на стуле.
-Скажите, а девушка, которая пришла со мной, сейчас не выходила? – спросил он у покосившегося в его сторону охранника.
-Да, она звонит с сотового там, на улице – махнул рукой в направлении двери тот.
 Парень вышел за дверь. Его спутницы там не было, но молодого человека это почему-то не удивило. Вместо того, чтобы озадачиться и начать искать, куда же делась подруга, он деловито, без спешки стал удаляться от сияющего неоном входа в клуб, совершенно забыв о «дипломате», о котором так переживал еще сорок минут назад.
 Когда он пересек освещенное пространство и скрылся в тени ближайшей семиэтажки, за его спиной гулко грохнуло, а из окон покинутого им клуба выплеснулись языки пламени вместе с какими-то обломками.
 Фальшивый сотрудник преуспевающей фирмы обернулся, не удержавшись от улыбки, и тут же перешел на бег. Бежал он быстро, по кошачьи бесшумно пересекая безлюдные дворы и пустынные в такое время суток улицы, и стараясь все время по возможности держаться в тени. Минут через десять он заскочил в темный подъезд одной из старых «хрущевок», поднялся по лестнице на пролет и замер, напряженно вглядываясь через стекло в ночную тьму. Через короткое время в темноте обозначился силуэт его потерявшейся спутницы, а еще через минуту в подъезде послышался стук ее каблучков.
 Парень бросился навстречу, обнял ее, оторвав от пола, и расцеловал, шепнув:
-Все получилось.
 После этого молодые люди поднялись по лестнице и позвонили в одну из квартир с до крайности обшарпанной дверью. Несмотря на столь поздний час, им тут же, без промедления открыл высокий пожилой человек в очках и посторонился, пропуская ночных гостей в квартиру. Осанка и подтянутость выдавали в нем бывшего военного.
 Оказавшись в квартире, девушка тут же устало рухнула на кресло, сняла с себя брюнетистый парик, вынула из глаз контактные линзы, и превратилась из роковой восточной обольстительницы в обычную русскую девчонку - русоволосую и сероглазую. Парень также преобразился почти до неузнаваемости, вынув из-за щек гримерные вставки, меняющие форму лица, и закончив тоже контактными линзами.
-Мы сделали это, Полковник - сказал он пожилому, завершив все эти процедуры. – Все как планировали, один в один.
 Он назвал старшего товарища Полковником не из фамильярности, просто в организации, к которой они оба принадлежали, было принято называть друг друга только по псевдонимам, и даже не всегда знали настоящие имена соратников. Тот, кого звали Полковником, оживился. Он ждал этих слов, просто не хотел первым приставать с расспросами.
-Спасибо – торжественно сказал он. – Разреши поблагодарить тебя, Стрелок, от имени всей Партии. И тебя тоже, конечно, Алиса – спохватившись, добавил Полковник. – Завтра утром о Боевом крыле услышит вся страна. Благодаря вам!
 Хозяин квартиры вышел в другую комнату, и вернулся оттуда с бутылкой коньяка.
-Давайте за победы – сказал он. – Алиса, девочка, будь добра, достань из серванта рюмки.
-Спасибо. Но мы собирались уходить – в нерешительности сказал Стрелок.
Полковник замахал рукой:
-Не может быть и речи. Все окрестности наверняка уже кишат ментами и шпиками ФСБ. Вы останетесь у меня до утра. Место есть, вторая комната полностью в вашем распоряжении.
 Ребят не пришлось долго уговаривать – им самим не очень хотелось уходить в ночь, да еще с перспективой нарваться на патруль. Они выпили по рюмке коньяка, закусили шоколадкой, предложенной гостеприимным хозяином, и, поблагодарив старика, отправились в соседнюю комнату.
 Как только Стрелок и Алиса оказались вдвоем, они переглянулись, и одновременно, ни говоря ни слова, потянулись друг к другу…
 ТАКОГО секса не было ни у него, ни у нее уже очень давно.


 Уходили из квартиры они рано утром, по одному. Сначала – Алиса, потом, выждав минут десять – Стрелок.
 Выйдя на улицу он прыгнул в переполненную по случаю часа пик маршрутку, проехал на ней несколько остановок, а выбравшись, направился к ближайшему телефону-автомату.
-Алло! Это редакция? – спросил Стрелок неожиданно густым басом, когда на другом конце провода взяли трубку. – Сегодня ночью был взорван ночной клуб «Асса». Ответственность за акцию берет на себя Боевое крыло Национал-Революционной партии. Мы официально заявляем, что отныне наша организация переходит к массовому террору, и теперь ни один враг народа не будет чувствовать себя в безопасности!
 Произнеся эту короткую тираду и не став вдаваться в дальнейшие разъяснения, которых требовали от него на том конце провода, Стрелок бросил трубку на рычаги, вышел из будки, нырнул в толпу спешащих на работу людей и растворился в ней.

***

 Работать юрисконсультом в муниципальном коммунальном предприятии для молодого человека – дело само по себе довольно муторное и занудное, но больше всего Пашку Герасимова в его работе напрягала даже не неизбежная бумажно-бюрократическая волокита, а то, что ему приходилось делить кабинет с пожилой, глупой, а что хуже всего – невыносимо болтливой теткой – главным бухгалтером. Вот и сейчас главбухша трещала без умолку, вызывая у Пашки холодное раздражение. И конца этому треску видно не было, благо повод для трепа появился роскошный – вчерашний теракт в ночном клубе.
-Слышал, Паша, что эти изверги опять сотворили? – такими словами встретила его Галина Семеновна (так звали главбухшу), едва он только зашел утром в кабинет. – Целый клуб взорвали! Вице-мэр наш погиб. А какой человек был! Помнишь, как он америкашкам нос утер?
 Павел конечно помнил – этот случай уже стал притчей во языцех, передаваясь из уст в уста, как легенда. Когда Борис Геннадьевич Кричинский летел в США на чемпионат мира по футболу в самолете американской авиакомпании, и увидел в салоне предупреждение: «НО СМОКИНГ. Штраф – 2000 долларов», он тут же демонстративно достал сигарету и закурил, положив предварительно перед собой требуемую сумму наличными. Этот славный поступок попал во все желтые газеты, вызвав массу восторгов, а также породив множество эпигонов и подражателей. Убиенный вице-мэр мог позволить себе этот маленький выебон, он занимался самым прибыльным видом бизнеса в современной России – крышевал этнические преступные группировки.
-Говорят, что это мафия нашего Геннадича убила, а свалили все на ривалюцию – продолжала заливаться Галина Семеновна. – А ты как думаешь, Паша?
 Пашка буркнул, что не имеет на этот счет никакого мнения, уселся на свое рабочее место и включил компьютер.
 «Теперь до вечера не успокоится, старое быдло» – подумал про себя он с особенно сильной неприязнью к соседке по кабинету.
 На экране показалась заставка, и Павел, раскрыв сброшенный на днях из Интернета файл с работами классика современного неоязычества Доброслава, погрузился в чтение, стараясь не обращать внимания на причитания Семеновны:
-Какой ужас… Куда страна катится…
 Доброслав писал короткими, рублеными афоризмами:
«Заботься лишь о том, чтобы согласовывать свои поступки со своими убеждениями. Человек гибнет, когда вступает в сделку с совестью. Угрызения совести в самом прямом смысле наносят незаживающие раны внутренней сущности человека.
Будь честен наедине с собой. Честность делает человека цельным. Когда человек думает, говорит и делает одно и то же, то его силы утраиваются.
Честолюбие — не порок, ибо оно естественно, бескорыстно и великодушно. Но остерегайся тщеславия: оно тщедушно, завистливо и опустошительно. Слава бежит от того, кто её домогается, и сама отдаётся тому, кто перед ней не заискивает.
Старайся всегда быть самим собой: БЫТЬ, а не казаться. Играй только самого себя. Только так Ты созидаешь своё самоценное, самобытное Я, только так Ты творишь собственно БЫТИЕ, а не исчезаешь в жалком прозябании.
Созидай себя ежеминутно; действуй всегда так, чтобы в каждом Твоём поступке проявлялось именно Твоё неповторимое, своенравное, дерзновенное Я. Всякое лицемерие, соглашательство, приспособленчество и прочая христианщина разъедают Твою собственную сущность как ржа железо.
Осуществить подвиг, ставший целью, или цель, ставшую подвигом, значит осуществиться самому в этом мире, состояться в своём судьбоносном самовыражении. Только тот, кто, презрев житейское "благоразумие", одержим одной Идеей — увидит Победу»...
 Дверь кабинета скрипнула, и в образовавшуюся щель просунулось землисто-серое, морщинистое лицо мужика с явными следами недавнего запоя и набрякшими мешками под глазами.
-Я это… самое… насчет мирового соглашения – не без труда исторгло связную фразу лицо.
 Пашка сделал приглашающий жест, вспоминая мужика – у того две недели назад в результате затопления из верхней квартиры был попорчен ковер, и сгорел от попадания воды телевизор. Для мужика этот инцидент обернулся к великой выгоде, потому что так называемый ковер больше напоминал половую тряпку гипертрофированных размеров, а телевизор все равно был при последнем издыхании. Пашка сам видел – он присутствовал как представитель коммунального управления при осмотре пострадавшей квартиры, когда составляли протокол и вычисляли сумму ущерба, но возражать не стал, так как деньги были не его, а муниципальные, и им все равно суждено было быть спизженными каким-нибудь Кричинским. Впрочем нет, Кричинский уже ничего не с****ит, разве что только ключ от рая у святого Петра, но «свято место не бывает в пустоте» – что-что, а с****ить казенные деньги у нас всегда найдется кому. Хотя бы тому же директору Пашкиного предприятия. Так пусть уж лучше побольше достанется полунищему мужику. Но впрочем, и ему эти деньги вряд ли пойдут особо на пользу, если только не считать таковой еще энное количество выпитых баттлов горячительного - со скепсисом глядя на сизый нос мужика, думал Пашка.
 Он вывел на экран стандартный текст, быстро вставил в него нужные данные, распечатал в трех экземплярах и понес на подпись директору.
 Директором предприятия был колоритный армянин, который когда-то, в незапамятные времена, торговал мандаринами на рынке, потом переквалифицировался в прорабы, а два года назад, при помощи земляков, давно и прочно обосновавшихся в областном управлении жилищно-коммунального хозяйства, возглавил коммунальную службу целого городского района, и по слухам, метил еще выше.
 За время двухлетнего непосильного труда на ниве коммунального обслуживания населения Тигран Артурович построил себе трехэтажный коттеджик недалеко от центра города, купил дачу и пересел с «жигуля» на БМВ, да не какой-нибудь там чермет с германской свалки, а новенький, из автосалона.
 Причину такого неожиданного роста благосостояния Тиграна Артуровича Пашка наглядно уяснил, когда случай занес его в одну из пятиэтажек, на ремонт подъездов которых согласно случайно попавшимся ему на глаза сметам выделялись такие суммы, что наверное, можно было бы выложить эти подъезды мозаикой из полудрагоценных камней в стиле позднего соцреализма, и вставить в окна готические витражи. В реале же весь ремонт заключался в жиденькой побелке. Куда делась разница между стоимостью гипотетических витражей и несколькими килограммами мела, догадаться было несложно.
 Тигран Артурович разговаривал по телефону:
-…Могу прэдложит в залог под крэдыт наш автопарк… что?.. Харашо. Прысылайтэ ацэнщиков.
 Директор положил трубку и обратил внимание на Пашку.
-Что хотэл, Паша?
 Пашка подошел и положил мировые соглашения на стол перед начальником.
-Оны нас по мыру пустят, быляд! – заохал директор, читая документ. – И что, нычего нэлзя было сдэлат, чтобы нэ платыт?
-Нельзя, Тигран Артуровиич – сказал Пашка скорбно. – Иначе он подал бы иск в суд, и мы кроме этой суммы выплатили бы еще и судебные издержки немалые. Дело проигрышное. Затопление по нашему недосмотру произошло, это факт, тут не поспоришь.
-Паша, разберыс, кто выноват и далажы. Я у ных из зарплаты вычту – мрачно сказал директор, подписывая соглашения.
 Пашка кивнул и, забрав бумаги со стола, вышел. Вернувшись к себе, он вручил один экземпляр соглашения Галине Семеновне – для бухгалтерии, другой сунул в свой рабочий архив, а третий вручил мужику вместе с ксерокопией акта о материальном ущербе. Мужик часто-часто закивал принимая документы и забормотал:
-Спаси Христос, спаси Христос… А скажите, сейчас можно будет получить?
-Сейчас нет – отрезал Пашка. – Получите почтовым переводом. Вам придет извещение.
-А это… Нельзя ли малость все же сейчас? В счет перевода? Здоровье поправить.
-Нельзя. Деньги вам не я буду переводить, а бухгалтерия. Так что до свидания.
-А…
-До свидания! – не терпящим возражений голосом повторил Павел.
 Выпроводив наконец назойливого мужика, Пашка зевнул (Галина Семеновна не преминула заметить: «Опять не выспался? По девкам, наверное, много бегаешь? Жениться тебе пора»), и вернулся к Доброславу:
«Степень способности человека самозабвенно жить одним чувством, одной мечтой, есть мерило его духовности. Лишь тот, кто может пламенно ненавидеть, может и пламенно любить.
Гори ярко. Пагубна не молниеносная вспышка гнева, а затаённое злорадство. Теплохладные и кислосладкие обречены на небытие, ибо они не возвысились до самоотверженного служения Свету. Серая посредственность, тлеющая пеплом равнодушия, всегда смертна.
Тот, кто живёт в согласии со всеми, тот не в согласии с собою. Если у Тебя нет врагов, значит нет твёрдых убеждений. Но умей выбирать себе врагов и не стреляй из пушки по воробьям. Проявлять мстительность подчас всё равно, как лягнуть осла за то, что он лягнул Тебя. Не забывай, однако, что поить змею молоком — только копить в ней яд.
Не шути с шутом, не откровенничай с пошляком, не панибратствуй со всякой сволочью, дабы она не сочла Тебя равным себе. Не делись ни с кем своей слабостью: от одностороннего разоружения Ты ослабеешь вдвойне.
Не унижайся до оправданий перед подонками, когда споткнёшься: лишь тот не падает, кто никогда не взбирался вверх. Древние говорили, что орёл до кур может спускаться, но курам до орла никогда не подняться.
Будь вежлив, но сдерживай свою учтивость: хамы этого не понимают и принимают за угодливость. Будь верным себе: величайшее утешение — иметь опору в самом себе и не знать предательства. Хулу, изрыгаемую на Тебя негодяем, воспринимай как ту же похвалу.
Живи полнокровно, как и подобает Язычнику. Наслаждайся естественными радостями жизни. Наслаждение само по себе ни нравственно, ни безнравственно. Но если влечение к наслаждению побеждает в человеке волю к самоутверждению, то он гибнет.
Будь праведен, но помни: правда не в том, чтобы разоблачать чужие тайны и обнажать чужие язвы. Если ты скажешь горбатому, что он урод, это тоже будет правда, но она не сделает тебе чести.
Обуздывай свою речь, жесты и побуждения. Самоограничение в бесплодном мыслеблудии даёт огромный запас духовных сил. Никогда не говори об отсутствующем того, чего не скажешь ему в глаза.
Будь силён и справедлив. Только у сильных и мужественных вырабатываются великие добродетели
Жизнь человека бессмысленна и пропаща, если она не одушевлена благородными устремлениями к Запредельному. Смысл бытия достигается тем, что в основу его кладутся Идеи, а не потребности. Личность могут пережить только СВЕРХЛИЧНОСТНЫЕ, вневременные духовные порывы. Если человек не обрёл бессмертия при жизни, он обречён на растворение в земных стихиях»...


