ГЛАВА 97. НЕ ТУДА ЗАЕХАЛИ
ВВЕДЕНИЕ
Не будем тысячный раз перемывать одни и те же косточки. Зачем обсуждать с умным видом совершенно очевидные вещи? Нет, господа-товарищи, мы пойдем дальше, причем совершенно другим путем. И то лишь потому, что третьего не дано. Шутка.
Так что же нам всем понятно априори? Боюсь, что далеко (пока) не все. И, тем более, не всем. Но об одном можно судить уверенно: не туда движемся, и, соответственно, не туда заехали. Разве кто-нибудь в самом страшном сне мог предвидеть сегодняшнюю действительность?! Но, раз уж все так сложилось, придется принимать это как данность. Проехали… да и приехали, между прочим.
С чего же начать свое печальное повествование? Просто теряюсь в предположениях, вариантах и догадках. Многое мог бы вам рассказать, да вот беда – никто слушать, кажется, не собирается. Кому и что сейчас интересно? И все-таки попытка – не пытка. В конце концов, и Игнатия Лойолу при жизни мало кто слушал, да и пророку Мухаммеду не все и не сразу удалось. Между прочим, и большевистская партия на момент Октябрьского переворота насчитывала что-то около 5000 полноправных членов, а каких дел наворочала! Так что не стоит смущаться проигрышности нынешней ситуации. Мало ли что еще может случиться в не таком уж далеком будущем!
Так что предлагаю всем вместе двинуться в то самое вожделенное будущее с той временной точки, на которой сейчас стоим – из настоящего, будь оно сто тысяч раз проклято. Так что же мы имеем в данный момент?
А вот что: 17 июня 2004 года, 16 часов 00 минут, сырое прохладное лето, благоприятную конъюнктуру на нефтяном рынке, полный застой в политической жизни Россиянии и перспективу существовать в подобной обстановке лет эдак десять. Пока нефть не кончится. Вот, пожалуй, и все. Можно все это считать отправной точкой, исходным пунктом дальнейшего течения истории, ибо она, как ни крутите, все равно существует только во времени, да в нашей памяти, а без этого ей кирдык. Другими словами, сколько ни думай, а все равно другого не придумать, кроме следующей схемы: настоящее, постоянно превращаясь в прошлое, стремится к будущему, и горю тому, кто встанет у него на пути!
Так что предлагаю присоединиться к совместному с автором увлекательному заплыву по таинственной реке Стикс, переплывать которую никому не рекомендовал бы.
РАЗДЕЛ 1. А СТОИЛО БЫ ВЫБРАТЬ
Времена не выбирают, как мудро заметил поэт Александр Кушнер. Нельзя с ним не согласиться, потому что нас никто и никогда не спрашивал на тему: чего изволите-с? Нет, Хронос, государство, правящие классы (и кто там еще) просто-напросто брали нас за воротники, и швыряли в топку событий. Возражать этой камарилье было бесполезно, поддакивать тоже не имело особого смысла. Приходилось просто-напросто приспосабливаться. Сплошной оппортунизм и конформизм, скажете вы, и будете не правы. Попробуйте побыть бескомпромиссными во всем хотя бы пару дней! Похороны, разумеется, за свой счет, да ведь на этом дело может и не кончиться. Таких принципиальных и на том свете не очень-то жалуют. В Раю полагается быть смиренным, а в Аду – дисциплинированным. Так что и там не дадут особенно разгуляться в плане отстаивания своих гордых убеждений. Не верите, – можете проверить каждое из моих утверждений на практике. Кишка тонка? Ладно уж, пошутил! Очень мне надо кого-то призывать к суициду!
Тем не менее, довелось вашему покорному слуге постоянно попадать в эпохи и ситуации, в которые лучше бы помещать тех, кого не жалко, - например, рецидивистов или конокрадов, маньяков или карточных шулеров. Так было в прошлом, так оно, похоже, и сейчас. Не дали выбрать, сукины дети, эпоху, достойную таких орлов, как мы с вами. Загнали почему-то нас туда, где впору времени кончаться, а Истории прекращать свое бессмысленное течение. Интересно, за что? Впрочем, Богу, наверное, виднее… но, раз уж угораздило, приходилось как-то выживать. Для начала все, или почти все, выжили из ума, а потом стали выживать со свету супостатов, разного рода вредителей, но, заодно, и соседей, родственников… так увлеклись процедурой истребления всего хорошего в себе и всего живого на планете, что, кажется, добились в том значительных успехов, можно сказать, - преуспели. Действовали субъекты как будто бы каждый сам по себе, но, в то же время, удивительно слаженно, можно даже сказать – синхронно. Да что там индивидуумы, – целые этносы и даже государства увлеклись этими странными играми. И, в конце концов, доигрались.
К чему я все это рассказываю? Во-первых, не все дают себе отчет в том, куда попали, и за что так вляпались; во-вторых, совершенно не исключено, что когда-нибудь все это буйство сил Тьмы вдруг прекратится, и тем, кто будет жить в гораздо более светлые эпохи, вдруг захочется узнать, - а что, мол, тогда случилось? Тут и мои мемуары могут пригодиться. Чем черт не шутит! Так что если кому-то вся эта писанина представляется не стоящей выеденного яйца, - не задумываясь, швыряйте рукопись в камин. Все равно не сгорит! Займитесь своими неотложными делами, попросту говоря, продолжайте рыть свой тоннель в Ад. А мы пойдем совсем в другую сторону.
Сторона же оказалась совершенно чужой, – как того и следовало ожидать. Все тут было не так, и даже хуже – все против нас. Так уж сложилось с незапамятных времен, и оставалось либо удивляться этому идиотскому стечению обстоятельств, либо уйти в глухую защиту, юркнуть куда-нибудь в щель и затаиться там до лучших времен. Что ж, не привыкать. Это тоже ведь занятие – сидеть в обороне, зорко наблюдая в перископ за малопонятными действиями противника.
Выбора у нас не было, и нет, а жаль. Как говорил один поэт “ей жить бы хотелось иначе”, вот и нам тоже… да не дают пока, вот в чем дело. И не собираются предоставлять это священное право.
Фиксируем же время и место начала событий, по которым нам всем предстоит пройти. Время уже указано, а место… нет уж, не будем уточнять, – ведь могут по указанному адресу явиться далеко не те товарищи, которых ждешь. Скажем так: в Россиянии, в ее европейской части, даже можно уточнить – не так уж далеко от Москвы. А продолжиться эта повесть-сказка может где угодно – хоть в Сибири, хоть в Казахстане. На все, как говорится, воля Аллаха, а уж он-то не попустит!
Я и мне подобные пришли с нынешнему моменту сквозь широчайшую полосу сплошных неудач. Даже непонятно, как смогли дойти досюда – это все равно, как прогуляться по минному полю шириной в жизнь, и все-таки пройти его до конца. Однако дошли ведь! И вот что увидели: лето, тоску, зелень и много чего еще. Не видно только смысла жизни и поводов для радости. Зато наблюдается много чего другого, чего пером, как говорится, не описать, а топором не вырубить. А хотелось бы, между прочим. Это я насчет топора говорю. Нет, кроме шуток!
Ну да ладно, хватит лирических отступлений, а то так никогда и до дела не дойдет. Пора приступить к правдивому и увлекательному повествованию на непонятную тему с так и не установленным сюжетом и никому не доступной моралью. А может быть, ее тут никогда и не было. Кто знает, кто знает!
События же происходили в тот злополучный год самые, что ни на есть знаменательные. Разумеется, наши к власти не пришли, и рак на горе не свистнул, а все равно много чего интересного случилось. Кому-то даже при этом повезло, но, смею вас уверить, очень и очень немногим. Мне туда, то есть в ряды избранников, так и не довелось попасть, о чем приходится лишь сожалеть. Зато попал в настоящий адский предбанник, в чертову пустыню неподалеку от самого крупного в мире озера. Об этих местах, помнится, сам Бог что-то рассказывал, да запамятовал, что именно. Грех, конечно же, но вот так случилось. Склероз! Да, вспомнил: в Прикаспийскую низменность. И сразу же на низменные поступки потянуло, вы не поверите, с какой чудовищной силой. Если бы вот так же увлекся добрыми делами, – еще тысячи две лет тому назад в святые угодил бы, ей-богу. Впасть в грех бражничества, правда, не довелось, – печень да желудок не позволили. То же самое и с развратом-с. А вот насчет словоблудия и самомнения – это сколько душе угодно. Так занесся, что чуть-чуть в умные себя не записал, да окружение не позволило.
Кстати, об окружении! Речь идет совсем не о “котлах” и прочих Каннах. Нет, имеются в виду, всего-навсего, мои старые и очень недобрые друзья. Ну, куда же без них-то! А насчет Бога вообще умолчу, а то неправильно поймет, хотя и всеведущий. А уж что может последовать в подобных случаях, не мне и не вам рассказывать. Наслышаны, наверное. Так вот, даже в проклятой Прикаспийской низменности они от меня так и не отстали. Скучно им, видите ли, без моей скромной персоны.
