Дядя Проня

Почтальонша долго кричала, чтобы кто-нибудь вышел и получил письмо с доплатой. Сама она боялась нашего петуха, не подпускавшего к дому ближе чем на пятнадцать метров.
Я вышел и, доплатив один рубль, получил заказное письмо. Мама, разобрав каракули, написанные химическим карандашом, сообщила радостную весть о предстоящем приезде одного из ее братьев, то есть моего дяди Прони. Мы, детвора, знали его как цирюльника, начавшего свою карьеру в двенадцать лет, чем он очень гордился.
Приехал дядя вскоре после свадьбы старшего брата Виталия, поэтому угощать гостя особо было нечем. Корову Жданку мы продали за три тысячи рублей и из вырученных денег справили сестре Татьяне, впервые в ее жизни, зимнее пальто, все остальное до копейки ушло на свадьбу. К тому же пришлось зарезать недокормленного поросенка, всех кур, и лишь каким-то чудом уцелели две гусыни с гусаком да боевой петух.
Наша семья вроде бы только-только начала вылезать из бедности, но затеянная свадьба вновь разорила в пух и прах, отбросив к званию беднейших в Мариновке. А тут гость, которого надо встречать, угощать, кормить все же не так, как обходились мы что Бог пошлёт.
Придя с речки, где мы купались целый день и кормились всем, что росло на берегах и обитало в воде - по сути, малосъедобное и изрядно подводившее наши животы, - я обнаружил странно выглядевшего Пирата. Пес, никогда не знавший ножниц для стрижки овец, скулил, жалуясь мне, как над ним надругались.
Я понял: приехал дядя Проня.
И в самом деле, на земляной завалинке сидел пузатый низкорослый дядька и ножницами старательно пытался разрезать большую иглу. После я узнал - это так точат ножницы, которые изрядно затупились о шерсть бедного пса. Пират загавкал на незнакомца, изливая свое собачье негодование при припозднившемся хозяине.
-А, Женька... Здоров, здоров, племяш! - обняв, громко приветствовал меня дядя.
Я было прильнул к гостю, но тут же отстранился: дядя Проня кололся Пиратовой щетиной не хуже самого пса.
-Дядь Пронь, а что это вы прямо с Пирата начали? - спросил я. - И как вам удалось его обстричь?
-Эх, Женька... Да я любую собаку не только обстригу, но и обрею! Тем более что шерсть собачья мне во как нужна! Проклятый радикулит замучил... Сплету пояс, и болезнь, как мне обещали, сама пройдет. Только видишь - бок и уши чуть-чуть не достриг: укусил, понимаешь, скотиняка за палец и убежал, - и обращаясь к гавкающему псу, пригрозил: - Я тебе, сукин сын, и уши все поотрезаю! Ишь ты, крокодил зубатый... Ну-ка, заткнись!
Как будто поняв дядину угрозу, Пират опустил уши и потрусил за дом в свою будку.
Тут же перед дядей Проней валялись и куриные перья. Я спросил, откуда они
-Оттуда! - нахмурился гость - Усмирял вашего будудана. Это ж надо! Что я ему, Чемберлен или Гитлер какой? Наскочил, понимаешь, сзади и давай долбить меня по башке! Теперь долго летать не будет. Я ему крылья-то, укоротил, а матери перья отдал, вернее, кисть из них сделал, сковороду маслом смазывать, пусть блинов напечет. Да часть перьев использовал для помазка.
Тут я оставил дядю и стал звать кочета: «Петя, Петя, Петя!..» На зов появился мой красавец, а из дома вышла матушка и, глядя на обезображенного петуха, в сердцах сказала:
-Прокопий, сделал ты из петуха какого-то урода. Э-эх, как был ты, Прокоп, садистом, так им и остался! Тьфу!
-Молчи, несчастная, а то и тебя обстригу. Наголо! - весело рассмеялся дядя.
