Письма к Аманде

 Письма к Аманде

 (от Артура Морейра ди Барруса)




 



фантазия по сюжетным мотивам бразильской теленовеллы Corpo Dourado (в России шла под названием «Лето нашей тайны»)





















 Несколько слов от того, кто их пишет

Обычно противники перед схваткой готовятся, изучая друг друга. Они хорошо должны знать, с кем действительно дело имеют… Для этого я и пишу – не тебе, а СЕБЕ… Чтобы все прояснить в голове. Разложить все по полочкам… но это трудно, ты даже не представляешь, как. Ведь знать человека и ДУМАТЬ, что знаешь, - о, дорогая Аманда, ведь это же разные вещи! Пожалуй, это твой самый большой недостаток – ты склонна к поверхностным выводам о всех тех, кто тебя окружает. А, значит, тебя ждут сюрпризы. Готовься.

 Артур (или как все привыкли меня называть – Артурзинью)


Письмо первое

Дорогая Аманда! Этим посланием воображаемому человеку я и начну этот цикл моих писем. Очень трудно представить тебя, НАСТОЯЩУЮ, которая сможет все это прочесть. У тебя просто не хватит терпения. Ты это с первой страницы отбросишь, решив, что я спятил. И будешь права. Я и впрямь не в себе – уже ГОДЫ, и сколько их будет, четыре?.. Да, скоро четыре. Мы почти и не виделись все это время, хотя от Маримбы, городка нашего с тобой детства, в котором мы когда-то мечтали прожить всю свою жизнь, до Рио де Жанейро не так далеко. Сложилось иначе: ты – там, а я – здесь. Мы бы виделись, будь у нас поводы к встрече, но их уже нет.
Мы с тобой не друзья. Мы враги! До чего же смешило меня это слово всегда… ну, до колик… а тебя, дорогая, похоже, что - нет. Тебе все это нравится – семейная вражда, война, сражение за сражением… В этом есть что-то комическое… опереточное. Но чувство юмора – не твоя сильная сторона, да, увы. Иначе мы поняли бы друг друга хоть в чем-то. Ведь даже самые злейшие из «врагов» могут вместе когда-нибудь посмеяться.
Ты раньше смеялась… для меня это самое тяжкое воспоминание – ТОТ твой смех. Мне приходится напоминать себе, что это в ПРОШЛОМ, останется там, в другой жизни. И лучше нам к этому не возвращаться.
Нашей «войне» уже скоро пойдет пятый год. Ты не воспринимаешь меня как противника, я для тебя – шут гороховый, как и для многих. Ты думаешь, я – всего лишь марионетка Зе Паулу, моего отца, в борьбе против твоего отца, теперь уже покойного, великомученика, из которого ты себе сделала идола? Я прекрасно знаю все то, что ты думаешь обо мне.
Тебе легче понять СЕБЯ, если представить меня просто клоуном и разгильдяем, который был неподходящей парой для девушки вроде тебя. Ведь с таким церемониться нечего – он и страдать-то не будет, оставленным своей невестой в день свадьбы и дожидаясь ее у алтаря на глазах всего города.
Мой отец слег с инфарктом в тот день. Он сказал мне в больнице: «Ну вот, Артурзинью, война началась». Он хотел сказать, что ему отомстил бывший друг и партнер, полковник Тинокку. Твой отец. Я так и не знаю, ЕГО была это идея или твоя – сорвать свадьбу, демонстративно сбежать. Выйти замуж за Шику в другом месте, но практически в тот же день.
Ты понимаешь, о чем я. Ведь порвать со мной можно было иначе, задолго до этого дня. И сказать, что не любишь. Глядя прямо в глаза. То, что сделала ты, было местью. Обдуманной и хладнокровной. Моему отцу. Нашей семье.
Ну а что обо мне говорить?.. Шут шутом, что со мной церемониться? Ты же теперь всем говоришь обо мне только так. И в таких выражениях.
 Я заметил – до свадьбы заметил, что ты изменилась, в твоем взгляде на меня стало мелькать совсем новое выражение, когда ты не следила за собой. Как будто я ВДРУГ стал чужим. Но тогда я не задумался об этом всерьез.
Ты не просто влюбилась в другого и разлюбила меня, если бы так… и я даже не знаю, больнее мне было бы, если бы было так просто… Возможно, больнее. И да, и нет. Мне бы пришлось пережить твой уход. Но ты заставила пережить еще то, и КАКИМ был уход…
Как ни странно, двойная боль может быть легче… ты можешь тогда ее ПЕРЕКЛЮЧАТЬ – как будто кнопки по очереди нажимаешь: отпустит то одна, то другая. Одновременно они не болят.
Или так не у всех?..
У меня получается. Это даже забавно. Сколько способов справиться с болью мне за эти годы открылось… Но не ТЕБЕ же мне это рассказывать… ведь тебе тоже больно, больнее, чем мне. Отец умер, и ты собираешься мстить за него… ты винишь в этом нас. Дорогая Аманда, я знаю, что он для тебя был всем на свете. Гулливером среди лилипутов (какими ты видела все человечество, кроме НЕГО).
И теперь ты считаешь, что цель твоей жизни – война. Ты день и ночь строишь планы: как расквитаться с теми самыми лилипутами, которые виноваты во всех бедах твоего отца-Гулливера, Антониу Фегейра дус Кампуса, полковника Тинокку, как все его называли. Твоего идола. Твоего бога.
Я – несерьезный противник, ты в этом уверена. Я вообще человек несерьезный, просто само Ходячее Легкомыслие. Ну и пусть! Это очень удобно, когда ты собираешься ответить ударом на удар и принять, наконец, настоящее участие в этой войне (как бы она тебя ни смешила). Кажется, этому учил тебя твой отец, когда говорил о военной стратегии?.. Меня всегда забавляли СЕРЬЕЗНЫЕ люди. Я – не гигант мысли (куда уж мне до тебя и твоего великого папочки!), но у меня нет ни идолов, ни богов. А это серьезное преимущество.
Даже когда я любил тебя всей душой и доверял так, как только возможно, ты и тогда не была моим идолом. Знаешь, мне кажется, лучше уж быть дураком, но только не идолопоклонником. Впрочем, ты вряд ли со мной согласишься. Ты вообще меня не поймешь.

