Ноль

НОЛЬ


Передо мной, белый лист бумаги. Слышно мое дыхание очень далеко, как в другой декорации.
Наверно каждый знает это ощущение, когда ты берешь в руки чистый лист (бумаги). Возможно, что-то подобное, испытывает человек держащий на руках новорожденного ребенка. Лист дает волшебное ощущение свободы. Свободы выражения души и ее самой сути, а творчество наверно и есть ее суть. И душа, затаив дыхание, смотрит с вожделением на эту бесконечность белого цвета, лежащую прямо перед глазами образовавшуюся при сложении всех цветов вместе. И все эти цвета в этом листе как мириады вселенных переплетаются, пролегая и расплываясь то красным, то слегка синем, то фиолетово-лиловым оттенками наполняют его. Они как бы еще не проявлены, но их безграничное количество и они все здесь передо мной. Также как и бесконечные миры слов, таящихся как хамелеоны на глубине, но не поменявшие пока еще свой цвет на черный. А может это все во мне?
Кто-то может сказать, что это пустой лист, и суть у него одна быть записанным всеми этими закорючками. Но когда пытаешься воплощать свои внутреннее стремления и ощущение в реальность листа, чему-то внутри становится как-то неуютно и не по себе. И это происходит, как только начинаешь что-то писать или хотя бы просто ставишь точку. Это ощущение тихое, почти незаметное, кажущееся незначительным и оно быстро куда-то уходит. Но если присмотреться к нему, начинает появляться чувство утраченной свободы. Стоило только чуть-чуть добавить в эту гармонию и баланс белого маленький значок, и все, гармония разрушилась, все перекосилось, лист снова стал обычным и серым, а был чем-то гораздо больше. Пропадает ощущение детского восторга и счастья перед чем-то большим и необъятным как перед горизонтом и небом, пропадает желание выложить всю свою душу такой, какая она есть от и до или открыть ее. Теперь она перестает умещаться в листе или просто отказывается. Но хочется снова и снова пытаться достать из самой глубины себя все, что рвется наружу, но каждый раз приходит разочарование. И чем больше листов заполняется, тем дальше это радостное ощущение новизны уходит в глубь и может даже совсем раствориться и состариться взаперти за трафаретной решеткой символов под толстым слоем слов на самом дне. А закорючки снова идут в свой пляс, показывая свое величие и превосходство, пытаясь протолкнуть свою великую и неоспоримую истину, или идею.


И хотя, что-то притом все равно остается от былой чистоты.
Может быть это то, без чего закорючка некогда не смогла бы донести свой смысл, это пустота между букв, это интервалы и пропуски, неважные и может и незаметные для привыкшего глаза, это отброшено на задний план и не попадает во внимание без особой надобности и существует где-то там, в вдалеке как нечто само собой разумеющееся.


Когда куда-то смотришь, не всегда можно увидеть то на что смотришь, ведь надо его отличить и сравнить с чем-то, может быть с тем, что находится где-то внутри. Но когда сравнивать не с чем, то можно смотреть хоть всю вечность и не увидеть этого. Наверно поэтому черное не смогло бы быть им, если бы не было белого. А белое мы бы никогда и не увидели, не увидев и не познав черное. А может быть не того не другого цвета просто нет, а есть один - черно-белый?


Прогулка ветра.


Ветру снилось:
Луга. Сини – зеленые луга и чистое голубое небо.
Ветру снилось, как будто он может быть всем, чем захочет и где захочет. Он скользил почти бесшумно по густой ровной и покрытой свежими росинками некем нетронутой траве. Сияющие солнце как будто оживляло все вокруг и наполняло смыслом. И ветер несся все дальше и дальше, ведь ему было непонятно, как можно оставаться на одном месте, да и остановится он и не мог.


