Глава третья. Попутчица

«Оля, не надо. Не уходи».
Губы не слушались и упорно не желали произносить эту короткую, но такую нужную сейчас Егору фразу. Пальцы одеревенели и пытались неловко дотронуться до ее руки, беспощадно теребящей салфетку.
- Ну, зачем, зачем нам все это? Егор, не обижайся, но что мы можем друг другу дать? У тебя семья, дети. Ты взрослый, вполне состоявшийся человек. Ты достиг многого. Ты уже определил свой путь. А что есть у меня? Возраст, только возраст. Мне уже двадцать девять лет. Егор, мне пора устраивать свою судьбу. А не ломать твою.
Его ладонь, наконец-то, достигла своей цели и накрыла ее руку. Плавное скользящее движение – и снова под пальцами липкая поверхность пластмассового столика летнего кафе.

«Что я могу тебе дать? Бесполезное и унизительное положение любовницы? Короткие встречи, с трудом вырванные у беспощадного времени? Поцелуи тайком? И бесконечную тоску душными одинокими ночами? Олечка, я НИ РАЗУ НЕ ВИДЕЛ, КАК ТЫ СПИШЬ! Я ни разу не стерег твой сон и не выходил по ночам на цыпочках на кухню, чтобы, прислонившись лбом к холодному оконному стеклу, еще раз напомнить себе о том, как мне повезло, что ты рядом. Я не хочу ломать твою жизнь».
Сотни, тысячи, десятки тысяч раз он репетировал эти слова, зная, что никогда не посмеет сказать их.

Тягучая алая боль начала заливать его тело, концентрируясь в грудной клетке острым обжигающим сгустком.
Егор закрыл глаза и снова увидел врезавшуюся в память сцену. Рейсовый междугородний автобус стоит, накренившись, на обочине, пассажиры обреченно столпились вокруг, водитель ругается матом, ковыряясь под днищем «Икаруса». И в стороне, непричастная к этой пыльной толпе – Она.
- Не бери ее! – прошипел в ухо дракон – зачем нам попутчики? Тебе что, со мной скучно?
- Девушка, нам не по дороге? – пусть понервничает, крылатый ленивец.
Трогаясь, заметил, что она положила свою сумочку на ручник. И так и не оставила этой привычки.

Оля, Олюшка… Попутчица случайная, встреченная по дороге к родному городу… Любовь его светлая и единственная. Болезненная и рваная рана. Все предопределено. Боль бывает всеобъемлющей, счастье – нет. Да и не было его. Только иссушающий сознание бред, амок, иная реальность, за границами которой – повседневная суета и быт. И чувство долга, мать его. И чувство вины перед Ольгой за эту предопределенность.
- Я говорил: не бери ее! Я знал, что этим все кончится! Ничего хорошего из этого не вышло, сам видишь.
- Не твое дело, рептилия. Что ты знаешь о любви?
- Много, старик, очень много. Мне две с половиной тысячи лет, неужели ты думаешь, что я ни разу не видел ваших разбитых сердец? Я видел, как вы сходите с ума, страдаете, и даже убиваете себя из-за любви. Она не стоит того.
- Возможно. Но мы не можем иначе. Тем и отличаемся от … драконов.

Прядь пушистых волос, заправленных за ухо, тонкая блестящая нить сережки вдоль линии шеи, крохотная родинка в углу глаза… Эти мелочи запоминаются с четкостью до микрона в размерах, до нюанса в оттенке. И бередят вскрытую грудную клетку, в которой бьется окровавленная душа.
От салфетки остались одни клочья. Теперь она скатывает их в тугой бумажный шарик, а второй рукой наматывает на палец волосы, выбившиеся из прически. Когда дети лгут, они закрывают рот рукой. Вырастая, этот жест заменяется более скрытыми движениями, но в любом случае рука тянется к лицу. Она постоянно поправляет челку, чешет ноготком кончик носа. Она лжет. Она думает не то, что говорит. Она думает о том, что есть некто более достойный, более соответствующий ее критериям, чем он. Но она не скажет ему об этом, щадя его.
Только зачем такая тактичность? Егор и так все прекрасно знал, с того самого дня, когда она впервые положила сумку к себе на колени, а не на привычное место на ручнике. Тот, более достойный, запрещает ей делать это – класть сумку на ручник. А потом он уловил от нее запах другого мужчины. Едва заметный, тонкий и, несомненно, дорогой.
Она сделала свой выбор. И не надо ее останавливать и переубеждать. Так лучше, и для нее, и для него. Нельзя быть эгоистом и пытаться удержать ее.

Но почему так нелепо скрутило спазмами горло?

- Я люблю ее. Она мое ВСЕ.
- Нет, не твое. Она не принадлежит тебе и не может принадлежать. Опомнись. Будь реалистом.
- Я помню. Я реально смотрю на вещи. Я ждал этого дня.
- Не дрейф! Мы с тобой сильные, мы переживем это!
- Ты-то здесь причем?
- Забыл? Ведь я – это ты. Ты любишь ее. А я?

Конечно. Как он мог забыть об этом. Зеленое чудовище не может не любить ее. Потому что они едины. И его сердце тоже трепыхается у нее в руках, скомканное, как эти обрывки салфетки.
Попутчики. Не более. Пересеклись однажды их дороги в неожиданном месте, слились в неширокую тропку, усыпанную острым щебнем. Промаялись, прошагали вместе какое-то время, больно, тяжело, до ближайшей развилки, вот и расходиться пора, пока ноги в кровь не стерли. Эх... на руках бы ее понес до самого конца, да связаны руки.

- Ну, мне пора, Егор, - Ольга нервно посматривает на парковку возле парка, - ведь мы можем остаться друзьями, правда? Или нет? Егор, ответь мне, не молчи, пожалуйста! У меня сердце разрывается, когда я смотрю на тебя!
Он приехал за ней. Сидит в машине и наблюдает, как они расстаются навсегда. Должно быть, получает от этого несказанное удовольствие. А она нервничает, боится, что пробудет с ним непозволительно долго.
- Все хорошо, Олечка. Мы останемся друзьями. Только не говори об этом парню, что сидит в белой калдине. Он нас не поймет.
- Ну, вот и хорошо. Значит, друзья. Звони, не теряйся. И я не буду.
Ольга, наконец-то, встала, улыбнулась парковке, бросила на него прощальный взгляд и летящей походкой направилась к белой калдине.

Вслед ей смотрели две пары опустошенных глаз: человеческие зеленые с длинными белыми ресницами и драконьи желтые с вертикальным зрачком. Они переживут это. Егор достал мобильный и стер из него номер, сохраненный как «Попутчица».