Кроссовки с чужой ноги

Моему другу,
в чьих кроссовках я гуляла…


Try walking in my shoes…
Depeche Mode


Я замерла. Так тяжело. Так невозможно. Так безумно неудобно. Так невыносимо.
Жестокое солнце слепило глаза. Губы потрескались, во рту созидалась маленькая копия той пустыни, что расстилась перед моим взором. Песок, песок, песок, - везде один песок, только песок, ничего, кроме песка. Никакого признака растительности, по крайней мере, если смотреть с вершины холма, не единого шевеления, выдающего жизнь. Ничего. Только песок.
Я просто стояла на вершине холма и смотрела вдаль. Я не делала ничего утомительного. Мне очень хотелось сесть и отдохнуть. Но нельзя. Я понимала, что если я сяду, то тогда уже не смогу встать и начать путь. А начать его было крайне необходимо. Жизненно важно.
Откуда-то налетел слабый порыв ветра. Точнее, приплелся на последнем издыхании, но, собравшись, дернул воздух, прежде чем растаять в дрожащей каше пустынной земли. Небольшой холмик осыпался с легким шелестом взмывшей над столом скатерти, разворачиваясь к подножию.
Я отряхнула сарафан и наклонилась, чтобы завязать шнурки на обуви. Некогда черные, сейчас они превратились в большие и пыльные «груши» - как по цвету, так и по форме напоминая сочный фрукт. Они были на несколько размеров больше, рассчитанные на более широкую ступню, и только чудом держались на моих ногах. А может, просто попались крепкие шнурки.
Злое солнце стояло в зените. Оно жарило с вредностью ветхозаветного Бога, уничтожавшего своих врагов огнем с небес. Хотелось спрятаться где-нибудь и дождаться ночи, которая принесла бы прохладу. Вот только приносит она с собой ледяной холод, а это значит, что идти надо все равно.
Зашнуровав свою обувку, я заскользила вниз холма. Скольжение прервалось незадолго до конца спуска; я, не удержав равновесия, плюхнулась на пятую точку и, подобно ребенку, скатывающемуся с горки зимой, закончила эту часть пути. Холм, казавшийся маленькой кучкой песка, резко взмыл вверх, превратившись в широкий и высокий курган. Я устало вздохнула, но потом напомнила себе, что оазис ждет меня именно за этой вот грозной и псевдо-неприступной крепостью.
Я бодро зашагала вперед, забыв, что гуляю не по проспекту, а волочу ноги по песчаному ковру, поминутно проваливаясь в шершавую массу по щиколотку. Впрочем, это не растопило моего задора. Я просто знала, что самое сложное еще впереди.
Сосредоточив внимание на холме, как на конечной цели, я, тем не менее, время от времени оглядывалась по сторонам. Пустыня, до этого казавшаяся такой безжизненной и… пустынной, теперь ожила. Словно отзываясь на каждый мой шаг, давивший на ее плоть, она зашевелилась и зашуршала.
И все-таки, как неудобно идти в этих кроссовках! Такие чужие, не свои, норовят натереть ноги, а то и вовсе свалиться с них. Все время запинаешься, спотыкаешься и проклинаешь ту минуту, когда мысль о подобной прогулке пришла в голову, а заодно и свою голову, оказавшейся достаточно буйной, чтобы принять эту идею, а затем еще и подначивать меня воплотить ее.… Ох, черт!
Я не заметила предмет, занесенный песком, зацепилась за него носком кроссовка и растянулась на месте. Песчаная поверхность больно хлопнула по телу, не преминув залезть в рот и набиться в нос. Я села, отплевываясь, чихая и нашаривая злополучный камень преткновения. Им оказалась обычная компьютерная мышка белого цвета, жутко древняя модель, еще с шариком. Повертев ее в руке, я решила прихватить ее с собой и завязала вокруг талии на манер пояска.