 Обедать Пашка ходил в рабочую столовую – он не был снобом, а ездить каждый раз в обеденный перерыв домой было далеко, да и лень.
 В углу столовой громко работал телевизор, из которого бойко неслись рекламные слоганы:
 «Голден леди. Лучшая подруга».
 «Йогурт «Чудо». Возьми чудо с собой».
 «Внешторгбанк. Энергия успеха».
 Пашка расправился с супом и перешел ко второму, когда в столовую зашла Юлия, зеленоглазая красавица, работающая диспетчером аварийных вызовов, и направилась к его столу. У Пашки когда-то был с ней непродолжительный, но яркий роман, трансформировавшийся потом, как это ни странно, в простую взаимную симпатию и крепкую дружбу. Обычно, если мужчины и женщины не отправляются после романов такой головокружительной интенсивности под венец, то становятся смертельными врагами, но Павел с Юлей ухитрились не только сохранить теплые отношения, но и быть теперь друг для друга как бы конфидентами и советчиками в сердечных делах, и даже продолжали делить изредка постель, благо, узами Гименея ни он, ни она себя еще не связали.
-Привет! – пропела Юлька, подходя ближе.
-Привет, Юля. Отлично выглядишь, как всегда – отозвался Пашка.
-Павел, ты становишься банален в своих комплиментах.
-А что делать, если не существует слов, чтобы по достоинству описать несравненную красоту моей королевы!
 Оба рассмеялись. Юля ненадолго отошла к стойке и вернулась с подносом.
-Юль, а у тебя сегодня на вечер никаких свиданий не запланировано? – спросил Пашка.
-Пока нет, а что?
-Давай с тобой сходим куда-нибудь в кафе, пива попьем?
-А не боишься, что нацревы кафе подорвут вместе с нами, как вчера «Ассу»? Говорят, они массовый террор объявили.
-Нет, Юля, со мной не подорвут.
-Почему это с тобой не подорвут?
-Потому что тот, кому суждено быть повешенным, не взорвется.
 Они опять рассмеялись.


 Когда Пашка вернулся к себе в кабинет, до конца обеденного перерыва оставалось еще минут пятнадцать. Галины Семеновны пока не было, и пользуясь этим, Пашка решил послушать музыку. Он вывел на экран «Винамп», включил его, не став перегружать трэк-лист, и откинулся на стуле, как в кресле. Колонки ожили и зазвучали низким голосом Егора Летова:
…Головы брюхатые идеями, гробами,
Вселенные, забитые кретинами, рабами
*** на все на это, и в небо по трубе,
*** на все на это, и в небо по трубе…

 
 В кафе царил уютный приглушенный полумрак и звучала легкая, ненавязчивая музыка. Так же непринужденно текла беседа, плавно перетекая с одной темы на другую. Юля пила вино, а Пашка налегал на пиво. После третьей кружки он отравился в туалет отлить, а когда возвращался, заметил краем глаза, что одна из двух девчонок, сидящих за столиком недалеко от входа пристально, не отрываясь, смотрит на него. Что-то в ее внешности было неуловимо знакомо, и присмотревшись лучше, напрягая память и фантазию, Пашка узнал ее. Ну конечно, бывшая одноклассница Ирка Титова, которую он не видел уже лет восемь – с тех пор, как та ушла из девятого класса в техникум. Изменившаяся почти до неузнаваемости, потолстевшая, но все равно та самая Ирка! Видимо, она тоже сомневалась – Пашку ли видит перед собой.
-Привет, Иринка – бросил Пашка, проходя мимо.
-Па-а-а-шка-а-а!!! Неужели ты?! – одноклассница, чуть не опрокинув свой столик с наполовину опорожненным графином водки, подорвалась к нему и повисла на шее. Она была уже изрядно подшафе.
-Здравствуй, здравствуй! Какая встреча
-Ты где сидишь? О! А это что – твоя жена? А кто? А к вам присесть можно? – засыпала его вопросами Ирина, и не дожидаясь положительного ответа, махнула своей подруге – крупной длинноволосой брюнетке несколько вульгарного вида:
-Я тут одноклассника встретила, пойдем с нами!
 Через минуту обе девицы со своим недопитым графином оказались за их с Юлей столом.
 Пашка объяснил ситуацию и познакомил девушек.
-Ну расскажи, как у тебя дела, Иринка – спросил Пашка, когда церемонии были окончены. – Как семейная жизнь? Я слышал, ты почти сразу после школы замуж вышла за этого своего жениха, который в одиннадцатом классе учился?
-И вышла, Паша, и развелась давно уже. И еще раз успела то же самое повторить.
-Что, неудачные экземпляры попадались? – сочувственно поинтересовался Пашка.
-Да где их взять, удачных? Все, кто ни попадались, или пропойцы законченные, или хлюпики, рас****яи, как второй мой муж, школьный учитель, бля. Ну сам посуди, разве учитель может на свою зарплату семью обеспечить? Так что приходилось мне наёбывать и за бабу, и за мужика, а он только на шее сидел, да книжки читал умные…
 Пашка отметил про себя, что Ирка стала еще более вульгарной, чем была в школе.
-Ну, за успехи в личной жизни – приподнял он свой бокал.
-Да, измельчали русские мужики, выродились – продолжала свой монолог Ирина, хлопнув рюмку. - Ну ничего, я сейчас с азербайджанцем в гражданском браке живу. Вот это мужик настоящий, работящий, богатый, вместо того, чтобы пить или впустую умничать, занимается настоящим делом – торгует на рынке, и деньги домой носит.
-И детей твоих в том же духе воспитывает? – с едва уловимой иронией спросил Пашка.
-Не-а, детей я мужьям оставила. Это их работа, вот пусть с ними и ебутся теперь, как хотят. Сами хотели.
 Ирина не заметила, как взгляд, которым смотрел на нее Пашка изменился, став холодновато-отстраненным, будто он смотрел не на бывшую одноклассницу, а на заспиртованного эмбриона с патологией, и продолжала разливаться:
-Одно только плохо, приходится всех его родственников обстирывать, они все у нас живут, и готовить на них на всех. Если бы не это, да еще руки бы не распускал – вообще, золото был бы, а не мужик.
-Бьет – значит любит – низким, хриплым голосом сказала Иринина подруга. - Главное, чтобы деньги приносил.
 Пашку уже стала напрягать эта пустопорожняя беседа. Поймав Юлин взгляд, он сделал легкое движение головой в сторону дверей. Та едва заметно кивнула.
 Посидев еще немного, они встали, сославшись на неотложные дела, расплатились и вышли на улицу.
-Н-да, ну и тварь эта твоя азеровская подстилка – выдохнула скопившееся раздражение Юлька.
-Согласен. Только она такая же моя, как и твоя. Ну, давай не будем о плохом. Куда сейчас – ко мне или к тебе?..

