Я вернусь. стр. 60-79, Никита

 
***

«Ты кто?»
«Однажды ты назвал меня своей совестью. Мне понравилось. Продолжай в том же духе».
«Откуда ты взялся?»
«Ветром надуло».

 ***

Поначалу Николай не очень хотел сходиться с новоявленным сыном. Он вызывал в нем лишь любопытство. Но с течением времени, постепенно втянулся в эти отношения и, под влиянием Никиткиного обаяния и дара убеждения, даже начал получать от них удовольствие.
В общем, это даже приятно - иметь такого большого, умного и воспитанного сына. Готового, так сказать, получил. Ребенок понравился ему необыкновенно, взыграла гордость: вот какой у него сын, не то, что у его знакомых, все какие-то оболтусы растут. Родителей не уважают, дерутся, учиться не хотят.
А его Никита все у него спрашивает, советуется, рассказывает о своих успехах. А слушает как! Когда Николай начинает ему на личном примере объяснять, каким должен быть мужчина, дыхание задерживает, чтоб ни слова не упустить. И такое восхищение плещется в наивных детских глазенках!
Целую неделю он таскал его то в зоопарк, то в цирк, то в парк на карусели. А когда набор детских развлечений был исчерпан, принялся возить по своим друзьям и любовницам. Хвастался. Он видел, как обаятельный, улыбчивый и тактичный Никитка нравится всем его знакомым. Он хотел, чтоб ему завидовали: вон у него какой сын получился! Кто бы подумал. А что вы хотели - гены! Их, как говорится, пальцем не раздавишь.

Но вот однажды наступил день, когда постоянное присутствие мальчика стало его раздражать. Старостенко уже начал обдумывать, как бы Никите потактичнее намекнуть, что пора бы и к матери возвращаться. Не так чтоб навсегда, мол, потом опять приедешь погостить, но сейчас уже пора и честь знать.
Они как раз сидели в красиво обставленной, с дорогостоящим ремонтом, квартире Николая. Никита в гостиной, на диване с книгой, а сам Николай мыкался по кухне. Оба думали об одном и том же: чем им друг с другом заняться? Разговаривать как-то не хотелось.
Первым, как обычно, нашелся Никита:
- Пап, а почему у тебя компьютера нет?
- А зачем он мне дома? В офисе надоел. – Николай из кухни перебрался в комнату к Никите, удобно устроился рядом с ним на диване.
- Везет тебе. А я вот на кружке по несколько дней в очереди жду, чтоб пятнадцать минут у монитора посидеть.
- В какой очереди?
- Да понимаешь, нас в кружке двадцать три человека. Занятия идут полтора часа. А компьютера всего два. Вот и получается, что садятся по очереди два человека на пятнадцать минут. Недели проходят от сеанса до сеанса. Я так ничему толком и не научился. А у меня мечта – досыта наиграться, часа три! – Никита впервые со дня знакомства говорил абсолютно искренне, глаза его светились.
- Ну, эту твою мечту осуществить легко. Поехали ко мне в офис. Сегодня суббота, короткий день. Сейчас половина пятого, все служащие, наверняка разошлись. Так что никто не будет мешать, сядешь за мой рабочий, он и к Интернету подключен, поковыряешься в свое удовольствие.
- Ух, ты! – Мальчик так обрадовался, что готов был бежать немедленно, даже не переодеваясь.

В офисе с Николаем Никита был много раз, но никогда тут не было так пусто и тихо. Бухгалтерши всегда переговаривались, кто-то громко кричал по телефону, жужжал факс, мягко стучали клавиши клавиатур. Сегодня здесь действительно никого не было, и от этого помещение казалось еще больше и значительнее.
- Устраивайся, сейчас я все включу, - пальцы Николая привычно забегали по клавиатуре, - а вот здесь, смотри, у меня игры. Входить умеешь?
- Конечно, пап, - мальчик был очень возбужден, наконец-то он дорвался до вожделенной игрушки!
Тут зазвонил один из телефонов. Николай поднял трубку, бросил:
- Я слушаю, - и долго молча прижимал трубку к уху. Затем, наконец, сказал: - Сейчас приеду, - и дал отбой.
- У меня появились неотложные дела. – Никита скис. Ну вот, только вошли в это сказочное царство современной техники, и пора уходить… Нет, ну до чего же обидно!
- Не расстраивайся, давай так сделаем. Ты остаешься здесь, а я еду по своим делам. Наиграешься, как и мечтал, а часа через три я за тобой приеду.
- Ура!
- Только мне придется тут все запереть и сдать под сигнализацию, я не хочу рисковать, договорились?
- Ну, конечно! Можешь не торопиться, мне тут никогда не надоест! Это же просто мечта!

***

Такого удовольствия Никита не получал давно. Часы в углу экрана монитора показывали половину десятого, Николая все еще не было, но мальчик этому даже радовался. Пускай задержится подольше, чтобы эти упоительные часы с компьютером не прекращались. Ведь он еще даже не все игры попробовал. Головоломки он оставил «на закуску», а вот от «стрелялок» оторваться не мог. Еще ему понравились карточные игры, особенно тот факт, что он у компьютера, оказывается, вполне может выиграть. Легко! Это льстило ему и укрепляло в уверенности в собственном уме, смекалистости и изворотливости. Правда, он и раньше не сомневался, что самый умный.
Но часы шли, желудок настойчиво требовал пищи, хоть бутерброда с чаем, а Николай Львович все не появлялся.
К двум часам ночи Никиту сморил сон. Голова сама собой опустилась на руки, сложенные на столе, глаза сомкнулись, и мальчик уснул прямо перед включенным монитором, по экрану которого медленно плавали разноцветные рыбки.

После того, как Николай обсудил все важные вопросы с соучредителями, они завалили в «Орхидею». Там, в пестрой компании веселых и слегка пьяных подруг, уже пару часов его поджидала Оксана. Они со Старостенко не виделись с того злополучного вечера, когда на девицу напала блажь с обезьяной.


Конечно, Оксана тогда на него очень обиделась, но сделала для себя выводы. У любовника нельзя просить вещи, которые кажутся ему бесполезными или просто не нравятся. Лучше просто попросить денег, а уж потом, без него, их тратить.
Долго стоять в позе обиженной Оксана не могла себе позволить. А вдруг мужику надоест, и он заведет себе другую? Тем более что он и так бегает от бабы к бабе, даже когда у них все хорошо. Просто уродился таким, его не переделаешь, с этим надо смириться, если хочешь, чтобы он и дальше тебя субсидировал. «Мужик – это такая скотина, захочет – не остановишь, не захочет – не заставишь», - философски подумала Оксана и прервала свои нехитрые рассуждения.
Как раз, в сопровождении других, знакомых девушке, слегка подвыпивших предпринимателей, вошел Николай. Кидаться ему навстречу и мириться первой тоже нельзя. Оксана просто дождалась момента, когда он ее увидел и, приветливо улыбнувшись, помахала ему рукой. «Теперь подойдет сам. Если пригласит за свой столик, не все потеряно».
Старостенко, увидев бывшую пассию, обрадовался. Он успел забыть, как сильно на нее разозлился, остались только приятные впечатления о проведенных вместе ночах. Воспоминания о длинных сильных ногах девушки и ее чудесной молодой груди выбили из головы мысли о Никите. Мужик просто забыл о том, что его нужно забрать из офиса, покормить и уложить спать.
Его жизнь шла привычным чередом.

