Марина

Четыре утра. Меня разбудил хриплый, от многочисленых побоев, писк будильника.
С Мариной мы должны были встретиться только в шесть, так что у меня было время
побриться, принять душь, выпить черного чаю, с молоком, который в детстве каждое
утро готовила мне мама, и засунув презервативы в задний карман джинсов, не спеша
пойти к автобусной остановке. В эти часы, улицы пустеют. Кто-то еще спит,
а кто-то уже ложиться. Мне всегда нравилось бодрствовать в промежутке между
совами и жаворонками, создавалось ощущение, что только ты один на земле, сейчас
в полной мере отдаешь себе отчет в происходящем. Хотя и очевидно, что это было не так.
Я сел в первый вышедший на работу автобус, и в каком-то смысле, открыл сезон
автомобильного движения, на сегодняшний день.
Заплатив водителю, я устроился в пустом салоне, как в детстве, отдав предпочтение
месту у окна. Можно было созерцать то, что называют рассветом - триумфальное отступление
черных всадников ночи, не без боя, отдающих победу, ослепляющей кавалерии дня.
Веселой мелодией затараторил мобильник, бесцеремонно ворвавшись в мои мысли.
Я, еще через сонную лень, нашел затерявшейся в кармане телефон, и поднял трубку.
Звонила Марина. Оказывается я опаздывал. Извинившись, я пояснил, что еще еду
в автобусе, и не могу ускорить этот процесс, но судя по пейзажу за окном, скоро буду.
Ее это устроило, и она повесила трубку.
Автобус подъезжал к назначенному месту. Нескрываемую радость Марины, я увидел еще из окна,
а вышел из автобуса прямо в ее объятия. У меня не было сил радоваться нашей встречи,
так же по детски энергично. Я как всегда не выспался.
Мы купили билеты, на экспресс и сели на скамейку, рядом с двумя одержимыми садоводством
старушками, ждать. Марина сказала, что еще не разу не купалась этим летом, а я что-то
буркнув в ответ, прильнул к ее плечу и кажется, уснул.
Вскоре подъехал автобус. Марина не сильно толкнула меня.
Мы пропустили огородниц с сумками набитыми саженцами, землей или еще чем-то,
и сели на самый последний ряд кресел, словно это был кинотеатр.
Всю дорогу, я дремал, у нее на коленях и только краем глаза мог, наблюдать,
как салон, медленно наливается оранжевым солнечным светом.
Автобус затормозил. Водитель криком, сообщил пассажиром о прибытии, и старушки,
а за ними и мы с Мариной медленно выползли из автобуса.
Через минуту, огородницы скрылись в садах, автобус поехал дальше по трассе, а мы
остались стоять на остановке, которая, по сути, была виртуальной, и существовала
только для знающих водителей. Мы находились посреди трассы, сзади был дачный поселок,
а впереди лес. Уже успело расцвести, и узкая полоска солнечного света, скрывала
далекий горизонт. Мы двинулись в сторону леса. Он был как живое существо,
словно дракон, проглатывающий всех путников без разбору. Сначала робкий,
с неуклюжими молодыми деревьями, посаженными, по всей видимости, совсем недавно,
а затем густой, с мощными кронами почти не пропускавшими солнечного света.
Марина щебетала без устали. Веселая девушка, с легким, почти невесомым, характером.
Я любил ее. Любил наверное за то, что находись рядом с ней, чувствовал себя свободно,
был, самим собой. Я мог идти, почти спящим, с выражением полной отрешенности на лице,
а она будто не замечая, все равно что-нибудь непринужденно рассказывала.
Казавшийся уже совсем глухим и непроходимым лес, сменило поле.
Здесь росли мелкие, луговые цветочки, названия которых едва ли можно было найти
в энциклопедии. Трава возвышалась до пояса, мешая идти. Марина периодически
задевала своими ножками холодные капли росы, и взвизгнув, начинала хихикать,
осознавая смехотворность, собственного испуга. За бесконечными лугами,
цветов, следовала новая полоса леса. Но уже не дикого, а рукотворного,
посаженного аккуратными рядами елей.