Отряхнувшись, я подняла голову и увидела, что пустыня полностью преобразилась. Если раньше везде был только песок и песок, редко встречающаяся чахлая невысокая и блеклая пустынная растительность, да также нечасто замеченная мелкая живность, неизвестно по каким причинам избравшая эту мертвую землю своим домом, то сейчас можно было заметить разные предметы, припорошенные песком или просто лежащие на песчаном ложе.
Я пошла к предмету, заинтересовавшему меня. Фотоальбом. Он лежал открытый, прилетевший ветер иногда пытался перевернуть его страницы, но у него это не получалось – страницы из картона были тяжелы, поэтому стихия довольствовалась лишь тем, что теребила уголки плохо приклеенных фотографий. Я присела на корточки и принялась листать альбом. С черно-белых фото на меня смотрели печальные, но проницательные глаза маленького мальчика. Здесь он с родителями, здесь – со старшим братом, тут держит за руку девочку, которая глядит несколько испуганно… Черно-белое сменилось цветом, пошли школьные фото: парты, класс, учебники и ученики….
Я вернулась к детским годам и вытащила две фотографии, с родителями и с братом. Я сжала их ладонями и закрыла глаза. В темноте показался большой и яркий сгусток света рядом с таким же большим тусклым отголоском почти погасшего огня, среднего размера мечущееся мерцание, и маленький комочек мягкого и растущего в размере уверенного свечения.… Это он.
Вздрогнув, я открыла глаза. Посмотрев в проницательные глаза мальчика несколько мгновений, я опустила оба фото в карман.
Я пошла дальше. Мышка била меня по бедру. Это раздражало, но в карман она не помещалась. Мышку сохранить хотелось, поэтому я мирилась с временным неудобством. Я прошла мимо велосипеда, сломанной компьютерной клавиатуры, горы потрепанных книжек, облезлого медведя, фото мальчика с серьезными глазами в старинной и замызганной рамке.… Даже не прикасаясь к этим вещам, я видела, слышала, чувствовала, их историю. Словно миражи, вставали картины в дрожащем воздухе пустыни.
На глазах у меня навернулись слезы. Я не знала. Я просто не могла знать. Это были тайны. Мне так больно. Прости меня…
Идти стало еще трудней. Каждый шаг отдавался в натертых ногах, скрипел о плоть песок в неудобных кроссовках, ноги претыкались о мелкие кучки песка и неожиданные предметы.
А вещи и впрямь необычны для пустыни. Шнуры, кассеты и диски, сгоревшие платы, даже сломанное кресло с потертыми боковинами. Ветер, которому надоело гонять перекати-поле, теперь играл в футбол комочками кошачьей шерсти. Воткнутый в бархан, на коня стоял магнитофон, громыхавший на всю пустыню тяжелой музыкой, время от времени смягчавшейся звуками шотландской волынки и ирландской скрипки. “We were dancing in the midnight sun… Our love became too wild…” Я вздрогнула. Неподалеку из песка торчала автомобильная покрышка, внутри которой перекатывалась отвертка, рядом примостилась кассета группы SWANS.
Ветер смахнул с бархана книжку, которая, перекатываясь с переплета на бок, приземлилась у моих ног. Я подняла ее и принялась читать на той странице, которую раскрыл для меня ветер.

