В хрустале и ониксе

Удушливый серый дым, заполнивший Храм, принес с собой горячее дыхание огня, подбиравшегося все ближе и ближе к последнему сопротивлявшемуся зданию. В порывах бесновавшегося за стенами ветра слышались голоса, стоны и крики, перемежавшиеся хохотом, лязг мечей и звон раскалывающихся надвое щитов… Перед алтарем стояла на коленях некогда молодая и красивая женщина, прижимавшая к себе маленького мальчика, который тихо плакал, пряча голову на ее груди, «украшенной» причудливым сплетением тонких шрамов. Из последних сил женщина дотянулась до приборной панели древнего корабля, казавшаяся отрубленной половина которого и служила алтарем, и нажала на кнопку телепортационного обмена. Из сотен маячков, указывающих на координаты телепортации, горел лишь один. Она уверенно, но осторожно положила мальчика на светящийся полукруг перед панелью управления и нажала нужную клавишу. Раздался шипящий шум, что-то зарокотало, и малыш исчез. Через секунду дверь Храма была сорвана с петель, и внутрь ворвалась толпа разгоряченных, окровавленных мужчин во главе с высоким светловолосым юношей с небесно-голубыми глазами.
– Не делай этого, прекрати это пустое варварство… – прошептала женщина почти одними губами, обращаясь к молодому предводителю.
Юноша изменился в лице, увидев лежащую перед ними, и поднял руку, делая знак не трогать ее, но было уже поздно – в ее сердце вонзилась стрела, метко пущенная одним из воинов. Юноша взвыл и упал на колени, вцепившись руками в волосы.
– Мама… – шептал он, – мама…

Стоя на холме, молодой полководец смотрел на лежащий в руинах город, а ледяной ветер путал и рвал его длинные волосы. Ветра он словно не чувствовал, опираясь всей тяжестью на свой кованый меч.
– Талта илта ота та, – сокрушенно прошептал он и одним уверенным движением перерезал себе вены.

Группа альпинистов-спелеологов уже спустилась с вершины, и только Джонатан Блэк, упрямый седовласый старик – глава экспедиции, остался в обследованной пещере. Слабый отсвет на входе в узкий лаз привлек его натренированный взгляд прищуренных желтых глаз. Он прекрасно понимал, что случись с ним что-нибудь здесь, на высоте многих сотен метров, помощь придет только к следующему утру, но не боялся – Джонатан Блэк был не настолько молод, чтобы ошибиться, и не настолько стар, чтобы отказываться от задуманного. Он подошел вплотную к стене, разглядывая лаз как Алиса – кроличью нору. Камешек, сброшенный им вниз, ударился о землю довольно быстро, как он и предполагал. Блэк отмотал на глаз кусок веревки, одним концом которой обвязал себя, оставив ряд петель, другой крепко привязал к огромному сталагмиту, упрямо росшему из пола не одну сотню лет. Лаз был слишком уж узок, и Блэк, подумав, снял с себя альпинистский костюм, оставшись в шортах и футболке. С собой он прихватил лишь фонарь, прикрепленный к каске, снять которую не решился, и ледоруб. Нащупав ногой выступ внутри лаза, Блэк стал осторожно спускаться, едва протискиваясь сквозь каменные объятья. Когда лаз внезапно закончился, он повис на скользнувшей вниз веревке метрах в шести от пола второй пещеры. Там было темно, свет узкой полоской падал откуда-то сверху, через крохотное отверстие на потолке, подобно камере-обскура рисуя на противоположной стороне очертания изогнутого сталактита. Блэк огляделся по сторонам, его фонарь осветил лишь часть задней стены, покрытой поблескивающими наростами тех же сталактитов. Он продолжил медленно спускаться, цепляясь ледорубом за стену и осторожно развязывая петли. Он опустился на пол пещеры, когда у него осталось всего около метра веревки – профессионал в своем деле, он и на этот раз не ошибся. Отвязав веревку, Блэк встал посреди почти круглой, небольшой в диаметре пещеры, повернув рычажок на каске, включил фонарь на полную мощность и обомлел… Впереди него колоссом возвышался древний космический корабль, словно разрубленный пополам неведомой силой, причем второй половины корабля в пещере не было. Передняя стена до потолка была покрыта потрясающей красоты фресками, рисовавшими виды космоса. По обе стороны корабля имелось изображение пары людей. Мужчина и женщина, изображенные слева, были одеты в пурпурные одежды, их черные как смоль волосы были уложены в высокие пышные прически, в ушах у обоих были золотые серьги, на пальцах – кольца; изображенные справа отличались друг от друга гораздо больше – мужчина был весь закован в серебристые доспехи, белокурые волосы доходили ему до пояса, в ушах сверкали длинные серьги, женщина же, напротив, была почти нагой, с белокурыми же волосами до плеч, совсем без украшений. Обе женщины держали в руках красивые амфоры, мужчины – мечи. Ни роспись стен, ни корабль как будто не пострадали от влаги и времени, оставаясь величественными и яркими.
Блэк не успел даже толком удивиться, когда корабль вдруг затрясло, его пронзил столп мертвенно-бледного света, раздалось тихое пощелкивание, превращенное эхом в страшный грохот, и на круглой высокой площадке на полу корабля появился маленький мальчик. Все стихло, и в тишине раздавалось только его тихое всхлипывание.
– Тире, – сказал он сквозь слезы. – Тире аре ре.
Блэк почувствовал, как холодеют его руки и ноги, как его сердце начинает биться все медленнее и медленнее. Ему захотелось бежать отсюда как можно дальше и никогда больше не возвращаться, но взгляд испуганных, заплаканных глаз ребенка не отпускал его. Он мог поклясться, что еще минуту назад его глаза были голубыми, теперь же стали карими, какими были когда-то у самого Блэка. И лицо его словно изменилось, черты заострились и стали… роднее. Не понимая до конца, что он делает, Джонатан Блэк подхватил малыша на руки и двинулся к дальней стене, над которой путеводной звездой рассыпалось бледное пятно света…


Это была не первая экспедиция на Марс, и холодная красная планета уже стала чуть ближе, но отнюдь не понятнее… Следы разумной жизни здесь были обнаружены лишь в одном месте, вокруг одного единственного города, который был безвозвратно пустынен, полуразрушен. Но все же у этой экспедиции, четвертой по счету, было существенное отличие – в первых трех принимали участие андроиды, и только теперь люди. Что-то непонятное творилось на Марсе с искусственными созданиями – андроиды возвращались живыми, если можно так выразиться, но непоправимо сходили с ума. Ученые недоумевали, ведь никаких опасных факторов, воздействующих на психику во время полета, выявлено не было, новейшие технологии позволили существенно сократить его время и сделать более комфортным. В итоге было сделано заключение о том, что андроиды не могут выдержать каких бы то ни было космических перелетов ввиду особого устройства искусственно смоделированной психики. Это была скорее соломинка, за которую хватается утопающий, нежели обоснованная научная теория, но от этого всем стало как будто легче. Первый полет андроидов на Марс еще до объединения стран Европы в единое государство был осуществлен совместными усилиями США и России, второй – только спустя 20 лет, из-за бесконечной череды конфликтов между странами мирового сообщества. В третий полет к Марсу, подготовленный объединенной Европой, едва не отправились люди, но в последний момент их заменили андроиды. После третьего полета страх, живший в душах людей, стал едва ли не сильнее того, что был еще до первого полета. Люди боялись безумия больше смерти, но любопытство и безрассудство взяли верх над страхом. Четвертую экспедицию возглавил 55-летний офицер ВВС США Колин Уорнер, волевой, жесткий человек, в подчинении у которого было семеро: штурман Томас Джонсон, бортинженер Адам Блэк, механик Николай Михайлов, радист Фрэнк Лэнс, врач Джон Дженкинс, археолог Губер Бейл и геолог Энди Стиллер. Корабль их назывался «Ной», и был прозван газетчиками «Ноевым ковчегом», хотя на его борту не было и намека на описанных в Библии пассажиров. Их провожали в дальний путь восторженные газетные заголовки, красочные репортажи в каждом выпуске новостей, веселые кричащие люди на подъезде к космодрому, и прорывавшийся сквозь треск помех отсчет – десять, девять, восемь…

