Бякушкин спал...

23:35-39
СУББОТА, 22.11,
За внешней дверцею, простой,
Толпились тайны Микрокосма…
Порог, прошедши осторожно
Становишься… из них одной…

Алые занавеси на окнах, присобранные хитроумным бантом, не то жаром пылающий бутон розы, не то исполинских размеров тропическая бабочка, распустила навстречу ветру трепетные крылья, тотчас готовая унестись в свои густо-зелёные джунгли, приоткрывали любопытствующему взору изыскано расписанные стены, неуловимо плавно перетекающие в потолок. Из нежно-лазурной глубины, его многоарочного свода, триумфально гордая собой ажурно-филигранная люстра, отнюдь не скупясь, царственно рассыпала вкруг себя многоцветными прожекторами непредсказуемо вольно блуждающие лучи и лучики. Отражённые и преломлённые в неисчислимых, загадочной формы, кристаллах подвесок, они мягко касались перламутра с золотом на посуде под ними. Ненавязчиво подчёркивали контуры изящных извивов резной мебели, благодаря гениальному таланту неизвестного Мастера, казавшейся притягательно живой, невесомо воздушной. Радостно играя, весело скакали по разноцветному наборному паркету, являвшего вашим любознательным очам праокеан. Рождающий и пестующий на своих затейливых пенных гребнях волн, летящие в неведомую даль сюреалистичные остовы одухотворённой мебели. Отовсюду веяло удивительным покоем, умиротворённостью. Неясные, мелодичные звуки, наполняли всё существо ваше блаженной, райской… тишиной. В ней хотелось таять весенней льдинкой под струящимся, сверху и отовсюду, добрым и ласковым теплом, стать облачком и, прикрыв глаза, в истомной неге дотянуться до него мимолетным многообещающим прикосновением…. И хотя все предметы, от мала до велика, стояли на строго отведённых им местах, каждый из них глядел на вас с какой-то полуприкрытой, игривой хитрецой. Будто улыбаясь и подтрунивая над вашей нерешительностью принять в себя увиденное, впечатлится восторженной радостью присутствия в этом мире.
И, немного погодя, всего только переступив порог дома, едва мельком обведя рассеянным взглядом обстановку, вы явно начинали ощущать скрытый, за этой напускной вуалью покоя, первозданно могучий динамизм. Казалось – отвернись, отойди на шажок, ещё миг, и все сорвутся неведомо куда, в бесконечный бег, полёт, плаванье, обретут зычный голос и заявят о своём рождении на всю Вселенную, вскружась в неистовом, восторженном танце биллионами новых, никому доселе неведомых звёзд и Галактик!
Но сейчас, всё это великолепие позволило себе снизойти до присущих всему живому слабостей. Ненадолго подчинилось и весьма гармонично вписалось - позвякиванием, подрагиванием, поскрипыванием – в благодушное, бодро-сонное состояние хозяина трёхэтажной квартирки. По мерке, вот только недавно, испарившейся бестелесным призраком дамы - весьма и весьма унизительно скромной, категорически недостойной светского величия её обладателя. Его присутствие, горным эхом сошедшей лавины пробегало по тщательно, любовно отполированным кручам перил витых лестниц. Едва касаясь мягко подсвеченных ступеней, устланных, достойно свету, невообразимо мягкой ковровой дорожкой, не утопая в ней, а лишь ускорив торопливый бег, ширококрылой птицей взмывало под купол потолка, звучно рассыпаясь в ажурных сводах праздничным фейерверком, отзываясь прозрачно-хрустальным звоном в подвесках люстры. Их лучистые взоры были обращены вниз, в глубину долины, где прикрытый, полупризрачным, звёздно мерцающим балдахином, утопая в лебяжьем пуху перин необъятной постели, во всей этой изысканно-утончённой роскоши, спал Бякушкин. Чей грешный, послеполуденный сон праведника удавался на славу, во славу, во имя, и на веки веков…
Безусловно, тут, можно было бы, молитвенно сложив ладони, в благоговейном полувздохе добавить: Аминь! Но! - мирно спящий был воинствующим, несгибаемой воли атеистом! Огнём и мечом своих речей, крушащим направо и налево, вверх и вниз заблудших верующих, Всех, без разбору, конфессий! И чем только они ему так досадили? Когда поспели? Оброни, кто, в шутку или невзначай, что его атеизм точно такая же вера, то Бякушкин, сию секунду поверг бы и себя в небытие, ничуть не колеблясь и ничуть не сожалея о содеянном! Ведь Его вера была безгранично прочнее всех иных! - равно и её заблуждения. По великому счастью для него, а быть может и… - в считалку играть, пока, не будем – таковых, отрезвляюще-одергивающих, не находилось. Слава богу! Ой! Не разбудить бы!
