Горечь полыни

(или "Вспомнила бабка, как девкой была", исправленный вариант)



...Она вертела в руках какую-то сероватую веточку.
- Ты только понюхай, полынь - удивительная травка. Помни в пальцах, - и сунула мне стебелёк под нос.
Я вдохнула и... почувствовала себя счастливой. Пахло ветром, свободой и степью. И ещё чем-то слегка серебристо-печальным, как уходящее детство твоего ребёнка.
Мы ехали в одном купе. Она к родственникам на Украину, а я на собственную свадьбу. Услышав, что я собираюсь замуж, она как-то посуровела, задумалась. Сидела и молча нюхала свой полынный горький стебелёк.
А я долго болтала, перечисляя достоинства жениха и недостатки будущей свекрови, описывала своё платье и чудесные обстоятельства знакомства с будущим мужем. Иногда перескакивала на его предшественников, объясняя (скорее себе, чем ей), почему из довольно длинного «послужного списка» выбрала именно этого мужчину - Остапа явно несло.
Уже когда за окном поезда замелькали редкие вечерние огни, я устала трепаться, а она заговорила.
В купе было душно и по-дорожному уютно. Я улеглась. Пальцы ещё пахли полынью. Мне это нравилось. Рассказ своей попутчицы я слушала сквозь дремоту и горьковатый аромат.

- Ты счастливая, - выдохнула она. - Повезло тебе.  Живи и радуйся.
А я… вся моя любовная биография укладывается в трех эпизодах…Почему мне захотелось это тебе рассказать?
Мне было семнадцать, ему - двадцать восемь. Он был ниже меня на полголовы (как всегда, слегка преувеличиваю!), рыжий, плешивый, с ржавыми глупыми усами, похож на Виктора Проскурина и Розенбаума одновременно. Но он был умнее и мужественнее всех моих тогдашних знакомых. Он был тренером по дзюдо и вечерами играл в ресторане.
Пел Розенбаума лучше, чем сам Розенбаум.
И Макаревича с тем же успехом.
Или мне так казалось?
И много, много чего еще.
Часами мог говорить о том, что интересовало только меня. И никого больше.
Я тогда не жила - я парила над жизнью, ликуя и светясь от счастья.
Не он первым сказал мне, что женат. И жена глубоко беременна. Моя мама случайно узнала. Я три дня проплакала. На работу не выходила. Не помню, как потом решилось с прогулами. Кажется, тётки из отдела кадров поставили отгулы, прикрыли несовершеннолетнюю дурочку.
А потом я поехала к нему. И сделала вид, что не знаю ничего. В тот вечер он сам сказал. И еще - признался в любви. С такой безысходностью! И добавил, что, если бы не это, давно бы уже уложил бы в постель, а не водил бы два месяца с вечера до утра по романтичным местам, теряя время на болтовню (представляешь, уже тогда мне вынесли приговор - я девушка для души, а не для чего-нибудь там).
Я сбежала.
И не видела его три месяца.
В мой день рождения он собрал нашу компанию (кстати, все знали, что он женат, но никто мне и словом не обмолвился, тактичные они мои) и организовал вылазку с палатками в лес, к озеру. Целый день мы веселились, купались, ели, пели… Ребята охотились, приволокли двух зайцев. А потом полночи мы с ним говорили у костра, ночевали вдвоем в палатке, греясь друг о друга, как слепые котята.
Мы прощались.
Навсегда.
У него уже была дочка.
Сутки.
Он меня обнимал и целовал глаза.
Больше ничего.
Еще несколько лет (если быть точной, то почти четыре года), пока не встретила своего Юрика и не вышла замуж, я краснела при одном упоминании его имени. И сравнивала с ним всех, с кем пыталась встречаться. Естественно, сравнение было не в пользу новых приятелей.
Никто не дотягивался.
Ни умом, ни «мужчинистостью».
В следующий раз я его увидела лет через семь. В Полтаве, на автовокзале. Сначала вдруг перекрылось дыхание и сердце оторвалось и упало куда-то, а потом я поняла, КТО встал рядом  с моим мужем в очередь за билетами.
Маленький, лысый, похожий одновременно на Проскурина и Розенбаума.
В голове завертелись обрывки песен: «она улыбается всем… нет, только тебе…», «глухари на токовище бьются грудью до крови…», «тем единственным на свете женщинам, которых любим мы…», они смешивались в какофонический винегрет, а я смотрела на двух мужчин и сравнивала.
Впрочем, сравнивать было нечего.
Моя первая сумасшедшая любовь еле доставала носом до подмышек моего мужа.
А тот стоял невозможно красивый, подтянутый и страшно самоуверенный.
Правда, недолго.
Через три минуты обвел глазами зал и вышел из очереди. Скрылся за служебной дверью и очень скоро подошел ко мне с билетами.
Через пятнадцать минут мы уехали, а рыжий дзюдоист остался скучать в нескончаемой очереди.

