Мотоциклист

Думаете, в Лету канула эта Лубянка с дикими подвалами? Нет, осталось всё. Стоит на месте и спокойно себе дышит блевотным дыханием.

~~~~~~~ЧАСТЬ 1~~~~~~

Кшиштоф музыкант. Он катался по всему миру, но параллельно слишком часто печатался во всевозможных средствах массовой информации. Его занимала международная политика. Он знал лично очень важных людей, из их уст получал уникальную информацию. Они умоляли его по возможности её открыть. Где-нибудь в другой стране. И он открывал. В две страны Кшиштофа уже не пускали. Публика негодовала. Его знали прежде всего как талантливого исполнителя и в тех двух странах публика не могла взять в толк – почему их кумира не пускают. Билеты на его концерты мог купить человек с доходом ниже среднего. Кшиштоф любил своих слушателей и не заламывал цену на билет. Он выступал на недорогих площадках. Его любили за эту простоту. Будучи весьма богатым человеком, получая доход от родительского наследства, он не нуждался в высоких нечестных гонорарах.
Международная публика не знала о его статьях. Российская тоже. Одни любили его музыку, другие ненавидели его статьи.

Однажды в Москве (как ни странно, его туда пускали) он познакомился с Кристиной. Кшиштоф давал выступление в подмосковном Троицке на центральной площади, откуда обычно вещает местный мэр. А Крис фотографировала выступление великого маэстро.
Через несколько месяцев они поженились. Кшиштоф возил её по разным странам, но Крис много работала, и их маршруты не всегда совпадали. Они шли параллельно по Европе, по Америке. Они любили друг друга когда были вместе и ещё сильнее когда находись порознь. Кшиштоф успел много чего написать. Последнее время он почти не сочинял музыку. Только записывал то, что видел в одной стране и публиковал это в другой.
Шло время и вдруг Кшиштоф понял, что его жена долго не вылезает из родной Москвы. Америки и Европа закончились. В то же время его пригласили в Москву, в Кремль, и предложили отыграть там благотворительный концерт. В городе, где жила его любимая жена.
Кшиштоф к тому времени много рассказал Западу об этом городе, об этой стране. Когда его пригласили в Москву, Кшиштоф сразу позвонил жене. Ему сказали, что она в больнице. Аппендицит вырезают, и она не может взять трубку. Настоящий муж знает, вырезали у его жены аппендицит или нет. И Кшиштоф знал, что уже вырезали. Он почувствовал, что сгорит. Сгорит, там, в этой Москве. Но поехал.

Его держали долго. Несколько месяцев. Публике сказали, что уехал он после концерта к себе на родину и там занемог от какой-то странной заразы, которой никак не может быть в Москве. От птичьего гриппа, вроде.
А Кшиштоф за это время в родном городе его жены потерял самое драгоценное, что имел: музыку. Он теперь не мог играть. Ему отрубили пальцы.
Кристину в это время долго расспрашивали. Три месяца расспрашивали, потом ещё три она подписывала разные бумаги.
Они не виделись, хотя находились не так далеко друг от друга. И оба удивлялись: неужели сейчас, в нашем 21ом веке ещё вытворяют такие штуки? Ещё мучают людей по-старинке, ещё выбивают лживые признания и заставляют кровью расписываться в лживой правоте?
Потом Кристину отпустили и запретили выезжать из страны. Запретили что-либо узнавать о муже. Молчала. Её никто не трогал. Она не имела права выезжать за пределы столицы и её районов. Такое условие.
Она поседела, ногти теперь постоянно ломались, а дёсна размякли и плохо держали зубы.

Кристина любила Москву. Любила сам город. Она была не из тех, кто способен прощать подневолье застенок. Навсегда эта злоба и мучительная ненависть остались в ней. И никуда не делись.
После того, как из Кшиштофа вынули всё его нутро, вытряхнули наизнанку, узнали, о чём ему известно и, наконец, выбили признание, что он будет впредь ниже и тише, только после этого его отпустили. Ясно, что никто никогда не узнал бы его теперь. Когда он был признан прочитанной книгой и вполне безопасным человеком, ему открыли дверь. Его друзья с Кубы похлопотали, чтобы там, за дверью, с ним не произошло никакого казуса.
В зале Политехнического музея, в одном из самых безопасных мест Москвы, должны были встретиться Кшиштоф и Кристина.

