Выколотая точка

 Выколотая точка

 "Когда люди полагают, что они независимы, они заблуждаются: они держатся этого мнения только потому, что осознают свои поступки, но не знают, что в действительности является их причиной."
 (Спиноза)





Волны бушевали с неистовой силой, разбивались о прибрежные скалы, заглушая шёпот мыслей яростным грохотом. И я жалел лишь об одном, что уже никогда не смогу насладиться их красотой и величием. Оставалось лишь закрыть глаза и прислушаться к музыке, которая не умеет лгать...
Вокруг меня ходили люди, их разговор мешал сосредоточиться. Но время ещё есть. Здесь оно течёт как сгущёнка из банки. Хотя совсем не сладкое. Рядом на скамейку сел парень.
- Что управляет миром? – спросил он, без особого любопытства.
Темы для разговора находились здесь крайне трудно.
Я и сам долго задавался этим вопросом. С момента завершения мучительных поисков истины прошло три года. Они увенчались успехом, и я расплатился за него болью. Принять действительное положение вещей было трудно, но жить со знанием правды стало легче. Возвращаясь к самому началу пути я не ловлю себя на желании изменить выбранный маршрут, руководствоваться другими ориентирами, наконец, бежать в противоположную от истины сторону по проторенной миллиардами обречённых людей дороге... Совсем иное сожаление оседает в моей душе тоннами пепла разрушенных надежд, во имя которых я блуждал в лабиринте обмана. Слишком высокой оказалась цена выхода из него.

Я искал правду во всём. Когда директор провозгласил:
- Свободен!
Я при всём желании не смог поверить. Факт увольнения с места работы ещё не делает человека свободным, лишь накидывает очередную цепь, утверждая необходимость розыска нового подчинения. Я подступил к столу, за которым восседал мой бывший руководитель и забрал трудовую книжку, по привычке робея от нерешительности. Седая голова с редкими волосами, приклеенными к затылку дешёвым гелем, заметила моё смущение и добавила, светясь от гордости:
- Отныне и навеки!
- Чего и вам желаю, - буркнул я с порога, не оборачиваясь.
На самом деле я для всех обитателей планеты желал одного. Всякое существо должно расти на почве истины, дыша воздухом независимости. Тогда я не понимал, почему люди так страшатся этого. Они летят на автопилоте родительского воспитания, дружеских советов, рекламы и прочих экранных и бумажных поучений, не прикасаясь к штурвалу ответственности. Замыкаясь в самообмане, они кичатся вымышленной индивидуальностью и даже правом выбора. И хотя я никогда не избегал общества, за исключением тех случаев, когда оно избегало меня, процесс типизации мышления игнорировал мой разум. Никто не объяснял причины моей отчуждённости и искренних сомнений в достоверности окружающего мира. Скорее всего, на всеобщем конвейере я вышел бракованным продуктом. И понимание обречённости не заставило себя долго ждать: в начальной школе я был уверен, что люди - это высокотехнологичные андроиды с коротким сроком службы, а моё сознание выбилось за рамки программы, либо инопланетные захватчики выкраивают нашу реальность путём зомбирования и только мне посчастливилось родиться с иммунитетом против их воздействия. Стоит ли говорить, что я был одинок и не признан?
Когда в нашем классе появился новый ученик Антон, самоутверждение не явилось для него проблемой, хотя есть ли смысл в завоевании «народной любви»?
- Эй, смотри, у меня есть игра нового тысячелетия! – взбудораженным шёпотом сообщил он, тыча в меня диском в ярком пластиковом боксе. – Я могу управлять живыми людьми, отдавать им приказы, как самым настоящим рабам, а они будут уверены, что живут собственной жизнью!
Симуляторы чрезвычайно похожи на реальное мироздание – уже в восемь лет я не понимал, как люди умудрились погрязнуть в самообмане независимости, и почему иллюзорное управление чужой жизнью доставляет такое болезненное удовольствие при неспособности взять в руки собственную судьбу.
-Уау... Я только вчера слышал о ней... – сидящий за нашими спинами ученик, один из лидеров класса, вытянул шею и восторженно залепетал, - Это просто за гранью фантастики: игрок становится богом для целой семьи и планирует их жизнь шаг за шагом! Круто...
- Ха! Ну ещё бы! – Антон помахал диском перед его носом, как бифштексом перед голодной собакой, - Мне папка привёз из командировки! Здесь эта игрушка появится года через два...
- Можно, можно...
- Ну ладно, сделаю одолжение для нового коллектива. Всё-таки, это предел мечтаний всей моей жизни, да и твоей тоже. Сегодня, после уроков.
Глаза подростка засветились параноидальным счастьем. И хотя сенсационный диск спустя неделю заполонил все прилавки компьютерных магазинов, авторитет первооткрывателя остался непоколебим. Надо не просто дать людям, что они хотят, но ещё и опередить конкурентов. И тогда они поверят в любую ложь. Стоит ли уточнять, что моя отрешённость от вливаемых подобными «истин», вызывала недоумение. «Кто не с нами, тот придурок» - такова философия любой группы.
- Денис, ты-то пойдёшь?
Мой новый сосед, конечно же, не был знаком с моей репутацией.
- Нет, это примитивно, я выбираю игры в действительность - без всякой учёности в голосе ответил я и пожал плечами.
- Не болтай ты с этим уродом! – послышалось из-за спины, - он у нас местный псих!
- У него даже нет компа, - пропел издевательский голосок, - он слишком отсталый, чтобы пользоваться техникой!!

