Город Кадма

Луций Марцелл запер лавку и плотнее закутался в шерстяной плащ. Апрель в этом году выдался холодный. Уже цвели розы и олеандры, а летнее тепло все не приходило. Он поглядел на зеленый гребень гор, через который уже неделю все переползало бесконечное облако, чтобы скатиться по склону и раствориться над морем, и поежился. Хотелось тепла, лета, пронзительного солнца, под которым море становится особенного неповторимого цвета. Он пошевелил пальцами ног в разношенных сокках и подумал, что все-таки надо было надеть шерстяные носки. Впрочем, возвращаться не хотелось, и он неторопливо направился к порту. Федр и портовый раб, присланный за торговцем, следовали в почтительном отдалении и молчали.
В городе было тихо и пусто. Луций пошел по улице мимо редких лавок и уже в который раз за последнее время покачал головой. Может быть, жизни в городе стало меньше, а может и он, старея, уже не мог разглядеть той буйной жизни, что видел в молодости.
Он вышел на форум. Базарный день миновал два дня назад, и сейчас только бродячий философ-киник сидел на ступенях неподалеку от статуи императора и отстранено жевал лепешку. Он жил на форуме уже полтора месяца и все ждал настоящего лета, чтобы идти дальше к Альпам. В портике магистрата учились грамоте несколько детей, и мерный гулкий голос учителя, словно туман, растворялся в тишине форума. Безлюдная, площадь казалась еще больше и, наверное, даже величественней, но Луцию было грустно видеть ее такой.
Он прошел налево и вышел к порту. Как и говорил портовый раб, у пирса стояла либурна Перистикла. У борта мелко переступал от нетерпения владелец, а на корме хмуро смотрел вверх на горы кормчий – мрачный иллириец. Завидев Луция, владелец либурны довольно легко для своего полного тела спустился по мосткам на пирс и радостно схватился за локоть Луция:
- Мир твоему дому, друг Марцелл, и да полнится твой дом и кошель! – быстро выговорил Перистикл.
Постоянно общаясь с сирийцами и арамеями, он как будто бы считал, что постоянно должен сыпать словечками и оборотами, похожими на восточные. Как будто от этого ему будут больше верить. Это ему не очень-то удавалось, но иногда Луцию казалось, что если бы грек себя не сдерживал, он бы давно перестал говорить на чистой латыни.
- Приветствую тебя, Перистикл, - кивнул Луций.
- Зачем ты такой сдержанный, мой друг? – с восточной шумностью воскликнул Перистикл. – Разве ты не просил меня привезти отличного желтого шелка? Разве я не выполнил твою просьбу? Спроси меня, и я скажу тебе, что у меня есть не только шелк, но и отличная тирская шерсть и великолепный сирийский пурпур, и, конечно же, египетский лен!
Луций улыбнулся. Перистикл был шумен и порой надоедлив, но когда он изливал свои улыбки и возгласы, поневоле становилось веселее. Грек умудрялся самые тяжелые сделки проводить так, словно он возлежит за столом на дружеском пиру.
- Вряд ли я куплю у тебя все это сразу, - покачал головой Марцелл. – Даже шелка я не возьму у тебя целую штуку. Разве что отрез…
- Почему, друг мой? – искренне удивился грек, сделав огромные и круглые глаза. – У тебя плохо идут дела? Тем более стоит взять товар сейчас. Знаешь, поговаривают, что евреи опять готовят восстание. Я слышал, они копят оружие в горах близ Петры. Так что цены будут расти и лучше взять товар сейчас, когда он не так дорог. Возьми штуку, посмотри, это замечательный шелк! У такого хорошего человека как ты он разойдется быстрее, чем его донесут в твою лавку!
Перистикл развернул один из тюков, выложенных на пирс, и показал край шелкового полотна. Шелк был хорош, китайские пряхи и сирийские ткачи знали свое дело. Однако Луций покачал головой. Порция, жена Туллия, римского всадника и владельца самой большой виллы в городе, давно хотела взять у него шелк. Но вряд ли она взяла бы так много. А кроме нее шелк мало кому был по карману. Он предполагал, что она возьмет локтей десять, и надеялся уговорить ее хотя бы на пятнадцать, а если повезет, как раз на двадцать, но не больше.
- Я хорошо знаю, сколько товара мне удастся продать. Сейчас не лучшие времена, - опять покачал головой Марцелл.
- А я тебе давно говорил, - посетовал грек, - Переезжай в Салону. Торговля сейчас там. Там начинается дорога к лимесу, туда приходят металларии, туда привозят рабов для рудников. Зачем ты держишься за этот маленький город? Ты, гражданин Рима, где угодно ты будешь на своей земле!