Всевластный Космос молча переваривал корабль в своей ненасытной утробе, и тонкие металлические стенки покрывались пятнами ржавчины, шрамами от мелкой метеоритной шрапнели, теряли цвет и блеск. Первое время люди часами стояли у иллюминаторов, разглядывая удаляющуюся Землю, Луну, Солнце; потом им стало нестерпимо одиноко, и они начали обходить иллюминаторы стороной. Все не раз тайком от остальных пробирались в каюту судового врача Джона Дженкинса, чтобы отпить глоток из большой темной бутылки с коньяком, но коньяк мало помогал в борьбе со страхом и, к тому же, быстро закончился. Люди читали, играли в шахматы, в карты, вели долгие абстрактные беседы, спорили. Так же часто, как и к доктору, заходили астронавты в каюту с большой живой пальмой, на которую была возложена двойная миссия – изучение влияния космического перелета на рост генетически модифицированного растения и не менее важная – создание земной, домашней атмосферы. Пальмы росли на территориях всех космопортов. С ней разговаривали, делились радостями и горестями, с ней советовались, и пальма была прекрасным психоаналитиком, который не мог сказать того, чего слышать не желали. Ее посещения объяснялись необходимостью полива, очередь на который была строго расписана, и никто не чувствовал себя неуютно. Но мрачные времена остались позади, а впереди огромной красной звездой забрезжил Марс, возвращая надежду на благополучный исход.

Путешественники приземлились удачно, хотя корабль и трясло как грушу при вхождении в атмосферу. Никто не пострадал, все были по-настоящему счастливы, и доктор Дженкинс даже раздобыл где-то в еще одну бутылку коньяка, который был благополучно выпит. Марс покорно принял пришельцев в свои ледяные объятья.

Астронавты, приземлившиеся ночью неподалеку от одинокого марсианского города, уже ранним утром отправились на разведку, облачившись в прочные скафандры, и прихватив с собой оружие. Хотя детекторы не обнаружили на Марсе ни одного живого существа, рисковать было ни к чему. Люди вошли в древние развалины через главные ворота, как победители входят в покоренный город, самодовольно подняв голову. Пустынные улицы были сплошь усеяны остатками диковинного оружия, словно еще вчера здесь разыгралась страшная битва, в которой, судя по его количеству, участвовал весь город.
– Никогда я не видел ничего подобного… – выдохнул археолог Губер Бейл. – Здесь явно творилось что-то пострашнее «верденской мясорубки»! На свой манер, конечно.
– Да уж… – капитан Колин Уорнер поднял удивительной красоты меч, найденный им неподалеку от ворот. – Посмотрите – это же настоящее произведение искусства! Никогда не думал, что орудие убийства может быть столь красивым.
– Вряд ли те, кто пал от него, разделяли ваше мнение, – тихо сказал механик Николай Михайлов. – Вряд ли…
– Могу с уверенностью сказать, что здесь когда-то был большой пожар. Видите, на этих зданиях были металлические украшения, они оплавлены, а на стенах истертые следы копоти. И его либо не пытались тушить, либо не имели к этому никакой возможности – сохранились лишь каменные коробки и металлические элементы фасадов и убранства, – продолжал археолог, опасливо заглянув в ближайший дом. – Это, по всей видимости, дома простых жителей, а чуть дальше идет нечто похожее на ряды лавок, вероятно торговых. Думаю, основная их часть была деревянной, а потому не сохранилась. А оружие… Оно оплавлено, частью сломано, лежит в беспорядке, словно еще вчера кто-то с ним в руках бился здесь не на жизнь, а насмерть. Здесь все выглядит так, будто город был разрушен и выжжен еще вчера. Ничто не занесено песком и пылью, отсутствуют позднейшие культурные и геологические слои. Для полноты картины не хватает только мертвых тел. Я такого никогда не видел.
– Что вы думаете о цивилизации, населявшей город? – осторожно спросил капитан, меняя тему. – Они были на высшем уровне развития, в сравнении с нами, или наоборот?
– Я бы не стал сейчас судить об этом. На первый взгляд, этот город мало чем отличается от земного города начала нашей эры, но… – он подозвал капитана к дому, у входа в который до сих пор стоял, – …обратите внимание на эту фреску, капитан, она плохо сохранилась, но здесь явно изображена посадка самолета или космического корабля. И это в доме, я повторяю, простого жителя, точно как мы подростками клеим плакаты из журналов на стены. Изображение обыденно, всюду разбитые черепки, посуда – эта комната похожа на кухню! Стали бы вы, капитан, рисовать на стене своей кухни прилет тех же марсиан, если бы это был единичный случай?
– Не стал бы, даже если б марсиане гуляли по Бродвею тысячами, как простые туристы. Возможно, это явление их так потрясло, что они рисовали его повсюду!
– В других домах тоже много таких фресок, – в дверном проеме возникла голова штурмана Томаса Джонсона, не давая археологу высказать свое мнение о марсианском потрясении. – В соседнем, например, что-то вроде динозавра с двумя странными человечками по бокам.
– Нужно осмотреться тут, разойдемся по одному. Только будьте осторожны, если найдете что-то важное и необычное, – археолог недовольно сдвинул брови, глядя на капитана, – хотя для нас здесь все необычно и важно, зовите остальных, – закончил капитан, голова штурмана тут же исчезла, археолог тяжело вздохнул и последовал за штурманом.

В порывах внезапно налетевшего ветра снова слышались голоса, стоны и крики, перемежавшиеся хохотом, лязг мечей, и звон раскалывающихся надвое щитов… но люди были уже далеко, только звезды слышали зов канувших в Лету и по привычке не обращали на него никакого внимания…

В одном из домов, на единственно уцелевшем стуле, сидел, обхватив голову руками, бортинженер Адам Блэк, не в силах справиться с охватившим его чувством страшной тоски, дикой болью стучавшей в груди и висках. Перед ним застыло, сияя улыбкой, изображение удивительно красивой женщины, протягивающей к нему руки…


– Не может этого быть! – почти кричал капитан Уорнер утром следующего дня. – Вчера я положил тот прекрасный меч именно на это место, я пометил его флажком! Видели, вы это видели?
Меч исчез, флажок тоже, да и все остальное оружие, казалось, лежало совсем не так, как им запомнилось. Все, как один, посмотрели на щит, с которого еще вчера взирало нечто похожее на Медузу-Горгону и Циклопа одновременно; теперь щит был грубо расколот так, что единственный глаз чудища разделился ровно пополам.
– Что-то мне не по себе… – пробормотал врач Джон Дженкинс. – Неисследованная планета, еще полная загадок, всегда готовит сюрпризы.
– Нам всем уже пришлось разгадать немало загадок, потому мы все здесь и собрались… Сегодня не будем разделяться, это опасно. Бейл вчера нашел, как он полагает, дворец местного правителя, там больше всего фресок с космическими кораблями и изображениями инопланетян, отправимся туда, – отдал приказ капитан Уорнер. – Все за мной!
Все молча двинулись за капитаном, и лишь Адам Блэк остался стоять, глядя в пустоту.
– Ты меня не слышал? – рявкнул Уорнер, заметив его отсутствие.
– Я уже иду, – ответил бортинженер и на секунду закрыл свои карие глаза, почему-то ставшие на Марсе голубыми, – не волнуйтесь, капитан.