О чём это мы? Ах, да, о его обители! Продолжим нашу негласную экскурсию…
Среди многопрочего, несомненно, достойного уважительно-изумлённого взгляда, обращал на себя внимание стеллаж, напротив нескромной кроваточки – всего-то в полруки даль - странной, чуть не топорной работы. Своим неотесанно-небритым, скелетно-костлявым телом он занимал более чем добрую половину стены. Оттуда, нарочито небрежно, откровенно-дерзко бросал вызов изыскам мастерства, стилю и заведённому порядку миролюбивой обители. Ибо, против того, что мог бы отметить любой сторонний взгляд, попади сюда так, невзначай, ненароком, Вавилонское столпотворение, было самым, что ни на есть, образцом системной упорядоченности! Всё доступное пространство его глубоченных полок было вширь и доверху завалено без разбору книгами, книжульками, клочками и рулонами бумаг. Тяжёлые, тиснено-кожаные, в серебре и золоте оклады и пёстрые, фривольно-игривые переплёты переговариваясь меж собой, без стеснения опирались на бока друг на друга. Казалось, буйный вихрь, кружа в диком танце своём, вот тут, секунду назад и растаял, швырнув на память о себе это скопище и еле-еле ветерок, тихо перебирающий листами, будто разыскивая знакомо забытое на них, поисчёрканных вдоль да поперёк торопливо-размашистым почерком, словно в безумно-страстной попытке объять необъятное. Почерк, по-видимому, был кровным родичем вихря, ибо схожи, своими выкрутасами, необычайно!
Что почерк! Забреди сюда, к шершавым полицам, случайно въедливый прохожий, не поленись и опусти пытливые очи свои долу, на что либо первопопавшееся, разберись в паре-тройке каракулек на любом, из доступных взору, клочёчке снежно-белой целлюлозы, то увидал бы объятия охват много шире и глубже доступного воображению! Моментально признал бы писаку, в лучшем случае, ненормальным. Ибо Столько - нельзя, не положено человекам, да!
Но, великий игрок Судьба, будучи в летах неопределённых, многостранствующей, повидавшей-поизведавшей предостаточно на своём веку, была дамой весьма благосклонной, к некоторым. И, насколько могла, оберегала странные рукописи от нескромных, завистливо-уничтожающих взглядов. Случайных прохожих, даже их духа - она не терпела! Те же, в свой черёд, очевидно ощущая её приязнь, не объявлялись, не тревожили грубой настырностью ни строгих правил тётушку, ни её, ничего не подозревающего о протекторате, избранника.
Впрочем, к чести его добавить, не будучи лично знаком, с почтенной дамой – надо же! – в ответ на бесчисленные стенания и всяческие незаслуженные упрёки в её адрес окружающих, отзывался о ней исключительно положительно, пресекая дурные всяческие отзывы о ней – всё-таки Дама! Увидев их рядом, случись такое, со стороны своей, можно было б смело утверждать - их симпатии взаимны, более того - нежно и страстно любят друг друга! Искренне открыто и, безусловно.