Как водится, первыми возникли Пришельцы. На своем проклятом НЛО. Да еще и Чудотворную с собой прихватили неизвестно зачем. Нашли, изверги, даже в таком совсем уж поганом месте. Или, с их ущербной точки зрения именно в таком месте мне и место, - как говорится, у параши?! На себя бы лучше посмотрели! Но, поскольку их было все-таки трое, вслух ничего не сказал, усомнился только. Да вот беда: они и мысли чужие читать умели не хуже самого Бога. Ясновидящие, не иначе! А, прочитав мысленное послание в их адрес, они, недолго думая, отметили это событие всеми доступными им способами, так что скучать (и сидеть) мне долго еще не пришлось. А потом стали они учить раба божьего Парамона уму-разуму, но уже в устной форме.
- Ты что это о себе возомнил! – рычал Бука, - ты кого в мыслях своих дурацких хулил! Это все равно, как если бы Бога хулить…
- Погоди, братец, - вмешался Бяка, - насчет Господа ты ничего не говорил, а мы ничего не слышали. Я правильно говорю, Парамоша?
Зловещее молчание их оппонента не сулило зарапортовавшимся братьям ничего хорошего. Пообещать промолчать, в принципе, я мог, но кто сказал, что Богу не известны наши мысли?! Так оно и оказалось. Прогремел гром, и глас с небес хмуро произнес:
- Как всегда, в своем неподражаемом амплуа, господа Пришельцы! Раскокаю я когда-нибудь вашу тарелочку, ей-богу. Устал воздавать вам за дела ваши, а тут еще и несуразные мыслишки вслух. И когда же все это кончится, позвольте вас спросить?
Зря он это сказал! О, что тут началось!
- Завтра! Сегодня! Сейчас же! – вразнобой заголосили Бяка, Бука и Чудило. – Ты нас знаешь, мы слово держим! Ты только прости, пощади, то есть! Чего тебе стоит с твоим-то всемогуществом! О милосердии даже упоминать не станем…
- Между прочим, - как бы не слушая бестолковые вопли кающейся троицы, продолжал Бог, - все дело в конкретном неумении правильно выбирать… например, выражения. Ту же самую глупость, которую тут кое-кто сморозил, легко можно было бы сформулировать совсем иначе, так, чтобы и мне было приятно, и ваши задницы не пострадали. Можно было бы Парамошу поучить, и не прибегая к заведомым богохульствам, и вам это прекрасно известно. Да хоть рыночником и демократом его обругали бы, я слова не сказал бы. А о “сукином сыне” вообще умолчу. Еще можно было бы, например, назвать его зеленой жабой и гнусным отродьем гиенового койота… да мало ли!
Тут Господь увлекся и отвлекся, и часа два вываливал на наши головы крепчайшие и метчайшие выражения, каких нам сроду не приходилось слышать. Бог обругал нас на всех языках мира, прибегнув даже к забытым наречиям давно канувших в Лету народов, не упустил ни одного жаргона, затем свободно припомнил массу крепких идиом из профессиональных сленгов водителей грузовиков и докеров, а в конце, словно спохватившись, грустно заметил:
- Так ведь это я о вас, курицыны дети, говорю, а вовсе не о Парамоше! Он-то еще ничего, хоть сволочь еще та… а вы-то! Срам!
Пришельцы стояли, потупившись и ковыряя носками космических ботинок грунт. Чудотворная на глазах меняла окраску, словно стараясь мимикрировать – от розового индиго до краплака. Не знай я ее так близко, мог бы подумать, что Чудило устыдилось. Как же, сейчас! Страх, подлый ужас царил в ее мятущейся и насквозь прогрешившейся душонке. Знала ведь, чертова хулиганка и хулительница, что Бог справедлив, но и суров до крайности! И провалиться сквозь землю ей сейчас хотелось совсем не от застенчивости. Но не получалось: Бог не попустил и не допустил. Таких “чудес” в его присутствие не получалось даже у профессиональных фокусников, не говоря о монахах и попах, давно и успешно овладевших методикой вызывания своевременного мироточения у икон чудотворцев.
- Как ни грустно, а придется вас таки высечь, - закончил Господь свое выступление. – Впрочем, во-первых, вас при этом не убудет, во-вторых, вам не привыкать. Я ведь правильно говорю, Парамоша?
(Нашел, у кого спрашивать!). Я энергично закивал.
- Это что еще за пантомима? – возмутился Бог. – Человеческую речь забыл? Так мы тебе сейчас ее живо напомним! Эй, Вурдалак, Самуил! Долго вас еще ждать?!
В действительности же профосы и не думали мешать. С проворством официантов они разложили нас на полу, сдернули штаны и приступили к исполнению профессиональных обязанностей. Словом, все как всегда, только на пять розог больше, чем обычно. Перестарались, увлекшись, о чем им тут же напомнили.
- Это что еще за самодеятельность? – грозно нахмурил брови Всевышний. – Я или вы устанавливаете регламент экзекуций?! И вообще я разве что-нибудь говорил о порке?
Профосы лишь руками разводили и что-то мычали, не понимая, что происходит и совсем не зная, что говорить-то.
- Я вам сейчас языки-то развяжу, - не на шутку рассердился Господь (о, в гневе он куда как страшен!). – Вы у меня разговоритесь, думкопфы, швайнехунды! Сейчас Азазелла позову!
Одного только упоминания имени моего старого друга оказалось достаточным. И покаянные речи полились рекой, - вернее сказать, в две реки. Старые экзекуторы просились в монастырь на хлеб и воду, обещали Богу свечку поставить и вообще вести себя впредь как паиньки, да только не на того напали: Бог-то все видел, все понимал. А уж этих-то старых злецов знал как облупленных… вернее сказать, как отлупленных. А отлупил он эту пару тогда знатно, я бы сказал даже – божественно. У нас, зевак, дух захватило, и дыханье сперло при виде того, как грациозно и красиво Создатель всего сущего увещевал и учил хорошим манерам двух особей, представляющих в данный момент это самое “сущее”. Это вам не восход луны на Хоккайдо наблюдать, не цветение папоротника в ночь накануне Ивана Купалы! Даже Ниагарский водопад, даже извержение вулканов Килауэа и Свадалькнехюр не шли ни в какое сравнение с красочным и громким зрелищем. Профосы визжали и ревели так, как не рычит фонтан пламени газа, вырывающегося из недр на поверхность под давлением в триста и более атмосфер. А уж какие страшные клятвы исправиться они давали – вы бы только послушали! Даже у меня так не получается. А уж чего-чего, а врать-то ваш покорный слуга научился так, что сам Отец Лжи отдыхает. Можете назвать меня бездарным в чем угодно, но только не в бахвальстве и умении лгать. На дуэль вызову, причем со смертельным исходом.
Жаль, что все хорошее длится так недолго. Закончилось и это божественное представление. Господь кивком главы отпустил своих грешных работников на кудыкину гору (или к черту на кулички, - не расслышал, далеко стоял), и затем вновь вернулся к своим баранам, - то есть к нам.
- Так вот, о выражениях, - продолжил Он, как ни в чем не бывало. – В присутствии дам и детей не принято нецензурно выражаться, верно?
Мы молча согласились с этим совершенно бесспорным утверждением.
- И самовыражаться ведь можно же не в ущерб природе и обществу? – гнул Бог свою какую-то совсем непонятную нам линию, - то ли Маннергейма, то ли Мажино.
Мы пожали плечами: а что тут возразишь?! Во-первых, верно, а если бы это было и не так, то и в таком случае спорить было бы бесполезно.
- Можно всегда выбрать подходящее для данного случая и конкретной ситуации выражение, да и решение? – подводил нас к чему-то непонятному Бог. – Что в рот воды набрали-то?
- Можно, можно, Боже, - неуверенно прошелестели мы, совершенно сбитые с толку и, тем не менее, настороженные до предела: как бы чего лишнего не сболтнуть.
- Не сболтнете, - успокоил нас Господь, - до этого не дойдет. Молчите уж лучше, коли Бог ума не дал, и все обойдется! Так вот, это я вас подводил к трижды проклятому вопросу выбора… или выборов, если угодно. Когда-то совершенно необдуманно я имел неосторожность предоставить вам эту самую возможность выбирать из двух зол или между Сциллой и Харибдой, и, как вижу, здорово прогадал. И это при том, что мне, вообще-то, изначально присуще всезнание и гениальное предвидение. Давно за вами наблюдаю, и сделал кое-какие выводы. Первый из них:
- кому-кому, а уж вам-то не грозит умереть с голоду между двух стогов сена подобно буриданову ослу. Боюсь, что двумя стогами дело не ограничится; зная ваши аппетиты, могу лишь предположить, что Иисус сроду бы не прокормил вас не пятью кильками, а пятью тоннами рыбы. Тут ваш выбор ясен, и наша задача состоит лишь в том, чтобы умерить кое-кому аппетиты. Не так ли?