 
Письмо второе

Аманда! Отбросим теперь неуместные нежности вроде приставки к твоему имени «дорогая» и прочих, ведь ты же замужняя женщина, жена комиссара полиции Маримбы. Ты это любишь подчеркивать при каждой встрече со мной (а их было за эти четыре года всего-то ЧЕТЫРЕ). Демонстрировать мне обручальное кольцо, пусть даже видишь меня издалека, из окна своей машины, как было в последний раз. К чему демонстрация, вызов, ведь ты же ТАК счастлива? Ты сама это говорила.
Твой муж – воплощенная добропорядочность, просто ходячее Чувство Долга, он супермен, приходящий на помощь всем и каждому в своей неизменной ковбойской шляпе и сапогах. Как в кино. Про шерифов в Америке начала двадцатого века. Франсиску Корвальо или Шику, как все его ласково называют, доблестный сын шофера моего отца.
Я вот думаю – а если бы твой Шику не был сыном шофера нашей семьи, ты бы тоже смотрела на нас с торжеством отомстившей? Тебе было важно «умыть» нас? Как это нелепо. И как театрально! Но я думаю, сцена – это не твое призвание. У тебя нет чувства меры, ты слишком мелодраматична.
Не знаю, удается ли тебе роль Грозы Города, которую ты играешь сейчас? Я там редко бываю. Но заметил, что наша прислуга поглядывает на тебя, если видит на улице, с робостью. Ты для них – Снежная Королева или другая какая колдунья из сказки. Величественная, безжалостная, непреклонная, постоянно отчитывающая своих слуг столь любимым теперь тобой начальственным тоном.
Передо мной ты играешь женщину-вамп – искусительницу, разбивающую сердца. Ты считаешь, что я никогда не приду в себя после того, что ты сделала, и бравируешь этим. Может быть, ты и права.
Соглашаюсь я с грустью… Ведь дело сейчас не во мне, ты забудь обо мне, о других, обо всех! Вспомни хотя бы на миг ту Аманду, какой ты была.
Аманда, Аманда! Не превращайся же в карикатуру. Мало того, что тебе не идет эта маска, ты искажаешь все прошлое и свое, и мое. Искажаешь нелепо, безвкусно, напыщенно, глупо.
Наедине с мужем какую ты роль избрала, чтобы крутить и вертеть своим добропорядочным и сердобольным ковбоем? Бедной девочки, оставшейся без любимого папы, и окруженной врагами отца, которая льнет к его сильному плечу и просит себя защитить и утешить?
Я знаю, отца ты безумно любила, но это ведь тоже ИГРА.
Что осталось в тебе настоящего?..
Да, и это я знаю – тоска по отцу. Жили были мальчик и девочка, Кай и Герда. Когда-то это были мы с тобой. Если бы мог я, как Герда, обойти землю, переплыть все моря и реки, чтобы вынуть осколок льда из твоего глаза и сердца, осколок, который не позволяет тебе видеть мир и людей в их истинном свете, а все искажает.
Тогда ты увидела бы, что за человек твой покойный отец. Только я не уверен, что ты это вынесла бы.
Бывает, что люди сильнее меня и тебя и твоего ковбоя, всех нас, вместе взятых, крушения идола не переносят.

