Эпилог

АЛЕСИЯ ЭЛАТ

РОМАН "МЕНЯ ЗОВУТ АВДОТЬЯ ГАРМ"


ЭПИЛОГ.
Сегодня утром я проснулась в отличнейшем настроении. Меня встретило яркое солнце, пробивавшееся из-за плотно зашторенных окон, что зимой во Франции – редкость, и завтрак из чашки кофе, свежих круасанов и фруктов, услужливо приготовленный моей горничной Эмильеной.
Они мне приснились! Те, кого я загадала на сон грядущий. И не только они. Сегодня во сне я видела всех своих друзей. И врагов тоже. И потому я счастлива.
Мне кажется, что сегодня – не совсем обычный день. И потому мне неохота корпеть перед компьютером, соединяя слова в предложения, а человеческие судьбы в одну историю.
Сколько я их написала таких историй: счастливых и не очень, абсолютно трагичных и с шансом на хороший в человеческом понимании конец, а вот у моей истории, к сожалению, конца нет. Наверное, она закончится, когда меня не станет на белом свете, ведь тогда не станет и моих воспоминаний. Но пока живы мои воспоминания, жива и я. Такой вот замкнутый круг.
Ночью меня разбудил телефонный звонок. Но вместо привычного: «Алло», я услышала в трубке лишь тяжелое дыхание. На секунду моё сердце замерло, и я подумала: «А не Глеб ли это?». Но потом трубку положили, и я поняла: нет, не Глеб, просто кто-то ошибся номером. И мне стало грустно.
Но утром моя грусть прошла. И я готова жить дальше и радоваться каждому, данному мне богом, дню.
Сегодняшний день мы с Эмильеной начали с похода на рынок за свежими продуктами, потом посидели в кафе на Шанз-Элизе, а на вечер запланировали поход в кинотеатр на премьеру российского фильма, который очень хотела посмотреть Эмильена.
Эмильена мне нравится, и в моей одинокой жизни, заменяет и горничную, и подругу, и дочь. Ей недавно исполнилось двадцать лет, и ее задор и живость характера вдохновляют меня тогда, когда не хватает сил справляться с трудностями. В этом плане эта девочка – лучшая находка моего литературного редактора. Неужели вы думаете, что я возьму работать в свой дом кого-то непроверенного или с улицы? Я настолько перестала доверять жизни, что даже верить в искренность слов горничной поначалу не могла. Потом научилась.
Ничегонеделание расслабляет, и к обеду меня разморил сон. В результате я проспала сам обед, а потом у меня и вовсе пропал аппетит. И для того, чтобы его нагулять, я отправилась в парк.
Я люблю парки и сады Парижа. Они напоминают мне о саде, который располагался перед моим домом в России, и который я любовно называла: «Розовая магистраль». Я лично высаживала розы и ухаживала за ними, не держа в штате слуг садовника. Вот по чему я безумно скучаю – по выращенным самолично розовым кустам. Хоть их шипы и больно колют нежную кожу рук, но лицезреть их – блаженство, а знать, что ты сама вырастила всю эту красоту – неописуемый, как сейчас выражается молодежь, кайф. Это как любовь – и болезненно, и прекрасно.
И признаться честно, я скучаю по любви. Моих друзей. Моего мужчины. Моего дома. Моего…
- Дунечка!
Услышав это кем-то произнесенное имя, я обернулась. Голос был незнакомый, но всё же…, а вдруг…?
Нет, это какой-то угловатый нескладный парень звал свою русскую пышногрудую деву. Она сидела на скамейке под деревьями неизвестно сколько времени, видно, в ожидании его, и вот теперь, счастливая, она приветственно целовала его в губы, а он отвечал ей взаимностью, которая свойственно лишь юным, ещё не познавшим горечь расставания, людям.