- Да мы-то еще ничего, - осмелился я подать голос, - а вот этот старикашка Хомяк…
- Да что у вас за скверные привычки перебивать Бога и бранить старика?! – возмутился Бог. – Старикам, между прочим, почет и уважение! А что до того, что у него характер скверный и аппетит зверский, так на то ж моя воля. Или у вас имеются какие-то сомнения, не говоря уже о возражениях?
Однако желающих публично опровергнуть божественные истины почему-то не нашлось.
- Продолжим, - развивал свои тезисы Бог. – Хуже всего так называемую свободу выбора кое-кто использует в процессе проведения так называемых свободных выборов. Врагу бы не пожелал жить при правлении тех олухов и деспотов, которых вы своими же волосатыми ручищами посадили на свои немытые выи! Идиоты!
А что тут возразить? Точно, идиоты… да еще какие! Отборнейшие, слабоумнейшие из самых олигофренических болванов! Это ж надо же умудриться – четыре раза кряду кощеев в президенты избрать! Всенародно, можно сказать, легитимно! Ослы!
- Что мне с вами делать, уже не знаю, - притворно вздохнул Бог (это он-то и не знает! А кто же тогда знает, позвольте вас спросить? Пушкин?!). – Но, тем не менее, кое-какие соображения на этот счет имеются. А вот мы как поступим: сначала я вас все-таки высеку, а потом вы мне песенку споете. Идет?
А что тут возразить? Бог сказал, Бог все за нас решил. Можно, конечно же, поспорить, да не совсем ясно, чем все это может закончиться. Во всяком случае, вряд ли чем-нибудь хорошим для спорщика. У Всевышнего, знаете ли, и аргументы поувесистее, да и кулак поздоровее наших будет. Вот и думайте, в чью пользу закончится дискуссия.
Господь выдержал длинную эффектную паузу, а потом вдруг рассмеялся и произнес:
- Да ну вас к черту! Пошутил. Зачем два раза за одну и ту же глупость пороть-то? Вы уже свое получили, отслужили, так сказать, обедню. А теперь на клирос шагом марш!
Никогда не составить из нас церковного хора, уж это точно: у кого голоса нет, у кого слуха, а кое у кого – и того и другого, не считая ума. Так что каждое наше выступление можно смело приравнивать к подвигу во имя веры. Ну да ладно, чего-чего, а жертвенности нам не занимать. С кем угодно можем ею поделиться, причем совершенно бесплатно. Не хотите ли пострадать за что-нибудь светлое, например, за идеал? Так мы вам предоставим сколько угодно возможностей угодить в длинные списки великомучеников. Для этого надо-то всего лишь темной ночью повстречаться в глухом переулке с Бякой или Букой, а лучше всего – с обоими братьями сразу. Мученическую кончину гарантируем.
Ну да ладно, это я опять отвлекся от основной канвы. А в канве вот что творилось. Мы стояли на подиуме (или на подмостках сцены, - не знаю, как поточнее выразиться), и тупо переглядывались. Ясно, что кое-кто был не в голосе, кое-кто не в своем уме, а все вместе - не в ударе. А в таком состоянии и осрамиться недолго. И перед кем?! Надо было срочно дожидаться озарения, а оно все не приходило и не приходило. Муза куда-то заныкалась, и упорно не желала откликаться на наш настойчивый зов. Попробуй, придумай тут что-нибудь под пристальным взором всевидящего ока! Я шептал какую-то белиберду наподобие горячей страстной молитвы… как будто бы сам Бог не стоял рядом и не взирал в мою сторону недоуменным взором – мол, не поехала ли крыша у бедного моего раба?!
Пришельцы переглядывались и перешептывались. Бьюсь об заклад, что они обсуждали между собой: а что, если попытаться выдать какой-нибудь романс Глинки или, на худой конец, Алябьева, за свой экспромт? А вдруг пройдет?
А Чудило сопело, кряхтело, и все пыталось сотворить очередное чудо – придумать с ходу какую-нибудь мелодию божественного типа, но что-то ничего не выходило. Вся надежда была, как я понял, только на меня. Выручай, Парамоша, товарищей! И я решительно бросился и на эту амбразуру.
НАШИ АМБРАЗУРЫ
Выбривайте, судари, тонзуры, подставляйте плечи под кресты:
Впереди одни лишь амбразуры, доты и сожженные мосты.
Так уж исторически сложилось с тех времен, как Ноев плыл баркас,
Что мадам Божественная Милость нагло игнорирует всех нас.
Пусть оно, вообще-то, не по сути, потому что просто не всерьез,
Но, увы, к сложившейся минуте нам сегодня как-то не до грез.
Ждут от нас ответственных поступков, подвигов во имя или для,
Да напрасно: в эти мясорубки – войны там, костры, или петля –
Нас ни калачами, ни морковкой, ни раздачей самых разных благ,
Не затащишь тросовой веревкой, хоть какой бы ни был я дурак.
Страсти войн и ужасы цензуры лишь для тех, кто сам в петлю полез,
Кто всегда готов на амбразуру броситься с гранатой (или без).
Нам бы укрепиться в нашей вере, или, боже, что ни говори,
Не лететь на ДОТ: по крайне мере, лучше находиться бы внутри.
Жертвенность, готовность к жутким мукам – этого в нас, Боже, не ищи!
Мы, Господь, к подобным вредным штукам даже не стремимся… не взыщи!
Нам бы, Боже, что-нибудь потише, где-нибудь поглубже, потемней:
Затаиться в самой мрачной нише, и сидеть бы вечность, Боже, в ней.
И не думай лезть – хотя бы сдуру в этот предпоследний наш уют,
Истинную нашу амбразуру, где всегда по шее не дают,
Где в горах упорно свищут раки, и по четвергам всегда гроза,
Где в благословенном вечном мраке от покоя слипнутся глаза.
Чем от раны колотой и рваной пасть в суровой длительной борьбе,
Лучше бы в какой-нибудь Нирване скрыться, Бог, благодаря тебе.
Так спаси, Всевышний, нашу шкуру, чтоб не повредил ее палач,
И как можно глубже в амбразуру наши души грешные упрячь…
- Это можно, - неожиданно легко согласился с нами Бог, - сейчас же и упрячу, да так, что и сам потом не вспомню, куда. Склероз, понимаешь! Но перед тем как этому свершиться, поделюсь с вами кое-какими творческими планами. Сами понимаете, что больше не с кем: ну, не с Гавриилом же?! И не с пророком же Самуилом, и, тем паче, не с его обожаемым шефом Вурдалаком? Так что внимайте Господу со всем прилежанием, я бы даже сказал – вниманием, а то ведь могу и неправильно понять!
И мы приготовились внимать: Бог все-таки! Куда от него денешься? Он же всегда с нами, как тот самый праздник Хемингуэя…
В общем, выбирать не приходилось, да и не стоило этого делать в присутствии столь высокопоставленных особ.
Бог, не торопясь, раскурил трубку, встал, заложив левую десницу за отворот белоснежного френча (господи, - мелькнуло в моей очумевшей голове, - и как же это десница умудрилась стать левой?! Чудеса Господни, не иначе), и приступил к изложению своих творческих замыслов.
РАЗДЕЛ 2. ОХОТА К ПЕРЕМЕНЕ МЕСТ
- Вот вы тут сидите сиднями, - миролюбиво начал он издали, - и ведать того не ведаете, что назревают большие перемены. Не вздрагивайте, и временно выбросите из своих бедных голов эту старую и пошлую китайскую поговорку. Что с них, китайцев, спрашивать-то! Народ это дикий, почти что архаический, если не сказать – архантропы, так что не будем их поминать, особенно ближе к ночи. Да и не все изменения в этом грешном мире обязательно должны молотом стучать по вашим бедным башкам. Есть и такие явления природы, которые кое-кого и вовсе не касаются. Так вот, я имею в виду, всего-навсего, свою сущность, и ничего более… а, чтоб вам понятнее было, это касается лишь меня лично, а больше никого. В прямом смысле, разумеется, а относительно последствий, связанных с косвенными взаимосвязями, не поручусь. Мало ли во что может вылиться, например, факт не совсем правильной интерпретации моих суждений и замыслов! Даже ни одну притчу нельзя никому рассказать, чтобы кое-кто, ссылаясь на нее, не разжег бы костров инквизиции… ладно, проехали! Начнем же с начала. Для того, чтобы кое-кому стало хотя бы кое-что понятно, придется активно использовать примеры, парадигмы, притчи, образные сравнения, метафоры да гиперболы, не говоря уже об аллегориях, гротесках, синонимах казуальности и артефактах. Азазелл, что глаза-то выпучил? Я разве что-то не так сказал?