Но между первой любовью и замужеством три с лишним года. Да, я всех сравнивала с певуном-дзюдоистом и не влюблялась… Но ведь я была молодой! И, как говорят, уродством взгляды не притягивала. Дефицита в ухажерах не испытывала никогда, только не было среди них никого, кому можно было бы отдать такую невероятную ценность, как собственную девственность. Да не хранила я ее специально, просто не было никого, кто вызывал бы не то что какие-то эмоции, но даже заинтересованность.
Но один из парней был более настойчив, чем остальные. Высокий (192 веселых сантиметра ростом) сероглазый вьюнош, старше меня на два года. Душа компании, страстный любитель анекдотов, он умел из любой обросшей длинной седой бородой истории состряпать такую конфетку, что окружающие умирали со смеху. Восемь месяцев он меня уговаривал. И в любви признавался, и замуж звал, и найти нормальную девушку вместо меня пытался. Да только все равно ко мне возвращался, смотрел совершенно больными глазами (можешь мне не поверить, но именно так оно и было) снизу вверх, обзывал ведьмой и тянул ко мне жадные руки…
Так было, пока мне вдруг не пришло в голову, что пора.
Вот так просто - пора. Единственный человек, которому мне хотелось бы отдать себя без остатка, рыжий плешивый Вовка, навсегда остался в позапрошлом году, закрыт от меня наглухо женой и дочкой. Оглянулась и кандидатуры приемлемее, чем мой верный воздыхатель, не нашла. Восемь месяцев рядом, все-таки не чужой.
Мне было тогда двадцать.
Когда я однажды на безлюдном берегу реки, в диких зарослях высоченной травы и пушистых кустов, дала ему понять, что не против, он мне сначала просто не поверил. А потом… Единственное, что я помню - мне не понравилось. Впрочем, нет, не единственное. Помню еще, что он вел себя так, будто совершал Священнодействие. Именно так, с большой буквы. И не довел дело до конца, лишь осторожно, как опытный хирург абсцесс, вскрыл заплесневелую целомудренность и самоотверженно остановился.
Заботливый!
У него было такое смешное выражение лица, что я бы смеялась, если бы не было больно. И я совершенно не чувствовала ничего «такого», о чем взахлеб рассказывали подружки. Зато я была вознаграждена за свой подвиг. Андрей был настолько счастлив, что даже разом как-то поглупел, ошалело смотрел на меня «после того, как» и посекундно в чем-нибудь клялся. И я поняла, что совершенно правильно выбрала первого мужчину.
Но еле дотерпела, пока он отвез меня на своем жутко навороченном ширококолёсом мотоцикле домой, к маме, в родную ванну.
Полторы недели Андрей таскал мне розы охапками, подарил полдюжины колец и три кулона. И изо всех сил старался понравиться моей маме.
Безуспешно. Мама его не любила, и любить не собиралась, - тут я вздохнула. Она, похоже, вспомнила о моём существовании.