Над кирпично-красной пустыней поднимался ветер…


– Лэнс мертв! – отсеки корабля огласились воплем геолога. – Идите все сюда скорее!

Новое утро не принесло с собой ничего хорошего.
Вчера капитаном было принято решение оставить в городе на ночь кого-нибудь из команды, чтобы узнать, что же там все-таки происходит. Сразу же изъявил желание Фрэнк Лэнс. Капитан хотел остаться с ним, но тот заявил, что на мертвой планете с ним, вооруженным куда более совершенными, чем меч, средствами, ничего не может случиться. Случилось…

Из своих кают выскакивали полуголые астронавты, не понимая толком, что происходит. Капитан поймал бледного как смерть геолога за руку и, прижав его к стене своей могучей фигурой, сказал:
– Успокойся, Энди. Объясни мне, что здесь происходит, черт возьми?!
– Лэнс мертв, сэр! Заколот мечом…
– Как мертв? – капитан на секунду стал белее геолога, хотя это было, по сути, невозможно. – Когда, как?.. Мечом… Кто мог это сделать?!
– Вы думаете, это кто из нас? – прошептал задыхающийся геолог, которого отпустил, наконец, капитан.
– Я уже ничего не думаю.
– Ты уверен, что он мертв? Ты щупал пульс? – допытывался доктор Дженкинс, пробившийся к Стиллеру.
– Какой там пульс! Он мертв, мертв, это точно!
– Почему он не связался с нами, видя, что ему угрожает опасность?!
– Он убит ударом в спину. Может, и не заметил ничего…
– А что с камерой? У него ведь была камера!
– Камера разбита, раскурочена.
– А диск?
– Диск тоже.
– Нужно улетать отсюда, мы же можем отладить курс корабля, – высказался археолог.
– Нет, мы не улетим, пока не выясним, кто убил Фрэнка Лэнса.
– Но, капитан, могут быть еще жертвы, – робко вмешался Томас Джонсон.
– Слушайте мой приказ: не отходить друг от друга дальше нескольких шагов, постоянно держать при себе оружие и не выходить из корабля. Вы меня поняли?
– Да, но… – снова попытался вмешаться штурман.
– Никаких но! Я один отправлюсь сегодня в город. Энди, где ты нашел тело Фрэнка?
– Около главных ворот. Ему в спину воткнут меч, который вы рассматривали в первый день…
– Капитан, мы не можем отпустить вас. Корабль без капитана не корабль! – Николай Михайлов решительно преградил дорогу Уорнеру.
– Оставьте, это без вас корабль не корабль, без Джонсона, без Блэка, без Фрэнка Лэнса, наконец. Вы вполне обойдетесь без моих приказов, если со мной что-нибудь случится. Штурман Джонсон, не раскисайте, вы остаетесь за старшего.
Капитан вернулся в свою каюту, показательно хлопнув раздвижной перегородкой за неимением двери, и через минуту решительно двинулся к корабельному люку, на ходу пристегивая к скафандру кобуру. На этот раз никто не решился преградить ему путь.

– Мы не должны были отпускать его одного, капитан не ведает, что творит! – провожая капитана взглядом, сказал Джонсон, злясь на себе больше, чем на других. – Он много лет служил с Фрэнком, тот был ему как брат…
– И мы все его прекрасно понимаем, но что нам было делать, позволь узнать? Связать его? – археолог мрачно сверлил штурмана взглядом.
– А что ты вообще там делал в такую рань? – обратился к продолжавшему трястись геологу Николай Михайлов, протягивая стакан с разбавленным спиртом из запасов медкаюты.
– Я… Я вчера установил автоанализатор почвы… Проснулся рано, дай, думаю, схожу проверю… Заодно узнаю как там… Лэнс… – ответил тот, жадно поглощая огненную жидкость, пить которую еще вчера посчитал бы зазорным.
– А почему у нас не работал экран? – вдруг зло спросил Джонсон механика. – Или за ним никого не было? – его голос стал змеиным шипением.
– Экран работал. И я за ним был. Только индикатор света в нем не функционирует нормально. С наступлением темноты он продолжает работать так же, как работал днем, а потому на нем изображение не высвечивается, – спокойно пояснил ему Михайлов, решивший ором не подливать масла в огонь.
– А какого черта ты его не починил?! – продолжал шипеть штурман.
– Таких деталей на корабле нет. А я не бог, и творить детали из воздуха пока не умею! – не сдержался механик.
– Я одного не понимаю, детекторы не обнаружили на всей планете ни одного живого существа – это означает, что Фрэнка Лэнса убил кто-то из нас… Но кто мог это сделать? – доктор Дженкинс, нервно кусая губы, мерил коридор широкими шагами.
– А смысл? Убить радиста, чтоб остаться без связи с Землей, одним на этой проклятой планете?! – недоумевал Михайлов.
– Я не утверждаю, что кто-то сделал это намеренно. Возможно, в здешней атмосфере содержится некий вирус, способный влиять на психику человека. Ведь андроиды от чего-то сходили с ума! – продолжал доктор.
– Вряд ли ретровирус мог так подействовать на андроидов… Вам лучше знать, конечно, но что-то здесь не то… – задумчиво проговорил механик.
– А ты что молчишь, Блэк? Ты какой-то странный в эти дни.
– Ты меня в чем-то обвиняешь, Джонсон? – ледяной голос бортинженера показался всем вызывающе насмешливым.
– Нет, но я думаю, что столь адски спокойному человеку, как ты сейчас, должно быть известно больше, чем нам, не так ли? Что здесь происходит, Блэк?
– Штурман Джонсон, я похож на Нострадамуса? Я не намерен гадать относительно того, что здесь происходит. Моя паника не поможет вернуть все на свои места и, уж тем более, не вернет Лэнса. Это всего лишь мой способ не сойти с ума. Если вы хотите кричать и биться о стены, пожалуйста, но я этого делать не буду.
– Ты нарываешься, Блэк!
– Фрэнк Лэнс тоже нарывался?
– Да как ты смеешь?!
– Доктор Дженкинс, приведите его в чувства. Я больше не намерен разговаривать с вами, господа. Я хотел было пойти за капитаном, но теперь, когда меня записали в главные подозреваемые, я, пожалуй, посижу в своей каюте.
– Мы еще не закончили, Блэк!
– Сообщите мне, когда закончите, штурман Джонсон.
Сверкнув голубыми глазами, Адам Блэк резко развернулся и быстрым шагом пошел к своей каюте.
– Что же тут творится, хотел бы я знать! – штурман злобно ударил себя кулаком по ладони и тяжело вздохнул.
– Пойдем за капитаном? – спросил у него Михайлов.
– Не сейчас, пусть он немного остынет. И мы тоже.