Мать еще раз плюнула в нашу сторону, а потом истово произнесла:
-Господи Христе, дай разум его потерявшему! - и, уходя, добавила: - Минут через пять идите кушать блины, да веником отряхнитесь от шерсти. Прокопий, если б не твоя лысая башка, точно б за рыжего черта сошел. Господи, прости меня, грешницу...
Мне было жалко обстриженного петуха, но дядя Проня - наш гость, и приходилось терпеть.
Пощупав, насколько острыми стали ножницы, я спросил:
-Дядь, может, меня обскубаешь, пока мамка готовит?
Дядя Проня потрогал мои волосы и сделал заключение:
-Не! Надо волосам дать подсохнуть. Как высохнут, я тебе машинкой шикарный полубокс сделаю. Смотри, какая у меня, экстра класса, еще трофейная штуковина! А стрижет... будто песню поет! Наши ей и в подметки не годятся. А вот бритва «Золинген». Сама бреет! Тридцать лет не выпускаю из рук! Не бритва, а чудо...
-Дядя Проня, а не боишься в карманах такие чудеса носить? Не сопрут ли?
Дядя Проня любовно сунул машинку в боковой карман, а бритву - в нагрудный. И серьезно ответил:
-Вообще-то я в кармане ношу "собачку, она любому ворюге руку оттяпает, только сунься кто!
Разговором о карманной собачке дядя Проня меня сильно заинтриговал...
- Ну, ладно, возьми веник и отряхни меня хорошенько. Раз зовут, пойдем перекусим.
После обработки огрызком от веника, дядя приобрел человеческий вид и даже слегка как бы интеллигентный. С особой важностью он извлек из внутреннего кармана пиджака завязанный кисет. Я подумал: «Дядюшка сейчас свернет козью ножку...» Но вместо самокрутки он запел:
-Зубы вставьте, господа,
Приближается еда.
Хлеборезку в рот вставляю,
Хлеб жую, не умираю.
Достав вставную челюсть, он засунул ее в рот. Клацнув искусственными зубами, уже голосом Левитана добавил:
- Шалтай-балтай, туды-сюды.
Вперед - на блинные склады!
Съев блины с чаем из настоя шиповника и корней солодика, мы пошли достригать собаку, вернее, как сказал парикмахер, «приводить пса в божеский вид». Матушка, услышав это, укоризненно покачала головой:
-Бог тебя, иудушку, накажет, богохульник!
Пирата зажали в пустом коровнике и дело со стрижкой довели до конца. Дядя Проня, не разгибаясь, собрал шерсть в тряпочную сумку и спрятал ее за пазуху.
-Теперь твоя очередь. Где тебя стричь будем?
...Мой полубокс торчал в разные стороны, но голове было легко, и открывшиеся уши обвевал приятный ветерок. Я даже мысленно простил дядю за издевательство над петухом, а он меня вдруг спрашивает:
-Женька, скажи мне, о чем ты мечтаешь? Что бы ты хотел иметь, скажи на милость?
Что я хотел? О чем мечтаю?.. Эх, сразу и не сообразишь! Конечно, о наручных часах с будильником, как у старшего брательника Шурки! Представив, как я буду напоминать учителям, что урок окончен и пора бежать на перемену, я возликовал. А то с переменами беда: техничка часто или задремлет, или куда-нибудь запропадет, а часов - тю-тю - ни у кого. Вот и сидим по часу... А тут строго: звоночек поставил и - «дзинь, дзинь!» - перемена.
Второе... Это, конечно, велосипед с моторчиком. Э-эх, как мы с Серегой Сосой помчим на нём на колхозную бахчу да заедем с нелюдной стороны... Пока сторож Катасон заметит, мы уже нарвем дынь и арбузов, и - вжик! - умчались. Красота!
И, конечно, меня очень заинтересовала карманная собачка, каких, говорят, полным-полно в Японии. Там их будто бы разводят. А у дяди - собственная.
Все это я ему и выложил. Дядя внимательно выслушал меня, сказал:
- Женька, часы и собачку жди, а вот велик с моторчиком посложнее... Но так и быть - привезу!
