Я вернусь. стр. 152- конец

***

Вышел Леня из СИЗО… Леонид Журба, маленький, сморщенный, изжеванный судьбой человечек.
Редкие дождевые капли гулко били по лысой многострадальной голове, отзываясь звонким эхом в ушах: «Это не я, это не я! Борьку убил не я!» И не понятно, отчего мокро лицо – от пресной дождевой воды или соленых, как скорбь, слез. Жалкий человечек, измолотый жерновами следствия в пыль.
К его удивлению, дежурный, ясноглазый молодой крепыш с пухлыми, как у хомячка, щеками, не стал проверять его личные вещи на пропускном пункте. Журба даже усмотрел в этом некое пренебрежение к своей персоне. Впрочем, он привык. Его никто никогда не замечает.
Прапорщик нажал на кнопку и последняя, четвертая дверь тяжело за ним захлопнулась, выталкивая на улицу свежеосвобожденного, будто давала понять, что здесь больше не хотят его видеть. Леонид огляделся по сторонам. Искал глазами жену или сына, но никого знакомого не увидел. Немногочисленные прохожие споро перебирали ногами к трамвайной остановке неподалеку.
Контрастом к унылому серому сооружению, из которого его только что выпустили, грозно и торжественно, сияя белыми стенами и золочеными куполами с крестами, высилась церковь. Странное соседство.
Совсем рядом оказалась нормальная человеческая жизнь. Жилые дома подступали почти к самым стенам узилища, можно было разглядеть веселенькие занавесочки на окнах. Мимо протарахтел видавший лучшие времена трамвай.
Ежась от пронзительного холода и сознания собственной никчемности, Леня сунул руку за пазуху. Там, в нагрудном кармане пропитанной потом рубахи, лежала самая дорогая для него сейчас вещь – справка об освобождении.
«И куда мне теперь? Я думал, Зоя меня встретит… Почему ее нет? – горько, очень горько и обидно было Леониду под противным дождем. – Неужели я ей совсем не нужен?»
Журба тихонько раскашлялся. Все в этой жизни он делал скромно и неприметно, даже кашлял. В последнее время у него стали сильно потеть руки, а сердце билось часто-часто и так громко, что ему мерещилось, будто окружающим слышен этот стук. Как всегда после приступа кашля, Леонид ощутил слабость и головокружение, остро захотелось прилечь тут же, не мокрый грязный асфальт.
- Ты уже здесь? – послышался родной визгливый голос. – А я только на минуточку и отбежала. Ну здравствуй, горе мое луковое!
Зоя!
«Слава Богу, Зоя здесь!» – вознес глаза к храму Леонид. Теперь она возьмет его за руку, поведет отсюда куда-нибудь и скажет, что теперь надо делать.
- А что это ты согнулся в три погибели? Бедный ты мой, холодно тебе! А ну, скидавай пиджак! – жена заботливой материнской рукой тут же, прямо у ворот, под самой дверью контрольно-пропускного пункта, стянула с него мокрую измятую тряпку, мигом надела на него теплый шерстяной свитер, сверху накинула непромокаемый плащ. Все это она извлекла со скоростью опытного фокусника из необъятных баулов, которые с таким трудом тащила из Благодатовска в неблизкий областной центр.
- Туда не стала тебе передавать, – пояснила Зоя Петровна мужу, который вяло, как тряпичная кукла, подставлял руки и голову для переоблачения. – Сопрут! Хорошее ведь все. Или тюремщики, или сокамерники твои решат, что им нужнее. Ты все равно выходишь, тебе жена еще купит. Знаю я их. – Женщине с трудом удавалось удерживать между плечом и подбородком зонт, разговаривать и одевать мужа, к тому же на локте висела сумка, но ей и в голову не пришло сунуть ему хоть что-нибудь подержать. Леня лишь обалдело улыбался. – Тут в пятидесяти метрах базар, а я вспомнила – носки тебе чистые забыла положить, так и остались на полке в прихожей. А ждала тебя долго, я ведь с самого утра здесь торчу. Мне Сан Саныч сказал, что тебя сегодня выпустят, от радости совсем мозги растеряла, собиралась, как чумная. Вот и решила сгонять по быстрому. – Зоя вполголоса трещала без пауз, застегивая пуговицы на дождевике. – Я и в самом деле быстренько сбегала, одна нога там, другая здесь, и все равно тебя пропустила. Ты давно вышел? Чего молчишь? Тут и в самом деле язык проглотишь, виданное ли дело, невинного человека хватать и за решетку сажать! Побежали быстренько к остановке, там киоск, под навесом на лавочке тебя и переобую!
