Карл у Клары украл кораллы, Клара у Карла украла к

- Послушай, я никого не хочу видеть в свой день рожденья!
- Господи, ну что такое сорок лет?! Говорят, что жизнь в сорок только начинается.
- Какая жизнь? Чья? Рихтера из меня не вышло и уже никогда не выйдет. Заштатный пианист погорелых театров. Цепляюсь за музыку, потому что больше не за что.
- У тебя есть мы. Дэн, в конце концов.
- Дэн – ваш сын!
- Но он любит тебя больше, чем всех нас, и ты это знаешь.
- Ах, не уговаривай меня! Я всё решил. Улетаю на неделю к морю. Мне плохо. Хочу побыть один, подумать, как жить дальше и стоит ли?
- Ты что, с ума сошёл? Надеюсь, ты вернёшься?
- Ну конечно вернусь, куда ж деваться! Ник меня встретит в аэропорту, мы же с ним, вроде, договорились. А потом сходим куда-нибудь вместе, просто так, без всякого повода.
- Сходим, Карл, конечно, сходим. Но всё-таки, мы столько лет справляли все дни рожденья вместе.
- Нет, Клар, я не могу и не хочу. Посмотрим на тебя в твоё сорокалетие. Тебе, может, вообще на луну захочется выть.
- А ты злой, Карл. В таком настроении, действительно, лучше к морю, оно успокаивает. Говорят.
- Ну вот и договорились, ждите меня через неделю. Нику я сообщил номер рейса и время.
- Хорошо, не волнуйся, если что, я ему напомню.
- Не сомневаюсь, дорогая.
- Злой! Ты злой, и это не твоя роль. Дорогой.


Клара вспоминала их разговор то негодуя, то жалея Карла. Потом обида ушла, сменяясь чувством вины. Ну почему, время от времени, она ощущает и себя, и Ника, и даже Дэна без вины виноватыми?.. «Не обманывай себя», - противно нашёптывал внутренний голос, - «всё-то ты понимаешь...».


Вспомнив, что дома закончилось молоко, Клара быстро собралась и побежала в ближайший ларёк. Отчаянно хотелось кофе, а кофе без молока она не пила.


Полуденная жара окатила её, как только выскочила на улицу из прохладного подъезда. Как не странно, улица в этот полуденный час была почти пустынна. Редкие машины в колебаниях марева проплывали мимо. Под единственным полузасохшим деревом у ларька стоял старик. Он запрокинул лицо с закрытыми, слезящимися от старости глазами навстречу солнцу и так и замер в этой позе, грелся.


«Карл! Бедный Карл!» - опять забилось в голове и уже не оставляло до вечера. Она вспоминала, как муж привёл Карла первый раз в их дом. Карл заканчивал тогда музыкальное училище, был весел, говорлив и так  обаятелен, что они оба буквально влюбились в него. Да что там говорить? В него влюблялись все. Он был, как солнце, которое по собственной прихоти, когда захочет, тогда и выйдет, а не захочет – скроется, но пока оно над головой, жизнь прекрасна.


Апофеозом всеобщей любви к Карлу были его концерты. Когда он, в чёрном фраке с белой манишкой, выходил на сцену, садился к роялю, откидывал голову, замирая на секунду, поднимал руки над клавишами и обрушивался на них, Кларе казалось, что и она то ухала вниз вместе с музыкой к самым кончикам пальцев ног, то взлетала на доступную только в детских снах вышину. Ощущения, сходные со стремительным подъёмом скоростного лифта, горнолыжного спуска с почти отвесной скалы, затяжного парашютного прыжка – чёрте знает чего! - наполняли её и весь зал, пока он играл.


В течение двух десятилетий, Клара была свидетелем нескольких его романов и одной несостоявшейся свадьбы - Карл так и не женился. Со временем вокруг зашелестели разговоры о возможной нетрадиционной ориентации – почему он не женится?! Клара в ответ только смеялась – ну какой из Карла гей? И в сущности, ей было плевать на любые глупые пересуды, ведь Карл, так любимый всеми Карл, всегда находился рядом с ними. С ней. И это устраивало её, даже если бы его считали пигмеем с острова Пасхи.


Когда у Клары и Ника родился сын, роддомовский персонал был убеждён, что отец ребёнка - Карл. Муж молча стоял и смотрел на ребёнка через прозрачную перегородку, тогда как по лицу стоящего рядом с ним Карла текли счастливые слёзы. Карлу первому, а не Нику, дали подержать маленького Дэна. «Ну что ты хочешь?» - оправдывался потом Ник, - «Ты же знаешь эмоциональность Карла! К тому же, он, как всегда, обаял весь роддом».


Да ладно роддом, даже родители Карла говорили о том, что маленький Дэн, скорее всего, их внук. Клара же только улыбалась, глядя на смуглого, кареглазого Карла, склонившегося над голубоглазым, светловолосым Дэном, копией мужа, но никогда никого не переубеждала, ведь Карл так одинок! Сидя в концертных залах и слушая его игру, она почти верила в то, что её ребёнок, солнечным лучом запутавшийся в переплетении их судеб, не только плод их с Ником любви, но и продолжение этих звуков.


