Я вернусь. стр. 93-105, Кравцова

***

Ну вот, опять подгорело! Ну почему она должна все время варить эту противную кашу, неужели больше некому? Верка Кравцова, проклиная всех собак на свете, пыталась большой ложкой отскрести со дна десятилитровой алюминиевой кастрюли пригоревшую сечку.
- Где его опять носит? И чего тебе так не везет с мужиками? – травила душу Софья Андреевна, разбирая на листочки головку капусты для голубцов. Дочь «одарила» ее взглядом, словно кипятком облила.
- Перестань, мам, и так тошно. Ты мне лучше скажи, почему эта дурацкая ячневая размазня всегда пригорает?
- Воды больше лей, а крупы клади меньше. Заодно экономней будет. – Грузная фигура женщины, казалось, физически источала неприязнь.
- Чого ии экономыть, семьдесят копеек за кило. Осточертело. И зачем им там на гаражах аж три здоровенных пса? Одной овчарки за глаза бы хватило. Лучше кавказец, он злее. Понятно, жрут как не в себя. Хай бы хазяи кормылы. Можно подумать, у меня своих дел нет. – Верка ожесточенно хлопнула ладонью таракана. – Ты капусту разобрала? Мясо перемели, а я пока часныка начищу. Оно понятно, гаражи охранять надо, кто ж спорит, но почему одна я все время кормежку общим собакам варю?
Софья Андреевна немного подумала, повертела в руках мясорубку, отложила ее в сторону, принялась нарезать кусочками мясо.
- А чого одна? Вси варять. Собакам же низзя на одний каши. Хто косточку прынэсэ, хто мяса кусок. Будь довольна, що з тэбэ тилькы кашу трэбують. И чого ты до нэи прычепылася? Ты не ж из-за каши рассердилась. Тебя бесит, шо мужа опять нэма. О, опять горыть. Воняет – жуть.
- А, черт с ней, если голодные – поидять, ничого з нымы нэ станэться. – Верка небрежно махнула рукой, выключила газ под кастрюлей. Ей очень хотелось отсюда сбежать, куда угодно, лишь бы подальше. Если она останется в кухне еще хоть на миг, сама закипит.
- Шо ты робыш, вона ж ще нэ зварылась! – накинулась на нее мать. Софья Андреевна – женщина властная, голос у нее еще с молодых лет выработан командирский, а сегодня, к тому же, она была явно не в духе.
- Горелое – не сырое. Та чого ж ты всегда крычиш на мэнэ, чи нельзя по-людски, по-спокойному? Ты ж бачиш, мне и так плохо. Все. Пойду во двор, гляну, где там дети. Голубцы сама делай.
- Пойди, пойди, доню, развейся. Я тут бэз тэбэ, сама, отдохни. – Тон матери внезапно сменился, стал ласковым, даже несколько подхалимским.
Вера сняла фартук, вытерла руки и устало поплелась к шифоньеру переодеваться. В голове роились невеселые думы. Вот так всегда. Они с матерью – самые близкие на свете люди, любят друг друга беззаветно, да она кому угодно за мать горло перегрызет, а поди ж ты, все время ругаются. «Та чого ж мы так собачимся?» - где-то в глубине души Кравцова понимала, что они просто выливают друг на друга неудовлетворенность жизнью. Она всегда восхищалась людьми, которые умеют разговаривать со своей семьей ровно, доброжелательно. Вот только у нее это никогда не получалось.
Постояла перед зеркалом, рассматривая расплывшуюся фигуру: «С ума сойти! Разве может женщина жить с такими… как это по-русски правильно сказать… окорочками? А с таким лицом? И где взять себя другую?» Потом неожиданно для себя самой подмигнула своему отражению в зеркале. А ведь мама права, собаки ни при чем, она просто злится из-за того, что муж вчера опять явился за полночь, да еще и навеселе. «Ну и ладно! Я тоже кой чего стою! Если тебя никто не любит и не ценит – переходи на самообслуживание! Полюби себя сам!» Вера улыбнулась, постаралась придать своему лицу радостно-возбужденное выражение. Сначала получилось кисло, она попробовала еще. С шестой попытки вышло сносно. Метнулась по комнате, под ворохом детской одежды отыскала недавно купленную джинсовую юбку с бахромой по косому краю. Целых девяносто пять гривен отдала! И, надо сказать, не зря. Ах, как же эта юбочка ей идет! Она даже кажется себе в ней намного стройнее.
Когда Вера в последний раз взмахнула кисточкой по ресницам, ее глаза уже довольно блестели под аккуратно растрепанной челочкой. Взглянула на себя с некоторого расстояния, в этот раз с удовольствием. Тонкие, изумительной формы брови взметнулись над приобретшими глубину и выразительность глазами, губы, которые еще пятнадцать минут назад казались ей самой и не губами вовсе, а так, недоразумением на лице, краями отверстия для поглощения пищи, обрели форму, блеск и манящую свежесть. Овал лица… словом, блин лица превратился в овал. «Хороша, чертовка, - подытожила Верка, - или нет, лучше так - чертовски хороша. Если удачно накрашусь».
 Надежный, проверенный годами метод снова себя оправдал. Плохое настроение улетучилось, на смену ему пришло желание действовать.
- Мам, я пошла!
- Иди, иди, красавица моя.