Я промолчал, не обижаясь на пустую и безосновательную ложь, которая в глазах остальных соучеников выглядела унизительной правдой. Честно признаться, в пользовании компьютером не было необходимости. А приобретать его «для понта» и уверять родителей, что это обязательный атрибут третьеклассника, было глупо. Конечно, времена меняются, и сегодня запросы и реальные потребности тинейджера гораздо выше. И свои «отстающие» есть в любой компании. Однако, быть изгоем и чувствовать себя изгоем – не тождественные понятия. За десять лет обучения, я шёл своей дорогой, не стремясь обзаводится попутчиками. Если мышление не вписывается в установленный шаблон, нужно изменять нормативы, а не кромсать тупыми ножницами сознание, облачая мысли в более угодную обществу форму. И даже будучи одиноким психом, предпочитающим книгу банке пива, я не желал отказываться от своего статуса. На протяжении всего периода взросления, я сознательно избегал массовых развлечений, боясь поверить суррогатам, мишуре, фальши и раствориться в беззаботном море не обременённых поиском реальности людей. В списке моих товарищей и заочных учителей значились философы и писатели– умершие, они казались более реальными и настоящими, чем живые ровесники. Но, к сожалению, не только школа пугала меня своей однородностью: родители также не обладали иммунитетом против общественного давления. Окончив десятый класс, я тщетными усилиями старался объяснить им среднюю успеваемость:
- Не все учителя компетентны! Их методика преподавания тяготеет к универсализации личности и не дифференцирует психологические качества и способности учеников!
- Ир, слышь, какой профессор народился! – хохотнул отец.
Он развалился в мягком кресле перед телевизором и в одной руке держал жёлтую газетёнку, а другую холодила пивная бутылка. Экран разрывался женскими причитаниями. Облачённая в выцветший халатик, спина матери – околдованной мыльной оперой домохозяйки, проговорила:
- И слышать ничего не хочу! – она кивнула на экран, - Смотри, как люди живут! Почему от тебя одни дурацкие проблемы?!
Я, всё же, рискнул повторить попытку, зная, что для обращения на себя внимания, требуется, как минимум, вещать на португальском и подключить синхронного переводчика.
- Честное слово, подавляющее большинство оценок выставлено без учёта моих субъективных способностей. Учителя таким образом изливают негативные эмоции по отношению ко мне. Одни требуют повторения клишированных фраз, другие запрещают опровергать мнение авторов пособий. Они считают, что, высказывая своё суждение, я саботирую проведение занятий.
- И я тоже так считаю! – опираясь коленями на локти, невыносимо требовательным голосом сказала спина, - Чтоб оценки в следующем году были отличные, в том числе по этой... как её там...алгебре. Прежде чем выкобениваться, лучше посмотри на нормальную жизнь, может, чему-нибудь научишься! Хотя ты же у нас необучаемый...
На экране грянула реклама глянцевого семейного счастья: девочка горстями кушала витаминизированные таблетки и через месяц из посредственности превратилась в отличницу. Интересно, ради чего живут люди, которые добились поставленных целей? И почему смирение или анализ чужих ошибок – лучшая замена риску?
- Какого чёрта у тебя все полки книжками заставлены? – тряхнув газетой, спросил отец, - Учебники читать надо!
- Из них я не могу почерпнуть для себя что-то новое, - ответил я.
- Повезло мне с сыном-дураком, - заключил он и отхлебнув из бутылки, швырнул мой дневник на тахту.
И хотя в графе «алгебра» стояла цифра пять, а моё умственное развитие не отставало от среднего, здесь пререкания кончались: я заранее обрывал разговор с непонимающими меня людьми. Вопреки стараниям организовать свой образ мышления соответственно той или иной системе, я оставался посторонним. Я чувствовал давление, физически ощущая остроту контуров мнений, массивность и тяжеловесность слов, советов, наставлений, заполнявших мою голову булыжниками информации, из которой я узнавал, что случится завтра, через месяц, через год. Каждый этап моей жизни, все вопросы и ответы, все падения и взлёты диктовались и планировались посекундно. Что бы я ни сделал, все варианты оказывались просчитанными ещё до моего ознакомления с ними. Чтобы скрыться от непрерывно транслирующихся изображений и звуков, я бежал из дома, но в городе меня поджидали скрытые передатчики: автомагнитолы, щиты, стенды, объявления и наконец, самое непереносимое: аудиореклама в транспорте. Я не хотел никого слушать. Я не хотел никого слышать. Чужие слова вплетались в извилины моего мозга и жужжали роем диких ос, жалящих каждый миллиметр вражеской территории. И я боялся не отличить свои истинные мысли от внушённых. Глядя на толпу суетливых прохожих, я боялся потерять себя среди них, танцующих между стабильностью и обречённостью. Когда действительность только начинала пугать своим фатальным исходом, я мог отдышаться, гуляя в небольшом лесу на окраине города. Допоздна вслушиваясь в звуки настоящего, льющиеся в унисон с моими мыслями, я представлял, что по окончании школы, моё будущее лишится границ, а непредсказуемость станет моей тенью. Я мечтал отправиться навстречу солнцу, без карт, виз и билетов. Быть свободным – не знать, что ждёт за поворотом...
Лес вырубили за день до получения мной аттестата о среднем образовании. Чтобы построить масштабный культурно-развлекательный комплекс. Когда мне, без моего разрешения, сообщили эту новость, вселенная снова сжалась, грозя раздавить своими стенами. Я держал в руках картонку со сводом окончательных оценок и попросил мать выключить телевизор. Она отказалась. Точнее, её спина.
- Ир, у него глаза стеклянные, - отцовский взгляд вырвался из газетного плена, - Эй, ты не колешься случайно? Только попробуй!
Последняя фраза звучала как совет. Но он не был мне нужен, как и советы из мерцающих кадров рекламного блока. Я снова попросил выключить телевизор. Пульт щёлкнул несколько каналов. Клянусь, я слышал, как они переключались, и это гипнотизировало меня.
- Ладно, - ящик погас, и я увидел лицо своей матери, впервые за много месяцев, - Давай сюда табель.
Посеревшая от беспрерывного сидения в квартире кожа, припухшие веки и покрытые красной паутинкой глазные белки – она не перестала трудиться, лишь сменила место работы. Телевизионная программа определяла режим и распорядок, в спальне, гостиной и на кухне стояли квадратные надзиратели, контролировавшие каждое её решение. Рабочей функцией было повышение рейтинга и полное самоотчуждение. Моя мать была профессиональным зрителем. Однако, сейчас она нарушала устав, смотря на бумажное изображение цифр:
- Хорошо, - проговорила она, передавая аттестат отцу, - Я видела рекламу педагогического университета. Факультет социологии очень популярен. Завтра же подаёшь заявление.
Я отступил на шаг и помотал головой.
- Ир, неужто он не хочет? – усмехнулся отец, швырнув аттестат на тахту,- Ты прямо мои мысли угадываешь. Я только что прочитал статью, посвящённую этой специальности. У Каримовых сын, кстати, тоже собирается поступать в этот вуз. А ты, оболтус, слушай сюда: либо учись, либо собирай свои манатки и катись!
Он не шутил. Чувство юмора моего отца ограничивалось печатными анекдотами, не более того. Мной овладел страх, подкатил к горлу комком, не пропуская ни слова. Выходя из квартиры, я не мог разобрать, что они кричали мне вслед. Моя тревога звенела громче огромного экрана на площади. Ещё один круг ежедневного поглощения ядовитой информации, разъедающей меня изнутри. Мучительнее пытки я не мог себе представить.
Но у меня не было сил, чтобы уйти. Вязкая слабость текла по моим венам, разворачивая обратно.
Я не понимал радости быть частью целого, но завидовал безмятежности слепого стада, ведомого стандартизированными целями и желаниями. Когда однокурсники всем скопом рвались на очередную вечеринку по случаю завершения сессии, отправлялись на экскурсию или совместный поход в какое-либо злачное заведение, я всегда оставался в стороне, но не потому что не дожидался приглашения, а искренне не мог понять, зачем люди выбирают суррогаты удовольствия. История ходит кругами, за ней плелись и мои впечатления о взрослеющих ровесниках. Неужели они до сих пор не отличают фальшь от оригинала? Убеждать молодых людей в пустой трате переполняющей их энергии или ложно выбранных ориентирах явилось обречённой на провал затеей. Ликующие возгласы одногруппника снова даровали пустую информацию:
- Прикиньте, в нашем клубешнике освободилось место промоутера! Я отправил резюме, и меня взяли! Короче, больше я сюда ни ногой!
- В «Сансет»? – восхищённо переспросила сидевшая рядом блондинка, - Круто!
Улыбка Романа сверкала ярче нависших над аудиторией плафонов. А громкости позавидовал бы преподаватель социологии, семинар которого вот-вот должен был начаться. Несомненно, он вышел из нашей системы, но счастье его было ложным, ведь он попал в другую. А может, я ошибаюсь? Обойдя несколько парт, я посмотрел в его глаза – при разговоре для меня всегда было необходимым видеть глаза собеседника - и спросил:
- Разве не ты как-то сказал: «вот бы здорово освободиться от суматохи и махнуть автостопом по Европе»?
- Наверно, я тогда обкурился! Эх, какой же ты наивный... – Рома покачал головой с притворным сочувствием, - Фантазии фантазиями, а жизнь жизнью. Я буду получать хорошие деньги без особой запарки, плюс бесплатный вход в клуб! Знаешь, как это называется? Успех! А ты сгниёшь в местной школе, Дэн! Хотя для тебя это тоже успех!
Прогнозы мешали мне дышать. Холодная дрожь проползла под рубашкой, и я сжал в кулаке её хвост.
- Я сам решаю, что мне делать! – крик был моим средством защиты, пока его ничто не заглушало, - А ты, похоже, распланировал своё будущее по дням? И что дальше? Смыслом твоей жизни станет работа, а не сама жизнь! Ты изо дня в день будешь делать одно и то же, находясь в зависимости от своего руководства! А ведь клубный бизнес – очень не надёжный! Пойми, Ром, у каждого человека возможности ограничиваются только его убеждениями, мы все способны на большее, чем просто сидеть и ждать, пока истечёт наше время!
На последнем слове я в запале красноречия ударил кулаком по парте, и вся группа прыснула со смеху. Типичная реакция. Кто-то зааплодировал, и я снова встретился с верным школьным спутником – унижением. Чтобы целиком воспроизвести картину из прошлого, студентам оставалось назвать меня психованным оратором. И хотя я не сомневался в собственном здравии, только сумасшествием я мог оправдать свои слова. Но признаться в нём означало расписаться в собственной неправоте. А я был прав. Я верил в то, что говорил, даже если все убеждали меня в обратном.
- И в чём же... – Роман пытался совладать с вырывающимся изо рта хохотом, - И в чём же, по-вашему, смысл жизни? О, мудрое светило!
- В свободе.
Высокие облупившиеся стены лектория, из пятого окна которых за мной пристально следила телебашня, ещё не были знакомы с моим мироощущением.
- Но посмотри на нас, - в голосе Романа зазвучали театральные ноты, - Где оковы, цепи, решётки или надзиратели? Мы свободны, мой друг.
К несчастью, он тоже верил в то, что говорил. Всем опутанным иллюзиями сердцем.
- Нет! Это заблуждение, иллюзия свободы, которой ты довольствуешься! Оковы – это общественные стереотипы, в которых ты погряз, цепи – внушаемые всяким уставом или руководством нормы, а надзиратели – средства массовой информации, программирующие ход твоих мыслей!
Выдохнув, я даже почувствовал облегчение. Редко предоставляется шанс открыто выразить свои мысли, да ещё при слушателях, среди которых, к сожалению, оказались не только студенты.
- Вы действительно так считаете? – послышалось за спиной, - СМИ влияют на сознание?
Разложив бумаги на столе, преподаватель рассмотрел меня из-под круглых очков. Я стоял на третьей ступеньки и смотрел на пожилого коренастого мужчину сверху вниз, но моральный перевес клонился в его сторону. Причина в раздражающем хитром прищуре, с которым он жал ответ. Но я был уверен в своём мнении, как в количестве пальцев. Одногруппники рассредоточились по возвышающимся скамейкам.
- Я считаю, что есть множество способов отвлечься от рабства, но ни один из них не позволит ощутить вкус абсолютной свободы. Роман утверждает, что добьётся успеха, но именно болезненное стремление "взять побольше и побыстрее" определяет его зависимость. Достижение "успеха", осуществление продиктованной обществом "мечты" - всего лишь один из пунктов предписанного "свыше" плана. Вместо того, чтобы разрушить лестницу, он по ней поднимается.
- Эй, говори за себя, - прорычал Роман.
- А, по-моему, он просто завидует! – пискнула его соседка.
Преподаватель опустился на стул и жестом предложил мне пройти к кафедре.
- Молодой человек, вы не могли бы яснее изложить свою теорию? Разве предназначение человека не в удачной самореализации во благо тихой и спокойной старости?
Когда в вопросах сквозит ирония, ответ теряет смысл, но я не отступал.
- Это не теория. Это реальное положение вещей. Потребитель замыкается в самоугнетении, упиваясь собственным бессилием. Для каждого существует выбор: можно закрыть глаза и наслаждаться иллюзиями, представлениями о жизни и о своём предназначении, встретить старость в тепле и уюте и затем перевариваться в желудках червей. Можно открыть глаза, убрать вокруг себя всё, что окружающие считают символом успеха или средствами его достижения, признать уничижительное положение своей личности, искромсанной по выкройке благополучия, подавить такие чувства как жалость, страх и боль, аккумулировать запасы разрушительной силы и вопреки «здравому смыслу» приступить к материализации неограниченного потока энергии, осуществить реформу мира и уже после отправиться в желудки червей!
Моя экспрессивность снова выступила катализатором для его юмора.
- Если ваша личность находится в уничижительном положении, зачем же проецировать своё состояние на общество?
Преподаватель ухмыльнулся и приютил подбородок на ладони.
- Я хотя бы осознаю своё положение! – я спустился на пол и приблизился к учительскому столу, - То, что внушают человеку с рождения, к чему заставляют стремиться, что учат «хотеть» - это облегчает жизненную задачу и затуманивает разум. Пребывать в системе, игнорируя её влияние, гораздо легче и спокойнее, чем посвятить свою жизнь борьбе. В обществе царит лень! Нонконформизм для большинства обывателей кажется чепухой - они уже уверовали в свои пластиковые и бумажные идеалы, отказаться от которых смогут лишь в бреду! И все чувствуют себя комфортно, никто не жаждет перемен!
- Эй, Дэн, по-моему, бред как раз у тебя, чувак! – крикнул кто-то с дальних рядов.
- А вы, следовательно, жаждете? – с издевкой спросил преподаватель, - И как мечтаете их осуществить?
- Невозможно добиться самобытности индивидуального мышления без исцеления от информационной зависимости. Корень всех зол в средствах массовой информации, программирующих жизнедеятельность человека на выполнение определённого алгоритма, обезличивающих исходную сущность.
- Ну что ж, - преподаватель откинулся на спинку стула и сложил руки на груди - Тогда не смотрите телевизор.
Улыбка, в которой расплылось его морщинистое лицо, явилась сигналом для группы, дружно загоготавшей. Когда люди чего-то не понимают, они начинают над этим смеяться, дабы не обременять себя размышлениями. На то их право. Я развернулся, взял со скамейки рюкзак и хлопнул дверью. Следующая беседа с моим оппонентом состоялась на экзамене по философии. Получив удовлетворительную отметку при полном ответе на билет и тот же хитрый прищур из-под очков, я жалел только о том, что преподаватель, взрослый человек, не лишённый мышления, погряз в самообмане, как муха в джеме. Что ж, до конца своего существования, он не вкусит горькой действительности, которой я питался каждый день. С возрастом угнетённый стереотипами мозг ещё хуже отделяет правду ото лжи, и бессмысленно стараться его излечить. Наоборот, все вокруг считали, что я болен. В чем-то они правы. Реальность болью отзывалась в каждой моей клетке. Мир вытеснял меня из рядов своих подданных как беспомощного калеку. Я неоднократно пробовал разобраться, почему люди глухи к моим словам, почему реагируют на них совершенно одинаково, кичась выдуманной индивидуальностью, но уже не делился вслух своими мыслями. Ругая себя за смирение, я держался подальше от споров.
Вернувшись после сдачи диплома, я обнаружил сожжённым последний мост, ведущий к свободе. Точнее, он рассыпался на моих глазах.
- Куда работать пойдёшь? - строго спросил отец.
Мы разговаривали на кухне в абсолютной тишине. С моих губ сорвался правдивый ответ.
- Я хочу быть фотографом-путешественником.
Единственный вариант вырваться из осточертевшего замкнутого круга – я давно лелеял в своём сердце эту мечту. Переезжая с места на место, открывая для себя новые горизонты, я надеялся отыскать хоть один по-настоящему свободный и чистый уголок в загаженном фальшью миром. Я мечтал отдохнуть и направить свою жизнь в русло истины, не заботясь о том, какие сложные пороги могут его поджидать.
- Что за чушь? – так же искренне изумился отец, - Ты уже не ребёнок, гоняющийся за фантазиями! Я говорил с Каримовым, он предложил работу в школе, где ты учился.
Вздрогнув при мысли о том, что учителя, «выбивающие дурь из моей головы», станут моими коллегами, я ухватился за край стола. Дыхание перекрывали как по команде выстроившиеся в разуме события будущей жизни. И они вновь укладывались в схему: рождение – учёба – работа – семья – дом – смерть.
- Пожалуйста, не надо, - вымолвил я.
Подпрыгнув почти до причёски седые отцовские брови, сдвинулись на переносице.
- Ты хочешь опозорить нашу семью?! Мать своими скандалами в могилу свёл, а теперь, значит, мой черёд?
Интересно, что в его представлении называлось «скандалами». Неужели мои мольбы о выключении телевизора или сбавлении звука? Почему все заставляют меня верить в ложь... Мать отравилась новым лекарственным средством для похудения, которое ей старательно навязывала актриса, нарядившаяся в медицинский халат. По традиции я должен ещё как минимум месяц оплакивать усопшую, но её смерть была следствием долгого угнетения личности и не удивила меня своей причиной. Я даже немного завидовал, ведь мамина измученная душа, вылетев из клетки, наслаждается бесконечным пением ветров, и шум земного мира отныне не нарушит её покоя. А я был слишком слаб, чтобы самому избавиться от никчёмной оболочки. Я всё ещё рассчитывал понять этот мир. Но только не путём регрессии: оборачиваясь назад, я терял желание идти вперёд. Школа – институт – школа. Кто сказал, что нельзя войти в одну реку дважды? Очередной миф рассеялся перед моими глазами.
- Нет, вовсе нет, - вкрадчиво ответил я, - Я не хочу возвращаться. Педагогическая деятельность выбивает меня из равновесия. Мне интересна более творческая стезя.
- А стезя зарабатывать деньги тебе не интересна? – парировал отец, - Собираешься и дальше сидеть на моей шее?
Мы говорили на разных языках – типичная проблема отца и сына, но в моём случае она окрашивалась тоном безнадёжности.
- Нет, я уеду и заработаю самостоятельно.
- Только через мой труп! И что это за разговоры? Тебе не известен принцип возмещения: родители – детям, дети – родителям? Каримовым сын машину купил, а ведь он младше тебя на год! Из него человек вышел, а из тебя что?
Я и сам задавался этим вопросом.
- Вырастил на свою голову эгоиста! – распалялся отец, - Кто тебя только научил такой неблагодарности! Я сказал: будешь работать в школе – и точка! Зайди к Антону и скажи его отцу, что с радостью примешь его предложение.
За ним всегда последнее слово. Сквозь прозрачную шторку, на меня задумчиво смотрела телебашня. Сколько душ она загубила. Трудно играть по установленным правилам и выдержать все уровни, но некоторые остаются на плаву. Они просто созданы для нынешней реальности. Почётные системные деятели. Таким был Антон Каримов. Мы часто пересекались. Его отец был директором нашей школы. Сам Антон уже на втором курсе дослужился до лидера профсоюза, и мне нередко приходилось обращаться к нему, чтобы уладить проблемы, связанные с преподавателями. Не знаю, кого слушал Антон, но его слушали все. Уверенный в себе, суровый, но обаятельный – прирождённый победитель. В детстве мне казалось, что он умеет читать мысли и живёт уже не первый раз.
- Передай своему отцу, что я не нуждаюсь в должности учителя – заявил я, едва ступив на порог.
- Вот как! – воскликнул он, жестом приглашая войти, - Странно, Виктор говорил иначе.
Он с малолетства обращался ко всем по имени, независимо от социальной или возрастной разницы, но не равнял себя с остальными. Антон гордился своим превосходством, и никто не упрекал его в завышении самооценки. Я нехотя переступил через порог.
 - Да, мой отец... – мой голос машинально понизился.
- Всё в порядке, - он упивался моей робостью, - Денис, ты, разумеется, не обязан следовать воли отца, но вариант неплохой, согласись? Заработная плата выдается стабильно, короткий рабочий день – что ещё надо?
- Антон, я... хотел уехать...
- Уехать? Куда? - Пронзительный взор, заражающий разум вирусом сомнений – Антон не первый раз применял на мне своё оружие. В детстве я трижды планировал удрать из дома и поговорив с ним, корил себя за наивность. Похоже, так будет и сейчас.
- Куда-нибудь... далеко, - звучало как объявление о капитуляции.
- Дэн... Мы это уже проходили... Помнишь трёх слонов, на которых стоит жизнь человека? Кров, еда, одежда. А черепаха, что держит их на своём панцире? Правильно, деньги. Денис, где ты возьмёшь деньги?
Мягкий, спокойный, но строгий тембр. Словно мать, урезонивающая капризного ребёнка.
- Ладно, тогда...
- О’кей, я скажу отцу, что ты согласен, - он поспешно открыл передо мной дверь, - Не забудь поблагодарить его и постарайся не разочаровать.
Наверное, ещё одной удивительной способностью Антона было ясновидение. Первый выговор на новой работе я получил спустя неделю после трудоустройства за «изложение учебного материала в искажённой форме».
- Семья – ячейка общества, - первый урок для девятиклассников я начал, как и подобает учителю обществознания, - Исторически сложившийся шаблон. Безусловно, социум держится на семье, как цепь на клиньях. Однако, не забывайте, эта железная и невыносимо тяжёлая цепь обвивает сначала ваши ноги, затем руки и в конце концов затягивается на шее. Вступая в брак, человек теряет последние остатки своей индивидуальности. Подавляя своё «я», он действует от имени «мы» и перестаёт существовать как самостоятельная уникальная единица, растворяясь в обществе. Он стирает себя из своей жизни. Но гораздо больший вред семья приносит, воспитывая детей в универсальной манере. Они вырастают и совершают те же ошибки, что их родители. Таким образом, история ходит кругами.
- А как же любовь? – спросила брюнетка с первой парты, - Вы не верите в любовь?
- Любовь – это химическая реакция в твоём мозге, - сказала сидящая на последней парте симпатичная школьница с огненным волосами, - Я права?
В тот же миг я ощутил незнакомое доселе чувство. Родство. Будто встретил земляка в чужом городе. И говорил уже только для неё.
- Да, чувство, именуемое в народе любовью, является ничем иным как завуалированным романтикой сексуальным влечением. Разумеется, причина длительного объединения людей кроется не только в родительском примере и навязываемых культурой традициях, но и в банальном страхе перед одиночеством.
Раздался пронзительный визг школьного звонка, но ученики не шелохнулись. Они впервые слышали что-то новое, более похожее на правду. Я не хотел покидать кабинет, как отбывающий на чужбину солдат.
- А как же общение? – спросила девушка, накручивая агатовую прядь на палец, - Если нет любви, существует дружба.
- Об этом в следующий раз.
В душе появилось ощущение лёгкости и теплоты, как у бродячего щенка, нашедшего уютную конуру среди дождливого города. Впервые мои слова не растворялись в воздухе, а оседали в сознании окружающих. Впервые им доверяли. Около лестницы меня подловила девушка в потрёпанных джинсах и свободном красном свитере. Теперь я лучше смог разглядеть человека, знавшего подлинное определение любви.
- Денис Викторович, я солидарна с вами по поводу большинства вопросов.
- Рад слышать.
- Мне нравится ваше отношение к жизни... – протянула девушка, - Я бы хотела обсудить ещё кое-какие проблемы, узнать ваше мнение...
Удивление выбило землю из-под ног. Моим мнением интересовались в непринуждённой обстановке.
- Ну что ж, на следующем уроке...
- Нет, - девушка перебила меня и покосилась на шумный коридор, - Компания несмышлёных потребителей испортит любую беседу. Посвящённые люди должны вести дискуссию с глазу на глаз, верно?
- Я не против.
Прозвенел звонок на следующий урок.
- Тогда позже договоримся о встрече, - девушка довольно улыбнулась и зашагала в кабинет.
Я проводил её взглядом. Как оказалось, не зря. У порога девушка обернулась и ещё раз одарила солнечной улыбкой.

