Еще до любви

Андрей Галин пришел в гости к Оксане, своей ровеснице,восемнадцатилетней девушке-первокурснице, с которой он аккуратно встречается вот уже несколько месяцев кряду. Сейчас он стоял у дверей ее комнаты в общежитии, ожидая, когда, наконец, откроют на его деликатный стук, как всегда ужасно волнуясь и чувствуя дрожь во всем теле. «Оксана! Оксана! Оксана!» – отби-вало свои гулкие удары его непослушное сердце.
Дверь обычно открывала Женя, самая бойкая и смешливая из живущих вместе с Оксаной девушек. Увидев гостя, она с лукавой улыбкой приглашала его войти. Галин пе-реступал порог, кивал вежливо и шел за ней следом по узенькому коридору, искусственно образованному с одной стороны заполненной до отказа вешалкой, а с другой – массив-ным, громоздким шкафом, стоявшим лицом к двери, на первый взгляд, совершенно неле-по, не вписываясь в общий дизайн комнаты, но зато скрывавшим от глаз неожиданно вло-мившегося посетителя (хотя бы на несколько секунд) картины обыденной жизни девушек. Галин знал и еще одно неоценимое преимущество такого расположения шкафа – его двер-ка, открываясь на девяносто градусов, вставала как раз впритык к стене, создавая таким образом некое подобие ширмы, за которой могли осуществляться спешные переодевания обитательниц комнаты даже в присутствии лиц мужского пола. В этой нехитрой конст-рукции чувствовалась чисто девичья, однобокая, но одновременно трогательная в своей беззащитности логика.
Миновав коридор, Галин оказывался под цепкими взглядами пяти пар девичьих глаз. Пряча, как мог, смущение, ослепший от этого блеска, он здоровался сразу со всеми и искал среди этих глаз те, ради которых и приходил сюда все это время.
Оксана обычно сидела в углу, на своей кровати и либо читала, либо что-то записы-вала в своей тетрадке. Он улыбался, застав ее в таком положении, говоря про себя ласко-во: «Труженица ты моя маленькая».
Так примерно начинались их встречи десятки раз, но сегодня все случилось иначе. Дверь открыла сама Оксана - в комнате она была одна. Она улыбнулась ему, провела в комнату, усадила на стул, потом вопросительно посмотрела, ожидая, когда он, наконец, начнет говорить, но Галин все смотрел на нее с молчаливой улыбкой и только после того, как Оксана произнесла свое обычное «Ну, что скажешь», он, потирая колени ладонями, начал с готовностью излагать свои новости.
Безупречные в своей правильности и логичности фразы, изредка прерываемые вос-клицаниями и вопросами Оксаны, составляли весь их разговор. Андрей чувствовал, что ее интерес неподделен, и это еще сильнее разжигало его красноречие, и ему уже начинало казаться, что уж сегодня-то ему точно все удастся – и разговор поддержать, и найти то, что ей нравится, и понять, наконец, кто она, чем жила все это время, чего хочет от жизни и на что, следовательно, он может рассчитывать - как вдруг, посреди всей этой правильно-сти и логичности фраз, посреди всего этого красноречия, он внезапно замолк и смешался.
«Ну, вот. Опять эта кем-то очерченная граница» – с горечью подумал Андрей. Ка-кой близкой, какой доступной казалась она ему еще каких-нибудь полминуты назад. И ка-кая огромная пропасть вдруг отделяла ее от него, как только новости были рассказаны, формальности встречи соблюдены, и ничто уже не могло заслонить той простой истины, что разговаривать им, собственно говоря, не о чем. Первое время он пробовал говорить о сокровенном, но, – боже мой! – какую скуку выражали при этом ее глаза, а говорить ни о чем, так просто Андрей не хотел и не мог. Это казалось ему противным донельзя. Сама же Оксана обычно ничего о себе не рассказывала, а только внимательно слушала, на робкие же предложения Галина пойти погулять куда-нибудь отвечала неизменным отказом.
Так вот и получалось, что разговор их, едва успев загореться, тут же и гаснул. В лучшем случае Галин выдавливал из себя еще несколько отчаянных фраз, но они не могли оживить уже потухшей беседы. Оксана смотрела на него с последней надеждой, потом тяжело вздыхала и снова бралась за свою книгу.
«Нет, это просто невозможно!» – буквально кричал самому себе Галин. «Я должен, должен о чем-нибудь с ней говорить. Но о чем? Я пробовал душу свою открыть, а ей это неинтересно. И почему она все время молчит? Почему сама о себе ничего не расскажет? Да, может быть, ей и не о чем рассказать!?» – вдруг ядовито мелькало в его голове, и она уже начинала казаться ему ужасно глупой, неразвитой. Он думал о ней уже почти с от-вращением и, чтобы удостовериться в правильности своих предположений, пристально поглядел на нее.
