На птичку

 


 


От автора

Это не пособие по зоологии, не автобиография и не продолжение « Полета белой вороны», хотя некие совпадения возможны. Это просто палитра, на которой смешалось все со всем и в итоге не получилось ничего, что можно было бы вешать в рамку. Потому, что я не люблю рамок.

Глава I
ПРО СНЕГИРЯ

 Жила была птица. Красивая птица, с маленькой серой головой, аккуратным острым носом и красной грудью.
Летом птица покидала дом и стремилась в чужедальние края, а зимой возвращалась в холодную, суровую, но удивительную страну. Люди в этой стране отличались живучестью, своеобразным чувством юмора и редким талантом забивать на все. К птицам они относились приемлемо- по крайней мере ели только крупные особи, а меленьких часто наоборот подкармливали. Особенно человеческие детеныши и престарелые самки. Наша птица была как раз невелика собой, но это как раз ее очень огорчало, она часто комплексовала…вернее комплексовал , потому, что это был оН.. Птицы насколько это известно, тоже различаются по половым признакам. Но вот люди почему то этого признавать никак не хотят. Если воробей- значит мужик, если синица ( во мн.числе ж.р. – пиши с буквой «Ы» ) то значит непременно баба. Жители туманного Альбиона даже употребляют по отношению к птицам неодушевленное, безликое и бесполое «it» В общем наша птица была мужского рода. Поэтому, если уж позвольте, я буду называть его «птиц». И попрошу не упрекать меня в неграмотности и плохом знании русского языка. Все равно, когда возникнет вопрос как написать «Петровой Марье, или Петровой Марии» вы придете ко мне. Я серьезно…
Так что жил был птиц. Как его звали? А никак его не звали, и потому он был достаточно одинок. Жил он в большом городе, где было мало солнца, но зато много каменных лошадей и львов. Питался где попало и чем попало, а часто ему действительно попадало от пернатых покрупнее. Есть например такие тупорылые сволочи- голуби…Не заклюют, так затопчут. И люди их любят, потому, что они всегда подлизываются и лебезят. Даже сделали символом мира. Ну-ну! Видели бы вы, как такой перекормленный увалень напыжась и раздувшись встает на цыпочки и грудью отталкивает тех, кто поменьше от целого батона, которого ему не склевать и за месяц! Впрочем, они достаточно прожорливы.
 Есть вороны, эдакие серые кардиналы, вооруженные внушительными клювами и обладающие просто феноменальной хитростью. С спорить не то что глупо, а как то бесполезно. Потому как помимо физической силы они имеют громкий и резкий голос и переорать их невозможно.
Бывают чайки- резвые, быстрые как «Миг-32» наглые поморы. Они дикие… настолько дикие, что сбившись в банду представляют сильную опасность даже для ворон. Поэтому хитрые вороны иногда предпочитают им просто заплатить, чтобы не связываться.
Существуют воробьи. Милые, маленькие тварюшки- шумные, глумливые и вечно довольные. Но только с ними связываться уж точно не стоит, так как они весьма любвеобильны и потому плодовиты и как следствие -, многочисленны, как и китайцы, которые когда-то жестоко воробушков истребляли.
Остальные же виды и породы в городе немногочисленны и особого внимания не заслуживают, как представители сельской и вовсе необитаемой местности. Наш птиц по всем признакам к ним и относился, но почему то выбрал город, хоть жить там было весьма и весьма непросто. Но он жил.