 Луций поправил плащ, чтобы как-то занять руки. Он и сам много думал о том, чтобы покинуть город, в последнее время дела действительно никак не налаживались, а ведь еще отец рассказывал, что мальчишкой сам ездил в Сирию за товаром. Хотя с тех пор путешествие и стало дешевле и безопасней, но сейчас слишком снизилась прибыль. Выгоднее было брать товар у перекупщика-грека, чем самому тратить несколько недель на путешествие, тем более что из-за изменчивых цен, товар мог оказаться слишком дорог для родного города.
- Давай лучше поговорим о цене, - предложил Луций.
- Только потому, что ты мой друг я не хочу сильно менять цену, но ты же понимаешь, я не могу работать себе в убыток. Тысячу сто денариев за десять локтей, годится?
- Шелк дорог, - согласился Луций. – В Риме он идет на вес золота, и там твоя цена была бы как раз. Но мы не в Риме, правда? Давай я дам тебе семьсот денариев за десять локтей и возьму целых двадцать локтей?
- Неужели ты, пользуясь тем, что ты мой друг, хочешь меня ограбить, Луций?! Посмотри еще раз на этот шелк! Его долго везли через полные опасностей земли Востока, а потом лучшие мастера Сирии ткали это полотно! А потом я вез его через все море! Моя красавица конечно шустрая и быстрая, но это было опасно, мой друг! Если бы не помощь богов, это путешествие могло бы стать последним! А знаешь ли ты, насколько ценна помощь богов?
- Она столь бесценна, - улыбнулся Луций, - что ее не стоит мерить монетами.
Перистикл лукавил – товар он брал не в Сирии, а гораздо ближе, на Родосе или даже в Коринфе, дальше ему гонять шуструю, но маленькую либурну не имело смысла. Поэтому торговцы еще поспорили, и в итоге сошлись на тысяче денариев за десять локтей. Подумав и тщательно оценив товар, Марцелл взял еще две штуки египетского льна и штуку тонкой прозрачной ткани из Газы. Он надеялся, что когда наступит лето, горожанки все-таки разберут эти легкие ткани.
Когда пришла пора расплачиваться, Марцелл раскрыл кошель и принялся отсчитывать ауреусы.
- Золото? – попытался возмутиться Перистикл. – Мой дорогой друг! Расплатись серебром, сделай мне хоть эту услугу!
На востоке золото ценилось дешевле, и ему выгодно было продавать в Риме за серебро и за серебро же покупать. Но Луцию было тяжело нести несколько тысяч серебряных монет. Золотом рассчитаться было легче.
- Ладно, - все-таки согласился грек, принимая сорок ауреусов за шелк, - я обменяю в Салоне на серебро. Вот видишь, какие убытки я терплю ради дружбы? Да! – хлопнул он себя по лбу. – Я же привез тебе письмо от твоих детей!
Перистикл кликнул раба, и тот мигом принес свиток. Грек отдал его Луцию и, поглядев на него с теплой и на этот раз искренней улыбкой, уже без прежней крикливости предложил:
- Переезжай и правда в Салону, Луций. Откроешь лавку. Я нашел одного финикийца в Тире, он берется сделать мне большую скидку… Мы с тобой уже давно знакомы, и я буду давать хорошие цены тебе. Мне нужен хороший человек в Салоне. Там сейчас большие деньги… а тут, - грек поглядел на зеленые склоны гор, на тихие крыши города и вздохнул, - а тут тебя ждет только разорение.
Марцелл ответил не сразу. В словах грека было много здравого смысла, и когда он глядел на довольно дорогую тунику Перистикла, плащ из тирской шерсти, румяное лицо, ему казалось, что грек прав. Надо перебираться в Салону. Тем более что там живут его дети.
- Домашней птице трудно решиться лететь с перелетными, когда она давно не летала, - вздохнул Марцелл. – Я давно думаю об этом, но пока не решился. Подумаю еще. Благодарю тебя, Перистикл!
- И тебе горячая моя благодарность! Да ниспошлют боги тебе своей милости! – вернулся к своему нескладному языку грек.
Закончив с формальностями сделки, Луций предложил корабельщику пройти в его дом и отобедать.
- Нет, что ты! Погляди на мою красавицу! Она же просто не может стоять на месте, - грек махнул рукой в сторону либурны, которая словно в подтверждение его слов легонько качнула мачтой. – К тому же я обещал еще сегодня быть в Эпидавре. Меня ждут дела.