***

Пикник удался на славу. Дмитрий даже не ожидал, что обедать в лесу – это настолько приятно. Он, дитя асфальта, не очень любил «еду в антисанитарных условиях», но Марго настаивала. И оказалась права. Правда, пришлось довольно далеко отъехать от города в поисках уединения, в эту пору года в выходные все полянки были заняты подростками, выбравшимися «на вылазки» с палатками и гитарами. Но это того стоило.
Они провели чудесный день вдвоем, жарили шашлыки, пекли картошку, загорали и купались в небольшом пруду, оказавшемся неподалеку.
Дмитрий в очередной раз радовался тому, что встретился с Маргаритой. «Женщина, о которой можно только мечтать… И где? В занюханом Благодатовске, среди тупых матрон, больше похожих на свиноматок, нещадно царапающихся пятками в постели и пахнущих кислой капустой с протухшим салом… - мысли текли лениво, по накатанной лыжне. Он любовался точеной фигурой Марго, которая в эту минуту подставляла щедрому солнцу лицо и щурилась от удовольствия. - Если бы не она, я бы здесь и сам скис от скуки… Или протух…» Дмитрий хотел потянуться к девушке, привлечь ее к себе, повалить на покрывало, но поймал себя на мысли, что ему лень. Банально – лень. Ему сейчас и так хорошо.
День постепенно катился к закату, нехотя пришлось собираться домой.
Выехали что-то около семи, обоим хотелось засветло добраться домой.

Колеса резво подминают под себя дорогу, оставляя позади километры асфальта, тихонько урчит мотор, о чем-то разнежено болтает Маргарита… Дмитрий не вслушивался в смысл ее слов, он упивался звуками ее голоса: бархатного, с легкой хрипотцой, как бывает у профессиональных певиц. Удивительный голос, как и все в этой женщине, он завораживал Шухардина, очаровывал, заставлял забыть об усталости и неприятностях. «Кстати, о неприятностях…»
- Марго, послезавтра я уезжаю.

- Купил путевку? – Маргарита знала, что он выпросил у главврача внеплановый отпуск, с большим трудом убедил пожилого еврея в том, что нуждается в срочном отдыхе, что находится на грани нервного срыва. Она сама подсказала ему тактику поведения, поделилась чисто женскими хитростями и уловками.
- Да, как и хотел, в горы. Жаль, что ты не можешь поехать со мной, мне тебя будет недоставать…
- Перестань, мы ведь с тобой это уже обсуждали, меня не отпустят. А тебе неплохо бы уехать из города на какой-нибудь месячишко. Уже прошло столько времени после убийства этого твоего соседа. По здравому размышлению, они вскоре могут кинуться и взять с тебя подписку о невыезде. Кто его знает, что творится в головах у ментов? Знаешь анекдот о вступительных экзаменах в школу милиции? – Дмитрий кивнул, они рассмеялись: - После чего пальцы тщательно перемешиваются, и предлагается назвать их снова!… - Марго все же произнесла полюбившуюся концовку анекдота и, после того, как оба пересмеялись, продолжала серьезно: - Правда, это само по себе может вызвать подозрения… Ничего, прорвемся. Съездишь, проветришься, только звони иногда. Так, на всякий случай.
- Ну да, нас там было двое, и, если по какой-нибудь причине с Журбы снимутся подозрения, следователь плотно примется за меня. Докажи потом, что ты не верблюд… - Шухардин в сердцах прибавил скорость. - Адвокат этот с лисьей фамилией все вынюхивает вокруг, мало ли, что ему померещится. Его наняла жена того недоделанного. Чтобы отработать гонорар, ему нужно перебросить на кого-нибудь подозрение со своего подзащитного, а я – единственная реальная кандидатура. Да еще эта мышь блеклая везде треплется…
- Дим, да кто ее слушать-то будет? Ну ты сам подумай. Но предвосхитить события и слинять подальше, пока не утрясется все… - Маргарита смолкла на полуслове, потому что Дмитрий вдруг напрягся и сделал ей остерегающий знак рукой. Он подался вперед, наклонил голову и внимательно вслушивался в звук мотора.
Еще несколько минут назад Шухардин заметил, что в автомобиле что-то застучало, задергалось.
- Вот черт! Только этого не хватало! Что-то не так! До города еще километра четыре, нам только поломки для полного счастья недоставало!
- Что-то серьезное?
- Не знаю. Я абсолютно не разбираюсь в автомобильных внутренностях, только в человеческих. Да и не царское это дело – в железках ковыряться, мне руки беречь надо. Может, дотянем как-нибудь?
 Откуда-то взялась мысль о том, что двигатель работает с перебоями. «Что-то с зажиганием, похоже, пропадает искра».
Дмитрий остановил машину и совершенно естественно, как будто это было в порядке вещей и он занимался этим чуть ли не ежедневно, открыл капот. Ни на секунду не задумавшись, выкрутил свечу, предварительно сняв насвечник, улыбнулся, заметив, с каким удивлением наблюдает за ним его спутница.
- Свеча черная, закопченная, это о чем нам говорит? – в шутку спросил он у девушки.
- Не знаю… А ты?
- Это говорит нам о том, что ее заливало горючей смесью, - менторским тоном произнес Дмитрий, сам дивясь своей догадливости. – Сейчас проверим… - он надел насвечник на вывернутую свечу, положил ее на массу (просто сверху на двигатель). Сунул руку в открытое водительское окно, подмигнул Маргарите, дотянулся до ключа, включил зажигание, прокрутил двигатель стартером, глядя при этом на свечу, улыбнулся: - Видишь, красавица, искра пробивает очень слабая и с перебоями. Какой из этого вывод?
- Какой? Приехали?
Дмитрий снова повернул ключ в замке зажигания, выключив двигатель, сел на траву у обочины и принялся размышлять вслух, как бы призывая к этому увлекательнейшему занятию собеседницу:
- Дергало-стучало?
- Дергало-стучало, - эхом повторила за ним девушка.
- Двигатель троило?
- А как это?
- Не троило двигатель… Не цилиндр…
- Ты по-русски можешь?
- Значит, конденсатор… Да опс ту дей, что же делать? Без конденсатора не доедем, обидно, от силы километра четыре осталось. – Дмитрий убил комара на щеке, снова задумался, Маргарита молчала, боясь прервать мыслительный процесс. Дмитрий прихлопнул очередного комара и глубокомысленно произнес: - Где-то рядом водоем.
И тут, словно в ответ на его мысли, совсем близко заквакали лягушки.
- Ишь, жабы соловьями заливаются! Марго! Закатывай свои брючата, пойдем лягушек ловить!
- Зачем?
- Идем, там увидишь! – и Шухардин шагнул в сторону, откуда доносились брачные рулады лягушек.
- Ты серьезно? Решил поупражняться в препарировании? – девушка спешно сняла свои бледно-сиреневые «капри» и, всерьез подозревая сердечного дружка во внезапно обрушившемся на него сумасшествии, отправилась следом.