Письмо третье

Как отцу удалось убедить тебя еще задолго до дня нашей свадьбы, что наш брак – это хитроумный замысел моего отца, который хочет прибрать к рукам ваше семейное достояние? Нет, конечно, ты знала, что я-то женюсь по любви, но решила, что я – марионетка Зе Паулу? И тогда твой папаша тебя убедил сорвать этот план, этот «коварный» план семейства Морейра ди Баррус по поглощению вашего капитала.
Бог с тобой! Мой отец, конечно, мечтал, чтобы семьи объединились. И он, конечно, не ангел. (Как, впрочем, и твой.) Ваш завод по производству кожи для обуви и наша обувная фабрика. Разве было бы плохо? Взаимная выгода, точный расчет бизнесмена, и только. Но ты так демонизировала моего отца, что это уже смехоподобно. Он для тебя Змей Горыныч, а не человек. И все же Зе Паулу, мой далеко не любимый и не уважаемый папочка, был из плоти и крови.
Его убийство наводит меня на разные мысли… Их нашли с молоденькой любовницей (что для него характерно) застреленными. Моя мать, младший брат и сестры в то время отсутствовали. Но экспертиза показала, что когда в Зе Паулу стреляли, он был УЖЕ мертв. Его отравили. И это случилось раньше, чем выстрел. Тогда стали подозревать девушку, ту самую, с которой его нашли. Она была проституткой. И ее могли подослать его враги, которые хотели избавиться от него. Она и могла подменить его лекарство от сердечной болезни на яд.
Но знаешь, что думаю я?.. Меня бы не удивило, если бы никто не был виноват в этой смерти. Он мог и сам это сделать. Конечно же, кто-то мог подослать проститутку, она могла что-то там замышлять, кто-то нанял тех, кто стрелял в них… но… Я хорошо его знал! Он был хитрой лисой. Зе Паулу ЗНАЛ, что у него больное сердце, ему врач сказал, что он долго не проживет. Он знал, что за ним охотятся. И он мог сам принять яд. И посмеяться над теми, кто так ненавидел его, что желал его смерти.
У него было своеобразное чувство юмора. И это единственное, что мне нравилось в нем. Разумеется, я не в восторге от того, как он обращался с моей матерью – меняя любовниц и живя в свое удовольствие. И так мало ценя ее преданность и благородство (то есть ценя – на СЛОВАХ, он это любил, но чего стоят громкие фразы?). Он почти не обращал внимания на детей, то есть, нас. Не уверен, что он нас любил… кроме Гуту, настолько примерного милого мальчика, что его просто нельзя не любить. Все остальные детишки его – не подарки. И больше всех – я. Но об этом потом.
Он нам оставил видеокассету, которую мы должны были просмотреть всей семьей. Я и виду не показал, что мне интересно то, о чем он говорил. У меня свои планы. И чтобы реализовать их, мне НУЖНО прикинуться тем, кем меня все привыкли считать: капризным и вздорным мальчишкой, который так и не остепенился и не стал серьезным и солидным малым и ни на что не годен, кроме как прожигать жизнь с очередной красоткой.
Но слушал я очень внимательно. История про четверых друзей юности – моего отца, твоего и еще двоих меня заинтересовала. Зе Паулу, мой отец, был из бедной и многодетной семьи, жили впроголодь. В подростковом возрасте он ушел из дома. Он познакомился с Сервулу, таким же нищим и никому не нужным подростком, как и он сам. (Теперь Сервулу, отец твоего мужа, шофер нашей семьи и много лет был правой рукой моего отца.) Они жили кое-как, перебиваясь изо дня в день, лишь бы не умереть с голоду. Но они были не ангелами уже и тогда. Правда, отец тут подробностей не рассказывает.
Затем они встретили твоего отца, Тинокку. Он был из богатой семьи и задирал нос перед ними, он всегда был высокомерным, у него была мания величия еще с юности. Но у него были не такие уж респектабельные наклонности, если он имел дело с голодранцами Сервулу и Зе Паулу, занимающимися сомнительными делишками. Мой отец уже тогда был хитрее всех остальных, вместе взятых. И помогало ему в его удачах именно то, что мне нравилось в нем. Он был артистичен, любил ПРИКИДЫВАТЬСЯ гораздо глупее, чем есть на самом деле, это дает немалые выгоды в некоторых ситуациях. Зе Паулу любил валять дурака. Тинокку бы не СНИЗОШЕЛ до этого – он был высокомерен до тошноты. (Меня поражало, что ТЕБЯ от него не тошнит в больших количествах. Но для этого надо дружить с чувством юмора хоть немного. У моего отца не было пафоса в отношении своей персоны, это еще один его «плюс».) Еще у них был приятель, Изекиил Алмейда Дус Сантус, который впоследствии стал адвокатом и нашей и вашей семьи, а потом сел в тюрьму за многие преступления и сейчас там сидит.
И знаешь, как они разбогатели? Думаю, слышала эту историю. После второй мировой войны в Бразилии было очень много немцев, были такие, кто вывез ценности, украденные из музеев. Наши приятели как-то играли в карты с одним из таких, он был в прошлом полковником немецкой армии. Они сговорились ограбить его и убить. И стали владельцами уникальных предметов искусства.
Моему отцу повезло вдвойне – он женился на донне Изабел, моей матери, которая была богатой наследницей. Как ему удалось влюбить ее в себя?.. Для этого надо быть ИМ. Даже я не мог на него по-настоящему злиться, настолько заразительным был его смех, его жизнелюбие, юмор, его обаяние… Я не любил его, не уважал… но если бы у меня был выбор – твой отец или мой, я бы выбрал Зе Паулу.
На деньги от частичной продажи украденных ценностей был построен ваш завод, и на эти же деньги была оборудована наша фабрика. И тогда наши отцы, тогда еще лучшие друзья, подписали контракт. Согласно условиям, ваш завод имеет право продавать кожу только нашей фабрике, а наша фабрика имеет право покупать кожу только у вашего завода. Мы были связаны намертво. И тогда это казалось и нашей, и вашей семье очень выгодным.
Но годы шли, твой отец видел, что мой процветает. Он всегда немного завидовал моему, его энергии, деловой хватке, способностям к бизнесу… Твой папочка «аристократ» смотрел на то, как его бывший приятель из низов становится вровень с ним и даже его превосходит. Ему не могло быть приятно все это, хотя свои чувства он пытался скрывал до поры до времени за угрюмой презрительной миной, выражающей, по его мнению, превосходство над всем человечеством. (Эту мину теперь у тебя… ради бога, Аманда, хоть раз УЛЫБНИСЬ, так, как в детстве, так, как в ранней юности… Может быть, тебе станет смешно, или это уже безнадежно?..) Вдобавок ко всему, они поссорились из-за тех самых ценностей, украденных у того немца после Второй мировой войны, кто-то от кого-то что-то скрыл и продал тайно от всех. Здесь я не знаю подробностей. В этой истории «хороши» они оба – Зе Паулу и Тинокку, что тот, что другой. Но мой отец, по крайней мере, не строил из себя жертву и не заставлял никого из своих детей за себя мстить, посвятив этому всю свою жизнь. Он не промывал нам мозги и не старался казаться не тем, кем он был. Роль благородного страдальца была ему чужда, да просто смешна. А вот твой отец этим не брезговал.
По-своему он щадил нас, старался, чтобы мы держались подальше от его темных делишек. Он даже развелся с моей матерью, сделал так, чтобы в нашем доме в Маримбе остался он один. И открыто жил там с этой девчонкой. Он хотел дать понять тем, кто интересуется его жизнью, что ему наплевать на семью, что семьи у него уже нет. Чтобы целились прямо в него. И не трогали нас.
Я понимаю все это сейчас, когда все, что осталось от Жозе Паулу, отца четверых детей и деда двух внуков, главы нашей семьи, - это видеопослания нам. В них он старается нас защитить. Предостеречь. Я никогда не любил его так, как хотел бы любить своего отца, а он – не любил меня так, как хотел бы любить своего старшего сына – я разочаровал его, мало интересуясь делами семьи и живя в ранней юности исключительно в свое удовольствие, я все это знаю… Но мы с этим пройдохой похожи. Я чувствую.
 Я похож на него как никто из детей. И мне кажется, я понимаю его.

Письмо четвертое

Аманда, ведь мы собираемся воевать, так вот – все мои слабости, все недостатки я сам тебе выложу. Я весь перед тобой как на ладони. Ленивый и легкомысленный волокита, изнеженный барин, плюющий на все и на всех, кроме себя и своих удовольствий, безалаберный и непутевый. Все это чистая правда.
Но, как и во всякой ВИДИМОСТИ, здесь есть свой подвох. Я – бабник, но я однолюб… так ты думаешь. Ты уверена, я люблю только тебя, а череда моих подружек – всего лишь зов плоти. Мой отец тоже так думал. Так многие думают, кто меня знает.
Так это?.. Это не просто сказать. Если любовь – то, что чувствую я, это странное чувство. Искареженное, искривленное. Тебя нынешнюю мне невозможно любить, ты смешишь меня, честное слово, и злишь… только все же ПРИТЯГИВАЕШЬ. Как мне ни стыдно себе признаваться. А любить ту, кого помню? И это – уже не любовь, а какая-то тень, старый призрак любви, нереальный, безжизненный. Потому что не знаю теперь, да была ли ОНА?.. Или ту девушку я сам придумал. Мне бы хотелось хотя бы за что-нибудь зацепиться – любить тебя нынешнюю или любить наше прошлое… или… пусть даже любить свою выдумку. Что-то одно.
Не могу. Не выходит.
Вот видишь, как я легкомысленен – я не могу сконцентрироваться на одном и отбросить все прочее… Я рассыпаюсь. Какая-то часть меня здесь, в настоящем, какая-то – ТАМ, и останется там навсегда. А какая-то – даже не знаю, где можно найти ее… там и здесь, она где-то повисла. И не дает мне вдохнуть полной грудью и выдохнуть.
Я не храню твои письма, подарки. От них я избавился. Видно, я не настолько серьезен, как Фридерик Шопен, который стопку писем своей бывшей невесты Марии Водзиньской назвал «Мое горе». Я никому не желаю такого удара, такого дня, часа, который я пережил тогда в церкви у алтаря... ТАКОГО никто не заслуживает. Даже я, так далекий от образа идеального сына и брата и мужа… совсем не такой, как в каком-нибудь нравоучительном фильме.
Но может быть, именно потому, что я был так беспечен, это может пойти мне на пользу. Поможет собраться, сосредоточиться. «Взяться за ум», как в кино говорят. Меня это всегда забавляло.
И ведь мне вроде бы и ничто не мешало взяться за ум тогда, лет пять назад или шесть… Когда я доучился на юридическом факультете и получил свой диплом. Но по специальности я ни дня не работал. У меня было какое-то затянувшееся детство, мне хотелось слоняться без дела и тратить деньги, как какому-нибудь виконту далекой эпохи, который за всю свою жизнь палец об палец не ударил. Отец мне пенял, что такая жизнь – пуста, что я безответственный. Но в глубине души я всегда думал, что он бы и сам в свои юные годы не отказался пожить так, как я. (Ничуть не меньше меня, а то и больше он любит роскошь и ножки миниатюрных холеных изнеженных куколок – это всегда была моя слабость.) Но у него тогда не было такой возможности. А я вырос на всем готовом, мне не было никакой нужды добиваться чего-то, бороться за что-то, вот я и прохлаждался. Ничем себя не утруждая и не обременяя и отмахиваясь от ворчанья отца.
Я и сам себя забавлял, мне казалось, что я живу как какой-то герой оперетты. Даже недовольство окружающих «вписывалось» в этот сюжет как вполне подобающий фон и служило мне развлечением. Как будто мне нравилась моя роль. (В студенческом спектакле я как-то играл лорда Горинга в пьесе Оскара Уайльда «Идеальный муж», говорят, получилось достаточно правдоподобно.) На самом деле я думаю, что она мне подходила больше, чем роли, которые могли мне навязать из самых лучших побуждений.
Я не честолюбив. У меня не было даже в зародыше хотя бы подобия грандиозного плана, который мне хотелось бы любой ценой претворить в жизнь. Мне ничего не хотелось доказывать окружающим. Мне просто нравилось ЖИТЬ. Как младенцам. Как маленьким детям. Без планов, без цели им НРАВИТСЯ проживать каждый миг.
Видишь теперь, с кем тебе предстоит бороться? Такого «противника» можно сбрасывать со счетов. Впрочем, ты это давно уже сделала.