Счастье переполняло мою душу. Я вообще почувствовал себя первым среди всех мариновских пацанов. Да они слюной подавятся, увидев у меня дядины подарки. Вот тогда у Шевы я колбасы-то выменяю, наемся, если дам ему покататься на велике. Ой, да что хошь принесут - и груши, и яблоки, и...
Размечтавшись о будущем счастье, я спросил у дяди Прони, почему он раньше не приезжал, когда его тетя Клава жива была. Дядя как-то странно посмотрел на меня и сказал:
-Это кто тебе сказал, что Клавдия умерла? Ты что, рехнулся? Ты что глупость такую молотишь?! - он наступал на меня своим животом и вдруг, схватив за чуб, полез в нагрудный карман. Я сразу сообразил, что там лежит бритва, которая «сама бреет»...
Часть чуба осталась в пальцах дяди Прони, а я, вырвавшись, понесся к Сосе поделиться обрушившимися новостями.
Серега внимательно все выслушал и сказал:
-Зря ты, Женька, струсил. Сомневаюсь, что такой знатный парикмахер будет резать горло или уши, - и предложил: - Айда посмотрим на твоего богатого дядюшку! -видимо, рассчитывая, а вдруг и ему что-нибудь перепадет.
Мы осторожно приблизились к дому, я свистом позвал Пирата. Тот, чухаясь и ласково скуля, прибежал к нам, с подвыванием, по-своему рассказывая, что в доме поселился нехороший человек. Втроем мы полезли задами к котуху, где сидел обиженный петух, который теперь не мог взлететь даже на насест и уже устроился кемарить на глиняном полу, измученный невесть откуда взявшимся стригалем.
Coca от вида моего петуха заржал, как дикий конь, а я, обиженный, сказал, что он тоже заслуживает имени Иудушка. Мамка четко и удачно придумала имя Прокопию!
-Да-а... Вот тебе и благодарность за полубокс от племяша! Ишь ты, Иудушка!..
Я испуганно смотрел на контур стоящего в дверях котуха моего дядьки И-у-у...
-Женька! Ты, смотрю, и друга своего привел на пострижение? Его как кобеля оскубить или шик-модерн - полубоксик сделать?
Я чувствовал, что дядя готов остричь Сосу прямо в котухе среди куриного помета. Хорошо, если только будет стричь, не прибегая к бритве фирмы «Золинген»...
Однако дядя Проня спокойно сказал:- Вылазьте отсюда! Пойдем за дом, там еще светло, тепло и мухи не кусают.
Дядя усадил Сергея на угол завалинки, достал из левого кармана пиджака тряпочную салфетку и повязал на шею моему другу.
Минут через пять Coca с виду стал похож на отличника. И тут... Дядя быстрым движением достал бритву, мгновенно раскрыл и... таким же быстрым движением, схватив свежеостриженную голову... подправил Серёге виски. Дунув на лезвие, он спрятал бритву в карман. «Фу-у-у», - отлегло у меня от сердца.
А дядя обратился ко мне:
- Женька, ты не верь, что Клавдии нет. Я в Светлом Яру за это одному чуть ухо не отрезал, так меня в психушку, суки, засунули! Это меня-то, специалиста с пятидесятилетним стажем! Эх, кабы знали, кого мне стричь-брить приходилось, какие люди на стройку Волго-Дона приезжали!.. Сидит такой туз в кресле, а я бритвой по кадычку ласково вожу и все медленнее, медленнее... Туз в кресло вжимается, я ему вопросик... вопросик каверзный под кадычок, и, пока так бритву держу, они мне такого наговорят... Я возьми да расскажи про их дела за кружкой пива. Так кто-то настучал. Меня - в психушку... Ну, я им там жути нагнал: всем врачам козью морду сделал!
(Я на мгновенье представил дядю с козьей мордой и подумал, что ему бы пошло...) Так вот, Евгений, я похоронил ее бренное тело, а по сути Клавдия моя жива. Жива ее душа. Мы с ней прожили сорок один год, и, выходит, пока я жив, жива и моя Клава!