- Есть!!! – радовалась, как девчонка-первоклассница первой пятерке, Маргарита. – Поймала!
Не прошло и десяти минут занимательнейшей охоты по колено в прохладной воде, а она уже держала несчастную лягушку за заднюю лапку высоко над головой и счастливо смеялась. Лягушке это явно не нравилось, она отчаянно трепыхалась в тщетных усилиях вырваться из цепких девичьих пальцев.
- Зачем тебе это милое земноводное? Или хладнокровное? Я всегда была не очень сильна в ботанике. То есть в биологии, - хихикая, поправилась девушка. Неожиданно ей пришлась по вкусу странная игра.
- Неси сюда эту представительницу местной фауны! – откликнулся Шухардин с берега. – Мы сейчас будем определять ее пол.
- Как? – Маргарита вышла из воды, бережно передала добычу из рук в руки.
- Мы станем по очереди целовать ее в уста сахарные, если девочка – превратится в Василису Прекрасную, а если, не дай Бог, мальчик, - в Ивана-царевича.
- А почему мальчик – не дай Бог?
- Так ведь я же свихнусь от ревности! – Дмитрий раскатисто захохотал, поцеловал ее в висок.
«Какой-то он не такой стал… Странный какой-то, даже шутки у него другие… Ему не свойственные. – Удивлялась Марго, наблюдая за спутником. – Впрочем, таким он мне даже больше нравится… А мне казалось, что я знаю его до мелочей и могу предвидеть его поведение… Излишняя самоуверенность – не самая лучшая моя черта. Нет, ну до чего же он мил сегодня! Вот что значит – человек с природой пообщался», - за размышлениями она и не заметила, как они оказались у машины.
И тут Шухардин снова ее удивил.
- Выбрасываем на фик испорченный конденсатор, он уже нам не пригодится, - озвучивал он свои действия, прикручивая лягушку за лапку к какой-то железке под капотом. - Видишь? Это подвижный контакт трамблера… - Ткнул длинным, красивым, с миндалевидным ухоженным ногтем, пальцем, перепачканным чем-то маслянистым и зловонным, в бесформенную штуку: - А вот – катушка высокого напряжения, здесь – проводок, он отходит от… к… та-а-ак, прикручиваем вторую лапку здесь… Готово! Садись, поехали!
- Уже? Что ты сделал с нашей царевной? Она умрет?
- Она поможет нам добраться до дому! Надолго ее, конечно, не хватит, но до города, до станции техобслуживания, она вполне послужит вместо конденсатора. – Дмитрий отер руки о траву, нашел в бардачке салфетки, профессиональным движением тщательно вытер каждый палец, как перед операцией, с чувством выполненного долга сел на водительское место, смачно затянулся сигаретой: - Нет, Марго, какой я молодец, а? Что бы мы делали, если бы меня не озарило!?
Маргарита молчала, переваривая приключившееся.

Уже на въезде в Благодатовск, перед стелой с названием города, она осторожно спросила:
- Ты ведь всегда говорил, что под капотом для тебя – темный лес, так ведь? Как же ты догадался, что именно сломалось?
- Не знаю, - беспечно ответил хирург, - сам себе удивляюсь, восхищаюсь и горжусь.
- А про лягушку откуда узнал?
- Не знаю… Нет, постой… Кажется, знаю! Давным-давно, может даже, в прошлой жизни, мне один старый водила рассказывал, он еще в войну грузовичок гонял… - Шухардин напрягся, силясь что-то вспомнить, ухватить ускользающее воспоминание. – Да, именно он мне говорил: «накрылся конденсатор – используй лягушку», их однажды такая лягушка от плена спасла… Совсем, думали, крышка.
- Но откуда ты знал, как именно ее использовать? – Не унималась озадаченная девушка. - У тебя ведь не было даже элементарных навыков! Ты ведь, грубо говоря, вчера даже не знал, как капот открывается!
 Шухардин засмеялся, посмотрел на нее с хитрецой, подмигнул:
- Талантливый человек, услада моя, он – талантлив во всем.