Солнце уже заметно возвысилось над горизонтом, и я медленно начал просыпаться.
Мы вышли на пляж! Песчаная лагуна озера, не оскверненная присутствием людей.
На сотни метров, простирался песок, обжигающий при одном лишь взгляде.
Марина, как обычно, радостно завизжала, и кинулась к воде. А я окончательно пришел
в себя. Мы разделись, расстелили на песке большие, пушистые полотенца, так чтобы
они соприкасались границами, и легли рядом, как на большой кровати.
Кожа раскалилась мгновенно. Мы лежали, смотря в небо, на голубой глади которого не было
ничего интересного. Я хотел в воду, и она хотела. Но мы оба молчали, преодолевая
невыносимую жару, из какой-то непостижимой вежливости.
Марина не выдержала, и сдалась первой. Она повернула голову набок, и хотя мое лицо
скрывала черная футболка, я почувствовал ее взгляд. Марина стянула футболку,
с моего не тронутого еще солнцем лица, и уже не смешно, а с нежной серьезностью
предложила, наконец искупаться. Я с разбегу, врезался в озеро, рассекая поверхность
своим пылающим телом, а Марина, по обыкновению девушек, медленно и осторожно
попробовала воду ножкой. Я позвал ее к себе, и она вздрагивая от уколов прохлады,
маленькими шагами пошла в мою сторону. Я сорвал лилию, и когда Марина приблизилась
вплел стебель в ее волосы. Теперь она была похожа на сирену.
Мы стояли, до пояса обласканные водами озера, и смотрели в глаза друг другу.
Я осторожно обнял ее за талию, прижал к себе и поцеловал. Ее губы были горячими
от солнца. Я крикнул - вдохни! И потянул ее за собой в бездну озера. Мы извивались
в прохладной воде подобно тюленям. Слегка приоткрыв глаза, я смог разглядеть,
косые лучи палящего солнца, пробивавшегося сквозь толщу воды. Даже здесь оно,
круглое и желтое, пыталось навязать нам свое тепло.
Я оторвался от губ, чтобы взглянуть на ее трепещущее тело.
Она словно спала. Глаза Марины были закрыты, а волосы безмятежно развивались
среди стеблей кувшинок. Руки и ноги были расслаблены.
Ее хрупкое тело, словно налившись свинцом, потяжелело и выскользнуло из моих рук.
Она падала быстро и через пару мгновений, ее уже не было видно в мутной воде.
Из темноты ко мне поднимался белый цветок лилии, как символ чистоты и невинности Марины.
Я остановил его и потянул за собой, вниз. Сделал еще два бессмысленных рывка,
и в ушах зазвенело...
Не помню как оказался на поверхности. В глазах пульсировали красные и синие огни.
Я бокалами глотал чистый, опьяняющий воздух. С каждым вдохом мне все сильнее казалось,
что он сейчас кончиться и я задохнусь.
Пришел в себя я уже на берегу. К тому времени на пляже было полно людей, дети плескались,
мамаши обжигали солнцем свои бесформенные тела, а их мужья жарили отвратительное месиво
из крови и костей. Я сидел на песке, в таком состоянии, что если бы рядом
взорвалась ядерная, бомба, вряд ли заметил бы.
Я потерял самую любимую, и самую сокровенную частичку души, которая и являлась основой.
У меня больше не могло быть души. Без нее, без Марины.
Больше всего меня пугало не то, что жизнь кончена, а то, что она продолжается.
Марина была младше меня, на два года, а ее родители считали, что на все пять.
По этому она им никогда обо мне не рассказывала. Думаю и сегодня, соврала им, что ни будь.
