Осень

Целое лето они нежились под лучами солнца средней полосы, не яростно-раскалённого, палящего, как на юге, а нежного и трогательно ласкового, видимо, по причине частых разлук, которые устраивали им северные и восточные ветры. С ветрами приносило сначала белые сахарные облака, а за ними фиолетово-чёрные тяжёлые тучи, которые разлучали их с солнцем, но зато обдавали свежестью и с дотошностью няньки-домохозяйки старались умыть всё вокруг довольно прохладными дождями. С того места, где они любили шептаться друг с другом в тёплых полуденных лучах, обсуждая разные ночные истории, было видно совсем немного – только забор, дорогу, поле за ней и далёкую полоску синего леса, где, видимо, происходила какая-то своя, далёкая сказочная загадочная жизнь, сосновая и еловая. В целом место было немного скучноватое. Но в это лето повезло – чуть ниже по склону, почти у самой дороги, проходили свидания красивой молодой пары. Пара не обращала на них никакого внимания, юноша и девушка приходили с разных сторон дороги, садились у забора и тут же принимались шептаться о чём-то своём. Иногда, в тихие вечера, удавалось расслышать слова.
«Угораздило же тебя оказаться именно здесь и именно в этот момент», - говорила она в июне. «А ты никому не говори обо мне, и я буду молчать. Никто ничего не узнает, мы будем с тобой незаметными, как два разведчика»,- отвечал он.
Потом, в июле, они только молча смотрели друг на друга, держась за руки, и долго-долго нежно обнимались и целовались, прерываясь только изредка, когда по дороге кто-нибудь проходил. Смешно было смотреть, как они тогда сидели рядом, нетерпеливо пережидая редких прохожих, похожие на две большие испуганные нахохлившиеся птицы.
В августе они снова начали разговаривать друг с другом. Но теперь очень часто переходили с шёпота на громкие отрывистые реплики, всё равно неразборчивые из-за скрывавшей их высокой травы. В лучах заходящего солнца, просвечивающего траву насквозь, иногда были видны тени, они обнимались – с каким-то отчаянным пылом, страстью, с огромной силой, до стона. Как дети. Как расшалившиеся дети, которые иногда делают друг другу больно. И иногда, как и у детей, это заканчивалось почему-то обидами, попытками вырваться, убежать, удержать, разозлить …
А в сентябре она пришла одна, в середине дня. Долго стояла на краю дороги в задумчивости, словно заново рассматривая то место, где они проводили вдвоём столько летних закатов, потом сомнение в её глазах сменилось спокойной уверенностью, она развернулась и легко пошла, как будто полетела к не видному отсюда посёлку. И вот тут они поняли, что это был последний раз, и что лето кончилось, и один за другим по очереди полетели следом, словно кто-то вдруг объявил старт, которого все только и ждали. Они падали медленно и плавно, и кружились, стараясь облететь всё дерево, чтобы целиком его рассмотреть, все его ветки с такими же внезапно пожелтевшими и покрасневшими листьями, тоже уже готовыми отправиться в полёт. В конце они стремились с лёгким порывом ветра заново приподняться над землёй и отлететь туда, за забор, к дороге. Чтобы покрыть желто-красным ковром место тайных встреч, и весь склон, и обочину и всё, что было видно сверху с ветвей всё это долгое лето. Они бы скрыли под собой и дорогу, и поле и, наверное, если бы им позволили, долетели бы до самого далёкого леса, но ветерок легко сдувал их обратно на траву, и они всё ложились и ложились там один над другим.
В октябре, когда они уже начали, было, теснее прижиматься друг к другу для того, чтобы в последний раз ощутить себя вместе, листьями одного дерева, готовые отдать земле всю накопленную солнечную ласку, их растревожили бесцеремонные детские ноги. Мальчик был стремительный, неспокойный, он даже не ходил, а как-то припрыгивал, выписывая по обочине невероятно узорчатый маршрут. Листья разлетались в разные стороны как огромные тёплые брызги и снова кружились в воздухе, выбирая, куда же теперь улечься, чтобы их больше не побеспокоили. Дедушка мальчика шёл по дороге, усмехаясь. «Слышь, внук, - рокотал он мягким басом. - А вот разведчики даже по осеннему лесу ходят так, что их никто не слышит, и ни один листик не шелохнется». «Ну да? – остановился мальчик. – Как же это? По таким листьям, не выйдет!». И тут же он попытался пойти тихо, неслышно, высоко поднимая ноги, чтобы не производить звуков. Но листья лежали ещё не очень плотно и предательски хрустели, особенно громко, когда под ними встречались мелкие сухие веточки. Две или три минуты он пытался идти, замирая и расстроено сжимая кулаки почти при каждом шаге. Потом совсем остановился, присел, прислушиваясь, как ветер чуть слышно поглаживает опавшую листву, и, казалось, действительно разобрал в шелесте что-то связное, понятное только ему одному. Но неспокойное сердце всё же не вытерпело, мальчик взмахнул руками, издал оглушительное «Эээххх…», и золотой фонтан из-под ног взлетел ещё выше прежнего. Собственно, листья были вовсе и не в обиде, им тоже было весело ещё раз вспорхнуть в осенний прозрачный воздух, посмотреть на далёкий синий лес, на родное дерево, на поле. И большими бабочками закружиться вокруг этого непоседливого мальчика, задевая его плечи и лёгкие светлые волосы. И укладываясь на землю, теперь уже совсем, обсудить произошедшие события с новыми соседями, травой, и муравьями, которые, правда, не очень-то слушали, а так и продолжали бегать по своим важным делам…
А потом листопад падал ещё сорок раз.… И синий лес за полем постепенно совсем исчез, а на его месте появились сначала несколько пятиэтажек, а потом, между, – коробки высоких одиннадцатиэтажных домов. Забор несколько раз чинили, но он всё же покосился, местами упал и по большей части был растащен на дрова проезжавшими по дороге дачники. Только здесь, под деревом ещё оставался его давно почерневший от времени кусок, тоже уже немного наклоняющийся к дороге. Ах да, дорогу покрыли асфальтом. Правда, он тоже весь потрескался, и сквозь него уже начала прорастать трава. Всё изменилось. Но каждый раз с середины сентября вниз по склону всё так же летел красно-жёлтый листопад, усердно устилая обочину за забором тёплым ковром.