 До определенного момента птиц обитал в небольшом скверике возле больницы, где было много ягод на кустах боярышника и добрых старушек с запасом пшена, и голубей с воробьями, которые этих бабушек полностью приватизировали. Была и старая ворона, которая, обклевавшись белого порошка на больничной свалке любила хрипло причитать о своих молодых годах, а потом, махнув на все крылом бить кому- нибудь морду. Доставалось в основном молодым голубям, потому, что они были слишком медлительны, чтобы вовремя смотаться и слишком тупы, чтобы собраться и выщипать вороне последние редкие перья. Хитрый птиц как-то признался вороне в самых своих нежных чувствах, за что и получил право быть небитым. Так что жить было можно и даже терпимо. Сквер напоминал ему о давно забытом родном лесе и менять его на что либо другое птиц не собирался. Но однажды..
… Однажды на помойке появилось мясо. Оно отвратительно пахло, и это не могло не остаться незамеченным. В тот же день на помойку слетелись толпы чужих, громко ругающихся матом ворон, а также решительные, голодные поморы- огромные по меркам Птица , во главе которых стоял какой-то бугай, размером никак не меньше Рождественского гуся. Во главе ворон тоже кто-то стоял, вернее летел, и влетел на полном ходу в строящуюся «свиньей» толпу чаек. То, что началось далее, можно назвать и беспредел и панкрок и армагедец и как угодно. Серые перья носились в воздухе, мешались с белыми и по- братски ложились на грязный снег. Старая ворона не вмешивалась. Она сидела на суку и хохотала, как сумасшедшая. ПтицА она держала рядом, чтобы ей не было столь одиноко. Внезапно помятая, молодая чайка, (или чай, потому как это был крупный самец) налетел ураганом, на мгновение завис в воздухе, а потом ринулся вниз в остром штопоре и с криком « А ты что ржешь, дура старая???!!!» врезался прямо в ворону. ПтицА обдало ворохом перьев и воздушной волной снесло с ветки. Он свалился в снег, унизительно задрав лапки и провалился в какой- то серый туман. Через мгновение сознание вернулось к нему и Птиц открыл глаза. На его красной груди алела кровь. ( старой вороны)«Вот оно»- подумал он и представил было себе синее-синее небо, зеленый небесный лес, пронизанный золотыми иглами солнечного света, где среди листвы видны рубиновые капли ягод и отовсюду слышно пение самых прекрасных птиц, голоса которых серебряной струей вливались в незаметные птичьи уши и сладкой болью отдавались в растерзанной окровавленной груди героя, павшего в неравной битве, где сама честь и была предана поруганию, среди грязного мата и пошлости, низменных желаний, где похоть побеждает любовь, а добро- зло, хотя все почему то утверждают обратное, где невинные юноши, не знавшие женской ласки падают под ударами мечей, где плачут жены и рыдают матери, а старик-отец смахивает ненароком навернувшуюся слезу, молодые узнают совсем не тот конец, который им был предначертан судьбой и порождают на свет уродов, которые Моцарта от портвейна отличить не могут, и в результате -падение общенационального облика, утечка мозгов по бетонной стене в грязную канализационную клоаку в которой кроме святых людей с разводными ключами и черепахоподобных мутантов никто и не обитает, потому, что никому это не надо и вообще никому ничего тут не надо, всем на все плевать, кроме Бога, хотя никто н сможет сказать, положа руку на сердце, чего ему надо, потому как это знать не дано ни одному смертном -,вот они и умирают- ибо вся смерть от невежества.
ВОТ.





