Лоли-Лоли

 -«А теперь, - мел в морщинистых руках безошибочно вырисовывал белые кроны лиственных деревьев на черной доске - попробуем нарисовать дерево, начнем со…»-
голос старого учителя потонул в размышлениях мальчика, у которого, в отличие, от всего класса, был не пустой акварельный лист, а пейзаж, с рыцарями, сражающимися на мечах и стоящими в стороне девушкой и эльфийкой.
 Когда я был ребенком, и учился в седьмом классе, я ходил на уроки живописи. Мы с соседом Ленькой, хоть и славились неусидчивыми, но ходили на уроки регулярно, или, по крайней мере, нам так казалось.
 -«Григорий, не отвлекайся, а почему у тебя на листе что-то уже нарисовано?! Я разве говорил это рисовать?».
 Ну, вот сейчас начнется. Вы представляете, и это я слышу на каждом занятии. Как будто я сюда, не затем, чтобы рисовать, а для того, чтобы выполнять его приказы пришел.
 Ну, вот «возвращаемся в Женеву, начинаем все сначала». А он все продолжает и продолжает втолковывать мне что-то, не замечая, что я его уже не слышу.
 - «Ну, разве можно. Это же не уважение к старшим. Ему не сказали, он рисует!».
Григорий бережно взял рисунок, сложил его в папку к остальным и достал новый лист.
 -« Так-то лучше» - удовлетворенно сказал учитель.
 Оставшуюся часть урока класс, их еще называют дополняшками, рисовал кроны деревьев.
Гриша не удержался и нарисовал под деревьями Льва и Единорога, мирно лежащих рядом, но смотрящих в разные стороны. За спиной Единорога были ясень, лиственница, яблоня, сирень и что-то в виде сакуры. За Львом - дуб, рябина, клен, вишня. И под последним деревом, в корнях, маленький кролик. Фирменный знак Гриши. Подобные кролики были на всех его рисунках.
 Заверещал звонок. Все сразу же пришло в движение, ребята засобирались.
 -«Встречаемся на следующей неделе. В понедельник. Леонид, Григорий,
не забудьте»
 Я хорошо помню каждый урок. Нашего учителя звали Валентин Николаевич. Милый древних веков старичок, с лысиной, окаймленной седым венчиков волос. Я так же помню, что он разрешал нам гулять по всему классу, но не пускал в одну комнатку у окна.
 Однажды, когда он в панике закрывал дверь, я успел разглядеть там, на холсте силуэт, какого мифологического зверя. И с тех пор, я не знал покоя, мне надо было туда попасть.