Под жалящими лучами желтого карлика капитан, с ожесточением нажимая на рукоятку меча, рыл могилу Фрэнку Лэнсу. Его истертые в кровь ладони резала нестерпимая боль, но он не обращал на нее никакого внимания. Вечно холодная красная пыль, застывшая на глубине неподдающимся комком, осыпала его скафандр, застилая глаза, по лицу его катились слезы, но Уорнер не издал ни звука. В этот момент сама смерть склонилась над ним, выжидающе раскинув свои ледяные руки, но время капитана еще не пришло, и смерть удалилась, унося в своих объятьях последний след жизни с навсегда застывшего тела радиста Фрэнка Лэнса.

Зловещая тишина царила в кают-компании, где собрались пятеро членов экипажа космического корабля «Ной»: штурман Томас Джонсон, механик Николай Михайлов, врач Джон Дженкинс, археолог Губер Бейл и геолог Энди Стиллер. Шестой, радист Фрэнк Лэнс, погиб; седьмой, бортинженер Адам Блэк, сидел один в своей каюте; восьмой, капитан Колин Уорнер, отправился в марсианский город.
Тишину разбил громкий хлопок задвигаемой дверной перегородки, и на пороге кают-компании возник Адам Блэк, облаченный в скафандр.
– Можно узнать, куда ты собрался? – спросил его Джонсон.
– Иду за капитаном. Нельзя надолго оставлять его одного.
– Блэк, зачем ты испытываешь мое терпение? Ты же знаешь, что я тебя отсюда не выпущу.
– Пока мы тут с вами беседуем, капитан один на опасной территории. На корабле нет соответствующих условий для транспортировки тела Фрэнка Лэнса на Землю. Это значит, что капитан вышел отсюда с твердым намереньем похоронить его близ марсианского города. Он не взял с собой лопаты, у нас ее просто нет, значит как Одиссей, готовивший жертву подземным богам, мечом будет рыть ему могилу. Теперь представьте, что он в состоянии аффекта поранит себя и истечет там кровью, ему «повезет», если повредит воздуховод – умрет через минуту.
– А ты подумал, что будет, если ты вернешься сюда и скажешь, что капитан и вправду мертв, зарезан? Мы должны будем тебя впустить, подозревая в двух убийствах? Что нам тогда прикажешь с тобой делать?
– Идемте со мной, штурман Джонсон. Все идемте со мной. Неужели вы сможете жить спокойно, если просто бросите его там? Вам не хватило Фрэнка?
– Ты прав, Адам, мы пойдем к нему. Только не обижайся, я хочу, чтобы ты остался на корабле.
– Но…
– Никаких но, – в его голосе появились уорнеровские нотки, но слова капитана в устах его помощника были не такими безапелляционными. – Ты должен скорректировать курс на случай, если нам придется быстро улететь отсюда. К тому же, скоро будет сеанс связи с Землей, ты лучше всего справишься с этим. Это, конечно, мог бы сделать я, но не могу остаться.
– Ты просто в корректной форме повторяешь свою фразу: «Ты же знаешь, что я тебя отсюда не выпущу». Ты мне не веришь, хотя я ничем не заслужил такого отношения.
– Прекрати, Блэк, ты прекрасно понимаешь, что здесь должен остаться именно ты, и никто другой. Все остальные со мной?
– Конечно, мы же одна команда, – ответил за всех Николай Михайлов.
– Примечательно, что я тогда не в вашей команде, господа астронавты, – Адам Блэк откровенно веселился.
Никто не возразил ему, в тишине раздался только звон – Джонсон, попятившись, ударился о край металлического столика. Шахматные фигуры, расставленные на доске в ожидании окончания поединка, сдвинулись, белый король, пошатнувшись, упал со своего клетчатого престола.
– Вам шах и мат, сэр, – сказал Блэк штурману.
Тот резко развернулся, намереваясь уйти, но бортинженер схватил его за рукав и, наклонившись к самому его уху, добавил:
– Так ли он нам нужен, этот сеанс связи, если мы все прекрасно понимаем, что ни одно правительство не позволит нам вернуться, узнав о возможном наличии вируса, который смог продержаться несколько тысяч лет и уже, возможно, уничтожил целую планету…
За стеклом иллюминатора, завывая, смеялся ветер…


Сеансу связи и не суждено было состояться – оставшись один, бортинженер без сожаления перерезал тонкие, как вены, провода приемника, и тот замолчал. Не собирался он и менять курс, твердо зная, что теперь уже никому из экипажа «Ноя» не суждено вернуться на Землю ни живым, ни мертвым, но, подумав, установил новое время отлета. До него оставалось всего несколько космических часов.