Несомненно, находились, и в достатке, некоторые злопыхатели. Вот они, при каждом удобном случае, со съехавшей вбок, полной сарказма, полуухмылкой, вполне откровенно-удивлённо вопрошали:
- Ну – да, ну – да! - от него, любезности там, всякие, про неё, понятно! Дело ясное, как день-деньской, - задабривает, ох и ловок, ой хитёр! М-да...
- а где её-то любовь, позвольте поинтересоваться? Хи-хи! - любимчик любименький, - хи-хи! - чуть не весь припухло сине-шишкастый, что ель столетняя под Новый год на семи ветрах? Да, уж - любовь!
 А вот и Да! - безо всяких ваших - уж!
Он, тётушке кем, позвольте вас спросить? Не знаете? - не признаёте! Да деточка малая, еле-еле разумная, едва ножонками слабусенькими, не ползком, перебирать по дорожке, научена!
Дамой, будучи весьма скрупулёзной и очень-очень серьёзной в вопросах воспитания, она, как всякая истинно заботливая мать - направляет, показывает, наказывает. Шубейку, какую-никакую ото стужи лютой, зонтичек от жары немереной да и дождеца, если капнет, перинку там, соломинку здесь. Так и пестует своего родимого! И главное – Ему! - опыт житейский, мудрости засол, с блюдец с окаёмочкой, ложечкой немерною – ешь, на здоровье, пожалуйста! Хлебушком - не швыряйся, крохи собирать - не побрезгуй… Сам не пачкайся и других грязючкой не марай, не подбирая, сторонись её топей сиреноголосых, с кого-то соскрести - будь добр, и, Земля-то ведь - круглая, хоть и углов острых на ней предостаточно. Обходи гору, не торопясь, но, поспешая, вовсе не обязательно в неё, сквозь вершины, ломая всё по пути, переться, на лужочек по-за нею, что зелёной травинкою манит да солнышком греет-размаряет. А темени замес гуще - к рассвету, слово доброе - прими, добавь своё и отпусти, как и удачу.… Ах, ах, шалить изволишь? – шали! - синяки да ссадинки твои будут, и на ковровой дорожке, коли не хочется ступать, куда родитель пальчиком понапрасну указывал. Шмякнулся-брякнулся, в полный рост? – поднимем, обнимем, калечь - подлечим, на ранки подуем, погладим, приласкаем, похолим, полелеем... Душице ранимой любови бальзамчику кап-кап, а не ведёрцем, до захлёбу, и, руки разняв дальше топать отпустим. По травам-муравам, рекам-окиянам, кручам колючим, тучам молнючим – учись, не ленись, всему, что вдоль дороги-тропочки попадётся - с полшага следующего пригодится!
Так, полегоньку, тихенько, в бег, не торопысенько, с годиком-минуткой, шуткой-прибауткой, по шажку-ползиночке, твердью без грубиночки, с слова одобриночки, ласкою объятья, чиненого платья, …, а вот мы и летать вышелучше птиц горлапастых умеем!
Отныне, можно не смущаясь за прежние шалости своего дитяти, достойно, в глаза ваши горделивые глянуть, - шишечки-то - к пользе, отнюдь не зазря ручейками солёными умывалися!
Серебро - вискам, злато – сердцу, железо – рукам, огня – глазам, мудрость - голосу. А нечистым-труба-чистам… - помните!
Всем бы таких чувств и плодов от них!
Ну-ка, что там ещё на стеллажике тулится изволит? Поглядим, поглядим.… А там, среди дикого развала, на полочке, скромно, будто вовсе ни при чём, примостился крохотный, во Вселенских масштабах, безупречно бездушно-упрямый механизм какой-то. Живя своей, отдельной жизнью, но, бессовестно подминая под себя остальные, беззвучно рисовал на своём невыразительно-пустом лице определённым образом повторяющиеся, неведомые непосвящённым, но столь известные всем знаки.