- Ты еще терпишь этот вагонный эксгибиционизм? - я утвердительно засопела и кивнула головой на подушке. - Не спишь? Тогда поехали дальше.
Он мне сделал очередное предложение, я в очередной раз отказала.
И вот, через полторы недели после памятного дня 28-го июля (даже число запомнила), когда мы сидели в гостях у моей подруги, изнемогая от невозможности найти тему для общего разговора, Андрей вдруг шепнул мне на ухо, что, мол, неплохо бы и повторить, закрепить пройденный материал.
«И что ты предлагаешь? В лес поедем или к моим родителям ночевать попросимся?» - съязвила я по привычке.
«Юль, а можно, пока ты тут, - Андрей скосил глаза на большую комнату с диваном и телевизором, - а мы там?..» - перевел взгляд на безмужнюю спальню подруги.
Юлька одурело посмотрела на меня: «Неужели?! Ты решилась? Ну слава тебе, Господи, свершилось!», - потянула меня в ванную, на правах более опытной старшей подруги давала бесполезные советы, долго и горячо что-то объясняла и даже пыталась имитировать какие-то нелепые, как мне тогда показалось, телодвижения… Снаряжала, как родная мать на госэкзамен. Даже перекрестила.
Я так испугалась, что порывалась сбежать домой (Юля жила в крохотной двушке на первом этаже, а я с братом и родителями - в том же подъезде, в трехкомнатной на третьем). Но подруженька затолкала меня в свою спальню, постелила новенькое бельё из упаковки, в последний раз окинула взглядом постель (всё ли, не нужно ли ещё чего?) о чем-то пошепталась с «женихом», ушла в комнату напротив и включила телевизор.
За окном остервенело лаяла соседская болонка по кличке Чебурашка, над головой стучал своим неуёмным молотком сапожник дядя Петя, а я прикидывала, как отсюда удрать, чтобы никого не обидеть. Ты вообще можешь себе представить, сколько ума и такта пришлось приложить бедному парнише, чтобы я расслабилась и перестала нервно хихикать? Слава ему, великому благодатовскому Казанове, которым он стал впоследствии… Много позже.
Когда, уже под утро, мы вышли из спальни, Юля тихонько, как-то очень заразительно  похрапывала. Андрей опустился перед диваном на колени и осторожно взял за руку.
Юлька проснулась.
Улыбнулась.
И тогда он сделал то, чего никогда не забыть мне, пока жива буду. И от чего у меня сладко заныло под ложечкой.  Он медленно, почтительно, со значением припал губами к её руке со следами от подушки: «Спасибо, Юлечка. Ты сегодня сделала меня самым счастливым человеком на свете». Нет, ты представляешь? Он сказал так, будто именно она, а не я, терпеливо занималась этой бессмысленной гимнастикой, а мне было - вот не высказать, как! - приятно.
Впрочем, не могу сказать совершенно однозначно, что мне опять не понравилось. Вот те слова, что он щекотно шептал мне сначала на ухо, а потом и в остальные части тела, понравились неверрроятно!
И он опять звал меня замуж, и я опять отказала.
А через месяц решила, что больше не хочу с ним встречаться. О чем и сообщила ему темной августовской полночью. И даже не махнула, как обычно, рукой из окна на прощанье, когда он продеренчал мимо на своем навороченном сверхскоростном драндулете.
А в двухстах  метрах от моего дома он врезался в стоящий с невидимыми габаритами грузовик.
А потом - пять суток в реанимации без сознания, при полной уверенности врача, что не выживет.
Лицо было запухшим и перекроенным настолько, что он совершенно не был похож на знакомого Андрея. Я, когда впервые вошла в палату и увидела его без сознания, сначала решила, что это ошибка – в аварию попал кто-то другой, не он. Перепутали. Мне позвонили почему? Да мало ли… Номером ошиблись. Сейчас приедет его мать и все встанет на свои места. А сам Андрей, живой и здоровый, вернется утром от какой-нибудь барышни… И уже объявила врачу, что это не он, и развернулась к двери уходить, но увидела ступни длиннющих ног, торчащих из-под куцого больничного одеялка. И жирную зеленую муху, сидевшую на таком знакомом большом пальце.
У него были сломаны обе челюсти, нос, разбит вдребезги череп (складывал по осколочкам гениальный травматолог, ныне покойный Юрваныч, много лет бывший нашим с Юлькой соседом), сломана ключица, ребра, нога… Легче перечислить целые кости.
Врач очень удивился, когда Андрей пришел в себя.
Естественно, первое, что он увидел, было мое лицо. Одним глазом, приоткрывшимся лишь на треть, увидел. Второй был основательно погребен под гигантским желто-фиолетовым веком. Он не мог шевелить губами, только распухшим языком, чуть-чуть. Но как-то Андрей умудрился процедить через железки на челюстях: «Привет, родная…»
Я еле сдержалась, чтобы выплакаться потом под лестницей на теплой и ласковой груди у незнакомой медсестры.
Мы подружились с его сестрой и матерью. Они видели, что я считаю себя виноватой в этой аварии.
Если бы я его не разозлила, он был бы внимательнее, заметил бы тот чёртов грузовик без габаритных огней. И все время меня утешали: «Мы еще на вашей свадьбе потанцуем». Не говорить же этим славным женщинам, что мы и поссорились-то именно из-за того, что я не хотела за него замуж…
Но теперь чувствовала себя обязанной. Знаешь, я тогда ощущала себя так, словно обрюхатела парня, а грех покрывать отказываюсь.
Он выздоровел.
Мы его выходили.
Только на память о той ночи остались жуткие головные боли (и у меня, и у него) и намертво отшибленный нюх у Андрея. И рецепторы с тех пор не чувствуют разницы между водкой, уксусом и ацетоном. Он любую пищу жует теперь, как вату.
Выпустили его из больницы месяца через четыре. Еще четыре месяца я тянула со свадьбой. И пришел момент, когда отпираться было уже дальше некуда. Его родственники во мне души не чаяли, моя мама в ответ их тихо ненавидела. Мы с Андреем подали заявление в ЗАГС.  Его отец обещал к свадьбе выбить для нас квартиру (помнишь, их тогда не покупали, а «получали»). Надежда Константиновна (так звали мою любимую, но несостоявшуюся свекровь, мы до сих пор с ней созваниваемся и по полтора часа висим на телефоне!), увидев, что мои родители даже не собираются готовиться к свадьбе, взяла всё на себя. Она купила мне и платье, и туфли, и все-что-там-полагается, свозила в дом со всех торговых баз города (это при тотальном дефиците-то догнивающего Союза Советских!) ящиками шампанское, водку, икру и  сервелат.
А замуж-то не хотелось смертельно!!!
И за неделю до назначенного дня свадьбы я нашла повод и устроила Андрею грандиозный скандал с полным разрывом. А потом звонила Надежде Константиновне и выла в трубку: «Нет, как он мог! Я ему этого ни за что не прощу! Я вас так полюбила, я бы очень хотела, чтобы вы были моей семьей, если бы для этого не надо было выходить за него замуж!» И это была святая правда.
Сейчас мы с Андреем иногда встречаемся на улице. Если он не с очередной барышней, сидим в скверике на лавочке, разговариваем. Он каждый раз говорит, что я сделала из него бабника. Я не верю. Я думаю, что через годик он стал бы мне изменять. Натура такая. Андрей - врожденный Казанова. Умный, тонкий, внимательный. Неутомимый изобретательный любовник и виртуоз-комплиментатор. Согласись, если бы он достался одной единственной женщине при таком обилии неудовлетворенных и одиноких дам, это было бы даже непозволительной расточительностью. 
Раз пять он был официально женат. Ни один брак не продержался больше полугода. И детей так и не завел. Вот не беременеют его барышни почему-то! Или благоразумно делают аборты. Чего не знаю, того не знаю.
Уже после аварии, после полутора лет по больницам, оказалось, что он гениальный автомеханик. «Женщину и машину я всегда уговорю сделать даже невозможное», - любит говорить Андрей, когда на него находит хвастливый стих. Моему мужу он так наладил карбюратор, что бензина идёт в полтора раза меньше, чем это вообще возможно.