~~~~~~~ЧАСТЬ 2~~~~~~~

Весь день Кристина сидела в Ленинке. Она вновь подключилась к работе. Кто-то с Лубянки похлопотал за неё – она вернулась на прежнее место как ни в чём ни бывало. Никто не смел ей поставить в вину столь длительный прогул. Крис набрала книг, но работа никак не шла. Из одного окна жгло солнце, из другого жалила молния. Кристина сидела где-то посередине и, обхватив руками голову, размышляла о том, на что глаз падал. Интересно, какой профессор сидел на её месте лет 10 назад? Где он сейчас? Что тогда читал? Водятся ли в Ленинке крысы? Библиотечные крысы? Как с ними борются? Книги какого года они предпочитают поедать?

На улице была жара. Ведро, как говорят чехи. Кристина выскочила из библиотеки и села на лавочку. У памятника Достоевскому копошились французы. Парень кучерявенький и две очкастые девушки. Они сфотографировались у ног великого писателя и произнесли несколько раз его фамилию. Кристина даже услышала что-то, похожее на фамилию Раскольникова, и улыбнулась: как это, всё же, приятно, что его во Франции знают. Стоит им говорить, что Достоевский никогда не заходил в Ленинку, не брал там книг, да и вообще к этой библиотеке, ровно как и к площади, отношения никакого не имеет. Стоит ли говорить, что у памятника поза больного геморроем? Что он сидит, как типичный больной геморроем? Нет, пожалуй, у французов слишком интеллигентный вид.
В Петербурге к Достоевскому проявили гораздо больше уважения. Памятник поставили на улице, где жил он и его Раскольников. Писатель сидит, словно Алёнушка на берегу, обхватив руками колени. Он такой грустный, такой… святой! На памятнике написано по-питерски, просто и от всего сердца: Достоевскому. Без патетичного: Фёдору, нашему великому писателю, в благодарность от советского правительства… Как в первопрестольной любят… Достоевский из Питера сидит лицом к Храму. Московский – лицом к президенту.
Кристина ела булочку. Вокруг копошились голуби. Они искренне любили Фёдора Михайловича. Оставляли у него на голове и плечах птичьи следы, покрывая этими своими испражнениями его всего, словно обволакивая в кокон. Кристина покрошила им хлеба. Птицы оказались голодными и яростно накинулись на булочку с лимоном. Крис подбрасывала кусочек вверх, и тут же пять-семь птиц отрывались от земли и ловили её на лету. Наперегонки. Так могло продолжаться вечно - сидеть на солнышке на чёрном горячем камне у ног писателя и кормить птичек. Но у одной птички Крис заметила что-то странное. Одна её лапка была шире другой. На ней образовалась страшная опухоль, огромная, круглая, пульсирующая. Кристина с секунду не знала, что делать: то ли пожалеть птичку, то ли вывернуть только что съеденную булочку и бежать от этого монстра прочь.
Крис взвизгнула, словно домохозяйка, увидевшая мышь, брезгливо кинула остатки булочки, и зашагала быстрым шагом по Моховой. К Политехническому музею.
Политехнический музей – действительно одно из самых безопасных мест в центре Москвы. Посмотрите, где он находится – у стен Лубянки, у зверя под боком, у кота за пазухой. Сюда мало кто забредает. Иногда группы студентов-первокурсников или школьники прогуливают с преподавателем урок физики. В Политехническом музее удобно передавать секретные документы и раскрывать важные тайны. Уж поверьте! Лучше там, чем в соседнем здании.