Прошло совсем немного времени, и он образовался возле небольшого кирпичного московского дома. Подхватив парочку сухих листьев и опустив их на нос спящему дворнику Феодору. Тот смачно чихнул и проснулся, увидев, не без удивления, как вокруг бегают и орут люди, устраивая большой переполох на всей улице. А за мгновение до этого ветер снял с головы, мимо проходящей очень красивой девушки, ее берет, и понес его прочь по улицам. Глаза девушки наполнились сожалением, затопленным полной беспомощностью. Она смогла лишь вздохнуть, продолжая глядеть в след улетающему берету. Зато, поблизости оказалось немало прохожих, будто ждавших этого замечательного момента. Они тут же понеслись вслед за беретом, распихивая бабулек мирно идущих в неизвестность, и расталкивая всех кто преграждал и мешал осуществлению их сверх важной миссии попутно чертыхаясь.
Но ветер не был эдаким простаком, которому нечего не надо было, кроме того, чтобы просто летать там и сям. Ветер мечтал. Он мечтал заглянуть за край неба и земли. Он очень стремился попасть за горизонт и обязательно полетать там. Иногда ветру удавалось туда долететь, но как только это случалось небо закрывалось темно-синим одеялом, и земля засыпала. Но он знал, что обязательно наступит тот момент, когда он успеет с последних сил и в последний момент может быть и не весь хоть чуточку проскочить туда.


А пока ветер носился из одной стороны в другую сторону. И ему не было нигде предела. Ведь он впрочем, как и все ветра мог проскользнуть везде и всюду. Для него не существовало нечего то, сквозь чего он не мог пролететь. Каждая травинка каждый куст на поле все было наполнено им, и звучало каким-то особыми звуками, когда он пролетал сквозь них. Даже человек бы почувствовал это как теплую дрожь ощущение силы уверенности и какой-то тихой ели заметной мелодии где-то в самой душе. Да и душа была также прозрачна для ветра... Часто ветер любил исчезать из одного места и появляться в другом. И полетав немного над лугами, он растворился. Возможно, для того, что бы появится где-нибудь на краю океана. Где он часто любил играть с брызгами и волнами....


Малыш


А где-то, совсем внутри всего, того и этого, в грязной обшарпанной комнате сидел маленький мальчик. Вокруг него были гигантские стопки бумаг, занимающие большую часть комнаты. А мебели не было совсем, и были только окно и дверь. Через окно сочился тусклый пыльный свет.
Малыш брал по одному листу и читал их, громко произнося каждое слово вслух. Прочтенные листы он бережно складывал рядом в небольшую стопку. Казалось, будто малыш нечего не видел и не замечал вокруг, настолько его увлекал текст, написанный на листах.
И в это самое время на улице подул ветер и выбил сильным порывом щеколду форточки из защелки. Форточка распахнулась, но малыш продолжил читать, никак не удостоив внимания это событие. Зато теперь в комнату проникли детский смех и радостные возгласы, которые скрывались за окном. Эти звуки стали, как бы образовывать мелодию, вместе с трелями птиц и разными другими уличными звуками.


«Глава первая рождение», - прочитал с серьезным выражением малыш, стараясь всячески походить на взрослого.
-«Ауу угааа агаа ааааа. Родился!! Ну скажи маааамааа. У какой хороший... Ты мое солнышко»...
Дальше видимо шло по тексту описание окружающий обстановки, наполненной страхами и любопытством. И малыш казалось больше не плакал. Но вскоре он закончил первую главу и приступил к следующим.
С днем рождения! У ты мой лапочка! Большой уже 2 годика... За маму за папу. Ну кушай тебе говорят. Кушай!
Дочитав первую, а затем и вторую, и третью четвертую и, наконец, шестую главу. Малыш явно вырос и казался как минимум уже шести, а то и семи летним. И он продолжал читать, не отрываясь, дальше. По-видимому, в тексте не было ссылок на то кто именно это говорит, но было и так все понятно. По началу казалось, когда мальчик читал, он был грустен и даже плакал, но теперь чем больше он прочитывал, тем становился радостнее и вроде даже стал улыбаться. Но он по-прежнему не замечал нечего вокруг.


