Улыбайся, сучка, улыбайся!

 Катя забавлялась тем, что знакомилась с водителями по ночам, каталась с ними, раскручивала на угощение и выпивку, а затем «обламывала». Она любила рассказывать своим знакомым, как в очередной раз познакомилась с водителем, и как обломала его после ресторана или вечеринки у него дома. Она часто повторяла «Люблю обламывать мужиков!»

 Обычно всё кончалось нормально; было всего два случая, когда эти игры кончались тем, что её насиловали. Но и это трудно назвать насилием — Катя была готова к таким вещам, она не сопротивлялась, и, в результате даже получала удовольствие. Вероятно, этот риск подогревал её интерес к таким забавам. Не исключено, что «обламывая», она смеялась тому, что «этот козёл» не посмел её взять силой. В очередной раз Катя остановила «Мерседес», сказав водителю, что хочет ехать в Коньково; водитель согласился. Она останавливала только иномарки, была придирчива к внешности водителя, и, обычно, заказывала другой конец города, напрашиваясь затем на то, чтобы вместе провести время.

 По дороге Катя рассказывала водителю о себе лживые истории, как обычно, а он слушал, шутил. Водитель представился Алексеем. Вместо того чтобы везти её в Коньково, куда она и не собиралась ехать, он предложил ей ужин у себя на даче. Алексей рассказывал о своей бывшей жене смешные истории, выставляя жену дурочкой, и они вместе смеялись над ней. Алексей привёз Катю на свою дачу, провел в дом, посадил за стол, включил приятную музыку. Достав хрустальные бокалы, налил ей и себе «Мартини», на закуску достал из холодильника запеченное в духовке мясо, нарезанное тонкими ломтиками; угощал им Катю из рук.

 Когда было выпито уже три бутылки и съедено всё мясо, Алексей сказал Кате, что хочет преподнести сюрприз, и попросил закрыть глаза. Катя, улыбаясь, сделала это, а он вышел на кухню. Наконец Алексей вошел, поцеловал её в шейку и сказал, что можно открыть газа. Когда Катя открыла глаза, она увидела самое ужасное в своей жизни: перед ней стоял Алексей и держал в вытянутой руке за волосы отрезанную женскую голову.

 Он захихикал и сказал: «Вот что мы сейчас кушали!». Улыбаясь, он достал из-за спины большой нож, выставил его перед собой и сказал: «Раздевайся, мы будем играть!». Катя, дрожа от ужаса, начала снимать одежду. Он посадил Катю на стул и связал, привязав ноги к ножкам стула. Стул был прикреплен к стене и полу. Теперь он требовал, чтобы она смотрела на то, что он делает. Но она и без этого не могла оторвать взгляд от его рук. Достав паяльник, он включил его в сеть. Катя плакала и умоляла о пощаде, но Алексей только ухмылялся. «Девочка, ты же этого хотела! Сейчас получишь то, чего так упорно добивалась! И тебе это очень понравится, поверь! Ты испытаешь небывалый оргазм. Ни один твой ухажер не сможет так удовлетворить тебя, как я. Я удовлетворю тебя на всю жизнь, до смерти». Достав «Поляроид», Алексей сделал снимок. Он погладил ей грудь, а затем неожиданно и очень быстро оттянул сосок и отсёк его острым ножом, взял в рот, разжевал смачно и проглотил. «Улыбайся, сучка, улыбайся! Тебе это нравится!». Катя продолжала громко вопить, и Андрею пришлось успокоил её эфиром.