 Валентин Николаевич опять что-то объяснял. Ленька на другом конце класса развернул записку-самолетик, пролетевший под самым носом учителя. Там было сказано: «сегодня я решил, остаться после уроков и проникнуть таки, в картинную коморку! Ты со мной?»
 Этой картинной коморкой мы называли как раз ту самую комнатку. Леонид развернулся на стуле и указал на Гришу, не пальцем, а всей кистью. Ладонь, которой была опущена вниз. Это означало: «ты». Дальше он провел пальцем от брови к уху, это означало: «сошел с ума». Гриша развел одной правой рукой, знаком спрашивая: «почему?» После чего последовало Ленькино распинание, что он в коморку не пойдет, ни за какие сокровища мира, что его Валентин Николаевич потом просто убьет, а Гришу вообще повесит, он указал на акварельный лист, на акварельной бумаге. Прошел урок и Грише, все-таки удалось уговорить Леонида составить ему компанию в преступной деятельности. Когда закончились занятия, ребята выскочили из раздевалки под предлогом того, что один из них, а это был Гриша, забыл краски на стуле. Потом они спрятались в мужском туалете и стали ждать, пока уборщица пойдет менять воду. Но не сегодня, ни в последующие дни им туда попасть не удалось.
 Прошел год, я рос. Но общаться с Валентин Николаевичем легче не ставилось. Разве, что я стал его лучше понимать. С Ленькой мы расстались несколько месяцев назад и моя мечта, попасть в картинную коморку вместе с ним растаяла в заднем стекле, набитой вещами машины. Они переехали в Краснодар. Но не будем отклоняться от темы.
 А дальше было так. Сегодня Валентин Николаевич оставил Гришу, за какие то провинности после занятий. Его заставили убирать класс. Подметать, мыл пол и мольберты. Он начал с самого крайнего у двери, он был также и самым грязным. Возле бывшего Ленькиного мольберта нахлынули грустные воспоминания. Но Гриша отринул их, убеждая себя в том, что Леньке тоже грустно. Оставшиеся три мольберта были чистые, это даже было странно. Конечно, стол самого Валентин Николаевича сиял чистотой. На нем было много красок, листов, альбомов, кисточек и книг о Леонардо да Винчи и Боттичелли. Так же там был Айвазовский. А еще там было много книг из серий: «Я учусь рисовать», «Рисуем...», «Акварелька» и « Как научиться рисовать…». И еще на столе лежала пластинка с надписью: « Лоли-Лоли» и « За гранью». Лоли-Лоли был псевдоним Любы Лур-о-вской или Луровск-о-й. Гриша в этом не разбирался. Луровская была, уже не молодой певичкой, с все еще режущим, запредельным голосом. Но, не смотря на это, она еще кому-то нравится?
 -« Ну, что, уже убрал? - Валентин Николаевич входил в свой кабинет, - эх, Гриша, Гриша, но разве это можно, рисовать пока еще не разрешили? На уроке?»
 - « Разве можно слушать эту Лоли-Лоли» - подхватил Гриша.
 -«Ну, - Николаевич замялся, - каждому нужна Муза, тебя ведь тоже что-то вдохновляет?»
 -«Разве может быть музой эта пила?»
 - « Просто, на то время, других вариантов у меня не было, а старая Муза от меня ушла. Это бывает. С тех пор прошло много времени…»
 Так мы и подружились. Если конечно можно так сказать. Через некоторое время я стал специально оставаться после уроков. Валентин Николаевич рассказывал мне о музе, о вдохновении. Он сказал, что если начать слишком много работ, то муза будет покидать тебя с каждым новым начинанием, пока ты все не закончишь. И что иногда музы влюбляются в твое новое творение, и тогда ты долго не можешь завершить работу, поддаваясь мольбам своего ангела. Так же, Валентин Николаевич познакомил меня с творчеством Шекспира и Гоголя. С теми произведениями, которые мы не проходили. И которые казались ему источником вдохновения. Показал свои копии работ Леонардо, Дюрера и других известных и неизвестных художников. Однажды он разрешил мне войти в заветную комнатку.
 Георгий, с замершим сердцем, вошел в коморку. Изнутри она была похожа скорее на мансарду. Там было много света, пахло краской и разбавителем. Под потолком, к балкам были привязаны клетки с птичками. На окнах были витражи. Везде стояли мольберты с картинами. Трехногий этюдник, с расположившимися на нем, вперемешку с красками чашками чая, стоял посреди комнаты, под одной из низко весящих клеток. На картинах были самые разные темы: от рождения до смерти. Одна из картин, изображала русалку, с изумлением и ужасом, глядевшую на подводный мир. На другой, у стены, изображался связанный воин, в окружении рыцарей, на одеждах которых был такой же герб, как у него самого, в руках у них были мечи. Гриша смотрел на все это с радостью и восхищением. На картинах с боку, изображались Единорог и воительница, ведущая его под уздцы. А за ними стояла картина с человеком, пересекающим реку на черном быке, у него было скрыто лицо, и вокруг роились белые бабочки. На двух картинах, что были дальше темы, были более печальные. На правой - затопленная деревня. И люди, вылавливающие из реки мертвых. На левой - повешенный на кресте человек и стая ворон, клюющих останки.
 После этого дня, Гриша часто приходил сюда, разглядывал новые картины. Вбирал образы. Смотрел, как Валентин Николаевич рисует. Ему нравилось проводить в этой галереи время. Тут было много старых вещей, и Гриша часто рисовал с них натюрморты.

 Через некоторое время мне представился шанс поступить в художественное училище. И я за одну ночь нарисовал сюжет, который рассказал мне Николаевич. Море, шторм, крушение корабля, а наверху безмятежный вечер и божества: солнце и луна, играющие в шахматы, звездочками и лучиками. Мою работу на творческом конкурсе оценили как лучшую. Меня приняли. Через некоторое время Валентин Николаевич умер. Он нарисовал последнюю свою картину и умер. Может от старости, а может, вдохновение ушло, образы истощились. Или он просто прошел свой путь от начала до конца. Сегодня дождливая осенняя ночь, с 20 на 21 октября, улица Луговская, дом 6, кв. 5. Поет Лоли-Лоли.