Карл окончательно забросил личную жизнь и в любую свободную минуту занимался только Дэном. Дэн же отвечал ему полной взаимностью и даже больше. Всё чаще и чаще Клара слышала от сына, что любит он Карла больше родителей, и не противилась этому. Ведь Дэн, что бы он ни говорил, всегда будет их и только их с Ником сыном. Ну и пусть немного его любви перепадёт и Карлу. Она была счастлива. Около неё всегда находились любимый мужчина, сын и «милый друг». Как все счастливые люди, она была великодушна и эгоистична.


Вернувшись домой, Клара всё никак не могла выбросить из головы старика, который грелся на солнце у засохшего дерева. Она застелила постель, разобрала вещи в комнате сына, приняла душ, всё время думая о Карле. Ей так хотелось сделать для него что-то! А он не дал, вывернулся. Отодвинул и спрятался от них в своём одиночестве. Как будто не было всех этих прожитых рядом лет, как будто не было той встречи в аэропорту…


***
Она улетала тогда на похороны дальней родственницы. Ник не смог поехать в аэропорт и провожали её Карл с его тогдашней пассией. Девушка нравилась Кларе – худенькая, стильная, с умными внимательными глазами – они стали чуть ли не подружками в то время. Карл же, вместо того, чтобы утешать расстроенную Клару, обменивался с ней колкостями. Тот период вообще был очень странным в их дружбе. Иногда, Кларе казалось, что Карл тихо ненавидит её за что-то. Ненавидит, но терпит. «Наверное, терпит только из-за Дэна», - думала Клара. Походя отвечая на злые шутки, она стояла и думала о предстоящей встрече с родными, как, вдруг, девушка Карла воскликнула: «Господи! Я, кажется, поняла, почему он тебя всё время так достаёт! Почему говорит о тебе плохо, даже когда тебя нет рядом», - Карл и Клара замолчали и уставились на неё в ожидании. «Он же любит тебя!» - сказала и сама испугалась.


Кларе внезапно будто забило ватой уши. На несколько секунд исчезло всё: звуки, людская суета и даже девушка Карла, которая, произнеся свой монолог, растерянно переводила взгляд с Клары на Карла. Аэропорт затих и опустел.


Карл, криво усмехаясь, смотрел на Клару, а она ждала и ждала, что вот сейчас он скажет очередную колкость, и звуки появятся снова. Но он молчал и улыбался, как будто ждал от неё чего-то, как будто что-то молча предлагал. И так же молча, как в замедленной съёмке, приблизилось его лицо, губы, которые всё-таки осмелились и.… Во время долгого поцелуя, только на мгновение, её кольнуло, застучало молоточком в висок – ошибка, какая же всё ошибка!..


Клара бежала, не оглядываясь, к паспортному контролю. Упала, отказалась от чьей-то протянутой руки, поднялась и как слепо-глухо-немая отдала документы в плексигласовое окошко. Сидя в тесном кресле самолёта,  кусала до крови губы, чтобы не разреветься в голос и тихо напивалась всем имевшимся на борту алкоголем. Заснула, а когда проснулась оттого, что стюардесса трясёт за плечо, услышала её сочувственное, бабье: «Девушка, что же у вас случилось такое, что вы всю дорогу во сне так горько плакали?» -  не дождавшись ответа, стюардесса закончила, - «Мы прилетели». Да, прилетели – эхом отозвалось в пьяном мозгу и дальше, тупым речитативом, вторилось всю дорогу от аэропорта до кладбища.


Похороны, родственники, чужая боль притупили собственную, и Клара вернулась домой, почти забывшая. Больше они не встречались, Клара и девушка Карла. Карл же стал прежним «милым другом». Прекратились его нападки, и ей иногда казалось, что ничего и не случилось. Всё было просто сном.


***
Клара включила телевизор и бездумно уставилась в него. Нежность накатывала и накрывала её. Сейчас она думала о Карле, как о ребёнке, любимом ребёнке, которого незаслуженно обидели, и готова была перевернуть мир, только бы он не плакал. Постепенно мысли принимали более ясные очертания. «Надо сделать что-то такое, чтобы Карл почувствовал себя счастливым. Ага, я удивительно оригинальна в своих желаниях!», - заулыбалась Клара и начала дозваниваться мужу на работу. Выслушав её сбивчивую речь, Ник приземлил её обычным своим реализмом: «Мы что, дети? Хватит уже играть в эти детские игры. Не позорься со своими безумными затеями, не буду я ничего сколачивать! Всё, мне некогда, дома поговорим»


«Нет, нет и ещё раз нет! Это не детские игры!», – упрямо повторяла про себя Клара, выходя из дома и направляясь в столярную мастерскую. Она шла и подсчитывала в уме, сколько человек согласятся участвовать в её «безумной затее». Купив нужное количество деревянных реек, она зашла в копировальню. Затем, вернувшись домой, первый раз в жизни взяла в руки молоток и гвозди. Сколачивая рамки, злилась на то, что слишком тонкие рейки расщеплялись под гвоздями, но, наконец, справилась и с этим. Перед ней лежало четырнадцать рамок, к каждой из которых она прибила поперечные рейки. Выложила из папки четырнадцать увеличенных копий фотографий Карла. Это фото всегда помещали в концертных программках. На нём Карл, в чёрном фраке и белоснежной манишке с бабочкой, с зачёсанными назад длинными, отдающими тусклым блеском тёмными волосами, напоминал ей Мефистофеля. Клара очень любила это чёрно-белое фото, которое после увеличения стало ещё эффектней. В каждую рамку она вставила по фотографии. Конструкции из реек выглядели хлипко, но не беда, участвовать в действе им предстояло недолго.