Оксана прилежно писала, положив тетрадь на колени скрещенных ног. Почувство-вав его взгляд, она подняла глаза и… - боже мой! - неужели он только что ненавидел ее!?
Ее глаза… Он вспомнил первую встречу с ней. Тогда он пришел в гости к прияте-лям, в соседнюю комнату в общежитии, открыл дверь и увидел, что в углу сидит девушка. Он еще не успел разглядеть ее как следует, только отметил мысленно, что на стуле сидит какая-то незнакомая девушка, вроде бы ничего себе, а впрочем…еще поглядим.
«Ну, вот, еще одна» - мелькнула у него в голове пошлая мысль. За то время, что он прожил в общежитии, он узнал, конечно, зачем обычно появляются девушки в мужских комнатах. Но взгляды их встретились, и в чистом блеске ее изумительных глаз он с удив-лением прочитал совершенно иное. «Я совсем не та, за кого ты меня принимаешь» – каза-лось, отвечали они ему.
И вот сейчас, полгода спустя, сидя напротив ее и мучаясь, не зная, о чем и как с ней говорить, он все еще не мог смириться с тем, что никогда не станет нужным для этих так поразивших его когда-то глаз.
- Ну, я пойду, пожалуй, – произнес он, наконец.
- Насиделся? – с улыбкой спросила Оксана.
Он отрицательно покачал головой.
- Кто-то ждет?
Он повторил свой жест. Ему хотелось сейчас одного – до крови искусать себе лок-ти.
- Тебе не скучно со мной? – спросил он вдруг глухо и с некоторым вызовом, да-же с укором.
Оксана пожала плечами:
- Отчего ж? Сиди, если хочешь
- Нет, я не о том. Я вообще. Тебе ведь скучно со мной – огоньки его глаз жгли ее со всей силой невыраженной страсти.
- Ты бы хоть говорил побольше – как-то виновато произнесла она, потупив глаза.
Галин в ответ только с отчаяньем махнул рукой:
- Это все ерунда, пустое, не то. Все дело в том…- на мгновенье он запнулся, но вдруг слова полились из него легко и свободно, как гной из открывшейся раны. – Все дело в том, что я… сказочно богат. Да, да. Богат! – повторил он, предупреждая ее недоуменное движение, – я богат, ибо веру в жизнь имею. Она огромная, светлая. Но я, как скупой рыцарь, смотрю на свое богатство и никак не могу передать его людям, тебе, например. А если так, то чего она стоит, моя вера. Не так уж она велика. Я виноват перед тобой, Окса-на и самое страшное в том, что никак не могу исправить свою вину.
- Но в чем ты винишь себя? – спросила Оксана.
- В чем? Хорошо, я постараюсь ответить. Входя в чужой мир, человек неизбеж-но, уже одним своим появлением, разрушает его гармонию. Это естественно и с этим нужно смириться. Но плохо, если, разрушив старую гармонию, этот человек не привносит новой. А я не могу этого сделать. И даже если уйду сейчас навсегда, у тебя в памяти все равно сохранится мой неуклюжий, бездарный образ.
Мгновенье он колебался, говорить ли ему дальше, но потом все-таки произнес ти-хо:
- Ты меня своими глазами приворожила. Ты сама не знаешь. Какие они у тебя. Я не знаю, что такое любовь, но если то чувство, которое я испытываю к тебе, и зовется лю-бовью, то оно совсем не такое, каким его обычно описывают в книжках. Оно какое-то вя-лое. Вот, например, совершить какой-то безумный поступок ради тебя я, наверное, не смог бы. И все-таки…ты мне ужасно нравишься. Особенно когда ты в своем желтом сви-тере, помнишь, в том, в котором ты бегаешь на физкультуре. Он грубый, толстый, и из не-го так и выпирает твоя девичья красота и молодость. И еще я заметил: когда ты в том свитере, ты становишься чуточку ласковее со мной, и я уже начинаю надеяться на что-то большее, чем простое знакомство. Но это все иногда. Редко. А на улице, накрашенной, ты выглядишь совсем взрослой и немножко чужой.
- А я и есть взрослая, – невесело усмехнулась Оксана.
- Да, но ты выглядишь моложе своих лет.
- Да-а-а!? – вдруг оживилась она, – а на сколько я выгляжу?
- Ну, на шестнадцать.
- На шестнадцать – произнесла она прегрустно. И вдруг – с веселым отчаяньем, тряхнув головой:
- А я старуха уже, мне уже восемнадцать!
Он смотрел на нее с удивлением и все возрастающей нежностью. Никогда еще она не была с ним так искренна. Еще мгновенье – и он уже задыхался от нежности к этой ма-ленькой девочке. Что-то вырвалось из его глубин, потянулось к горлу и захлебнулось в ответном восторге.