- Так, все, как есть, именно так, - пробормотал вконец растерянный и озадаченный демон, - разве у тебя бывает когда-нибудь как-нибудь иначе?
- Тонкое замечание, - то ли похвалил Духа, то ли тонко пошутил Бог, - постарайся удержаться на этом же уровне восприятия и интеллекта. Итак, вот что владеет всеми нашими помыслами: охота к перемене мест. С одной стороны, я есть всюду и всегда, что почти что соответствует понятиям “нигде и никогда”, с другой – у меня есть вполне конкретное место пребывания, которое у дураков католиков почему-то ассоциируется с созвездием Орион, а у вас всех – с мрачной планетой Сатурн, где толком нет ни зимы, ни лета, да и день не особенно отличается от ночи, между нами. Где я на самом деле – сие есть великая тайна, но, принимая во внимание вашу убогость и невероятную ограниченность во всем, условно примем за эту таинственную точку мой терем на том самом шестом спутнике Солнца. Шумно там, ветер свистит в проводах, сугробы по километру, никакой тверди под ногами, да и далековато от вашей веселой зеленой, местами даже голубой, планеты. Меня оттуда вам не видно, и приходится временами делать вид, будто и я вас особенно не вижу. Грешите, мол, спокойно, Бог-де высоко! Это нечто вроде пресловутого кота, притворявшегося мертвым…
Тут Господь, спохватившись, что не в меру увлекся, неожиданно излил на нас свое божественное раздражение:
- А вы тут особенно уши не развешивайте, истинно говорю! Вы что, всерьез вздумали сравнивать всевышнего с дохлой кошкой?! Оправдания наподобие: “это ты сказал, а мы молчали”, здесь во внимание не принимаются. Сейчас я покажу кое-кому, кто тут живее всех живых, а кто и впрямь похож на падаль!
Впрочем, забегая вперед, должен вам доложить, что на этот раз все обошлось. Гроза промчала стороной и ограничилась двадцатью пятью вспышками молний на наших бренных задницах, да парой затрещин. Бог милостив!
Отдышавшись от экзекуции, мы вновь навострили ушки, приготовившись добросовестно выслушать все то, что собрался излить на нас Господь. Он, соответственно, и излил:
- Ну не могу я, понимаете, не могу день-деньской и даже век прозябать в таких невыносимых условиях! Темно, холодно, да и поговорить не с кем. Вы что, разве не поняли, зачем я вас всех к себе периодически вызываю безо всякого видимого повода?! Посидели бы с мое лет эдак миллиардов пять на самом лютом морозе в эпицентре вечных ураганов, свистящих со скоростью звука, посмотрел бы на вас тогда! А я вот ничего, держусь, хотя и терпение наше почти что на пределе. Так что не советовал бы кое-кому испытывать его и дальше, истинно говорю.
А никто, между прочим, и не собирался как-нибудь провоцировать гнев Создателя: себе дороже будет! Но и возражать ему никто не стал, – тоже, надеюсь, понятно почему.
- Итак, - продолжал Бог, - после длительных раздумий (как же, - почему-то подумал я, - так я поверил! Тебе же и так все заранее известно… что тут думать-то или обсуждать?) я пришел к определенному выбору. Он заключается в следующем: следует держаться поближе к теплу, но ни в коем случае не перегреваться. Именно по этой причине я исключил из рассмотрения Юпитер со всеми его знаменитыми спутниками, чертов Меркурий и дурацкую Венеру. На Земле мне делать пока что нечего – не якшаться же с подобным сбродом? – вот и пришлось выбрать Марс. Только, ради Аллаха, не принимайте меня впредь за Ареса, ибо войны мне глубоко чужды! Блаженны миротворцы, черт бы их всех побрал со всеми потрохами!
Бог выпустил несколько колец дыма в сторону злополучного Сатурна, и, повысив Божественный Глас, воскликнул:
- Выбор сделан, жребий брошен! Ганнибал у ворот, господа!
И расхохотался, ибо, надо полагать, выражение лиц у нас было соответствующее: умеет же Всевышний всех с толку сбить своею острой фразой!
- Я это все к чему говорю, - продолжал, как ни в чем ни бывало, наш высокопоставленный собеседник, - чтобы вы, наконец, уяснили, что Бог гораздо ближе, чем вам порою кажется. Не забудьте передать в НАСА, чтобы прекратили свои дурацкие вылазки на Красную планету: я там буду жить, и в соседях пока что не нуждаюсь. Буду сбивать космические корабли без предупреждения. Даже Пегаса не пущу – пусть Пришельцы на Сатурне с моей голограммой беседуют, и перед нею же отчитываются. Она у меня серьезная – вздуть может ничуть не хуже своего подлинника.
Бяка и Бука натужно улыбнулись, хотя было видно, что перспектива быть выдранными голограммой, пусть даже божественного свойства, их мало прельщает. Их можно было понять: получать им теперь укоризны да воздаяния предстоит теперь в двойном размере, ибо Бог никогда не упускал возможности поучить нерадивых братьев лично, и ничто не говорило о том, что он не воспользуется своим сеньоральным правом впредь.
- С Марсом у меня связано многое, - задумчиво продолжал Всевышний, - хотя бы эксперимент с перевоспитанием товарища Гризли, старая божья тюрьма, видавшая Фагота и Вельзевула, вулкан Олимп, наконец. Когда и где еще удастся создать подобное чудо природы! Да и Фобос с Деймосом чего-нибудь, да стоят… а помните, Парамоша с Духом, как вы на Марсе шахту руками рыли? Вот смеху-то было!
Я поежился: кому смешно тогда было, а кому и холодно. Как-никак, до минус ста сорока ночью! Но виду, однако, не подал, и правильно сделал.
- Правильно, мой юный друг, - одобрил мое фальшивое смирение Господь, - Бог терпел, и тебе то же самое рекомендовал.
- О НАСА я уже, кажется, говорил, - припоминал Господь, - а вот насчет НАТО, кажется, запамятовал. Как же это я? И вы хороши: нет бы, напомнить!
- Тебе, пожалуй, “напомнишь”, - не сговариваясь, одновременно подумали все присутствующие, - ты и сам кое-кому кое-что напоминать большой мастер! Зарубки на всю жизнь оставляешь, если, конечно, посчастливится уцелеть…
- Нечего о своей шкуре думать, когда речь идет о судьбе Вселенной, не больше и не меньше, - отрезал Бог в ответ на наше внутреннее недоумение, - можно же ведь иногда встать выше личного эгоизма! Альтруистичнее надо быть, вдумчивее, товарищи!
И полилась сакральная речь дальше. Только успевай записывать, или, что еще хуже, запоминать!
- Нигде в Солнечной системе нет такого глубокого и прекрасного каньона, как Маринер, - продолжал Бог, - что-то вроде вашей Марианской впадины, только в сухом варианте. А поднятие Фарсида! А полярные шапки! Лепота-то какая! Вначале я думал даже выстроить свою резиденцию на вулкане Олимп, да подумал, что кое-кто может усмотреть в том нелепую аналогию с богами-олимпийцами. Мне только языческих культов тут не хватало! В общем, вулкан отпал, да, к тому же, он все равно потухший. Жизни в нем настоящей нет, вот что! Оживить его, что ли? Я ведь могу! На все воля моя, а уж на вулканическую активность-то… но не стану. Марс, знаете ли, планета вялая, сонная, на ней все эндогенные процессы давным-давно прекратились, один ветер на поверхности остался, ну, мерзлотные процессы, но это все как-то буднично, уныло, что ли. Хочется настоящей тектоники, землетрясений балов на двенадцать с магнитудой около девяти, а тут какая-то сонная тишь. Так жить нельзя-с!
И, как бы подтверждая свои слова, Господь засветил Духу под глаз.
- Видите эту палитру? – кивнул Бог на искрящийся и пылающий всеми цветами радуги фонарь под демоническим глазом. – Как она радует наш взор! Таковы должны быть краски истинной Природы-матери, а на Марсе лишь два цвета – желтый да красный со всеми переходами да оттенками. Поживешь там – и сам пожелтеешь… или покраснеешь. У меня в связи с этим даже такой проект возник: превратить Красную планету в место ссылки антикоммунистических душ. Пройдет каких-нибудь сто-двести веков, и даже Черчилль с Горбушем марксистами станут. Обстановка, знаете ли, располагает. Пусть краснеют себе на здоровье вопреки своей дурацкой присказке “лучше быть мертвым, чем красным”. Станут, последовательно, и теми и другими. Как вы думаете, стоящая мысль?
Мы наперебой стали восхвалять божественный замысел. Здорово это он придумал! Пусть эти мерзавцы из Антанты да НАТО, эти чертовы контрреволюционеры, монархисты и реакционно настроенные представители духовенства узнают, где раки зимуют, в чем были правы классики марксизма-ленинизма и как можно поумнеть, пусть и с запозданием в 10—20 тысяч лет, хотя бы и посмертно.