Пожав друг другу локти, торговцы распрощались. Перистикл поднялся на либурну и приказал отдавать концы, а Луций проследил, чтобы Федр и портовый раб взяли товар, и пошел обратно к лавке.
На обратном пути торговец крепко сжимал свиток с письмом от детей и думал о том, с какой легкостью молодой раб поднял штуку льна на плечо. Растет мальчик. И скоро уже придется от него избавляться, фракийцы становятся строптивы с возрастом. Его надо будет продать, и подобрать нового. Вспомнилось, что у Клавдия, торговца стеклом, подрастает мальчишка-раб. Этот родился уже здесь, у Клавдия, и должен отличаться покорным нравом. К тому же его мать будет рядом, так что… правда предстояло еще уговорить Клавдия.
Добравшись до лавки и разместив товар, Луций устроился на скамье и собрался прочитать письмо, но стук сандалий на улице заставил его остановиться. Через открытую дверь было видно, как поджарые рабы поставили перед входом носилки, и в лавку вошла степенная Порция, жена римского всадника Горация Туллия.
Луций поднялся ей навстречу и поклонился. Она же сначала внимательно оглядела содержимое лавки и только после этого сказала:
- Здравствуй, Луций Марцелл. Я слышала, что сегодня в порт приходила либурна с товаром. Может быть, тебе привезли что-то новое?
- Да, госпожа, - улыбнулся Марцелл и снова поклонился, - как я и обещал, прибыл китайский шелк. Желтый, как ты просила. Вот взгляни. А еще у меня есть египетский лен и ткань из Газы.
Преодолевая неповоротливость старых суставов, Луций довольно суетливо принялся показывать новый товар матроне. Она тронула шелк и задумчиво проговорила:
- Это хорошо, что его привезли тебе. Я уже думала, что придется самой ехать с Салону… даже начала уговаривать Горация, он почти согласился… а что еще у тебя есть?
Она спросила это так, словно не слышала и не видела, как только что торговец назвал и выложил перед ней все новинки.
- Вот, - повторил Луций, – египетский лен и прозрачная газовая ткань. Наступает лето и как раз…
- А хлопка у тебя нет? – перебила его Порция. - Синего, знаешь, его везут морем откуда-то с Востока, с берега Океана.
Луцию не хотелось признаваться, что индийского хлопка у него нет. Как будто любой его отказ позволит матроне сбить цену, или заставит думать, что его лавка никуда не годится.
- Если он нужен, я могу привезти…
- Мне проще самой съездить в Салону, - снова перебила торговца Порция.
- Зачем же? Мой поставщик как раз скоро снова пойдет на Восток и для тебя, как для постоянного покупателя я сделаю скидку, выйдет проще и выгоднее!
Пока говорил, Луций успел подумать, что не все еще потеряно для него в этом городе, пока есть такие покупатели. Хотя Порция любит крутить носом и кичиться своим богатством, но бороться за нее стоит. А следом за ней и остальные благородные горожанки захотят одеться понарядней. Рано, рано еще искать нового места.
- Я подумаю, - кивнула матрона и еще раз провела рукой по отрезу шелка. Ей, очевидно, нравилась эта ткань, хотя она не хотела этого показывать. – В конце концов, мои рабыни скоро разучатся шить, а мне нужна новая палла. Я возьму этот шелк. Пятнадцать локтей хватит, как ты думаешь?
- Мне кажется такой достойной даме как ты, более подобает длинная палла. Я бы предложил двадцать локтей, - ответил Луций.
- Я подумаю, - снова кивнул матрона. – Сколько ты хочешь за отрез в полтора десятка локтей?
- Может быть лучше все-таки взять все два десятка? – осторожно спросил торговец, очень уж не хотелось оставлять такой маленький кусок дорогой ткани, вряд ли кто-нибудь еще его возьмет.
- Я подумаю, - в третий раз повторила матрона. – Сколько ты просишь?
- Каждые десять локтей за полторы тысячи денариев. Итого будет две тысячи двести пятьдесят денариев.
- Я знаю, сколько стоит шелк. Эту цену за него просят в Риме. В Салоне я могу купить его гораздо дешевле, а ты обещал еще и скидку, как постоянной покупательнице, - Порция требовательно посмотрела на торговца.
Луций не хотел ссориться с Порцией и терять дорогого покупателя, но и работать в убыток он не мог, потому торг дался ему нелегко. В конце концов, сторговались на шестидесяти шести ауреусах, это составляло почти тысячу шестьсот денариев. Порция сделал рабу знак, тот подал кошель, и матрона отсчитала монеты.