Ноги сами принесли ее к дому свекрови, мамы Фимы. Вот кто всегда ее выслушает, всегда пожалеет, накормит, как в детстве, чем-нибудь вкусненьким под ласковое слово. А доброе слово, как известно, и у кошки раздражения не вызывает.
Редкий случай – Верка Кравцова очень любит семью своего мужа. Веселые, приветливые, щедрые, свекровь с деверем никогда не отпускали ее домой без подарка, пускай даже пустякового, но подаренного с улыбкой. Мать первого мужа, родную бабушку Вовы, она терпеть не могла. А вот мама Фима – совсем другое дело. Нынешняя свекровь всегда пребывала в отличном настроении. Во всяком случае, при невестке. В ее доме Вера всегда чувствовала себя желанной гостьей.
Да и наведывалась частенько, просто так, отдохнуть от своих домашних, благо жили Кравцовы-старшие через дорогу, в сравнительно новой пятиэтажке. У них тоже трехкомнатная квартира, но с хорошей просторной кухней, большой прихожей, светлыми комнатами. И все это счастье – всего на двоих, свекровь Серафиму и ее старшего сына. Свекор умер очень давно, еще до того, как Вера познакомилась с этой семьей.
Дверь открыли раньше, чем она успела позвонить.
- Верочка! Я тебя в окно увидала, обрадовалась, вот, думаю, вовремя, я только окрошечку свеженькую в холодильник поставила! С сывороткой, как ты любишь! Вот только жаль, Катеньку с собой не привела. Входи, да не разувайся, я сегодня еще не убиралась! – Мама Фима отступила вглубь квартиры, давая невестке пройти, ладонью хлопнула в соседнюю дверь: - Коляша, выходи, к нам Верочка пришла! Пообедаем в компании.
Из комнаты выглянула и тут же расплылась в улыбке заспанная физиономия, обрамленная черными всклокоченными волосами:
- О, Верунчик! Я сейчас, только в порядок себя приведу, а то как же я – перед такой женщиной, и нечесаный!
Вера счастливо рассмеялась. Вот какой должна быть настоящая семья!
Свекровь позвякивала тарелками, сервируя стол, Вера прошла в ванную, мама Фима не любит, когда садятся за стол с немытыми руками. Вот у нее дома – санузел. А здесь действительно ванная комната. Все блестит, большое зеркало, разнокалиберные пузыречки-баночки… Чего здесь только нет! Свекровке-то что-то около шестидесяти, а за собой следит, как девица на выданье. Молодец, так и надо! Только вот зачем она все время пытается выбелить свои замечательные веснушки на носу и щеках? Ведь они придают ей такое невыразимое обаяние! Вера недавно вычитала в каком-то журнале, что веснушки бывают только у молодых людей, а с возрастом сами исчезают. Значит, ее свекровь – еще очень и очень молода, просто девчонка еще! Нужно будет обязательно ей об этом сказать, не забыть. Ей понравится.
Атмосфера этого дома всегда действовала на нее магически. При этих людях Верке хотелось выглядеть лучше, блеснуть остроумием и похвастаться хозяйственностью. Уходя от них, она была полна сил, любила всех вокруг и радовалась жизни. А дома еще пару дней мама ее не раздражала, дети казались послушнее, она вылизывала квартиру до стерильности и пекла румяные пироги.

