Маленькая девочка

Маленькая пятилетняя девочка плакала за домом, уткнувшись кулачками в огромные синие глазки, и прижавшись лбом к беленой стене дома.
Вокруг кипело лето. Ветки вишен краснели круглыми каплями. Смородина уложила свои руки на землю под тяжестью черных и красных гроздей. Солнце жарко палило, даря желтую радость тепла.
А детские слезы лились ручьем, светлые кудряшки подпрыгивали на плечах, сотрясающихся в рыданиях.
Это была ее первая горечь непонятости. Сколько ее еще будет потом. Но сейчас ее обида не знала границ.
Она так старательно мочила носовой платок в воде, налитой в свой уже ставший ненужным детский горшок. Так тщательно мыла полы на веранде, собирая лепестки и листья, непрерывно летевшие в незастекленные решетки рам. И когда ее детское терпение лопнуло от того, что лепестки непослушно падали на вымытый ею пол, ее рев огласил двор.
Взрослые. Они ничего не поняли. Ее гладили по кудрявой голове, прижимали теплыми любящими бабушкиными руками, успокаивая, как малышку, а ей так хотелось быть взрослой, сделать что-то нужное, чтобы ее заметили, ее младшенькую, горластую, балованную.
А ее опять любили лялькой-неваляшкой и все ее непосильные труды не были замечены.
Она будет доказывать всю жизнь, всю себя доказывать.
Ей говорили, что она вредная и противная, но вокруг было много друзей-товарищей.
Ей говорили, что ее не будут любить. Но ее светлые чувства всегда встречали ответные в мужских сердцах.
Позже ей доказывали, что у нее нет ни голоса, ни слуха, но ей не позволяли молчать в компании, петь для нее было в радость.
Ей говорили, что она не модель, но мягкими изгибами ее тела любовались толпы мужских глаз.
Ее опекали как малышку, считая, что она беззащитна, может оступиться, разбить лоб, коленку, а про ее душу никто не думал.
А потом ей надоело доказывать.
Сама себе она все давно доказала, научилась себя любить, не баловать, а любить, лупить за ошибки, хвалить за достижения, брать за шкирку и, вытащив из омута работы, заставлять веселиться и отдыхать.
И вот тогда она по-настоящему стала взрослой. Юношеский максимализм ушел в прошлое, растворился как дым. Взрослым не надо себя доказывать, они идут и несут себя, и не сожалеют об отвернувшихся лицах. Отвернулся - значит не мое +Ничего страшного не случилось и горы не превратились в песок.
Приятие жизни как таковой пришло само собой.