Имевшие некоторую причастность к его, и их, знаков, созданию, или как сказал бы Бякушкин: биологически активированные элементы Хаоса, упорно настаивали на том, что это, таким образом, отображается Его Величество Время. Правда, чьё, где, - об этом никто, из этих самых элементов, не упоминал и не рассказывал. Потому, как сам - ни понятия, ни представления не имел – а что, оно, такое - Время, каково лицом-то из себя? Но всячески пытались убедить – должно отметить, отнюдь не безуспешно! - себя и себе подобно-неподобных. Иных же, с мнением, своим, расхожих-непохожих… отковыривали. Аки грязь налипшую, прочь, в утиль, плавку-перековку.…
На улицу выдь, кого угодно спроси: сколько сейчас на ваших, а?
– момент, гляну,…
А спроси-ка: Что Это Значит?
Глы-ы-баченный вдох, Марианская впадина мельче, прилежное сопение, удивлённо-возмущённо поднятые брови, приоткрывшийся роток и, живенько-живенько…
Ой, какой же - большенький, а будто недотёпа! Это, вот, значит, гляди-ка сюда, простенько-препростенько, как…
И тихонечко-легонечко, неспешнеько-обстоятельно ля-ля-ля, ля-ля-ля…
- Па-анятно?! Н-ну, тупенький, ох-хо-хо! И-и, свежий, ароматный вовсю типографской краской, ворох слов на и в маковку, сквозь загогулинки, ухами обозванные…
Кто-Что такое Время, усвоил? Ясно-понятно?
Аха-ага! Само собой! Уж чего-куда яснее ясного – тё-о-омная лошадка!
- Вам интересно? Честно-честно? – возитесь, копайте! – нибудь-что нашли, да?! Прям наверху?! И рыть не надобно?! Удачливый, везунчик Вы наш!!! Рады, гы-гы, зы Вас-с… э, как Вас там-м-м?
Эгеи-й! дорогая-дорогой - не забыли, процентик Вам, с находочки, полагается? - в кассу, марш-марш.… Бя-а-гом, на галопец переходя! …
?!! - Не заблудиться бы… Очередина-а, у стоечки-то! - замечу вам, а христараднико-ов!… – скулами шевелить жерновчиками размалывая, ой как охота! И всё не абы как! – по корочке да маслица, по маслицу – икорочки, до корочки – бутылочку, на- под- неё – сто звёздочек… Заведено-положено, баста! Заверните, упакуйте - всё берём! - и тэ-че-ка.
Да, ладно Время, там, какое-то! Фи, что о нём разнесчастном гадать, мысли копия ломать! - о собственном существовании всё больше мифолегендомыслы, Типа:
– жили-были, не тужили, вдруг, нежданно подлетели, прилетев - осеменили, человеки и зажили.... (панспермия… - всё просто, складненько и ладненько.… Да только, вот не всё тут ладно)
Предположения, Как:
– положим, дело было так ….(ну, и, смоделируем! Легко! - без начала-то… Финал… хоть потоп! Новый Ной завсегда отыщется, и свистать не придётся, тучей налетят, шепни только: кто в спасители мира?)…
Подтяжки, К: …, …, …!
- ах! Как не совестно! Чай не животины мы скудоумные – ЦАРИ! (и кто ж на трон-то возвёл, кто благодать сию отведать позволил? Чей скипетр в мокреньких дланях трясущихся, - кабы не вырвали! Свят, свят! - чья держава? Опять, в молчанку играть будем, или как?)
- А-а-ах! не верите?! Нам?!! Учёно-преучёным, институто-оснащённым?!!! Вот! Тё-опленький ещё, жаром пышет, прям с оттуда! Желали? - Н-НАТЕ Вам – фактик, Факт, ФАКТИЩЕ! - а чётко отчётно прослеживаемая корреляция с.…, и… - да вот же! - зверем диким в глаза бросается, как так раньше-то не углядели!