***
 
 Боевое, нелегальное крыло Национал-Революционной партии, предназначенное для индивидуального, а теперь уже, в свете последних событий, и массового террора, строилось по классической схеме – ячейками по пять человек, которые знали только друг друга, да еще своего куратора, ставившего конкретные задачи и координировавшего их действия с другими звеньями. Ну и еще хозяев конспиративных квартир, например, Полковника, но это не в счет. Так что попадись кто-нибудь из рядовых членов Боевого крыла в лапы ментов или фээсбэшников, и даже сломайся под пытками, он все равно не смог бы выдать никого, кроме членов своей пятерки, и рассказать что-то такое, что могло бы поставить под удар всю организацию.
 Члены Боевого крыла из разных ячеек могли сталкиваться со своими соратниками в городском общественном транспорте, вместе работать или даже жить в соседних квартирах, захаживая друг к другу в гости на рюмку чаю, но при этом не знать, что перед ними – товарищ по борьбе. Болтливых в Боевом крыле не было. Все знали, что болтливость – первый и самый страшный грех городского партизана. И даже не столько из учебника Маригеллы, сколько из слишком богатого горького опыта организации.
 Для внепланового экстренного сбора пятерки была предусмотрена целая система условных сигналов, которые для каждого из бойцов были свои, индивидуальные.
 Полученное Стрелком на мобильный СМС-сообщение с сервера, которое гласило: «Ваше предложение рассматривается. Ответ дадим завтра в 6. Комаров.» означало, что сбор был назначен на конспиративной квартире в одном из спальных районов на 10 вечера. Выбравшись из маршрутки за две остановки до нужного места, Стрелок на всякий случай проверился на предмет отсутствия «хвоста», и все равно прибыл на «точку» с большим временным запасом. Вообще для экстренного сбора отводилось 3 часа, а Стрелок уложился в полтора.
 Куратор его пятерки, Карлос был на месте, а также там же уже находились Алиса и неформальный лидер их боевого звена – Дракула, получивший свое прозвище за то, что когда воевал в Чечне, посадил на кол плененного мелкого полевого командира. Впрочем, у него было на то смягчающее обстоятельство – погибший накануне в бою с группой этого командира друг, и дело было благополучно замято, но службу Дракуле пришлось все-таки оставить. Впрочем, случись на тот момент чуть другой политический расклад, и его вполне могли бы принести в жертву, как полковника Буданова. Процесс над Будановым, кстати, и был одной из многочисленных причин, по которым бывший капитан спецназа пришел в Революцию.
 В течение получаса подтянулись и остальные бойцы – Антон по прозвищу «Бритый» из бывших скинхэдов, и последним – Аркан, прозванный так в честь своего кумира – вождя сербских «тигров».
 Алиса сделала всем по чашке кофе, после чего слово взял собравший их Карлос.
-Я начну с плохой новости – сказал он. – Наша организация понесла потерю. В тюрьме скончался член Партии Денис Соловьев, который был в числе схваченных неделю назад по подозрению в причастности к взрыву в «Ассе». Давайте, как это ни банально, почтим его память минутой молчания.
 Все собравшиеся немного помолчали, глядя в пол. Карлос продолжил:
-К счастью, в сети ментов и спецслужб не попал ни один член Боевого крыла, что говорит о том, что уровень нашей подготовки и конспирации значительно повысился по сравнению с прошлыми акциями, не могу это не отметить. Но простые члены Партии и Сопротивления, оказавшиеся в лапах жандармов, подвергаются ежедневным пыткам и избиениям. Из-за этого и умер Денис. У него не выдержало сердце, когда ему на голову надели противогаз и перекрыли доступ воздуха. Мы знаем это совершенно точно, хотя официально причина смерти – сердечная недостаточность. Приказ пытать задержанных отдал заместитель начальника РОВД майор Анвар Мамедов.
-Подожди, Карлос, это не того Мамедова случайно родственник, владельца казино, которого наши ребята кончили в прошлом году? – прервал куратора Бритый.
 Вообще-то перебивать куратора, когда тот говорил, было не принято, но Бритый был на особом счету – кроме работы в Боевом крыле, он занимался идеологией – писал под разными псевдонимами очень толковые статьи в партийные газеты, и оттого ему, как личности творческой, и поэтому немного безалаберной, прощались некоторые фривольности.
-Того самого, Бритый – кивнул Карлос. – Их в свое время целый клан сюда перебрался. Приехал один, еще в конце восьмидесятых из Баку, устроился удобно, потом потянул за собой родственников, друзей, просто знакомых. Те в свою очередь – своих, и так в геометрической прогрессии. Так что теперь Мамедовы у нас есть и в милиции, и в прокуратуре, и в бизнесе. А также Мурадовы, Пашаевы, Гасановы… Так что *** их подкопаешь. Русским бы у них сплоченности поучиться. Но мы отвлеклись. Так какие предложения будут по майору Мамедову?
-А что тут предлагать – мрачно бросил Стрелок. – Валить надо. Чтобы другим неповадно было.
Карлос кивнул:
-Иного ответа я и не ждал. Ну что же. Инициатива, как известно, наказуема исполнением. Поручаю акцию возмездия вашей пятерке.
-А план разработан, или нам заняться самим? – хищно спросил Дракула.
-План уже есть. Смотрите внимательно сюда – он придвинул к себе лежащую на столе карту города. – В четверг Мамедов поедет с инспекцией в один из областных райцентров. Только не спрашивайте, откуда мне это известно, но сведения абсолютно точные. Возвращается из таких поездок он всегда поздно. Дорога оттуда в город ведет только одна, вот эта…
 Заговорщики склонились над картой.

***

 Среди работников Пашкиного предприятия уже давно ходили смутные тревожные слухи о грядущей реорганизации и массовых сокращениях. Якобы большинство функций предприятия решено было передать частникам. Но по большому счету никто в эти слухи до конца не верил. Просто потому, что верить не хотелось.
 Но вот гром грянул, и ночные кошмары работяг обрели реальность. Тигран Артурович с утра вызвал Пашку к себе, и отдал распоряжение отправляться на участок, чтобы уведомить рабочих о грядущем через два месяца сокращении, как того требовал закон, под расписку. Из более чем ста тридцати рабочих мест, предусмотренных по штатному расписанию, должно было остаться всего 43, включая в это число и конторских работников.
 Пашка, взяв с собой Юлию, которую пришлось специально отпрашивать из диспетчерской, и одну из бухгалтеров, отправился нести работягам черную весть. Мастеров участка заранее предупредили по телефону, чтобы они организовали общее собрание.
 Как Пашка и ожидал, его короткое выступление вызвало бурю эмоций. Некоторые рабочие посерели лицом и поникли, другие наоборот, впали в буйство и стали шумно возмущаться.
-Да что же вы делаете – громче всех выступал молодой парень в синей спецовке, бригадир сантехников. – У всех же здесь семьи, дети. Мы-то, кто помоложе, еще работу себе найдем, а те, кому год или два до пенсии осталось – им куда? Их же теперь никто не возьмет.
 Остальные вторили ему нестройным хором.
 Пашка выжидательно молчал. Он знал, что когда первый шок пройдет и эмоции будут выплеснуты, страсти утихнут, и процесс опять можно будет брать под свой контроль. Такое уж неистребимое свойство у русского мужика. Главное здесь – суметь немного выждать.
-Зачем Аветисян нашу работу частникам передает? – рассудительно говорил другой мужик, пожилой. – Добро бы еще мы не справлялись или плохо работали, а то ведь все делаем как надо, жильцы довольны. Ну что вам еще надо? Ну хотите – мы десять часов будем работать вместо восьми. За те же деньги будем. Скажите, мужики?
 Мужики вразнобой подтвердили – да, будем, на все согласны, только не сокращайте.
-Да не нужно Аветисяну, чтобы мы лучше работали – вдруг подал голос плюгавый мужичонка с залысинами, который до того потерянно молчал. – Просто это он хочет нашу работу армянским шарашкам передать, своим родственникам, да землякам. Я точно знаю. Он же всю свою родню вместе с соседями вывез из Армении под это дело, мне сеструха говорила.
-А она откуда знает? – неожиданно заинтересовался Пашка., прервав свое каменное молчание.
-Она в нотариальной конторе секретарем работает, вся купля-продажа через нее проходит. А эти Аветисяны целый поселок на окраине скупили, весь аул их к нам переехал.
 В этнографии мужичонка был явно не силен.
 Опять поднялась волна ропота, но уже значительно глуше, без прежнего задора, скорее наоборот – с прорезавшимися нотками безнадежности. Пашка почувствовал, что благоприятное время для его миссии настало, и возвысил голос:
-Я не знаю, как обстоит дело на самом деле. Я просто получил поручение уведомить вас о сокращении, и собрать ваши подписи под уведомлением, и я должен это сделать. Если кто-то из вас откажется их ставить, то ничего этим не изменит. В таком случае я просто составляю акт об отказе от подписи, два свидетеля его подписывают – Пашка кивнул в сторону стоящих рядом девушек. – А вы своим упрямством сделаете хуже только себе.
 Что именно работяги сделают для себя хуже, отказавшись от подписи, Пашка не знал и сам, но смутная угроза от представителя администрации как всегда подействовала безотказно, и когда он гаркнул:
-Не задерживайте! Начинаю вызывать по алфавиту!.. – сначала стали подходить те, чьи фамилии прозвучали, а потом работяги сами выстроились в кривую очередь – быстрее выполнить процедуру, и заняться своей работой.
 С участка Пашка с Юлей, отпустив бухгалтера на обед домой, отправились прямо в столовую. Пашка посетовал, что к рациону нельзя заказать граммов сто водочки. Юлька поддержала его.
 Телевизор как всегда работал на полную мощность, изрыгая потоки рекламы:
 «Баунти. Райское наслаждение».
 «Вестерн Юнион. Денежные переводы».
 «Нокиа. Новое поколение свободы».
-Тебе их не жаль? – спросила Юля, покончив с супом и приступая ко второму. – Я имею в виду наших рабочих.
-В сущности, в том, что сейчас творится, никто не виноват, кроме них самих – ответил Пашка. – Эти люди просрали свое Ватерлоо уже давно – когда всем стадом проголосовали за Ельцина, когда проглотили либерализацию цен, когда утерлись после приватизации, а после всего еще и выбрали официального преемника этой пьяной свиньи. Власть имущие теперь твердо знают, что можно чморить их, ничего не опасаясь. Так что, как говорится, нечего на зеркало пенять.