Преданная супруга сграбастала в одну руку – две похудевшие сумки и зонтик, а в другую – остатки «горя своего лукового», и, презирая лужи, устремилась наискосок через дорогу.
Когда добрались до трамвайной остановки, Зоя застелила краешек отсыревшей лавки пакетом, усадила до сих пор молчавшего Леонида. Выудила из сумки пакетик с носками, из другой – серые кожаные туфли. Грузно присела перед ним на корточки и, не обращая никакого внимания на окружающих, принялась стаскивать с него мокрые ботинки.
- Я тебе новые купила, мягкие, удобные, – приговаривала она при этом, – почти две сотни отвалила, зато как тапочки… Ой, что это? – Зоя Петровна стянула с мужниной ноги носок и уставилась на жуткого вида нарывы под щиколоткой. Леонид безмолвно пожал плечами. – Ничего, приедем домой – к Эльвире Марковне отведу. Вылечим.
Супруга натянула ему сухие уютные носки, упаковала ступни в новую обувку, которая оказалась действительно очень удобной. Журба блаженно пошевелил пальцами, пробуя мягкость кожи туфель, и выдохнул первое, что пришло на ум:
- Я так рад, что ты здесь!
- Ожил наконец-то! А то я думала, что теперь век молчуном будешь, горюшко мое!
Все еще сидя перед ним на корточках, женщина участливо взглянула в его лицо. Впервые с момента их встречи. Раньше было как-то не до того. Увидела набухшие веки, слезящиеся глаза с красными прожилками, желтые вязкие комочки гноя у внутренних уголков. Достала салфетку, аккуратно промокнула.
- Режет. Как песком засыпало, – пожаловался Журба. – А еще знаешь, пятна по мне какие-то странные, чешутся.
- Вылечим. Все вылечим, бедный ты мой недотёпушка… – Зоя присела рядом с ним на голую скамью (себе-то зачем что-нибудь подстилать, не сахарная), обхватила его руками, как маленького. Прижала к горячему своему плечу горемычную лысую голову. – Сейчас трамваем до Южного доедем, пересядем на метро и быстренько домчимся до автовокзала. Ты посидишь в зале ожидания, пока я куплю билеты. Перекусишь тем временем, вот здесь возьмешь, в синей сумке, под пакетом с рубахой. Сядем в ближайший автобус. И домой.
Журба чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Никогда и ни за что не расскажет он жене, что в камере, рассчитанной на тридцать человек, их обреталось семьдесят, что спали они по очереди, и что его шконка располагалась почти у самой параши. И уж совсем не хочется рассказывать, что сокамерники настолько его презирали, что даже не обижали. А уж о грязи, в которой он жил, не то рассказывать – вспоминать тошно… Нет, все это позади, Зоя от него не отвернулась, а о пережитом нужно поскорее забыть. Впереди дом, милые сердцу улицы, его родной Тупиковый переулок, старый любимый диван, сын, внучка, тихая пристань…
Он еще не знал, что везет домой в своих легких страшный привет из камеры – туберкулез. Сейчас ему было просто очень хорошо.
Теперь он точно знал, что не он убил единственного товарища, Бориса. Жуткий груз снят с души. Легче пережить утрату лучшего друга, чем ежедневно обвинять себя в его смерти.
Ему досталась самая лучшая, самая верная и заботливая жена. За какие такие заслуги ему, серому и непримечательному, попалась такая чудесная подруга жизни? Наверное, ни за что, а просто потому, что без нее бы он не знал, как жить. Жгучее чувство благодарности и любви к неказистой Зое Петровне разлилось горячей волной по всему телу. Леня взглянул на церковь, просвечивающую сквозь зыбкую пелену дождя.
Господи, хорошо-то как! Спасибо тебе.

 ЭПИЛОГ

- Как поживает твой Виталик? – просто для того, чтобы что-нибудь сказать, спросила Станислава.
- Который из них? А-а, привидение… Да ну его, пропал, - небрежно отмахнулась Лариса, потянулась к сумочке за сигаретами, но на полпути передумала. – Ты мне лучше скажи, что там моя обертка, выиграла?
- Обертка?
