Собрание сентиментальных анекдотов из записок Жюльена. Чмо

Записка №6.

Да, что я сегодня видел! Это точно, кого это не обзовешь! А видел я сегодня настоящего чмошника, как ты выразилась в одном из своих писем про одного молодого человека, который еле шел пьяный по дороге. Только тот был молодым человеком и во многом это его оправдывает. У молодого человека еще нет жены, детей, семьи, нет у него еще ответственности и голова-то его только начала понимать, что у него нет ничего в этом мире. А что молодежь? Молодежь берет все, что ей дают, вот эти многие несчастные и берут то, что им дают, даже пихают. Берут то, что им коммерчески пихает наша система, ничего-то не понимая (может, немножечко понимая, но не до конца осмысляя). А это «чмо» – уже мужик: здоровый, сильный… Мужик, у которого жена, работающая за него, двое дочек (обе в школе учатся, старшей пятнадцать лет).
Но все по порядку, и, давай, я сначала тебе его опишу… Этому мужичку лет сорок, около этого, не очень красивый на лицо и вообще какой-то татарин, темный. А вот сложением он вышел будь здоров! В нем роста – метра два с десятью-двадцатью сантиметрами – при таком росте уже перестаешь примериваться, просто одно слово – огромный! Мужичек с животиком – сразу видно: семьянин. На остроты ум его богат, да и только, кажись, только на одни остроты. Толкового от него за год ничего не слышал. Острит он над всем, что ни увидит, на все у него насмешка. Насмешки злые, грубые, а главное – будто бы поднимающие его достоинство, типа, он лучше всех, все знает и все пороки до единого видит в каждом. Может, он стал таким мнительным из-за своего роста – не знаю… Но вот только он любил быть выше нравственно, не одним лишь ростом. Подминалась в него еще, наверное, стеснительность. Вот он из кожи вон лез, чтоб показать себя таким хорошим, а всех остальных принизить; даже орал. Орал еще как, на весь завод были слышны его остроты, и до того доходило, что многие уже и смеялись как-то невесело, понимая, что так нельзя, а он все равно все орал. Точно гусь какой-то. И, правда, обзову его Гусем, имя ему впереди еще пригодится.
Надо мной, точнее над моим пирсингом, одно время я носил пирсинг, он любил поиздеваться. Но я то знал, что хорошо смеется, кто смеется последний. А орал он мне все:
- Ты еще бы, ****ь, в нос вставил кольцо, чтобы тебя, как быка таскать можно было!
И сам в первую очередь начинал смеяться, а что остальные? Остальные его поддерживали. Так он смеялся где-то пол года, до Нового года смеялся, а на Новый год нажрался, и вся его кодировка полетела к чертям. Начал понемногу пить, пропускать работу, отмазываться, что болел, но вот беда! Начал и на работе пить, да еще как! Так он и спился, перестал уже смеяться. А что совсем удивительно, так это то, что он стал чувствовать себя виноватым, и что у него не спроси, как не пошути, он смотрел на тебя лишь с жалостливым лицом, и ни одной остроты в твою сторону. Мне стало даже его жалко, и я не стал над ним смеяться, зато другие: «А, вон Гусь опять нажрался», - и все начинали смеяться над ним, смеяться за причиненные им когда-то обиды. Но вот в один прекрасный день, он до того дошел, что приехал на работу уже в таком состоянии, ох, мама не горюй! Хорошо, что был выходной, и начальства на работе не было, а он походил часок и спать. Но вот беда, через некоторое время приехало начальство, двое директоров показать отцу своих жен свою фирму. И вот еще одна беда, собутыльник Гуся валялся смертельно пьяный где-то в углу коридора, и те двое с отцом их жен, прям-таки, на него наткнулись. Поднялся кипишь, стали искать Гуся, и нашли его на складе, спавшим мертвецким сном. Кое-как добудились Гуся и вынесли его с работы. После этого я больше его не видел и думал, что никогда не увижу.
Но как я удивился, когда сегодня увидел его на работе! Это чудо, еле идя, болтаясь в разные стороны и улыбаясь такой улыбкой, словно, говоря: «Посмотрите, какой я, до чего я дошел! Вот вам все!». С лица я перевел свой взгляд вниз, не поверил, и уже медленней, вернул свой взгляд к этой улыбке. Это было уже не тело семьянина с животиком, а тощее, ссохшееся тело какого-то, даже не знаю, как его назвать. Бомжи даже полнее. Да, что там говорить, алкоголика на последней стадии, который питается одной водкой, живет уже на одной водке. Одет он был, как какой-то тринадцатилетний пацан, в первый раз вышедший на улицу в одежде своего выбора. Какие-то белые кроссы, все потоптанные и замызганные, грязные, какие-то синие джинсики, спортивная курточка и непонятная футболка. Он еле говорил, его язык заплетался, а на зубах и во рту были какие-то крошки от, наверное, недавно съеденной булочки. Я пожал ему руку, и он мне прокричал, вспомнив, наверное, старые добре времена:
- О, бля, бороду отрастил. Чё отрастил та?
- А ты все орешь!?
На это как-то взглянул на меня по другому, как еще ни разу не смотрел, пожал еще мою руку и сказал:
- А я вот какой, я гавно!
Дельного-то он ничего не сказал, понял только лишь то, что его берут обратно на работу грузчиком, и через две недели он будет у нас работать. Потом он начал клянчить деньги:
- Дай в займы, а? Как только получу, сразу отдам. Опять здесь же буду работать, правда, отдам. Дай.
- Да зачем тебе денег-то надо? Куда тебе их?
- Мне до дома доехать, а то совсем нет. Дай стольничек.
- Ни фига ты, стольник! Билет до Каширы стоит тридцать рублей, а остальное ты куда? Пропить?
- Да бог с тобой, дай, а?
- Нет, тебе на попойку не дам, а на дорогу тридцатку дам.
- Ну, хотя бы тридцатку.
Но дать денег я ему не успел, подскочил начальник и вывел его на улицу, а я остался в ужасе от увиденного. Я подошел к своему напарнику в задумчивости и произнес:
- Вот это да! До такого дойти.
- А что ты? Я тоже такой же был, так же ходил, так же разговаривал. Что тут такого, водка, она и есть водка.
- Ну, ты-то! тебе-то, сколько лет было? Ты был еще молодой, что тебе? А у него семья, дети, жена, которая работает вон, на первом этаже. Он-то как с этим может так жить, он как может так все бросить, да еще кормиться за счет жены, которая за него воспитывает детей!? Как вот он сейчас может поехать домой, приехать, прийти домой и показать себя таким своим двум дочерям!? Что он там будет делать? Придет, пришибет того, кто ему под руку попадет, а потом спать брякнется, как упав, так и заснув. А его дочки будут смотреть и удивляться, как это может человек так неестественно спать и будут дышать этим перегаром! Что им мир после этого, какое им право после этого может заявить мир!? Плевать они будут на все после этого. А жена его что? Будет сидеть где-то, отвернувшись, и со страхом ждать, когда он проснется, снова изобьет ее и потребует денег? А потом что, пойдет опять за водкой?