Глава II
ПРО ЖУРАВЛЯ
 
 Жила была другая птица. Долгоногая птица с длинным носом. Да-да именно птица, потому как она была женского рода и даже могла высиживать яйца…но по какой –то ей одной известной причине этого не делала, хотя высиживать умела великолепно. А также подсИживать. В городе она оказалась случайно, хотя вполне намеренно. Раньше она знала полет и небо, свободу и ветер, но это было давно. А жила она на болоте или в болоте, в скользкой атмосфере, где каждый стремился сожрать другого, включая комаров, которые бросались абсолютно на всех и не уважали никого. Причем особой агрессивностью отличались женщины этого племени, а птица женщин не любила, но с комарами поделать ничего не могла. Она питалась лягушками и всякой мелкой рыбой. Причем рыба на это сказать ничего не могла, так как говорить не умела и предпочитала залечь на дно.
Однажды, августовским вечером, когда стоячая вода в топях красиво отсвечивает желтым и солнце словно бы нехотя, тонет в ней, так вот именно таким вечером в болото с громким всплеском упал сокол. Худая птица как раз мыла свои долгие ноги, готовясь ко сну. Вокруг одной из ног обвился уж, с которым она с недавних пор водила странную дружбу. Уж был старый и хитрожопый. Когда-то она пыталась его съесть, но подавилась, а уж так трогательно пресмыкался, что птица решила оставить его при себе. Вот так они и жили . В этот момент Уж объяснял птице, как заставить лягушек приползать самих и добровольно становится добычей. Но птица не понимала по молодости и неопытности, и пыталась доказать ужу, что это утопия и за каждой лягушкой следует гонятся в отдельности…
 Пришелец шлепнулся прямо перед ней и обдал ее намытые перья грязной водой. Она, недовольно отряхнувшись, тут же поинтересовалась, кто он такой, что ему надо и почему он в таком виде.
- Я сражался, я видел небо..- печально ответил сокол и опустил глаза на растерзанную грудь свою.
- Я тоже видела небо- кстати, ничего особенного – ответила Птица, но зачем сражаться?
- В борьбе – жизнь! – воскликнул сокол и глаза его засветились. И вам этого не понять.
- А я вот, лично ничего понимать и не собираюсь, потому, что здесь- болото в болоте живем, в болоте и подохнем, но лично мне тут нравится, потому как тепло и сыро…и вообще я Горького читала!
- Жизнь в борьбе… - сказал сокол и умер. Болотная вода тут же поглотила его и уложила на дно, на потребу рыбам, ракам и прочей кровожадной мелюзге.
- Ду-урак! – сказал уж и сплюнул. Плевок ужа был неядовитым и никто от него не умер.
- Не скажи! – протянула Птица- чт-то в этом есть! Борьба, взлет…
- И хрясь! Шлеп! А рыбы ням-ням!- Уж еще раз плюнул и попал себе на хвост.
- А помолчи ты! Я тоже хочу к небу, к солнцу, хочу питаться другими птицами, как он! Сколько можно сидеть в болоте?
- Нет, ну я их не понимаю!- сказал Уж, и, махнув на худую птицу оплеванным хвостом, и уполз спать и видеть гадостные сны, поскольку гадом и был.
 На следующий день худая птица расправила затекшие крылья, взмыла в воздух и улетела далеко- далеко, примкнув к стае уток, которые и рассказали ей о городе, где было мало солнца, но зато много каменных львов и лошадей.




Глава III
ПРО МЕНЯ

Жила –была белка. Маленькая шустрая штучка с вечно- удивленной мордочкой и хвостом, которому завидовала каждая городская крыса, и может потому именно крысы считали белку своим родичем. Но она так не считала, потому как крысы.. крысы были грязные и серые. У них были грязные выражения, грязные мысли , грязные поступки. Но зато их было много, и они были в сером. А потому их все боялись. Белку же не боялся никто. И потому она жила в большом парке, где обитали холодные равнодушные статуи, почти не было крыс и гуляло много людей, которые при виде белки впадали в щенячий восторг, пытались ее накормить и восхищались ею. Белка любила быть необычной . Но.. была слишком доверчива.
Однажды в парк пришел человек в кепке и протянул руку. А когда она привычным движением, исполненным грации и кокетства, снизошла на его длань – он схватил ее и засунул в сумку. Скомкал и унес куда-то, где пахло дымом и чем-то резким, и где играла музыка, напоминающая удары ритуального барабана из глубоких снов прошлого. Там ее достали на свет, который язык как-то не поворачивался назвать божьим, и вложили в теплые девичьи ладони. А потом была клетка. Дым. Еда. Люди. Дым. Еда. Сон. Хомяк. Умер. Бум-бум. Сон. Дым. …А потом открытая форточка и головокружительный прыжок вниз по диагонали и тишина, и что самое обидное, кроме тишины – ничего. Она ждала большего. Все ждут большего. Или большОго. Большого брата, который никому и не брат, но брат всем одновременно. Он приходит – добрый, заслоняет небо и в его глазах цвета индиго медленно –медленно тонет все мирское, причиняющее боль…
 Он пришел.