Письмо пятое

Я еще напишу о своей «несерьезности». Чтобы как следует все прояснить. Смех – это тоже оружие. И я уверен, что ты об этом не думала. Как и твой отец. Вас обоих - сначала его, а теперь тебя – так распирает осознание важности своей персоны, что это уже на грани гротеска. Не перейди эту грань.
Аманда, ты знаешь, что может помочь тебе? В самой главной войне, которую ты ведешь. С самой собой. Со своей естественной и живой натурой, со своей природой. Ты стараешься ОДОЛЕТЬ ее. Ты заковала себя в этот панцирь воительницы, и никакой логикой на тебя не подействуешь. И твоя мама пыталась, и младшая сестра Лижия, и безумно влюбленный в тебя твой муж добропорядочный комиссар – и все без толку. Не любовь, не тепло, не внимание, не понимание – нет, тебе нужно не это! Ты как мальчик из сказки про проданный смех. Если бы появился волшебник и чудом вернул тебе способность смеяться… а главное – НАД СОБОЙ… твоя болезнь отступила бы.
Ты с ненавистью смотрела на Гуту и Лижию – моего младшего брата и твою сестренку. Они нравятся друг другу. И тебя это бесит. Ты чуть истерику не закатила, когда увидела, как они поцеловались.
Интересно, они тебе напоминают других восемнадцатилетних – Аманду и Артурзинью… Ведь мы были похожи на них – такие же робкие и наивные, почти дети. И тебя раздражает даже тень этого воспоминания… напоминания о нашем прошлом?.. Как будто история началась с начала, но уже с другими людьми.
Завидую ли я своему брату? Отчасти… и в то же время… во мне столько чувств атрофировалось, я уже не могу ни любить, ни верить, ни надеяться, ни мечтать… И ты тоже. Если я и завидую, то тому, что они – ОНИ МОГУТ.
А что у тебя на уме?..

Письмо шестое

Маримба – это город, в котором каждое место, каждый уголок пропитан… пронизан печалью. Здесь везде боль.
Я избегал сюда ездить, но ВИДЕЛ его во сне каждую ночь. Я бродил здесь один и искал себя прежнего. И иногда мне казалось, что я находил… Что я слышал свой собственный смех – беззаботный, счастливый. Он ЗВАЛ меня – но куда?.. Я не знаю.
И знаешь, какое лекарство придумал мой папа (в душе он меня понимал, хотя все эти годы мы с ним почти не встречались)? Он хочет женить меня. Знаешь, на ком? Нет, пока ты не знаешь. Но скоро… теперь уже скоро… На той самой видеокассете Зе Паулу рассказал мне и матери, что у Тинокку, у твоего обожаемого отца, есть еще дочь. Незаконная.
Если она сделает анализ на ДНК и докажет, что она его дочь, то она – такая же наследница Антониу Фегейры Дус Кампуса, как и ты и твоя младшая сестра Лижия. Она получает треть состояния.
Забавно, но я ее видел… На первый взгляд, более неподходящей пары, чем мы с ней, нельзя и придумать… Такое в страшном сне не приснится. Она – деревенская девушка, без образования, лоска, манер… Она сильная как десять здоровых мужиков, одолеть она может любого, она скачет на лошади как угорелая. В ее лице и фигуре – ни тени изящества, утонченности, аристократизма. Это женщина похожа на первобытных людей, каких мы с тобой видели только в учебниках истории на фотографиях древних эпох – какой-нибудь палеозойской эры.
Но если к ней приглядеться и понаблюдать… в ее дикости и необузданности есть какая-то прелесть… своя. Рядом с ней окружающие кажутся ненастоящими, как искусственные цветы рядом с натуральным природным цветком и его живой красотой, пусть даже он выпачкан в грязи.
Это действительно интересно – мы с ней, как кажется, до такой степени не подходящие друг для друга, на самом деле могли бы друг друга дополнить. Как дополняют друг друга природа и цивилизация.
Но если я близок к этому выводу (это пока от ума, не от сердца), то она – нет. Я для нее – чужеродное существо, она даже не знает, о чем со мной говорить. Ей куда ближе твой муж, комиссар, простой малый, который любит деревню, коров, лошадей и романтику всей это жизни, родной для Селены (ее так зовут) и чужой для меня. Он ей сразу понравился. И не будь он женат на тебе, он бы ответил ей взаимностью, я это вижу.
Как много узлов завязалось. Похоже на то, что случилось тогда. Моя предполагаемая невеста предпочитает другого, причем того же самого, за которого вышла замуж сама ты. Это уже водевиль. Но кто знает, какая здесь ждет нас развязка?.. Тем более, что на этот раз я не влюблен.
Пока я буду писать эти письма, я не узнаю, что из всего этого может выйти. Это – лишь подготовка. Я должен продумать план действий. Тебе не захочется, чтобы наш брак состоялся, и твою сестру признали дочерью твоего отца официально, чтобы она вступила в права наследования, объединилась с нами против тебя… Тебе это поперек горла.
А мне это на руку.


