Никак не называется

Обнажились дела мои тайные и мысли, и предстал я в наготе сей пред всяким, и все могли видеть меня, доселе прикрытого одеждами кружевными, изо лжи и лицемерия плетёнными. И тогда спросил я: - «Как же другие при одеждах быть остались? Мне ли одному наготы стыдиться?» И ответил, как бы сам себе: - «Сорваны одежды с паствы Моей. И сиих судьями сделаю, каждого самому себе, через глаза братьев их. И от суда сего, чья рука посмеет лечь в ладонь Мою? Или: как поступит невеста, когда у алтаря, перед женихом и гостями, зачитают все грехи её явные и тайные? И какая невеста устоит, не презрев гордыню и без веры в милость? И что завидуешь тем, чьи одежды не тронуты? Как увидят они, что - наги, если не имеют суда в себе? И для кого луга зеленятся? Для паствы милостивого пастуха, или для стада, не имеющего пастыря? Но говорю тебе, не прейдёт суд, пока не предстанут пред ним все до единого. И кто не имел в себе суда, тому он будет назначен. И что страшнее: совесть, призванная от трудов, или совесть разбуженная? Ни в конце ли рабочего дня ты уповаешь на милость начальствующего? И не страшно ли будить его спящего, чтобы просить о своём?» И после слов этих, память перенесла меня к колыбели дочери моей, когда ей был месяц от роду. И посмотрел я в глаза её и взмолился невинности, что была в них, о прощении за неправду мою. И тогда спросили они: - «Простишь ли ты, когда погаснет блеск наш?» И увидел я великий труд, ожидающий меня, и сказал, как бы сам себе: - «По работе твоей оплата будет тебе. И как прощаешь ты, так и тебе простится»