Глава IV


В своих странствиях и шатаниях худая птица узнала много. Она высоко взлетала и многое видела, но ей все казалось чего-то не достает. В глубине ее изящной головки, словно разбуженные майской зарей пчелы, роились мысли о солнце. Каждый день она пыталась взлететь все выше-и выше-и выше. Утки – спутники крутили крылом у виска, но ей всегда было плевать на чужое мнение. Она, если так можно выразится, не считала уток за людей.
Однажды Птица поймала долгожданный ветер, ласковый и сильный он обвил ее руками понес ввысь, туда, где так заманчиво переливались на солнце перламутровые облака. И она отдалась ему. Он стал вторым.
Птица летела и летела. В голове давно уже стучали молоточки, а в зобу- дыханье сперло- но! Но она продолжала путь. Внезапно она увидела рядом странное существо. С виду оно напоминало человека, но обладало сильными, раскидистыми крыльями, куда больше ее собственных.
- Привет! – Поздоровалось существо.
- Кто ты? – Удивилась птица. Ей было неприятно, что есть еще создания, способные лететь выше.
- Я –ангел! – засмеялось существо- и повторило нараспев , - ангел, ангел, ан-гел!
Птица ничего не ответила. Она не знала, кто такой ангел. Ей было нестерпимо жарко, а воздуха с каждой минутой становилось все меньше.
- Куда ты летишь ?- спросил Ангел.
- Туда – ответила птица и показала на сияющий круг солнца.
- Значит, нам по - пути ! Я тоже хочу долететь до самого солнца! – Ангел сделал картинное сальто и подмигнул. Дальше они летели молча, потому, что слова прилипали к пересохшей гортани и таяли, как снежинки. И тут.. что-то случилось. Крылья ангела намокли, из них потекло что-то золотисто- липкое, янтарно –медовое. Белоснежные перья потемнели и стали отделяться, падать, кружась в раскаленном воздухе. Скоро их почти не осталось- они роились белым шлейфом где-то далеко внизу. Ангел нелепо взмахнул голым ивовым каркасом, пристегнутым к телу ремнями, и стал стремительно терять высоту. Он кувыркался, теряя сандалии, и последние перья и становился все меньше и незначительней, пока совсем не пропал из виду. Птица не расстроилась- она снова была первой. К тому же, она так и не узнала, кто такой ангел.

….Когда она падала вниз, ей даже не верилось во все происходящее. Она летела вниз, вниз, вниз, слепящее солнце смеялось ей вслед, а ветер, ласковый ветер ломал ей крылья.

Глава IV
ЭПИЛОГ


Ребенок плакал, нет скорее ревел, как пожарная сирена, широко открывая рот в котором недоставало зубов. Слезы бежали по его маленькому, покрасневшему лицу и он вытирал их шершавой, обледенелой варежкой в красно-зеленую полоску. Варежки связала бабушка, которая в данный момент носилась вокруг своего ненаглядного внука и пыталась утешить его по средствам сюсюканья.
- Птичка! – заливался детеныш, - умерлааааааааааа!
- Да ты посмотри сколько птичек умерло! Куча птичек! Они ж небось заразные! Полож бяку на место!
- Это особенная птичка, она красногрудая! Я таких в садике видел!- Не унимался ребенок извергая новые порции слез. Вдруг птица в его руках зашевелилась и открыла свои глаза – бусинки.
- Видишь… жива твоя птичка! Сейчас мы отнесем ее доктору и пойдем кашку ням-ням! – Обрадовалась старушка и поволокла повеселевшего внука на остановку автобуса.

Птиц очнулся в сером помещении с зелеными стенами. Кто-то преподнес ему жизнь в подарочной коробке, с алой ленточкой на блюдечке с голубой каемочкой. Через неделю он смог летать и ему отворили окно. Но он остался . И его посадили в клетку. Туда, где уже обитала большая худая птица с обрезанными крыльями, которая любила рассказывать всем о том, что она была на солнце и даже ходила по нему. И все ей верили, потому, что когда-то старый Уж научил птицу заставлять лягушек самих приползать к ней на брюхе.
Не верила только белка, что как сумасшедшая вертелась в колесе неподалеку. Она видела глаза ангела и слышала его голос. Ведь ангелы не врут никогда, даже, если они –люди ;)
 

Посвящается моему горячо любимому начальству.

 (с) Алена Рубенс 2002