- Ты моя маленькая старушка – прошептал он горячо. – Я пожалею тебя, приго-лублю. Как хорошо, что ты была искренней. И какие чудные, оказывается, у тебя руки. Как я мог не видеть этого раньше. Какой искусный ваятель сумеет сотворить подобное. Знаю, что не достоин этого, а все-таки поцелую их.
И он держал в своих руках и целовал уже не только руки, но и всю ее.
Потом, когда первый порыв страсти прошел, и они чуть отодвинулись друг от дру-га, Андрей постарался понять смысл того, что сейчас между ними произошло, и в этот са-мый момент, как вспышка молнии, его вдруг осенила такая простая и вместе с тем порази-тельная по своей глубине мысль.
Он посмотрел на ее полураскрытые глаза, на полураскрытый рот, на полурастре-панную прическу и тут понял, что это было. В этот момент он постиг душу этой женщи-ны.
Он искал в ней борьбу страстей и рассудка, томление духа, желание жить, грешить, познавать мир, людей, самое себя, отчаянье от неразрешимых вопросов, искал, наконец, странностей и недостатков. А между тем вся она была одно только ожидание, и в этом и заключалась и тайна ее, и загадка ее сердца, и смысл ее жизни. Вся жизнь для нее – точно сон. Дурной, нескончаемый сон. Лишь своим ожиданием жива она в этом мире. Оно с ней всегда и повсюду – ранним утром и поздним вечером, в одиночестве, в своей комнате и в набитом битком троллейбусе. Внешне она, конечно, может делать все, что угодно – разго-варивать или молчать, плакать или смеяться, есть мороженое или целоваться с мужчиной – да мало ли что еще можно делать во сне! Так и живет она до поры, до времени, пока, на-конец, не встретит того, единственного, кого она так терпеливо ждала все это время и ко-торому суждено разбудить ее и открыть для мира. О, какое чудесное тогда наступает вре-мя! Все ее чувства, наклонности, страсти, мирно дремавшие все это время, раскроются, как лепестки цветка на рассвете, щедрым потоком хлынут на свет божий жемчужины обаяния, чуткости и интеллекта, и мы останавливаемся, как в озарении, перед этим вне-запным чудом. Стоим удивленные, недоумевающие, откуда взялось у нее столько прелес-ти, ведь еще вчера была сущей девчонкой. С этого самого момента и начинается, собст-венно говоря, жизнь этой женщины. То, что сейчас между ними произошло, то, что она дала расцеловать себя, было вызвано с ее стороны не страстью, не легкомысленностью, не тайной хитростью. Это не было и отчаяньем. Ничего, кроме голого ожидания, в ее пове-дении не было. С таким же успехом она могла бы отдаться ему – для нее это означало бы лишь то, что ее пресловутое ожидание становилось чуть более опытным, искушенным.
Такова была поразившая Галина мысль. Теперь все стало легко и понятно. Он по-гладил ее по щеке и сказал с удивительной нежностью в голосе:
- Я буду приходить к тебе редко-редко. Один раз в год, на день твоего рождения. Буду только приносить тебе цветы и сразу же уходить. А теперь – прогони меня, – закон-чил он вдруг насмешливо.
- Ты славный – сказала она, вздохнув. – Ты так хорошо все понял. А теперь ухо-ди, я гоню тебя! – и она влепила ему шутливую пощечину
Он тоже посмеялся, потом поцеловал на прощание ей руку и тихо вышел из комна-ты.
Увы, мой дорогой читатель! Не о любви мой короткий рассказ. Любовь уже до ме-ня описана в тысячах и тысячах красивых и умных книжек. Любовь в них бывает разной – грешной и высокой, холодной и страстной, взаимной и безответной – и все равно это бу-дет любовь! А мне вдруг захотелось написать о другом, – о том, когда в любовь веришь, и любить ужас как хочется, и кажется, что без любви, ну, никак нельзя, а она, любовь, тем не менее, так и не наступает. Только маячит желанным призраком где-то там, в неясном тумане будущего, красивая и недоступная. Такое ведь тоже бывает на этом свете.
Андрей уходил от нее удивительно легко и спокойно. Он знал, что, придя, домой, будет долго, мучительно долго плакать, уткнувшись в подушку, что вслед за этим насту-пят отвратительно-серые дни хандры. Но сейчас в душе его звучала музыка! И еще он приветливо улыбался, желая удачи тому счастливому незнакомцу, невидимому своему сопернику, который уже шел к ней, за ним следом, еще не зная о своем высоком предна-значении.
Обогнув ее общежитие, Андрей, как всегда, по привычке обернулся. Обычно, если Оксана стояла у окна, то он с этого места видел только размытую, неясную ее фигурку. Но сейчас он почему-то видел всю ее, до мельчайших подробностей, как на экране, даже ма-ленькую синюю жилку возле виска, и это было так необычно, почти сверхъестественно. Оксана стояла, скрестив на груди руки и глядя задумчиво вдаль. Она ждала…

1991