Неделя пролетела стремительнее молнии, и настроение улучшалось с каждым шагом приближения к заветному кабинету. Однако, не дремали партизаны, намеренные его испортить. Около двери меня поджидал директор школы. Пригладив ладонью седину, он проигнорировал моё приветствие:
- Денис, я крайне недоволен вашей манерой преподавания. До меня дошли слухи, что вы не устраиваете детям ни контрольных, ни опросов, зачитываете постороннюю литературу, чуть ли не проповедуете свои личные теории!
- Это не теории, - меня перекосило от злости, - А я не проповедник. У меня свой механизм обучения.
- Детям не нужен ваш механизм! Они обязаны знать базовый материал, изложенный в учебниках!
- Вы в курсе, что дети вас ненавидели?
Бывший преподаватель опешил, как и все он боялся узнать истину.
- О, да, ученики охотно делились со мной анекдотами, в которых вы играли главную роль, и честно признавались, что без зазрения совести списывали на каждой контрольной. Ваши методы устарели. Детям нужна правда, и они никому ничем не обязаны.
Напоследок сверкнув глазами в сторону растерянного старичка, я вошёл в кабинет и захлопнул дверь. И хотя торжествовать было ещё рано, в сердце росла гордость и ощущение самозначимости. Я незамедлительно сообщил детям, что в конце учебного года каждый выберет вопрос и выскажет собственное мнение, отличное от чужого. Затем последовала оживлённая дискуссия на тему общения.
- Ты свободен, когда ты один, - я с удовольствием озвучил свой любимый постулат.
- Ничего подобного, - с умным видом возразил кучерявый мальчик в очках, - Спросите любого: все страшатся одиночества и страдают от недостатка общения. Что может быть хуже, когда тебе некому высказать свои мысли?
Конечно, я и сам раньше думал, что ничего печальнее быть не может. Школьные проблемы год за годом переиздаются как учебники.
- Вы всегда можете изложить свои мысли на бумаге, тогда они сохранят свою целостность и первозданную чистоту. Ваши поступки, решения, идеи не должны фильтроваться принятыми в компании нормами поведения...
 
Конечно, детям нелегко было принять факт бессмысленности общения, потребность в котором лишь подчёркивает одиночество каждого и неспособность рассматривать свою личность вне контекста себе подобных. Но это знание должно облегчить им жизнь. Мы ещё долго беседовали о разных сторонах личности, взаимодействии с массами, взрослыми людьми, включая родителей, не имеющих морального права давить на ребёнка, угрожать ему или шантажировать. Мой опыт оказался полезен. На каждый вопрос словно заранее был готов ответ, даже цитаты философов и психологов я приводил почти наизусть. В пустыне безмолвия, простирающейся за пределами кабинета, не существовало другого оазиса. Я так увлёкся, что трель школьного звонка заставила меня содрогнуться. Единственное обстоятельство мешало вдохнуть полной грудью: последняя парта, с которой я не сводил глаз неделю назад, осталась пустовать, вернув в мою душу одиночество - её постоянного обитателя.