Очевидно, о нашей встрече ни кто не знал. И на пляже нас не видели, так как люди,
приехали уже после того как я вынырнул. Я мог бы написать заявление о несчастном случае,
но по всем законам, был бы признан виновным в непредумышленном убийстве. А это тюрьма.
С моей стороны, скрывать произошедшее подло, но Марине уже никто не поможет, а мне?
Очень уж не хотелось ломать, еще одну жизнь - собственную.
Сегодня, ночью Марина не вернется, и ее мать, сначала обзвонит все больницы,
затем все морги, а через шесть-восемь месяцев смириться с потерей дочери.
А я прейду домой, и промолчу. Просто промолчу, ведь это не преступление?
Я встал и так же незаметно для людей, как и все произошедшее, скрылся в лесу.
Шел, в одиночестве, продираясь сквозь сучья деревьев, словно пытавшихся остановить меня.
Ветви больно хлестали по лицу, и я их не останавливал. Все происходящее вокруг,
вообще казалось мне мелочным и жалким, по сравнению с адом, поселившимся теперь у меня
внутри. Лес миновал, а поле уже не выглядело цветущем, как раньше. Это было грязное
болото. Ноги застревали в темном иле, и их приходилось выдергивать, с большим
трудом. Стебли цветов наматывались на шнурки кроссовок, и словно оковы, тянули
к земле. Чтобы двигаться дальше, всю эту грязь приходилось отдирать руками.
Весь измазанный болотной тиной, и без всякого выражения на лице, я наконец выбрался
на дорогу. Я шел прямо, не обходя не лужи, не столбы, не людей. От одного взгляда
на этих земляных червей меня мутило. Они смотрели в мои всепроклянающие глаза,
но нечего не видели, еще больше разяряя меня своей равнодушной безучастностью.
На автобусной остановке, людей было много, некоторые сидели на лавочке под навесом
и читали пожелтевшие от времени газеты.
Поставив ботинок прямо рядом с одним из сидящих, я демонстративно вытер подошву.
Но черви даже не посмотрели в мою сторону. Им было все равно. Я играл с ними.
Но не мог понять, не то люди так проницательны, что видят человека, с дьяволом
внутри насквозь, и не желают с ним связываться, не то так глупы, что просто не видят его.
Подъехал автобус, и я сел первым. Заплатил. По дороге в город, водитель сделал,
с десяток остановок, и к концу пути салон был набит червями как банка рыбака.
Рядом со мной сидел жирный червь, на которого так и хотелось плюнуть и насадить на крючок.
А я всю дорогу пялился в окно, пока не поймал глазами знакомые здания города.
Я вышел из автобуса и пройдя шесть кварталов, оказался дома. Был уже вечер.
Стоя у двери, я доставал ключи, стараясь не привлечь внимания их звоном. Открыл дверь.
Дома никого не было. Я достал из ящика в столе сигареты, вышел на балкон и закурил.
Я редко это делал, потому что Марина терпеть не могла табачного дыма, и одной
пачки мне хватало на несколько месяцев. Теперь я мог накуриться вдоволь, но меня это вовсе
не радовало. Я вдыхал тяжелый дым сигареты взахлеб, специально давясь им,
пока не закашлялся. Из глаз потекли капли ядовитой росы.
Черт возьми! Я сел бы в тюрьму. Признался бы в чем угодно. Рассказал бы всему миру,
что убил ее. Если бы только это могло ее вернуть...
Я бросил сигарету, и потерял ее глазами, так же как Марину. Я не видел как, она
ударилась о землю, не видел искрами разлетевшегося пепла. Но знал, что она погибла.
Небо по прежнему было ясным, но полоса солнца на горизонте, не была уже такой
радостно-оранжевой как утром. Она была багрово-красного цвета, и походила скорее
на ядерный взрыв, чем на закат. Мне казалось, что солнце смотрит на меня, и я боялся его.
Никто, никогда не узнает, в каком счастливом блаженстве закончила жизнь эта юная сирена,
потому что я некому не скажу...