Я смотрела на эту счастливую пару, и мне стало вдруг до полоумия тоскливо, и мысль об обеде отпала сама собой. «Дай Бог, чтобы они никогда не познали горесть обмана, неприятия или разлуки», - подумала я о влюбленных, и чтобы хоть как-то заглушить собственную боль направилась в Собор Парижской Богоматери. Быть может, Дам де Пари поможет мне закрыть кровоточащую рану в моем сердце.
Решением парижской мэрии площадь перед собором Парижской Богоматери была в этом году переименована из Нотр-дамской паперти в площадь Папы Римского. Власти французской столицы решили таким образом отметить вклад покойного понтифика Иоанна Павла II в налаживание диалога между различными культурами, народами и религиями и углубление взаимопонимания между ними. И мне, как правоверной с некоторых пор католичке, было это приятно. Мелочь, но должна же я хоть чему-то радоваться в этой жизни.
До острова Сите я так и не доехала. В мои воспоминания ворвались сцены из увиденного в мой последний приезд в Москву три года назад балета «Собор Парижской Богоматери». И музыка из этого балета вновь заполнила всю меня - глухие ударные и нервные, вскрикивающие струнные. Это было моим нынешним состоянием души. Да, глухая боль и натянутые до предела нервы. Мне захотелось окунуться в Сену, уйти в ее глубь камнем и не иметь больше никаких шансов вынырнуть из ее вод.
Но тут зазвонил мобильник, и обеспокоенная Эмильена на другом конце провода спросила, где же я нахожусь. Оказалось, меня ждет в гостиной вот уже больше часа какая-то девушка. «Дизайнер», - вспомнила я. Что ж, может, стоит умереть, предварительно сделав ремонт? И потом, самоубийство – это грех, который не прощается богом. Так говорит мой духовник - отец Клод. А значит, я буду жить, даже не желая этого.
Когда я вернулась домой, то никого незнакомого в своей гостиной не обнаружила, более того, даже Эмильена куда-то пропала. «Плутовка, - подумала я о ней, - Наверняка к ней пришла подружка, и они вдвоём отправились в ближайшее кафе обсуждать новинки музыки и моды и обязательно парней».
Я поужинала тем, что считалось моим обедом, и отправилась выгуливать своих собак – пуделя Артура и немецкую овчарку по кличке Ролан.
Если балет «Собор Парижской Богоматери» поставил Ролан Пети, то меня в своё время поставил на ноги Ролан Гарм. Замечательный психиатр американского происхождения.
Я почти два года пролежала в психиатрической клинике под Парижем под его началом. Но я никогда его не любила той любовью, которой любят мужчин, скорее, преданно уважала, как уважала в своё время Георгия.
Ролан как-то незаметно для меня, да и для себя самого тоже, стал мне не только врачом, но и другом, и к моменту моей выписки мы оба поняли, что не хотим расставаться ни на секунду. Но первый наш поцелуй произошел на следующий день после того, как я покинула стены «желтого дома». Я уже не являлась пациенткой клиники, а Ролан не являлся её врачом.
Конечно, наш брак был обречен на провал, но я должна была попробовать вновь стать чьей-то любимой женщиной. Но когда я стала знаменита, а потом и чрезмерно богата, Ролану стало не по себе. В своих мыслях и поступках он продолжал жить с умалишенной, в то время как я ею в реальности уже не была.
Ролану Гарму было горько расставаться со мной, а мне с ним - нет. Быть может, я не умею ценить заботу и привязанность, но я его помню – моего Ролана, и бесконечно благодарна ему за всё, что он для меня сделал. И для него как для друга всегда есть место в моём сердце.
Мои собаки – это то, что осталось от нашей с Роланом совместной жизни, и я счастлива, что он оставил их мне. Быть может, ему хотелось, чтобы я чаще вспоминала о нем, глядя на псов, но ему это не удалось. Чаще я вспоминала и продолжаю вспоминать о другом мужчине. О Глебе Горцеве.
