Папкины пельмешки

Обычный тусклый вечер залил стены родного дома. Серое небо подсматривало в широкое окно моей квадратной, с бледно-зелеными обоями, комнаты. Грустные зеленые растения в белых граненых горшочках смиренно дремали за узорчатым белым тюлем.

Я сидела напротив окна и опечаленно смотрела на бледную крышу соседнего дома, облезлую дверцу на его сером чердаке. Ржавые трубы, державшиеся параллельно земле, деревянная скучная изгородь...

На душе было и спокойно, и тускло, и .. мило.
- Чьё дьешь? - искаверканно спросил папа, тихо подкравшись сзади.
Я вздрогнула - такие скрытные шаги, которые застают врасплох, шокируют и огорчают. Нахмурилась и ответила тонким голосом:
- Ничего. Так...
- Ааа... -0 протянул папа, любопытно заглядывая мне в лицо. Скрестив пальцы на животе, он ушел.
- Ооох, - вздохнула я и облокотилась устало на стол.

Не прошло и минуты, как на кухне загремели железные кастрюли. Через мгновение папа вновь был у меня ко мне в спальню.
- Пойдем-ка есть пельмени "Фершанпенуазские"! Пельмени - во!
При этом отец довольно улыбнулся и показал большим коричневым пальцем "класс".

Я грустно опустила глаза:
- Не хочу, пап, я.
- Идем-идем, я уже поставил варить и мне, и тебе - пол пачки высыпал!
- Не-е. Пап, не хочу, чес-слово!
Папа недовольно покачал головой, крякнул и снова ушел на кухню греметь железными ложками-поварешками.

Через минут десять я увлеченно листала книгу Горького советского издания, посиживая на большой розовой кровати.
- Всё! Пельмень готов! Прошу к столу! - радостно провозгласил папа.
Я сделала кислую мину.
- Оох, я сейчас чай попью с тобой, хорошо? - улыбнулась вяло я.
- Нет, нет! Будешь пельмени есть, они, пельмени-то, горячие-вкусные! Не то, что твоя гречка!
- Но, пап, я не хочу!
Папа закачал головой:
- Ээк, упрямая. Отобрать у тебя что ли книгу-то!

Я лукаво улыбнулась, подняла подбородок горделиво и деловито отложила книгу в сторону.
- Хорошо-хороршо! Я иду, но есть всё же не буду! Буду пить чай!
Папа тут же направился в кухню выкладывать пельмени в большую глубокую тарелку. Я лениво подергала свою лохматую косичку и послушно пошла за папой.

Пельменей было много, от них исходил влажный пар и сочный аромат.
- Я сказала - есть не буду!
- Будешь-будешь! - по-доброму ответил отец, доставая из деревянного шкафчика вилки.
Я медленно налила себе чаю и села сбоку от папы.
- Ну что, красивые пельмени?
- Да уж.. - зевнула я, заглядывая на дно чашки с чаем. Вилку я не взяла, на апу не посмотрела и накрыла ладонбю чашку. Тепло рукам-то.
 Неожиданно папа сказал:
- Ты у нас странная...
Я тихо подняла голову, посмотрела на стареющее, но бодрое лицо отца. Он сидел, грустно жуя пельмень и нюхая открытую бутыль самогонки. И когда он успел достать её?

- Почему? - невыразительно спросила я.
Папа выдержал паузу (он всегда выдерживал паузы перед тем, как сказать что-то интересное и важное).
- Да какая-то ты не такая.. Не наша. Кругом люди как люди - живут, учатся да работать поскорее спешат, смеются, ругаются, в гости к родственникам постоянно ходят. А ты.. ну что? Сидишь закрытая в спальне с книжками - что ты там делаешь только? Хмурая какая-то - не подойти, не спросить - молчишь. Над Сашкой что издеваешься? Он-то пацан хороший, мужиков уважать надо! А то как вы жить-то потом будете?..

Я решила прервать отца, пока не поздно.
- Папа, папа! Что ты такое говоришь? Не хочу я такой жизни, не хочу быть обывателем! Разве это счастье? Это жизнь русских свиней! Что они тут в Карталах делают? Только едят, спят, рогжают и полят грядки и водку пьют. (Я брезгливо посмотрела в сторону бутылки). А я не буду так жить! И замуж не выйду! Ни за кого! И за Сакшу твоего тем более! Именно потому, что не уважаю его. Ну как его уважать-то? И почему я должна быть, как все? Ну почему? Глупость какая!

Папа жадно воткнул вилку в толстый пельмень.
- Ой ой, Нина, - проговорил он, пережевывая тесто, - Ты вся в мать. Та тож скоро доватится со своими иконами до монастыря! Разве эт нормально? Нет, я думаю.
По коже пробежала волна мурашек. Меньше всего я любила, когда папа говорил о маме с упреками.
- Я бы тоже ушла на её месте! Вы просто все, все, и ты и сестры, не понимаете её! Живете в узком материальном мире! А думать раньше надо было и любить! А сейчас упрекать взрослого человека ни к чему! Может, ей поддержка нужна была несколько лет назад. А где ты был?.. А самое ужасное, знаешь, что? То есть проблема ваша вся в том, что мама тебя просто-напросто не уважала! Вот! А я смотрю на вас и сделаю всё возможное и невозможное, чтобы не жить по вашему примеру!

Я вся горела, но мой пыл тут же потух, едва я увидела мрачное лицо отца. Мрачное, от грусти.
Папа положил вилочку в тарелку, вилочка неуклюже соскользнула на стол. Папа медленно положил вилку снова в тарелку, схватил рюмочку с самогонкой, поморщился, мотнул головой. И... промолчал.

Стыд и холод вломились в мою душу. Я не хотела, не хотела (или всё же хотела?) говорить всё то, что могло его ранить. Мне следовало бы его уважать.. родного морщинистого папу.

В таких раздумьях я уставилась на темные следы от отпитого чая на внутренней стороне кружки.
Папа встал из-за стола:
- Пойду покурю.
И ушел. Я грустно взглянула на небольшую горку пельмешек, словно обиженно теснившихся друг к другу.
Дверь в коридоре глухо закрылась, за стенами послышался отдаленный хрустящий кашель отца.

Допив чай до последней капли, я прошла в свою бледно-зеленую комнату, плотно закрыла за собой дверь, постояла с минуты у окна, разглядывая растущую в огороде зелень. И вновь уселась за стол. Взяла отложенную ровно двадцать пять минут книгу и начала тихонечко переворачивать листочки. А перед глазами всплывал грустный образ остывших и слеившихся пельменей.