- То-то же, - довольно произнес Господь, - оценили, наконец-то, канальи! Рад, что хоть по такому пустяковому вопросу между нами достигнуто полное взаимопонимание. Так бы держать и впредь!
- А природу Марса мы еще оживим, - пообещал Бог, - да так, что мало никому не покажется! Цветущих яблонь никому не обещаю, но уж потепление и полноценную атмосферу как-нибудь утроим, уж это вам могу гарантировать. Резиденцию свою я там возведу вблизи тех самых пирамид, неподалеку от Сфинкса. Как обустроимся – милости прошу в гости. Так какие у вас соображения относительно правильности божественного выбора?
- Нет слов, - быстро нашелся я, - гениально, божественно просто, в сотню раз веселей, чем Эдем! Там есть все: перспективы для роста, сотни тысяч заманчивых схем, воскрешение старой легенды относительно жизни на нем, миражи, виражи, хеппи-енды, - да гори оно синим огнем, - виды спереди, сзади и сбоку в странном ракурсе, в красной пыли, и мечты без границ и без сроку о сплошных перспективах вдали. Я, Господь, бесконечно ликую, так ликую, что искры из глаз! Как сейчас запою “Алиллуйю”… как восславлю я Бога сейчас!
- Молчать! – каким-то особенно страшным голосом упредил мою прыть Господь, – я тебе сейчас покажу, как мои слова забывать! Ненавижу лизоблюдов, а особенно – корыстных! Получи!
И страшная сила, сконцентрировавшаяся под моим глазом, унесла меня куда-то далеко-далеко. Хорошо еще, что не на Марс, - мелькнуло в моей голове, когда вокруг меня засвистели метановые вихри Сатурна, - а то бы он и тут меня достал!
И что вы думаете? Поднял я голову, смотрю, – а терем-то стоит на месте, как ни в чем не бывало. И тянет меня туда чудодейственная сила, - как ни упирался, а внутрь-таки втянуло. Бога не было. Птица-Секретарша задумчиво курила около телефона, небрежно стряхивая пепел на рабочий стол. Кругом царила неразбериха – такая, какая только возможна в божьей резиденции. По-видимому, все было готово к переезду; на полу в полном беспорядке были разбросаны портфели, сумки и баулы, связанные стопки книг и каких-то документов. Тысячи архангелов сновали туда-сюда, перетаскивая имущество божественной канцелярии куда-то к грузовому лифту. Я пожал плечами: а на что чудеса? Телепортация, наконец? Все происходящее слишком уж напоминало переезд какого-то не очень солидного учреждения куда-то за город из центра столицы. Так даже думать-то было грешно, - но, тем не менее, именно так это и выглядело. При виде меня Птица-Секретарша улыбнулась и приветливо помахала крылом: привет, Парамоша! Сколько лет, сколько зим! Я кисло улыбнулся: вовсе не для птичьих приветствий меня сюда вызвали, будьте уверены! Что-то сейчас будет?
Однако пока что не произошло ничего особо страшного. Секретарша курила и курила, архангелы, тяжело пыхтя и непрерывно отдуваясь, таскали и таскали бесконечные вьюки к выходу. Свернутая холстина в углу зашевелилась, а затем разразилась жесточайшей бранью.
- Петька, ты опять за старое?! – негодовала она. – Я тебе не ватман, не художественный холст! Мог бы и попочтительнее обращаться с тем, кто тебя, дурака, поит и кормит едва ли не наравне с Богом, старый черт плешивый, перерожденец!
- Брось, Самобранка! – ответил откуда-то с потолка апостол Петр. – Радоваться надо: переезжаем поближе к Солнцу, к морю и зеленой травке! Все на Марс, товарищи! Да здравствует божья воля! Да здравствует здравый божественный выбор!
- Ересь какая-то, - подумал я, - как будто у Бога другой выбор бывает! Так ведь можно черт знает до чего договориться, коллега!
И тут дверь терема тихонько скрипнула, и в кабинете возник Бог. Впрочем, за это не поручусь: он это был, или только его голографическая проекция, - одному только Богу известно.
- Сборы в полном разгаре? – весело произнесла эта… скажем так, сущность. – Даешь завершение работ в ударном темпе с опережением графика! Хватай больше, тащи быстрее! Да здравствует Марс!
- Все на Марс! – истерически завизжала Скатерть-Самобранка. – Пусть проклятые грешники и еретики поживут теперь под знаком Красной планеты!
- Чем болтать попусту, лучше бы ужин организовала, - вскользь заметил Господь (или его голограмма, не поручусь). – Видишь, народ с ног валится, а конца погрузки не видать! К тому же у нас гости…
- С чего бы это он меня во множественном числе величает? – поразился я. – Ясно, что не к добру, а вот к какому именно недобру, - еще предстоит увидеть, прочувствовать и оценить…
- А почему это вы изволили вообразить, будто тут других гостей, кроме вашей никчемной персоны, быть не может? – прогремел в ответ гневный глас Господа. – Много на себя берете, любезный! Протри очки да поверни голову влево - вправо!
Не посмев ослушаться, я исполнил все в точности, как было велено. И надо же: все наши опять были в полном составе, даже лишние появились, а именно – старые экзекуторы Вурдалак и пророк Самуил, прославившийся своей жестокостью. Пока я тупо оценивал обстановку, да размышлял, сколько еще “горячих” нам отмеряно судьбой и Роком, прозвучала команда:
- мойте руки, и прошу всех к столу!
Пока мы, отпихивая друг друга от ржавых умывальников, нелепо толпились в божественном атриуме, я лихорадочно соображал, как это все следует понимать и как, во всяком случае, надо себя вести в приличном обществе. Медведю-то было хорошо, он еще когда усвоил старые добрые правила, сформулированные гениальным Маршаком:
В гостях, медведь, нельзя реветь, нельзя грубить и чваниться… Он и не ревел, а насчет чванства в таких местах и думать не приходилось, уж это точно.
А нам-то что следовало (и не следовало) делать? В какой руке, например, держать вилку? Как пожирать устриц (если их, разумеется, нам предложат). Много чего нам не было известно, а запоминать уже существующие порядки не имело смысла, поскольку на новом месте они могли подвергнуться существенным изменениям. На Марсе все наверняка будет по-другому! Бог любил перемены, уж это точно: в противном случае нигде не наблюдалось бы никакого развития… или упадка, если уж так случалось.
- Поднимаю свой бокал за успех нашего нового предприятия, - произнес Бог (или его проекция) с председательского места, - выше голову, товарищи! Смотрите в будущее уверенно и с оптимизмом. Я не допущу застоя, черт бы его побрал! Реформируем же этот мир, да так, чтоб оставшиеся в живых позавидовали бы мертвым! Шутка!
- Ага, - подумал я почему-то, - это все-таки сам Всевышний. Разве голограмма способна так шутить?
И тут же полетел на пол. В голове звенело, ибо могучий подзатыльник подкрался совсем незаметно, причем сзади.
- Умеет, еще как умеет, - прошипел сзади голос Вурдалака, - она еще и не то может! Так что лучше сиди и не бормочи вслух еретические и крамольные словечки!
- Вурдалак, - прогремел недовольный глас Всевышнего, - ты что это, скотина, себе позволяешь?! Пусть бы Парамоша себе бормотал, коли я ему ума не дал! Вечно ты вылезаешь со своим усердием за грань фола! Ступай на конюшню и получи там причитающиеся тебе двадцать пять горячих!
В общем, проекция это была, или нет, - теперь уже неважно. Тут и до нас очередь дошла.
- А кого я только что пообещал упрятать так, что потом и сам не найду? – послышался вкрадчивый голос Господа. - Вы не вздрагивайте, ешьте-пейте, но после сладкого уж не обессудьте: полетите кверху тормашками к черту на кулички. Куда – сами знаете… по крайне мере, могли бы и догадаться. Не на Марс, а дальше сами думайте!
Тут у нас куски стали в горле застревать. Дух привычно подавился, Пришельцы, как всегда, лишились чувств, и только я всего-навсего поскучнел и погрустнел. Буду я еще куском давиться, делать мне больше нечего! В Ад, так в Ад! Подумаешь! Первый раз, что ли? Сами ведь желали когда-то перемен. Вот и дождались, прости, Господи! А уж как нас в юности тянуло за горизонт, открывать все новые и новые дали… а теперь нам предстояло прогуляться за казенный счет так далеко, что Макар никогда бы не дошел туда со своими пресловутыми телятами, а улитка бы не доехала в эти края даже в поговорке, не говоря уже о сказке. В общем, я, как всегда, был собран и готов ко всему. Да и собираться-то мне – даже подпоясываться не надо. Помните? – У меня есть одно преимущество: нет проблем с бесконечными сборами. Уместилось в кармане имущество, так что проводы могут быть скорыми…
- Пришельцы, из-под стола, да за стол! – прикрикнул Бог. – А Духу незачем давиться! Ты же бесплотен, дурак! Призрак вы, батенька, а все туда же!