Кристина поднималась по старой лестнице Политехнического музея. Кшиштоф стоял наверху, спиной к ней. Худой мужчина в отвратительной красно-синей рубашке, которая ему совершенно велика. Одна рука была в кармане джинс, другая легла на перила. Кристине показалось, что у этого человека нет пальцев. Или так падала тень. В его фигуре она ничего не угадала. В его запахе не было ничего знакомого. Кшиштоф обернулся. Кристина прошла мимо – он её не узнал. Он её теперь не помнил. Женщина, которую так любил, он её забыл, как сильную боль. Она его узнала только на следующем лестничном пролёте. Кристина пошатнулась и упала на ступеньки. Друзья с Кубы, стоявшие рядом, подхватили Кшиштофа и уволокли в какую-то комнату. Они решили, что в Кристину кто-то стрелял и второй выстрел мог быть адресован Кшиштофу.
Политехнический музей словно двигался: её тело катилось вниз и вниз, голова ударялась о чугунные перила. У неё просто закружилась голова, и она потеряла сознание. Когда на -1 этаже пришла в себя, Кшиштофа уже вывезли из страны. Он не мог помнить о Кристине. Он многое забыл. Из его памяти выдрали образ этой женщины. Навсегда.

~~~~~~~ЧАСТЬ 3~~~~~~~

А Кшиштоф в это время улетел в какую-то другую страну, не менее дикую. Но там его оставили в покое. Он продолжал писать. Но теперь не правду. Он создал себе мир грёз и фантазировал. Жил в своём Макондо и старался забыть, что были у него пальцы и что играл он когда-то волшебную музыку. Кшиштоф забыл Кристину. Там из него выбили часть памяти. Как в бразильских сериалах, в голове его стёрся какой-то до страшного приятный момент – его любовь к Кристине. Ещё там, в Москве, ему давали понять, что это только благодаря ей он ночует в тусклом подневолье московских подвалов. А он понимал, что это она из-за него седеет, плачет и умирает. Но однажды он всё-таки сорвался и решил, что Кристина – его самая большая чёрная кошка. Если б не было её, всё бы сложилось иначе.
В отдалённой стране Кшиштоф жил спокойно. Его никто не знал. Разве что те, кому он помог своими статьями. Они приносили ему газеты, еду и шикарные сигары.
Одним ранним утром он вышел на балкон, где от его перил до перил напротив протягивались белые верёвки с развешенной мокрой одеждой. Это была многовековая традиция – сушить бельё на улице и по утрам, выходя на балкон, кричать соседям: Ola! Ola! Кшиштоф стоял на балконе и думал: он же не просто так прожил свою жизнь! Она была богата событиями, он многим отрыл глаза. Он не врал, он говорил правду. Он не боялся. А теперь ему нужна эта правда? Кшиштоф потянулся за своими штанами – они подскочили в его руки. Стряхнув и разгладив их рукой, Кшиштоф положил их на табуретку. Затем потянулся за майкой. Это была озорная сине-красная майка с изображением Ленина, выходящего из мавзолея. От ветра майка уползла далеко от перил и Кшиштоф, стоя одной ногой на бетонном полу, а другой размахивая в воздухе как какое-нибудь насекомое, тянулся изо всех сил к майке. Всем своим весом он навалился на старые перила, которые, незаметно для него, рухнули вниз. Кшиштоф полетел с ними вместе на землю. Это был старый балкон четвёртого этажа. Верёвка с майкой каким-то странным образом зацепилась за нижний балкон, и Ленин так и остался висеть в воздухе, в узком коридоре улочек.
Кшиштоф прожил на Кубе всего два месяца. И это были счастливые реабилитационные месяцы.


