Мисс География

 На мой взгляд, раньше в июне погода была намного лучше и приятнее, чем сейчас. Возможно, это и не так, возможно в детстве погода всегда кажется лучше, чем потом – ведь ни дождь, ни ветер не мешают творить свои, скрытые от глаз взрослых, дела. Но, все же, мне кажется, в моем детстве июнь был теплей и пригодней для бесшабашной жизни.

 Я и мой друг Пашка сидели на низкорослой липе в построенном из фанеры и подгнивших досок шалаше. В сущности, название «шалаш» в отношении к этой постройке подходило не больше чем слово «джинсы» к продаваемым в ту пору неказистым штанам из грубой ткани, но тогда так было принято называть эту нелепость. Мы сидели свесив ноги, как два кукушонка, занесенные беспечной матерью в гнездо весьма опасного пернатого, и дымили сигаретами «Опал». Пашка был младше меня, и я для него являлся авторитетом во всех смыслах. Во-первых, я был больше и сильней, а это немаловажный фактор. Во-вторых, из-за того, что я на протяжении последнего учебного года носил пионерский галстук, что позволяло мне вполне легально бороться с азартными играми в школе, путем насильственного изъятия у младшеклассиков вкладышей и оберток от жевательных резинок. Но, по большей части, в силу того, что у меня всегда водились деньги, а когда мне пришло в голову курить – и сигареты. Хотя, курение, как процесс мне не особо нравилось, ни тогда, ни сейчас. Просто, еще в двенадцатилетнем возрасте, мне было вполне понятно – меня обманывают. Я упорно не хотел верить в то, что пропасть между тем, о чем нам говорили в школе, «приглашая» на демонстрации и субботники и тем, что происходило вокруг, нормальное явление. И точно, так же, я не верил в дырки в легких. Я курил и при этом мог прибегать первым на эстафетах, что по рассказам учителей, было невозможно. Достаточно сказать, что я успел возненавидеть слово «социализм» до того как мне научно объяснили, что же это за рыба. Поэтому я недолго был отличником, аккурат до тех пор, пока в школьную программу не проник предмет «История». Я курил для того, чтобы выразить хоть как-то свой протест против того бреда, который нам еще пытались втемяшить тогда в школе, вместе со сказками о добром дедушке Ленине и светлом будущем коммунизма. И я курил, курил с другом, сидя на дереве, наслаждаясь мыслями о предстоящем лете и догорающим и ужасно красивым закатом, одним из тех редких, какие бывают порой теплыми вечерами в Подмосковье. Мы воображали себя стариками, которые в кино сидят и любуются закатом у себя на завалинке.

 Быть может, именно эмоциональная идиллия заставила тогда меня, подростка не достигшего в полной мере половой зрелости, обратить внимание на смуглую девушку в светлой юбке, идущую по улице в нашу сторону. Ей составлял компанию высокий молодой человек с ярко выраженной мускулатурой, но как мне показалось, она не слишком-то была увлечена беседой с ним. Мне сложно сказать, на сколько лет она выглядела – глазомер тогда у меня еще не был развит, но я склоняюсь к 21-23. И у них на пути оказалась серьезная лужа, обойти было невозможно. Парень просто перепрыгнул препятствие, но девушке это было не под силу – что, что, а по лужам я в детстве был ба-а-альшой специалист. И тогда она сделала странную вещь. Рядом с лужей из земли торчал металлический столб – конечность давно сломанных качелей. Люди часто пользовались им, используя в качестве опоры для преодоления курьезной водной преграды, которая, по чести сказать, не высыхала никогда. Но, за него всего лишь придерживались…

 Девушка сделала небольшой прыжок, обхватила столб руками и, повернувшись вокруг него, оттолкнулась и перепрыгнула на сухую часть дороги. В этом движении заключалось невыразимая и необъяснимая легкость, свобода. Весточка из американских фильмов, которые можно было посмотреть в видеосалоне за рубль. Там, разгоряченные герои порой забредали в бары, где такие же движения совершали стриптизерши. На этот короткий миг, что заняло ее движение, она стала для меня воплощением далеких горизонтов, свободы и грации в одном лице. Она стала богиней, богиней всего того, о чем так трудно узнать, чего сложно достичь и к чему хочется стремиться. Богиней свободы, не больше не меньше.