Божественные аргументы возымели действие. Мы продолжили трапезу, как ни в чем не бывало. Что будет, то, впоследствии и будет, и будет это позже, не сейчас. Да и что плохого в Аду-то, в конце концов? Бьют там не всех, и только по делам, то есть, за дело. На Земле бы всегда и везде так! И В Пекле можно Рай построить, чем мы, вероятнее всего, и займемся. Даешь повышенные личные обязательства! Да здравствуют новые, прогрессивные способы проектирования и строительства мегалитических сооружений, храмов и пирамид, вавилонских башен и Александрийских маяков! Мы еще себя покажем, нас еще припомнит изумленный мир! Вот ведь, дескать, до чего эти сукины дети додумались! Так держать, Геростраты вы наши любезные, Калигулы дорогие, Коммоды интеллектуальные! Где же Рай, как не в Аду строить-то?
Я уже мысленно сжимал в руках ручку лопаты. Не знаю, чем конкретно сейчас занимались мои товарищи, сколько мешков с цементом перетаскали на своих волосатых плечах, какие горы грунта перекидали совковыми лопатами, но, подозреваю, немало. Вавилонские башни уже почти что прорастали в далеком, но теперь едва ли не желанном Аду.
- Прошу только не рассматривать это в качестве наказания, - миролюбиво заметил Бог, - просто такова уж ваша планида. Кому, как не вам, дорогие мои, преобразовывать своим трудом этот неблагодарный мир! В общем, мне на радость, Сатане в упрек, потрудитесь на общее благо, если этого хочет сам Бог. А пока что не желаете ли вот это седлышко барашка, так сказать, агнца божьего?
От этого и всех последующих предложений отказаться мы никак не могли. Так что очнулись мы в Домне Номер Восемь с тяжкой головной болью и с тем характерным чувством во все теле, которое толкает кое-кого на необдуманные прыжки с балкона десятого этажа, на привязывания намыленной веревки к крюку и так далее.
РАЗДЕЛ 3. И ТАК ДАЛЕЕ.
Ад встретил нас как-то рутинно, без аплодисментов и оркестра на входе. Все те же вопли прогреваемых грешников, веселые голоса гениев из запертой каптерки, у дверей которых подозрительно вертелись Вельзевул и Асмодей. Дух мутно глянул на них, – и дьяволов как будто ветром сдуло. Азазелл презрительно сплюнул им вдогонку, ограничившись пока что лишь этим, и решительно толкнул ногой дверь. Унылая картина открылась нашим взорам. Горы окурков и объедков почти что погребли под собой круглый стол, а измученный Чайник дремал в углу, прислонившись к огромной обглоданной кости, – кажется, мамонта. Пушкин, уставившись в потолок, что-то строчил, а унылый Гоголь жег и жег написанное. Все как всегда, только еще хуже, чем обычно. Видать, изменения к худшему происходили не только на Земле. Что-то будет после переселения Бога на Марс? Впрочем, наше дело – телячье. Нас не спрашивают, потому что воля божья – тонкая материя, никому не подконтрольная и принципиально не предсказуемая. Остается лишь быть свидетелями и, в какой-то мере, участниками событий, сценарий которых пишем не мы, уж это точно.
- Сидите, товарищи, - отмахнулся Дух от нестройного хора приветствий, - и соблюдайте тишину. На этот раз я к вам надолго. Бездельничать теперь никому не придется, так что отвыкайте потихоньку от своего безбожного режима перманентной фиесты. Хорошего понемногу! Больные есть?
Гении тут же продемонстрировали недюжинные таланты в области симуляции чего угодно – от паралича до полного идиотизма. Да не на того напали!
- Меня на мякине не проведешь, - весело гаркнул Дух, - покойники не могут кашлять и, тем более, сходить с ума. За Гоголя, правда, не поручусь, но у остальных этот номер не пройдет. Сейчас товарищ Парамон ознакомит собрание с творческими планами нашей группы. Впрочем, теперь это и ваши планы, общая судьба. Давай, Парамоша, излагай!
Я вскочил на стол и, тут же поскользнувшись в луже какого-то соуса, ударил лицом в грязь, представленную мешаниной окурков и объедков, что никак не способствовало улучшению настроения.
- Для начала вы все это уберете, - рявкнул я не своим голосом, - а уж потом поговорим! Кто дежурный по столовой? Убирать, короче говоря, кто будет?
- Пушкин! – хором выкрикнули все присутствующие. Ловко это у них получилось, так слаженно, будто всю жизнь к этому готовились, тренировались, не жалея времени и сил.
- А почему я один? – в непритворном гневе воскликнул поэт. – Как сорить, так все, как посуду мыть, так один бедный камер-юнкер! Пусть, к примеру, Франсуа Вийон потрудится, или хотя бы тот же лорд Байрон… да и господину-товарищу Пастернаку не мешало бы вспомнить, как котлы драить!
Собравшиеся загалдели. Никому не хотелось стряхивать на пол и перетаскивать неподъемные горы мусора, так что каждый так и норовил выдумать какую-нибудь вздорную причину от всего этого увильнуть.
- Ах, так? – в сердцах воскликнул Азазелл. – Тогда объявляю субботник по уборке каптерки! На первый-второй расчитайсь!
Пришлось подчиниться. Первым номерам были тут же вручены лопаты, вторым – ведра и веники, и работа закипела.
- Тащите все это в топки, - приказал старый демон, - а то как бы наши пациенты не замерзли, ха-ха!
Заработала мусоросжигательная фабрика, по совместительству – адское пламя. В унисон реву пламени взвыли поджариваемые грешники – Гиммлер, партайгеноссе Борман, и какие-то безликие бандиты, рыночники и демократы. Дух рассеянно внимал их воплям.
- Не любят, ох, как не любят, - вскользь заметил он, - что и не удивительно. Раньше надо было думать, господа хорошие! Сейчас я им устрою кое-что… Парамоша, как ты думаешь, эта публика пригодна к каторжным работам?
- Блестящая идея, коллега! – возрадовался я за друга. – Превратим эти минусы в плюсы, пусть мерзавцы помесят бетон!
- Теперь у них будет очередная возможность выбора, - поддакнул Бука, - хочешь, жарься, хочешь, - кирпичи таскай…
- И не только кирпичи, - добавил Бяка, но также брус, тес, “вагонку”, каменные монолиты, металлические балки… да мало ли чего еще! Ну, что, продолжим обсуждение?
Мы вернулись к столу, принявшему вполне божеский вид. Я опять вскарабкался на его полированную и тщательно отмытую Пушкиным поверхность, задумчиво уставился на толпы гениев и начал издалека.
- Товарищи! Дорогие товарищи! Друзья!
Кое-кто поморщился, а некоторых даже передернуло: мало, кто здесь хотел бы видеть меня в качестве близкого своего. Бомжи, знаете ли, во все времена не пользовались популярностью в среде как простых обывателей, так и элиты общества. Но мне как-то удалось подавить эмоции… а как хотелось плюнуть в эти надменные рожи! Тоже мне, бомонд! Да я бы их всех на месте Духа…впрочем, терпение, еще раз терпение.
- Слушайте сюда, козлы! – продолжал я, миролюбиво, но уже настойчиво. – Не позволяйте душе лениться, черт бы вас побрал! Верно я говорю, товарищ Заболоцкий?
Поэт кивнул. Ему было в какой-то степени лестно, что цитировали именно его, а не какого-нибудь заносчивого Шекспира или туманно-загадочного романтика Шиллера.
- Мы, со своей стороны, обязуемся не допускать подобного безобразия никогда и ни за что, - неумолимо гнул я свою линию. – Восьмое, девятое, десятое, и так далее, чудеса света вот-вот появятся на свет, и наша задача – им в этом помочь. Мы, товарищи, должны стряхнуть пыль с древних фолиантов и реставрировать все то, что было уничтожено на Земле господином Хроносом с его слугами – всякого рода землетрясениями, наводнениями, обычной эрозией, и прочими экзогенными и эндогенными процессами... да и гомо сапиенсом, между прочим! Была ли Вавилонская башня в природе – неизвестно, но у нас у нас будет точно. Ничего не могу сказать относительно вида Родосского колосса, но у нас он будет выглядеть как надо. Даже Атлантиду возродим, если в том возникнет надобность. Предстоит нам также возвести Парфенон, Колизей, дворец Ахеменидов в Персеполисе, и даже Александрийскую библиотеку. Да-да, прошу не ухмыляться, - и все тексты придется возродить заново. Все 700 000 свитков. Переписывать их заставлю господ христиан в отместку за подвиг их предшественников в 387 году новой эры. Умели жечь – умейте возрождать, курицыны дети!
