сто 16

Не только яркой, блестяще-яркой помадой она ему накрасила губы, сам он это делать попросту не умел, да и чувствовать её рядом, а тем паче, когда она была занята столь непривычным делом, ему было невозможно приятно. Он был чуть выше её, но платье – пестрое, с затерявшимися средь звезд цветами – ему подошло, будто было куплено специально для него, к тому же сократившаяся длина платья придала еще большей привлекательности его виду – уж куда больше! Сама она не стала подбирать свои волосы под широченную залихватскую кепку – совсем недавно почти до «нельзя» укороченная прическа и не требовала этого, лишь широченный черный пиджак, белая «навыпуск» рубашка, черный с обрывком красного сердца галстук, да чуть приспущенные широкие брюки украсили её. Она подошла к нему, крепко обхватила за талию, и платье немного задралось, когда её лицо оказалось так рядом с его глазами…
Мысль та пришла к нему в первый раз не в остановившееся предвечернее время, когда он один лежал на прохладном полу и ощущал, что помадой у него измазано всё лицо. Нет, он мучил себя той идеей уж много дней, а, быть может, и несколько растянувшихся по годам месяцев. «Что за ерунда… Нет чувств к ней никаких, кроме как придуманной необходимости быть иногда рядом с ней… И в помине нет того, что ощущалось когда-то, лишь наполняются их встречи разгорающимся из воображения, игры и безумства сексом. Среди их разговоров нет огня, в их общих делах нет воздуха, в их общих днях нет звезд… Но вот что удивительно, в ней уж не первый раз замечено тоже настроение – мелькнувшая отстраненность, усталость возникает, пропадая тут же из её глаз, так незаметно, так часто… И лишь вспыхивающие с учащающейся регулярностью, словно пульс в предчувствии скорой развязки, разговоры о скорой смерти звучат в них абсолютно, беспрекословно и всегда без малейшего притворства. Вообще удивительна схожесть их мыслей, их настроений – сегодня искусственно возбужденных, завтра тягостно подавленных – быть может, они в прошлой жизни были одним и тем же человеком? Ну, да - и он, и она – реинкарнация какого-нибудь революционера… Или нет, они станут одним тем же человеком в будущей жизни! …Только вот в чем дело – тема смерти не может быть без игры, без движений кокетливого воображения, потому как искренность в смерти может оборвать её саму – искренность. Вместе со всем остальным. А потому, и в ней, и в нем, всё, от начала и до конца – игра, нелепая придумка».
- Что за ерунда! – произнес он вслух. Пошарил рукой по заваленному книгами, записками, свечами и презервативами столу, вытащил из-под вороха бумаг потрепанную записную книжку. – Сколько так может продолжаться?! Так… Так… Калугина? Или Миронова?.. Может… Тэк…
Кажется, на чем-то (или на ком-то) остановился, кажется, принял решение – уверенно подошел к телефону, стал усердно вертеть диск, набирая почти бессмысленную последовательность цифр. В углу, где-то под упавшим пледом, задребезжал телефон.
- А, черт! Вот и попробуй ей дозвониться! Опять забыла свой мобильный!