 А ее парень ничего такого не заметил. Сейчас, я, как человек вплотную знакомый с психоанализом, я могу утверждать, что именно в тот момент я стал испытывать неприязнь к спортсменам и военным, как к людям превосходно развитым физически, хотя и сам немало провожу время в спортзале. На моей психике твердо отпечатался этот случай, как иллюстрация пренебрежения силы по отношению к красоте. Он подал ей руку, она оперлась на нее и они пошли дальше. Нас с Пашкой они, разумеется, даже не заметили.

 Через две недели меня отправили в пионерлагерь. Лагерь он и есть лагерь, будь то пионерский или еще какой – думаю, меня многие поймут:) Первое время мне там откровенно нравилось, наш вожатый плевать хотел на нас, и мы были предоставлены сами себе. Потом нашим вожатым стал Дёма – двухметровый десантник, совсем недавно вернувшийся из армии и попавший в лагерь только благодаря своей маме, местному завхозу.

 В первый же день своего пребывания, он поймал меня и еще нескольких пацанов из отряда за курением. Не думаю, что его очень-то уж заботило благополучие наших легких, но в медкорпусе мы все дружно рассказывали, что попадали с некоего высокого дерева и по причине этого события на нас такие некрасивые синяки. Но, Дёма был десантником, и я об этом помнил, поэтому через не пару дней, во время похода, я спросил у него, нравится ли ему, как у Шварценеггера накачана мускулатура в «Терминаторе»? Естественно, «Терминатора» он не видел, и мне не составило особого труда уломать его пренебречь правилами лагеря и сходить в соседний дом отдыха, где, за все тот же рубль, можно было посмотреть видео. С тех пор с Дёмой у меня разногласий не было. За несколько пачек сигарет в неделю, я и приближенные ко мне могли ходить смотреть видео в дом отдыха, ложиться намного позже официально отбоя, спокойно курить в специально отведенных для этого местах, пренебрегать тихим часом, под предлогом раскраски разнообразных плакатов и пользоваться остальными немногими благами лагерной повседневности.

 Но, для меня всегда главным и непререкаемым условием нашего сотрудничества было видео. Я каждый раз с замиранием сердца ждал сцены со стриптизершами, пусть и прикрывающими все свои прелести – главное было не это. Главное заключалось для меня в возможности разглядеть в них ту девушку, подарившую мне ощущение гениальности происходящего посреди грязной лужи. Это касание чего-то божественного, и не где-то там, за горизонтом и в далеком будущем, а в моем собственном дворе, где по вечерам собираются поиграть в домино бывшие фронтовики, где выгуливают своих тощих собак местные алкоголики, где, при всей убийственности социалистического быта, все же имело место одно отдельное взятое чудо, произошедшее со мной.

 Думаю, надо прояснить происхождение моих финансовых возможностей. Мои родители больших денег не зарабатывали, и можно даже сказать, что жили мы крайне скромно. Но, еще в младших классах, я научился зарабатывать сам. Все началось с одноразовых шприцов, которыми так нравилось брызгаться моим одноклассникам. Поскольку моя мама работала медсестрой, недостатка в этом товаре у меня не наблюдалось, и я продавал за вполне реальные деньги – маленький 15 копеек, большой – 25. Отдельно продавались иголки. Затем пошел бум с иностранной жвачкой. Обертки и вкладыши собирались у меня из разных источников: некоторые я выигрывал, некоторые я выменивал, но основную часть мы либо отнимали, либо выкупали по дешевке (к этому моменту у меня появились компаньоны). Коллекционирование этой дряни (я всегда понимал цену бумаге) приобрело массовый масштаб и, подогреваемые модой, школьники скупали вкладыши тоннами. Впрочем, не обходилось без неприятностей, пару раз меня вызывали к завучу для всеобщего поругания и представляли перед всем классом для того, чтобы «судить». Однажды я сказал классному руководителю, что я не делаю ничего противозаконного, чтобы меня осуждать и в ответ на это мне сказали, что мои одноклассники сейчас выскажут свое мнение по этому вопросу. Но, ни один человек так ничего и не сказал. Даже отличники. И все потому, что я объявил о том, что отменю им все скидки как своим одноклассникам в случае, если кого-то не устроит моя деятельность. Таким образом, я одержал триумф над той системой образования. И как же это было приятно 11-ти летнему подростку! Но главная проблема была в учениках из старших классов – несколько раз меня откровенно грабили. Следующий этап – пивные пробки. Как только игра в «баночки» стала культовой среди детворы, я начал получать сверхприбыли. У меня были знакомые, ездившие за ними на московские вокзалы, были люди профессионально играющие, и несколько кидал, которые все, в конечном счете, приходили ко мне. В общем, у меня была своя миниатюрная подпольная организация, приносившая очень неплохие доходы для школьника. Я даже пытался открыть что-то типа своего банка, но отказался от этой затеи и как показало скорое будущее – не зря… К моменту моего отправления в лагерь у меня было около трехсот рублей наличностью, то есть около двух месячных зарплат среднестатистического пролетария-ударника. И все эти деньги были исключительно моими!