Город


На детской площадке, на которой я вырос, да и вокруг нее почти все было по-прежнему, и нечего не изменилось, с тех пор, как я здесь появился на свет. По-прежнему, как и я, когда-то, дети бежали в школу. Другие чуть помладше играли на детской площадке недалеко от своих родителей обсуждавших что-то между собой. Жизнь здесь текла, так же как и всегда, спокойно и размерено. Наверное, нечто не могло нарушить эту гармонию и порядок. Который был правильный и, наверное, единственно возможный в данном конкретном месте. Хотя все же эта площадка была совсем, совсем другой. Но у меня не было, не капли сожаления или какого-то расстройства о том, что я уже некогда не вернусь на ту площадку из моего детства, которая существовала в только в моем прошлом. Наверное, кто-нибудь другой на моем месте обязательно сделал бы эту часть своего прошлого чем-то очень дорогим и значимы для себя. Но мне был безразличен тот я, который жил здесь. Казалось, он был почти совсем другой человек, не имеющий некого ко мне отношения. Я мог спокойно выбросить теперь эту часть моего прошлого впрочем, как и любую другую, наверное. Хотя она и так уже была выброшена... Практически половину своей жизни я провел здесь. Отсюда я ходил в сад и в школу. А потом отсюда же бегал в институт, опаздывая на уже давно начавшуюся пару. Правда, не ради тог чтоб получить знания, а чтобы встретиться с однокурсниками, а в особенности с однокурсницами. Тогда, как и все я мечтал. Мечтал доучиться в институте. Заработать денег. И поехать куда-нибудь в дальние и страны. Мечтал снимать фильмы. И хотел снять фильм про такую поездку.
Но теперь все это умерло, точнее, просто растворилось так, будто этого некогда не было и исчезло почти в одно мгновение. Перестало что-либо для меня значить. Хотя фильмы я мечтаю снимать по-прежнему.
А началось все с того, что меня нелепо перепутали с моим однофамильцем и просто отчислили из института. Тогда я попытался восстановиться и объяснить ошибку, но как оказалось, мои документы еще при поступлении перемешали с моим одно-фамильным теской. И теперь восстановить их некто не мог или просто не хотел. Наверное, если бы я тогда приложил усилия, то эта проблема решилась бы. Но тогда в тоже самое время заболела мая мама. Ей должны были делать операцию. И мне пришлось забыть эту, как мне показалось, несильно важную проблему. И время ушло. А после второй недели как мать лежала в больнице. Отец сначала запил, а потом просто ушел в другую семью. Денег не оставалось. Когда мать выписали она не находила себе места. Мать в порыве гнева выкинула все вещи из квартиры. А квартиру пришлось продать, чтобы хватило на жизнь. Разрушались хорошие отношение с друзьями из-за нелепой шутки. Каскад странных совпадений и случайности окончательно добили мой мир. И он рассыпался. Я потерял все и начал падать. Падать в некуда.


Сейчас меня здесь, наверное, нет. А тогда после того как мая жизнь стала рассыпаться рушиться, в ней все только начиналось и начиналось так:


Утро.


Я человек или может быть уснувший ветер...