Письмо седьмое

Знаешь, Аманда, а ты мне должна быть благодарна! Честное слово. Если ты перестанешь злиться и хорошенько подумаешь, ты поймешь, что, женившись на этой Селене, я помогаю тебе. Я «спасаю» твой брак. Ведь так это называется в мелодрамах и всяких чувствительных фильмах? Мы столько их пересмотрели, когда в юности вместе ходили в кино…
Твой муж и Селена могли бы составить чудесную пару. Простые и честные, гордые, скромные, трудолюбивые они в неизменных ковбойских нарядах так и скакали бы на лошадях и доили коров. В деревенской хижине на свежем воздухе они бы возились в земле… Кур кормили. Шику об ЭТОМ мечтал с малолетства…
Хотя он и бредил тобой.
Но сейчас он устал – разве нет? Его мечта осуществилась – ты столько лет принадлежала ему одному. А когда мечта осуществляется, очарование может и потускнеть. Ему все это может приесться. Даже игра, в которую ты с ним играешь уже столько лет – так успешно.
Я наблюдал за ним… я понимаю, что ИМЕННО привлекло его в такой, как ты, с которой у него мало общего. Почему-то я вспоминаю «Любовника леди Чаттерлей».
Его ОЧАРОВЫВАЕТ то, что ты - далекая как звезда принцесса -снизошла до него. Что ты нуждаешься в нем. Ему льстит, что с ним ты играешь в беззащитность и кажешься слабой, никем не понятой, одинокой. Тогда как с другими ты холодна и сурова. Он вырастает в своих собственных глазах, кажется себе не таким, как все прочие люди, раз ты с НИМ другая.
Я могу только представить, как ты ведешь себя с ним, когда рядом никого нет… И почему-то я думаю, что так и есть.
Ты и действительно одинока после того, как «самого лучшего в мире отца» потеряла (как ТЫ считаешь), и как любой человек, не можешь жить без внимания, без доверия и тепла. Но абсолютно искренней ты была только с ним, со своим папочкой, а Шику довольствуется лишь подобием этого. Как, наверное, было со мной. Но я это потом уже понял.
В ваших отношениях есть что-то глубоко для него унизительное… и он не может этого не чувствовать, не понимать. Хотя, как это не парадоксально, отчасти ведь именно ЭТО его зацепило. Ты его то выгоняешь из дома, то возвращаешь назад. Так вы и жили все время. То ты его унижаешь, то САМА унижаешься перед ним… Нездоровое это… изломанное… если это и чувство. Отношения барыни и слуги. Который то злится, что она вытирает об него ноги, то втайне ликует, что она перед НИМ унижается, чтобы он снова вернулся обратно.
Ты хорошо изучила его и умело играла с ним все эти годы, сама получая какое-то горькое удовольствие от этой игры. Такая вот развилась наркотическая психозависимость друг от друга. Хотя я допускаю, что это – любовь, вся любовь, на какую способна такая, как ты, в твоем нынешнем состоянии.
Но, если я правильно понял, ты собираешься дальше с ним жить? А раз так, то я поступлю как самый лучший ваш друг, если попробую сблизиться с этой Селеной. Иначе она может встать между вами.
И ты зря ее недооцениваешь. (Это вообще тебе свойственно – быть о себе невероятного мнения и считать всех остальных дураками. Этому научил тебя папа?.. Я думаю, высокомерие – это не признак большого ума.)

Письмо восьмое

Ты знаешь, какие мне нравятся женщины – утонченные и изнеженные, миниатюрные и холеные… Это, конечно же, не совсем Алисинья, моя дорогая лапулечка, с которой мы столько лет не расставались, - она куда проще, но все же она не СЕЛЕНА. (Хоть Алисинья - девушка из простых и вообще никогда ничему не училась, кроме как позировать перед фотоаппаратом.) Она – куколка с ног до головы, и на всем ее теле и при желании не найдешь ни одного уголка, о котором забыла бы его хозяйка. Она благоухает моими любимыми духами, каждый ее волосок уложен парикмахером, а ее ногти!.. Ведь это же чудо. Для меня удовольствие – просто смотреть на нее.
Нам, конечно же, не о чем говорить. Но для меня это было не важно.
Селена, с ее спутанными волосами, в ковбойской шляпе… и в сапогах, перепачканных грязью… у нее такой вид, будто она вообще редко причесывается и умывается… И презирает все это. Про таких иногда говорят: «Не баба, а мужик».
Забавно, что с точки зрения этой девушки – я как раз тот, о ком можно сказать: «Не мужик, а баба». Я не похож на героя ее девичьих грез – Клинта Иствуда в роли ковбоя, этот плакат висит у нее дома, я сам его видел. Я для нее слишком изнежен и рафинирован. Она бы мечтала совсем о другом.
Знаешь, когда она впервые увидела комиссара Шику, твоего мужа, как она его назвала про себя? Клинт. (Клинт Иствуд.) Тебе будет смешно, а мне – нет. Потому что в ней есть что-то трогательное. Несмотря на ее наружнюю грубость и неотесанность неандертальца.
Если бы я читал какой-нибудь нравоучительный роман, то события развивались бы так: смелая деревенская девушка, честная труженица перевоспитала бы богатого избалованного бездельника, и он влюбился бы в нее, а она, увидев, как он изменился, ответила бы ему взаимностью. Что-то в этом роде… И у тебя с Шику было бы то же самое: отважный ковбой сумел завоевать сердце капризной богатой наследницы, и она под его влиянием стала другим человеком.
Мы с тобой по идее должны исправиться, перестать быть эгоистами и нытиками и оценить достоинства тех золотых людей из народа, которых нам бог послал. А они – в свою очередь тоже должны измениться: учиться, у нас набираться знаний, манер и внешнего лоска. Да это же просто идиллия!
Мы с тобой перестанем сражаться и заплачем от раскаяния за всю свою предыдущую жизнь, а Селена и Шику расплачутся от умиления, глядя на нас.
Ну и чем не роман?..
Я скажу тебе, чем. Я в нее не влюблен. То есть, я вижу, что, если ее приодеть и умыть, то она преобразится. Возможно, она мне понравится. Я и сейчас хорошо отношусь к ней – ее нельзя не уважать, но об этом потом.
Гораздо труднее мне будет добиться взаимности. Она не из тех, кого я привык покорять, Селене гораздо комфортнее бы жилось в каменном веке. Нас разделяет история цивилизации. Мы как будто из разных миров, разных эр, по какой-то нелепой случайности оказавшиеся связанными друг с другом.
Ты спросишь, зачем мне взаимность, раз я не люблю?
Мой брак с этой девушкой – в интересах семьи. Она дочь Тинокку, одна из наследниц, у нее такая же доля, как и у тебя, и нам, как и ей, будет выгодно объединиться. Мы будем сильнее все вместе. Пока у нас общий враг – ты. Нет, не смейся! Селена же знает, как ты к ней относишься – и из-за наследства отца, из-за Шику…
А я подружился с ней. Даже признался в любви.
Пусть пока это безответно, она даже не верит, что я не шутил, но не важно… Всему свое время.
Мой отец в своем предсмертном послании попросил меня это сделать. И он сказал, чтобы я не пугался препятствий и был готов к тому, что мы с этой дочкой Тинокку сначала друг другу совсем не понравимся. Он не ошибся. Как не ошибся, когда сказал: «Но что-то мне подсказывает, что эта взаимная антипатия Селены и Артурзинью не на века».
Мы УЖЕ подружились. Селена мне доверяет. А, согласись, это тоже не мало. Если принять во внимание ее нрав. Она даже не Катарина из «Укрощения строптивой».
Знаешь, что он еще мне сказал?.. «Женись на ней, сынок. Представляешь, какая физиономия будет у Аманды?» Конечно, жениться лишь только для этого, - бред, детский сад. Но отец ЗНАЛ, чем меня зацепить, раздразнить, вывести из этого полусомнамбулического состояния, в котором я пребываю со дня нашей свадьбы…
Чем сложнее задача – тем интереснее будет решить ее. Я попытаюсь ее покорить.
Знаешь, о чем я подумал? В романе события могут развиться и так: сначала ты вышла замуж за Шику из мести, использовала его любовь и делала вид, что отвечаешь взаимностью… а потом его благородство и честность тебя покорили. И ты полюбила его. (Я плачу от умиления.)
 Возможно, со мной будет так же. Сначала я буду делать вид, что люблю эту девушку, просто желая тебя разозлить, а потом… я, конечно, влюблюсь в нее. И тогда уже от умиления расплачешься ты.
Эх… да чем не финал?..