Перед возникновением вселенной... До Большого взрыва были мы!

До всех Больших Взрывов во все времена и после того, как эхо последнего из них затихнет, есть Мы. Мы танцуем во всех феноменах, отражениях, везде, мы - причина пространства, творцы времени.

Мы - МОСТ ЧЕРЕЗ ВЕЧНОСТЬ, возвышающийся над морем времени, где мы радуемся приключениям, забавляемся живыми тайнами, выбираем себе катастрофы, триумфы, свершения, невообразимые происшествия, проверяя себя снова и снова, обучаясь любви, любви и ЛЮБВИ!

Из глаз полились слезы. Это книгу читала и я…
Динамики магнитофона прошептали «I Love You… I’ll Kill You», а затем огласили пустыню раскатами электрогитары.
Я закрыла глаза, пытаясь отгородиться от звуков, видений и ощущений. Тщетно. Перед внутренним оком плыло знакомое лицо: лукавые глаза, улыбающийся рот… Свет мигнул, видение исказилось: глаза потухли, в уголках рта застыли напряженные морщинки…
Я всхлипнула и открыла глаза. Меня ослепило пустынное светило, но я плакала не из-за этого. Я плакала из-за того, что увидела, услышала, почувствовала…
Радость.
Печаль.
Боль.
Одиночество.
Разочарование.
Терпение.
Открытие.
Понимание.
Любовь?
Триумф.
Самоутверждение.
Спокойствие в душе.
Смятение.
Любопытство.
Гармония.
Смущение.
Забота.
Нежность.
Любовь?
Отчуждение.
Уверенность.
Растерянность.
Сила духа.
Знание.
Путь.
Прощение.
Любовь…
Было очень тяжело встать и идти к горе.… Но я подняла себя усилием воли и пошла вперед. Натертые ноги тут же заявили о себе, разлив боль по всему телу и заставив закусить губу. Из глаз опять закапали слезы. До чего же больно и неудобно в чужих кроссовках!
Но теперь я не просто шла, я спешила к горе изо всех сил. Я бы летела, если бы у меня были крылья, но были только кроссовки с чужой ноги. Ноги восставали, напоминая, что не могут, да и не хотят идти в такой неудобной обуви. Но я шла вперед, не обращая внимания ни их жалобы.
Солнце, перевалив зенит, начало медленный спуск к земле. Гора приближалась с удивительной скоростью, ибо даже в неудобной обуви можно быстро шагать. Когда поймешь, как. Когда вспомнишь, зачем ты это делаешь. Когда вспомнишь, что тебя ждет впереди…
Добравшись до подножия, я не стала останавливаться, чтобы передохнуть, а сразу начала восхождение. Коварный песок осыпался под ногами, словно пытался скинуть обратно, к началу пути. Я уже не поднималась, гордо шагая, а ползла на карачках, проваливаясь ладонями и коленками в плоть горы, проминавшейся подо мной. Коленки саднили, руки горели, сарафан порвался в нескольких местах. Некстати усилившийся ветер взметал в воздух горы песка, вздергивая одну пыльную завесу за другой, лепил из лица маску, смешивая пыль и мои слезы…
Всхлипывая, не обращая внимания на усталость, вдруг накатившую с силой цунами, я достигла вершины. Солнце, несмотря на закат, слепили все так же яростно. И все же у меня вырвался всхлип облегчения…
Больше нет пустыни. Больше нет этих кошмаров…
Есть только оазис…
Тут силы меня покинули. Я сидела на вершине горы и плакала в голос. Мне многое пришлось испытать и пережить. Я многое увидела. Мысли скачут, как дикие лошади. Трудно сконцентрироваться…
Слезы кончились. Все когда-нибудь кончается…
Мне теперь легче. Мне теперь многое понятно.
Вина. Чувство вины. Дурацкое чувство, но вроде оно сейчас к месту. Нет.… Не к месту. Было и прошло. Изменять прошлое – все равно, что пытаться останавливать движение солнца. Бесполезно…
Я встаю и впервые за долгое время улыбаюсь. Печаль была, но ушла. Слезы все выплаканы. Только истина, которую я познала. Только любовь. Любовь, которой стало больше. Любовь, которая стала чище, светлей и не такой эгоистичной…
Однако я так устала, что не могу идти, хотя оазис уже так близок. Я напрягаю все свои силы и делаю шаг вперед…
Еще один.
Третий.
Четвертый…
Тут ноги подгибаются, и я опять, как и в начале пути, лечу вниз с горы.
Приземление не самое приятное. Некоторое время я лежу, пытаясь придти в себя…


Когда я проснулась, оазис по-прежнему виднелся впереди. Я подняла голову. Я лежала у подножия горы, куда скатилась, кажется, лет сто назад. Что-то неприятно впивалось в бок; в глаза, нос, рот забился надоедливый песок.
Я села. В бок впивалась мышь. Я приладила ее удобнее, отряхнула голову от песка, почистила, как могла, сарафан, и, наконец, встала. И твердым шагом пошла по направлению к оазису, концу моих горестей.