 В очередной родительский день, меня обрадовали известием о том, что меня оставляют в лагере еще на одну смену. Для меня, скорее, срок. Но, поделать с этим ничего невозможно и я попросил Дёму оставить меня в том отряде, который ему дадут. Оказалось, что у него на очереди спортотряд из тетей старших меня на пару лет. Визуально все они напоминали недокормленных баскетболистов, но в силу длинны их рук, драка была для мен не лучшим исходом общения. Понаблюдав пару дней за моим пофигистическим поведением, некоторые стали возмущаться на тему того, что правила писаны не для всех. Один раз меня подкараулили после отбоя, когда я забирал у местного электрика блок сигарет (вопрос решался так же с помощью табака). На утро Дёма, вошел в палату и объявил, что несколько представителей отряда отправляются с ним на репетицию «Зарницы». Как только они вернулись, каждый наблюдавший этих спортсменов, понял, что некоторые вещи стоит приять как данность.

 Однажды Дёме захотелось стать лучшим вожатым. Понятное дело, без поддержки отряда даже он был бессилен. Пришлось ненадолго забыть про отдых. За несколько дней спортотряд занял первые места практически во всех дисциплинах. И если в силовых состязаниях победа одерживалась вполне честными путями, то с самодеятельностью и конкурсами дело обстояло много интересней. Конкурс по сбору грибов в местном лесу мы выиграли с большим отрывом благодаря нескольким грибникам, встреченным по ходу соревнований. Стоит ли говорить о том, кто договаривался обменивать грибы на сигареты? Конкурс танцев был большой проблемой, пока я, волей судьбы, не разглядел среди зрителей сестру своей одноклассницы. Она занималась танцами всю жизнь, и после ее выступления остальные конкурсантки почувствовали себя никчемными коровами. Да, это не честно, но это только если смотреть глазами тех, кто допустил Дёму до воспитания детей.

 Единственной изюминкой, к которой я приложил руку лично, был плакат на тему «Лето». Как правило, на бумаге по этому поводу рисовали гуашью ромашки и бабочек, иногда простенький пейзаж. Но, не я. Пара лет художественной школы никак не позволяли мне это сделать. Ко мне подошел Дёма и спросил, не хочу ли я нарисовать плакат на тему «Лето», и я тут же согласился. Я сразу сказал, что намерен использовать только акварель, и, о чудо, в лагере нашлось несколько ленинградских наборов. Но, лето для меня было не в бабочках, ромашках и стрекозах. Лето – это загадочный период, когда я пытаюсь всячески вернуть себя в один единственный момент, в июньский вечер, где однажды незнакомая мне смуглая девушка космически красиво обернулась вокруг ржавой опоры сломанных качелей. Я нарисовал ее. Я нарисовал девушку, обхватившую руками столб. Ветер развивал ее волосы и платье, но она не обращала на это внимания, она смеялась и смотрела в небо. Закончив, я осознал, что такой рисунок не пропустят даже для всеобщего показа и подписал его «Мир, труд, июнь». Утром меня вызвали на линейку, и по тяжелому взгляду Дёмы, я понял, что нужно спасать положение. На вопрос директора «Кого это я нарисовал?», я ответил, что маму. А на вопрос «дяденьки» проводившем в лагере культурные мероприятия «почему я написал слово «Июнь» вместо «Май»?» я ответил, что в июне мама подарила мне велосипед, и я был рад, и она была рада тому, что я рад, и поэтому я запомнил выражение ее лица и нарисовал то, что мен больше всего запомнилось о лете.