Письмо девятое

Мой отец знал, что у нас предостаточно недругов, кроме тебя (которую, извини, он воспринимал всего лишь как марионетку твоего отца). Изекиил Алмейда дус Сантус, бывший наш адвокат и приятель Тинокку, сидит в тюрьме долгие годы. У него, наверняка, остались связи на воле, и, насколько я слышал, в тюрьме он устроился хорошо (хотя и ломает комедию перед посетителями, изображая несчастного и раскаявшегося старика). Но он всегда был хорошим актером, как мне говорил мой отец. Он мог нанять тех людей, которые стреляли в Зе Паулу и эту несчастную проститутку, Санинью.
У него были причины его ненавидеть – какие, я точно не знаю, но думаю, он был озлоблен: ведь он отдувался в тюрьме – один за всех. За моего отца, за твоего… Хотя у них тоже, видимо, рыльце в пушку, но они вышли сухими из воды. Отец мне подробностей не рассказывал, он вообще не хотел посвящать никого из детей в свои незаконные авантюры. Догадываться о чем-то я стал только в последние годы.
Когда я прибыл сюда из Рио в день убийства отца, мы с Сервулу переложили тела этой девушки и Зе Паулу, изменив их расположение таким образом, чтобы не травмировать мою мать. Она и так уже настрадалась. Ей ни к чему было видеть своего бывшего мужа с любовницей.
Твой отец, полковник Тинокку, как я привык его называть, по официальной версии покончил с собой три года назад. Но тело его не нашли. И ты, естественно, обвинила в этом Зе Паулу – что он убил его или довел до самоубийства. Ходили слухи, что Тинокку на самом деле не умер, что он где-то скрывается то ли потому, что полиция вышла на его след, то ли у него есть на то свои причины. Была даже версия, что он инсценировал свою смерть.
В глубине твоей души живет безумная надежда на воскресение горячо любимого папочки. Но если он жив, значит, ОН мог рассчитаться с моим отцом, он мог послать убийц.
Ты?.. Я знаю, что ты накануне убийства была у него и поссорилась с ним, как обычно. Грозила, что если наша фабрика немедленно не выплатит долг, ты подашь на нас в суд. А отец рассмеялся, и только.
Ах, Аманда-Аманда… я знаю, что даже твой муж, комиссар полиции Маримбы тебя подозревает (зная о твоей ненависти к моему отцу, о которой ты кричишь на всех углах – о ней знает весь город)… хотя и гонит от себя эти мысли. Достаточно ли ненавидеть, чтобы убить?.. Это как-то нелепо. Он должен был тебе деньги, а должника не убивают. Убить из мести за Тинокку спустя три года после его исчезновения (смерти?)… Если бы я читал книгу, где убийца был бы так очевиден, и мотивы его были так нелепы, я счел бы, что это бездарный роман.
Знаешь, я даже скорее поверил бы, что это Сервулу, наш шофер и твой свекр. Мне всегда почему-то казалось, что он далеко не так безобиден, как кажется. Он с успехом играет роль добропорядочного пенсионера, доброго дедушки, ангела-хранителя нашей семьи. Я знаю, он искренне к нам привязан, а мою мать он просто боготворит. Но что-то есть в его прошлом… он тоже участвовал в этих грязных делишках Зе Паулу, Изекиила, Тинокку… Возможно, он лучший из них. Но кто знает?..
Мне хочется думать, что мой отец всех обманул, что он САМ принял яд. Он умер тогда, когда сам захотел. И не доставил никому удовольствия собственноручно отправить его на тот свет.
Но если Тинокку действительно жив… что может ОН предпринять, если узнает, что я все же могу жениться на его дочери, пусть незаконнорожденной, но такой же наследнице, как и ты. Наш с тобой брак он сорвал (я уверен, что он приложил к тому руку, настроив тебя против нас, убедив, что наша семья – это ЕГО враги, а его враги – это, конечно, твои враги). Как он поступит, узнав о Селене?..
Шансов на то, что он жив, очень мало. Но все же не надо о нем забывать.