 Но история с сокращением, вопреки твердой уверенности Пашки, на этом не закончилась. Работяги преподнесли сюрприз – после обеда они всем участком пришли к конторе протестовать против сокращения, угрожая в противном случае общей забастовкой с завтрашнего дня, череватой мгновенным развалом всего коммунального обслуживания, заявлениями в прокуратуру, и отдельно – карами Божьими.
 Толпа осталась ждать на улице, а в кабинет к Аветисяну с требованиями остановить реорганизацию отправились двое парламентеров – тот самый молодой парень в синей спецовке, который шумел громче всех, и с ним другой, постарше. Перепуганный Тигран Артурович вызвал по внутреннему телефону Пашку, и пока тот объяснял рабочим, что за саботаж они ответят по всей строгости закона, заявления в прокуратуру ничего не дадут, а Бога все равно нет, потрясал поднятым к небесам указательным пальцем.
-Что же ты хачовские интересы отстаиваешь? Какой же ты после этого русский, бля? – не выдержал тот, что постарше.
-Не надо ставить национальный вопрос – каменным голосом сказал Пашка.
 Парень в синей спецовке дернул своего старшего товарища за рукав и твердо сказал:
-В общем, так. Если вы сейчас же не примете решение об отмене реорганизации и не дадите рабочим письменные гарантии, то завтра мы не выходим на работу. Все! И плевать нам на ответственность, хуже уже все равно не будет. А если прокуратура на наши требования забьет, мы голодовку объявим. И трассу перекроем, если надо будет.
-Мнэ надо позвоныт началству, согласоват кое-что – заявил директор. – падаждытэ на улице, я сообщу вам рэзултат.
 Когда дверь за парламентерами закрылась, он севшим голосом сказал:
-Можэш быть свободэн, Паша – а сам негнущимся пальцем стал набирать номер телефона.
 Минут через десять у конторы лихо затормозили две иномарки, и из них высыпали здоровенные чернявые, горбоносые амбалы. Они подошли к выскочившему навстречу, на ступеньки Аветисяну, посоветовались о чем-то с ним, поглядывая на собравшихся рабочих, потом решительно направились к толпе, выдернули из нее парня в синей спецовке и его старшего товарища, ударили их несколько раз, и затолкали в машину, что-то высокомерно бросив при этом остальным. Парень отбивался от ударов и кричал:
-Ну что же вы смотрите! Вас же больше! Бейте их!
 Но толпа нервно курила, переминаясь с ноги на ногу, и прятала глаза, рассматривая грязь под ногами.
 За всем этим наблюдал из окна своего кабинета Пашка, под кудахтанье Галины Семеновны: «Так их, так их, ишь чего – бунтовать удумали против начальства», и на его скулах играли желваки.

***

 Майор Анвар Мамедов с двумя своими сотрудниками возвращались из инспекционной поездки уже за полночь. Подопечные из районного ОВД устроили все по высшему разряду – и стол, и сауну с девочками. Блондинками, которых Анвар Хасанович особенно любил.
 На въезде в город за «Мерседесом» Мамедова пристроился старенький, замызганный «Москвич». Он некоторое время плелся, как и положено, в хвосте, но потом решил обогнать «мерс», и на ближайшем повороте сделал это, слегка «подрезав» иномарку, не имевшую никаких знаков, говорящих о её принадлежности к МВД – это был личный «мерин» майора. При этом задняя дверь колымаги немного задела сверкающий, словно зеркало бок «Мерседеса», оставив на нем жирную царапину. Из-за приспущенных стекол «мерса» донеслась пьяная ругань, он судорожно рванулся вперед, и обогнав в два счета старый «Москвич», который, конечно, не был ему соперником ни в каком отношении, встал поперек дороги, перегородив тому путь. Водитель «Москвича» благоразумно остановился.
 Передние дверцы «мерса» раскрылись сразу с двух сторон, на асфальт из них шагнули два мордатых крепыша, и направились к «москвичонку». Приблизившись, один из них рванул дверь инвалида отечественного автопрома
на себя, чуть не выломав ее, и прорычал стандартное:
-Что, падла, охуел что ли совсем? А ну вылазь, бля… - и тут же проглотил язык, увидев черный зрачок наставленного ему в лицо дула пистолета. Это было последнее, что незадачливому менту довелось увидеть в жизни.
 Второй, услышав выстрел и увидев, как буквально взрывается задняя стенка черепа его товарища, разбрызгивая красно-серые ошметки крови и мозгов, просто на удивление быстро сориентировался и начал убегать с резвостью, совершенно противоестественной для такой туши, но это ему не помогло. Сидящий рядом с водителем Стрелок (а это был он) хладнокровно вогнал в широкую спину и мясистый загривок еще две пули, после чего выбрался из «Москвича» и подбежал к «Мерседесу».
 Мамедов уже понял, что произошло, и что еще должно произойти, и съежился на заднем сиденье своей машины. Если бы кто-нибудь из подчиненных увидел его сейчас, то не узнал бы своего начальника и сказал, что это просто кто-то очень похожий на Анвара Хасановича, но никак не сам майор. Куда только делась вся его значительная вальяжность и нагловатый южный апломб. Анвар Хасанович побледнел так, что казалось, с его лица сошла даже вся природная смуглость, а черные глаза выкатились на половину лица. Он заслонялся рукой от наведенного на него ствола, словно надеясь ладонью остановить пулю, и визгливо, по бабьи причитал:
-Не надо, не надо, я что хотите сделаю. Что вам надо, скажите только… - а сам метался взглядом по сторонам, в безумной надежде, но несколько машин, проезжавших в это время мимо по дороге, только гальванически прибавили скорость.
 Стрелок оборвал завывания майора двумя выстрелами в голову, запрыгнул обратно в свою машину, и «Москвич» рванул с места. Вся операция по ликвидации зловредного майора заняла не больше минуты.
 Свернув на ближайшем же повороте «москвичонок» некоторое время немыслимым образом петлял по улицам и переулкам. Остановился он на пустыре рядом с выселенным полуразрушенным домом, и из него вышли Стрелок с Дракулой. В пяти минутах ходьбы от пустыря, где остался угнанный несколько часов назад «Москвич», в тихом дворике между двумя пятиэтажками их ждал «жигуль» седьмой модели с выключенными фарами. Там сидели Аркан и Бритый - резерв на тот случай, если бы операция прошла не так гладко, и на «хвост» сели жандармы. Алису решили в этой рискованной акции не задействовать, несмотря на все ее протесты. На «семерке», опять же подворотнями, потому что, скорее всего, дороги в этот момент уже перекрывались, бойцы подъехали к скоплению машин в одном из дворов, где и припарковались, после чего Аркан и Бритый разошлись в разные стороны пешком, а Стрелок и Дракула отправились на конспиративную квартиру неподалеку, где их ждал Карлос.
-Все прошло так, как планировали, шеф – весело доложил Дракула. – Майор отправился к гуриям.
 Карлос только кивнул и пожал им руки, будто и не ожидал иного развития событий. Он никогда не демонстрировал свои эмоции.
 -Карлос, я хочу внести предложение – сказал Стрелок. - На предприятии, где я работаю юристом, директор Аветисян собрался рабочих в массовом порядке выкидывать, а когда они стали возражать, бандюков своих на них натравил. Надо его завалить, пока этот процесс не раскрутился всерьез. И дело доброе сделаем, и для авторитета Партии польза будет, когда объявим, кто это сделал.
-Если надо – завалим – улыбнулся Карлос. – Готовь план операции.


Карлос


 Фамилия директора коммунального предприятия, которую назвал Стрелок, была знакома Карлосу. Давным-давно, в 1992 году, когда он был еще не Карлосом, а обыкновенным студентом Кириллом Лопатиным, или попросту – Киром, какой-то родственник, а может, и просто земляк-однофамилец этого директора украл у него самое драгоценное, что было в его жизни – любимую девушку Катю…