Я открыл глаза. За окном доносилась ругань, брань и негромкие возгласы, по-видимому, пожилых женщин.
Полежав, немного в кровати, я встал. Голова болела, а реальность давило и уничтожало все то хорошее, что на время дал приютивший мен сон. Стали вспоминаться детали и цели. Мозг включил зажигание и завелся. И я погрузился тотальную слабость и отсутствие, каких либо стимулов к существованию.
У меня все никак не мог выйти из головы вчерашний день. Я уже больше двух месяцев искал работу. Но каждый раз что-нибудь обязательно случалось. Либо заболевал работодатель, либо я застревал в лифте. Могло произойти что угодно, наверное, даже в это адском небесном плане было запланировано падение метеорита. И вчера в очередной раз, договорившись и назначив встречу, мой телефон на котором были записаны все адреса и нужные телефоны, исчез. Как будто его и вовсе и не было. Иногда случалось устроиться но через два или три дня меня увольняли без объяснения причин. А денег, тем временем, хватало только на покупку пустоты. Есть было уже нечего. Отчаянье как гниль начинало проедать меня из нутра. Хотелось просто умереть и забыть про все это.
Я сделал над собой очередной некому ненужное усилие и пошел одеваться.


Тут зазвонил телефон и пробудил меня в реальность. Я поднял трубку и сказал ало.
- Шшш... Тихо не кричии! Голос говорил шепотом.
- А я и не... Ты кто?
- Ты меня не знаешь...
- А кто ты? Откуда у тебя этот телефон?
- Тода...
- А...
- Немецкое имя. Родители думали, что я мальчик и хотели сначала назвать Тодом.


Я внимательно прислушивался к голосу в трубке.
Голос был видимо женский, потому что последние слова были произнесены не шепотом и перестали походить на мужской хрип, хотя в равной степени он мог оказаться и мужским.


- До тебя невозможно дозвонится.
- Занят был. Буркнул я с какой-то странной готовностью к этому вопросу полусонным голосом.
- Оно и видно. С ухмылкой сказала Тода.
- А что вам собственно надо?
- Можешь на ты, я не обижусь.
- ...
- Мне надо тебе кое-что показать я тебя встречу...


Тут разговор оборвался, и в трубки стали слышны гудки. Я, слегка удивленный всем произошедшим, минуту прислушивался к гудкам и паузе между ними, а затем повесил трубку.
Интересно, какая идиотка это была. Ладно, пора...


Допив кофе ржавого оттенка видавшего виды на подоконнике уже больше недели. Я вышел на лестничную клетку мертвого скелета панельной пятиэтажки. Спустившись на первый этаж и открыв почти развалившуюся, обшарпанную, скрепленную картоном дверь на улицу, я встретил хозяйку, которая сказала, что больше не будет сдавать квартиру. И предложила мне подыскать что-нибудь еще.
Свет резко ударил в глаза. Солнце пробилось сквозь тучи и слепило глаза радостными лучами. Но через мгновение оно снова скрылось. И теперь тускло светило сквозь пелену городского (Московского) неба.
Мимо мельтешили люди в темно черных и серых одеждах опаздывающие на работу. Мне очень не хотелось в эту кашу. Но все же пришлось.


Чертово колесо.