После обеда мама Фима быстренько перемыла посуду, не прекращая ни на минуту плавного рассказа обо всем на свете и ни о чем конкретно, не дала невестке даже помочь со стола убрать.
- Сиди-сиди, деточка, что я, не понимаю, как тебе дома тяжело, а ну-ка, вас пятеро, приготовь, обстирай, убери за всеми. Где ж тебе и отдохнуть, как не у родной свекрови! – приговаривала святая женщина, - Коляша, займись кофе!
Распоряжение несколько запоздало, деверь уже смолол кофейные зерна, достал джезву. А заодно потчевал родственницу пикантными анекдотами. Вера смеялась до рези в боку. У нее даже щеки уже устали, столько она сегодня смеялась. Она любовалась ловкими движениями Николая и в который раз удивлялась – такой интересный мужчина, и не женат. Куда только бабы смотрят! Да хватать такого мужика надо и силком в ЗАГС волочь!
 Впрочем, ее собственный муж ничуть не хуже. Даже лучше. Он и моложе, и выше, и пузцо у него поменьше. И тоже очень веселый и приветливый… Когда трезвый. И хозяйственный… Когда дома.
Благостное настроение, которое Вера по крупицам собирала сначала дома перед зеркалом, потом у любимой свекрови за столом, грозило растаять. Снова вспомнилась обида… Затолкала предательскую слезу обратно, но радоваться жизни что-то расхотелось.
- Мама Фима, можно с тобой поговорить? По-бабьи…
- Мам, пойду, у меня работа осталась, да и бабки подобью. На этой неделе надо за товаром ехать. Верунчик, соберешься – позови меня попрощаться. У меня для тебя сюрприз есть, так, мелочь. – Деверь, прихватив с собой в комнату чашку с кофе, деликатно удалился. Но в конце коридора обернулся, обдал Верку теплой волной своего обаяния: - Эх, каждый раз удивляюсь – за что моему меньшому такое счастье? Мне б такую женщину, уж я бы…
- Иди-иди, пустомеля! – шутливо погрозила ему полотенцем Серафима, - да уж ты бы, как же! – и обратилась к невестке: - Что-нибудь случилось, деточка?
Тридцатичетырехлетняя шестипудовая «деточка», готовая распла-каться на груди у свекрови под наплывом эмоций, принялась жаловаться:
- Мама Фима, хоть ты на него подействуй, опять явился чуть не в час ночи, с запахом.
Свекровь лукаво прищурилась:
- Что, сильно пьян был?
- Да нет, но спиртным несло. Я с первым мужем развелась из-за баб его постоянных, и опять на те же грабли…
- Верочка, не гневи Бога-то, какие бабы? У нас он вчера был, они с Коляшкой по рюмашке и пропустили, по одной всего, вчера в нашем подъезде девочку крестили, вот их и угостили. Надо было с ним приходить, и Катюшеньку с собой брать, да и Софью Андреевну мы уже недели две не видели (здорова ли?), вот и не было бы причин расстраиваться. Напраслину возвела, весь день, наверняка, промаялась. Теперь стыдно небось? - Женщина ласково улыбнулась, обняла Верку за плечи, погладила по голове. - Выбрось дурные мысли из своей дурной головушки, да если я чего узнаю, я раньше тебя его растерзаю, обещаю тебе. Ишь, чего удумала – бабы! Ха-ха! Да кто ж от такой жены, да гулять будет, ты в зеркало-то на себя посмотри, горлица ты наша!
Верка на всякий случай недоверчиво скосила глаза на лицо свекрови. Она всерьез или иронизирует? Нет, она, конечно, ничего себе девушка, но горлица – явный перебор. Да нет, будто бы не шутит.
- Я с балкона вчера на ваши окна смотрела, у вас темно было.
- В кухне и в большой комнате темно, так там никого и не было, мы в моей спальне сидели. Кстати, деточка, о тебе говорили. Жаловался, что очень ты с ним строга. Ты у нас натура властная, командовать любишь. Ты уж с ним поласковей, Верочка, будь поласковей.

До чего же хорошо на душе стало! Верка любовалась браслетиком, подаренным ей на прощанье, как и обещал, Николаем. Замечательный у нее деверь, балует ее, как собственную сестру. И свекровь замечательная, и муж… Стоп!
Не только с балкона Верка вчера их окна разглядывала. Как же она забыла? Ведь она их дом кругом обошла, со всех сторон окна темные были.
Лукавит свекровь, сына покрывает, все понятно. Что ж, на то она и мать. И нашлась как быстро, что сказать. Дома у них весь вечер никого не было.
Может, просто на крестины ходили, в другую квартиру? Нет, она сказала «угостили», значит, к ним пришли, иначе это звучало бы как «пригласили». Значит, врет милейшая свекровушка мама Фима!
«Я его, подлеца, выведу на чистую воду!», - подумала Верка Кравцова и решительным шагом отправилась домой.

***

Дмитрий окинул взглядом двухместное купе спального вагона. Никого нет. Устроился поудобнее, блаженно закрыл глаза. Хорошо бы так и ехать, одному до самой Полтавы.
Но его надежды не сбылись: дверь отодвинулась, вошел суетливый старичок, похожий на воздушный шарик с одышкой. Ростом он едва дотягивал Дмитрию до подмышек, но, не смотря на кругленькую свою миниатюрность, мигом заполнил собой все пространство. Он все время двигался и производил какие-то звуки: хрюкал, запихивая чемоданы на багажную полку, громко пыхтел, усаживаясь и выбирая удобную, щадящую позу. Наконец, уже когда уселся и, казалось, успокоился, он засопел и стал шарить по своим многочисленным карманам. Достал реденькую расческу и зачем-то провел ею по затылку, где еще оставалось немного седых, очень коротких волосков. Потом он извлек носовой платок в синий цветочек, размером с небольшую скатерть, и тщательно протер сначала очки, следом – блестящую от пота розовую свою макушку, шею…
«Если он сейчас начнет разуваться, попукивая, и растирать, повизгивая, ноги, я его убью», - серьезно, без тени шутки, подумал Дмитрий. Он был по горло сыт обществом.
Тут старичок заметил, что попутчик наблюдает за ним одним глазом, лучезарно заулыбался начищенными протезами и неожиданно звонко заговорил:
- Позвольте отрекомендоваться, мой юный друг: архитектор, Кадыгроб Василий Петрович. А вы, молодой человек, кем будете?
«Забавно получилось. Как будто он интересуется, кем я стану, когда вырасту», - Шухардин внимательно посмотрел на архитектора, отчего тому стало не по себе, и, в тон ему, откровенно забавляясь тем, что перекривляет старика, подчеркнуто вежливо произнес:
- Я, мой пожилой товарищ, не буду. Я уже есть. Имею честь представиться – Шухардин Дмитрий Георгиевич, врач, хирург… Впрочем, вот как сейчас, иногда я жалею, что не патологоанатом. Вот ваш бы трупик, мой горячо уважаемый друг, я бы препарировал с превеликим удовольствием.
Дмитрий остался доволен произведенным эффектом: воздушный шарик превратился в печеное яблочко, в купе воцарилась мертвая тишина, ему больше не докучали разговорами и дали спокойно уснуть.