Мы – во, какие! Мо-гучие, ни-ни-никакой мистики, всё натурально-доступно-ясно, аки день-деньской! Само собой па-атэн-тики забили-застолбили - нашенское местечко… А-а! здорово, ух ты! В учебник-решебник – быгом, мухой! Устроились? Чистенько? Уютненько? Славно, славно.… Тишь да гладь и Бо…я б…дать…
Та-ак, дождались, здрась-те-пожалста! Вот, н-ну змей! Из-за угла, средь бела дня синеглазо-безоблачного, на-аглый, танком ползёт, ложка капель дёгтя в нашу сладкую пресладость! Сщас, ка-ак па-люнет ядовито-гаденько ехидно-улыбчасто… ТОЧНО!
- Извините, будьте так любезны, а не могли бы вы уточнить, критерий отбора, базис, так ска-ать, введённого интервала периода измерений?
В чём, собственно новизна, утверждаемых вами, с высокой кафедры, положений?
Раз-ни-ца-два-ни-ца между там и между здесь?
Извините, будьте так любезны…
Сюси-пуси, ой-ё-ёй…
Эй! Разлюбезный вы наш! Совсем? - слепоглухой, что ли? - В словах! – начертании, звучании, месте применения, субъекте применившего, адресном посыле, контекстном составе.…И… И…
И только!
Но! - в начале было СЛОВО! - звучание облика, которого, странным образом, утрачено, - или надёжно спрятано, дабы никто не понавытворил? – такого! о-го-го какого!!! Ведь если оно - В НАЧАЛЕ…, с истока и река и моря берега…!!!
Чёрное, белое… приучили, выдрессировали, вбили, втулили, вмяли, втоптали, ….
А, как вдруг, не-вдруг, иначе? Бред, бред, бре…, бр…, а если нет?! Всё та же игра слов, не более, не менее, всё так, испокон веков, всюду и везде, иначе не достучишься.…Всюду? А-а! - слыхали.…
А бывали? А видали? … хм!
Ну, уж – хмыкать-хныкать все горазды…
Говор-рение для - того, чтобы поняли, или что бы понять?
Понимание слышанного или транскрипция слуха?
Выражение себя или себе?
Высокая организация или высокая организованность?
Высшее образование или образованность?
Высота ощущения или ощущение высоты?
Видение свободы или свободное видение? …???
Слова? Слова… Ключи к, от, в туда - затёрты, затеряны, спрятаны.… А уж оттуда! Броня надёжна и крепка! Хочется надеяться и верить, что именно так .… Покуда пути-тропинки ищем – счастливы, но это, всесильно-бессильно, всячески, отвергаем.
Душа и разум когда договорятся-примирятся?? И ведь не за тридевять земель – рука об руку! Кто, когда и зачем раздвоил?
Кто – узнаём когда…. или ранее?
О Когда – говорят: - что после, вовсе и не так уж актуально. Но, зерно, оброненное в прошлом – вкус плода в будущем!
Зачем? – древнейшее. Эхом по сию пору: - разделяй и …! К полнейшему удовлетворению себя, ликом неведомого, или повсюду и во всём?
М-да…
Звенья цепи на ладони, стыка, концов не видать, жизни не хватит искать в странных изгибах ладони…
…День разгорался, тьма обступала, яростно и бессильно сжимая со всех сторон, переливаясь радужными красками, засасывала в свой водоворот, вертела и так и эдак прикоснувшихся к ней неосторожно рано проснувшихся поздних прохожих. С крыши особнячка, из-за западной стены которого вставало полусонное Солнце, было хорошо видно, как их многолико-пёстрая, шумно галдящая лента, заполняла своим непоседливым телом улочку. Бодренько тянулась за размытый летним маревом горизонт, рассасываясь леденцами по прилегающим скверикам, магазинчикам, вертлявым переулкам. Облака, в вышине подставляли сине-розовым лучам изрытые взглядами ленивые, пухло-безобразные бока, чьи морщинистые складки, лопались воздушными пузырями. Нехотя, громогласно позёвывали, беззлобно сверкали искрами пробегающих молний и, исполнив ритуальный танец, неприметно таяли в белёсой глубине, оставляя на земле мокрые, парные пятна…
Бякушкин спал. Грешный сон праведника удавался на славу, во славу и во имя…
Удивительно знакомо, где встречалось, где-то ж было? Э-ге-гей! Ты отку-уда? Отзовись!