- Вечером я пришлю раба, отдашь ему ткань. И пока не режь его, может быть, я все-таки возьму оставшееся. Тогда он принесет остальные деньги, - сказала она и вышла.
Луций вышел из лавки, провожая дорогую гостью.
- По дороге сюда я разговаривала с женой Гнея Куриала, - сообщила Порция, уже усевшись в носилки. – Рассказала ей, что у тебя будет новый товар. Она сказала, что, может быть, зайдет к тебе.
Матрона сообщила это вроде бы любезно, хотя на ее лице читалось некоторое презрение к жене хозяина гончарной мастерской. Махнув рукой, Порция приказала поднять носилки и двигаться.
Луций поглядел ей вслед и подумал, что намерение жены гончара заглянуть к нему выглядит хорошим знаком. Это давало надежду на прибыльное лето после неудачной весенней торговли.
Поглядев на небо, он опять запахнулся в плащ и вспомнил, что так и не надел шерстяные носки, как собирался. Торговец прошел в лавку и встал около оставленных покупательницей монет. Отложил в сторону шестьдесят ауреусов, этих денег ему стоил товар, и задумчиво поглядел на оставшиеся шесть монет. Эти шесть неровных золотых кружочков – вся прибыль от сделки за очень дорогой товар. Дети присылали больше.
Дети! Он ведь так и не прочел их письмо!
Луций дотянулся до свитка, и усевшись на скамью тут же, прямо на сквозняке, который так не любил, принялся читать.
Дети его давно перебрались в Салону. Сначала туда переехал старший сын, Публий, при содействии Перистикла ему удалось устроиться по торговой части. А после он выдал сестру, Эмилию, за торговца солью Корнелия Сильвия. Дети крепко встали на ноги и жили явно лучше, чем их отец. Каждый год они присылали деньги и внуков на лето к деду. «На виллу» как они это называли. Вот и сейчас они сообщали, что все у них в порядке. Через Салону постоянно идут рабы на рудники в горах Далмации, с рудников в Рим везут серебро и золото, железо и оружие. Везут товары к лимесу в Дакии. Салона богатеет, а с ней растет богатство его детей. Эмилия ждет третьего ребенка. А Публия вот-вот назначат управляющим представительства дома Барахеля в Салоне. Оба сообщали, что уже скоро, в мае пришлют денег и детей. На виллу.
Пожилой торговец читал и улыбался. Прочтя письмо первый раз, он тут же взялся читать его снова, внимательно разбирая каждое слово, вчитываясь в неровные буквы, разбирая, о чем говорит Эмилия, а что считает важным Публий. Радовался, что опять увидит внуков.
Однако каким бы длинным и обстоятельным ни было бы письмо, оно почему-то всегда кажется недостаточным. С сожалением отложив свиток, Луций понял, что просидел на сквозняке слишком долго.
Он вдруг понял, что хочет согреться, хочет в баню. Тем более что Сильвия, жена гончара вряд ли придет сегодня. Скорее уж завтра. А до вечера, когда раб Порции прибудет за шелком, время еще есть. Поэтому можно сходить в термы, и прогреться в горячем кальдарии, раз уж солнце никак не хочет само приласкать его старые кости.
Луций встал, спрятал свиток с письмом, запер ларец с монетами и вышел из лавки. Федр услужливо пошел за хозяином, готовый сопровождать его, но торговец махнул рукой, справится и сам. Выйдя на улицу, он снова поглядел на бесконечные облака над гребнями гор и опять запахнул плащ. Так же как утром, запоздало подумал, что хотел надеть носки. Так же как утром, он не стал возвращаться, а пошел к порту, в крепость, где были термы.
Раздевшись и отдав одежду рабу-капсарию, он не стал задерживаться во фригидарии, а почти сразу прошел в кальдарий. И здесь, погрузившись наконец в горячую ванну, почувствовал как благословенное тепло наполняет все его тело. После редкой сделки и письма от детей он почувствовал себя по-настоящему хорошо.
Кроме торговца в небольшом зале кальдария был только декурион Секст Терций. Отставной легионер в последнее время тоже полюбил тепло и предпочитал растираться маслами на скамье в горячем воздухе кальдария, хотя обычай предполагал, что теплый воздух тепидария подходит для массажа гораздо лучше.
- Как твои дела, Луций? – спросил он, подставляя спину под скребок раба-банщика. – Я слышал, сегодня приходила либурна с товаром?
- Хвала богам, сегодня удачный день, - ответил из ванны Луций. – Но знаешь, в целом похвастаться не могу. Торговли становится меньше. С тех пор как этот город стал римским, дела идут все хуже и хуже.