Письмо десятое

Знаешь, впервые за все это время во мне шевельнулось какое-то настоящее, непосредственное и такое живое чувство… стыда. Мне стало стыдно, что я могу думать о том, как ее обмануть, как заморочить ей голову. Какими ничтожными стали казаться мне все мои мысли и выводы… даже та боль, которую я пережил…
Если кто и заслуживает сострадания, это не я и не ты. И не Шику.
Селена. С каким же достоинством можно нести свою боль. И не думать о мести, о том, чтобы стало больнее другим, не тебе. В ней не наносное, а подлинное благородство. Природный аристократизм. Да-да-да, и его не сравнить с имитацией – светским лоском, изысканными манерами таких, как я, ты, твой отец… Это так жалко в сравнении с по-настоящему ДРАГОЦЕННОЙ душой. В этой простой, без прикрас, оболочке – на первый взгляд, диковатой и чуть ли не полузвериной.
Она любит Шику без всякой надежды, зная, что он – все равно что твой раб, и просто живет день за днем с этой болью. А КАК у нее болит – трудно представить. Она из тех людей, которые наделены способностью чувствовать так глубоко, с такой силой, что этому дару природы мало кто рад.
Я впервые забыл обо всех своих переживаниях, о самолюбии, о планах мести, ответных ударов, стратегии… Мне это было полезно.
Странное чувство – я рад… просто рад, БЛАГОДАРЕН… не знаю, кому – богу, жизни, природе… не знаю, во что верю я… Только я рад, что люди, подобные ей, существуют. Мне стало как будто бы легче дышать (я и не осознавал так - во всей полноте, до какой же степени я потерял свою ВЕРУ в людей – она раньше была).
Ее сила духа, ее благородная боль помогли мне на что-то внутри у себя опереться… не может быть глупая месть смыслом жизни. Должно же быть что-то еще. И найду ли я это?..