 Я не заметила, как он ко мне подошел. Наверное, он долго до того стоял и смотрел, как я наблюдаю за игрой собак на площадке для выгуливания.
- Авдотья!
Я обернулась, и чувство растерянности поглотило меня целиком. Мои ноги перестали меня слушаться, а мозг прекратил свою работу. Я уже ничего не соображала, и никуда не могла идти. А мне так хотелось убежать. Как можно дальше от него. На необитаемый остров. На край света. Это была единственная моя мысль.
- Вы ведь Авдотья Гарм? – спросил он, словно знакомясь со мной впервые.
Я кивнула.
- Я хотел бы взять у вас автограф.
Он что меня не узнал?!
Ватные ноги потянули меня вниз. И он, поняв это, повел меня под руку к ближайшей скамейке.
Лишь присев, я смогла привести и чувства, и мысли в порядок.
- Глеб?
- Я нашел тебя! Это такое счастье!
Он обнял меня так крепко, как обнимал меня только в пору нашей юности. Беззаботной юности, не ведающей, что такое ответственность. В первую очередь друг перед другом.
Я обняла его тоже, и вновь почувствовав тепло его сильного мужского тела, вспомнила, как хорошо нам было вместе девятнадцать лет назад. А еще вспомнила то, чего не хотела вспоминать, и горькие слёзы потекли из моих глаз.
- Прости меня, Нина, прости, - шептал он, - Я бросил тебя, я бросил нашу дочь, я бросил тот мир, который мог бы лежать у наших ног, и где главным словом было бы слово: счастье. Если бы ты знала, как я несчастлив.
- Я знаю, - ответила я, и я не лгала.
- Нина, - он достал из нагрудного кармана коробочку, обернутую в синий бархат, - Нина! Выходи за меня замуж. Я люблю лишь тебя одну! Всегда любил. Только не понимал этого. Простишь ли ты меня когда-нибудь?
Я не ждала этих слов. Никогда. Даже, когда вспоминала его. И я не думала, что после того, что я сотворила, я достойна этих слов.
- Я тебя люблю! Ты слышишь?
- Глеб, я…
- Я знаю, ты никогда не простишь меня за потерю нашего ребёнка. И я не могу тебе вернуть его. Я пытался. Но много лет назад суд решил, что Насте будет лучше с приемными родителями. Она, к сожалению, так никогда и не узнает, кто ее настоящая мама. И она не узнает, какая она у нее хороша и добрая.
- Глеб, я смирилась. Давно смирилась.
- Боже, Нина, как же сильно я тебя люблю!
Я не могла не ответить на его поцелуй. Я давно всё ему простила. Я давно приняла его таким, каков он есть: шальным, не пропускающим ни одну юбку, безответственным. И я продолжала любить его.
- Меня теперь зовут Авдотья, Глеб. А Нины больше нет.
- Мне нужно привыкнуть к твоему новому имени и к тебе новой.
- Скорее, к старой, Глеб. Вспомни, какой я была девятнадцать лет назад.
- Я всё очень хорошо помню. Я даже помню, что у тебя были скобки на зубах, - он улыбнулся, и мне стало легко на душе, - Так ты выйдешь за меня, Авдотья Гарм? – повторил своё предложение Глеб.
- А как же Лёля?
- Ответь сначала, ты выйдешь за меня замуж?
- Да!
Мы пошли ко мне домой, и там Глеб рассказал мне то, чего я никогда бы не узнала из газет, журналов, радио или телевидения. Подробности частной жизни моих друзей, пережитые ими эмоции и их реальные чувства в настоящее время.
- Лёля после шести с лишним лет нашего с ней гражданского брака, где у нас с ней по обоюдному согласию были внебрачные интрижки, вышла замуж за собственного психотерапевта! И она хранит ему верность, как Джульетта своему Ромео. Представляешь? У них скоро родится ребёнок. Я никогда не видел Лёльку такой счастливой. Даже когда она занялась юридическими вопросами в нашей фирме, заняв пост Наташи, её глаза никогда так не улыбались. Нас свели вместе потери и разочарование в любимых людях, и это было неправильно. Семья строится лишь на одном - на любви.