Лица гениев христианского вероисповедания заметно вытянулись, но зато повеселели мусульманские поэты – Рудаки, Низами, Омар Хайям, да и достопочтенный Фирдоуси, между прочим. Их халифы-завоеватели вели себя вполне по-божески – библиотек и бань не жгли, астрономов не вешали… разве что уважаемый пророк Мухаммед соизволил вырезать всех поэтов Аравийского полуострова, но это когда было! Отдуваться за своих основоположников придется все тому же Пушкину, да и бедняге Вийону, похоже, не поздоровится. Писать теперь ему, не переписать, да все на каких-то богомерзких языках наподобие халдейского или древнеегипетского, а то и того похлеще. Черт бы побрал этого епископа Александрии, запамятовал, как его по имени-отчеству! Натворил дел, а нашим беднягам за него отдуваться…
- Далее, - неумолимо продолжал я, - вернемся к антропогенному фактору гибели древних памятников. Господа исламисты, между прочим, тоже далеко не ангелы. Не припомните ли, уважаемые Аль Хорезми и Улугбек, кто статуи Будды в Афганистане рванул в 2002 году? Пушкин? Так что предстоит ударно потрудиться и вам, да и не только в Афганистане. Даже здания Международного торгового центра в Нью-Йорке заставлю восстановить по кирпичику, хотя мне совершенно не жалко чертовых буржуев. Но строения – совсем другое дело! Только строить придется уже не в США, а непосредственно здесь, в Аду. Имеются ли предложения… или возражения?
Наступило молчание. Возразить-то, похоже, хотелось каждому, но и по шее получать никому особенно не нравилось. Так что придется уважаемому собранию испить эту чашу до конца.
Тут меня с трибуны стащил Дух.
- Поговорил, и хватит, - решительно проблеял он, - пора бы и отдохнуть, да и перекурить бы не мешало. Пушкин, ты мне очередную оду сочинил? Или панегирик там какой-нибудь… не возражаю и против дифирамбов. Итак, я весь внимание!
Ну, для нашего солнца русской поэзии это задание – не работа! Он даже не задумался, а сразу же вскочил на табуретку, словно вешаться собрался, набрал полную грудь воздуху и как заголосит нечеловеческим голосом:
ВОЗРОДИМ ЖЕ ЭТИ МОНУМЕНТЫ
Прошлое, вернись: не аллерген ты. Наша слава ты – и наша боль.
В пыль твои распались монументы, записи твои сошли на ноль.
Прошлое, восстань, дружок, из пыли, поднимись фонтаном до небес…
Что-то движет нами - уж не ты ли? Вероятно, ты…(возможно, бес).
Впрочем, бес бывает тоже разный – кто с крылами, кто без всяких крыл…
И не всякий демон – безобразный, и не всякий дьявол нам не мил.
Есть одномоментные моменты, каждый из которых – будто век,
Век, где возводились монументы лапами взбесившихся калек.
Не пройти бы мимо ненароком, и не прозевать такие дни,
Где, - как было сказано пророком, - хочешь, – сей, а, если хочешь, – жни,
Или же лепи себе лепнину, капители в стиле Ренессанс…
В общем, не придумывай причину упустить свой самый главный шанс.
Слушай, божий раб (служитель культа, или обыватели без ряс):
Как бы не заснуть тебе у пульта, не проспать бы Вечность, лоботряс!
Возникает страшная догадка: как-то мы живем совсем не так,
Ибо наша жизнь скучна и гадка, да и после – только вечный мрак.
Мы творим в каком-то странном стиле: с виду это вроде бы ампир,
А посмотришь ближе, – упустили свой последний шанс и целый мир.
Что за Жизнь-река?! Сплошные мели, перекаты, где бурлит порог…
Ничего мы толком не сумели – ни достичь какой-то высшей цели,
Ни спастись, ни одолеть порок.
Вот мы и в Аду. Дошли до точки. Как мы только к этому пришли?
Прахом стали наши оболочки в ласковых объятиях земли…
Все пошло обычным серым прахом! И не достучаться до небес,
Где сидит, взирая вниз со страхом, аховый стрелок мосье Дантес.
Век бы тут нам быть, вопя от скуки, или от подземного огня,
Но явился Он и на поруки взял нас всех (включая и меня).
Он – спасенье наши, бедолаги! Пусть не примет Дух за комплимент,
Но сейчас, для нашего же блага, он себе воздвигнет монумент.
Бывшие никем здесь станут кем-то, сбудется здесь самый сладкий сон,
И взлетят под небо монументы выше всех Траяновых колонн…
Пусть же бес нам новый мир построит посреди дымящихся руин!
Стоит жить теперь! Работать стоит, ибо Дух у нас, как Бог, един…
…..
Мы переглянулись: как-то нехорошо прозвучала последняя строфа, а если быть точным, – отдавала ересью в самом что ни на есть богохульном варианте. Ну, товарищ Пушкин, ты и выдал! Надо же такое придумать – демона с Богом сравнил?! Торчать же теперь тебе в Пекле, как медному котелку, до скончания веков… впрочем, он и так тут, и никуда уходить, похоже, и не собирался. Да и куда бы товарищ поэт отсюда делся? Ворота здесь крепки, с секретами замки, и вообще стража такая, что не только мышь – вирус не прошмыгнет. Это только мы слоняемся туда-сюда, да и то лишь исключительно по воле божьей.
Впрочем, Азазелл, как будто, не заметил оплошности великого русского поэта. Лесть, как говорится, и не таким орлам очки затирала до полной потери видимости. Демон осклабился и дружески похлопал Пушкина по тщедушному плечу.
- Удачно у тебя на этот раз все получилось, - небрежно процедил он, - так держать, товарищ! К следующему приходу можешь еще что-нибудь такое же накропать. Я за это переведу тебя на усиленный паек. Ты только, слышь, не подавись, а то вы, гении, ни в чем меры не знаете. Знаю я вас!
Приступили к совещанию. Тут же выяснилось, что наш радушный хозяин в архитектуре был полным нулем, можно сказать, профаном. Предложенные им проекты напоминали то ли иглу, то ли чум, а то и вовсе языческие капища. Впрочем, может быть, в Аду и это сойдет? Храмы божьи здесь, знаете ли, не совсем уместны. Пантеоны – как будто, тоже. Но все равно выглядели бы нелепые сооружения, чертежи которых представлял нам сейчас старый бес, нелепо и устрашающе. Ничего они не могли украсить, даже Ад. Такие уродливые здания только трудным подросткам на ночь показывать! Впрочем, вслух и явно критиковать старину Азазелла не решились даже Пришельцы. Обо мне вообще речи не было. Мне пока что жить еще не надоело! Даже в Аду…
Тут я высунулся с предложением устроить конкурс проектов преобразования нашего участка Геенны огненной. Тут столько великих умов без дела простаивает – вот бы где им сейчас развернуться! Потрясти воображение обитателей Пекла, потрясти до основания, так, чтобы менталитет изменился! Дух с минуту подумал, затем неожиданно легко согласился. Должно быть, его замучило любопытство: а какие еще сооружения, кроме вигвамов и юрт, бывают? Интересно все-таки…
Первым вылез медведь, и сразу же осрамился со своей идиотской идеей превратить Ад в гигантскую берлогу.
- Нет, вы меня только выслушайте, - ревел бывший хозяин тайги, - у берлоги есть масса достоинств и преимуществ. Во-первых, эти сооружения крайне компактны, во-вторых, экологически безвредны, в третьих, могут иметь любую форму – хоть внутреннего убранства храма Василия Блаженного, хоть терм Каракалы. Снаружи природа остается в первозданном виде, и кому какое дело до того, что творится неглубоко под землей! Кроме того, в таком сооружении можно замечательно спать, сколько душе угодно…
- Слушай, Мишка, - мрачно прервал разглагольствования хищника-серафима Бука, - что-то ваш менталитет подозрительно смахивает на гитлеровский. У того тоже была неистребимая тяга к возведению бункеров-берлог, что, впрочем, ему простительно: ведь столица Рейха была названа в честь то ли медведя, то ли берлоги. Так что истинному арийцу, разумеется, был смысл закапываться поглубже. Но мы-то с вами здесь не нацисты собрались, а, всего-навсего, сливки, квинтэссенция человечества, и пребывать в таком первобытном состоянии нам как-то даже и неловко! Ты бы еще предложил пещер да гротов нарыть, чтобы зажить там, как твои славные (или не очень) предки. Человечество испокон веков стремилось ввысь, хотя временами, действительно, вынуждено было пребывать в землянках да блиндажах, не говоря уже о бомбоубежищах. Но разве можно принять это существование в зоне вечной нищеты или непрерывных боевых действий за идеал? Берлоги, гроты, - это так низко, приземлено, что ли! Подними же свою башку вверх, и ты поймешь, что грешно добровольно ограничивать свой кругозор земляным или каменным сводом.