Письмо одиннадцатое

Я думаю о счастье… что это для каждого из нас? Для Селены, например… мне вот кажется, что они с Шику слишком похожи. Это и хорошо и не очень. Любовь питается и сходством и различиями… когда люди дополняют друг друга. А чем дополняют они?.. Не знаю, счастливы ты и Шику или нет, у вас много различий, но сходства совсем нет… Еще одна крайность. Кто может быть счастлив, так это Жоржинью и Алисинья – у них идеальный баланс. Это двое совсем малолетних детей по развитию, но им есть чем удивить друг друга, они привыкли играть совсем в разные игрушки и разные игры. Он – на конюшне в деревне, она – в дорогих магазинах.
Ведомый и ведущий – должно ли быть так?.. Все же думаю, да. Кто-то должен рулить. Двое ведомых или двое ведущих – не пара. Жуди с Тадеу – ведомые ОБА, поэтому я и не верил в них. Вот Алисинья смогла стать ведущей.
А нам тяжелее – тебе, мне, Селене и Шику… И не ведомым и не ведущим (как я) или сразу и то, и другое…
У меня ощущение, что мы – пешки в чужой игре. Наших отцов. И живых и мертвых. Вот они остаются ВЕДУЩИМИ. И пока они будут сражаться друг с другом, мы будем думать, что это сражаемся мы. Я знаю, тебя это задело бы, очень не хочется чувствовать себя пешкой, но я не настолько болезненно самолюбив.
Любопытно, что мой отец стал для меня интереснее после того, как он умер. Нам с ним было трудно общаться. Но это касается не только меня, но и всей семьи. Всем было с ним трудно. Я понимаю теперь, когда знаю (опять же не полностью) его прошлое, почему было так и почему не могло быть иначе. Мой отец был одарен от природы – умом, проницательностью, чувством юмора, деловой хваткой. И даже зачатками доброты. Но все эти качества были в нем искажены, искорежены всей его жизнью с самого рождения. Ему не повезло родиться пусть не в богатой, но более или менее обеспеченной семье, где у родителей было бы на него время. Но его полунищее детство, дальнейшая цепь поступков (он шел на преступления ради наживы, уж сколько их было, не знаю) потом, спустя годы, его тяготили. Он не мог сказать правду ни нам, ни жене. Если мы что-то сейчас узнаем из его видеопосланий семье, то это, конечно, не все… Впрочем, может быть, маме известно больше, чем нам.
Удивительна эта любовь к нему, плуту, обманщику, самому настоящему преступнику у моей матери – у нее самое нежное сердце и самая щепетильная натура из всех мне знакомых людей. Наверное, она видела лучшее в нем, зрила в корень… Но если и так, это не помогло ей во всем, что касалось нас, его детей. Он не был хорошим отцом. Он понимал нас, но только отчасти… он видел все наши недостатки, с удовольствием нас высмеивал и издевался над нами, порой даже смеша нас самих, настолько забавно это у него получалось. Но он был не способен любить нас – как родители могут любить детей такими, какие они есть, со всеми их недостатками. Натура его зачерствела задолго до того, как мы появились на свет. Его не научили любить, он вырос в семье, где на это просто не было ни сил, ни времени – все поглощала борьба за существование, за то, чтобы не умереть с голоду. Мы казались ему баловнями судьбы, он считал, что все наши проблемы – оттого, что мы с жиру бесимся. В его понимании у детей, которые выросли в богатом доме, проблем быть не может. А если они и есть, значит, избаловали.
Он был недоволен всеми нами, за исключением младшего, Гуту. Но Гуту – дитя, несмотря на то, что он кажется образцом хорошего сына и брата. Ему ничего еще не пришлось пережить. Кто знает, какие его ждут страдания, эмоциональные пропасти… и каким станет он в результате. Я вижу капкан, в который он может попасть, именно благодаря своей безукоризненной правильности и эмоциональной гладкости. Его девушка, Лижия, кажется, тянется к острым ощущениям, приключениям, ТРУДНОСТЯМ, шероховатостям в отношениях… я пару раз подметил ее скучающий взгляд, когда они вместе.
Глядя на них, я всегда вспоминаю себя и Аманду… Тебя. Кто знает, может быть, кто-то тогда замечал, что и ты на меня смотришь так, как она на него… но причины здесь были другие.
Я и мои сестры могли стать другими, и то, что мы не соответствуем представлению моего отца о том, каких бы он хотел иметь дочерей и старшего сына, - это не только наша, но и его вина. Но ему это никогда не приходило в голову. Он действовал слишком грубо, старался обидеть нас, высмеять… причем делал это достаточно зло. Это и заставляло нас замыкаться в себе и отдаляться от него. Каждого – по-своему. Мне было трудно с ним, в юности я окунулся в вихрь удовольствий, подсознательно БЕГАЯ от отца, не желая быть рядом. (Я это теперь понимаю.) А он раздражался, что я не интересуюсь делами. Лаис увлеклась буддизмом и тянет за собой всю семью – своего мужа Ренату и двух сыновей. Но они по-своему счастливы. И как бы отец ни издевался над ней и Ренату, считая, что они витают в облаках и подают дурной пример детям, Лаис и Ренату действительно любят своих детей, они находят с ними общий язык.
Жуди… отец в своем послании к нам назвал ее фарфоровой куклой, которые вышли из моды. Светской пустышкой, считающей, что весь мир вертится вокруг ее хорошенького личика. На самом деле она – самая одинокая из всех нас, она просто заброшенный, не нашедший себя ребенок. Отец никогда не проявлял к ней ни нежности, ни внимания, ни доброты, и она это чувствовала. И переживала болезненнее, чем другие.
Похоже, Зе Паулу думал, что дети воспитываются сами собой, без участия взрослых, и виноваты во всем всегда сами. Как многие люди его поколения и социального происхождения. Но с ним было уже ничего не поделать. Его было не изменить.
Я никогда не считал себя очень сильным, не думал, что годен на роль главы и опоры семейства Морейра ди Баррус. Но я могу их любить, так, как отец не мог. И попробовать защитить от всех недругов нашей семьи. Не знаю, насколько силен каждый из нас, но мы можем быть сильными, если сплотимся. При жизни отца этого трудно было достичь, но сейчас, как ни тяжело это признавать, мы стали ближе друг к другу.
Их было четверо друзей юности, разбогатевших не самым честным путем, – Зе Паулу, Сервулу, Тинокку и Изекиил. Они были каждый по-своему как целая книга, которую можно прочесть и читать будешь долго. Сервулу, наш шофер и правая рука покойного отца, а сейчас – матери, на самом деле вполне обеспеченный человек, у него есть сбережения. Но он служит у нас, потому что… я тут не уверен, но думаю, что он всегда относился к маме как Дон Кихот к Дульсинее Тобосской. Только в нем нет ничего комического. Он скрытен и молчалив, в быту скромен и непритязателен. Любит книги и берет их читать в нашей библиотеке. О своем чувстве к маме (если оно есть) он молчит и может молчать вот так еще целую жизнь. У него один сын – Шику, комиссар полиции… твой муж, Аманда. Наверное, Шику похож на него – однолюб, причем его предмет – женщина более высокого происхождения и воспитания… видимо, такая вот разница греет душу отцу и сыну, романтизирует для них образ любимой. Не знаю, какие у Сервулу отношения с сыном. Они с Шику неразговорчивы… а Шику и вовсе угрюм… на его лице отпечаток страдания… причем так было всегда, и до вашего брака, и после…
Возможно, что Сервулу – скромнее своих друзей юности и тяготеет к более праведной жизни. И сын его (вдумайся, бывшего бандита!) вырастает и становится комиссаром полиции.
У Изекиила тоже один сын – Тадеу, мой бывший приятель. Он был моим секретарем, пока не раскрылось, что ты наняла его, чтобы следить за мной и сообщать информацию о наших делах и о том, что происходит в нашей семье. Сам Изекиил, судя по рассказам, совершенно безжалостный тип, лишенный даже зачатков совести (которые все же были у моего отца). Он жестоко обращался с матерью Тадеу, бедняжка давно умерла. И так же он обращается со своим сыном. Тадеу вырос задавленным властным отцом. Он не злой, но он слабый. Изекиил, даже сидя в тюрьме, манипулирует им так, как хочет. Тадеу брал у тебя деньги и приносил их отцу, наивно думая, что этим улучшит его жизнь в тюрьме, а Изекиил там и так прекрасно устроился. Он играет в свою игру. А Тадеу – лишь пешка.
Но это – моя вина. Я был слишком доверчив в то время и лелеял свои страдания из-за тебя. Еще при жизни отца я доверил Тадеу вести все дела на фабрике, он даже научился подделывать мою подпись и долгое время пользовался этим и выписывал чеки на свое имя, подписанные якобы мной. Я знаю, что его мучили угрызения совести, и по-своему мне его жаль. Но он сам виноват. Моя мать относилась к нему так же, как к своим собственным детям, он вырос в нашей семье. Его покойная мать была подругой моей мамы. У него был выбор – пойти на поводу отца и поверить ему или быть на нашей стороне. Если Изекиилу на самом деле нужны были деньги, моя мать их дала бы.
Теперь он не с нами, но и не с тобой, да, Аманда? Ведь ты отказалась от его услуг, поняв, что больше никакой информации извлечь из него не удастся. Впредь я не буду доверчивым дураком, так что второй раз этот номер у тебя не пройдет.
Тинокку… у него три дочери. И все три настолько разные… трудно сказать, какая из них похожа на него. И что каждая от него унаследовала. Думаю, младшая, Лижия, - ничего. И уж подавно Селена… Только тебя он любил, доверял тебе, он приблизил тебя к себе, а на твоих сестер ему было плевать, ему даже было плевать на свою жену, чего он не скрывал. Он общался только с тобой, Аманда. Я помню то ощущение холода, которое всегда исходило от этого лощеного высокомерного и немного манерного человека. Он был закрыт для окружающих его людей как никто из друзей его юности. У всех них - Зе Паулу, Сервулу, Изекиила - были свои секреты, но Тинокку выглядел так, как будто он презирает весь человеческий род, вообще весь земной шар, он держался на людях как важный надутый индюк, его мания величия и мнение об исключительности своей персоны были раздуты до небес. И тебе он старался внушить, что вы с ним – это особая каста людей, не таких, как другие. А остальные в сравнении с вами – презренная кучка человеконасекомых, которых и раздавить не жалко.
Но где бы он ни находился – в земле, НА земле, под водой или в небе – он может гордиться тобой. Ты – его достойная преемница.
Аманда, борьба самолюбий – занятная вещь. Но вовсе не это (не только!) меня побуждает вступить в эту схватку. Я слишком давно не живу… и мне все безразлично… я как полутруп. Единственное, что осталось – мой смех, вот смеяться я не разучился. И я теперь знаю, за что я борюсь, за КОГО… за всю нашу семью, за Селену… я им желаю добра. И, как бы мне ни хотелось восторжествовать над твоими интригами против всех нас и посмеяться, я все же борюсь за тебя… да-да-да… не хочу, чтобы ты стала тенью Тинокку.
Борюсь за себя… я надеюсь воскреснуть.

 
 
Письмо двенадцатое. И последнее

Я написал его, когда мне было одиннадцать лет. Забавно, что я и его не отправил.

«Аманда!
Ты мне сказала, на Пляже Любви все встречаются – взрослые, дети. Такие, как мы с тобой, тоже приходят туда. Ты что имела в виду? Я тогда не решился спросить. Мне вчера ночью приснилось, что там никого нет – пустой пляж, темно, полнолуние. Ты появляешься – в желтом, совсем как луна, ты была в этом платье на празднике. Я увидел, как ты улыбнулась… луне? Или, может, кому-то?
Ты мне подмигнула. И тут я проснулся. Так странно – проснуться с улыбкой. Я все записал, чтобы помнить. Мне хочется помнить все это.
 Артур»

Забавно – тогда мне хотелось казаться взрослее, и я подписался «Артур».

 Артурзинью