Адам Блэк уверенно двигался по улицам ожившего города, его не пугал ни разгоравшийся пожар, ни окровавленные тела, ни кричащие от ужаса люди. Скафандра на нем не было, он понимал, что вполне может без него обойтись, и теперь надел серебряные доспехи, позаимствованные им у мертвого воина. Искаженное отражение его лица, увиденное им на осколках стекла под ногами, заставило его губы усмехнуться, так напоминало оно ему отцовское. Спиной почувствовав нацеленный на него лук, Блэк резко развернулся к суровому воину, жаждавшему пустить ему стрелу в шею, и грубо крикнул на древнем марсианском наречии:
– Ты ослеп, жалкий раб, не видишь кто перед тобой?!
Воин побледнел, увидев его лицо, и, упав на колени, стал бормотать слова извинения.
Блэк снова развернулся и зашагал по направлению к Храму. Проходя мимо дворца Верховного правителя Марса, еще целого, он увидел раненого стрелой в правый бок капитана лежащим без сознания на мраморных ступенях этого красивейшего здания планеты. Блэк подбежал к нему и, поняв, что тот еще жив, стал приводить его в чувства.
– Почему ты без скафандра, Блэк, нарушаешь правила?.. – чуть слышно прошептал Уорнер, еще не придя в себя окончательно.
Бывший астронавт грустно улыбнулся и принялся поднимать капитана на ноги. Тот схватился за бок, почувствовав резкую боль, и, нащупав стрелу, широко раскрыл глаза.
– Блэк, я видел их!.. Марсиане… Они как люди… Они убивали друг друга… Это они убили Лэнса!..
– Успокойтесь, капитан, это уже не марсиане. Они призраки, погибшие много веков назад.
– Блэк, они меня подстрелили… Они… Откуда ты знаешь? Почему на тебе доспехи, Блэк?
– Не волнуйтесь так, капитан, я все объясню. Давайте снимем с вас скафандр, сегодня вы здесь не умрете и без него. Вот так… Не кричите, эта стрела все равно бы вам не пригодилась, я перевяжу рану… Вы можете идти? Мне нужно вам кое-что показать.
– Наверное, – скривился Уорнер, – могу, но я пока ничего не понимаю…
– Хватайтесь за меня, да, вот так будет удобно. Мы с вами пойдем к Этала Лата – Храму Силы, а я по дороге все вам объясню.
– Хотел бы я услышать твои объяснения… А остальные, где они?
– Мне очень жаль, капитан, но они мертвы, все мертвы…
– Как?! Как это возможно? Я не верю…
– Мне очень, очень жаль, капитан, но я не смог их спасти.
– Я жду объяснений, Блэк. Мне нужно знать, что здесь происходит!
– Я начну издалека, если вы позволите. Мне так будет легче, да и вы иначе ничего не поймете, капитан. Вы сможете дойти до того здания впереди?
– Я попробую. Не тяни, Блэк, говори…
– Марсиане, как вы заметили, действительно выглядят, а вернее выглядели, как люди. Наш общий предок – раса золотораниан, одна из самых могущественных во вселенной. Галактика, которую вы называете Солнечной системой, большинству космических народов известна под именем Великого Золоторанианского кольца. Собственно говоря, в кольцо входят лишь четыре планеты – Меркурий, Венера, Земля и Марс, что на марсианском Тертра, Аднта, Лектла, Секдта…
– Постой, Блэк. Почему ты говоришь «мы с вами», «вы называете», будто ты один из них? И откуда ты все это знаешь?
– Не торопитесь, капитан Уорнер, я все поясню, когда мы дойдем до Храма. А пока я продолжу, с вашего позволения. Золотораниане очень древняя раса, их потомки уже успели расселиться по всей вселенной, но Меркурий, Венера и Марс всегда занимали особое место среди их колоний, как добившиеся наибольшего расцвета цивилизации. Вы спросили бы, если до сих пор не пребывали в состоянии шока, как обстояли дела с той же Землей и остальными планетами системы. Все очень просто – Земля когда-то была заселена тремя тысячами жителей Меркурия, Венеры и Марса, специально отобранными для этой благой цели. От меркурианцев пошла негроидная раса, от венериан – монголоидная, от марсиан – европеоидная. Проще говоря, если вы белокожий – ваши предки с Марса, если желтокожий – с Венеры, если темнокожий – с Меркурия. Что касается Плутона – это даже не планета, а просто гигантская парковка для космических кораблей. А Юпитер, Сатурн, Уран и Нептун, в свою очередь – это в нашем представлении Катара итара лара ора ра – «Место, где живут боги». У марсиан красивый язык, согласитесь? Вам должен был понравиться, ведь ваши предки, насколько я могу судить, именно с Марса, капитан.
– Наверное. Мне кажется, что я сплю… Марсиане… Золотораниане… Боги… Космос… Марсиане много знали о космосе?
– Знали во все времена, все цивилизации. Ведь часть золоторанианской расы долгое время жила рядом с нами, соответственно на Юпитере, на Сатурне, на Уране и на Нептуне. Но наша, последняя цивилизация, в космос не летала. Лишь принимала торговые корабли. Эта планета знала шесть цивилизаций, наша возникла в очень узких рамках, на берегу единственной крупной реки, и не спешила расселяться по планете. Одно-единственное государство-город – Авалон. Город мертв, название живет… Моя бабушка говорила, что человечество, жители Меркурия, Венеры, Марса и Земли, либо однажды спасется, переселившись в иной мир, как она говорила, либо погибнет, но уже навсегда, и человека никогда не будет больше во вселенной. Теперь люди остались только на Земле. Боюсь, что вы погибнете раньше того времени, когда научитесь переселяться на другие планеты… Вот уже и утро.
– Неужели ты помешался, как те андроиды, что побывали здесь до нас! Откуда ты все это знаешь?!
– Я не сошел с ума, капитан. Взгляните, мы пришли.