- И кто же стал твоим заместителем, Глеб, после ухода Лёли?
- Да, ты права - Лёлька решила посвятить всю себя семье. А моим замом стала после неё Екатерина Елизарова. Сначала она была моим личным секретарем, потом начальником одного из отделов. Кстати, она тоже устроила свою личную судьбу, благодаря… В общем, она вышла замуж за капитана милиции. Сейчас он …, ох, не помню, кто он сейчас по званию, знаю только, что Катя с ним очень счастлива и о первом муже – бизнесмене-миллионере, не вспоминает даже. Вот уж действительно, не в деньгах счастье.
- А Наташа? – не могла не спросить я о своей институтской подруге, - Ты слышал что-нибудь о ней?
- Наташа уехала жить в Лондон сразу же… Ну, после тех событий. И в Англии через несколько лет судьба свела её с Александром Скворцовым. Представляешь? И бывает же такое в жизни… Мы были с Алисой и Герой два месяца назад у них в гостях. У Скворцовых – красивый двухэтажный дом в пригороде Лондона и четверо детей. Кто бы мог подумать, что Натали умеет любить так сильно!
- А как идут дела у Сергея Михайловича? Еще не развёлся с той шведкой Ингрид, встреченной на просторах страны точнейших в мире часов?
- Ингрид – баба хоть и молодая, но цельная. И теперь у нас с Герой есть маленькая сестрёнка Каролина. Поздравь меня! Она родилась буквально пару часов назад. Отец сообщил по телефону, когда я ехал к тебе на такси. А живёт мой отец с молодой женой все эти восемь лет в Швейцарии, и никуда переезжать оттуда не собирается. И, слава богу, иначе фирме пришёл бы конец. Забастовка служащих гарантирована, как минимум. Ты же знаешь, как они его ненавидят!
Ох, уж этот Сергей Михайлович! Я рассмеялась. И впервые за эти восемь лет по-настоящему.
- А как поживает Дэн? – сыпались из моего рта вопросы, - Бобылем после того, как потерял в браке с актрисой вазу династии Минь?
- О, эта самая династия Минь и привела Дениса к женщине всей его жизни! Это Дэн так о ней так красиво говорит. Марина Скворцова, ныне Сирина, после развода с первым мужем искала покупателя на старинный китайский сервиз. По оценкам экспертов этот сервиз являлся культурным наследием и относился к эпохе правления династии Минь. Узнав об этом по телефону от Алисы, Сирин на следующее же утро прилетел в наш город, а, прознав, что Марина ищет к тому же работу, он предложил ей место домработницы. Но домработницей Марина была у Дениса недолго. Через год они поженились, и у них растут сейчас двое мальчиков-близнецов. Ну, и, конечно же, сын Марины от первого брака, которого Дэн усыновил.
- Про свадьбу я читала, но чтобы люди познакомились вот так… Это необычно.
- Да. Но это скорее экстравагантно. И вполне в духе Дениса Сирина. А ты не хочешь меня спросить, как я нашел тебя?
- Очень хочу… Но как-то не решаюсь.
- Мы все знали, что ты вышла замуж за некоего Ролана Гарма. Это нам сказали в больнице. К сожалению, твой муж сразу же перевелся работать в другой госпиталь, но нам не сообщили в какой именно. Так что мы все дружно искали Нину Гарм. Но пару-тройку месяцев назад твои книги стали переводиться на русский язык и продаваться в России. И каково же было наше удивление, когда на обложке книги писательницы Авдотьи Гарм мы увидели твою фотографию. Оказалось, что ты официально поменяла имя! Алиса, та вообще была в шоке, ведь вы должны были пересечься за эти восемь лет хотя бы на одной книжкой конференции или выставке!