***
«Я не хочу!!!»
«И я не хотел…»
«Кто ты, черт тебя подери?!!»
«Какая тебе разница? Я буду тобой, хирург-мизантроп, я буду собой».

***

Дмитрий сошел с поезда, немного постоял, огляделся по сторонам. Он никогда прежде не был в Полтаве, ему казалось, что этот город должен отличаться от всех остальных. «Ничего особенного. Город как город, как сотни и тысячи других. А чего я ожидал? Что меня на перроне будут встречать гоголевские персонажи и девчата в национальных костюмах и венках с разноцветными лентами?» - на секунду ему стало смешно, но он вспомнил, зачем сюда приехал и посерьезнел.
Поправил сумку на плече, подошел к ближайшей свободной скамейке. Сел, сумку пристроил рядышком, закурил. Достал из кармана бумажку с адресом приятеля, посмотрел на нее, сунул обратно. Сейчас следовало поймать такси и ехать к Лихно…
Перед тем, как отправиться сдаваться бывшему одногруппнику, Шухардин долго думал, без толку слоняясь по вокзалу.

Ожидающие, провожающие и случайные прохожие с удивлением наблюдали за мужчиной в черной «водолазке», который прохаживался взад-вперед по перрону с грацией опасного дикого хищника. Больше всего он был похож на огромного плотоядного барса, обманчиво-лениво переставлявшего могучие мягкие лапы, в любой момент готового к смертоносному прыжку.
Слегка ссутулясь, наклонив голову чуть-чуть вперед и набок, мужчина неторопливо двигался, совершенно не замечая, какое впечатление производит на окружающих. Вот он остановился, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя, и вскинул к небу невидящий взгляд. В зрачках его удивительных, непостижимых глаз плескалась боль раненого зверя.

Сумку, конечно, украли. Пока Дмитрий раздумывал, меряя перрон шагами, он абсолютно о ней забыл. Похлопал себя по отсутствующим карманам: «Так и есть, документы в кармане, карман на пиджаке, пиджак в сумке. Как в анекдоте».
Вчера собирался в спешке, небрежно забрасывал пожитки в большую дорожную сумку. Паспорт и билеты сунул в нагрудный карман пиджака.
 «А деньги?» - к счастью, деньги нашлись, они оказались в кармане брюк. «Хорошо, что я, в общем, разгильдяй, сую деньги куда попало, а то лежали бы в кошельке – поминай, как звали. А паспорт восстановить ничего не стоит», - на этой жизнеутверждающей ноте Шухардин отправился искать стоянку такси.
 
Открылась дверь, на Шухардина пахнуло домашней выпечкой, терпкими женскими духами и еще чем-то теплым и приятным… Пахнуло семейной атмосферой.
- Димка! Тигран! Проходи, дружара! - Матвей окинул его беглым взглядом. – Заматерел, заматерел… А так почти не изменился, все такой же.
- А ты раздобрел… Меня лет сто Тиграном не кликали… Где твои волосы?
- Растерял на жизненном пути. Зато не поседею. Вот тапочки. Лида! – из комнаты на зов вышла миниатюрная шатенка, чуть-чуть излишне угловатая, на взгляд Дмитрия. Смущенно протянула ему сухую жесткую ладошку. – Жена моя, Лида, прошу любить и баловать. Познакомься, Лидочка, это мой друг и сокурсник, специалист по разбиванию женских сердец и разрезанию мужских животов, - шутливо отрекомендовал Матвей гостя. Его жена, отбыв неизбежную церемонию знакомства, тут же юркнула под рукой мужа и сбежала в кухню. - А пострел мой во двор умчался, вечером явится – похвастаюсь. Ты ведь не женился?
- Нет.
- Я так и думал. Такие как ты или женятся совсем рано, до того, как усы пробиваться начнут, глупо и на неподходящих женщинах, или не женятся вообще.
- Почему? – Они уже прошли в гостиную, расположились в удобных креслах из светлой кожи.
- А кто вас знает? Ты кот, который гуляет сам по себе, тебе постоянная спутница – лишь помеха, обуза. К тому же, тебе всегда нравились жуткие стервы, а инстинкт самосохранения развит, и он тебе подсказывает, что на таких жениться нельзя, опасно. Вот и будешь ходить в старых парубках до скончания века.
Шухардин рассмеялся. Ему здесь нравилось.
- Ты проездом, или как?
- Или как.
- Сразу расскажешь, зачем приехал, или сначала поедим?
- Трудно. Сначала поедим.