Впереди непреступной стеной возвышалось здание Храма Силы. Каждый его кирпичик, казалось, был отлит из кусочков Солнца. На расписных створках ворот были изображены мужчина и женщина, красивее которых Уорнер никогда в жизни не видел. На мужчине были доспехи цвета белого золота, гораздо более прекрасные, чем на Адаме Блэке; женщина была полуобнажена, ее совершенное тело прикрывала лишь длинная юбка с рассыпанными по ней драгоценными камнями; в руках оба держали рукоятку меча, разделенного воротами на две равные половинки, меча, которым так восхищался капитан по прилету, и которым позже был убит Фрэнк Лэнс.
– Это Верховные жрецы Силы. Мои бабушка и дедушка – родители моего отца… Идите за мной, капитан.
Блэк уверенно поднял руку, и ворота распахнулись, повинуясь его воле. Он помог капитану подняться по ступеням, ведущим к Храму, и снова мановением руки закрыл ворота.
Внутри снова было темно и пыльно, роспись стен потускнела. Храм был разграблен, на полу валялись осколки дорогой посуды и красивых статуй, оружие и доспехи. У алтаря, представлявшего собой половину древнего космического корабля, лежали человеческие кости со стрелой в области груди, вокруг них множество драгоценных камней, тончайшие пластинки блестящего белого металла, куски полуистлевшей ткани.
– Это моя бабушка, она изображена на воротах, – с жутковатой гордостью произнес Блэк.
Он нагнулся и медленно провел ладонью по черепу, капитан же поднял одну из металлических пластинок, недоуменно вертя ее в руках.
– Это пластинки платины, их вживляли женщинам под кожу, чтобы создавалось впечатление, что тело будто светится изнутри. Считалось еще, что это продлевает молодость. Женщины наращивали платиновые ногти, красили волосы в оттенок платины. Выглядели потрясающе. Впрочем, такая красота была уделом рабынь. А моя бабушка была рабыней, чрезвычайно дорогой, но рабыней, до самой своей смерти. – Капитан продолжать вертеть в руках пластинку, а марсианин, бывший все же человеком, погружался и погружался в воспоминания… – Вынуть такое «украшение», не оставив шрамов, невозможно, однажды бабушка, не в первый и не в последний раз поссорившись с дедом, пожелала этого, и на груди у нее пластинки были вынуты. Служанки моего деда в один голос твердили, что она сошла с ума, что он ее разлюбит и оставит, но мой дед был далек от этого, он любил в ней своенравность.
– Кто ты? Неужели ты действительно говоришь правду?!
– Меня, как и моего деда, зовут Кастор Антиной. Символично, правда? Вообще-то, меня должны были назвать Итором, но дед объявил меня своим наследником в обход сына, имя которого – Остор Антиной, родоначальник нашего рода, мой прадед звался Авастором. Поскольку все они уже умерли, я теперь, наверно, Верховный жрец Марса.
– Но как это возможно?! Как ты оказался на Земле?
– В ту страшную ночь, когда Марс превратился в одну большую могилу, я выжил по счастливой случайности. Если б не упрямство моей бабушки и одного старика с Земли, мои кости лежали бы сейчас здесь или в одной из земных пещер. Присядьте, капитан, мне еще многое нужно вам рассказать. Видите этот корабль? На нем когда-то прилетели сюда первые золотораниане, положившие начало нашей расе. Вторая его половина спрятана на Земле, сокрыта глубоко в недрах одной горы, я, право, не знаю, как она называется. Стыдно. Так вот, в ту страшную ночь моя бабушка спрятала меня в Храме, но очень скоро поняла, что и здесь я не буду в безопасности. Она знала, что я так или иначе погибну, если останусь здесь, как и она сама, поэтому и телепортировала меня на Землю. Моя бабушка, кстати ее звали Дарлана Лакса, или Катерина Антиноя, как уж вам больше нравится, я потом поясню, не была уверена, что я выживу, но она верила в чудеса. И чудо произошло. В той земной пещере меня нашел глава спелеологической экспедиции Джонатан Блэк, ему в ту пору было уже под 80. Он забрал меня к себе домой, и его сын с женой усыновили меня. Он никогда не рассказывал как и где нашел меня.
– Сколько же лет тебе тогда было?
– Сейчас мне 37, а тогда было около трех.
– Ты хочешь сказать, что Марс вымер всего 35 лет назад?!
– Да нет, конечно! Думаю, это было около 35 тысяч лет назад.
– Но…
– Я понимаю, что это трудно представить. Ну, вот скажите мне, когда на Земле было открыто явление телепортационного обмена? Даже не так, когда оно впервые было использовано?
– Около ста лет назад, в 20-е годы 21 века. Потом была Третья мировая, все исследования прекратились, наука вообще долгое время была в упадке…
– Да, а золотораниане использовали это явление пару сотен тысяч лет! Неужели вы думаете, что за это время они не изобрели способ путешествовать во времени?
Капитан не верил ему, но его тело ежеминутно пронзала острая, жгучая боль, не дававшая рассуждать здраво.
– И ты всегда знал, кто ты? Как же ты жил на Земле?
– Нет, не знал, видимо, я тогда от шока потерял память. Иногда мне снились странные сны, но я не обращал на них особого внимания, еще моя приемная мать рассказывала, что однажды я очень сильно заболел и в бреду говорил на каком-то странном языке, который никто не смог узнать, только и всего. Мои приемные родители были очень хорошими людьми, мой приемный отец был авиаконструктором, это он привил мне любовь к технике. Чтобы он мог мной гордится, я получил высшее техническое образование и устроился на работу в ОЦР ЕС – Объединенный Центр ракетостроения Евросоюза. Там же меня и отобрали для полета на Марс. Когда мы сюда прилетели, я просто почувствовал, что как будто был здесь раньше. Я почему-то твердо знал, кому принадлежал тот или иной дом, как называются улицы, площадь и многое-многое другое! В одном из домов я нашел на стене портрет своей бабушки, существовала у нас такая традиция – изображать на стенах жрецов и правителей, чтобы привлечь к дому удачу. Я плакал, прекрасно понимая, кто это. Мне хотелось кричать, так сильно я по ней соскучился.
– А мне хочется кричать и плакать сейчас. Весь мой экипаж убит якобы призраками, сам я тяжело ранен ими же, мой бортинженер утверждает, что является Верховным жрецом Марса, родившимся 35 тысяч лет назад! Скажи мне, что это сон!
– Я выведу вас отсюда, я не позволю им убить вас. Но не обольщайтесь, капитан, вы ничем не лучше других, и уж тем более вы не один из нас. Жаль, что воины убили штурмана Джонсона, я хотел бы, чтоб он остался в живых. Не волнуйтесь, я похороню его как следует, обещаю.
– Неужели ты останешься здесь? Ты и недели не проживешь без еды и воды! Да тебя убьют раньше, чем через неделю!
– Меня они не убьют.
– Почему ты в этом так уверен?
– Позвольте, я продолжу, капитан Уорнер, когда я закончу свой рассказ, вы все поймете. Мой дед был одним из богатейших людей Авалона. Рабов у него было очень много, но на деле они были свободны, обеспечены хорошим жильем, одеждой и пищей, они получали денежные вознаграждения за выполняемую работу, для них он строил больницы, школы. Уже тогда он понял, что только мотивированный людской труд может приносить настоящую прибыль. Рабов из числа местных жителей на Марсе было ничтожно мало, чаще всего в рабство продавали военнопленных, которых привозили из карательных экспедиций в ближайшие галактики. Крупнейшим поставщиков рабов был глава царского войска – Денемир Астар, которого мой дед хорошо знал. Важность полезных знакомств он вполне осознавал тоже. Однажды, гостя в его доме, дед увидел красивую рабыню из последней партии и купил ее, заплатив огромную сумму – около трех миллионов золотом в эквивалентной валюте Объединенного Союза, такой суммой обладали лишь человек пять в Авалоне, включая самого императора, но только один мой дед мог потратить столько на покупку рабыни. Именно ей суждено было в будущем стать моей бабушкой.
– Неужели он вот так, с первого взгляда, влюбился в нее? Зачем платить такие деньги за женщину?
– Она была лаксийской жрицей, и этим все сказано. Лаксийские жрецы сделали обожествление любви козырем своих богов, в сравнении с их сочинениями индийская «Камасутра» – детские игры, жалкая прелюдия. Но он купил ее не из-за этого. Мой дед марсианином не был, он был родом с небольшого спутника Лакса – Катора, отсюда и пошло наше с ним имя, он покинул родительский дом 15-летним, взяв с собой ровно столько отцовских денег, чтобы суметь добраться до Марса. Его младшая сестра, единственная из его семьи, кого он по-настоящему любил, должна была стать в положенный срок такой жрицей, но ее убили еще во время первой войны за Исход из Рабства. Он купил мою бабушку, потому что она была одних лет с его сестрой, смерть которой он так и не смог забыть, ему было жаль ее.
– Странный человек был твой дед, прямо скажем. И что же было с ними дальше?
– Моя бабушка сделала все, чтобы он влюбился в нее без памяти. Не даром над главным лаксийским храмом начертано: «Будь первой, стань единственной». Она родила ему сына.
– Ты хотел рассказать мне, почему у нее было два имени.
Свет, пробившийся сквозь купол, озарил изуродованное здание, лаская тело мертвого гиганта – Храм Силы, лишившийся всех сил. Свет слепил глаза Уорнеру. Блэк не обращал на него ни малейшего внимания.
– Политика. Дело в том, что император Антихрист Крезон… Пусть вас не смущают наши имена, в них нет ничего богохульного. Приставка «анти» в фамилиях означает «потомок», а его род пошел от некоего Христа, я не буду сейчас касаться того, кем он был. У императора был двоюродный брат Крезон Антихрист, который правил до него, наследников не оказалось, и взошедшего на престол родственника пришлось слегка переименовать. У нас не было традиции присвоения порядковых номеров правителям с одинаковыми именами. Так вот, у этого славного правителя наследников от законной жены не было, зато наложницы принесли ему четверых, уж о дочерях я и молчу. Император, обладая невероятным умом и страстным желанием оставить власть старшему сыну, своему первому ребенку, в отцовстве которого не сомневался, принял закон, согласно которому наложница, родившая повелителю сына-первенца, имела право получить его фамилию и сменить имя на то, которое подобало бы его жене, не оформляя, конечно же, брака. Так как формально брака не заключалось, ее сын по более ранним законам получал фамилию матери, а назвать его она имела право родовым именем повелителя, по тем же древним законам, так как имя без фамилии ничего не значило, только иногда помогало определить принадлежность раба определенному хозяину. Таким образом, этот мальчик становился носителем полного родового имени отца, что позволяло тому признать его наследником. Поскольку почти у всех знатных людей Авалона были незаконнорожденные дети, закон был принят обществом положительно. Так моя бабушка и стала Катериной Антиноей.
– Твой дед, как я понял, всегда умел воспользоваться ситуацией.
– Да, и из-за этого на Марсе было мало людей, которым бы он не досадил этим своим везением на счастливые случаи. Он был тут своего рода изгоем, перед которым, однако, нельзя было закрыть дверей.
– Почему же?
– Представьте себе, пришлый человек, не марсианин. Он купил второй по важности после императора титул, высший титул, который можно купить, обойдя при этом всех марсиан. Я имею ввиду титул Верховного жреца. Причем, купил не только пожизненно для своей скромной персоны, но и с правом передачи тому, кому сам пожелает. Он сделал Верховной жрицей Марса свою рабыню, не марсианку, тем более уже жрицу лаксийскую. Он, по сути, наплевал на все устои и еще раз показал, что ему абсолютно все равно, как устроено это общество. Он показал, что деньги правят Марсом, и ничто иное, как было всегда, с тех пор, как нас покинули золотораниане. Он поступил умно, что не отдал титул сыну, сыну рабыни. Через поколение уже не передавалось этого пренебрежения рабским происхождением, как бы ни принимали закон. Пойдемте, капитан, нам нужно идти на корабль.