Бякушкин спал. Всем и всему назло, характер, знаете ли…
Ничто в мире не могло поколебать-встревожить этот мерно-размеренный, механично-методично выверенный годами, глубоко-басовитый храп! Лишь непрестанно сменяющие друг друга гримасы, - мим профи удавился б от зависти! - словно морские волны, следуя лишь им ведомому ритму, с залихватской силой выплёскивали наружу, некие неведомые, бурные проявления утончённо-потаённой жизни.
К этой, потаённой затаённости, наивеличайшей загадке, потненькими, мелко трясущимися ладошками, от предвкушения чего-то умопомрачительно сладенького, тянулись все, без исключения. Но удачи, вольно-невольно дотянутся, осознаием-пониманием, не давалось никому! Рукам и ручонкам – магнетизёро-гипнотизёрам, да! Отчасти. Ну, работа у них такая, - и о ней, можно сказать… тс!!! Молчок, не сверчок, ротики-воротики на запор, - ух! крепко крепенький!
Мало ли, что, кто-то, по нетвёрдости в нижних конечностях, от предварительно - ораторству в помощь, - а шо б не першило! - очень даже сильно промоченного горлышка, лишку какого сболтнёт. Ополоснув его ещё чуток, для поправки голоса.
А Бякушкин горлышко-то своё, как тётушка-пестунья наставляла, берёг! Наидостойнейшим образом копировал бесконечную плеяду своих пра-пра-пращуров, вольготно, припеваючи, развалившихся на зНАНИИ. Очень-очень своевременно благоприобретенном, во м-м-маногалетнейшем корпении над… - тс! тихо, сие тайна за…сами знаете! Фундамент, монолит твердейше-твёрдого, всей его, и многих и многих, жизни.
Без намёка на рисовку пред кем, чем угодно, Бякушкин чистосердечно и откровенно полагал, что не был исключением в бесконечной череде старателей-соискателей, не премий и наград, вовсе даже нет! - Знания. Знания того, о чём все, всё всегда знают, но не догадываются, леность природную откинув, прочь от глаз, копнуть малость, или патину благородную протереть…
Аи молодцы! - вдруг ка-ак блеснёт!?! И? - что, тогда, потом, с этим ошалевающим блеском делать прикажете? А если туман да темень кругом? Потому и считал себя, ну, не сирым-убогим, обычным, как.…
Ха-ха три раза! - мало ли кто как о своей персоне считает! Здесь вам не бухгалтерия - тут иная цифирь да буковка в почёте значится!
Но фи! на ваши глупостные мыслишки о серой вульгарности и посредственности - на стеллажик оборотись-ка взором! – вовсе даже наоборот!
Ну-ка, ну-ка, посмелее кто, выходи! – черкани-ка автограф потомкам на память! А чтобы не только имя-фамилия? – Дух присущ был, польза, не от разбора изящно–заковыристой словесности лингвистами?! Куда! – таракашко-букашками?! Страшно, небось, ответным быть, за содеянное полуприкрытым плагиатом?
Эх, господа-товарищи, леди и джентльмены… от вас-то тем и отличен ныне сладко дремлющий! Никого, не приручая, пристёгивая-приковывая, держал за приблизившихся, – да хоть на четверть пол шага к нему – твёрдый ответ перед тётушкой, мило его опекавшей - зря к нему никого не слала! - и доверял ей, как себе самому, во всём. А то кому ещё, как не ей?