Первый час ночи. Окно в кабинете распахнуто настежь, слышно, как где-то рядом поет сверчок. Лихно задумчиво смотрит на Дмитрия, качает головой, ему явно очень не понравилось то, что он выслушал.
- Бредовое расщепление личности на две конкурирующие персоны? Псевдогаллюцинации… Конфабуляции… Что ты мне сейчас наплел? Ты сам соображаешь, о чем ты говоришь?
- Я к тебе затем и приехал, чтобы ты соображал. А я устал.
- Пойми, возможные формы проявления активности психически здоровой личности разнообразны до бесконечности! Да кто из нас не спорил сам с собой, не противоречил себе?
- Да не спорю я сам с собой! С самим собой у меня гармония и взаимопонимание полное! Во мне появился кто-то другой, чужой, со своей собственной биографией, которую я периодически «вспоминаю», со своими собственными навыками и жизненным опытом. Оккультизм какой-то. Нам тесно вдвоем, и я боюсь, что пройдет совсем немного времени, и он меня выживет, я выйду из себя и не вернусь… - Лицо Дмитрия страдальчески перекосилось, плечи поникли, и весь он стал как бы меньше, слабее.
- Утро вечера мудренее. Укладывайся на ночлег, спи до обеда. Я уйду рано, а во второй половине дня приезжай ко мне в клинику, я тут тебе начертал на бумажке подробные объяснения, как добраться. Впрочем, лучше поезжай на такси. Там я тебя подробненько рассмотрю, протестирую… Аппаратурка там у меня какая-никакая, еще кое-что. Тебе понравится. А теперь спать.

***

Было что-то в атмосфере этой квартиры успокаивающее, светлое, доброе. Шухардин очень удивился, когда узнал, что проспал без малого двенадцать часов. Жена Матвея накормила его завтраком, лишний раз рассказала, как добраться до клиники, где ее муж разглядывает под микроскопом больные души пациентов.
«Просто мать родная, - язвил про себя Дмитрий. - Только что не поцеловала в лобик на прощание». Он вернулся к своему обычному состоянию, то неведомое, что беспокоило его последнее время, спряталось, затихло, свернулось клубочком в укромном уголке. Или вовсе пропало.
По совету Матвея поймал такси. Рассматривал из окна пробегавшие мимо улицы, улыбался своим мыслям, предвкушал, как скажет Лихно, что вчера ночью ему все казалось гипертрофированным, а сегодня он и сам понимает, что просто переутомлен.
Неожиданно автомобиль остановился.
- Что случилось? – спросил у водителя.
- Затор. Нужно подождать, пока рассосется. Гарью несет, чуете?
Дмитрий и сам уже ощущал запах гари, высунул голову в открытое окно, увидел впереди десятки машин, сгрудившихся в беспорядочную кучу, толпу зевак, откуда-то валил дым. Где-то натужно выла пожарная сирена.
Шухардин открыл дверцу, вышел, встал рядом с машиной, потянулся, разминая члены… И увидел пламя, вырывавшееся из окон чьего-то одноэтажного домишки. Услышал женский вой, детский плач, гул толпы, треск горящих оконных рам и лопающегося на крыше шифера, специфический звук сильного открытого огня, который невозможно описать словами. Кто хоть раз в жизни видел пожар, никогда и ни с чем этот звук не перепутает.
Пламя с удовольствием, как полуторагодовалый карапуз леденец на палочке, облизывало стены, окна, крышу. Вот сейчас огненный бутуз откроет пошире жаркий рот и…
«Пожар… Как интересно!»

***

- Александра! Зайди ко мне!
Стася послушно оставила работу и пошла в кабинет Кузьминичны. За полтора месяца заточения привыкла повиноваться беспрекословно. Она уже поняла, что главная опасность для нее и всех остальных пленниц таится именно в этой «старушке-веселушке». Братья – всего лишь послушное орудие в ее руках, именно Кузьминична придумывает изощренные способы наказания за малейшие провинности, устанавливает непосильные нормы выработки и решает, кого казнить, а кого миловать.
С тех пор, как Кузьминична прослышала, что Станислава – бухгалтер, она стала частенько приглашать девушку в кабинет, заставила вести «гроссбух» и счета, советовалась. Так Стася узнала, что их «рабовладельцы» считаются частными предпринимателями, легально торгующими на рынке постельным бельем. У них довольно стабильный бизнес, приносит немалый по благодатовским меркам доход, их реализаторы торгуют не только в родном городе, но и во многих районах области. Если так можно выразиться, целая сеть лотков и торговых точек.
- Садись, деточка, поешь, я тебе пирогов домашненьких принесла, невестка напекла. Она у меня хоть и корова, но готовит вкусно. Борщик в баночке, давай, пока тепленький. - Где-то через неделю после того, как Станиславу сюда привез Геннадий, Кузьминична впервые принесла ей из дому еду.
Девушка тогда наотрез отказалась есть. Даже попыталась сказать что-то вроде того, что «или раздайте всем понемногу, или и я не буду», мучительница улыбнулась, убрала еду в стол и приказала идти работать. На следующий день все повторилось. Еще через несколько дней Стася сломалась, уж очень заманчиво пахли котлеты, и Кузьминична стала регулярно, каждый день, приносить ей из дому обеды.
Однажды девушка исхитрилась спрятать в карман халата кусочек для соседки по «нарам», но мерзкая баба заметила и отобрала:
- Еще раз замечу – Кольку на тебя натравлю. – Этого Станислава боялась больше всего. До сих пор ее не трогали, но от остальных узниц знала, что Николай – садист и извращенец. Самая молоденькая из пленниц, простушка Леночка, постоянно ходила со свежими синяками и следами от укусов. Глупая бедная девочка наивно полагала, что, если она будет изо всех сил стараться ублажать старшего брата в кабинете, то может забеременеть от него, и тогда Николай выпустит ее на свободу, или ей хотя бы снизят норму и станут меньше бить.
Остальные узницы знали, что «Сашу» подкармливают отдельно от них. Но, как это ни удивительно, они ей не завидовали. Скорее, сочувствовали.
- Панская ласка хуже немилости, - говорила по этому поводу Петровна Светлане. – Еще не известно, с какой целью ее откармливают.