Уорнер медленно встал и, едва поднимая ноги, последовал к выходу, поддерживаемый человеком, которого всегда знал под именем Адама Блэка.
Город был мертв, даже блики тяжелого оранжевого солнца не могли оживить его.
– Твой отец тоже погиб здесь в ту ночь?
– Наверное. По правде сказать, он сам затеял все это, его воины устроили здесь Судный день.
– Как это сам?! Почему же они убили твою бабушку, и где в это время был твой дед?
– Я, к своему счастью, не видел, как ее убили, тогда я уже был на Земле. А деда на Марсе не было. Его отец, которого тот не видел больше 30 лет, умер на Каторе. Дед вернулся на родину, уладить дела. К тому же, они с бабушкой поссорились.
– Из-за чего же?
– Из-за меня, как ни странно. Долгая это история… Моя мать тоже марсианкой не была. Ее звали Кейтар, это амиранский клинок, холодное оружие. Говорят, что он убивает так быстро, что жертва ничего не успевает почувствовать, а из раны не успевает вытечь ни единой капли крови. Ее красота была такой же – поражала мгновенно. Единственная дочь Великого Амиранина, самого успешного галактического завоевателя, не знающего поражений. Он, было, ушел на покой и обосновался на земной Атлантиде, но его дом был разрушен лаксийцами, которые некогда сильно пострадали от его рук. Этого Амиранин простить им не мог. Ища защиты, посольство лаксийцев прибыло на Марс. Амиранин прилетел вслед за ними. Он был уже стар, но все еще не склонялся к мирным решениям. Моя бабушка взялась убедить его принять от родичей дань и забыть о разногласиях. Амиранин не устоял. Чтобы показать дружественность своих намерений, он отдал в жены моему отцу свою любимую дочь. Это была высокая немая женщина с голубоватой кожей и удивительно синими глазами, сплошь синими, без белков. У нее были мягкие и густые белые волосы длиной до щиколоток, они пахли цветами и корицей… Когда она плакала, я целовал ее глаза – у нее слезы были сладкие-сладкие… Как я мог забыть ее?.. На Марсе она чувствовала себя плохо – другой климат, другие люди. Когда мне было около года от роду, Амиранин пригласил моих родителей переселиться на пару лет на Амир, в его дом, пока он будет в последнем своем, как он решил, походе. Бабушка хотела, чтобы я остался с ней, на Марсе. Дед, в свою очередь, был непримиримо против ее затеи, но не потому, что хотел от меня избавиться, он меня обожал и всегда нянчился со мной, когда думал, что бабушка не видит, просто он считал, что родители навсегда покинут Марс, если у них не будет своего рода ограничительного фактора – меня.
– И они улетели?
– Улетели… А я остался. И так получилось, что я видел маму последний раз в жизни, когда она пришла поцеловать меня перед отлетом.
– Что с ней случилось?
– Спустя полгода отец вернулся один. Мою мать на Амире отравили энкейцы, точившие зуб на Амиранина. Они все рассчитали верно. Большей боли ему причинить было нельзя…
– Как все странно… Я до сих пор не могу привыкнуть к мысли, что ты не бредишь! Марсиане… Теперь еще и загадочный Амиранин!
– И вы видели его портрет. Помните, штурман Джонсон нашел на стене одного из домов изображение динозавра, как он выразился, с двумя бактрийцами по бокам? Этот «динозавр» и есть мой второй дед. А мама была похожа не на него, а на собственную мать – ларалинеанку, одну из многочисленных жен Амиранина.
– Извини, но твой дед, этот Амиранин, он же просто ужасен!
– Мне он страшным не казался, хотя в свое время и уменьшил почти вдвое население ближайших галактик ста. И только одну расу он искоренил полностью – расы энкейцев во вселенной больше нет, он превратил целую галактику в пыль в тот день, когда узнал о смерти дочери… После смерти мамы он обитал у нас почти безвылазно. Он рассказывал мне о самых разных вселенских народах, о галактиках и звездах, о том, как устроена вселенная. Я стал астронавтом куда раньше вас, капитан, уже двухлетнего он брал меня на свой корабль – «Атэнара».
– Почему же он не остановил твоего отца, когда тот начал войну, раз был здесь?
– Нет, и его в ту пору здесь не было. Деду не слишком нравилось присутствие Амиранина на Марсе и он увлек его мыслями о службе на межгалактическом флоте. Главы Первого флота как раз тогда подыскивали капитана на главный корабль. Они явно не мечтали заполучить Амиранина для этой роли, так как попросту боялись, что он быстро завоюет оставшуюся непокоренной им часть вселенной. Но мой дед купил для Амиранина этот почетный пост, и тот, тоже не без вмешательства деда, согласился его занять, после чего радовался безмерно, как ребенок новой игрушке. Отец пытался отговорить деда от этой затеи, прекрасно понимая почему он все это делает, но дед был упрям и велел отцу не вмешиваться в его дела.
– Почему у меня сложилось такое впечатление, что твой дед не слишком-то любил своего сына?
– Да нет, любил он его безмерно. Просто мой отец, хоть и был сыном орла, не мог смотреть на солнце.
– Никогда не замечал, чтобы ты раньше пользовался иносказаниями.
– Странно, капитан, ведь вы всегда замечали то, что вас раздражало. И только.
– Неужели твой отец обладал достаточной силой или полномочиями, чтоб все здесь превратить в пепел и руины? – поменял скользкую тему Уорнер.
– На Марсе он был никем, хотя во вселенной считался одним из самых великих людей – так случилось, что мой отец был воплощением Хранителя вселенной. Вижу немой вопрос в ваших глазах. Я сейчас все объясню. В той части вселенной, где исповедуют культ Силы, а это, поверьте мне, весьма и весьма обширная ее часть, существует легенда, по крайней мере, считалось, что легенда, о так называемом Хранителе вселенной. На вид это существо удивительно уродливо, уродливо из-за того, что облик его составляют отличительные признаки всех вселенских народов и рас. Например, у него три черных глаза, как у веганцев. И человеческие пальцы с плоскими ногтями. Существо это заключает в себе истоки добра и зла, его сердце состоит из двух хрустальных половинок с шариками из оникса внутри – белого в одной и черного в другой, первая половинка, соответственно, заключает в себе абсолютное добро, вторая – абсолютное зло. По мере необходимости его душа оставляет тело и вселяется в другое разумное существо, которому не суждено жить, например, в тело младенца, которому суждено родиться мертвым. Для своей миссии он выбирает существо той расы, что стоит на пороге истребления, ведомая одними лишь греховными помыслами, или обреченная на гибель от рук своих же соплеменников, или являющаяся невинной жертвой инопланетных завоевателей. И спасает их от неминуемой гибели. О нем говорится и в главной марсианской книге – Гала Лата – Книге Силы. Так она начинается…
«От начала времен Одни были сильнее Других. Одни прилетали к другим и порабощали их, лишаясь собственного Дома из-за гордости и ума. Но во вселенной нет несправедливости. У вселенной есть Хранитель. Раз в несколько тысяч лет просыпается он ото сна и вселяет свое сознание в тело того, кому жить не суждено. Таких уже много было. И у каждого была сила. И у каждого был выбор. В груди у каждого хрустальное сердце, разделенное надвое. В одной половине скрыто зло великое, а в другое добро дремлет всеобъемлющее…».
Вот так он и избрал моего отца, который вообще не должен был родиться, ни живым, ни мертвым. Он наделил его правом, а точнее сказать бременем, выбора – однажды мой отец должен был разрезать свою грудь, достать одну из половинок хрустального сердца, от которой он решил отказаться, и разбить ее. При этом ониксовые шарики разбиться не могли, и во вселенной не могло напрочь исчезнуть добро или зло.
– Какую же из половинок выбрал твой отец?
– Он с рождения знал о необходимости выбора, и ему было очень тяжело. Знал он и все тайны вселенной, оттого и был не таким, как все… Он избрал путь зла, чтобы спасти свой мир – зло уничтожало в душе совесть, жалость, слабость, раскаянье. Если бы он выбрал путь добра, он защищал бы планету из большой любви к собратьям, а выбрав путь зла он начал защищать ее потому, что это была его собственность, терять которую он не был намерен. Зло дало ему силу, но отняло способность любить и не избавило от боли. Моя бабушка всегда говорила: «И последняя грешница может быть хорошей матерью, но только если ее сын – бог», в том смысле, что только бог никогда этой самой грешнице не уподобится.
– Почему же все-таки твой отец здесь все разрушил? Почему он так поступил, раз оберегал мир?
– Понимаете, Хранитель вселенной давал жизнь своему воплощению лишь на время. Когда миссия избранником выполнялась, душа Хранителя возвращалась в тело, а воплощение умирало, так как для него души не было предусмотрено небом, а без души человек ничто. Но на этот раз Хранитель, исполненный жалостью, а может и собственной усталостью, решил умереть сам, сделав моего отца новым Хранителем вселенной. Когда тот умер, в теле отца возродилась вторая половина сердца, и он понял, что произошло. Он почувствовал боль за все утраты, что были в его недолгой жизни. Знаете, ведь ему было всего 17, когда я родился… Не в силах удержать эту боль, он снова разорвал свою грудь и на этот раз разбил не только «добрую» половину хрустальную сердца, но и белый ониксовый шарик. Сделать это было под силу лишь истинному Хранителю, но не воплощению. Добра не стало… Но боль не исчезла в груди моего отца. Он начал эту войну, чтобы забыться …
– Но почему здесь? Он мог прийти к своему тестю и сказать, что хочет разнести в пух и прах пару галактик, попросил бы у него войско и двинулся куда-нибудь вглубь вселенной! Нет, он уничтожил родной дом, где жили его мать и его малолетний сын! – воскликнул капитан и всплеснул бы руками, если бы они его еще слушались. – Но от чего спасал планету твой отец, что же грозило Марсу?
– Я думал об этом и пришел к выводу, что Марсу как раз грозило то, что и произошло в конце концов. Думаю, Хранитель изменил тактику. Если бы отец избрал путь добра, возможно, все пошло бы по-другому, но он изначально ошибся. Наверное, поэтому Хранитель вселенной сложил с себя полномочия, он давал отцу еще один шанс. Но тот им не воспользовался…
– А кто были те воины, что все здесь крушили?
– Рабы. Все авалонские рабы, кроме дедушкиных.
– Рабы?
– Да, рабы. Он призвал их бороться за свою свободу. Они ведь были военнопленными, поэтому охотно встали под его знамена. Моя бабушка была единственной, кто призывал их прекратить это, она просила их не слушать сыновних бредней. Они обвиняли ее в том, что ей слишком хорошо живется в доме деда, поэтому она и выступает на стороне рабовладельцев. Наверное, за это они ее и убили. Не понимаю только, почему это не остановило Остора… Надеюсь, он хотя бы умер, как подобало мужчине.
– Ты не видел здесь призрак своего отца? И почему, кстати, все жители Марса после смерти стали призраками?
– Мне повезло меньше, чем шекспировскому Гамлету. Хотя, что касается везения, тут еще спорный вопрос. А призраками они стали, я думаю, из-за лаксийского проклятия, наложенного моей бабушкой. Они из ночи в ночь вынуждены переживать момент собственной смерти. Как, впрочем, и она сама – закон талиона в чистом виде.
– А как же добро, неужели его теперь не существует?
– После смерти отца добро во вселенной должно было возродиться, добро и зло едины, они одно целое.
– А как же Хранитель вселенной, его теперь нет, или он тоже возродился? – уже едва слышно спросил капитан.
Адам Блэк, он же Кастор Антиной, не ответил и только грустно улыбнулся. Капитан упал на колени на холодный песок, не в силах более идти дальше. Он умирал. Блэк медленно сел рядом с ним и, уложив его голову на свои колени, стал потихоньку его укачивать.
– Можешь считать меня невежливым, но я пока что-то не готов к личному знакомству с твоими родственниками… – горько усмехнулся капитан, тяжело глотая ртом воздух.
– Вы их еще долго не увидите, мы скоро доберемся до корабля, все будет хорошо… – шептал бывший бортинженер, гладя капитана по волосам.
Но капитан не слышал его больше, его уже манили чьи-то ласковые и теплые руки, отрывая от холодной земли…