 Когда Катя очнулась, её рот был зашит. Андрей подошел к ней, взял за волосы, повернул лицом к себе. «Ну что, шлюха, теперь не будешь орать!». Он взял уже раскалившийся паяльник и с ухмылкой на лице показал его Кате, затем поднёс паяльник к её лицу, к глазам, коснулся щеки. Затем он наклонился, раскрыл руками её влагалище, и сказал «Какая она нежная! Нежная. И красивая. Но придётся её изуродовать! Ты готова, шлюшка?», и ввёл паяльник во влагалище. Катя не могла не кричать, но рот был зашит, и от большого усилия она разорвала себе губы. «Ах ты, стерва! Все-таки закричала! Я не люблю этого! Я очень не люблю этого! Сейчас ты об этом сильно пожалеешь!». Взяв молоток, он начал бить Катю по лицу и по губам. Через три минуты работы лицо Кати превратилось в месиво, челюсть и лицевые кости были раздроблены. Алексей, вытащив паяльник из влагалища, погрузил его раскалённое остриё сначала в один глаз, а затем в другой. Выковыряв ножом то, что оставалось от глаз, маньяк напихал туда опилок и зашил веки. В завершении, он вскипятил чайник и вылил его через носик, медленно, Кате на лицо, сделав новый фотоснимок. Катя уже давно была без сознания.

 Алексей боялся, что его могут арестовать, но знал, что жизнь станет скучной и невыносимой, если он не будет периодически убивать какую-нибудь шлюшку. Он мог бы добить Катю, а затем съесть, или оставить умирать здесь, наслаждаясь её мучениями. Одну из его прежних жертв он мучил в течение двух месяцев, держа в подвале подвешенной за руки, истязал её ежедневно, прежде чем она умерла. Однако более привлекательной казалась мысль оставить её живой, изуродованной, чтобы она мучилась всю оставшуюся жизнь, а он бы представлял её страдания, когда у него не будет возможности поймать очередную жертву. Алексей отвёз полуживое тело и бросил в кустах недалеко от шоссе, а фотографии положил в свой альбом, обтянутый кожей одной из жертв, в котором уже лежало много фотографий изуродованных и мучающихся девушек.

 Катю подобрали и доставили в больницу. Катя была в таком состоянии, что не могла рассказать, что с ней произошло, а, тем более, описать маньяка, его дом, или вспомнить номер машины. Лицо было изуродовано, лицевые кости сломаны во множестве мест, и опознать Катю было невозможно.

 Ей сделали несколько сложных операций, влагалище пришлось зашить. Зрение было потеряно навсегда. Она потеряла рассудок. Когда тело зажило, её поместили в психиатрическую больницу. Она находилась в камере, обитой матрасами, голая, выпачканная своими испражнениями, вопила, кидалась на стены. Санитары забавлялись тем, что связывали её и трахали в задницу, тушили об неё сигареты. Они смеялись над её историей, её уродством, слепотой, продолжая дело, начатое маньяком. Они, смеясь, говорили: «Если уж пострадала, страдай до конца!» и «клин клином вышибают».

 Катя не могла ни бежать, ни пожаловаться; она только орала и билась головой о стены в перерывах между издевательствами. Ей вводили сильные лекарства, провели множество сеансов электросудорожной терапии. В конце концов, она успокоилась, перестала кричать и биться головой о стены. К ней начал возвращаться разум, но это было страшнее всего. Она пыталась доказать всем, что она пришла в себя, но после того, что с ней делали санитары и некоторые врачи, выпустить её уже не могли.

 Осознав совершенно четко и ясно, во что она превратилась, Катя ощутила абсолютную безысходность. Она поняла, что проведёт в этом заведении всю жизнь, постоянно терпя издевательства. Катя испытывала острое желание смерти, и жалела, что маньяк не съел её; покончить с собой возможности не было. На своё счастье, Катя вновь впала в спасительное безумие, наполненное эротическими видениями. Теперь, когда санитары забавлялись с ней, она улыбалась.

 Алексей не пожалел, что отпустил её. Он имел удовольствие читать в газете о том, как искалеченную девушку, с многочисленными ожогами и потерей памяти доставили в больницу. Периодически, когда девушек у Алексея не было, он представлял себе, что Катя где-то живёт, представлял её мучения. И если нашелся бы кто-то, кто мог бы сопоставить периоды её страданий и его фантазий о ней, оказалось бы, что это происходило одновременно.

 

Лето 1999 года.