По улицам носился ветер, поднимая с земли разный легкий мусор. Что-то внутри рвалось и толкало вперед. Я шел в неизвестном направление. Не хотелось думать и понимать. Хотелось просто идти. Пройдя достаточно приличное расстояние, я набрел на какой-то старый заброшенный детский парк. Он привлек мое внимание, и я решил зайти в глубь. В Темно- серо-зеленую и по всему видно в почетном возрасте густую листву повидавших многое дубов. Деревья вызывали ощущение уважение и почтение чувствовалась их теплота и их большой многовековой опыт наполненный силой и благородным величием выражавшимся во всем их виде и проявляясь в каждой трещинке. От них исходило теплота, и забота обо всем, что их окружало. Рядом под ними. В приятной доброй плотности, шершавости их листьев доживал последнее время своей жизни разбитый и сильно потрескавшийся асфальт. Кое-где попадался разный мусор и бутылки от пива. Но все это вызывало некоторое странное чувство приходящие откуда-то из прошлого из детства, все это казалось родным и теплым каким-то отгороженным от реальности совсем иным уютным и доброжелательным миром. Сквозь листву стал просачиваться странный свет разноцветных огней, и я пошел в его сторону. Солнце спряталось за тучи. И казалось, уже сегодня навернется обратно. Что-то в вдалеке все сильнее и сильнее переливалось всеми цветами радуги. Деревья стали расступаться, и передо мной открылось большое свободное пространство, в котором в самом центре расположился парк аттракционов. Было довольно странно наблюдать это зрелище в данном месте. При виде этих мест никак нельзя было назвать их людными. Вокруг парк ходили люди с детьми довольные и счастливые, было очень много аттракционов и различных развлечений, присущих данному месту. Все переливалось и играло разными цветами и звуками. Посреди всего этого чуда возвышалось колесо обозрения или чертово колесо как его называли мимо проходящие дети. Вокруг него толпилось большое количество народу. Оно было какое-то особенное и чем-то сильно отличалось от своих собратьев. Возможно, тем, что оно все было покрыто неоновыми огнями и вращалось без остановки, но довольно медленно, от него исходил странный еле слышный шелест не на что не походивший.
Колесо было внушительного размера. Хотя казалось довольно странным, что это все находится где-то в глубине заброшенного парка и вокруг не одной живой души за то возле самих аттракционов очень много людей. Я подошел к большому хвосту очереди, начинавшемуся от чертового колеса. Очередь стала все ближе и ближе подходить к колесу, и чем он становилось, ближе те больше любопытства удивления оно у меня вызывало. Какие-то странные чувства начали на меня обрушиваться откуда-то извне. Мне вспомнилось мое детство. Возникло странное ощущение дежавю. Казалось, будто я всю жизнь провел в двух шагах от этого места с этим колесом, но почему-то всегда не замечал этого. И место выглядело чем-то очень знакомым. Подошла моя очередь, и я залез в небольшую кабинку. Колесо начало разгонятся. И вдруг меня одолел океан чувств и эмоций. Время начинало набирать обороты или наоборот замедлятся, чувства были настолько странными, что их едва ли можно было передать в словах. Показалось, что колесо еще сильнее увеличило скорость. Меня стали переполнять странные чувства и эмоции. Я чувствовал себя так, будто вокруг нечего не существовало кроме этого колеса и меня в нем. Что-то теплое и родное меня окутывало со всех сторон. Даже ощущение тревоги стало отсутствовать. Хотя именно оно мене сопутствовало весь сегодняшний день.
У меня в памяти стали всплывать разные приятные события из моего прошлого. Вспомнилась мама, и я когда был совсем маленький. Пришло состояние забытья. Время стало тягучим и плавным медлительным.


Мне начали вспоминаться приятные события моего детства. Перед глазами стали проходить различные цветные формы и образы. Небо стало ночным и усыпано звездами добрым и мягким. Странным образом все мои мечты и желания всплыли у меня из памяти из всех уголков моего сознания и теперь начинали осуществляться. Вот только когда я успел заснуть и попасть в этот сон я понять не мог. Я немного привстал и покрутил головой. Посмотрев по сторонам, я понял, что окружающий пейзаж резко изменился. Страх ударил в тело пронизавший его насквозь. То-то я увидел, не подавалось никакому разумному объяснению. Вокруг меня была тьма. Не было видно не земли ни солнца, ни неба. И в этом пространстве крутилось колесо со мной и другими людьми, сидевшими в кабинках. Лишь где-то совсем далеко пробивался тоненький луч, от которого прожектора освещавший самый центр колеса обозрения. Колесо висело в воздухе, если то, что меня окружало, можно было назвать так. Мой страх наполнял помойму все окружающие пространство. Я не мог и не хотел верить в то, что происходило и то, что я видел. А колесо делало оборот, за оборот, продолжая убаюкивать мое сознание. Казалось, я засыпаю. Но, все же собрав волю или что-то подобное внутри себя, я встал и отчаянно начал искать выход или возможность куда-нибудь деться или как-нибудь выбраться из этой кабинки и с этого чертового колеса. Было видно, как люди в других кабинках стали замечать тоже, что и я. Поднялась паника. Кто-то даже пытался прыгать, но их тут же какой-то неведомой силой притягивало обратно. Вдруг кто громко кашлянул сзади. Я оглянулся назад там, где была вторая скамейка, сидел пожилой старик с сильно опухшим лицом. И он заговорил:
- Не пытайся отсюда некто не вылезет. Оно крутится вечно и некому его не остановить. И вылезти ты не сможешь. Я тоже уже пытался, и нечего не вышло.
Я тоже был как ты. Или вон видишь?
Он указал на соседнюю кабинку, из которой опять кто-то попытался выпрыгнуть.
-Как они. От сюда нет выхода, и ты, и я и все об этом знают. А дети, крутящиеся в колесе, начинали преображаться и, как и я становились своими родителями, а родители становились своими детьми, находясь все в тех же кабинках крутящихся постоянно. Таков закон...