***

Проснувшись утром, потирая ноющую шею, Никита пытался понять, где он. Через пару секунд все вспомнил, взглянул на монитор. Компьютер к тому времени давно уже переключился в спящий режим. Мальчик шевельнул мышкой, что-то защелкало и затрещало, зажегся экран. Часы в нижнем правом углу показывали без десяти шесть. Желудок отчаянно требовал есть.
Мальчик от скуки стал по очереди открывать ящики рабочего стола Старостенко, в одном из них обнаружились остатки печенья в пачке. Походил, заглядывая во все столы, у кого-то нашел непочатую двухсотграммовую пачечку яблочного сока с соломинкой. Найденные трофеи быстро проглотились, больше съестного в офисе не нашлось.
Играть расхотелось, Никите стало скучно.
К половине первого Никита был вне себя от голода и злости. «Козел! Где он бродит! Вот гад! Неужели надрался с друзьями и забыл обо мне? Или завалил к очередной любовнице, а на сына наплевать. Сегодня воскресенье, кроме него сюда никто не придет. Что же, мне здесь до утра понедельника куковать? Да я же от голода загнусь! Во попал!» Нет, не достоин его генетический отец такого подарка судьбы, как сын, то есть он, Никита. Ведь Максим ему всегда говорил, что таким ребенком, как он, можно гордиться.
Мальчику пришло в голову, что мама бы его никогда в жизни нигде не забыла. И вообще, все, что она делала, она делала для него. Мама ни на секунду не забывала о его существовании, она полностью в нем растворилась и всю себя посвятила заботе о сыне. Мысли о том, как мама его любит, принесли небольшое успокоение.
От нечего делать, Никита стал вспоминать свой последний разговор с матерью. Сперва спокойно, а затем, все более ужасаясь своему поведению, он вдруг ясно понял, как больно ударил маму. И тут мальчик представил, что она должна чувствовать по отношению к нему. Конечно, Никита ошибался, ведь Станислава простила его в ту же секунду, когда он ее обидел, приняв всю вину за его поведение на себя, но ведь мальчик судит с позиций юношеского максимализма. А он сам, в этом сложном возрасте, предательство близкого человека никогда бы не простил.
Никиту охватила паника. Ему стало так стыдно, что захотелось стать совсем маленьким, невидимым, а лучше вообще исчезнуть, как бы его и не было. Вот если бы открутить время назад, как фильм на перемотке, и все исправить! Обойти стороной этого Старостенко, не открывать вообще мамин дневник… Не говорить маме обидных слов, а главное, не знакомиться с Николаем Львовичем. Или хотя бы послать его к черту после того, как мама просила с ним не связываться. Раскаяние завладело всем его незрелым существом.
«Мамочка, прости меня, пожалуйста! Я больше не буду! Ты была права, он нам совершенно чужой человек, он мне не нужен! Мне нужна только ты, нам так хорошо было вдвоем... Втроем, с Максимом было лучше, но и вдвоем тоже неплохо… Мамочка, ты моя родная, не нужен мне этот отец вместе с его деньгами и подарками! Нам с тобой ничего от него не нужно, он мне вообще никакой не отец! Мой настоящий отец – Максим, я его люблю».
Никита сидел один в углу огромного пустого офиса и плакал навзрыд. Ему некого было стесняться, и он мог позволить себе вылить все свое горе в слезах. Это были слезы очищения.
Человек вообще не бывает однозначным, плохим или хорошим. А тем более, подросток, с присущими ему скачками в настроении, с ежедневной, даже, может быть, ежеминутной переоценкой нравственных ценностей и собственного поведения. Иногда за несколько минут формирующийся человек может осознать столько, что взрослеет на несколько лет.

***

Лисенок затянулся ароматным дымом, отхлебнул из большой красной чашки и вывел на чистом листе бумаги размашистым, характерным почерком:
«Лист дела 55-56. Биологическая эксп. вещ. доказ.
Исходящ.: Клинок из серого металла, односторонне острый, остроконечный. Длина 18,3 см. Наибольшая ширина 2,8 см, толщина 0,1 см.
Выводы:
- на руб. Журба обн. кровь от Ищенко не искл.
- на ноже кровь обнар. Не искл. от Ищенко.
Л.д. 37. Прот. изъятия ножа.
Л.д. 38. Прот. осм. орудия прест-я – ножа, приобщенного к материалам дела.
На лезвии ножа и пластмассовой рукоятке имеются следы коричневого цвета, похожие на кровь».
Сан Саныч испестрил подобными записями, штрихами и закорючками много листов, выкурил полпачки сигарет, перевернул очередную страницу протокола допроса обвиняемого. Что-то привлекло его внимание, он вернулся к изучению судебно-медицинской экспертизы. Снова принялся черкать, писать одному ему понятные символы и сокращения, курить и думать.
Он внимательно изучал характер телесных повреждений на теле пострадавшего, их локализацию, размеры и глубину ранений. Снова сравнивал со своими выписками из протокола осмотра ножа, изъятого на месте преступления, возвращался к результатам осмотра предметов одежды Ищенко, сравнивал что-то с размерами повреждений на одежде, бывшей на трупе.
«Что-то здесь не так, какое-то несоответствие, спинным мозгом чувствую, - думал Лисенок, - что-то несостыковывается… Ну-ка, ну-ка…»
Сопоставив все данные, он пришел к выводу, что телесные повреждения, повлекшие смерть пострадавшего, не могли быть причинены ножом, приобщенным к делу в качестве орудия преступления. Говоря простым, не специфическим языком юристов, убийство было совершено каким-то другим ножом, не попавшем в руки оперативников.
«Я-то в этом уверен… Но мнение адвоката, не являющимся специалистом в области медицины и криминалистики, для суда ничего не значит. Процессуально мое мнение не приобщишь к делу в качестве доказательства. Необходимо убедить следователя назначить судебно-медицинскую экспертизу повреждений на трупе и криминалистическую – по повреждениям на одежде. С Загоруйко легко говорить, хорошо, что дело у нее». – Кому, как не адвокату, знать, насколько зависит установление истины от желания и добросовестности следователя… И как трудно работать, когда следователь уверен в своей непогрешимости и глупости всех остальных.
Лисенок встал из-за стола, в задумчивости прошелся по комнате, подошел к распахнутому окну. Выглянул во двор, проверяя, нет ли кого по близости, свесился через подоконник и крикнул:
- Ра-я!
На «позывной» раскрылось окно прямо под ним:
- Ау!
- Мать, ты не спишь еще?
- Нет, я творю. Соскучился?
- Ага. Посоветоваться хочу.
- Спускайся. Только не сразу, я руки от краски отмою.

Раиса Сергеевна Лисенок, жившая в квартире этажом ниже, мать Александра, всегда слыла женщиной неординарной. Всю свою жизнь она посвятила работе в органах прокуратуры: семнадцать лет следователем и более двадцати – помощником прокурора.
«Только на пенсии я начала полноценно жить!» - любимая ее фраза и лучшая иллюстрация к ее характеру. Энергичная жизнелюбивая женщина, выйдя на пенсию почти в шестьдесят лет, сначала растерялась и заскучала. Но не надолго. Оглядевшись, она поняла, что в мире великое множество интересных занятий помимо преступлений и наказаний. Увлеклась подводным плаванием, купила ласты и акваланг, летом использовала любую возможность съездить в Крым «дикарем» в одиночку, выбиралась за сезон до пяти раз. Однажды даже ездила в ноябре. Зимой стала ходить на речку и в стае «моржей» купалась в ледяной воде. Подруг среди ровесниц у нее не было по одной простой причине – ни ей с ними, ни бабулькам с нею, было не интересно. Чем занимались ее бывшие однокашницы? Варили обеды внукам, вязали носки-шарфики и перечисляли симптомы своих болячек. Разве до этого женщине с юной душой и пытливым умом?
Раиса Сергеевна придумала себе хобби – стала учиться рисовать. Причем не с азов – она сразу решила «писать маслом». И что удивительно: первая же ее «изобразительная попытка» имела успех! Она не стала растрачиваться на банальности и рисовать кривые сараюшки в цветастых ландшафтах, этакие лубочные картинки, как ее знакомый местный мэтр живописи, художник Пополитов. Нет! Для ее живого воображения это слишком мелко и пошло. Раиса Сергеевна принялась изображать пейзажи, увиденные ею в подводных прогулках по Черноморскому дну. И ничего, что отдельные рыбы больше напоминали разноцветных ворон, а морские раковины поражали причудливостью и небывалостью форм, главное – ей самой нравилось. Она искренне считала, что все красивое должно быть большим, презирая картины меньше, чем метр в ширину. Огромные яркие полотна ее кисти с удовольствием принимали в дар многочисленные знакомые, а однажды ей даже удалось продать одно из них. По бескрайним глубинным просторам плавали сильно гиперболизированные морские коньки, полосатая рыбешка с плавниками от вуалехвоста удивленно рассматривала зеленые, похожие на ели, водоросли… На заднем плане, уютно свернувшись калачиком на покрытом мхом камне, спало нечто, отдаленно напоминавшее щуку. Купил эту «красотищу» благодарный клиент Сан Саныча, желая доставить удовольствие матери благодетеля.
Кроме того, Раиса Сергеевна, которая гордилась разносторонностью своих интересов и гибкостью ума, всерьез увлекалась оккультизмом. Каких только книг не было в ее квартире! Она покупала их, где только могла: от ближайшего книжного магазина до лавочки кришнаитов, случайно обнаруженной во время осмотра достопримечательностей где-то в Крыму. Жемчужиной ее коллекции был полуистлевший Папюс, найденный однажды на чьем-то чердаке. Она могла часами рассуждать, проводя сравнительный анализ точек зрения различных религий и их ответвлений на тот или иной вопрос. Например, есть ли жизнь после жизни. Или что такое сама жизнь.