~~~~~~~ЧАСТЬ 4~~~~~~~


Утром первого мая Кристину разбудил телефонный звонок:
- Пани Липпенина? Доброе утро, с праздником. Вы можете сейчас говорить?
Кристина находилась в полусне. От громкого жужжания телефона её сердце с одышкой куда-то неслось.
- Да. Конечно. Слушаю.
- Из посольства беспокоят. Извините, что так рано. Мы хотели вас проинформировать, что с документами всё в порядке. Разрешение получено.
- Правда?
- Да. Езжайте хоть завтра.
- Завтра? Поеду завтра.
- Тогда всего хорошего. Мы сделали всё, что было в наших силах.
- Я понимаю. Спасибо.
- Проведите оставшийся день где угодно, только не в Москве – очень советую.
- Понятно. Значит, не всё в порядке.
- Пани Липпенина! Наша сторона сделала всё возможное. Дальнейший разговор на эту тему бесполезен. Всего хорошего.
И на той стороне повесили трубку.

Чемоданы были собраны ещё несколько недель назад. «Только не в Москве»… Она здесь выросла и не представляла себе ничего ближе сердцу, чем Москва.
Из окна она увидела, как на Красной площади готовились к какому-то грандиозному шествию. Туристов вежливо выгоняли и показывали, как легче обойти ГУМ. Особо честные журналисты бегали от дежурного к дежурному в поисках новостей.
Кристина застелила кровать, подхватила чемоданы и спустилась к машине. Новый багажник сверкал на солнце. Букв с надписью модели машины не было – потерялись, когда на светофоре в неё влетел Гелентваген из президентской охраны.
Светило майское солнце. На тротуаре стояли сонные парень с девушкой, видимо только из клуба, и как-то тоскливо целовались.
- Ребят, отойдите, пожалуйста. Мне в машину сесть надо.
Девушка с бровями-ниточками уставилась на Крис:
- Зачем нам отходить? В машину залезают с левой стороны, ты не знала?
- Правда? А в моей машине руль справа.
Крис совсем не хотела конфликтовать. Она собиралась поскорее уехать из города, не привлекая внимания. И так она не должна быть сейчас в Москве, тем более рядом с Кремлём. Но там недалеко у неё был номер в отеле. В Арарате. Это гостиница на Неглинной, где есть потрясающая веранда, служащая смотровой площадкой. Оттуда такой драгоценный вид!
Голова болела, а душа просила кофе, того немецкого кофе, которое папа когда-то привёз из Дрездена. Она представила, как идёт на кухню и берёт из холодильника чёрную упаковку молотого кофе. На упаковке целующаяся пара. Она – с чёрными бровями, он – брюнет. Кто-то из них держал кофейное зёрнышко. Настоящее кофейное зёрнышко на глянцевой картинке.
Девушка около машины хамски оперлась о зеркало.
«Только не это - мелькнуло у Крис в голове, - что ж она напрашивается. Или они специально её сюда приволокли, подставить меня хотят?! Знают, что любой мой проступок – и они не разрешат выехать из страны. Здесь оставят, в решётках».
Крис отпихнула девушку и уехала.
Она решила отправиться к родителям. Не общалась с ними полгода. Они не звонили, не писали. Громко обвиняли дочь и любили её втихую. Родители жили в Троицке. Наукоград Троицк был долгое время закрыт. Когда брат Кристины заканчивал институт атомной энергии им. Курчатова, город открыли. Тогда же разбился её лучший друг Серёжка. Возвращаясь вечером домой, он обгонял грузовик, а навстречу ехала машина с выключенными фарами…

Театральный проезд перекрыли. Пришлось объезжать по узким переулкам, где гуляло когда-то столько... столько людей, которыми жил шарм Москвы: артисты, художники, генералы, шпионы, влюблённые, журналисты, писатели, самоубийцы, убийцы.
Единственное, что она не любила Крис в Москве, так это Храм Христа Спасителя. Нелюбовь не относилась к его смотровой площадке и мосту, что перекинули с берега на берег за два часа.

По Калужскому шоссе машины неслись, словно все опаздывали на важный матч.. Хотелось высунуться в люк и кричать им вслед:
- Русь, куда несёшься ты? Дай ответ! Не даёт ответа.
Мимо пробегали деревни, реки, автобусные остановки, засеянные чем-то поля, рекламные щиты, как проститутки, вышедшие на работу на шоссе…

На радио «Джаз» появилась Билли Холидей. Своим особенным голосом она пела:
Crazy he calls me. Yeah, I’m crazy. Crazy for looooving youuuu.
Впереди красовался свадебный кортеж. Белые Кадиллаки с ленточками и счастливые люди в окнах.

Через 15 минут Кристина подъехала к светофору.
- Наконец-то догадались стрелку правого поворота приделать!
Всё такое остро родное и остро близкое, что так остро больно и остро режет глаза от слёз.
- Прости па, прости, ма. Но я впервые сделала что-то обдуманно. А вы меня не поняли и не простили. Я вас так любила и люблю до сих пор… А вы… Не сегодня-завтра, вы бы увидели, что я оказалась права! Здесь нельзя жить, нельзя. Посмотрите, в чьей мы власти. Мы не марионетки, мы хуже. Мы сами управляем собой так, как того хочет один-единственный человек. Думая, что всё это совершается по нашей воле, что думаем мы своей головой. А на самом деле за нас всё давно решили. Как вы не видите! Как же не видите?