- Ну да. Помнишь, когда я с тобой о призраке трепалась, мы шоколад точили? Я на обертке твой адрес написала, на розыгрыш послала. Тебе ничего еще не присылали? Типа: уважаемая госпожа Чуприна, поздравляем вас, ваш личный секретный номер выиграл главный приз, офигенную кучу денег, автомобиль «Линкольн» кадилак и тур в Испанию на три года?
- Розыгрыш – он и в Африке розыгрыш, – сквозь смех выдавила из себя Стася, – разыграли, шлют одни приветы.
- Жаль… Надо было на свое имя посылать, тогда бы точно выиграла. Я ж тебе говорила, что я феноменально везучая барышня. Мы б сейчас до самой зимы на Сейшелах тела свои, бренные, но любимые, в шезлонгах перед солнышком простирали бы. – Лариса блаженно потянулась, раскинула руки, будто и в самом деле томится на пляже от безделья, протянула, изображая райскую истому: – В море морском накупавшись до тошноты… И я бы тебе так, томно: «Ах, как мне надоели эти пальмы! Я соскучилась по березкам!»
- Ты говорила, Канары…
- Какая разница? – возмущенно вскинулась фантазерка. – Нет, ты мне скажи, ты видишь какую-нибудь принципиальную разницу между Канарами и Сейшелами? Особенно по сравнению с благодатовской жидкой грязью и вязкой топью?
- Не кричи, детей разбудишь, – Станислава, не вставая с места, протянула руку, поплотнее прикрыла дверь в коридор. – Верке так трудно их каждый вечер укладывать! Наотрез спать отказываются.
- Ага, их бы воля – они бы в полночь засыпали на ковре перед телевизором, – согласилась приятельница. – Чайник вскипел. Мать-героиню ждем, или прям сейчас заварить?
Подруги сидели на крошечной Вериной кухне, которая, казалось, за несколько недель стала еще миниатюрней. Лариса поднялась с насиженного места, потянулась к верхней полке за заваркой, умудрилась по дороге треснуться головой о приоткрытую дверцу соседнего шкафчика, задеть ногой сковородку и больно удариться локтем о подоконник. Одновременно.
- …! – перекрывая грохот упавшей пустой кастрюли, вежливо сказала Лариса.
- Ой, – тихо пискнула Станислава, пытаясь на лету поймать банку с чаем. Удалось.
- Эта ее новая кухня с холодильником еще больше места занимают, – проворчала Лариса, потирая по очереди все ушибленные места, – прежние гробы, кажется, компактней были. Все, сяду и с места не сдвинусь. Я не камикадзе по этому пищеблоку передвигаться.
- А мне кажется, тут уютно и удобно… Вон сколько дверочек, полочек и ящичков! Просто ты не привыкла к тесноте, а мы, детки из клетки…
- Что-то Верка долго…
- Да… Долго…
- Пошли на балкон, покурим?
- Идем.
У Веры с недавних пор незыблемое правило – в квартире не курят. Во-первых, дети, во-вторых, мама болеет, от табачного дыма задыхается. А сама хозяйка и вовсе курить бросила. Правда, поправилась при этом на три килограмма, но унывать по этому поводу не собиралась.
Подруги с удовольствием отметили, что мелкий противный осенний дождик прекратился, из-за мятой тучки одним глазом с опаской выглядывало бледное солнце.
- Какой вкусной кажется первая затяжка на свежем воздухе! – пришла в восхищение Лариса. Смачно отравляя легкие никотином, свесилась с балкона, взглянула на мокрые ржавые кроны деревьев, готовых раздеться перед наступлением холодов. Налюбовавшись вдоволь окрестным близлежащим пейзажем, устремила глубокомысленный взор вдаль. Она сейчас напоминала хозяйку Медной горы, осматривающую свои владения. А вид и впрямь открывался чудный: аккуратные дворики с отдыхающими после сбора щедрого урожая садами, меланхоличная река Карамора, луг. А на другом берегу реки, как на ладони, – сахарный заводик, примыкающий к нему поселок, похожий на аппендикс.
- Красотища! – вздохнула Лариса. – С детства знакомый ландшафт, а как гляну с Веркиного балкона, или с колеса обозрения, – дух захватывает, так красиво. Славный городок наш, Благодатовск, ни на одну столицу мира, кажется, не променяла бы его! – немного подумала и добавила: – Нет, хочу в Париж, Лондон и…
- Жмеринку, – закончила за нее Станислава. Дружно рассмеялись, но заметили, что на них обращают внимание подвыпившие мужички с балкона соседнего дома, и притихли.