- Проходи, Сашенька. Кофе будешь? – Раиса Сергеевна в парчовом халате принимала у сына из рук коробку с печеньем и довольно большой пакет с грязным бельем. – Женились бы вы, барин.
- Мать, не начинай. Рано мне, не нагулялся. Брак – дело серьезное, я еще не созрел. Да и на ком? У меня на данный момент четыре возможных кандидатуры. – Александр Александрович шутил, а в голове прокручивал собственную версию убийства Ищенко.
- Да хоть на козе. Или хотя бы научись сам стирать. Что это такое – сколько лет матери рубахи таскаешь!
- Я тебе автомат зачем купил? Какие проблемы: сунула – вынула, только погладить осталось. Сядь, тут у меня кое-какие соображения имеются, озвучить надо. На бумаге одно, а проговоришь – другое выходит.
- Ну давай, - обреченно вздохнула Раиса Сергеевна, с тоской посмотрев на неоконченный очередной шедевр из жизни подводного царства. – Озвучивай.
Сан Саныч часто приходил к матери именно затем, чтобы выговориться, услышать, как звучат его доводы вслух. К тому же он использует ее, опытного юриста с колоссальным опытом следственной работы, в качестве тренажера. Адвокат рассказывал матери суть дела с точки зрения следствия, затем собственные соображения, тактику защиты. Ее возражения и замечания, как опытного следователя и бывшего представителя государственного обвинения в судах, ему очень полезны. Сан Саныч заранее определял возможные противоречия и позицию обвинения, готовился к ним. Иногда Раиса Сергеевна давала стратегические советы, практические рекомендации. Часть их Лисенок находил вздорными или неприменимыми в современных условиях, часть – бесценными. Впрочем, изредка ошибался, и отвергнутые советы могли впоследствии оказаться тоже полезными.

- А с чего взяли, что именно этот нож является орудием убийства? – поинтересовалась Раиса Сергеевна, внимательно выслушав все, что посчитал нужным поведать ей сын.
- Потому что именно его забрали у моего подзащитного, он с ним бегал, им размахивал, на нем обнаружились пятна крови, совпадающие по группе с кровью пострадавшего.
- А что говорит сам обвиняемый?
- О событиях ночью ничего не помнит. Нож увидел в кухне на столе, взял его машинально… не знает, зачем взял. Измазал, поскольку руки в крови были, он дотрагивался до раны Ищенко, спросонку затуманенный.
- А другие ножи осматривали? Или хотя бы пытались выявить?
- Нет. – Сан Саныч покачал головой, встал с кресла, прошелся по комнате, разминая ноги. – Как ухватились за этот нож, в других отпала необходимость.
- Убитый в квартире один жил?
- Один.
- А что сейчас с этой квартирой? Наследники зацапали?
- Нет. После осмотра места происшествия квартиру опечатали. До настоящего времени она в таком состоянии, там никого с тех пор не было.
- Ты должен настоять на том, чтобы провели дополнительный осмотр места происшествия, с целью выявления возможных орудий убийства.
- Это не сложно. Дело ведет Загоруйко…
- А, Мариночка, она у меня стажировку проходила, чудесная девочка, толковая. Привет передавай. - Для Раисы Сергеевны все сорокалетние тетки, которых она почти двадцать лет назад знала наивными и неопытными практикантками, были «чудесными девочками» или «малолетними лентяйками».
- В свое время она отмахивалась от моих ходатайств, несколько раз ей отправляли дела на доследование, именно по тем причинам, на которые я ей указывал. Теперь стала воспринимать меня серьезнее, прислушивается. Кому ж хочется выговора получать! Завтра к ней зайду, объясню ситуацию, - адвокат вытащил из кармана электронную записную книжку, стал тыкать в мелкие кнопочки пальцем, приговаривая себе под нос: - Нужно назначить комплексную криминалистическую и судмед экспертизу, дополнительный осмотр квартиры убитого.
Тем временем Раиса Сергеевна подошла к мольберту, задумчиво всмотрелась в панцирь недорисованной черепахи, явно страдающей церебральным параличом, растерла пальцем краску на ее лапе, которая вяло торчала откуда-то не оттуда. С чувством выполненного долга отвернулась от холста, хитро взглянула на сына поверх очков:
- А кто, говоришь, забрал нож у подозреваемого?
- Третий, который с ними был, – очевидец убийства.
- Третий… Звучит многообещающе. Что ты о нем знаешь?

***
 
«Чего ты от меня хочешь?»
«Тебя. Я хочу твою жизнь. Я хочу твои руки. Морда твоя кажется мне отвратительной, но это лучше, чем никакой».
«Я не понимаю!»
«А тебе и не надо. Главное – меньше резких движений. Не пытайся сопротивляться».
«Уходи, ты мне мешаешь!»
«Нет, дорогой. Уйти придется тебе. Ты должен уступить мне жизнь. Она мне нужней. Я ей нужней».
«Почему именно я?»
«А почему нет? Чем ты хуже других?»