Только храп.… Ну, да, воистину богатырский! Подумаешь! - звуки, им видетели не ко двору! Да, и на Солнце есть конопушки-пятнушки, и плеваться умеет на все стороны протуберанцами всякими, языки остроносые всем казать, то-то!
А именно Бякушкин являл собою, в определённых, им же тщательнейшим образом очерченных, кругах, несомненное светило. В меру, обратно пропорциональную размерности кружочка, тёплое, и столь ярко почитаемо-обожаемое, что совсем недалече брезжил, тёмным призраком полный – другой бывает? – коллапс, несравненно-незаменимой личности. Эх-эх.… Всё чаще лучики светильника обращались вспять, на себя любимо-драгоценного и а-агаромадный солнечный зайчик тихохонько-помаленечку сужался, тепло жарко пылающего костра сворачивалось, вырождаясь до быстро мельтешащих в восходящем потоке искр. Да, их очень, очень много, светло-тепло греющих! Пока…
Вай-вай-вай, ка-как некорошо! Но, с кем не бывает, увы…
Итак – Бякушкин спал, факт, ой!
Спать надобно всем, а то, как же! Аксиома-постулат. Но где-то, несознательными элементами общества, вовсю упорно насаждаются, и кислятиною сумбурной бродят слухи, что не совсем это и так, а может, значит, и несколько иначе…
…Неведомо где, блуждая, местами явно незнакомыми.… Проплывая в руслах событий, напичканных-нанизанных друг-на-во-друга выше всякого предела – предъявите, покажите-ка назначенный лимитик? … Будучи в ситуациях, столь же явно невозможных, - а почему нет?– можно сказать без стеснения, безумных. И где там ваш знак завалялся: - здесь и только здесь! - грань-перевал дури-ума-дури?...
Болтая, о том, о сём с неведомо кем, на языке – быть может детство подзабыл или впал в…? – вовсе уж никак, нигде не слышанном.… О цветах красок, их безумно-чарующем месиве, полотнах ими расписанных, о звучащих невесть откуда, невесть на каких инструментах исполненных, влекущих, вдохновляющих на подвиги, - Гераклу и не снилось! – мелодиях, и говорить незачем – всем ведомо.…
Спать надобно. Хотя б ночами, вот!
…- Его позвали…
- Всех зовут, кто-то, куда-то, и…
-Да-да-да, но по имени!
- Тоже мне – а-ля резидент во вражеском стане! Всему и вся есть имя, у.… Не свались! И что это всё пальцем на тебя тычут? Или не ты их предупреждал: не поминайте обо мне всуе…?
- Да послушай! - по имени известному лишь ей… ЕЁ голосом!
- Ха-ха! – три раза! Брось! Е-РУН-ДА! – кому-кому, тебе, яснее ясного, виднее видного.… Такого - быть не может, потому что не бы-ва-ет, то есть ну, о-очень редко…
- Далеко-глубоко-высоко, да? Ты это имел ввиду? Это?
- Наверное, хотя… нет, теперь, пожалуй, не знаю.… Ошарашил, честно! Если бы тебя, Так, меня.… Да само собой, ничего, и глазом не моргнул бы, но…
- Наконец-то! Дошло-добежало - он-то, не ты да я!
- … мириадами светотеней тонкий мир мглою тонко окутан, в миг любой только сердцу доступно звёзд мерцанье в шальной глубине…
- …?
- … Где-то, там, вдалеке…
- А именно?