Я кивал головой и поддакивал, желая успокоить разволновавшегося дядю:
-Дядь Пронь, я верю тебе. Конечно, верю... А вот Сереге нельзя ли организовать наручные часы с будильником, а дядя? - постарался я перевести разговор на другое.
-Какие проблемы? Часы будут в подарок и твоему другу. Только завтра часов в десять вечера помогите мне кое-что отнести к поезду, он, кажется, в половине двенадцатого ночи на станцию приходит?
- Да, - подтвердил я насчет поезда. Coca, осчастливленный таким поворотом дела, был несказанно рад и шептал мне: «Скажи ему про велик, скажи про велик... Или еще одни часы - для братана Толика...» Но я, конечно, не стал донимать просьбами странно раздобревшегося дядю, и раздосадованный Coca поплелся домой, а я полез на чердак спать.
Всю ночь во сне я гонял на велике с моторчиком... А что? Это вообще класс - педали крутить не надо, засекай на наручных часах, за сколько ты туда домчался или еще куда, и полный порядок! Сторожа тщетно пытались меня догнать - я был недосягаем и неуловим. Даже перья, срезанные с кочета, приспособил к багажнику, и они помогали набирать скорость...
Но вот за мной, как уже часто бывало в снах, покатилась огромная бочка. Она приближалась, набирая ход, тарахтела, гремела, разрастаясь за спиной до чудовищных размеров, и уже была готова вот-вот подмять меня, маленького и беззащитного, своей тысячепудовой массой. Бум, бум, бум! -гремела по булыжникам бочка.
-Женька! Женька, стервец!
От страха я открыл глаза, с трудом соображая, что происходит.
- Женька, вставай, сучий кот, на работу проспишь! - мать колотила кочергой в потолок. - Вставай, уже шестой час, день на дворе зачался!..
Я взял молоток и три раза постучал по деревянной балке: дескать, слышу, слышу, проснулся, сейчас спущусь... А сам с облегчением подумал: «Хорошо, что мамка разбудила, страшенное дело - попади я под эту бочку. И чего она за мной ночью гоняется?»
Сегодня был мой первый рабочий день в этом году и ничего не поделаешь: вставать хоть и тяжело, но надо... Мама налила стакан молока, отломила свежеиспеченного хлеба.
- Ешь быстрей, а то опоздаешь, - сочувственно погладила меня по голове. - Поспешай, сынок, в Илларионовку скоро машина пойдет, туда пешком-то долго бежать. Вон, на скамейке, не забудь, твой обед...
Я съел хлеб, запив молоком, схватил тормозок с ломтем хлеба и бутылкой молока и побежал к МТМ, то есть к машинно-тракторной мастерской. По пути, напротив Орловской улицы, я обследовал место, где над дорогой чуть-чуть возвышались блескучие спинки двух снарядов, будто нажравшиеся поросята закопались в землю вместе с рылом и дышали налитыми стальными спинами. Корпус одного снаряда лопнул, видно, от наезда тракторной гусеницы, и мне показалось, как он тихонько хрюкал от удовольствия.
«Надо нашим пацанам сказать, - ускоряя шаг, подумал я, - давно пора эти снаряды утащить в балку да там рвануть. А то как бы другие не уволокли», Леушкины или Мироновы.
А вот и МТМ. Ряд тракторов начинался с «хатэзэшек»-колесников. Мы часто усаживались на их железные сиденья, крутили чугунные баранки и урчали, будто дизеля, представляя гонки по степи на этих железных конях.
Мандрыкин, увидев меня, сказал Катогару:
- Ну, наконец, Иван, идет твой «прищепщик» - дело будет! - так с насмешкой назвал он мою профессию прицепщика.
Усевшись в старенький разбитый «газик», мы попылили проселком на полевой стан. Дорога дальняя, и всяк коротал путь по-своему. Кто курил, кто достал квас и, обливаясь от тряски, жадно пил из банки, а Петька Мирон, сидя на перевернутом ведре, разложил на коленях завтрак. Запах жареных сусликов вызывал головокружение, забивая горечь степной полыни. Я подумал, что надо и мне наловить суслей да мамка нажарит, а то Мирон ни в жизнь не угостит...