Шум машинок, доносящийся из-за двери, перекрыл многоголосый женский визг.
- Что там такое? Сиди, ешь, я пойду посмотрю. – Кузьминична вышла, Станислава встала из-за стола и прошла вслед за ней к двери, выглянула в рабочий зал.
Переполох был вызван Светланой. Она стояла между столами и вопила что-то нечленораздельное, при этом размахивая большими ножницами, которыми Стася обычно кроила не очень толстые стопки ткани. Николай, отчаянно матерясь, левой рукой пытался забрать их у нее, правая висела плетью вдоль туловища. Стася видела его сзади, вся правая сторона спины была залита кровью.
- Изверги! Кровопийцы! Живодеры! – донеслись до ее ушей выкрики Светланы. – Сыночек мой! Дениска! Твари!!! На волю хочу, к сыну! Что с ним без меня будет?!! Сволочь гнусная!!! Да я тебя, ирода, на мелкие кусочки раскрою!!! - «Бригадирша» умудрилась снова полоснуть Николая ножницами, на этот раз удар пришелся по груди, тот взвыл, попытался схватить взбунтовавшуюся узницу за волосы, но она вывернулась, нацелилась ножницами, замахнулась, и наверняка выколола бы ему острием правый глаз, но тут подоспела Кузьминична. Она подскочила к Светлане сзади, ткнула рукой в шею. Бунтарка вскрикнула и кулем повалилась на пол.
«Она всегда носит с собой электрошок, - вспомнила Стася слова Петровны, - бедная, бедная Света! Что они теперь с ней сделают? Замордуют до смерти». Женщины оставили работу, на них никто не обращал внимание. Света-маленькая, возле рабочего стола которой все, собственно и произошло, прямо у нее над головой, сидела на корточках в углу, вытирала рукавом с лица кровь Николая и тихо плакала.
Бесчувственную Светлану волоком оттащили в кабинет братьев. Швеи, оставшись одни, испугано переглядывались.
- Что это с ней?
- С ума сошла!
- Она ночью плакала, не спала…
- Сойдешь тут! У нее сынишка пятилетний…
- А казалась такой спокойной…
- Бедная, бедная Света!
- Ни с того ни с сего…
- Ирод мимо проходил, она как кинется…
- Так знала же, что бесполезно…
- В такие минуты не думаешь…
- Бедная, бедная Света.
Больше они ее не видели.
 
***

- Радиотакси.
- Водитель такси… номера не знаю… Александр Федоров свободен?
- Минуточку… - некоторое время рубка немилосердно шипела и трещала Верке в ухо. – Только что освободился.
- Передайте ему, пожалуйста, вызов на улицуКалантаевскую, дом тридцать восемь, возле третьего подъезда.
- Ожидайте.

В голове у Веры наконец сложилось некоторое подобие плана, как можно уличить мужа в измене. Или не уличить. В общем, выяснить, чем это он по ночам занимается. По крайней мере, не будет мучиться в неизвестности. Лучше уж знать точно, чем терзаться сомнениями.
Саша Федоров – ее старая школьная любовь. Он уже давно толст и лыс, у него было, как он говорил, три с половиной жены и двое детей, да и Верка мало чем напоминала забавную девчушку с мальчишеской стрижкой, но ведь так приятно общаться с человеком, глядя в глаза которого, вспоминаешь детство.
Тем более, что ей сегодня так пригодится «свой» таксист, человек, перед которым можно не стесняться и не стараться выглядеть образованной и гордой.
Теперь нужно подготовить почву.
- Мам, я поеду к бабе Мане в село, что ты ей хотела передать?
- С чего это вдруг? – в голосе Софьи Андреевны сквозила подозрительность. Не слишком уж баловала Вера ее мать, а свою бабушку, визитами. Но дочь давно придумала железный повод, который будет совершенно понятен матери.
- Груша, та шо пид тыном, уже должна бы созреть для консервации. А в этом году она уродила рясно, помнишь, Коваленчиха казала, колы прыизжала? Вовка любит, и Катюша попробует. Шо ты там ей покупала?
- Ой, погодь, щас соберу. Халат байковый, той, шо у воскресенье купылы, дэ ж вин? Тапочки синие, она просила, и лекарство ото, жовтэнькэ… - Пока мать собирала гостинцы для бабушки, Верка высматривала в окно знакомую машину.
- Все! Мне пора!
- Я не все…
- Давай, шо успела. Ждать некогда, остальное другим разом. – Наскоро чмокнула мать в дряблую щеку и застучала по подъезду каблуками, спускаясь навстречу неведомым приключениям.