В школьной столовой реальность существовала вне временного контекста. И в ученическую бытность, и в преподавательскую, никто не удостаивал меня своим вниманием. Учителя садились поодаль, а школьники были на занятиях. В тихом помещении витал запах печёного теста и вареных овощей: я сидел в дальнем углу неподалёку от кухни. На секунду я закрыл глаза, мысленно возвращаясь в прошлое. Тогда уединение казалось более мучительным. Рядом зашуршали шаги. Я чуть не опрокинул горячий чай, когда на соседний стул плюхнулась девушка в красном свитере.
- Помните, вы обещали мне разговор?
- Да, конечно. Вы хотите поговорить сейчас?
Она светилась яркой звёздочкой среди монотонного киселя, расплывающегося вокруг.
- Почему вы обращаетесь к ученикам на «вы»? – девушка наклонила голову набок.
- Наверное, привычка, - я пожал плечами, - Так общаются люди, связанные деловым общением.
- Меня зовут Лина, - представилась она, - Перейдём на «ты», для меня это необходимый маркер доверительного разговора, хорошо?
Я отхлебнул чай и отставил стакан в сторону. Для подростка она неплохо говорит.
- Лина, можешь называть меня Денис. Так о чём ты...
- Извини, мне надо бежать, встретимся у фонтана в парке сегодня вечером в десять!
 Не дождавшись ответа, она скрылась за дверью. Никогда ещё люди не вызывали моего любопытства к их персоне. Они могли кричать о своей уникальности, но на самом деле отличались друг от друга не более чем муравьи. Лина была другой. В выражении её детского лица проступала скрытая грусть, контрастирующая на фоне очаровательной беззаботной улыбки. И я хотел разгадать её секрет.

Осень накрывала город ночным полумраком. Когда лес вырубили, моим укрытием в вечерние часы стал парк. Редкие фигуры отдыхающих постепенно исчезали, и воцарялась тишина. Холодный ветер клонил окутанные сумеречным туманом верхушки деревьев. В небе сливались все оттенки синего. По купающемуся в лужах асфальту печально скользил тусклый свет фонарей. В природе скрыто множество тайн, за её повадками можно наблюдать целую вечность. Я присел на каменное ограждение фонтана. В конце аллеи замаячила фигура в чёрном пальто, укороченном до колен. Рыжие волосы развевались на ветру. Лина, как и положено девушке, опоздала всего на полчаса.
- Привет, - блеснула её улыбка.
- Привет. Странное местечко для беседы...
- Обычная проверка, - Лина пожала плечами, - только смелый человек, будучи преподавателем, согласиться на встречу с ученицей поздним вечером в парке.
- Тогда и девушка не менее отважная.
- У меня нет причин для страха, - небрежным движением она смахнула с лица переливающуюся золотом рыжую прядь и примостилась рядом на ограждении.
На лазурной поверхности океана её глаз отражался отблеск зарождающегося месяца.
- Первый вопрос, на который ты должен ответить, касается личности представителя современного общества. Каковы твои соображения на этот счёт?
- Похоже на интервью!
- В действительности всё гораздо важнее.
Её лицо затянуло тучей недоверия, и я вовремя спохватился.
- Извини, я считаю, что единичная личность не только не свободна, но и добровольно погребена в информационном мусоре и развлекательном хламе. Можешь упрекать меня в ненависти к говорящему ящику, но в действительности, как ты правильно сказала, всё гораздо важнее. Если хорошенько подумать, крышка гроба, сколоченного вокруг потребителя, видна отчётливо...
Разбитый фонарь внезапно сбил ход моих мыслей. Из глубины аллей доносился заливистый лай и громкий голос, отдающий собаке команды: время ещё не слишком позднее...
- Денис... – окликнула Лина, коснувшись моего плеча.
- Да, - встрепенувшись, я продолжил, - по моему разумению, всё обстоит так: левая сторона гроба - нравственные запреты, правая – морально-этические нормы, подножье - стереотип социального успеха, изголовье – личная совесть, дно - закон правопорядка, крышка - опыт прошлого. Жизнь человека имеет ценность для общества только при условии выполнения полезной функции. Его ставят как фонарь на строго определённое место, пускают ток и лампочка светит, затем либо истекает срок годности, либо кирпич – и вдребезги. Желание лампочки значения не имеет.
- Личность – как прибор? – обобщила девушка.
Я кивнул. Первое впечатление не обмануло: мы существовали на одной волне.
- Производство, потребление и утилизация, - взглянув циферблат своих наручных часов, я разочарованно вздохнул, - Четыре минуты двенадцатого. Твои родители не беспокоятся?
Лина затряслась от смеха, хлопнув ладонью о колено.
- Странно от тебя это слышать! Ладно, последнее: как, по-твоему, можно достичь внутренней свободы?
- В двух словах, - я поднялся и вместе с ней двинулся по направлению к железным воротам, - путём саморазрушения. Ведь все наши чувства, мысли, оценки, эмоции - продиктованы социально-культурными установками: "хорошо, плохо, смешно, грустно"- мы только соглашаемся с принятой оценкой. Надо отречься от внушённых желаний и навязанных стремлений. Саморазрушение - это снятие оболочки массовости, как с себя, так и с того, что тебя окружает.
- Иными словами, очистишь свой дом - очистишь своё сознание, да?
Мы остановились около выхода.
- Да, совершенно верно. Это... твоё суждение?
- Нет, - Лина снисходительно улыбнулась, - это дзен. Ты выдержал экзамен, Денис. Нас ждут великие дела! До встречи.
К расположившейся неподалёку остановке подъехал полупустой автобус, и Лина побежала к нему, застучав тяжёлой подошвой. Спустя миг она уже махала из окна тающего в полумгле автобуса. Мой путь лежал в другую сторону, к возвышающейся неприступной крепостью телебашне. Но её угрожающе острый шпиль так и не смог омрачить тот вечер. Прощальные слова Лины врезались в моё сознание. Наша встреча не раскрыла ни одной загадки, лишь добавила новые. Великие дела, экзамен... – предчувствие перемен превращалось в томительное ожидание. Увидев знак поворота, я спешил узнать, что он мне несёт: дружбу, поддержку, разочарование, боль... В мире определённостей ломать голову от нарастающей интриги было самым приятным занятием.