Дорога к дому лежала через лес. Асфальт нагрелся с той стороны, куда попадало солнце. Кристина открыла окно и наслаждалась тишиной. Неторопливо, с задыхающимся от волнения сердцем, она направлялась к дому.
Как встретят её родители? Простили её любовь к неблагонадёжному Кшитофу? Нет?

Ключи от ворот подошли. По участку были разбросаны игрушки – когда соседи играли со своей овчаркой Лордом, то постоянно забрасывали к ним мячики, летающие тарелки, кости, сырое мясо. Папа поначалу злился, а потом это стало семейной шуткой. Когда в доме что-то не могло найтись, папа грешил на соседей и приговаривал:
- Это соседи забрали наши вилки, а взамен подкинули Лордовы кости…
Кристина прошлась по газону, густо заросшему и грязному. Он был весь в игрушках.
Кристина села на скамейку и заплакала.

~~~~~~~ЧАСТЬ 5~~~~~~~

Кристина подняла мяч и перекинула через забор. Лорд жалобно заскулил и просунул мордочку в заборную дырку.
- Лорд! Лорд! Ты меня помнишь? Завилял хвостиком, значит не забыл. Куда мне девать твои игрушки? Чего не прибегаешь за ними? А? Хоть ты остался, хоть ты…
И она начала кидать ему мячи, тарелки, кости… всякие непонятные собачьи вещицы.
- Вот тебе, животное, вот! Хороша жизнь без забот! Вот!!! На! Подавись! Забирай всё. Что же вы раньше не уезжали? Что не уезжали?!!! Где теперь Вас искать? По каким клеткам?

Дом покрыла пыль. Как давно их нет?
Больно было оставаться в этой пыльной тишине. Больно.
Кристина сварила тот немецкий кофе с приклеенным зернышком и вышла в беседку. Ничто так не помогает от угрюмых мыслей, как работа. Надо было отобрать фотографии для выставки, распределить по рубрикам, придумать подписи… Самое тяжёлое было написать завлекательный пресс-релиз для каждого журналиста. Надо было завлечь их всех и для каждого лично составить психологически тонкое письмо.

В одиноком доме, удивительно грязном и пыльном, Кристина и осталась. Раньше здесь убиралась мама. Теперь – никто.
К пяти часам Кристина поехала пообедать. На обратном пути взяла в прокате два российских фильма. Когда-то она пересмотрела все фильмы Грымова, Хотиненко, Учителя, Месхиева… Такое было задание в университете: проанализировать их картины на предмет Product Placement.

Солнце нагрело уже другую сторону дороги. Кристина ехала медленно. Хотелось бросить машину и пойти пешком. Не идти, а бежать. Бежать, бежать, бежать, не останавливаясь. Куда-нибудь прочь. Куда-нибудь. Только бы бежать, чтобы раскраснеться, чтобы задыхаться, чтобы устать. Убежать так далеко, чтобы захотелось вернуться…
Сзади ехал мотоциклист. Кристина заметила его ещё с поворота. Она подумала: что сейчас делает Кшиштоф?
И вдруг она поняла, что ненавидит его. Ведь из-за него её уволокли под землю. Из-за него разворотили жизнь и вычеркнули полгода. Из-за него дом родительский дом опустел. Он виноват. Он кругом виноват.
- Почему я раньше не понимала? Почему не призналась в этом себе и им? Почему верила, что он вылезет откуда-нибудь и спасёт меня? А он? Где он был? Предавал меня? Где он сейчас? Греется где-нибудь на островах? Да пусть он там сжарится! Ненавижу…….. А. Тьфу. Надо бы пропустить этого гонщика в каске. Что ему из-за моих мучений душевных плестись еле-еле.
Кристина прибилась к обочине и дала ему проехать.

Зачем-то он обернулся. Посмотрел на неё пристально, будто что-то хотел спросить, но потом передумал спрашивать и продолжил путь.

У Кристины вдруг перевернулось всё внутри. Что-то укололо внутри, и всё застыло.

Кристина начала сигналить.
- Остановись, остановись, пожалуйста! Эй!
Он обернулся. Кристина указывала пальцем вправо.