- Я её видела, - призналась я, - Несколько раз. Знаю, что Алиса Миловицкая - одна из лучших писательниц России, и на мировом книжном рынке ее книги тоже высоко котируются. Я читала её книги на французском, потому что на русском языке просто не смогла достать.
- А почему она не видела тебя, если ты видела ее?
- Я пряталась, Глеб. А потом я и вовсе перестала ездить туда, куда была приглашена писательница Миловицкая. Чтобы не пересекаться с ней. Я её очень люблю. Она – моя подруга, но…
- Забудь обо всем этом, Нина! Алиса тебя простила! Георгий тоже! Ты хотела причинить боль мне, и правильно делала, только после того, как я узнал, что у меня есть дочь, которой я не отец, и которым я не буду… Ничего больнее этого быть уже не могло. Больнее могло быть лишь сейчас, если бы ты отказалась быть снова со мной.
- Я ни за что не откажусь от тебя Глеб! Почти девятнадцать лет я люблю тебя одного!
- Мы оба сумасшедшие! – произнес Глеб, перед тем как поцеловать меня в шею.
Я не люблю это слово «сумасшедшие» и все его синонимы тоже, потому что была подлинной душевнобольной в своей прошлой жизни. И меня передернуло, когда Глеб произнёс так легко и просто: «Мы оба сумасшедшие!». Но он быстро понял свою ошибку и прошептал:
- Мы были сумасшедшими, потому что я тоже был психом, если мог отпустить тебя от себя, Нина, тогда, восемь лет назад. Я ведь мог остаться рядом, мог тебе помочь выйти из кризиса. Но, нет, я предпочел сладкую мифическую жизнь с другой женщиной, но эта жизнь не принесла счастья ни мне, ни Лёле. С самого начала наш гражданский брак был огромной ошибкой.
- Ты узнал, что я – Авдотья Гарм, и, наверняка, обратился в издательство?
- Да, но я, как и твой редактор, был хитёр. Я притворился Герой, слава богу, что мы – близнецы, твоим первым мужем, который хочет выплатить тебе причитающиеся после развода деньги. И это сработало! Твоя редакторша дала мне номер телефона твоей квартиры и точный, с инструкцией как до того, как до тебя можно доехать, адрес.
- Так это ты звонил ночью?
- Я должен был убедиться… И ещё услышать звук твоего голоса. И жить этим: «Алло! Говорите, пожалуйста! Я вас не слышу!» до самого утра.
- Глеб…
- Ничего не говори, у меня есть для тебя один сюрприз.
При слове «сюрприз» раздался звонок в дверь, и так как Эмильены не было дома, то мне пришлось самой идти открывать дверь.
- Глеб…, - произнесла я, и оперлась рукой о стену.
Он вышел посмотреть, кто пришёл и сказал лишь одно:
- Это не мой сюрприз...
Она была так похожа на меня, что я заревела от счастья. А Глеб обнимал мои сотрясающиеся от рыданий плечи и тоже плакал.
- Я – Анастасия. Вы меня узнали? – спросила она по-французски, обращаясь прежде всего к Глебу, - Настя Кыржакова, - повторила она своё имя, не понимая, что мы с Глебом узнали бы ее среди миллиона лиц даже с завязанными глазами. Ведь это была наша с Глебом дочь, и к ней нас бы привели наши сердца.
- Настенька, проходи… Чего же ты стоишь, - опомнилась я.
- Я знаю, что вы – мой настоящий папа, - сказала Анастасия Глебу, а он так сильно удивился, что поперхнулся чаем.
- Вы приходили к нам в гости с тётей Алисой. Папа считал, что вы – её муж Георгий, а я всегда знала, кто из вас двоих на этот раз пришел меня проведать, и с вами мне было намного интереснее, чем с дядей Герой. У меня – ваш цвет глаз, но я думала, что это случайность, ведь у вашего брата такие же глаза, а потом…
- Что потом, Настенька? – спросила я, думая при этом о том, куда же пропала горничная.