Утром я разговорился с молодым преподавателем истории о стиле обучения и выяснил, что не одинок в своём недовольстве устаревшей методикой. Поступление на работу грозило однообразностью бытия, но, как ни странно, все мои страхи день ото дня отлетали всё дальше, становясь микроскопической точкой в море раздумий. Может, и другие мои опасения были напрасными? Или система тихо плетёт вокруг меня невидимую паутину, заманивая лживыми радостями, чтобы потом нанести смертельный укол и выпить все соки. Я сгорал от нетерпения докопаться до правды. В учительской, помимо нас двоих никого не было – удачный момент для конфиденциальной беседы. Я как бы невзначай поинтересовался у коллеги успеваемостью загадочной школьницы по другим предметам.
- Фарцева Елена? – переспросил молодой человек, - Я о ней наслышан... Оценки можешь в журнале посмотреть, а я тебе вот что скажу: ты не ведись на её беззащитность. В прошлом году банда выпускников устроила погром в кабинете директора, завуча и ещё нескольких классах. Наш психолог проводил работу по определению зачинщика: в результате один из них признался, что инициатором выступила Фарцева и якобы даже оплатила работу. Остальные трое всё отрицали, поэтому против неё дело не возбуждено, однако нет никаких сомнений в том, что рыжая девчушка приложила к этому свою изящную ручку...
Первый удар лопатой и первое разочарование. Но явный сарказм в голосе осведомителя отбивал доверие к информации.
- Не может быть...
Облокотившись о заваленный бумагами стол, парень затараторил сплетническим тоном:
- Ещё как может. Девочка - что называется «себе на уме». В личном деле сплошь замечания и проступки. Хулиганка, но отнюдь не глупа. Иногда как скажет что-нибудь... Меня самого столько раз в тупик ставила перед всем классом. Не плоскими тинейджерскими шутками, а как-то по существу, знаешь... У Фурцевой родители в аварии погибли, может, в этом причина. С двенадцати лет воспитывается братом. Он, говорят, привлекался за «хранение и употребление», но... Это всего лишь слух. А всё остальное – чистая правда. Но есть ещё кое-что...
- По-моему, уже достаточно.
Я спешил поскорее выбраться из замешательства и развеять нарождавшуюся тревогу. Парень улыбнулся краем рта и выдвинув ящик стола, извлёк из бумажной кипы тетрадный листок с оборванными краями.
- Что это? – спросил я рассматривая написанный неровным почерком текст.
- Это записка, которую Фарцева кинула одному ученику, а он передал её в учительскую. Испугался, наверное. Прочитай! И где она таких терминов нахваталась? Скорее всего, похожим образом вербуют спецслужбы! Хотя за словами ничего не последовало: с тех пор она тихая. Затевает, наверное, что-нибудь...
Потирая ладони, он сверкал азартом. как распалённая сплетница. Всё на своих местах. Людей хлебом не корми, дай на ближнего ярлык повесить и упрекнуть в грехе. Тогда они сами себе кажутся чище.
- К сожалению, у меня нет времени, - ответил я и вернул листок.
- Ничего, дома прочтёшь – обхохочешься.
Он насильно вложил сочинение мне в руку. Я без всякого любопытства сложил листок пополам и сунул его в рюкзак. Большинство провокаций являются ничем иным как раздутой до невообразимости фикцией и двусмысленным впечатлением от её обнародования. Дома я планировал в этом убедиться. А пока решил закруглить надоевшую беседу.
- Так что насчёт разработки новой методики?
- Какой методики?
Он уже переключил гиперактивный интерес на экран крошечного телефончика. В их гармоничном союзе я ощущал себя третьим лишним.
- Методики преподавания....
- А... – он перебил меня громким возгласом, - Да забей ты! Мы тут мало на что способны...
- Но если попытаться...
- Если каждый раз пытаться, можно в конец запариться, а там и до психушки рукой подать... Забей, говорю же!
Его пальцы ещё громче забарабанили по кнопкам, и я не счёл нужным прощаться. Смирение давно использовалось как панацея от размышлений и тщетных попыток. Естественное самосохранение энергии и нервных клеток: забей на всё – живи спокойно.
Приближалась большая перемена, после которой начинался мой рабочий день. Третий этаж не отличался шумностью коридора, и ранее я частенько коротал сорокаминутку на деревянной скамейке в тени раскидистого ядовито-зелёного пластика. И сейчас лучшего места для отдыха было не найти. Запылившиеся стекло рисовало на размазанных по небу облаках и упирающихся в них крышах серые тени. И я ещё глубже погружался в тоску. качество линз, через которые человек наблюдает за миром, часто меняется: выйдя из дома, я всей душой обрадовался умиротворённому покою над головой, пусть и окрашенному в мрачные тона, а теперь был вынужден отвернуться к стене, чтобы не травить душу.
- Что скучаешь? - зазвенел тонкий голосок.
Я обернулся и знакомая улыбка смахнула с моего сердца грусть. Для её лучей не составило бы труда заменить пропавшее между тучами солнце.
- Долго же мне пришлось тебя искать!
- Привет. Ты хотела о чём-то поговорить?
Лина слегка наклонила голову набок и лукавым взором указала, что причина названа неверно. Туман её глаз манил своей таинственностью, и я заблудился, не желая искать выход.
- Я хотела увидеть тебя ещё раз, - она придвинулась ближе, - Наедине...
Молчание длилось секунды. Я отчаянно старался вернуть мыслям единый строй, но они разбегались в разные стороны, как крысы с тонущего корабля. Сознание до краёв заполняло тёплое, опьяняющее чувство, которому я не хотел подбирать название.
- Ты особенный...- она подалась вперёд и коснулась дыханием моих губ, - Не робей, коридор пуст.
- Да, но...
Смятение кидало мои намерения от разума к сердцу, бьющемуся в груди словно пойманная дикая птица.
- Какие могут быть «но»? – ослепляла белоснежная улыбка.
Невесомым движением она убрала прядь с моего лица и оставила руку на плече. Устав бороться с жаждой прикосновений, я не мог шелохнуться, пропуская сквозь оцепеневшее тело бушующие потоки тепла, исходившие от её мягких пальцев. Лина не заслуживала разочарования. Окунув ладони в расплавленное золото волос, я притянул её к себе, овладел нежными губами и растворился в них. Через миг, которым я не даже не успел насладиться, она прервала меня. Послышался шорох, я надеялся, что он стал причиной.
- Ты поймёшь, зачем... – тихо прошептала она и снова прильнула.
В тот же миг дверь кабинета директора заскрипела, Лина отшатнулась от меня как от сверла бормашины и сжалась в комок.
- Владимир Сергеевич, я же вам говорила, что он пристаёт, а вы не верили!
Далее я с трудом осознавал происходящее. Лина подбежала к вышедшему из-за двери директору, он пронзал меня кинжалами озлобленных глаз.
- Фарцева, можешь отправляться на урок. Мне больше не нужны никакие доказательства.
Лина подмигнула мне и умчалась по коридору. В моей голове крутился один вопрос: зачем? Я не хотел верить событиям.
- Так-так-так... – вальяжно пропел директор, возвращаясь в кабинет, - Совращение – тоже часть твоего плана по наставлению малолетних на путь истинный?
- Нет, нет! Всё совсем не так!
Я сорвался с места и ворвался в кабинет так быстро, что чуть не сшиб его, когда остановился.
- Лена давно просила меня рассмотреть вашу кандидатуру на увольнение, сначала я думал, что это очередная её навязчивая идея, но... Когда она сказала, что предоставит доказательства вашей некомпетентности, я на всякий случай приготовил вашу трудовую книжку...
- Нет, вы ошибаетесь! Она... – я осёкся на полуслове, увидев, как он пишет в моей трудовой книжке.
- Расчёт получите в бухгалтерии, - сказал он, ставя роспись, - И мне жутко интересно мнение вашего отца относительно ваших действий. Сейчас же доложу ему о вашем поведении.
Этого я боялся больше всего.
- Пожалуйста, не надо! Не говорите ему!
Моя просьба заработала презрительную ухмылку. Мои надежды, планы новых уроков, которые я строил, - всё горело синим пламенем, и я не знал, как остановить это мгновение или повернуть время вспять. Страх подкрадывался к сердцу, грозя разорвать его изнутри: после скандала отец выгонит меня из дома, чтобы затем рассказывать друзьям об этом подвиге как акте воспитания нерадивого сына. Как я мог довериться обстоятельствам и усыпляющим бдительность эмоциям? Я же всегда был начеку с окружающим миром. Чему мне оставалось верить?
- Свободен, - провозгласил директор, - Отныне и навеки.
Бредя по коридору, я заметил Лину. Излучая дьявольскую улыбку, она взяла меня за руку.
- Ну что, теперь ты скинул социально успешную оболочку?
- О чём ты? Лина, это была месть? Тогда я не понимаю, за что?!
- Тебе не хватает догадливости! – ехидно рассмеялась девушка, - Но мы это исправим! Центральный проспект, дом три, квартира десять. Приходи сегодня не раньше семи.
В глубине под ресницами я не узнавал её.
- Я не желаю знать, в какие игры ты играешь! Можешь искать новых участников! Не каждый обладает такой хорошей фантазией в сфере подстав! Если развлечение было единственной выгодой, ради которой ты всё это затеяла, то надеюсь, ты довольна результатом!
Созерцая её светлое, невинное лицо, я поклялся себе, что навсегда забуду его черты.
- В действительности всё гораздо важнее, - серьёзно бросила мне вслед Лина, но я не обернулся.
Она перестала быть тайной: отгадка выпрыгнула неожиданно, как чёрт из коробочки, но случись это позже, вытерпеть обиду стало бы ещё труднее.
Я вышел из школы и оглядел улицу. Идти было некуда, а возвращаться домой незачем. Слева от меня виднелся острый шпиль телебашни. Кто научил детей жестокости? Я свернул направо.
 В парке долго просидеть не удалось: дождь заморосил мелкими, впивающимися в кожу каплями. Я сел на скамейку под навесом автобусной остановки, со страхом ожидая того момента, когда придётся встать и куда-то пойти, что-то решить, предпринять. Сколоченное из досок сиденье было жёстким и неудобным, но я готов был встретить вечность на этом месте, созерцая трещину на грязном асфальте. Дождь струился с козырька крыши, наполняя серые лужи, которые тут же расплёскивали проезжающие по проспекту автомобили. И я чувствовал себя увязшим на дне одной из таких луж. Обида и разочарование всё глубже затягивали меня в трясину безысходности, выбраться из которой я уже не надеялся. Вместо верёвки мне всегда бросали камни.
Улицы облеклись в сумрачные одеяния, и ливень понемногу стихал. Я решил позвонить Антону.
- Ты вообще отдаёшь отчёт своим действиям? – телефонная трубка убивала ледяным спокойствием.
Пуста агрессия не была свойственна Антону.
- Я сам не понимаю, отчего вдруг потерял контроль, - честно признался я, - Но я... я оступился, совершил ошибку, разве у человека нет на неё права?
- Кажется, ты всегда противопоставлял себя и «обычного человека», - напомнил мне Антон, - Убеждаться в своей слабости никогда не поздно. Надеюсь, на этом самосознание не завершилось. Я работаю менеджером на центральном телеканале и могу взять тебя своим помощником.
Пойти на самопредательство для меня было равносильно смерти.
- Нет. Это не для меня.
- Зря ты так, Денис. Что ты будешь делать? Мой отец обо всём доложил твоему. Представь, какая тебя дома ждёт обстановка...
- У меня нет дома, Антон. Всё вокруг чужое. Я здесь лишний, понимаешь?
- Дэн... Ты не лишний, ты в депрессии, и лучше меня знаешь, чем она лечится...
Я повесил трубку. Какого совета можно было от него ожидать? Антон выбрал путь построения лжи, соучастия системному заговору, а мои поиски вели в никуда. Я уже искал не ответы на вопросы, а причины, по которым я их задаю. Депрессия, психозы, неврозы, шизофрения – люди придумали множество объяснений мироощущению, которое они не в силах понять. Но почему в таком огромном мире кто-то отказывается лишним? Неужели в системе координат обязательно должны быть выколотые точки?

Поднялся холодный осенний ветер, и я сел на первый попавшийся автобус. Отдав деньги кондуктору, я застёгивал молнию на рюкзаке и выхватил глазами тетрадный листок. С первых же строк моё удивление нарастало как снежный ком:
«Уважаемые соседи по ультракомфортизированной тюрьме с разнообразным питанием, навороченными мегаразвлечениями и круглосуточным аудиовидеопсихонаблюдением под названием реальность. Да будет вам известно, что возведение стены, изолирующей пленников от их подлинных возможностей и природных стремлений – не есть смысл жизни. У вас есть шанс сделать больше для мира и для себя. Я предполагаю осуществить проект конструктивной деструкции элементов системы, связанных с распространением дезинформации в обществе. Конечно, речь идёт не о лёгком диверсионном уколе, результат которого не будет иметь лечебных последствий, кроме шумихи, поднятой ортодоксальной общественностью, а о довольно серьёзной саботирующей деятельности. Массовая вакцинация не истребит вирус обмана, поэтому: никаких публичных акций, листовок, протестных митингов и прочих цирковых оркестров. Не будем повторять их глупых ошибок. Наша цель едина. Мы должны освободить реальность от гнёта информации. Открыть глаза на истину можно, лишь устранив источник внушаемой лжи.
Если в вашей жизни есть вещи, важность которых вы ставите превыше всего, вроде профессиональных или семейных уз, или дорожите социальной репутацией и стараетесь избегать общественного, нравственного или юридического осуждения, советую вам не связывать своё существование с планируемой опасностью, в целях сохранения равновесия нервов и совести. Пребывать в системе, игнорируя её влияние, гораздо легче и спокойнее, чем посвятить свою жизнь борьбе.
Выбор за вами»