***

- Димка! Где ты раздобыл эдакого сомищу? И что мне с ним делать? – Маргарита озадаченно рассматривала крупного сома, килограммов на пять, плавающего в просторной ванне Шухардина.
- Как это - что с ним делать? Жарить!
- Я рыбу чистить не умею… И как его жарить – он же живой!
- Эх, ты, хозяюшка! Сейчас займусь. – Дмитрий пребывал в отличном расположении духа, он весь так и лучился энергией и весельем. – Кстати, для особо одаренных – сома чистить не надо, его только отмыть хорошенько и брюхо вспороть, кишки выпустить, и аккуратненько извлечь икру, если она имеет место быть. Это нам раз плюнуть, дело для нас привышное, мы в ентих кишках каждый день роемся. – Он быстро, словно играючи, выпотрошил рыбину, кишки спустил в унитаз, принялся отделять филе от позвоночника.
Через некоторое время он перебазировался в кухню, вскоре оттуда аппетитно запахло жареной рыбой.
- Что-то я раньше не замечала за тобой кулинарных способностей, - проворчала Маргарита и принялась осторожно, стараясь не обломать ногти и сохранить на них лак, чистить ванную. Ей казалось, что рыбный дух отсюда никогда не выветрится, из ванны теперь всегда будет разить рыбой и болотом.

- Нам же никогда не съесть столько! - Воскликнула девушка, едва увидела гору сырого филе на разделочной доске перед Дмитрием.
- А мы вот эту часть сложим в пакет, и сунем в морозилку, приеду – закатим пир. – Он стоял перед ней в фартуке, рукава клетчатой рубахи закатаны выше локтя, длинные волосы, обычно придающие его облику некоторую мистичность, убраны в хвостик, и от этого он казался домашним, теплым и… незнакомым. – А вот эту часть, уже обжаренные ломтики, взбрызнем лимонным соком, обсыплем грибами… Где-то у меня тут грибы с попойки завалялись… - Шухардин наполовину скрылся в холодильнике, вынул баночку с грибами, сыр и майонез. – Натри сыр, пожалуйста. Так вот, - его руки, уверенные, сильные руки хирурга, ловко управлялись с продуктами, - сверху чуть-чуть майонезом… и, щедро, очень щедро… еще… сыром. Все! Теперь на пять минут в микроволновку и шедевр готов! Как мы его назовем?
- Сом под сыром с грибами оф Шухардинофф?
- Фи, как неромантично! Мы его назовем… Как же мы его назовем? Есть! «Поцелуй перед Карпатами»! Нравится?
- А как же! Слушай, Дима, зачем ты скрывал, что умеешь изумительно готовить?
- То ли еще будет! Я кладезь нераскрытых талантов! Гордись и восхищайся, пока жив!

За ужином Маргарита снова поинтересовалась:
- Где же ты поймал такого красавца? Или ты еще и на рыбалку похаживаешь?
- Наговариваете, матушка! Ни в коем разе! Просто повезло. Представляешь, алкаш возле молочного магазина продавал, ко всем прохожим цеплялся. И всего-то за двадцатку. Нормальные люди от него шарахались, а я взял и купил, - радовался Шухардин.
- Да, действительно повезло. - Девушка внимательно вглядывалась в его лицо. «Какой-то он, все-таки, не такой…»
- А я вообще везучий! Знаешь, мне еще в детстве всегда фарт пер! – Глаза его, обычно даже несколько холодные, сегодня светились желанием похвастаться, он принялся рассказывать, размахивая вилкой, на которой сидел небольшой грибок: - Когда я был еще маленьким, в начальные классы еще ходил, по выходным мы усаживались всей семьей за большой кухонный стол и лепили пельмени. Много пельменей, сотни… По пол дня просиживали за этим занятием, разговаривали, старшие истории всякие рассказывали… Однажды мама придумала слепить два «счастливых» пельменя, ну, кому попадется такой – тому удача улыбнется. В них вместо мясного фарша в качестве начинки комочки ваты залепили. Внешне, как ты понимаешь, они ничем не отличались от остальных. – Рассказчик заметил грибок на вилке, сунул его в рот, а орудие ударного труда примостил на тарелке. – Так представляешь? В тот же день они мне попались! Нет, ты только представь, Марго, – веселился Шухардин, - куча пельменей, а оба «счастливых» – мне! Не родителям, не Сережке, а именно мне!
- Какому Сережке? – заинтересовалась Маргарита.
- А черт его знает, какому?.. – Дмитрий почесал в затылке, стащил резинку с хвостика, волосы рассыпались по плечам, беспечная радость испарилась, он снова стал привычным, знакомым Шухардиным. - Я и сам не знаю, с чего приплел какого-то Сережку… Со мной в последнее время что-то странное… - Сейчас он уже недоумевал, с чего ему вздумалось рассказывать эту историю, как ему теперь казалось, вымышленную от первого до последнего слова. Да и что за глупость – вата в пельменях, никогда ничего подобного его мама не вытворяла.
Но в голове стояла очень яркая картинка: большая семья за круглым столом, гости, все весело болтают, смеются… Вот он, нащупав зубами сквозь тесто вату вместо мяса (удовольствие, между прочим, ниже среднего!), радостно вскрикивает:
- «Счастье» - мое! Мне попалось! - И предъявляет шумной компании вещественное доказательство, изъятое изо рта пальцами, взрыв хохота, Сережка покровительственно похлопывает его по плечу… А за окном воет вьюга…

***

Николай провел с Оксаной ночь и половину воскресенья. И только когда она, полупьяная от любовных утех и щедрых обещаний Николая, ушла, Старостенко заметил, что чего-то не хватает. Он даже не сразу понял, чего. Оглянулся по сторонам, почувствовал безграничную усталость, махнул рукой и отправился на диван вздремнуть. На диванном валике лежала раскрытая книга, ее оставил вчера Никита, собираясь в гости к компьютеру.
- Господи, Никита! – сон как рукой сняло. С трудом попадая на ходу ногами в штанины, застегивая рубаху не на те пуговицы, Николай рванул к машине.
В рекордно короткие сроки он был на стоянке под офисом. Посмотрел на часы. Четверть пятого. «Кошмар! Он там целые сутки! Да как же я мог забыть!» Влетел по ступенькам, кинулся отпирать дверь, не обращая внимания на код. Сработала сигнализация. Сирена выла, как ополоумевшая гиена. Отпер, вошел, отключил сигнализацию. Позвонил на пульт, сказал, что все в порядке, это он. Никиты нигде не было.
Он нашел его в углу за шкафом. Мальчик спал, даже безумный вой сирены не разбудил его. Так спят люди с чистой совестью, люди, принявшие очень важное и трудное решение. На щеках четко виднелись полосы от высохших слез.
«Господи, он ведь такой еще маленький, испугался и плакал, - защемило в душе у Николая, - наверное, ночью, одному в большом помещении, ему было очень страшно». И, может быть, впервые в жизни, ему стало стыдно. Хотел взять мальчика на руки и отнести спящего в машину, но тут Никита открыл глаза. Взгляд был ясный и совершенно не сонный.
- Где ты был, почему так долго?
- Прости, были неотложные дела, пришлось мотаться в другой город, за тобой заехать было некогда, но, как только освободился…
- Не ври. Ты меня здесь забыл. Как зонтик, - голос Никиты был спокойным, ничуть не возмущенным. Он просто констатировал факт. – Ладно, поехали. Я есть хочу.
Всю дорогу они молчали. Николай – потому, что не знал, что сказать. Никита – потому, что знал, что скажет. Только потом, когда подкрепится и соберется с духом. А сейчас ему говорить было нечего.