Да, чуть не забыла, я ведь вышла замуж! И ни разу пока об этом не пожалела. С момента выпущенного «За меня пойдешь?», до моего уверенного «Да!» прошло чуть более пяти секунд.
Думаешь, я его очень любила?
Он был лучшим из тех, кто делал мне предложения.
И маме очень понравился.
И кроме того… Ты ведь знаешь, что лучшая рекомендация жениху - длинный список претенденток на его руку и сердце. Ничто так не льстит женскому самолюбию, как завистливые взгляды подруг и врагинь.
А мне завидовали.
Жутко… зверски… сладко.
Мой Юрка был седьмым, кто позвал меня замуж. Счастливое, говорят, число… Сама видишь, я не была какой-нибудь сногсшибательной красавицей. Отнюдь. Просто я была не такой, как все. И не стремилась в ЗАГС, потенциальные женихи это чувствуют, отчего-то особенно хочется им окольцевать именно ту, что отказывается. Странные они существа, мужчины… То, что в руки идет, их отпугивает, то, что сопротивляется - привлекает. Никакой логики.
Впрочем, о муже и семейной жизни я тебе рассказывать не хочу. Пускай у тебя все будет иначе.
Хотя… У меня хорошая семья, можно сказать - образцовая… и скучная до судорог в скулах.
И вот, мне скоро сорок три. Сын уже с матерью спорить начал, дочь растет, вот-вот сама замуж попросится. Муж уверенно продвигается куда-то вперед и ввысь по своей скользкой служебной лестнице, а я веду совершенно растительный образ жизни.
Дом, работа, телевизор…
Деградирую и развращаюсь под толстым душным одеялом   мексиканско-бразильской нескончаемой мыльной пены…
И совершенно непонятно, зачем я родилась и теперь живу.
И кому это нужно?
Да никому…
С тех пор, как я восхищённо и преданно заглядывала в глаза рыжему, с глупыми усами, малорослому и плешивому, некрасивому, но невероятно умному и мужественному тренеру по дзюдо. 
Вот.
Ладно, устала.
Давай спать…

Она отвернулась к стене и, похоже, действительно уснула. А я ещё долго ворочалась с боку на бок и нюхала веточку полыни, оставленную ею на столе.



Фото с сайта photoliga