Спустя полчаса я прибыл в старый обшарпанный дом на Центральном проспекте. Хотелось верить Лине, и я не смог противиться этому желанию. Дверь мне открыл высокий парень с сигаретой в зубах – типичное воплощение понятия «социально опасный элемент».
- Тебе чего?! – рявкнул он, выпустив серое облако дыма.
- Мне нужна Лина.
- А ты кто? – он вспыхнул неожиданной яростью и добавил, - Очередной идиот, который за ней бегает?! Вали отсюда! Не видать тебе моей сестры, как собственных ушей понял?
Он собирался захлопнуть дверь, но раздался голос Лины:
- Артём, кто там?
- Не знаю! Гопник какой-то...
Выйдя на порог, Лина осветила тёмный подъезд своей улыбкой, по которой я уже успел соскучиться.
- Привет, Денис. Заходи.
- Так вот про кого ты мне все уши прожужжала... – скривился её брат, но впустил.
Как выяснилось в дальнейшем, Лина добилась моего увольнения, чтобы я целиком посвятил себя разработке плана для их, точнее, нашей команды. Её брат мнил себя антиглобалистом, хиппи нового времени и анархистом в одном лице. Отсутствие в его сознании маломальского конформизма влекло за собой череду бессмысленных правонарушений: погромы, поджоги, мелкое хулиганство и вынужденное, по его разумению, воровство. «Общество вытеснило меня из своих рядов, я всего лишь прошу компенсации» - так говорил Артём. После смерти родителей его выгнали с работы «за инакомыслие», которое выражалось в категорическом отказе носить форму охранника. И здесь я не смог с ним поспорить, ведь одежда в этом случае не влияет на выполнение трудовой функции. Артём априори отрицал любые правила, уставы и законы. Вопреки слухам, наркотической зависимостью он не страдал, но приступы агрессии возникали ежедневно. Помимо меня в пятикомнатной квартире жил ещё один парень – Ник. Скромный, замкнутый – возможно, именно эти черты явились главными препятствиями на пути к его мечте. Ник прекрасно играл на гитаре, почти каждый вечер, он исполнял новую песню собственного сочинения. Мы были его единственными слушателями, но он жаждал большего. Одержимость стремлением к популярности, привела его на отборочный тур певческого конкурса. Жестокий мир шоу-бизнеса разорвал его в клочья на подступах к своему храму. Стихи были признаны депрессивными, а музыка скучной. Наверное, чтобы понравиться судьям, он должен был сыграть три ноты на детском синтезаторе. Ник учился в параллельном классе с Линой, но после огорчения, уже не смог приходить в школу. Дети любят смеяться над неудачами других. Он никуда не выходил из квартиры, и не признавался, что до сих пор страдает. Но покрасневшие и распухшие от слёз веки мы видели каждое утро.
Концепция наших планов вырабатывалась медленно и тяжело. Я не был сторонником радикальных мер, которых жаждал Артём.
Утром заваривая кофе на обветшалой кухне с выцветшими обоями, я почувствовал сильный удар в предплечье и выронил стакан, который осыпал мои ноги осколками.
- Убирайся отсюда! – вскричал Артём.
- Почему? – я изобразил удивление, но ситуация повторялась не первый раз.
- Нет от тебя никакого толку! Если ты думаешь, что заслуживаешь право находиться здесь, то спешу заверить: ты очень сильно ошибаешься!
- Что конкретно тебе не нравится?
- Не нравится? – Артём упёрся руками в бока, - Да всё! Вчера ты так мило болтал с Линой, что я уже хотел спустить тебя лестницы! Прекрати клеиться к моей сестре!
Я слышал эти угрозы изо дня в день. Артём всегда делал акцент на слове «моя» и без зазрения совести открыто заявлял, что сестра – собственность брата, а он – её защита и опора. Первое время я надеялся разубедить его, но когда Лина схлопотала пощечину за то, что на его глазах поправила мне воротник, стал вести себя осторожнее.
- Мне нет дела до твоей сестры, я занят составлением плана, - твёрдо ответил я, желая увести разговор как можно дальше, - Что ты думаешь по поводу коллективной жалобы руководству центральных телеканалов?
- Лучше уж сразу президенту! Нет, это чепуха полнейшая! Телевидение даёт людям то, что они хотят – возможность представить себя в другом качестве, решить свои проблемы или позлорадствовать над чужими, отправиться в кругосветное путешествие, не вставая с дивана. Замкнутый круг. Мы должны оборвать эту связь!
- Если мы найдём единомышленников, то...
Антон перебил меня громогласным хохотом.
- Какие единомышленники? Людей уже отучили думать самостоятельно! Они и шагу боятся ступить без консультации ящика!
- Тогда... я не знаю.
- Зато я знаю! Пока ты думал, мой заказ уже доставили. На дело выходим этой ночью.
- Сегодня? – меня затрясло от ужаса, - Подожди, Артём, а как же... как же люди? Невинные люди, которые пострадают?
- Они падут во имя светлого будущего. Разговор окончен.
Артём убрал руки в карманы и вышел в коридор. Несколько минут я не мог двинуться с места: дрожь пробегала по каждому нерву. Из ступора меня вывел крик Лины. Я ринулся в дальнюю комнату и замер в шоке от увиденной картины. Ник свесил ноги с балконной перекладины, а Лина, заливаясь слезами, умоляла его не прыгать.
- Пожалуйста, Ник, не надо! – шептала она, - Не надо!!!
- Скоро всё будет хорошо, - дрожащим голосом повторял парень, смотря вниз - Только не подходи ближе, иначе мы не успеем попрощаться...
Лина хотела ответить, но её слова поглотили рыдания. На улице шёл сильный ливень. Смоляные волосы Ника спадали мокрыми прядями на плечи, а край рубашки теребил ветер. Я подошёл ближе и спросил:
- Зачем ты это делаешь?
Он повернулся ко мне. Глаза его были полны застывших слёз, на дне которых плескалось раздавленное желание жить. Ник действовал против своей воли, им управляло страдание, но в слезах блестели осколки надежды. А может, это банальный инстинкт самосохранения.
- Я хочу освободиться... – ответил он тихо и вымученно, - Я хочу освободиться от собственных мыслей. Понимаешь, только так они смогут меня покинуть. И я буду спокоен.
- Это заблуждение, Ник.
- Нет, - он уткнулся глазами в подёрнутое тучами небо, - Я заблуждался, когда думал, что у меня есть силы. Но они давно иссякли. Я мечтал всё изменить, доказать, что я прав... Но кто послушает, Дэн? Кто меня послушает? Они же все счастливы!
Его крик прорезал шум дождя. Упрёк глухому и слепому миру.
- Это их мир, а не мой... Я слишком слаб, чтобы продолжать играть... И сегодня мой друг помог мне это осознать.
- Не стоит благодарности, - отозвался из коридора Артём, - Страх смерти – жалкое оправдание для жалкой жизни.
Кажется, ситуация забавляла его донельзя. Артём зашёл и, облокотившись о дверной косяк, сложил руки на груди, встав в позу равно душного наблюдателя.
- Ты специально ему это сказал?! – закричала Лина.
- Слабакам среди нас не место, - кивнул ей брат, - Ники, ты там скоро, а то мы завтракать собрались...
- Мерзавец... – проскрипели мои зубы.
- Вслед за ним отправишься, дружок, - Артём для пущей убедительности прочертил ладонью падение.
Я перевёл взгляд на балкон и осторожно сделал шаг. Ник заерзал на перекладине и оторвал одну руку...
- Стой! – окликнул его я, - Разве ты не понимаешь, что это лишь доказательство твоей слабости?
Требовался отвлекающий манёвр, пока я прикидывал, как быстрее и незаметнее стащить его с перекладины. Дождь усиливался, на цементном полу балкона росли лужи. Я остановился в метре от Ника, когда тот вернул руку на прежнее место и обернулся. Поймав растерянность на его лице, я вспомнил, что нельзя было терять зрительный контакт, но и молчать тоже:
- Сам посуди, мир счёл тебя неугодным и бесполезным рабом, а теперь отдаёт последний приказ на самоуничтожение. И ты рвёшься его выполнять. Жить нужно не из-за страха смерти, а ради веры в лучшее.
Я старался замедлить его реакцию разговором. Знаком попросил Лину не плакать и не перебивать. Любой резкий звук мог нарушить зыбкое равновесие и привести к фатальным последствиям. Артём быстрыми шагами подошёл к балкону. Теперь мы стояли на одинаковом расстоянии от Ника, по одежде которого ручьями стекала дождевая вода.
- Бред оптимиста! – Артём разом перечеркнул все мои усердия, - Видишь, Ник, инфицированные пытаются заразить нас красивыми иллюзиями, но у тебя ещё есть шанс сохранить здоровье и чистоту своей души. Давай же! Мир сломал тебя, и теперь выкраивает по шаблону! Он уничтожит тебя, похоронит заживо! Ты этого хочешь?
- Ты прав, Артем... – ответил Ник.
На его пальцах, сжимающих перекладину, проступили белые костяшки, грудь вздымалась от сбивчивого дыхания. Он готовился. Лихорадочно соображая, я искал в голове хоть один мотив для существования, или факт, опровергающий доводы Артёма, но я и сам безоговорочно ему верил, а за исключением поиска ответов, у меня не было причин жить.
- А как же песни, стихи? – выкрикнул я и всей кожей ощутил немую издёвку Артёма, - Живи ради творчества, Ник!
Через миг я пожалел об этих словах. Ник выпрямил спину и горько усмехнулся:
- Какой смысл в творчестве, если всем на него плевать?
Оттолкнувшись пяткой от деревянного перекрытия, он бросился вниз. А может, воспарил... Кто знает, что уготовано жертвам несбывшейся мечты? Артём достал из кармана пачку сигарет и закурил, смотря на распластанное худощавое тельце. С девятого этажа будни города открывались во всей своей красоте: закупоренные автомобилями трассы, давящиеся толпами проспекты, улицы, ныряющие в пучину зданий... Серые, холодные, бесчувственные, вечно обременённые суетой...
- Интересно, дождь полностью смоет кровь или дворникам, всё же, придётся её соскребать? – с неподдельным любопытством спросил Артём.
Я вошёл в комнату и, присев на диван, обнял бледное изваяние. Лина рассматривала узор на паркете. Кончики её волос шевелил сквозняк, а на потускневшем лице застыл отпечаток скорби.
- Он всего лишь хотел быть услышанным... – еле слышно сказала Лина, - Неужели он требовал слишком много?
- Ник слишком сильно хотел забраться в телевизор, - ответил Артём, выходя с балкона.
Я быстро убрал руку с плеча Лина. Не заметив моего испуга, он прошёл мимо нас к журнальному столику и взял телефонную трубку, добавив:
- В какой-то степени его мечта сбылась. Скоро он окажется в ящике. Правда, не в говорящем!
- Угробить свою жизнь из-за дурацкого телепроекта... – по щекам Лины снова заструились слёзы, и она размазала их кулаком, - Вот для чего рождаются люди, вот для чего их наделяют талантом и внушают потом, что применение ему есть только одно! Дэн, теперь ты видишь зло, которое несёт с собой телевидение?
- Я всегда видел. Ник – не первый и не последний.
Лина оживилась, и между её ресницами загорелся воинствующий огонёк.
- Значит, ты поможешь нам?
- Но... погибнут люди...
- Люди гибнут каждый день, - со вздохом протянул Артём, - Задыхаются от гонки за миражами. Я слышу страх, сквозящий из твоих слов... Решай.
- Пожалуйста, Дэн, - взмолилась Лина, - Мой отец отвлёкся на портативный экран, встроенный в автомобиль и потерял управление! Мы должны это остановить!
Я смотрел то на неё, то на Артёма и если сердце рвалось в бой, то разум колебался. Ладони похолодели, и я сжал их в кулаки. Весь воздух в комнате пропитался напряжением. Многие годы я искал способ добиться тишины, но сомневался, что, уничтожив один уровень, мы выведем из строя систему. Вновь меня терзал старый вопрос: зомбирование вытравляет желание жить свободно, подменяя мечту ложными идеалами, но почему люди не противостоят ему?
- Забудь о других, - сухо сказал Артём, - Есть только ты, твоя цель и те, кто идёт рядом.