… где-то, там, вдалеке, ты прошепчешь: – "Сезам! ...!" – и твой зов я услышав, открою… Вёсен цвет будет в лета руке, лист осенний путь в радость откроет. Где-то, там, вдалеке ты прошепчешь: – "Сезам! ...!" – и неспешно войдёшь в мою душу… Губы рук никому не отдам, я в тебе растворюсь, чтобы слушать… Песни взгляда, молчания речь, шёпот крика и бездну молитвы, отведу туч круженье у плеч, сердца чуткость направлю, до бритвы.… Где-то, там, вдалеке ты прошепчешь: – "Сезам! ...!" – Воздух светом наполнится свыше, глубь ладоней подставлю огням и рассвет разолью по ресницам. Тень снежинок тихонько сниму, невесомым теплом согревая, крылья к Солнцу в полёт подниму, с птицей синей навек повенчаю…
- знакомый мотивчик?
… Ритуал погребения чувств состоял в зарождении новых, Величайшем, Искусстве Искусств - во хламье отыскать свежесть Слова!
- Ты, всё-таки, к чему клонишь? Ведь не о поэзии речь!
- Правильно, о нём… Ты слышал её, я слышал, и он. Он?! – слышал! А чем? Ушками с макушечки?!
Мы – как он, кому-то, вчера о нас - положение обязывает. А! сам знаешь! Ждал, ждал, и, тем временем до бритвы, у себя, своё.
- Странные-престранные они стали существа!
- Уж как вытворил! Незачем было по образу и подобию, поздно! Разве, что по новой – ляп, шлёп…
- Да ладно, всегда успеется! Сперва – пускай сполна отведают с нами бремя ноши!
- А кто против? Пускай…
- Угу, в огород, травоядновсеядных хышников, угу… ща-зс!! Размечтались-завертелись-запрыгались карапузики! Крыла им подавай! Нас, видал, как испохабили, малеватели! – перья, крылья, нимб, ну, ладно… Хвост бы ещё, как у…, тьфу! четыре конечности – обглодано-урезанная насекомообразность! Ф-фу! Гадость, какая мерзопакостная, всё- всё переврали!
– И шуметь искрами для чего? Одному-другому явился,- и когда, в где? – а памяти, у них…
- Немеряно! Сам ведь раздаривал!… так не хотят её полнить-то, напрягать, братульки-сеструльки, детишки, зачем?! То ж трудиться, да как!! Пошто силёнки никудышния тратить? Мы подадим! Ишь, приучили – чуть не так, не туда-куда-хочется, свои лапоньки вгору, да за лучинку-свечечку, челиком об пол бряк-шмяк, губоньками вяк-вяк – выручай! Мы в тебя… Мы тебе.… Чмоки-чмоки… И шуму, Шуму, ШУМУ! - как подтолкнёшь куда-надо, на их взгляд кого не надо!
О! только сказал, гляди! - затолпились, зашушукались, в массовочке-тусовочке! Весело нынче будет, глянь-глянь! Пли-ка громиком! Капни прохладцей на маковки! ...
- Ах, мы?! Ах, другого теста замес, заквасочка! А глинки шматик плюх на стол, и по образу да подобию тяп-ляп, кто настоял? Претензии ныне? Подзатыльно-оплеушины кому шлём? Пеплом кто бы пообсыпался, а? Помнишь, Того, кому словоформу – ребёнок – отец человека! - изобресть дозволил? Аппетитно кушайте, сами стряпали!
…Когда всё серо, в непогоде и пропасть вдоль и на пути, когда не в чести и не в моде – успей! себя в себе найти!
…
Откуда-то, всё ещё доносились голоса, не то спорящие, не то утверждающие, становясь дальше, дальше, дальше… Тише, невнятнее, призрачней…
Сумбурно-сонный туман, тенью окутавший веки существа под балдахином, незаметно и неуклонно рассеивался…
Отгоняя последние настырно-липкие клочки марева, Бякушкин сладко зевнул, потянулся, привстал, и проснуться себе позволил.
Глубоко, в дали, в безоблачном темно-синем крае, за овальными окнами, тихо, о чём-то своём, неведомом, небесно высоком, шептались, перемигиваясь далёкие и близкие звёзды, насылая душе его такую же тихую, невнятную грусть.
… и руки привычно потянулись к перу.