Анастасия словно прочитав мои мысли, ответила:
- Простите меня. Я так долго вас ждала, мадам Гарм, что захотела выйти на воздух, и ваша горничная пошла со мной за компанию. Она показала мне окрестности. А когда в окнах загорелся свет, и мы поняли, что вы уже вернулись с прогулки, я попросила Эмильену погулять ещё. Не увольняйте ее, пожалуйста. Я просто хотела остаться с вами наедине. И я не знала, что Глеб… Сергеевич тоже… здесь.
- Нет, Эмильену я увольнять не буду. Это само собой исключается, так что не беспокойся за нее. Скажи, может быть, ты хочешь есть? Я могу что-нибудь быстренько приготовить.
- Нет, мадам Гарм. Я не за этим сюда пришла, - Настя перевела дух, - Когда тётя Алиса с мужем и детьми переехала жить в Москву, мы стали очень редко с ней видеться, а это был единственный человек из вашей семьи, которому мой приёмный отец доверял безгранично. И она ему тоже доверяла. Папа принимал роды у тёти Алисы и в первый и во второй раз. И папа не просто уважал тётю Алису, он относился к ней с искренней дружеской симпатией. Но ни Алиса, ни вы, наверное, не знаете, что мой папа умер полгода назад… от рака.
- Что? – были ошарашены и я, и Глеб.
- Папа рассказал мне перед смертью историю моего рождения. Но он умер, так и не узнав, что мама ждёт ребенка. Она не хотела его тревожить понапрасну, потому что тогда он стал бы терзать себя тем, что умрёт, так и не увидев свою родную дочь.
- Дочь? – переглянулись мы с Глебом.
- Да, у мамы начались от переживаний из-за смерти отца преждевременные роды, и неделю назад она родила девочку. За две недели до родов она написала вам, мадам Гарм, письмо, словно предчувствовала, что может случиться что-то нехорошее. Вот возьмите, - Настя передала мне плотно запечатанный конверт без адреса и марок.
- А что такого нехорошего могло случиться, Настя?
- Оно случилось на самом деле, мадам Гарм. Мама умерла родами.
- Бедная моя девочка! - Глеб обнял Анастасию впервые в жизни как отец, но я пропустила этот момент единения отца и дочери, потому что читала письмо Анны.
- Она пишет, что раз уж Зигмунд забрал у нас тобой, Глеб, ребёнка восемнадцать лет назад, то настало время возвращать долги. Аня хочет, чтобы мы удочерили их с Зигмундом девочку!
- Господи, да ее же могли удочерить на следующий же день после родов! – вскричал Глеб, - И это мог быть кто угодно! Мы опоздали!
- Вы на самом деле хотите взять к себе Анечку?
- Ты назвала сестренку в честь мамы? Молодец! – не удержалась я от похвалы.
- Конечно же, хотим взять! – ответил за нас обоих Глеб, - Правда, ведь, Нина, хотим?
- Хотим, - ответила я и посмотрела в глаза Анастасии, - А ещё мы хотим, чтобы у тебя с сестрой была одна фамилия. Ты – наша дочь по крови, и мы всегда любили тебя на расстоянии, но дай нам, пожалуйста, шанс узнать тебя поближе.
- Мама тоже так сказала. Она сказала, что вы оба очень страдали и заслужили мою любовь. Но вас, - Настя повернулась к Глебу, - Я любила всегда. Вы были мне близки, я что-то чувствовала относительно вас, но не могла понять что именно. Теперь я понимаю, что в душе всегда знала, что вы – мой родной папа. А вас, - Настенька посмотрела мне в глаза, - Я обязательно полюблю. После того, что о вас рассказывали Алиса и ваш бывший муж Ролан, вас просто нельзя не полюбить.
- Ты знакома с Роланом? – удивилась я.