Я ждал наступления ночи как решающего момента в своей судьбе. Но сомнения всё ещё не покидали меня. Пока Артём и Лина улаживали проблемы, касающиеся самоубийства Ника и разыскивали его родственников, я вышел погулять в надежде, что город поможет мне обрести уверенность, а шум – возродить страсть к борьбе. Для принятия столь важного решения нужен был знак, импульс... и нечто подобное ждало меня на автобусной остановке у парка. Сначала я не узнал его. Грязная, мятая одежда, сальные волосы и трёхдневная щетина – типичный неудачник, выброшенный на обочину реальности. Он смотрел на трещину в асфальте таким же потерянным взглядом, как и я месяц назад.
- Дэн! Какая встреча! – воскликнул он, когда я уже собрался пройти мимо.
Я мгновенно вспомнил, кому принадлежит этот голос. Обернувшись, я увидел подтверждение своим догадкам.
- Рома? Трошин Рома?
- Трошин, Трошин... – Рома встал со скамейки и, шатаясь, подошёл ко мне, - Как дела? Я слышал, ты в школе работаешь?
Он переминался с ноги на ногу, будто его вот-вот сдует порывом ветра.
- Нет, меня уволили, - ответил я, - А ты по-прежнему клубный промоутер?
Отрицательный ответ был написан крупными буквами у него на лбу.
- «Сансет» разорился месяц назад.
- Я не знал... Тогда где ты сейчас работаешь?
Рома помедлил секунду, и лицо его растянулось в хмельной улыбке.
- А что, это обязательно? – он театрально развёл руки в стороны, - Нигде! Свободен я как парус в море...
Моё сердце сдавила жалость, хотя раньше я бы непременно похвалил его. Свобода не должна приносить людям страдание. А может, Рома просто не способен её ощутить в полной мере? Как выяснилось, после за два года работы, он сдружился с владельцем клуба, а когда настали тяжёлые времена, разделил право собственности, вложив немалую часть денег. Он торжествовал, предвкушая золотые горы. Но бизнес катился под откос, и вскоре хозяин вышел из доли, оставив после себя кучу долгов, разгребать которую пришлось Роману. Точнее, его родителям, заложившим квартиру, чтобы оплатить уже несуществующее заведение. Он мучался чувством вины, которое обратилось депрессией, а затем пьянством, и разочаровался в способах достижения пресловутого счастья, а также в его составляющих. Предо мной стояло воплощение никчёмности, лишнее в любом обществе, гонимое им. Но вопреки родительскому примеру, я не презирал этого отщепенца, ведь его заставили сделать выбор в пользу мнимого стандарта. Роман поддался коллективному стремлению разбогатеть, но оказался аутсайдером гонки. Я уговорил его присоединиться к нашей команде.

Первым впечатлением Артёма явилось недоверие:
- На него можно положиться? – спросил он, смерив Романа скептическим взором.
- Да, конечно, - ответил я, хотя не был уверен в надёжности почти незнакомого человека.
- Вы тут революцию собираетесь вершить? – с лёгким сарказмом спросил Роман.
- Ну как тебе сказать... – в голосе Артёма усилилась неприязненность, - Не прямо тут, но вообще собираемся.
- Весело! – хлопнул в ладони Роман, - Ладно, без шуток. Обязательно начинать со столь решительных мер?
- Без первичного шока волнение моментально рассосётся, поэтому вспышка должна быть яркой. В дальнейшем, пламя разгорится засчёт уничтожения конгломерата телерадиостанций, включая провинциальные масс-медийные центры, видится оптимальным по своей внезапности планом. Внезапность - главное условие революции.
- Ключ к достижению любой мечты – материальные средства, - сказал Роман, - Вы ими располагаете?
Он, видимо, ещё не до конца расправился со своими демонами. Прежде чем Артём успел ответить, к нам вышла Лина.
- Привет, - она улыбнулась Роману и пожала ладонь, - Я Лина, а как твоё имя?
Непосредственная и беззаботная... Лина успешно скрывала печаль, а я не мог признаться, в своих чувствах даже себе самому.
- С его именем всё в порядке! – Денис грубо оттолкнул её и вновь обратился к гостю, - У нас уже всё готово.
Он не преувеличивал: у нас имелся довольно внушительный запас взрывчатых веществ, приготовленных в кустарных условиях. Артём долго искал специалистов в области химии, готовых за определённую сумму выполнить такой неординарный заказ. В целях соблюдения безопасности, он не обращался на чёрный рынок. Секретность была превыше всего. На химиков-любителей он наткнулся, путешествуя по глобальной сети. Без всяких расспросов, курьер привёз около двух центнеров пластита, требуя лишь установленную плату. Система склонна к самоуничтожению. Рано или поздно её методы обратятся против неё самой.


До наступления ночи я тщетно пытался угадать, как относится ко мне Лина. Один из главных вопросов, круглосуточно терзающих мою душу со дня нашего знакомства. Я поражался скорейшему росту потребности находиться рядом с ней, слышать её голос, греться под лучами улыбки, но мозг твёрдо настаивал на скептическом объяснении подобных сентиментальностей. Но ведь на почве одного лишь влечения незачем строить бесчисленные гипотезы относительно чувств другого человека? Мысленно я старался называть вещи своими именами, но вопреки пресловутым инстинктам, секс не являлся основной целью. Я просто хотел быть рядом, как водолаз с источником воздуха.
Время нашего похода было установлено заранее и совершенно точно. Артём работал над осторожностью каждого шага. Ему удалось договориться, разумеется, не без помощи денежных вложений, с одним из охранников о несанкционированной экскурсии по первому этажу здания. Нам нужно было пробраться на предпоследний, в техническое отделение, и здесь Артём всё предусмотрел.
Слетавшие с крыш и карнизов капли барабанили по асфальту и лужам. Ночная мгла достигла наивысшей глубины и потихоньку отползала обратно. Во влажном воздухе витал бодрящий аромат осенней природы. Тихо, очень тихо и спокойно. Почему так не может быть всегда? Почему наутро дома загорятся мириадами окон, а полные энергией люди растратят все силы впустую, по чужим приказам, распирающим их безвольные сердца? Телебашня острой, пленяющей иглой вонзалась в каждое из них, поставляя самый дешёвый и самый сильный наркотик. Отвлекающий от боли и страха, манящий эфемерными посулами, убивая надежды вместо их исполнения. Он превращает нашу жизнь в сон, от которого невозможно, да и не хочется пробуждаться.
Перед нами бесшумно разъехались стеклянные двери, открыв вход в главенствующий орган контроля и надзора за человеческим сознанием и образом жизни. Охранник – светловолосый парень лет двадцати в громадных наушниках, самозабвенно пялился в мини-телевизор, закинув ноги на стол, уставленный видеоэкранами, на которые передавали изображения камеры. Подкравшись со спины, Лина закрыла ему глаза. Блондин вздрогнул как ужаленный, сорвал с себя её ладони и обернулся:
- А, это вы... – облегчённо вздохнул он, снимая наушники, - Что-то вас многовато... И зачем вам сумки?
Мы несли по десять килограмм пластита.
- Нас достаточно, - игриво ответила Лина, присев на краешек стола, - Кажется, ты хотел отключить камеры?
- Без проблем!
Охранник подкатил на кресле к панели управления и защёлкал кнопочками. Я с детства ненавидел этот звук.
- И через сколько времени проснётся наблюдение? – сурово спросил Артём.
- Пока мы не вернёмся, - парень нажал последнюю кнопку и с маленьких экранов пропали наши изображения, - Я стёр предыдущие пять минут записи, так сто о вашем визите никто не узнает, если, конечно, вы не засветитесь на других этажах.
- Но здесь же скучно! Отключи камеры и на остальных заодно.
Лина капризничала с улыбкой на лице, как ребёнок, выпрашивающий конфету. Никто не смог бы ей отказать.
- Ну пожалуйста, - шепнула она и погладила его плечи, слегка массируя.
Лицо Артёма зацементировала подавленная ярость.
- Ладно, ладно... – Блондин вернулся к приборной панели.
Щеки его порозовели от смущения, а сердце, наверное, рвалось наружу, как и у меня когда-то от прикосновения нежных рук.
- Идём? – спросил парень, вскочив с кресла.
Тут же на его пути горой вырос Артём.
- Мы - да, а ты оставайся на посту.
Он ловким движением выхватил из-за пояса своей кожаной куртки пистолет и выстрелил парню в шею. Ослабленный глушителем хлопок не вызвал даже эха. Блондин с заледеневшим в глазах ужасом повалился на пол. Сочащаяся из раны кровь расплывалась с огромной скоростью. Всё произошло настолько быстро, что я очнулся, когда Артём уже шагал к лифту.
- Ты... – мой голос еле совладал с шоком, - Артём, ты... хоть понимаешь, что делаешь?!
На лицах Лины и Романа не промелькнуло ни тени беспокойства.
- Я убил его во имя свободы и прекрасно отдаю себе в этом отчёт, – ответил Артём, глядя прямо перед собой.
- Да ладно, - махнула рукой Лина, - Одним больше, одним меньше. Пока они не представляют ценности.
Я хотел спросить, представлял ли Ник какую-либо ценность, но не стал. Лина пугала своей холодностью. Рома отстранённо рассматривал лифт, всю дорогу он будто чего-то ждал.
Дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещён» была нашим пунктом назначения.
- -К детонатору не прикасаться, - буркнул Артём, наклонившись к сумкам, - Я сам всё настрою.
- А мы не пойдём туда? – Лина указала на дверь, - Ты ведь можешь сбить замок выстрелом, как в фильмах!
У меня сердце дрогнуло при таком сравнении.
- Сигнализация сработает, дура... – ответил Артём, сосредоточенно программируя время взрыва
- Жаль, конечно, что никто не узнает, кто эти герои, излечившие страну от эпидемии, - Лина забралась на белый подоконник, напротив двери туалета, и скрестила руки на коленях, - Не будет новостей, в которых о нас расскажут. Хм, если только в Интернете...
Здесь я уже не выдержал:
- Ты стремишься к известности?! Слава – вот ради чего ты это делаешь?!
- Денис, что с тобой?! – она слегка возмутилась, - Страна должна знать своих героев. Прикинь, в сети о нас будут слагать легенды!
Её улыбка ножом резала мою душу.
- Лин, я же... Я же согласился только ради тебя, только потому, что ты просила... Сам бы я никогда бы на такое не решился!
- Вот видишь, - она провела ладонью по моей щеке, - Ты – сторонник мирных методов, а после самоубийства Ника, нам нужна была пара рук.
Наполняясь болью, сердце упорно отказывалось верить её словам.
- Пора двигать отсюда! – Артём подошёл к нам с пультом в руках и внезапно столкнул сестру с подоконника и заглянул в окно, - Чёрт побери!!! Здесь менты!
Мы с Линой посмотрели вниз. К подножию башни подъезжали мигающие автомобили.
- Вот дерьмо!!! – заорал Артём, пробив кулаком стену, - Кто, кто их вызвал?! Это ты, поганец, я знаю, я...
Он набросился на меня, но, оглянувшись по сторонам, сбавил тон:
- Где этот придурок?!
Рома исчез. Лина вцепилась мне в волосы и запрокинула голову:
- Какого хрена ты потащил его за нами?! – теперь она была похожа на брата, как никогда.
- Прости, - жмурясь от боли, вымолвил я, - Я не думал, что он может предать!
- О чём ты вообще думаешь, идиот!!!
Артём налетел и пнул коленом в живот. Из лёгких вышел в воздух, но я не застонал. Он справлялся со мной как боксёр с грушей – легко и непринуждённо. Кричать или умолять его было бы слишком унизительно. Удары градом обрушались на мою спину.
- Хватит! – вскричала Лина, - Прекрати сейчас же! Лучше подумай, как мы отсюда выберемся!
- А мы... никуда.... не пойдём....- он сопровождал каждое слово ударом по болевым точкам.
- Что? Как это? – опешила Лина, - Я не хочу садиться в тюрьму!
Заехав мне по челюсти, Артём остановился, потирая кулак.
- Тебе не придётся.
- Скоро мы все там окажемся, - сказал я, вытирая кровоточащее лицо рукавом.
- Мы все скоро окажемся... – задумчиво протянул Артём, - Но не там, где ты думаешь.
Он нажал несколько кнопок на пульте и сообщил с видом триумфатора.
- Я отключил таймер. Детонатор перешёл в режим манипулятивного управления. Другими словами, как только мой указательный палец опустится на эту кнопку, мы все станем героями. Даже те, кто этого не заслуживает.
Последние слова адресовались мне, но я не мечтал стать героем. Я вдруг сильно захотел жить. Причём, неважно, как и где. Главное, чувствовать этот мир и себя в нём.
- Не надо, Артём!!! – побледнела Лина, - Я не хочу! Не хочу умирать!!! Артём!!!
- Глупышка, - его губы дрогнули в какой-то болезненной улыбке, - Здесь у всех только одна цель – оставить побольше мусора, живого или неживого – без разницы. Мы ведь достойны уйти непобеждёнными, правда?
- Нет... нет!!! Мне страшно, Артём!
Лина бросилась ему на шею и прижалась к груди. Мне так захотелось отдать ей свою жизнь. Можно ли оправдать такое безрассудство влечением?
- Отпусти её! – я сконцентрировал внимание на Артёме, - Мы и вдвоём сможем довести это дело до конца.
- Я знаю, где ей будет лучше, - он нежно гладил сестру по всклокоченным волосам, - Не бойся, Лин, это не слабость, а проявление великого мужества. Ничего общего с плаксивым Ником.
-Заткнись!
Только я сделал шаг к ним навстречу, как Артём достал пистолет и, обняв сестру рукой, держащей пульт, приставил дуло к её виску.
- Маленький шажок, и мы пропустим девушку вперёд.
Один его указательный палец лежал на курке, другой – на кнопке. Я не понимал, чего он ждёт, и в душе зарождалась надежда, что он блефует.
- Пусть начнут штурмовать! – Артём мечтательно закатил глаза, - Так будет эффектнее...
- Он не имеет права равняться с нами, – сказала Лина.
Развернувшись, она вылезла из-под руки брата, добавив:
- В историю должны войти только два героя, верно?
- Рад слышать от тебя умные вещи, сестрёнка!
Артём отдал ей пистолет, который Лина сразу направила на меня. Мои ноги подкосились, а биение сердца заглушило роящиеся в голове немые мольбы.
- Не тяни! – подгонял её Артем, прислонившись к стене, - Давно надо было это сделать.
 - Очень давно.
Лина крутанулась на тяжёлой подошве ботинок и выстрелила брата. Один раз, другой, третий... Артём скатился по стене и замер. Пульт выпал из его ладони и со стуком приземлился на пол. Лина окинула брата спешным взглядом, и обращаясь ко мне, твёрдо проговорила, кивнув в сторону сумок:
- Это бесполезно. Я скажу ему.
Обхватив дуло губами, Лина спустила курок.
Осечки не произошло.
Будь у меня ещё хоть секунда. Короткая и бесконечная. Клянусь, я бы остановил её, выдёргивая у судьбы мгновение за мгновением, я бы обратил своё сердце в слова, но обладают ли они спасительной силой? Убеждение, утешение для отчаявшегося всё равно что вода для жаждущего, но ещё не спасение. Вода могла оказаться мёртвой, а слова напрасными. Теперь я уже никогда не узнаю. Мысли ураганом проносятся в моём мозгу, круша последние надежды. Они как безумство пойманного зверя – раздирающего свою плоть, чтобы вырваться из капкана страданий. Оглушительный шум. Каждая мысль упрекает меня, каждый вопрос молит об ответе. Почему, зачем, а может, а если бы... Столько эмоций атакует мой разум, требуя выплеснуть их наружу. Слишком больно, слишком громко.. Способен ли я их перекричать? Сухие слёзы выжигают мои глаза изнутри. Немой крик рвёт глотку.
Ногти впились в ладони, и я нашёл успокоение в физической боли. Всего на миг, на секунду – короткую и бесконечную. Настоящая, естественная боль – это всё, что сейчас существует. Всё, чему я верю. Всё, чему поверят другие. Я пытаюсь ухватить её за хвост как яркую комету, но, вспыхнув, она исчезает. Да, я могу заставить её вернуться, но ослабевая, тускнея, она сдастся другой муке, затопляющей мою душу. Глубокой, тяжёлой, всевластной – болью оттого, что уже ничего нельзя изменить...
Хрупкое тельце, облачённое в мягкое кашемировое пальто, лежало на моих коленях. Золотые волосы касались багровой лужи, и я подобрал их ладонью. Шёлковый огонь, от которого выгорало моё сердце... Как же я хотел снова увидеть её улыбку. На миг, на секунду – короткую и бесконечную. Я бы продал весь мир за этот шанс. Но у меня не было ни мира, ни шанса – ничего... Мои брюки промокли от крови, но я боялся сдвинуться с места, боялся потерять ускользающее тепло её тела. Я опустил её пушистые ресницы. В первый раз я не мог смотреть в чужие глаза. Это было невыносимо. Видеть за беспредельной чернотой зрачков всепоглощающую пустоту, в которой отражалась моя боль, моё отчаяние и безысходность...