- Лар, знаешь, а я беременна…
- Ух ты! Это же чудесно! А почему таким трагическим шепотом?
- Я вот иногда думаю… Вот скажи мне, пожалуйста, Ларочка… Я от кого забеременела, чьего ребенка я ношу – Максима или Шухардина?
- А ты как хочешь?
- Иди ты… Я серьезно.
- И я серьезно. Своего – это точно. Будет у него внешность Дмитрия, душа Максима, а глаза твои. Нравится?
- А можно… чтобы он был похож на ТОГО Максима, прежнего… лицом?
- Эк, куда загнула! Может, хватит, что на него похож Никита, сын Николая?
Снова рассмеялись, теперь совсем не обращая внимания на веселых пьянчужек, старательно подававших им какие-то знаки непослушными руками. В конце концов хмельной компании надоело семафорить, а может, их жены заметили заигрывания нетрезвых мужей к посторонним женщинам и увели с балкона от греха…
- Перемешала ты, Стаська, своих мужиков в сыновьях, не разберешь, кто на кого похож!
- Да, Никита чем старше становится, тем больше повадок Максима… А почему сыновьях? Может, девочка будет?
- Мужик. Я точно знаю, - тоном знатока заявила Лариса. - Слушай, у одной моей… клиентки… есть колдун знакомый. Нет, не колдун – ведун, или как там их называют. Короче, дедка, который бабкой работает. Он тебе и объяснит все про ребенка, Максима и Дмитрия.
- Пойдем. Или… Ох, нет, ты что, – испугалась воспитанная в духе атеизма Станислава, – не могу я по бабкам… Потом подумаю, а пока идем назад, холодно очень. И из чайника небось уже душа выкипела, мы его так и не выключили.
Отогревая озябшие ладони над газовой конфоркой, она пыталась отогнать прочно осевший в мозгу образ, не выдержала и поделилась:
- Знаешь, как он руки моет?
- Откуда? С мылом, наверное, – попыталась отшутиться подружка, – или твой возлюбленный при омовении рук поворачивается к раковине спиной?
- Он их моет долго, тщательно, чуть ли не скоблит… каждый палец в отдельности.
- Ну и что? Чистоплотность – не порок, много хуже свинство, – Лариса силилась заразить приятельницу своей беспечностью, хоть отлично поняла, отчего той не по себе.
Вера Федорова вышла из детской, устало опустилась на табурет.
- Ох, девчонки, Дениска опять спать отказывается. Улегся в кровать с условием, чтобы ему рассказали сказку. Катерину разбудил, та тоже за ним: сказку, мол, подавай.
- Так расскажи им и дело с концом, в чем проблема? – удивилась Лариса.
- Я стала рассказывать про трех поросят – Денис не хочет, неинтересно ему, видите ли, Машенька и три медведя – говорит: «Это для маленьких». Заказал о принцессе и чудесах, а у меня уже язык заплетается, да и не знаю я ничего такого.
- Вот жених кому-нибудь достанется! – рассмеялась Лариса, - пять лет всего парню, а ему уже романтики хочется. Плюнь, уснут когда-нибудь. Отдохни, намаялась ведь за день при такой семье!
- Верочка, хочешь, я схожу к ним, что-нибудь придумаю? – предложила Станислава.
- Конечно, хочу! Может, хоть ты приспишь этого постреленка.

Стася тихонько присела на краешек Денискиной кроватки, поправила одеяло:
- Я расскажу тебе сказку…
- О принцессе?
- О принцессе.
- Только я хочу не сказку, а на самом деле.
- Хорошо будет тебе сказка «на самом деле». О принцессе, к которой вернулся ее самый-самый любимый принц оттуда, откуда не возвращаются.
- А почему он вернулся? – поинтересовалась любопытная Катенька. Глазки ее блестели в предвкушении увлекательного рассказа на ночь.
- Потому что очень ее любил. – Стася погладила девочку по головке и начала: – Эту историю звезды поведали ветру, пролетающему ночью под ними, ветер пропел ее прибрежным камням, когда ласково гладил их своими волшебными крыльями. В тихий безветренный полдень камни шептали ее солнцу, грея свои бока в его жарких лучах. Лес впитал ее кронами деревьев от солнца во время утренней зари и тихо прошелестел мне, когда я забрела к нему в гости.
- А звезды? Откуда узнали звезды?
- Звездам эту историю рассказала я.



 КОНЕЦ.