Вначале, Клара позвонила друзьям, которые могли знать, как, где и за сколько можно нанять музыкальный квартет. Друзья, в отличие от мужа, не только пришли в восторг, но и пообещали сами найти и провести переговоры с музыкантами. Воспрявшая Клара начала обзванивать остальных. Когда же из трубки  понеслись визги восторга, смех, восклицания: «Здорово! Конечно, мы поедем!» - она окончательно успокоилась, решив, что вполне обеспечена тылами перед разговором с мужем. Вернувшийся с работы Ник только хмыкал, глядя на размноженные портреты Карла, выслушивая её рассказ о реакции друзей.


Но когда позвонили те, кто собирался найти и нанять музыкантов и сказали, что всё в порядке, Клара испугалась. Её «безумная затея» превращалась в реальность и в этой реальности, которую так любил её муж-реалист, задействованы реальные люди. А вдруг ничего не получится? Вдруг, всё обернётся дешёвым  фарсом?


Она уже думала не столько о Карле, сколько обо всех тех, кто ждёт с нетерпением его прилёта. Ждёт  праздника, который придумала Клара. И праздник этот,  вырвавшись из рамок дня рождения, предполагает  сделать счастливыми участников и зрителей. Зрителем  же должен был стать весь аэропорт.


В час прилёта Клару принялось трясти. Четырнадцать участников и музыканты толпились оживлённо вокруг неё и Ника. При входе в аэропорт их остановили и сказали, что без специального разрешения запрещена какая-либо живая музыка. И как бы они ни объяснялись, ни уговаривали, музыкантов с инструментами так и не пропустили, но компромисс был найден – квартет расположился при входе на крытую автостоянку.


Когда вдалеке за стеклянной перегородкой в толпе пассажиров показалась знакомая тёмная макушка, Клара быстро раздала друзьям размноженные портреты, которые они высоко подняли над головами и закричали дружно и громко: «Браво, Маэстро! Браво!»


Клара не видела вокруг ничего – ни удивлённых, расползающихся улыбками лиц остальных встречающих рейс, ни любопытных переглядываний прилетевших вместе с Карлом пассажиров. Она видела только его побледневшее лицо без улыбки. На миг, на очень короткий миг в голове вспыхнуло: «Опять аэропорт!» Вспыхнуло и угасло. Угасло во вдруг задрожавших губах Карла, в его будто вспотевших глазах.


Маленький Дэн сорвался и побежал к Карлу. Ловко увёртываясь от чужих запретительных рук, подпрыгнул и прилип к нему обезьянкой. Так они и вышли вдвоём к орущим уже «с днём рождения!» друзьям. Встречающие и прибывшие, провожающие и просто зеваки – все широко улыбались, глядя на Карла. Первый раз в жизни Клара видела его таким неуверенным и... счастливым.


Она стояла немного поодаль от кричащих, прыгающих вокруг Карла друзей, их детей, от мужа, к лицу которого прилипла довольная улыбка. Стояла и не могла сделать ни шагу в их сторону, не могла приблизиться к Карлу.


Шумная компания двинулась к выходу на стоянку, а Клара так и шла за ними, чуть отставая. Видела, будто сквозь пелену, как светлели лица идущих навстречу им людей. Глаза никак не могли сфокусироваться. Всегда, когда в жизни у Клары происходило что-то особенное, что-то, что выбивало её из колеи повседневности, глаза заволакивало влажной пеленой. Когда же при входе на стоянку полились первые звуки музыки, внутри оборвалось что-то и хлынуло наружу вместе с музыкой и слезами.


«Мы в расчёте», - подумалось Кларе, но она не стала додумывать и шагнула навстречу Карлу.


***
Спустя пять лет.


- Я так тоскую по тебе, солнышко.
- Я тоже скучаю, мамуль.
- Ты не ссоришься с Карлом?
- Ну-у.… Нет, мы не ссоримся, иногда только. Спорим.
- Ты не хочешь вернуться?
- Иногда хочу, но вообще-то… нет, не очень.
- Дорогой, Карлу продлили контракт ещё на четыре года, неужели ты не приедешь хотя бы на лето?
- Ма, лучше вы с папой к нам. И потом, я же здесь учусь.
- Да-да, я знаю. Но на каникулах-то можно?
- У Карла гастроли по всему миру, ты же знаешь! Я тоже хочу с ним поехать.
- Конечно, солнышко, я понимаю…


Клара повесила трубку, вздохнула и пошла готовить ужин, Ник скоро вернётся с работы.