- Теперь она свободна, да? – раздалось из – за спины, совсем близко.
Кошачий тембр. До сей поры, я знал лишь одного обладателя столь редкого голоса.
И предчувствие меня не обмануло. Антон шагнул вперёд и присел на стоящий напротив меня стул.
- Случайное «привет» здесь неуместно, - сказал он, пока я свыкался с его появлением.
- Антон, ты... откуда...
- Успокойся, я же здесь работаю.
Словно сканер, его глаза видели меня насквозь. Читал как объявление на рекламном щите. И вина заскреблась в моё сердце с тройным усердием.
- Как говорится, сами кашу заварили, сами съели и отравились, - он слегка усмехнулся и, глядя на Лину, покачал головой, - До чего людей доводит бессмысленное желание отомстить за нелепую смерть близких... Ярость поражает разум шальной идеей, наделяет энергией и люди так легко подчиняют свою жизнь бешеному порыву. А после опьяняющей мечты, в гости заваливается разочарование – мучительное похмелье и, наконец, отрезвление. Но не нам их судить. Такова человеческая природа.
- Антон, что ты говоришь! Ты их не знаешь!!!
- Знаю, гораздо лучше, чем ты думаешь, - он вздохнул и, закинув ногу на ногу, устроился поудобнее и продолжил, - Мы следили за ними уже давно. Ты был удачной приманкой. Хотя я сомневаюсь, что вдвоём им бы удалось осуществить свой план, однако было решено не рисковать.
- Кто это мы? Что значит «следили»?
- Об этом позже. Денис, сегодня ты услышишь от меня только правду. Я долго пытался свернуть тебя на общую трассу, но ты постоянно увиливал. Достаточно ловко. Хорошо, что они не такие, как ты. Псевдореволюционеры... Видишь, медальон на шее Артёма?
Я присмотрелся к его залитой кровью шее и разглядел стальную букву «А» в кружке.
- Отметина массовой культуры, - Антон прочитал первую же мысль, возникшую в моей голове, - Её агрессивной, бунтарской отрасли. Хотя, эти пошли дальше товарищей по мании анархизма, живущих по правилу: «ломай, круши – и ты свободен». Только сто они будут делать с подлинной свободой, если вдруг ненароком её добьются? В банк под проценты её не отнесёшь, на хлеб не намажешь, фундаментом не заложишь - она абстрактна и неизвестна, это фантазия, но не реальная цель или мечта. Они даже не ощущают, что каждый их бунт продиктован и находятся под нашим контролем.
- Под контролем? - ошалело переспросил я.
Артём отвёл руку в сторону:
- Телевидение – это одно из многочисленных щупалец глобального монстра под названием система. Несомненно, одно из самых мощных. Но мы действуем и на других уровнях. Культура, наука, политика, образование, судебная и преступная деятельность – все сферы работают согласно нашему алгоритму. Его же проекция выполняется в сознании человека на протяжении всей его жизни. Даже самые агрессивные проявления его личности детерминированы нашей программой. Мятеж исключается. Он, в принципе невозможен. Но если возникнет реальная угроза подрыва существующих устоев, мы интегрируем в круг общения бунтаря и наставляем его на праведный путь.
Я не всё понимал из его слов, но в голове снова всплыл самый главный вопрос:
- А как же свобода? Её не будет никогда? Значит, историю не может вершить каждый?!
- Какая свобода, Дэн?!! – он рассмеялся во весь голос и топнул ногой по полу, - Люди не могут управлять собственной жизнью, как им доверить ход истории?! Мир рассыплется в одночасье, если человеческие мысли, желания и пороки выйдут из-под контроля! Послушай, ты, конечно, довольно странный тип, если раскусил наш план, но главное условие развития цивилизации заключается в том, что люди должны чувствовать себя свободными, а не быть ими.
- А что делать тем, - я вновь посмотрел на Лину, она уже похолодела. – Что делать тем, кто видит оковы, которыми связан этот мир? Кто просто не может с ними смириться?!
- Ты можешь закончить, как они, - Артём указал на трупы, - Но я предлагаю альтернативу. Ты окажешься там, где есть распорядок, но все его детали видны без микроскопа. Ничто не будет тебя тревожить: засилье информации, вопиющая несправедливость – шум не достигнет твоих ушей. Ты обретёшь духовную свободу в физическом заточении. Денис, ты готов к этому? Ты согласен?

Спустя три года я не жалею о своём выборе. Пусть моя жизнь теперь распланирована посекундно, но я вижу эти рамки собственными глазами. Стены не лгут и не питают иллюзиями. Пусть впереди меня не ждут повороты, но я уверен в определённости, как никто из живущих снаружи. Я осознал свою обречённость, и смирился с ней. Мой внутренний мир отныне не строится по выкройкам внешнего. И даже в царящей вокруг меня жёсткой системе запретов, я по-прежнему выколотая точка...

Мой собеседник был не на шутку заинтересован.
- Ну, так что? – он закинул руки за голову, облокотившись о спинку, - Что никто не сможет остановить и подчинить своей воле? Что властно над миром и независимо от него? Что же это за существо, от воли которого мы зависим? Ты рассказывал вчера, но я не понял..
Он говорил с иронией, рассчитывая, что загадка мне не по зубам. Я поднял голову и увидел очерченный квадратом стен кусочек неба. Слух вылавливал далёкое шипение, оно подсказало мне:
- Океан.
Я улыбнулся, зная, что его такой ответ не устроит.
- Подожди, - зазвучал рассерженный бас, - Какой ещё океан? В чьей власти находится планета?!
- Я ответил на твой вопрос. Всё остальное не имеет значения.