Меня парализовала пришедшая ошеломляющая и явно мне не принадлежащая мысль. А что если на этом колесе нельзя вообще даже умереть.
Что внутри меня заводной пружиной стало рваться наружу. Я задрал голову и начал орать. Орать во всю глотку. Но нечего не изменилось. Вдруг люди с одной из кабинок увидев меня, замахали руками, явно показывая жестами, чтобы я расслабился и получал удовольствие и может быть, даже чествовал себя как дома. Но я так быстро не был готов сдаваться, в моей голове настойчиво билась и стремилась вырваться наружу одна фраза: - Мне надо тебе кое-что показать и сказать, я тебя встречу... почему-то я в тот момент я четко знал, что эта встреча важней всего остального. И я открыл глаза.


Тода


Я лежал на асфальте, лицом смотря на небо. Я просто умер. Или мне так казалось. Раздался чей-то женский голос. Я встал. Кто-то, резко и больно сжав, ухватил меня за руку.
Вот тогда я и встретил ее похожую на чистый мягкий слегка холодный почти незаметный, но притом очень уверенный и устойчиво непоколебимый ветер. Казалось, будто она не была создана из плоти и крови и могла в любое мгновение раствориться или унестись дальше. Ее белые с золотистым отливом волосы развевались на ветру. А глаза немного светились голубым и серым цветом, от них исходило спокойствие. Она была не высокого роста одетая в несильно выделяющуюся одежду. Непонятно откуда она появилась, но она уже стояла прямо передо мной. Держа мою руку. Я ощущал это, как будто кто-то сковал ее с такой силой, которая вряд ли принадлежит даже очень сильному человеку. Она смотрела мне в глаза.
Вот и я. Привет.
- А кто ты?
- Не узнал?
- Нет вроде.
- Мы с тобой недавно по телефону разговаривали.
- Ты та девушка?


Чем больше я смотрел на эту девушку, тем сильнее чествовалось, что я все больше в нее влюбляюсь и нахожу в ней все черты, которые когда-либо принадлежали всем людям.
Но через пол минуты мое приятное удивление сменил
гул визг звук царапанья метала об асфальт. Вылетая из поворота, и слетая напрочь с рельсов, на нас несся трамвай. Я ощущал оцепенение, как будто во всем моем теле остановилось время. Трамвай не прекращая необузданное движение на всех парах несся, прямиком, на меня издавая невообразимый визг и скрежет. Мою руку будто сковало, девушка казалась сильнее, чем можно было представить, посмотрев на нее. Она была абсолютно спокойна и непоколебима, будто для нее все было ожидаемым.
Резким движением руки она притянула меня к себе. Буквально через мгновение, трамвай, уже повернувшись боком, как будто его заносило, приблизился на расстоянии метра. Девушка сделала резкий рывок вперед, и я был втянут какой-то нереальной силой в только что раскрывшиеся двери трамвай. Я сумасшедшим взглядом смотрел по очереди то на девушку, то окружающую нереальную реальность, в которой существовал трамвай, несущийся без рельсов под давлением неизвестной мне силы как заправский бульдозер Беларусь со скоростью двести километров в час, а может даже и в секунду, разгребая все на своем пути. Нам через две выходить сказала девушка с абсолютным спокойствием.
- И куда едем?
- Сейчас увидишь.
Мимо проносилась серо зеленая каша. Я окончательно потерялся в пространстве и времени. Вдруг трамвай стал притормаживать. И вскоре совсем встал. Двери открылись.
Мы вышли из трамвая. Была прекрасная солнечная погода. Голубое небо сияло над чистым городом.
- Ну и где мы?
- Везде. Главное не останавливайся.
И она улыбнулась. Ее лицо излучало свет.