***

 Кир в свои школьные годы был очень беспокойным и политически активным юношей. Еще в конце восьмидесятых, учась в десятом классе, он вступил в местное отделение Демократического Союза, и всеми силами боролся против тоталитарного строя, не пропуская ни одного митинга и распространяя дээсовскую газету «Свободное слово». А вечерами вместо дискотек и свиданий с девушками он сидел в прокуренных кухнях, где собиралась наиболее продвинутая часть городской интеллигенции в лице преподавателей вузов, журналистов областных газет, а также художников, поэтов и писателей разного калибра. При этом на таких междусобойчиках, как правило, мирно уживались представители всех оппозиционных течений – от ультралибералов до православных монархистов. Почти каждый из них был по своему необычным, неординарным человеком, Личностью с большой буквы, и всех объединяла общая идея – ненависть к «проклятому Совдепу» и стремление разрушить его во что бы то ни стало. Это уже потом политическая конъюнктура развела этих людей по разные стороны баррикад, а некоторые стали и непримиримыми врагами в идейном противоборстве, которое в определенный момент неизбежно переходило из абстрактной, мировоззренческой плоскости на личности.
 Сначала Кир просто сидел на этих тусовках с раскрытым ртом, и слушал, причащался льющейся там потоками мудрости, впитывал ее в себя, стараясь не упустить ни капли, потом, мучительно преодолевая стеснительность, стал вставлять свои реплики, высказывать свои суждения по разным вопросам, и в итоге даже приобрел определенный авторитет в среде своих старших товарищей, многие из которых были, без преувеличения, интеллектуальными тяжеловесами.
 Кир потом часто с ностальгией вспоминал то время – время надежд, воодушевления и энтузиазма. В воздухе носился опьяняющий запах грядущих больших перемен. Казалось, что стоит только чуть-чуть поднапрячься, свалить колосса на глиняных ногах – коммунистический строй, и откроются невиданные просторы и неограниченные перспективы, появится, как по мановению волшебной палочки, из небытия, перед всеми без исключения, дорога в светлое, ничем не омраченное будущее. И вообще, стоит только прогнать зловредных коммунистов, как слепые сразу прозреют, глухие станут слышать, а безногие запляшут. Только одно загораживало дорогу в новый, светлый мир – партократы, никак не желающие отрываться от своей кормушки.
-Существующей системе не нужны умные люди – любил говорить Кир. – Кто я такой при коммунистах? Носитель опасных, крамольных идей, представляющий самим своим существованием угрозу для строя. Таким в Советском Союзе одна дорога – в тюрьму или в эмиграцию. Лавров Солженицына я при всем своем уважении к нему не хочу – слишком тернистый путь, а для эмиграции я слишком люблю свою страну и свой народ. Остается один выход – уконтрапупить этот строй, пока он не уконтрапупил меня, и вообще всех сколько-нибудь мыслящих людей.
 Кир был тогда неисправимым оптимистом, и верил в свою счастливую звезду. Он смутно представлял себе, каким именно будет его будущее, но знал твердо – в грядущей свободной России, время которой уже не за горами, он найдет себе достойное место. Например – станет брокером на бирже, а сколотив там капитал, необходимый для того, чтобы ни в чем себе не отказывать, как сейчас, займется политикой всерьез. Или откроет свое издательство, а может быть, фирму по производству грампластинок, и будет выпускать альбомы групп, прозябающих сейчас в андерграунде, миллионными тиражами. Или станет редактором крупной общественно-политической газеты. Он уже сейчас пописывал статьи для региональных оппозиционных газет, и по отзывам сведущих людей, имел все данные для того, чтобы стать хорошим журналистом.
 Поэтому, когда Кир закончил в девяностом году школу, он долго колебался, куда же ему поступать – на юридический факультет, или же на журналистику. В конце концов был выбран юрфак – он был престижнее, и казался более перспективным для будущих свершений.
 В университет Кир поступил без особого труда, невзирая на огромный конкурс – помогла золотая медаль, полученная в школе несмотря на фрондерство и бесконечные разногласия на уроках истории, литературы и обществоведения с учителями, старыми коммунистами. Другому на его месте такое поведение могло бы сильно осложнить жизнь и испортить аттестат, но Кир был очень способным юношей, и педколлектив просто отдал ему должное.
 Первый год учебы в университете пролетел для Кира почти незаметно – за лекциями, семинарами и общением в новой для него студенческой среде. Он познакомился с новыми интересными людьми, а нескольких сокурсников даже привел в Демсоюз, и они на некоторое время стали его активными членами.
 Студенты в его университете делились на «неформалов» и «мажоров», причем главным критерием принадлежности к той или иной группе была разница не столько в материальном положении родителей, сколько в психологии и мировоззренческих ценностях. Кир не примыкал явно ни к тем, ни к другим, стараясь не заковывать себя ни в какие надуманные рамки. К тому же, ему были близки как те, так и другие - каждые по своему.
 «Неформалы» были более живыми, искренними и непосредственными, и как правило, людьми с богатым внутренним миром, что больше всего импонировало Киру. Они не были однородны, и в свою очередь разделялись на тусовки по интересам. Самыми распространенными течениями в неформальной студенческой среде были в те времена хипи и панки. Хиппи советского образца, конечно, были далеки от своего американского прообраза шестидесятых. От тех, классических «детей цветов» остались только внешние атрибуты – длинные волосы, джинсы и «фенечки» из бисера на руках. Ну и конечно, манера себя вести и декларируемые идеи, пересаженные с родной американской земли на позднесоветскую почву, и оттого иногда на практике искаженные почти до неузнаваемости – пацифизм, фри лав, социальный протест… До реализации их на практике доходило редко, студенты оставались просто хиппующими студентами, хотя кое-кто, бывало, во время летних каникул отправлялся в Питер или Москву автостопом, и вернувшись, потом весь год рассказывал благоговеющим приятелям о жизни «Системы», как называла себя тогда столичная и питерская неформальная молодежь.
 Панки были более агрессивными и демонстративными противниками общепринятой морали и консервативных «обывательских» ценностей. Их любимым делом было протестовать, и они протестовали всем, чем можно – прическами, одеждой, поведением… Причем зачастую самыми крутыми «неформалами» были обеспеченные сыновья и дочери очень больших начальников. Но в тусовке обычно оценивали людей по личностным качествам, а не по общественному положению «предков».
 Киру по своему нравилось общаться с «неформалами», в их среде процент умных и неординарных людей был самым высоким, и именно благодаря «неформальной» тусовке круг его общения значительно раздвинулся. Если раньше он пренебрегал общением со сверстниками, предпочитая посиделки на кухнях со старшими товарищами по демократическому движению, то теперь Кир стал непременным участником всех споров и дискуссий в студенческой среде, как политических, так и абстрактно-философских, и скоро приобрел репутацию непревзойденного спорщика. Но еще больше Кира привлекало общество «мажоров», позднее таких стали называть «яппи», потому что он сам с подросткового возраста мечтал стать успешным, деловым человеком. Но быть до конца своим в этой студенческой касте ему не позволяло материальное положение. Хотя студенческая стипендия и давала ему возможность уже не сидеть на иждивении у матери, которая работала старшей медсестрой в больнице (отец Кира уже очень давно имел другую семью, и с бывшей женой и сыном даже не общался, не говоря уже о какой-то материальной помощи), но для того, чтобы на равных вращаться в среде сыновей и дочерей номенклатурных функционеров, которые приезжали в университет на своих автомобилях и зависали вечерами в дорогих ресторанах в центре города, стипендии было, мягко говоря, маловато. А выполнять роль шута или «шестерки» Кир не хотел.
 Поэтому, чтобы положить конец своей унизительной бедности и не чувствовать себя в компании университетских «деловаров» ущербным, Кир решил на летних каникулах наконец осуществить свои старые планы, и заняться каким-нибудь бизнесом.
 Он услышал от кого-то, что на западной границе, в Бресте можно закупать по бросовой цене импортную одежду, и выгодно перепродавать ее дома, и загорелся этой идеей.

***

 В конце июня девяносто первого, сдав экзамены в универе, Кир занял две «штуки» у сокурсника Витьки Потапова, и отправился на поезде в Брест. Вместе с ним, тоже за товаром, ехал еще один знакомый Кира по университету, с третьего курса, по имени Степан. Собеседник из Степана был никакой, потому как парнем он был недалеким, приехавшим на учебу в город из дальней глухой деревни, и деньги ему нужны были не в качестве первоначального капитала, а по причине ранней женитьбы на однокурснице, и бытовой неустроенности семьи. Но Кир был рад и такому попутчику, потому что вдвоем ехать было в любом случае веселее. Всю дорогу они резались в «подкидного», а когда надоедало, Степан тянул воняющий жженой резиной «Портвейн 77» и без конца жаловался Киру на сволочной характер супруги, убеждая его никогда в жизни не жениться.
 Рынок в Бресте встретил их многоголосым гомоном и толкотней – сюда уже начали съезжаться пионеры «челночества» из всех европейских областей Советского Союза. Из киоска, торгующего кассетами при входе на рынок неслась как нельзя более подходящая песня сверхпопулярной группы «Анонс» : «Все, все, все, продается все на свете…»
 Кир решил на все деньги закупить самый ходовой товар – дико модные джинсы «Пирамида», которые, как он знал, дома расходились влет. То же самое он посоветовал Степану, рассудив, что если вместо десяти брюк они привезут двадцать, это вряд ли собьет цены у перекупщиков.
 Когда они со Степаном бродили между рядов, сравнивая цены и качество разных джинсов, к ним подошел чернявый парнишка небольшого роста и спросил как бы между делом:
-Что ищете, пацаны?
-Да «пирамиды» вот присматриваем – отозвался простоватый Степан.
-Сколько хотите взять? – заинтересовался чернявый.
-Да смотря почем.
-Слушайте, у меня есть для вас партия – тридцать штук. Вчера только из Польши привезены, германского производства. И задешево. Здесь сколько самые дешевые, левые – двести пятьдесят? А я предлагаю фирму за двести сорок. За полцены отдаю, только потому, что срочно продать надо, и сегодня же опять в Польшу гнать.
-А где ваш прилавок? – спросил Кир.
-Пойдем со мной. У нас тут склад за базаром. Думайте, пацаны, думайте быстрее, а то уплывет товар.
 Покупатели остановились.
-Слушай, давай здесь возьмем – тихо сказал Кир. – Смотри, какой выбор, а у них еще неизвестно, какое качество, скорее всего, левак стопроцентный, не верю я, чтобы фирму за такие деньги отдавали.
-Да ты что, а если в натуре фирма окажется? – зашипел в ответ Степан. - Может быть, им правда просто срочно сдЫхать надо позарез. Прикинь, какой навар будет! Ну давай хоть посмотрим, в крайнем случае, сюда вернемся.
 Предложение действительно было очень заманчивым, и Кир со Степаном после короткого раздумья все же пошли вместе с чернявым. Выйдя за пределы рынка, они долго брели вдоль каких-то приземистых зданий, Кир про себя окрестил их амбарами. Хотя он, городской житель, очень смутно представлял себе, как должны выглядеть амбары, но почему-то ему казалось, что именно так.
-Это склады – пояснил их спутник. – И мы здесь арендуем, только чуть подальше.
 Через некоторое время они вышли к большому пустырю.
-Ну, где тут твой склад? – нетерпеливо спросил Степан.
-Здесь, уже пришли – отозвался чернявый, и крикнул:
-Корявый, мы пришли!
 Из-за стены крайнего «амбара» вышел здоровый, под два метра амбал в кожаной куртке-пиджаке, со шрамом через всю щеку. Следом за ним вынырнули еще двое таких же.
 Только тут Кира впервые кольнула неясная тревога. Но оформиться во что-то более конкретное она не успела, потому что амбал тут же оказался рядом с ним, поднял руку, как сначала показалось Киру, для рукопожатия, а в следующую секунду окружающий мир перестал для него существовать. К счастью, на время. Последнее, что он уловил краем сознания, уже проваливаясь в черноту, был отчаянный крик Степана.


-Так, значит, здоровый, со шрамом на левой половине лица? – переспросил милиционер грязных, окровавленных ребят, сидевших перед ним на скамейке в дежурном отделении. – Будем искать, будем искать… А зачем вы такие большие суммы с собой носили? А, так вы спекуляцией занимаетесь? Гм… Вообще, откуда сами-то? А-а-а… Так вот, запишите ваши адреса, да не здесь, а вот здесь вот, когда мы узнаем что-то по вашему делу – дадим вам знать. А вам на будущее урок будет. Надо же, на склады пошли, за дешевым товаром. Простота какая. Расскажи кому – не поверят. Что? Как до дому добираться? На поезд мы вас посадим, не ссыте. За государственный счет доедете, на халяву. Гы-гы-гы…


-Ну и чо делать будем, Кирилл? – хмуро спросил Витька Потапов, выслушав сбивчивый рассказ незадачливого коммерсанта. - Бабульки мне через две недели нужны будут, как мы с тобой и договаривались.
-Витек, а подождать не мог бы? Хотя бы с половиной?
-Ладно, давай так – полтора «куска» через две недели, а остальное, так и быть, стипендией отдашь, в универе.