- Я учусь на первом курсе медицинского института. А Ролан Гарм приезжал к нам четыре месяца назад на семинар по психиатрии. Так мы с ним и познакомились. И так как я уже знала, что Кыржаковы – не родные мои родители, то рассказ месье Гарма не стал для меня шоком. А узнал он меня по внешности. У меня ваши волосы, мадам Гарм, ваши черты лица, ваш тип и цвет кожи, даже улыбка ваша, и ещё я очень стройная, а по сравнению с моими приемными родственниками – просто худосочная. Моя мама была полной с детства, и вся ее родня тоже меньше восьмидесяти килограммов никогда не весила. В детстве школьные врачи говорили, что мне повезло, что я не прихватила от родителей ген ожирения, но…как оказалось, я просто не могла иметь этот самый ген, - Анастасия улыбнулась, - И именно Ролан дал мне ваш адрес, мадам Гарм, только я никогда не думала, что воспользуюсь им.
- Боже, нам нужно скорее лететь в Россию, ведь Аню могут в любой момент взять другие родители, - забеспокоился Глеб, и глаза его стали нервно бегать по комнате.
- Другие её не удочерят, - твердо произнесла Настя, - Я заплатила директору роддома, чтобы Аню продержали в инкубаторе как можно дольше. И ещё я сказала, что приедут очень богатые родители из Франции, которые заплатят ещё больше. Я просто очень боялась, потому что Аня совершенно здорова в отличие от многих деток. Поэтому не корите меня, пожалуйста, за деньги, которые придется отдать, но это не будет взятка. Больнице нужно кое-какое оборудование. Я учусь на врача, и всё понимаю. Но поймете ли вы?
- Мы всё уладим, Настенька! - я широко расправила плечи, словно птица, готовящаяся к полёту, и произнесла: Всё будет хорошо!!!
В тот момент я была уверена в этом на все сто процентов. И золотая цепочка с медальоном в форме лебедя звучно ударившись о бусы, будто подтвердила это.
Сегодня действительно не совсем обычный день, и всё в нем идет как-то не так. Время бежит быстрее, чем раньше, и краски мира ярче. А может, мне это только кажется? Ведь наконец-то стала сбываться моя мечта, а под ракурсом сбывающейся мечты мир приобретает совсем другие оттенки – радужные, светлые, добрые.
Но сегодня я действительно стала другой. Я будто снова родила дочь, и у меня есть целых восемнадцать лет, чтобы растить её, прежде чем она улетит от меня в другой мир – в колледж, в университет или замуж.
Я уверена, мы сыграем с Глебом скромную свадьбу и удочерим Анечку и Анастасию, а, полтора года спустя, обе сестрички будут уже называть нас с Глебом мамой и папой.
Мы будет жить в доме, который в качестве сюрприза выкупил для меня Глеб. В моём доме. В том самом, который когда-то подарил мне и отнял у меня Гера, и по которому я скучала, живя здесь, во Франции. И так как у меня появилось двое детей, то о потере интерьера восьмилетней давности я уже не буду не беспокоиться. Старый дизайн перестанет иметь для меня моральную ценность, и мы с Глебом переделаем всё, начиная от подвала и заканчивая чердаком, где, Анастасия будет разводить белых голубей, которых очень будут любить гонять по лужайкам Ролан с Артуром.
Эмильена переедет вместе со мной в Россию, будет изучать русский язык, культуру и историю, и твердить бесчисленное множество раз, что это счастье, когда можно включить воду и не думать о счетчике на неё.
Обо всём этом я размышляла, смотря, как спит уставшая от многочасового перелёта Настя. Через минуту ко мне присоединился Глеб, и в его аквамариновых глазах я прочитала свои собственные мысли.
Он присел рядом и, вложив мои ладони в свои, сказал:
- Я тебя люблю, Дуня!
В тот момент мне большего и не надо было. Ведь весь мир был в наших с Глебом руках.
Меня зовут Авдотья Гарм. Это была история моей жизни. История печальная, но со счастливым концом.