Пока Николай хлопотал на кухне, изо всех сил пытаясь реабилитироваться, варил пельмени из пачки, резал салат и заваривал чай, Никита собирал вещи. И думал. Первым побуждением было – высказать этому мужику все, что о нем думает. Но потом он вспомнил, как обидел маму. И решил не повторять той же ошибки с другим человеком. Обидеть легко, трудно потом жить с этим. Мальчик стал выше на целую душу.
- Никита, все на столе. Идем кушать. – Старостенко говорил с ним, как с тяжелобольным. – Или тебе сюда принести?
- Не надо. Я уже иду. – Теперь мальчик тщательно обходил слово «папа». Но и Николаем Львовичем назвать язык не поворачивался. А ведь в офисе он дал себе слово никогда не обращаться к Старостенко иначе, только по имени-отчеству. Он уже не мог никого обижать.
Ели они молча, оба собирались с мыслями. После того, как были убраны тарелки, а ароматный чай был уже наполовину выпит, Николай решился заговорить.
- Прости меня, сын. Просто я не привык о ком-то заботиться. Даю слово, я научусь.
- Не надо. Давай не будем… Я хочу к маме.
- Никита, я сейчас тебя отвезу. Но перед этим я хочу тебе сказать, я очень рад тому, что мы познакомились. Мы стали родными людьми, и я не хочу, чтобы ты обо мне забывал. Рассчитывай на меня, всегда. Я теперь тебя не брошу. Ты мой сын, и у меня есть определенные обязанности по отношению к тебе. Если что-то надо, звони. Если ничего не надо, просто захочешь поговорить – звони. Если тебе понадобится моя помощь – позови, и я приеду. И даже не сомневайся, я оплачу любой институт, который ты выберешь. Даже если будет очень трудно, я поднатужусь и оплачу. А сейчас… Я собирался подарить тебе этот музыкальный центр, и мы заедем, купим тебе компьютер, самый навороченный…
- Не надо. Я хочу к маме.

***

Неуклюжая стела у въезда в родной город вызвала у Никиты шальную бурю эмоций. Он, конечно же, осознавал, что соскучился по Благодатовску, но даже не подозревал, что до такой степени. Мальчик нетерпеливо заерзал на сидении, а когда «Вольво» Старостенко, шурша колесами, с чувством собственной значимости проплывал мимо знакомых с младенчества частных дворов окраины, не удержался, высунул голову в открытое окно и, подставив лицо встречному потоку воздуха, огласил окрестности зычным «Ура!!!».
 Николай поддался настроению сына. Он вспомнил, как в детстве любил возвращаться домой после долгого отсутствия (ведь в тринадцать лет и три дня – срок немалый), вот так же, как сейчас Никитка, шумно выражал восторг, и так же его душу переполняло щемящее чувство нежности к родимым улицам и перекресткам. Старостенко, улыбаясь, косил взглядом на «точную свою копию», наблюдал, как ветер треплет темные волосы сына, и жалел только об одном: скоро им придется расстаться.
Чем глубже они въезжали в город, тем сильнее охватывала мальчика бурная радость от встречи со старыми знакомыми: автобусными остановками, улочками и переулками, аллеями и зданиями. Все изученное вдоль и поперек, но воспринимается как-то по-новому. Парнишку захлестнула волна щенячьего восторга, захотелось погладить каждый камешек, обнять первое попавшееся дерево, расцеловать всех бездомных собак.
«Мой город – самый лучший! Просто я этого раньше не замечал».
Никита жадно вглядывался в окно машины, выкрикивал названия улиц, показывал отцу «достопримечательности», его возбуждение передавалось Николаю Львовичу.
- Вон, вон! Глянь! – кричал мальчик, указывая пальцем, – Жулька трехлапая, вон она поскакала! Ее машина сбила, мы с пацанами ее всегда подкармливаем, а вообще-то она и так жирная, под кафе на базаре живет, там объедков много, а тетя Катя не жадная!
Он рьяно жестикулировал, вертелся во все стороны и счастливо смеялся.
- Смотри! Ванька с маманькой сунет! Она ему подзатыльник дала! – от восхищения у мальчика срывался голос. – Она его всегда так воспитывает. А вон той надписи на заборе не было, когда я в лагерь уезжал. Свежая!!! Это Калоша накарябал, больше некому, смотри, аж две ошибки в одном слове! Знаешь, как он пишет? «На ашипках учуца»! Кадр еще тот!
Маму Никита увидел издали, она шла по тротуару в тени старых, аккуратно подстриженных муниципальными службами кленов. Медленно, слегка сутулясь, словно тягостно над чем-то раздумывала. Какой же маленькой и худенькой она показалась мальчику после самой долгой в их жизни разлуки! Хрупкой и беззащитной. У Никиты защемило в груди, непрошеные слезы окутали влажной пеленой самого любимого во всем мире человека, мешали смотреть.
- Мама!!! Вон мама идет! Остановись!
Николай послушно припарковал машину. Он видел, как волнуется мальчишка, как смешиваются в его глазах чувства радости и неловкости, даже остро позавидовал в этот момент Станиславе.
«Меня он ТАК полюбить никогда не сможет. Да и не за что…»
Никита выскочил из машины, забыв захлопнуть за собой дверцу, и бросился к матери, окликая ее на ходу:
- Мама! Мамочка!!!
Станислава оглянулась, выронила из рук сумку и крепко прижала к себе подбежавшего к ней сына. Старостенко с водительского места долго наблюдал, как они обнимаются, как мальчик горячо и страстно что-то говорил матери, как она радостно смеется и целует его заплаканное лицо…
Николаю вдруг впервые до боли, до мучительных судорог захотелось иметь семью. И не какую-нибудь абстрактную, слащаво-счастливую, как из рекламного видеоролика, где мама, папа и пара детишек, чистеньких до стерильности, не понять чему радуются, а именно эту: Никиту со Стаськой. Ему ужасно захотелось иметь право называть их своими. Женой и сыном.
Он чувствовал, что если сейчас просто попрощается с ними и уедет, они о нем через минуту забудут. Он им не нужен. И это самое обидное. А так хотелось бы, чтобы они его приняли к себе… Разрешили бы ему любить их…
Представилась картинка: вот он с сотоварищами, «совещание» в самом разгаре, только-только начинается самое веселье, а он озабоченно смотрит на часы, затем встает и важно произносит, тщательно донося до сознания окружающих значительность каждого слова: «Ну, други мои, вы тут без меня, пора. МОИ заждались». Или нет, лучше так: «Всё. Вы как хотите, а меня МОИ ждут». Все начнут уговаривать, мол, останься, рано ещё, а он: «Нет. МОЯ волнуется, когда я задерживаюсь». Во как!
Николай так замечтался, что не заметил, как Никита со Станиславой подошли к машине.
- Здравствуйте, Николай Львович, – женщина, которая только что ему грезилась женой, поздоровалась мягко, но официально.
- Здавств… – поперхнулся приветствием Старостенко, ему вдруг стало неловко. – А мы на «вы»?
- Я думаю, да. – Станислава сразу же, с первых слов выстроила между ними крепостную стену с земляным рвом.
- Садитесь, я отвезу вас домой, – и, увидев, что она собирается отказаться, поспешно добавил: – тут еще кое-какие вещи Никиты в машине.
- Мама, пап… Николай Львович мне «пентиум» купил, – принялся бодро хвастаться мальчик, но испугался, что мать запретит ему принимать у того подарки, сменил тон и жалобно заскулил: – Я о таком полжизни мечтал, пожалуйста, пускай он останется, можно?
Станислава покраснела, растеряно развела руками:
- Это слишком дорогой подарок…
- Мамочка, совсем не дорогой, – мальчик старательно помигивал отцу поверх маминого плеча, мол, чего сидишь, подпрягайся, не видишь, сейчас вся затея прахом пойдет! – совсем дешевенький, малюсенький! Старенький и дырявенький, как из «сэконд-хэнда»!
Губы матери помимо ее воли растянулись в улыбке.
- Стася, для меня это в самом деле не слишком дорого, – внял немым мольбам сына Старостенко. – Мне очень хотелось бы подарить Никите хоть что-нибудь, не лишайте нас обоих удовольствия.
Станиславе очень не хотелось бы принимать от него даже ластик, но Никита состроил такую забавную жалостную гримасу, а Николай смотрел так смиренно и предано, что ей стало совсем смешно. Она отвернулась от мужчин, чтобы те не видели, как она пытается сдерживать смех, и махнула рукой:
- Заносите.