Так и сожрал две румяные тушки с молодым лучком, запивая яство пузырящимся арьяном. Я для успокоения отщипнул кусочек хлеба и украдкой сунул его в рот. Кажись, отлегло. Да вроде бы и приехали...
Вдвоем с Катогаром мы подошли к трактору, который стоял на краю стана, запряженный в широкую сцепку дисков для обработки бескрайней пашни. Я долго пичкал солидолом тракторные тавотницы и диски, измазавшись по локоть и тихо проклиная такую работу, но Катогар подбадривал;
- Женька, не дрейфь: побольше смажешь, подальше проедешь. Никогда на смазке не экономь!
Но мне хотелось другого - скорее выехать в поле и посидеть за рычагами ДТ-54, который поблескивал темно-синей краской. Правда наш трактор был местами из-за грязи и пыли, насевшей на облитый соляркой корпус, казался замученным и старым. Наконец утомительная процедура подготовки техники закончилась, я бросил шприц под сиденье, предварительно отерев его травой.
«Tp-ppp, x-ppp...» - весело взревел «дэтэшка» и покатил через овраг к ожидавшему нас полю. Водитель по пути объяснял, что и где находится, как и на что нажимать, но быстро уразумев, что мне все это давно известно, так-как год назад я уже работал на таком же чуде, остановил машину, достал ватник и сказал:
-Ну, вот что я тебе скажу... Видишь поле? Это – твой фронт и лады - шуруй, вкалывай, а я подремлю часок-другой в балке. Давай, с богом! Но смотри - не гони, а то Яшка Демкин заругает.
Демкина Якова Федоровича, бригадира по кличке Темный моряк, кавалера многих орденов, в селе побаивались и уважали. Крутой нрав был у фронтовика, хлебнувшего много лиха в своей жизни...
-Ладно, - сказал я на наставления Катогара и рванул машину с места, видимо, не рассчитав работу механизма. Вскоре, однако, приноровился к «пыхтелке»...
На ветер двигаться хорошо, обдувает, пыль сзади клубится, мечтаешь себе обо всем. Жаль, конечно, очень жаль, что нет на руке часов.
Э-эх, дядя Проня! Ну что он не привез часы, когда надумал ехать в гости! А то бы засекал сейчас время первого круга, второго, десятого... Стоп! Стоп, машина!
Как вкопанный, остановился агрегат. Прямо перед капотом впереди валялся огромный снаряд; казалось, гусеницы рвались к нему, чтобы подмять под себя страшный трофей, порвать его на части.
Я осторожно попытался поднять снарядище, но, увы, в нем было килограммов под сорок, мне не по силам. Взяв монтировку, откатил его на обработанный участок и, напрягаясь, поставил военный трофей вертикально, маячком. Снаряды помельче, которые попадались на пашне, я загружал в ящик для балласта. Они весело звенели, ударяясь друг о дружку, подпрыгивая на мелких и частых горбах земли. На конце загонки появилась конная упряжка с бочкой воды.
Приблизившись к вознице, сразу узнал дядю Володю Гончарова, подвёзшего питьевую воду в деревянной кадушке. Я лихо развернулся и заглушил трактор. Резким разворотом поднял огромную тучу пыли, в которой совершенно пропала водовозка вместе с лошадьми, а из пылюки в наступившей тишине донесся возмущенный голос Гончарова:
-Хочъ бы ты сказывся, лихач! Шо, потихеньку ихаты не умиишь? Шо наробыв? Колодезную воду запылив! Шо питы людины будуть, а?! - однако, приглядевшись, чья это голова едва-едва виднеется из-за рычагов в кабине, возница уже спокойнее продолжал:
-А, сусед... Шо воно у тебэ тарарахае в коробках, як бисы в колокола лупят?
Я поправил:
-Бесы в колокола никогда звонить не будут, а вот ангелы - да.
-Ну, ладно, пей да поболе с собой воды набери. А где же Катогар запропастився?
-Да дремлет там, в балке... А сколько сейчас времени?