Он сидел около колодца, где мы условились встретиться, и ждал. Увидев меня, он неторопливо встал.
Я остановилась. Я не знала, что дальше. То ли кинуться ему на шею и расплакаться. То ли сказать, что люблю его. То ли попросить прощение за дурацкое поведение, мелочность и эгоизм…
Я ничего не сделала. Просто подошла к колодцу, села на остывающие камни, из которых он был сложен, протянула ему мышку и фотографии, а сама принялась молча разуваться. Он стоял рядом, крутил мышку в руках, засовывал фото в карман джинсов, мягко улыбался, и шевелил пальцами босых ног.
Сняв левый кроссовок, я обнаружила, что ступня вся в пыли и засохшей крови. Правый снимать было еще тяжелее, ибо, снимая его, я задевала не затянувшиеся раны и те начинали кровоточить. От боли я тихо шипела сквозь сжатые зубы, шептала ругательства, когда терпеть было совсем невмоготу.
Он сел на соседний камень и, аккуратно подхватив мои ноги под коленками, опустил их в холодную воду колодца. Сначала вода обжигала, словно каленым железом, но затем, по мере того, как смывался песок и кровь, становилось легче.
Вскоре я сидела у костра – чистенькая, с вкусно пахнущими чистыми волосами, закутанная в одеяло – и задумчиво потягивала горячий шоколад. Было тепло и спокойно, только смазанные бальзамом ноги иногда напоминали о сегодняшнем приключении и настоятельно просили не поступать так с ними впредь. Он сидел рядом, смотрел на танцующий огонь, изредка шебурша в нем длинной палкой.
- Прости, - прошептала я сипло – голосовые связки еще не совсем оправились от знакомства со стольким количеством песка.
Он улыбнулся.
- Ничего, все нормально.
Мы опять замолчали. На небе зажигались звезды, словно невидимая рука рассыпала мириады маленьких небесных светлячков. Искры от костра иногда поднимались в небо, желая присоединиться к огонькам в вышине, но тут же гасли и падали на землю тлеющими уголечками. Нарождалась новая луна, она мерно освещала пустыню светом, набиравшим силу с каждым днем.
Я поежилась от внезапно налетевшего порыва холодного ветра и прижалась к нему. Он обнял меня. Потекли другие минуты нашего молчания…


…которое нарушил мелкий зверек, прошмыгнувший неподалеку. Что-то, блеснув в свете костра, с мягким, еле слышимым, стуком упало на песок. Я пригляделась и увидела свою босоножку. Черная, изящная, с каблуком, украшенная стразами – именно она и сверкнула в ночи.


Я смотрела на нее… а в голове уже формировалась мысль…


Я пихнула его в бок. Он взглянул на меня. Я кивнула в сторону босоножки. Он недоуменно покосился на нее, потом перевел взгляд на меня.


И тут в его глазах мелькнуло понимание. Губы медленно растянулись в смущенной улыбке…


Он вскочил на ноги и с недоверием уставился на меня.
Я ухмыльнулась и закатила глаза.
Он сделал шаг назад
Моя ухмылка стала шире.
Он отступил еще на шаг и споткнулся о мою босоножку.
Я тепло улыбнулась.
Он поднял мою босоножку, пристально оглядел тонкую подошву, смерил двумя пальцами высоту каблука и в замешательстве покачал головой. Затем робко поглядел в мою сторону и смущенно улыбнулся.




05.04.2006 - 07.06.2006.