- Поосторожнее с такими словами! – возмутился старый легионер.
Он происходил из древнего, но слишком обширного плебейского рода и особого капитала не имел. Нужда и неказистое имя заставляли его доказывать миру, что он чего-то все-таки стоит. Так что он со всей истовостью отдал половину своей жизни легиону, но не очень преуспел в этом деле. Да и теперь вместо магистрата какого-нибудь богатого города, он оказался в этой маленькой муниципии. Он был давно знаком с Луцием и такие разговоры вел уже не в первый раз. Устоявшийся ритуал беседы даже доставлял приятелям некое размеренное удовольствие.
- Провинция Далмация все богатеет, никогда она не была так богата, как под властью Рима, - заметил декурион. – Разве была она такой при греках? Да и не помнишь ты этих времен! Две сотни лет назад ни тебя, ни меня не было.
- Салона и Эпидавр богатеют, - согласился Луций. – через них идет дорога к лимесу, к рудникам. Даже Антибарис, говорят, не бедствует, все-таки порт и дорога через Доклею на Данувий. А у нас? Видел на холме руины греческого города? Он был больше, Секст. Больше, богаче. Здесь кипела жизнь. А теперь все куда-то ушло…
- Значит, надо уходить отсюда, - тихо ответил декурион. – Значит, тебе не следует терять время здесь в лавке, а перебираться в Салону. Или хотя бы в Антибарис. Да и мне не нужно бы оставаться тут. Если бы я поступил разумно, был бы прокуратором рудника, сторожил бы металлариев, чтобы работали, как должно, и сейчас точил бы меч с солдатами и смеялся над грубыми шутками. Но погляди, вместо этого я лежу на скамье в маленьких нищих термах, - он перевернулся, подставляя банщику другой бок, – и какой-то неумеха скоблит с меня масло. Осторожней, раб! Надо сказать Варрону, чтобы все-таки купил стоящего массажиста.
Луций не стал отвечать, Секст, видимо, был прав. Тем не менее, торговец так и не мог решить, что же ему делать. Уезжать? Или продолжать терять здесь время?
- Я давно уже думаю: если оставаться здесь, это уже не жить, а доживать свое время. Понимаешь? – сказал торговец.
- А я тебе о чем говорю? Так и есть, - ветеран сел и позволил рабу растереть его широкую спину льняным полотенцем. – И это не так уж плохо. За себя я скажу: порой, конечно, думаю, что был бы прокуратором, заработал бы серебра… но ведь тут не так плохо: греться в термах, пускай и таких небогатых, беседовать с такими приятными людьми. Всему свой срок, Луций…

Выйдя из бани, Луций постарался еще плотнее завернуться в плащ, чтобы уберечь тепло внутри тела. Однако домой он не пошел. Времени до вечера еще хватало, и он решил сходить на гору над городом, там, на высоком мысу, у поворота дороги был жертвенник Меркурию. Здесь же в крепости он купил немного вина и, перейдя мост через ров, повернул налево. По желтовато-бурой тропинке между покорно лежащих в траве камней старого греческого города он начал подниматься на мыс. Всякий раз, когда он видел эти следы прежней жизни, развалины города, который по легенде основал сам Кадм, это оказывало на него сильное впечатление, всякий раз ему казалось странным, что греческий город был больше и богаче римского. Эта мысль казалось ему важной, но очень грустной.
Поднявшись вверх, он прошел еще пару сотен шагов и, наконец, свернул к жертвеннику. На камне у ног маленькой статуи лежала чаша, куда торговец налил вина из принесенного меха. Луций оставил чашу на жертвеннике, благодаря бога за сделку и прошел дальше, к обрыву над морем.
Отсюда был хорошо виден старый маленький город слева, и красные крыши вилл на склонах гор. Были видны выступающие друг из-за друга могучие мысы побережья. Справа, по другую сторону скалы, желтел широкий пляж, пологой дугой обнимающий море.
Луций сел прямо на траву и стал смотреть на море. Неожиданно выглянуло солнце, и его лучи коснулись, наконец, старого торговца с тем ласковым теплом, которого он так долго ждал. И он подумал, что не все так плохо. Наконец приходит лето, и он будет продавать легкие летние ткани. И даже если летняя торговля не пойдет, главное дождаться осени, когда пастухи-иллирийцы спустятся с гор и начнут разбирать плащи из галльской шерсти.
Старый торговец сидел над морем, смотрел в высокое небо, греясь под летним солнцем и думал, что еще поживет в этом славном маленьком городе. По крайней мере, еще один год. А там видно будет.