Гончаров ловко спрыгнул с телеги и уставился в небо:
-Та дывлюсь по соньцу - часов двонадцать. Это когда ж твый тракторист дремати завалився? Небось с утра дрыхнет, рожа бесстыжая.
Напившись холодной воды, мы пошли к трактору. Дядя Володя похвалился:
-Женька, дывись, який я зробив для себэ протезик - сам Алексей Маресьев позавидовав бы!
Действительно, походка его была ровной и уверенной, хотя правой ноги не было у него с давних пор. Вдруг он остановился, как вкопанный, и стал часто-часто креститься.
-Господи! Господи Иисуси наш!.. Женька, ты шо, сказывся, чи шо?
Я, не понимая, о чем идет речь и что его так насторожило, спросил:
-А в чем дело, дядько?
-Тебя хто, твой дядя Проня навучив ции бомбы за трактором возить?! Це ж треба башкой думати! Тоби ужо двонадцать годов скоро, взрослый хлопец, а мозгов нэмае... Давай потихеньку, да тильки потихеньку! Съезжай с поля. Ой, прошу тыхенько, на самом малом газу... Та посымаем ции смердючии бомбы, та снаряды. Ой, тыхенько!.. Да погоди, я коней отведу в сторонку, не дай Бог чево... - на лице дяди Володи, видимо, от испуга, крупными каплями выступил пот, руки ходили ходуном и раз за разом тянулись перекреститься. Коней он отвел метров за триста, а уж после я подогнал трактор к заросшему бурьяном окопу, стал складывать в него снаряды и бомбы, думая, что уж такого смердючего нашел он в них, вполне приличные железяки. Окоп заполнялся быстро, тем более что самые тяжелые снаряды таскали мы вдвоем.
Освободившись от балласта, вернулись к повозке.
-Возьми черпак та слий мени, писля я солью тоби...
Умывшись, дядя Володя по-отцовски, с какой-то неожиданной для меня болью в голосе попросил, чтобы я никогда снаряды да бомбы не трогал. Мало ли, мол, пацанов взорвалось на них и сколько калек осталось? Вот и он ногу потерял, да когда? Не на войне, а после - из-за таких вот штучек...
На прощанье дядя Володя предупредил, что мне бы не мешало поторопиться домой.
Что-то там у нас происходит непонятное... Мать все утро ругалась с Проней, бегали с гусями и что-то друг другу доказывали. Что? Ну, мамка якобы кричит, что гуска с яйцом и ее надо посадить в гнездо, а Прокопий орет, что, мол, готов отрубить себе руку или ногу или вообще сжечь дом, если он не прав, мол у гуски и намека нет на то, что она с яйцом.
-Я щось не разумию, чего вони бигают да орут...
...Мой наставник так и не появился из балки до самого вечера, и пришлось гнать трактор с дисками на стан, где меня радостно встретили Катогар со странно веселым и добродушным Никитой Лобачевым и разомлевшим от самогона Дроном. Дядя Саша Дронов кинулся меня обнимать, приговаривая:
-Сынощек, Женька, щастливый же ты мужик! У тебя такой умный дядька, сильно похож на Никиту Хрущева - прическа у них одинаковая: «лысый Тузик» называется! - довольный шуткой, рассмеялся Дрон.
На что Катогар сказал:
-Санька, попридержи язык, а то НКВД тебе такую же прическу заделает...
Дрон дурашливо парировал:
-Меня Прокопий ослобонит! Он точно баит, что в 58 году в сесеере уже третий спутник запустили, а вот как сотню их на орбиту забросят, так куммунизим придёт. Господи, вот жратвы будет, то есть закуси! Навалом! - и глубокомысленно добавил: - Вот я насчет выпивки яво не спросил, как с ней-то будет? Ты, Женька, обязательно у Прокопия завтра за куммунизим и за водку спроси...
Я закивал головой и с удовольствием забрался на телегу к Ивану Букину, устраиваясь на укосе свежей душистой бережины.