Он закрыл умершему капитану глаза и медленно встал. Вдалеке послышался нарастающий гул, и вскоре он увидел удаляющуюся точку в небе – корабль покидал планету пустым, людям навсегда суждено было остаться в этом неуютном мире. Глядя на небо, мужчина прошептал что-то на языке своих предков, и, наконец, решился проверить одну мучившую его догадку. Терять ему было нечего. Он с трудом снял с себя доспехи, достал из голенища сапога нож и одним быстрым ударом рассек себе грудь. «Я жив!», – только и подумал он. Тот, кто был прежде Адамом Блэком и Кастором Антиноем, не колеблясь, достал из груди половинку с черным ониксом и решил проверить свою вторую догадку. Он разбил половину своего сердца. Зла не стало…
Мужчина медленно осел на песок рядом с умершим капитаном, прижимая ладонь к кровоточащей ране на груди, жадно хватая ртом разреженный воздух, его закрывающиеся под тяжестью свинцовых век глаза снова стали карими…


Стоя на холме, Остор Антиной смотрел вслед удаляющемуся кораблю, и ледяной ветер путал и рвал его длинные светлые волосы. Ветра он словно не чувствовал, опираясь всей тяжестью на свой кованый меч.
– Ничего, еще ночь, еще пара ночей, и кончится эра Человека. Спите с миром, братья… – прошептал он и, улыбнувшись, привычным движением перерезал вены на запястье, точно зная, что последняя битва теперь стала действительно последней.