И вот, в начале октября, мальчик вернулся к этому месту снова. Он, конечно, сильно вырос, стал старше, крепче, тяжелее и спокойнее. И опять пришёл не один - с худенькой почти прозрачной девочкой. На несколько лет постарше него, каким он был в ту осень, когда дедушка рассказывал про разведчиков, но такой же непоседой. И ходила она так же - не прямо и степенно, а стрекозой выписывала по листьям какой-то чудный рисунок, то кружась вокруг, то подпрыгивая, то останавливаясь в задумчивости. «Слышь, па, - кричала она, - Посмотри-ка, а вон то дерево – как ты». «Это чего же оно как я?» - недоуменно отвечал он. «Ну, как же, - смеялась девочка, - тоже немного лысое и седое клочками». «Ах, ну да, ведь и у него осень, - согласно кивал головою мальчик и глаза его становились немного грустными, - Время итогов.… А ты вот знаешь, что разведчики умеют ходить по листьям неслышно, так что никто и не замечает?». «Ну, у тебя-то такое никогда не получится, - отвечала она, - ты незаметно ничего делать не умеешь. Даже подарки на Новый Год спрятать ни разу не смог по-человечески! И мама говорит - у тебя всё на лице написано». «Да, пожалуй, - соглашался он, - разведчик из меня не получится…».
Она всё-таки попробовала пойти по листьям осторожным шагом, и, в конце концов, замерла, прислушиваясь. «Ну, и что говорят?» - с улыбкой спросил он, подыгрывая девочке и её интересу к ставшему вдруг слышным тихому шепоту и потрескиванию. «Ты знаешь, - заговорила вдруг она на полном серьезе. - Они рассказывают, как вот тут, у забора этим летом проходили свидания. Осенью она уехала, одна, а он пришёл, но её так и не дождался. И всё окончилось хорошо …». «Что же тут хорошего? – удивился сначала мальчик, но потом вдруг переменился в лице и заговорил о другом. - Постой, это же было сорок лет назад…, я помню. Я слышал тогда эту историю. А ведь уже совсем другие листья…». И он тоже замер и прислушался к почти неслышному звуку, с которым перелетали через забор оранжевые лоскутки, ложились на землю и тут же начинали шептаться с другими. А листья летели и летели, как огромные задумчивые экзотические бабочки, иногда опускаясь ему на плечи и на голову, пока он сам действительно не стал похож на осеннее дерево…
«Ты же знаешь, что всё повторяется время от времени, – шептали они на его плечах, - только всякий раз немножко по-другому…»;
«Конечно, всё окончилось хорошо, - шелестели другие, у забора, - он же не был её половинкой. Представляешь, если бы это выяснилось в другую осень, через много-много лет, как это было бы грустно! Осознание ошибок – это хороший итог лета…»;
«Пришло время урожая, - шуршали третьи, у самой дороги, - Для кого-то он - в ягодах и плодах, а для кого-то - в расставании. Например, со своим деревом. В том, что наступает пора лететь в мир и нести ему краски закатов, свежесть летних дождей, воспоминания о бархатной синеве неба на рассвете и ощущение тайны, которой кроме тебя никто не знает...»;
«Может быть, в следующий раз эта история произойдёт совсем не так. В следующем году всё может сложиться иначе. Это ещё не последняя осень, ведь всё в мире повторяется всякий раз по-другому …», - эхом вторили им листья между дорогой и забором.
И мальчик почувствовал вдруг, что эта осень – время не только итогов и разлук, но – и новых надежд, новых дорог, тревог и поисков. Время ожидания следующей весны. До самой последней осени, когда из согретой листвой земли поднимутся совсем новые деревья. И что это – тоже хороший итог лета.
Он протянул руку девочке, и тут же при звуке звонкого «Ээээххх….» в лучах солнца взлетели вверх сразу два золотых фонтана осенних листьев. И они закружились, заметались над дорогой, над забором, над полем в поисках своего нового места, куда им нужно донести накопленную за лето нежность солнца и известные только им волшебные истории коротких звёздных ночей…