 Для Кира настали трудные времена. Чтобы отдать Витьке полторы тысячи, он на месяц занял у троих знакомых по пятьсот рублей, через месяц перезанял еще у троих, чтобы отдать тем, и одновременно уже начал искать кандидатов для третьего займа. Конечно, Кир понимал, что долго так продолжаться не может, и начал присматривать работу, такую, чтобы можно было совмещать ее с учебой на дневном отделении. Теперь речь шла уже не о первоначальном капитале, а о том, чтобы вылезти из долгов, а продолжать пробовать себя в коммерции он не мог – ситуация была не та, чтобы опять рисковать, да и даже при желании просто не на что было. После трех недель усиленных поисков Кир устроился было по знакомству в штат одной из областных газет репортером, но тут начались такие события, что по сравнению с ними все остальное стало казаться Киру незначительным и не стоящим внимания. Девятнадцатого августа грянул переворот в Москве. Никому ничего не сказав, Кир со знакомым художником Антоном рванули на попутках в столицу.

***

 Площадь перед Белым домом встретила Кира с Антоном ночью двадцатого светом прожекторов, разноголосым гомоном тысяч людей, и запахом перегара из их глоток. В воздухе было разлито тревожно-пьянящее чувство опасности, и большинство собравшихся ощущало его почти физически. Здесь творилась История, настоящая История, с большой буквы.
 Может быть, на площади находились еще какие-нибудь знакомые земляки, но шансы встретить их были близки к нулю, так что новоявленные защитники демократии не стали предпринимать даже таких попыток, а усевшись поудобнее на теплом асфальте, принялись ждать утра, стараясь отогнать подальше мысль, что для собравшихся здесь оно может и не наступить.
 Кир и Антон не спали практически уже целые сутки, если не считать полудрему в кабине «дальнобойщика», подвозившего их до Москвы, но сна не было ни в одном глазу. Антон расчехлил свою гитару, с которой расставался только когда ложился спать, и взял ее с собой даже в эту сулившую смертельный риск поездку, и стал наигрывать из Егора Летова:

-…А сегодня я воздушных шариков купил,
Полечу на них над расчудесной страной,
Буду пух глотать, буду в землю нырять
И на все вопросы отвечать «Всегда живой»
Ходит дурачок по лесу, ищет дурачок глупей себя
Хо-одит дурачок по-о лесу, ищет дурачок глупей себя…

 На звуки песни подошла компания панков. Посыпались расспросы:
-А «Все идет по плану» знаешь? А «Анархию»? А вы вообще сами откуда, пиплы?
 Появилась бутылка водки, ребятам предложили выпить «за знакомство». Антон принял предложение с удовольствием, а Кир отказался. Он не любил алкоголь вообще, а тем более ему казалось неуместным пьянство здесь, где происходит такое величественное и даже, в его представлении, сакральное событие – решается судьба страны. Все равно, что разливать и пить водку в храме. Возлияниям Кир предпочел прогулку по ночной площади. То, что он видел вокруг, было так не похоже на повседневную жизнь, что казалось сказкой или сном. Освещенный прожекторами Дом Советов, бархатное летнее небо над ним, и куда ни глянь – люди, люди, люди… Тысячи лиц студентов, служащих, кооператоров, простых работяг, за каждым из которых - своя, неповторимая жизнь и судьба, но все они сегодня собрались здесь в едином порыве, как капли в океан. И Кир ощущал себя частицей этого океана, растворялся в нем, как Будда в Нирване. Он хотел запечатлеть эти минуты и часы в своей памяти как можно четче, сохранить все в себе, не упустив ни одного мига, ему было жаль только, что он не может находиться во всех местах площади одновременно. Если бы Кир был доктором Фаустом, он непременно крикнул бы: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»
 Но когда Кир часа через два вернулся на место, откуда начал свою прогулку и обнаружил, что Антон вместе с веселыми панками куда-то пропали, настроение у него сразу испортилось, и все мистические переживания куда-то улетучились. Приставать с расспросами к окружающим было, конечно, бессмысленно, вряд ли панки, снимаясь с места, доложили им, куда направляются, а Антон тем более – то, что он был хорошим парнем, не мешало ему оставаться редкостным раздолбаем. Кир решил подождать, пока станет светло, и тогда уж, если друг не вернется сам, отправиться на поиски. Между тем, начали давать о себе знать голод и усталость, забытые было напрочь в пучинах эйфории, и Кир стал проваливаться в забытье, примостившись на асфальте в полусидячем положении.


 Под утро к тому месту, где дремал Кир, подъехал грузовик, с которого стали раздавать бутерброды и пластиковые стаканы с водкой. Толпа ринулась к нему. Заправлять раздачей взялась высокая, красивая темноволосая девушка.
-Эй, парень, что тормозишь? – махнула она рукой мнущемуся неподалеку в нерешительности Киру. – У нас тут, знаешь ли, как в большой семье – еблом щелкать не принято.
 Внешность девушки настолько не вязалась с вульгарностью произносимых ею слов, что Киру даже на секунду показалось, что она просто открывает рот, а говорит за нее какая-то другая девица, как при озвучке фильма. Он смущенно подошел и протянул руку за бутербродом. Вместе с ним брюнетка сунула Киру стакан, в котором плескались пятьдесят граммов водки, тоже, как выяснилось, входящие в утренний рацион. От водки Кир отказался.
-Вроде бы рановато еще для крепких напитков – как-то почти виновато произнес он.
-Что, трезвенник? – весело спросила девушка, продолжая ловко раздавать продукты. – А ты один, что ли, здесь?
-Да нет, с другом. Просто мы потерялись.
-Ну тогда тусуй тут, а друг твой сам найдется. Если начнешь бродить в поисках, получится как в том мультфильме – гном пришел, дома нет, дом пришел, гнома нет. А пока, если нечем заняться, можешь помочь с раздачей. Тебя как зовут-то?
-Кирилл. Можно просто Кир.
-А меня – Лена. Ты из какого района будешь?
-Да я вообще-то не из Москвы – почему-то смутился Кир, пристраиваясь рядом с новой знакомой на раздачу бутербродов и горячительного.
-А-а-а, провинция! Тут много таких. Что же, добро пожаловать в столицу.
 Когда они закончили свою работу, и грузовик уехал, уже давно рассвело. Лена пригласила Кира присоединиться к шумной компании молодых людей, своих друзей и знакомых, с которыми она, по ее словам, пришла к Белому дому сразу после объявления о государственном перевороте, через несколько часов. Почти все они принадлежали к «золотой молодежи», не считая нескольких художников и театральных актеров. Но несмотря на это, Кир без всяких проблем влился в новое общество, и через короткое время чувствовал себя в нем как рыба в воде, потому что ребята и девушки были как на подбор веселыми и подчеркнуто демократичными, как в одежде, так и в общении.
 Еще несколько раз подходили грузовые автомобили с продуктами и водкой, и Кир каждый раз бросался на помощь Лене, организовывавшей раздачу.
-А кто тебе поручил этим заниматься? – спросил он, когда ушел очередной грузовик
-Никто – пожала плечами девушка. – Но должен же был кто-то это делать.
 Этим простым ответом Лена окончательно покорила сердце Кирилла. Он был в восхищении от своей новой знакомой, он преклонялся перед ней. Девушки, подобные этой Лене раньше встречались ему только на страницах книг, и он даже не подозревал, что такие попадаются в реальной жизни.
 От недосыпания Кир совершенно потерял ощущение времени. Часы как бы спрессовались, и он не отдавал себе отчета, сколько их прошло, прежде чем площадь перед Белым домом облетела радостная новость, что «наши победили», а члены ГКЧП наконец-то арестованы, и началось невообразимое ликование. Подъехал очередной грузовик, но вместо бутербродов с водкой он привез каких-то мордатых дядек в дорогих костюмах, которые, выпрыгнув из кузова, стали обнимать всех подряд, брататься, и растроганно благодарить:
-Спасибо, спасибо, братаны, спасибо всем, помогли сломать шею гадам. Не знаем, чем закончилось бы, если бы не ваша поддержка! Отстояли, бля, свободу!
 Тут взгляд одного из приехавших остановился на Лене, и умильное выражение сразу сошло с его лица. Он подошел к ней и сказал сразу зазвеневшим металлом голосом:
-Ёбте, я же тебе сказал – сидеть дома, и никуда не высовываться! Сказал или нет?
-А почему это я должна сидеть дома, когда решается судьба страны? И моя судьба, между прочим, тоже, мое будущее - ничуть не смутившись, так же агрессивно ответила Лена
-Ладно, дома поговорим – бросил мужчина, и развернувшись на 180 градусов, опять нырнул в толпу.
-Кто это? – спросил Кир.
-Папа мой, не обращай внимания – махнула рукой Лена. – Давай лучше выпьем. Теперь ты, я надеюсь, не откажешься? На брудершафт!
 Кир, конечно, не отказался от брудершафта с Леной, потом еще пару раз добавил, когда все поднимали тосты за победу, и не выпить было просто нельзя – не поняли бы. И конечно, от непривычки организма к алкоголю его развезло, так что все последующее – всеобщая радостная пьянка, выступление Ельцина с «броневичка», и другие исторические события слепились в его памяти в одну бесформенную массу.
 Погуляв и повеселившись вволю на площади, они всей компанией отправились в центр Москвы, один из приятелей Лены пригласил всех к себе для «продолжения банкета».
 Кир еще никогда не видел таких огромных квартир. В зале, выполнявшем роль гостиной, без преувеличения можно было играть в футбол. На наспех собранном столе появились дорогая импортная водка, баночное пиво, «сангрия», и много чего еще. Все собравшиеся продолжали без устали поздравлять друг друга, обниматься, поднимать тосты за победу демократии и наступившую свободу. Душная от такого скопления народа квартира, казалось, была переполнена флюидами безудержной, безумной эйфории, исходящими от молодых людей.
 Кир не отходил от Лены ни на шаг, танцевал только с ней, ловил каждое ее слово, влюбленно заглядывал в глаза… Она уже стала ему дорога, и он сам не понял, в какой именно момент это произошло.