Саша довольно быстро понял, чего от него хотят.
- Значит, сейчас ты прячешься в машине, и ждем, пока подъедет твой муж. Потом дожидаемся, когда он уедет снова. Долго?
- Не думаю. Скорее всего схватит казан с кашей для собак на гаражах, бросит что-нибудь в рот и смоется. Чего ему с тещей дома сидеть, поедет, как пить дать.
- Потом провожаем до гаражей, снова ждем, а потом следим, куда поедет дальше. Я правильно тебя понял?
- Да. Только на гаражах станешь по другому ряду, наш стоит особнячком на пригорке, за ним сразу ярок, там любую машину издалека видно, так что тебя он обязательно заметит. А этого как раз и не хотелось бы. Быстренько выясним, куда этот козел мотается, а потом – к бабе Мане. Помнишь, как мы с тобой ездили к ней на электричке в восьмом классе.
- Она нас за сараюшкой застукала, - засмеялся Саша.
- Матери обещала рассказать, что я с мальчиком целовалась, - развеселилась и Верка.
- А потом кормила нас домашним хлебом с солонющим маслом, на всю жизнь запомнил этот вкус во рту!
- Я ж тебе объясняла, у нее холодильника не было, а в жару масло быстро портится, она его в соленой воде держит, так в нашем селе все тогда делали.
- А сейчас есть?
- Что?
- Холодильник!
- Есть, мы ей старый материн подарили пятого года выпуска от Рождества Христова.
- Ну, слава Богу… Ложись! Едет твой татарин! – Внезапно скомандовал Федоров.
- Почему татарин? – Верка предприняла попытку обидеться, - он совершенно русский.
- Не знаю, - сдвинул плечами Александр, - похож.
И оба снова рассмеялись, сами не знали чему, просто им было очень комфортно вместе.

***

- Что-то слишком долго твой муженек не появляется. Может, он там уснул?
- Или прямо в гараже б… нашел. Сиди, я короткими перебежками. Кушерямы, кушерямы… Жди, если не вернусь, считай коммунисткой. – Кравцова пыталась шутить, но видно было, как она расстроена.
- Слушай, Вер, а зачем тебе это надо?
- Не знаю. Может, я мазохистка какая? А если серьезно… Я чувствую, что он козел, а точно не знаю. А мне нужно все точно знать. До десятитысячных.
- Ты еще в школе математику любила. – Снова рассмеялись, но на этот раз как-то невесело.
- А может ну его, пускай себе… А мы ему отомстим… У бабы Мани… И граждане довольные разойдутся по домам. Вот увидишь, тебе намного легче станет, если ты не будешь считать, что много лет подряд хранила верность неизвестно кому… Так ни разу толком и не изменила… - Александру все казалось, что Верка не поняла его, что он недостаточно понятно изъясняется.
- Ну уж нет. Я выясню, кто он такой, и ему мало не покажется. Ты меня плохо знаешь. – Александр удрученно покачал головой, мол, знаю я тебя слишком хорошо. Неожиданно Кравцова подмигнула ему лукаво, точно так же, как давеча своему отражению в зеркале: - А отомстить мы ему и так отомстим… У бабы Мани… Одно другого не исключает. – Увидев, как у друга юности вытянулось лицо от удивления, расхохоталась: - Всэ, побигла. Целую в плешку! - действительно звонко чмокнула ошеломленного таксиста в макушку и легко выскочила из машины.