Бабулечки на лавочке у подъезда дружно распахнули рты, когда из красивой блестящей машины сначала выпорхнула «бедная Стася» с сыном, а потом стали появляться бесчисленные большие коробки.
Станислава отперла дверь квартиры, и, стоя в тесной прихожей, изумленно наблюдала, как, подобно муравьям, туда-сюда сновали Никита с Николаем. В комнату сына – с грузом, к машине – порожняком.
- Почему так много? – опешила Станислава, лицезрея, как растет у письменного стола гора подарков. – И где это все помещалось? Что это?
- Тут монитор, – гордо пояснил мальчик, указывая на картонные упаковки, – здесь процессор, там сканер…
- Принтер, – внес свою лепту в разговор запыхавшийся Старостенко. Нелегко таскать поклажу на третий этаж в третий раз!
Музыкальный центр был принесен последним. Заперли машину, дали возможность потрясенным бабушкам захлопнуть наконец достаточно проветренные рты, кончились бега с утяжелением по лестничным пролетам.
Никита в своей комнате принялся распаковывать новые «игрушки» для великовозрастных детей, а у Станиславы не хватило совести выпроводить «гостя», не напоив чаем.
Они долго молча ждали, пока чайник вскипит, потом показалось, что заварка настаивается вечность.
- Вам покрепче? – суетилась хозяйка, пытаясь побороть неловкость и стеснение.
- Да, пожалуйста, – Старостенко, пожалуй, чувствовал себя еще хуже.
- Сахар?
- Спасибо.
- У меня, извините, к чаю ничего нет… Не ждала…
- Я люблю просто чай… без сладостей… Не подумал, нужно было торт купить… конфет…
- Не нужно… вы и так…
Николай совершенно не знал, как вести себя с этой женщиной, что ей можно сказать без риска оскорбить ненароком. А Станислава смотрела на него и удивлялась тому, что абсолютно ничего не чувствует, будто разговаривает не с отцом своего ребенка, а с совершенно незнакомым мужчиной, случайно забредшим в ее кухню. Но если даже напомнить себе, что когда-то она была в него влюблена, то сейчас она никак не могла понять, что же ей в нем так нравилось?
Внезапно гость встрепенулся, схватил ее за руку и заговорил, медово заглядывая ей в глаза:
- Стася, я вот тут подумал… Давай попробуем все вернуть. Я, конечно, идиот, проморгал тогда свое счастье… Никите нужен отец.
Станислава попыталась отнять руку, он не отпускал. Со стороны все выглядело, как соревнование по армрестлингу, борьба затянулась. В конце концов Стасе удалось освободиться от его хватки, она потерла запястье, спрятала руки за спину и почувствовала себя совсем глупо.
- У него есть отец. Был… Максим... Он погиб два года назад…
- Что ты говоришь? Он на меня похож, как две капли воды!
- Я не о том…
- А я о том! Ты должна меня понять. Я хочу, чтоб мы стали семьей, настоящей. Давай поженимся, переедете ко мне… восстановим, так сказать, историческую справедливость, – Николай смущенно хмыкнул. Ему сейчас казалось, что все так и будет, в мозгу уже рисовались радужные перспективы. Эта женщина ему сейчас нужна, как никто и никогда. Он забудет всех своих баб, начнет новую жизнь, станет добропорядочным семьянином, надежным любящим мужем и примерным отцом. А почему бы и нет? Ведь у них общий ребенок, а живут они, судя по обстановке, несладко. – Знаешь, как я вас баловать буду – ни в чем отказа не услышите!
- Николай Львович…
- Коля. Скажи: Ко-ля, – глаза Старостенко стали сально-туманными, точь в точь такими, как в ту ночь, когда он уговаривал десятиклассницу не называть его по имени и отчеству… Станиславе стало противно. Даже тон, которым он произносил это свое «Ко-ля», был прежним. Ее передернуло.
- Николай Львович, – подчеркнуто вежливо Стася восстанавливала пошатнувшуюся крепостную стену между ними, – вам пора. Пока домой доедете, будет уже совсем темно. Всего хорошего, спасибо за Никиту.
- Ты подумай, не руби с плеча. Представь, как нам было бы хорошо всем втроем…
- Поздно.
Станислава поднялась с табуретки, прошла в комнату к сыну.
- Никита, пойди попрощайся с Николаем Львовичем, ему пора ехать.