 Меня, как старосту отряда, взяли на экскурсию в мавзолей. Дёма прослезился от счастья, увидев Красную площадь. А я смотрел на эту приземистую постройку, смотрел на людей, стоявших в очереди, на башни Кремля, на гостиницу «Россия» ощущая, что, будучи несмышленым школьником, я не только обманул систему, но и сумел при этом не обмануть себя, нарисовав на плакате «Лето» стрекозу с бабочкой. Я не пошел в мавзолей, притворившись, что очень устал. Мне было стыдно перед покойником, за которым стояли тысячи человеческих жизней, что я вот так приду к нему и буду делать вид, что мне интересно на него смотреть…

 Смена закончилась, и я снова отправился в школу. Среди прочих предметов, в новом учебном году у нас появилась география. И с первого же урока я был шокирован – географию вела та сама девушка, невольным движением которой я так восхищался на протяжении всего лета! Ее звали Ирина Валентиновна. Но, я сознательно старался не использовать ее имя – для меня она была мисс (одно из словечек, быстро проникших в неокрепшие умы детей социализма) География.

 География… Я знал, что это слово дословно означает всего лишь науку о земле. Но, для меня название этого предмета стало созвучно имени какой-нибудь древней богини.. Я с упоением слушал все, что она нам рассказывала, и у нее неплохо получалось. Вместе с ней я испытывал неудобства от разряженного воздуха на берегу озера Титикака, огибал мысы Дежнева и Рас-Хафун, удивлялся эндемикам Австралии и причудной живностью бассейна Амазонки. Мы вместе следили за ветрами в Кордильерах и любовались пейзажами Большого Рифа. И все это несмотря на то, что передо мной каждый раз была, проткнутая в одних и тех же местах, карта и разодранный предшественниками по парте учебник. География стала для меня единственным интересным предметом.

 Я стал примерным учеником, только потому, что в отличие от своих одноклассников, я начал ходить в школу с удовольствием. Я наблюдал за движениями Ирины Валентиновны как наблюдают зрители в цирке за трюками канатоходцев, безотрывно, с замиранием сердца, застыв в напряжении. Она, разумеется, воспринимала мое внимание как прилежность и интерес к предмету. Мне постоянно казалось, что она повторит то волшебное движение. Я слушал ее, впитывая все ее слова. Мне даже не приходилось читать учебник, чтобы безошибочно отвечать у доски. Но ничего волшебного больше не происходило.
 Прошел год, ее заменила другая учительница, и я больше ничего о ней не слышал. Ходили слухи, что она вышла за муж и переехала в Москву.

 Спустя много лет я сохранял в памяти ее образ, символизирующий для меня веру в нечто большее. Благодаря этому я даже договорился с местными властями (благо хватает среди них знакомых), о том, чтобы асфальт в определенном месте дороги не ремонтировали уж очень тщательно, благодаря чему на том же самом месте остается все та же лужа. Столб от качелей я так же трепетно сохранял. Своему приятелю Пашке, я рекомендовал открыть на месте старой липы летнее кафе, разумеется, не посвящая его в свои личные мотивы. И теперь, приглашая друзей на кружечку пивка, я стараюсь расположиться так, чтобы иметь возможность наблюдать за прохожими, пытающимися обойти лужу – а вдруг!?

 Как взрослый и трезвомыслящий человек, я понимаю бесплодность и глупость попыток возбудить в себе эти невидимые рецепторы, отвечающие за благополучие, по средствам сотворения из куска обычного двора некоего заповедника. И, при всей очевидной безрезультатности моих причуд относительно лужи и столба от качелей, я искренне рад тому факту, что, несмотря на все противоречия эпохи, в которой проходило мое детство, мне удалось вынести из него крупицу светлой ностальгии.