В село за разговорами доехали быстро. У клуба я встретился с Сосой. Прошмыгнув без билета в зрительный зал и усевшись на привычное место на сцене за экраном, мы просмотрели половину фильма и домой ко мне прибежали уже около десяти вечера, провожать дядю. Да бежать вот не разгонишься, в кирзовых сапогах-то, хотя они у меня блестели, как новенькие, наваксенные солидолом. Вообще кирзачи - обувь всесезонная!
Дядя Проня, волнуясь, уже прохаживался возле калитки в ожидании нас.
- Ну, наконец, помощнички! - пробурчал он. - За часики и велик, как обещал, давайте попотейте, - дядя выглядел как-то необычно, я бы сказал, щеголевато. Он вытащил из гусятника два тяжеленных мешка и помог взвалить их нам на плечи. -Ну, с Богом, «рашен кэмел»!
Мы не поняли, что сказал дядя Проня, и пошагали на станцию.
Идти туда без ноши не так далеко - километра два, а вот с мешками...
Первые сотни метров преодолели с шутками-прибаутками, а после... Чуть ли не в мыле, едва поспели к поезду Дядя Проня затолкал в вагон свои два мешка, поцеловал нас со слезами на глазах, мы тоже пожелали ему счастливого пути, а также скорого возвращения с великом и ...
Поезд тронулся, увозя в направлении Кривой Музги очень умного дядю Прокопия с его мешками. «Эх, не спросил про коммунизм, - вспомнил я запоздало. - А-а-а, ладно: привезет подарки, тогда и спрошу».
Вернулся я домой около часа ночи. В доме горел свет, а мать набросилась на меня с руганью: где был, куда мотался, стервец? И главное - где Прокопий?!
Я понял: случилось что-то страшное.
- Обокрал, обокрал, паразит! Все простыни, рубашки ночные, Танькино пальто... Собирал все в гусятнике... Вот почему он меня туда с гусыней не пускал. Ах, паразит, - причитала она в глубоком горе, - даже тюль с окон унес! О-ох, горюшко, о-ох, смертное!
Я долго пытался успокоить мамку, а у самого стояли перед глазами блескучие новенькие ботинки на ногах дяди Прони. Похолодев от страшной догадки, я быстро нырнул под кровать, открыл коробку... Ботинок не было. Вместо них в коробке лежала собачья шерсть. Их не было нигде. Ботинки, видно, пришлись впору дяде Прокопу. Я так и уснул в слезах у мамки на ее полной и мягкой руке...
Ох, как трудно вставать вместе с солнцем. Но ведь солнце встает каждое утро, правда, после мамки, гремящей в сенцах да хлопочущей возле печки с ухватом у зарумянившегося духмяного хлеба.
Делаю бросок к ведру с водой - умылся, привычная кружка молока и добрый кусок тёпленького хлеба, да в голове отрывок молитвы: «...Хлеб наш насущный, даст нам». Сумка с бутылкой молока да напутственные слова: «Женька, сынок, дуй быстрей, на работу опоздаешь!»
Во дворе дожидался мой верный Пират, который пытался что-то сказать, скалясь улыбкой дядя Прони. Рядом с ним валялся разодранный кисет сумасшедшего дядюшки. И вдруг меня разобрал смех! Такого я никогда не видел. Пират еще сильнее завилял хвостом и заклацал вставной прокоповской челюстью. Казалось, что сейчас пес споет песенку про хлеборезку и как он жует хлеб и поэтому не умирает... На этой веселой ноте мне вдруг стало жалко ограбившего нас старенького парикмахера, потерявшего возле гусятника свои вставные зубы. Бедный дядя Прокопий, как он там без своих челюстей, но в новых ботинках? А, что ботинки! Да разве мариновским пацанам летом нужна обувка? Не в ботинках счастье...
Отобрав у Пирата уже покусанные вставные зубы, обтер их о слегка запыленные штаны и с определенной трудностью засунул себе в рот. В размягченных от солидола кирзачах бежалось легко. Представлялось, как перепугаю Сосу и особенно Мотяха новыми зубами: «...Хлеборезку в рот вставляю, хлеб жую, не...»