И мои нервы оставшиеся частично в трамваи, а частично на чертовом колесе. Стали ко мне возвращаться вместе с само обладанием.


Бульвар


Ощущал необычайную легкость.


Тода шла не задумываясь, не на секунду и не изменяя траектории своего пути, и все вокруг нас расступалось и открывалось. Казалось, все вокруг происходило так, как хотела она.
Некоторые мимо проходящие люди почему-то подходили к нам и, пожимая руки, просто с нами здоровались так, будто знали меня и ее с детства. Я медленно сходил с ума. Тода крепко ухватив меня за руку, потащила меня через большое четырех полосное шоссе. Она сделала это так мгновенно, что когда мы очутились на середине его, я не мог поверить что машины, которые сновали постоянно не то, что нас не задавили, а вовсе даже и не заметили нас. Как будто сделавшись невидимыми для всех. Тода вела меня сквозь них не меня траектории и, не ускоряясь и не замедляясь. А машины проскакивали мимо именно в тот момент и в том месте, из которого мы делали один шаг. Успешно перейдя дорогу, мы оказались возле центрального входа на бульвар. Над которым, на белом полотне рекламной растяжки, было написано, слегка выцветшее и немного истрепавшееся, слово свобода. Меня охватило чувство счастья и радости, которого ранее я наверно некогда не испытывал. Похожее на ощущение того, что я нахожусь в нужно месте в нужное время. Время, а может быть и мы как будто текли и во всем и вся.


Вокруг по всем тропкам и близлежащим улицам сновали продавцы воздушных шариков. Наполняя воздух объемом цветом и различными формами.
Вдруг когда мы проходили мимо одного из них, продавец попросил отвязать огромную разноцветную тучу надутых шариков от ветки дерева, сказав, что хочет нам сделать подарок. И через мгновение, взяв по гигантской охапке шаров, мы воспарили вверх. Шаров было настолько много, что они поднимали нас вверх. И Тода крикнула: – Летим на ту крышу. Поскольку мне некогда не приходилось взлетать так высоко на воздушных шарах, я на всякий случай еще сильнее обмотал руки их прочными лесками, которыми они были перевязаны. Из-за серых туч наконец-то выглянул яркое желтое солнце, и осветило золотым блеском крыши невысоких домиков. Люди внизу стали бегать и показывать на нас пальцем, что-то крича. И через некоторое время мы уже достигли самой верхней крыши. В кармане нашлось что-то острое, которым я начал лопать один за другим воздушные шарики, чтобы снизится. И мы приземлись на крыше. Перед нами открылось голубое небо и люди мельтешащие внизу. Отсюда все, что было снизу, казалось нереальным и ненастоящим. (Дома казались картонными из–за того, что на них так падал свет ли потому что они такими и были.) Мы сели на самый край крыши. И Тода заговорила:
- А ты рад, что со мной встретился?
- Да. Очень. Наверно я не забуду теперь эту встречу некогда.
- А обычно люди избегают со мной встречи.
Она почти незаметно захихикала.
- Люди? А ты что не человек? Вроде вид очень человеческий.
- Ну я тебе вроде представилась.
- Хочу тебе признаться, ты мне с самого первого момента очень, очень понравилась? Только непонятно почему ты говоришь постоянно загадками.
- Потому что тебе, наверное, предстоит вспомнить, что ты не часть, а совсем, совсем другое. И не только тебе... Я тебя люблю. Она плавным, но молниеносным движением прикоснулась к моим губам, поцеловала и растворилась.