- У обочины! Остановись здесь! У обочины!
Включила поворотник, но мотоциклист только оборачивался в обе стороны, а останавливаться не собирался.
- Эй, аккуратнее. Не вертись так! Просто остановись, остановись! Мне надо тебе что-то сказать. Да стой же!!!
Кристина уже повернула направо – она была уверена, что он остановится. Он должен был остановиться.
Но мотоциклист поехал дальше.
Кристина никак не могла выехать обратно на дорогу – внезапный поток плетущихся за ней машин, прорвался. Боясь потерять мотоциклиста из виду, она ехала быстро и заглядывала в каждый поворот. Нигде его не было, значит он ещё едет прямо. Проехал церковь, пруд. Вот! Завернул. Но не видит её.
Она поехала за ним. Разбитая дорога, глубокие колеи – не разгонишься. Он не видел её.
- Остановись же, ну! Я знаю, что ему скажу: прокати меня на мотоцикле, я никогда не ездила на мотоциклах. Я обхвачу его руками, прижмусь к его спине и мы помчимся в дорожке заходящего солнца… Только в России такое солнце. Только в России. Я знаю, что больше нигде такого не увижу. Да оста-но-вись!!! Чёрт тебя возьми! Стой! Стой! Прошу тебя, стой!!! Господи, помоги его найти! Помоги! Хоть раз в жизни помоги!

Упорно и отчаянно, как бьются за надежду, она искала мотоциклиста. Так ищут только сумасшедшие или прожжённые романтики, которые не находят себе жизни в привычном круговороте вещей. Они хрупки и доверчивы. Им можно сказать что угодно – они поверят и навсегда сохранят в сердце рассказанную небылицу.
Зачем она его искала? Может, хотела, чтобы он снял свой шлем? Что окажется под ним? Какое его лицо? Он блондин или брюнет? Когда он улыбается, образовываются ли на щеках ямочки? Когда он злится, появляются ли на лбу морщинки? Как его зовут? Кто он такой? Зачем он здесь? Зачем она здесь? Зачем они друг другу?


Мотоциклист сразу не понял, чего от него хотят. Он свернул шею, пока чаровался безымянной машиной. За рулём сидела девушка в очках. Она ему улыбнулась, но не заметила, что он улыбнулся ей в ответ. Прочный шлем покрывал его голову. Даже если б мотоциклист показал ей язык, девушка всё равно не заметила бы. Он ещё раз обернулся. Девушка посигналила и показывала пальцем направо. Он не понял. Решил, что с мотоциклом не всё в порядке и она ему хочет это сказать. Девушка так настойчиво сигналила и так грубо махала пальцем, что он догадался, чего она хочет: раз он её обогнал, а она, быть может, была на какой-нибудь крутой тачке, значит теперь эта мадам жаждет мести. Жаждет деревенских разборок. Как фильмах. Конечно! Не на того напали. Сейчас он остановится, чтобы парень, который поджидает её за воротами, выбил ему бейсбольной битой зубы?!
Мотоциклист, последний раз обернулся и чуть было не съехал в канаву. Он не собирался останавливаться, а только прибавил ходу. Проехал Троицкую Церковь, пруд и свернул, не доезжая воинской части. Он ехал быстро и не видел, что девушка следует за ним.
Мотоциклист добрался до дома. Поставил на участке мотоцикл, снял шлем и засмеялся: а красивая была девушка, почему я не остановился? Может, она хотела познакомиться? Вот я дурак!

***
Всё забывается. Странно, но из головы всё вылетает. Ничего не остаётся. Держится только нескольуо дней – дня 3 обычно, а потом исчезает. Всё забывается. Интересно только, навсегда или на время. Я знаю: бывает момент, который заставляет вспомнить. А потом снова забыть. Как же много интересного, но забытого. Интересного, но не уместившегося в голове. Куда оно потом девается? Что с этим все бывает?

А на следующий день она уехала за границу и больше никогда не возвращалась на родину.