Все время, пока Вера чувствовала на себе взгляд Александра, она неслась по территории гаражного кооператива с грацией юной девочки, которая пару лет занималась гимнастикой. И лишь скрывшись за поворотом на другую улицу, постепенно перешла на привычную поступь пожилого бегемота средних размеров. Пока ей жег спину взгляд мужчины, которому она явно нравится, все было совершенно не так, как стало после того, как в ту же спину стала подталкивать ревность, даже не ревность, а чувство обиды обманутой женщины. И чем ближе приближался гараж, где Верка собиралась найти подтверждение своим догадкам, тем труднее было идти.
К тому же приходилось прятаться. «Эх, нужно было спортивные штаны напялить, а не юбку до колен, да еще и в обтяжку! – поняла свою ошибку сыщица. – Вот дура-то!»
Их гараж стоял особняком от остальных, Верка сразу увидела машину, приобретенную ими с братом Коляшей напополам. Ее это удивило и насторожило: минут сорок, если не больше, ее татарин (ей даже понравилось, что Саша его так обозвал) находится внутри гаража. Что там можно делать, по мнению обозленной жены, как не предаваться разврату прямо на верстаке? Ужасно хотелось заглянуть внутрь, чтобы увидеть все собственными глазами.
Муж мог бы в любое мгновение выглянуть из не до конца прикрытой двери. Кравцова ясно видела щель, значит он не заперся изнутри. «Хорошо, что эту улицу никто даже не пытался привести в божеский вид!» - Вера решила воспользоваться защитой буйно разросшейся молодой поросли клена и тополя. «Со стороны я, наверное, выгляжу, как индеец в засаде, - хихикала она про себя. - Зато изнутри – как юный следопыт».
Дверь немного приоткрылась, выглянула всклокоченная голова… Николая. «А этот что здесь делает? Муженек-то в машине один сюда ехал… А-а-а… Братец пока телок пас. А что это он так воровато по сторонам озирается? Будто боится кого-то… И выражение лица довольно подозрительное».
Голова Николая пропала, он прикрыл за собой дверь, но щель осталась, даже шире, чем раньше.
«Нет, я просто обязана это увидеть!»
Перебегая от одного куста к другому, сгибаясь в три погибели в попытке спрятаться, при этом изо всех сил пытаясь сохранить осколки достоинства на всякий случай (а вдруг таксист за ней сзади наблюдает), одновременно одергивая непослушную юбку, Верка наконец приблизилась к вожделенному гаражу.
Полная тишина.
Несколько минут простояла в неудобной позе за слишком маленьким кустом, затекли ноги. Кравцова решилась подойти и заглянуть внутрь, почти не таясь. Каково же было ее удивление, когда она поняла, что гараж абсолютно пуст! «Вот так номер!» - теперь можно спокойно прошмыгнуть.
«Куда подевался Коляша? Так получается, он знает о проделках братишки! А браслетик – это мелкая взятка… Скорее, плата за амортизацию изнашивающихся деталей. Почему мне не смешно? А мама Фима? Она тоже его передо мной сознательно покрывает? Или так, на всякий случай, в качестве профилактики семейного мордобоя?»
Верка тихонько прошлась по периметру гаража, выискивая ревнивым глазом следы пребывания девиц. Даже зачем-то принялась щупать стены.
Спустилась цементными ступеньками в довольно глубокую смотровую яму, продолжая шарить руками вокруг себя. И тут наткнулась на дверь, которую никогда раньше не замечала. Впрочем, заметить ее было невозможно. Сама дверь сливалась со стеной, ручки не было. Зато очень маленькую замочную скважину Вера нащупала. «Черт ее знает, как она открывается. Дверь в каморке папы Карло. А что это за звук? То ли ровный гул, то ли шум нескольких моторов вдалеке… Нет, на моторы это не похоже… что-то смутно как будто знакомое… Ой! Голоса… через шум… мужские… нет, женский… - Верка стояла, вслушиваясь и пытаясь определить, что ей это напоминает, как вдруг услышала почти рядом с собой тяжелые шаги, как будто по чему-то металлическому ступал очень тяжелый человек.
Пара мгновений ушла на то, чтобы сообразить, где это. «Да здесь же! Прямо за этой дверью!»
Еще пара мгновений потребовались, чтобы выскочить из гаража, прикрыть за собой входную дверь, соблюсти при этом приблизительно такую же щель, и занять наблюдательный пост за облюбованным ранее густым кустом.
И целая вечность прошла, пока открылась дверь. Вышел любимый муж. В руках он нес, видимо, довольно тяжелый тюк внушительных размеров. Сзади Николай на ходу что-то с этим тюком делал из-под руки брата. Ему явно было неудобно, но он старался. Кравцовой показалось, что он там вяжет какой-то узел.
«Ну, слава Богу, действительно зря на человека взъелась, я его тут подозреваю во всех смертных грехах, а мужики просто работу работают. Товар перевозят. Видно, новую ткань к Серафиме повезут».
Вера уже даже подумала о том, чтобы обнаружить свое присутствие. «А что, сейчас выйду, скажу, мол, прости, Гешик, черт знает в чем подозревала. Нет, лучше так…» - внезапно она отчетливо поняла, что тюк в руках ее мужа шевелится. Не поверив своим глазам, женщина напряглась. В тот момент, когда его бросили в багажник машины, тюк… застонал.

Верка старательно пыталась срастись с кустом и распластаться по земле одновременно. Сейчас она еще больше, чем несколько мгновений назад боялась, что ее обнаружат родственники.
Дело в том, что, когда Геннадий освободился от своей странной ноши, добродушнейший обаяшка Николай саданул в сверток кулаком, выплюнув:
- У-у, с…! Живучая! – Он это произнес достаточно громко, Вера уже не могла убедить себя в том, что ей померещилось.
Братья заперли гараж и уехали, а Верка еще минут пятнадцать не могла сойти с места. Она сидела на теплой земле и бездумно рвала на мелкие кусочки листок за листком. Постепенно лысела веточка, направленная ей в лицо, а она сосредоточенно измельчала листья.
- Вер, ну ты что, он же давно уехал, идем, мы ж за ним не успеем.
- Не надо за ним. Мне хватило.
- Что, гуляет?
- Если бы! – крикнула Верка и зашлась в рыданиях. Она не совсем поняла, что именно она видела, но это было явно что-то такое, чего ей лучше бы не знать. А уж посвящать в свои открытия Сашу и вовсе незачем.