А мой мир, а может просто мое отношение к нему, полностью изменилось. Что в глубине меня теперь сияло ярким чистым светом. И мне страшно хотелось жить, потому что я впервые, наконец-то был свободен от того меня, который был просто словом и нечем больше...


4


А в неизвестно где находившейся комнате. По-прежнему сидел мальчик и читал стопку листов, разложенную в комнате. И все также по-прежнему за окнами этой комнаты. Играли дети и пели птицы. Потому что за окном наступила весна. И оттуда снаружи, по-моему, тоже некто не интересовался не комнатой не тем мальчиком кто в ней находиться.
На улице просто все встречали весну, и некто даже не мог предположить, что в этой комнате кто-то был. Да и комнаты наверно для всех кто был снаружи, вовсе и не существовало наверно, по крайней мере, пока была на дворе весна. Но одна девочка все же заинтересовалась и подошла поближе к тому дому, в котором была эта комната. Может быть, она подошла, потому что была любопытна, а может просто, потому что ее бумажный самолет сделанный ей же самой норовил постоянно куда-то залететь в самые труднодоступные места. Подойдя ближе к дому, где сидел мальчик. Девочка прислонилась к единственному окну и стала присматриваться, чтобы разглядеть есть ли что-нибудь там за этим окном интересное. По началу она там нечего не увидела и даже не услышала. Потому что шум на улицы был гораздо сильней, чем голос мальчика. И она присмотрелась снова и увидела его. Тогда девочка отошла немного и бросила через форточку самолетик.


В комнату сквозь открытую форточку влетел самолетик сделанный из обычной бумаги. Он приземлился мальчику на руки и отвлек его от прочтения очередной страницы. Мальчик развернул его и внимательно посмотрел на него. У него в руках лежал обычный белый листок. Малыш улыбнулся и пошел гулять на улицу. Впрочем, ему и не пришлось некуда выходить, потому что неоткуда было, стены растворились, будто остатки дыма развеянного ветром. И малыш увидел, что стоит посреди огромного луга с большими холмами и бесконечно разными цветами, а чуть дальше начинается большое необъятное поле. И он так и не дочитал внушительной кипы бумаг оставшегося текста еще до сих пор лежащего в грязной комнате которой нет.
Через некоторое время очень скоро малыш тоже растворился там же где и все остальное. А ветер которому все это снилось, наконец проснулся.
Он взмылся к самым верхушкам деревьев, играя с их засохшими листьями, и исчез.


Свобода.


Смотря на детскую площадку, мне вспомнилась одна картинка из детства. Когда-то совсем давным-давно, когда я еще везде ходил с мамой я часто ходил мимо заброшенного небольшого парка-полисадника и по дороги к нему я довольно часто встречал одного странного бородача лет тридцать пять, хотя тогда он мне казался очень старым. Наверно правильнее его считать было художником. Этот бородач почти каждый день выходил на улицу к этому
заброшенному парку слева от асфальтированной дороги ставил большой школьный мольберт, прикреплял на него белый лист... И начинал водить по белому листу пальцем, но ему казалось, что это карандаш со всеми цветами, ему казалось, что он рисует. Иногда его движения руки были настоль точными яркими и реально-настоящими, что я был готов не верить своим глазам а поверить что белый лист вовсе не белый...


Может быть, наша жизнь это попытка нарисовать на листе что-то очень-очень важное может быть себя самого, а может и бога.
Но он уже там, наверное, есть...