Они проснулись вместе, в одной из многочисленных комнат гостеприимной суперквартиры. Кир вспомнил, как после очередного тоста на брудершафт они с Леной стали целоваться особенно пылко, после чего он, не обращая внимания на окружающих, большинству из которых, впрочем, давно было уже все безразлично, привлек девушку и прижал ее к себе, ощущая упершийся в его ребра упругий, как резина, Леночкин бюст, и чувствуя пока еще не совсем уверенное шевеление в своих брюках. Лена тоже вздрогнула и часто задышала, а еще спустя минуту потащила его за собой, в эту комнату с широким диваном. Тут все и произошло. Лена стала его первой женщиной.
 Кир долго любовался лицом спящей подруги, потом в порыве чувств наклонился над ним и поцеловал в губы. Лена вздрогнула и открыла глаза. Киру стало неудобно, будто его внезапно застукали за чем-то предосудительным. Но Лена ничуть не смутилась.
-Привет – сказала она. – Блин, как голова-то разламывается. Принеси пива. Хотя вообще-то нет, лежи, я сама принесу, а то еще заблудишься.
 Она выбралась из-под пледа, служившего им одеялом, ничуть не стесняясь своей наготы потянулась во весь рост, закинув руки за шею, и стала одеваться. Вернувшись через минуту с целой упаковкой баночного пива «Бавария», раскрыла две банки, протянула одну из них Киру, после чего так же спокойно разделась и нырнула обратно.
-Ну вот, другое дело, теперь можно продолжить – выпив в три захода свою банку, сказала она, повернулась к Киру, и впилась в него своими губами. Кир уже давно был в полной боевой готовности…
-Знаешь, я хочу тебе кое-что сказать – прошептал он, когда они отдыхали после соития. – Я люблю тебя. Давай не будем расставаться?
-Да мы пока еще и не расстаемся – промурлыкала Лена, расправляясь со второй банкой «Баварии». – только если уж мы друг друга любим, то давай хоть познакомимся немного поближе.
 «Да куда уж ближе» – мелькнуло в голове у Кира.
-Расскажи, например, чем ты занимаешься в своем Урюпинске.
-Но я живу не в Урюпинске, я ведь кажется, уже говорил – смутился Кир.
-Неважно, мы так вообще провинцию называем. Ну, в шутку – пояснила Лена.
-Да не знаю даже, с чего начать… Я – студент. Учусь на юридическом, на втором курсе.
-Понятно. А чем твои родители занимаются?
-У меня только мать. Работает старшей медсестрой в поликлинике.
-Понятно – опять сказала Лена и замолчала.
-А какими судьбами ты с нами у Белого дома то оказался? – после паузы снова спросила она. – Тебе, я так понимаю, терять все равно особо нечего было, хоть при Ельцине, хоть при ГКЧП.
-Да при чем тут я? – горячо заговорил Кир. – Там ведь судьба моей страны решалась, судьба демократии, ты ведь и сама это говорила…
-Понятно – в третий раз произнесла Лена. – Слушай, я так понимаю, ты хочешь предложить мне руку и сердце?
-М-мгм-э-э – замялся Кир, не ожидавший такой прямой постановки вопроса.
-А ты подумал о том, на что мы, к примеру, будем жить? – Лена так и не дала ему сформулировать свою мысль. – Может быть, на твою стипендию? Боюсь, не хватит, я ведь привыкла нормально есть, пить, одеваться, ездить на каникулах за бугор. Или за счет моих родителей? Так им это вряд ли понравится, хоть они люди и небедные. Они скажут… Впрочем, давай не будем продолжать, а то еще обидишься.
-Ну почему за счет родителей? – Кира действительно оскорбило, что его искренний, хотя и неуклюжий порыв был истолкован как тривиальное желание полунищего провинциального хлыща окрутить богатенькую москвичку. – Я закончу университет, буду адвокатом или юрисконсультом, и все у нас будет.
-Ну вот когда будет – приезжай в Москву и делай предложение. А так… Знаешь, лимитЫ у нас и так предостаточно.
 Эти слова обожгли Кира, словно удар плетью. Он был шокирован их бесцеремонной грубостью. Молча встав с дивана, он стал одеваться, но не очень быстро, в глубине души ожидая, что Лена вот-вот позовет его обратно, извинится и скажет, что ее слова неправильно поняты. Не позвала.
 К вечеру он ловил попутку на выезде из Москвы.

 Антон вернулся из столицы только через два дня после Кира. Выяснилось, что он все это время беспробудно пропил с панками, и в угаре пропустил все исторические события. Кир не стал высказывать ему, что он думает по этому поводу, но какие-либо дела иметь с Антоном впредь зарекся.
 Хорошо выспавшись, отъевшись и отдохнув, Кир сел описывать свои московские похождения, делая особый упор на свои личные впечатления, стараясь не упустить ни одной сколько-нибудь значимой детали, исключая, конечно, интимные моменты, воспоминания о которых до сих пор доставляли ему душевную боль.
 На работу в редакцию следующим утром Кир пришел торжествуя, со свеженаписанным репортажем об обороне Белого дома. Зайдя в кабинет к главному редактору, он молча положил перед ним стопу исписанных листов, а сам отошел на шаг, чтобы лучше видеть произведенный эффект.
 Но реакция редактора оказалась совсем не такой, как ожидал Кир.
-Репортаж о Белом доме, значит? – поднял тяжелый взгляд от листов шеф. – А кто вас туда посылал?
 Когда главный редактор переходил на «вы», ничего хорошего ожидать не следовало. Кир, растерявшись, не нашелся, что ответить.
-Может быть, вы получили аккредитацию? Или хотя бы устное поручение?- продолжал давить его тяжелым взглядом исподлобья главный. – Нет, вы отправились в Москву самовольно, оставив рабочее место и никого не предупредив, хотя вас об этом не просили. А откуда мне знать, что вы действительно были все это время в Москве у Белого дома, а не пропьянствовали с девками, а репортаж написали по мотивам газетных публикаций? В общем, вы сами понимаете, что редакция не может держать в штате столь непредсказуемых сотрудников. Вы уволены за прогулы!
 Когда дверь за бывшим сотрудником закрылась, редактор крепко выругался, после чего тоскливо произнес:
-Прости им Господи, не ведают, бля, что сотворили.

***

 Впечатлительный, и как оказалось, еще и влюбчивый Кир долго бы продолжал вспоминать свое московское фиаско, переживая его снова и снова, и трепать себе нервы, если бы не одна счастливая случайность. Клин, как известно, вышибается клином. Место бездушной московской Лены в его сердце всего за один вечер заняла простая студентка-первокурсница, приехавшая из далекой деревни.
 Они познакомились 30 августа, перед самым началом нового учебного года. Кир в тот день заглянул в университет узнать расписание занятий, и когда он стоял перед стендом с информацией, делая пометки в блокноте, к нему робко обратилась маленькая белокурая девушка с рюкзачком через плечо:
-Извините, а скажите пожалуйста, как проехать к университетскому общежитию?
-Да зачем ехать, можно легко дойти пешком – ответил Кир, оторвавшись от расписания.
 У девушки была очень миловидная, трогательная улыбка, и ямочки на щеках.
-А давайте я вас провожу? – предложил Кир. – Расписание вот только перепишу, подождёте?
-Ой, спасибо – еще обаятельнее улыбнулась незнакомка. – Только если это не отвлечет вас от других дел конечно. А то когда я сдавала вступительные экзамены месяц назад, останавливалась на квартире у родственницы, и даже не поинтересовалась, где придется жить, если поступлю.
 По дороге Кир без устали рассказывал новоиспеченной студентке об университете, давал характеристики преподавателям, а также травил байки из студенческой жизни. Катя (так звали первокурсницу) слушала его, раскрыв рот, ей было интересно буквально все, о чем он говорил, потом стала задавать вопросы о городской жизни, иногда поражая Кира своей по детски простодушной наивностью.
 Кир с Катей увлеклись беседой настолько, что даже когда оказались у дверей общежития, то еще долго стояли, болтая о том, о сем. Они уже неоднократно попрощались, собираясь разойтись, но всякий раз после прощания незаметно возникала какая-нибудь новая тема для разговора.
 Наконец Катя спохватилась, что рабочий день у коменданта общежития приближается к концу, а ей надо еще успеть устроиться. Кир предложил новой знакомой встретиться сегодня вечером, погулять и поболтать в более спокойной обстановке. Предложение было принято Катей с благосклонностью.
 Вечером Кир ждал Катю около входа в общежитие, где они договорились увидеться перед тем, как пойти на прогулку, так как первокурсница еще совершенно не знала городской географии. Не рассчитав время, он пришел намного раньше назначенного срока, и минут двадцать в нетерпении прохаживался взад-вперед, пока Катя наконец не вышла. Она переоделась, распустила по плечам волосы, и была удивительно хороша в лиловом платье, красиво облегавшем ее стройную фигурку. Заметив Кира, переминавшегося с ноги на ногу немного поодаль, она улыбнулась, помахала рукой и направилась к нему.
 Кир решил для начала показать Катерине городской парк. Катя пришла в восторг от тенистых аллей, по которым ходило такое множество незнакомых веселых людей, фонтана, аттракционов, а также от того, что при входе можно было свободно, без всякой очереди купить мороженое. Она явно не была избалована развлечениями в родной деревне. Время пролетело совершенно незаметно, они гуляли, катались на каруселях и болтали на скамейках, пока не стемнело, и Катя не спохватилась, что ей уже давно пора обратно, в общежитие.
 Там, у самых дверей, когда они прощались до завтрашнего дня, Кир первый раз поцеловал ее. Катя вспыхнула как маков цвет, потупилась и заторопилась в общежитие. Кир только успел крикнуть ей вслед:
-Ну что, завтра в то же время?
-Да – приглушенно донеслось из-за закрывающихся дверей.
 С этого дня они стали встречаться каждый вечер. Даже старые товарищи вместе со всей политической деятельностью отодвинулись теперь для Кира на второй план. После лекций в университете он, пообедав, наскоро управлялся с текущими делами, и сразу летел к заветной комнате в общаге, где ждала его самая красивая, самая умная, самая интересная девушка в наблюдаемой части Вселенной. А потом они вдвоем куда-нибудь отправлялись – целоваться на скамейке в парке, или любоваться проплывающими кораблями на берегу реки – все равно куда, главное, что вместе.
 Впрочем, Кир конечно же познакомил Катю и со своими друзьями по демократическому движению, и даже попытался ненавязчиво ввести девушку в их круг, но самой Кате этот разношерстный коллектив по душе не пришелся, о чем она очень осторожно и тактично сразу же дала понять Киру. Нельзя сказать, чтобы ей было скучно среди них, или что она была недостаточно умна и образована для бесед о высоких политических материях, просто у дочки сельской учительницы, выросшей в почти патриархальной атмосфере глубинки, неоткуда было взяться склонности к полубогемным эксцентричным тусовкам, неинтересны они были ей.
 Потом, когда Катя обросла знакомствами в общежитии и среди однокурсников, и у нее появился свой круг общения, она в свою очередь пригласила в него Кира. Поводом послужило празднование дня рождения одной из соседок по комнате. Результат был аналогичным. Киру не понравилось в компании, куда привела его Катя даже еще больше, чем ей самой в свое время в тусовке Кирилла. Его неприятно поразил густой мат вперемешку с полууголовным арго, на котором общались новые Катины друзья и подруги, а также напористая наглость троих кавказцев, находившихся за общим столом. Один из них, заросший щетиной коротышка, которого все называли ласково-уменьшительно – Вазгенчик, напившись, стал приставать к Кате и откровенно лапать ее во время танцев, невзирая на присутствие Кирилла, особые отношения которого с Катей ни для кого секрета не составляли.
-Эх, какая дэвушка тебе, дураку, досталась – говорил как бы в шутку Вазгенчик с легким кавказским акцентом, который он, было такое ощущение, еще и утрировал. Счастливчик! Я тоже такую хочу. Уступишь?
 И, заглядывая в глаза Киру, разражался гортанным смехом, словно сказал что-то невообразимо остроумное.
-Не обращай на Вазгенчика внимания, он всегда такой, острый на язык, а вообще в душе хороший – убеждала Катя уже вознамерившегося покинуть эту быдловатую компанию Кира, когда они вместе танцевали медленный танец. – Ну что о нас люди подумают, если мы сейчас ни с того, ни с сего сорвемся?
 И Кир, пересилив себя, решил все же остаться до конца. Между тем, в общежитии приближался «комендантский час» – до девяти вечера все гости должны были его покинуть. После того, как в их комнату постучала дежурная по этажу, чтобы об этом еще раз напомнить, у компании, не желавшей расходиться, стихийно возникла мысль переселиться для продолжения банкета в ближайший ресторан.
-Может, тоже пойдем? – неуверенно спросила у Кира раскрасневшаяся от спиртного и танцев, и не на шутку разошедшаяся Катя. Кир молча покачал головой – у него уже болела голова от этого общества. Да даже если бы он и хотел продолжить веселье, сделать это все равно было бы не на что, у него совершенно не имелось денег, поскольку всю свою стипендию Кир аккуратно отдавал Витьке Потапову в счет погашения долга.
-Эй, зачем дэвушку свою в клетке дэржишь? – вмешался крутившийся рядом Вазгенчик. – И сам кайфовать не умеешь, и ей не даешь. Слушай, Катюха, бросай своего придурка, пойдем лучше с нами!
-Нет, спасибо, у нас с Кириллом еще есть дела – вежливо отказалась Катя.
-Слюшяй, какие дела могут быть в такое время? – не отставал небритый коротышка. – Э, как тебя, Кирилл, а может, у тебя денег просто нет на кабак? Тогда так и скажи, я заплачу за вас, за обеих. Я сегодня добрый!
 Киру очень сильно захотелось врезать от души этому Вазгенчику, но двое его земляков толпились здесь же, рядом.
-Нет, Вазген, мы сегодня не можем, правда заняты – опередив Кира, ответила Катя, и взяв его под руку, повела в сторону своей комнаты – разговор происходил в коридоре.
-Скучный ты – с нагловатой вальяжностью бросил ему в спину Вазгенчик. – И чего только в таком идиоте Катька нашла? Смотри, в натуре уведу ее у тебя. Да, Катюх?
 И расхохотавшись, он пошел догонять своих.
 У Кира надолго остался неприятный осадок от этих посиделок. Он поймал себя на том, что из-за Вазгенчика начал чувствовать неприязнь ко всем кавказцам вообще, и подавлял ее буквально аутотренингом, старательно убеждая себя, что он не националист, а по одному подонку нельзя судить обо всем народе.
-Смотри, Вазгенчик этот, Аветисян – известный бабник – сказал Витька Потапов, когда Кир как-то в разговоре между делом рассказал ему о вечеринке в общежитии. – И больше всего он любит блондинок, таких, как твоя Катька. К тому же денег не считает, его папаша – председатель кооператива. Так что если он действительно на твою телку глаз положил, присматривай за ней внимательнее. Не хочу сказать ничего плохого, просто совет на будущее.
 После того дня рождения Катя, к облегчению Кира, больше не звала его к себе в общежитие, так же как и он ее в свой круг. Им было хорошо и так, вдвоем, и вполне хватало друг друга.
 Новый, 1992 год они тоже встретили вдвоем, у Кира дома. Мать его ушла в гости к родственникам, и квартира осталась в их с Катей распоряжении на всю праздничную ночь. Там между ними и произошло то, чего Кир так страстно желал все эти четыре месяца, но до этой ночи боялся сказать.
 Под самое утро, когда Катя уже убирала со стола, Кир, набравшись решительности, подошел к ней сзади, обнял за шею и прошептал на ухо:
-Катюша, а ты знаешь, есть традиция на Новый год дарить любимым подарки.
-Подарки? – не поняла сначала Катя. – Я же тебе уже подарила.
 Она действительно преподнесла Киру в качестве новогоднего подарка большого трогательного плюшевого зайца.
-Нет, я про другой подарок – ответил расхрабрившийся после того, как смешал водку с шампанским Кир, и развернув Катю лицом к себе, слился с ней в длинном умопомрачительном поцелуе…
 Пришедшая утром мать Кирилла нашла их крепко спящими в объятиях друг друга на испачканной пятнами засохшей крови простыне.
 После этого их отношения вышли на новый уровень, теперь Катя стала часто оставаться у него дома с ночевкой, а до того смутные намерения Кира когда-нибудь сделать Кате предложение, оформились и обрели вполне конкретные очертания, и он даже уже стал подумывать, на какое число лучше будет назначить свадьбу.
 Но воплотиться надеждам и замыслам Кира было не суждено. Однажды, это было уже в середине марта, он вдруг почувствовал, что отношение Кати к нему вдруг неуловимо, но резко изменилось. Причем Кир не смог бы даже сформулировать словами, в чем конкретно это проявляется, если бы поставил перед собой такую задачу. Только на уровне ощущений – то ли стало меньше в Катиных глазах какой-то особенной лучистой нежности, когда она его обнимала, то ли пропала некая искра, пробегавшая между ними как электрический разряд, когда они соединяли руки, то ли что-то еще более эфемерное, что могут описать только поэты в своих стихах. А спустя еще несколько дней Катя вообще пропала, сославшись на то, что собирается вплотную заняться написанием очень сложной курсовой работы, и попросила некоторое время ее не тревожить. Кир согласился, у него самого появились некоторые проблемы в учебе. Из-за неумеренной интенсивности их с Катей встреч на все остальное времени просто не оставалось.
 Но тайм-аут, взятый Катей, несколько затянулся. Когда Кир встречал ее между парами в университете, он с нетерпением спрашивал:
-Ну что, все еще пишешь?
-Пишу, пишу – отзывалась Катя. – Сегодня вот в научную библиотеку собираюсь, за материалами.
-Ну давай, дописывай быстрее, а то я уже соскучился очень – и обняв подругу за талию, Кир в шутку отрывал ее от пола, показывая, как он соскучился.
 А еще через несколько дней Кира ждал страшный удар. После лекций, отдав Витьке очередную стипендию, он о чем-то с ним разговорился, и Витька мимоходом поинтересовался:
-А ты давно уже со своей подругой разбежался?
-С чего ты взял? – удивился Кир. – Из агентства ОБС донесли? Просто она сейчас по горло занята, над курсовой работает.
-Гм… Над курсовой, говоришь? – с непонятным выражением произнес Витька, помолчал немного, а потом добавил:
-Не знаю, как насчет курсовой, но я ее вчера ночью видел в кабаке вместе с Вазгенчиком.
 Когда до Кира дошел смысл услышанного, пол у него под ногами покачнулся.
-Слушай, а ты точно ничего не путаешь? – севшим голосом переспросил он Витьку, все еще лелея слабую надежду.
-А что тут можно спутать? – пожал плечами тот. – Что, я не знаю, как твоя Катька, что ли, выглядит? С кем ее перепутать можно? – И, видя, какое впечатление произвели на Кира его слова, сказал: - Не знаю, может быть, я неправильно сделал, что тебе об этом рассказал, но когда телка наставляет рога своему парню с черножопым – это тоже не дело.
 Сразу после этого разговора Кир поспешил к Кате в общежитие, где-то на краю сознания удерживая надежду, что вот сейчас все объяснится, и выяснится, что произошло недоразумение, и с Вазгенчиком в ресторане была не она, а если все же она, то это была деловая встреча, или что-то типа того, да что угодно, только не самое страшное.
 Когда он зашел в Катину комнату, она, только посмотрев на него, сразу изменилась в лице.
-Катюша, выйди пожалуйста в коридор, поговорить – деревянным голосом сказал Кир. Он не хотел, чтобы их разбирательства слушали Катины соседки. Катя вышла.
-Это правда, что ты была вчера ночью в ресторане с Вазгеном? – как только мог более жестко спросил Кир. Он был готов к разным вариантам: что Катя сейчас начнет запираться, пустится в объяснения причин, или, расплакавшись, станет виниться и каяться, но такой реакции не ожидал совершенно – она сморщила носик, и делая равнодушный вид, сказала:
-А, тебе уже донесли, я вижу. Что у вас за город тут такой, хуже, чем у меня в деревне.
 Кир стоял, как громом пораженный.
-Ну что ты так смотришь? – спросила Катя. Да, я встречаюсь с Вазгенчиком, и уже достаточно давно. Он сделала мне предложение, и мы собираемся пожениться.
-Катя, ты же умная девушка – простонал совершенно выбитый из колеи Кир. – Ты же должна понимать, что такие, как Вазген, никогда не женятся на таких, как ты.
-А я и понимаю – чуть слышно ответила Катя
-Тогда зачем?!!!
-Он умеет ухаживать за девушкой по настоящему, с ним всегда весело и надежно. Я ощущаю себя Женщиной, с большой буквы, когда бываю с ним. И к тому же, у него всегда есть деньги… - она оборвала фразу на полуслове, но Кир и так понял, чем она должна была закончиться – «в отличие от некоторых».
 Сказать в ответ было нечего. Кир молча развернулся и пошел по коридору в направлении выхода. А когда он оказался за дверями общежития, то разрыдался как ребенок. Он поклялся себе, что больше не подойдет к Кате никогда и ни за что, даже не бросит взгляда в ее сторону. Но уже через день снова стоял перед ней в том же коридоре, и горячо убеждал:
-Катя, я люблю тебя, очень-очень! Давай начнем все сначала, так, будто ничего не произошло. Вычеркнем этот эпизод из нашей жизни и забудем.
 Катя покачала головой в ответ:
-Нет, Кирилл, так продолжить уже не получится. Это произошло, и ни я, ни ты этого уже не забудем, даже если сильно захотим.
-Но он же бросит тебя! – в отчаянии крикнул Кир. – Если не завтра, то через месяц точно.
-Зато этот месяц я буду с ним – ответила Катя. – Иди, Кир, и, я тебя прошу, не приходи больше. Не надо мучить ни себя, ни меня. Мы ведь не мазохисты, правда?
 Она неожиданно, поднявшись на цыпочки, обняла Кира, быстро поцеловала его в щеку, и тут же скрылась за дверью…