- Верно, братец, - поддержал его Бяка, - и так уже опустились – ниже некуда! Даже вигвам, что ни говорите, устремляет свой дымоход вверх, и вообще это все-таки наземное сооружение! К черту все эти землянки и полуподвалы! Да здравствуют крыши высотных зданий и мансарды! Даешь купола и шпили!
Выступление Пришельцев словно прорвало плотину. Предложения обустроить наш мрачный подземный мир посыпались, как из рога изобилия.
- Даешь вавилонскую башню! – Ревели Хаммурапи и Навуходоносор. – Завершим, наконец-то, эту вечную стройку! Пусть наши этнические и языковые разногласия останутся в далеком и бесславном прошлом! Упремся же в небеса, наконец!
- И соборов, соборов повыше да побольше, - настаивал Леонардо да Винчи, - обязуюсь лично их расписать всякими библейскими сценами. Могу еще фортификационные сооружения возводить, да такие, что никакому храму за ними не угнаться!
Долго еще галдело высокое собрание, стремясь поразить воображение всех присутствующих прожектами один безумнее другого. Всем без исключения хотелось переплюнуть пресловутые небоскребы Нью-Йорка и Торонто, превзойти Тадж-Махал, понастроив таких монстров, рядом с которыми покойные здания-близнецы Международного Торгового Центра в Нью-Йорке выглядели бы убогими лачугами. Исламисты требовали, чтобы здания имели форму мечетей, христианские фанатики – Кельнского собора или храма Софии. Буддисты настаивали на пагодах, язычники – на всякого рода капищах, Пантеонах и прочих непотребных зданиях в античном стиле. Стены каптерки гудели и сотрясались, выпуская протуберанцы табачного дыму и слившиеся в грандиозный хор вопли:
- пошел вон со своей хибарой! Твое Вестминстерское аббатство – даже не убожество, это какое-то учертище, такое и срамить-то стремно!
Затем, как водится, передрались из-за символов и украшений. Коммунисты и евреи дружно осудили свастику, национал-социалисты и попы – пятиконечную звезду, и все вместе – берлоги. Для пользы дела дружно вздули Гризли, а затем перешли на личности, многие из которых оказались расквашенными и богато разукрашенными фонарями всех видов и цветов. Так и не придя к единому мнению, решили устроить перекур, плавно перешедший в фиесту, а затем и в сиесту. После короткого энергичного сна слово взял Дух.
- Все работы хороши, - насмешливо процитировал он Маяковского, сидевшего неподалеку, - выбирай, как говорится, на вкус! А мы и выбирать не станем. Построим все, от берлог до Нирваны. Времени у нас сколько угодно, строительных материалов – тем паче. Мы тут, знаете ли, представляем низменное, материальное начало, так что на недостаток бруса да шифера пока что никто не жаловался. Это у ангелов возникли бы сложности, – поди, построй себе из идеальной, духовной субстанции хотя бы шалаш! У нас все проще. Знай себе, кирпичи да плиты перетаскивай! Ну что, старина Хеопс, вдарим по пирамидам?
- Даешь пирамиду Джосера! – не своим голосом завопил фараон Джосер. – Только не такую, как в прошлый раз, а чтобы в три раза выше, чем у дурака Хеопса. И чтобы Сфинкс был не меньше марсианского, а то марсиане засмеют!
- Нет никаких марсиан, - оборвал его Дух, - ты бы потише, дружок! Знаешь, кто нынче на Марсе живет?
При намеке на упоминание (или всего лишь при упоминании всуе намека на имя Божие) все-все-все суеверно перекрестились – даже исламские фундаменталисты и кришнаиты, не говоря уже о буддистах, синтоистах и конфуцианцах. Тут уж не конфессиональных предрассудков и суеверий. Ад-то – вот он, прямо здесь, да и Господь где-то рядом…
- Да ладно вам дрожать-то, - насмешливо процедил Дух, - Бог, как говорится, не выдаст, и так далее. Он дал нам карт-бланш на эту великую стройку, так что всякие глупости, произнесенные в процессе строительства, скорее всего, простит. Он…
И тут в Аду загремел гром. Гроза? В Геенне огненной?! Нонсенс!
РАЗДЕЛ 4. НЕ ПРОСТИЛ
Бог, возникнув, бог весть, как и откуда, вперил в нас суровый взор.
- Заговариваться стали, товарищи, - произнес он, наконец, - пришлось все дела бросить, и сюда. Как же вы это так, а? Нехорошо!
Мы стояли, понурив буйные головы. Воздаяние становилось неизбежным, да и заслужили ведь, откровенно говоря.
- Несете всякий вздор, - продолжал поучать нас Всевышний, - так еще норовите богохульствовать, как последние сапожники или, не приведи господь, боцманы. И это в то самое время, когда вся моя свита в поте лица своего, надрываясь и стеная, таскает непосильную ношу взад-вперед, с чердака в подвал и обратно, готовясь к великому переселению душ! Кому-то, значит, надсаживаться, а кому-то языки чесать, да еще и с присказками откровенно атеистического характера? Что вы можете сказать в свое оправдание?
И что тут началось, видит Бог! А как ему не видеть – он рядышком стоял. Католики хором заревели традиционное mea culpa! Mea maxima culpa! Православные, соответственно – Господи, помилуй! В общем, каждому нашлось, что сказать и в чем покаяться: в Ад-то зря никого не сажают! Мало того, что в жизни нагрешили, как последние сукины сыны, так и тут, в Пекле, умудрились черт знает, до чего договориться!
- Что мне с вами делать? – устало молвил Бог. – Не Вурдалака же с Самуилом вызывать, в самом деле! Умаялись они вашего брата-то драть… хоть их бы пожалели, изверги!
Все дружно зарыдали, – так жалко стало старых заслуженных палачей. Перетрудились, сердешные, розгами-то махать! Такая жалостливость и отзывчивость к чужой беде не могли не понравиться Господу нашему.
- Милосердие – это хорошо, - заметил он, - но и суровость… вернее сказать, суровая справедливость, никогда не повредит! По котлам – шагом марш!
И пришлось нам пережить несколько весьма неприятных минут в отвратительном соседстве. Мне с Пришельцами, например, достались Чингисхан со своими выродками Батыем, Хулагу и Хубилаем и прочими чингизидами. Скверный народ, никогда не умывавшийся, да и визгливый еще к тому же! Духа же угораздило попасть в котел со святошами вроде Игнатия Лойолы и святого Франциска. Как они начали его крестить да лупить, чем попало – это в кипящей-то смоле! Даром только казенное добро разбрызгали, душегубы!
А Господь бегал между чанами, отвешивая нам подзатыльники и приговаривая с укоризной:
- Не для того вам дан был великий дар Слова, чтобы околесицу нести, где попало и о чем попало! Вот за это вам и перепало, сукины дети!
Наконец, ужас адских чанов остался позади.
- Погрелись – и довольно, - произнес, наконец, глас Господа в пустыне Ада, - отбой. Все за стол!
Неправильно понявшие команду (или сделавшие вид, что не поняли) чингизиды и святоши рванулись, было, за нами следом, но встретили самый решительный отпор от обитателей каптерки. Добровольные вахтеры Лев Николаевич Толстой с костылем и Франсуа Вийон с обрывком веревки стояли, как бастионы, о грозные стены которых разбилось нашествие истинных грешников. Ох, и задали же мы этой публике перцу! Гнали назад их до самых котлов. Еще и котлы напоследок раскачали, чтобы им там служба медом не показалась.
- Дождутся еще эти котлы и сковородки господина Горбуша и нашего Борьку со товарищи, - мстительно думал я, пиная какого-то кардинала-отравителя и архидиакона-насильника, - не век же всем от них страдать, пусть и сами навоются досыта…
Вернулись в каптерку. Бог ждал нас, энергично орудуя поварешкой.
- Подходите, товарищи, - миролюбиво встретил он наше запыхавшееся воинство, - угощайтесь, чем Бог послал, ха-ха!
Тут же выяснилось, что Господь не удержался от шуток: кому-то он пересолил, кому-то – переперчил, а кого и супом облил, как бы невзначай. Ни разу не повторился при этом, между прочим! Воистину – каждому – свое.
На мою сиротскую долю достался здоровенный удар ложкою по лбу и реплика:
- А руки кто мыть будет?
Я предъявил Господу чистые ладошки, в которые он не замедлил плеснуть горячего чая. Затем нам досталось на орехи, а уж потом – общий суп. Как у немцев, с дружными песнями и криками “Хох” и “Хайль”. Зачем мы выкрикивали эти нелепицы, – сам не понял, но, видно, так было надо.
- Я ведь почему озорую, - объяснял Бог, раскуривая трубку, - не просто ведь так, а с учетом характера деяний всех присутствующих. Я, между прочим, никого еще не простил, хоть и милостив до невозможности. Но мои филантропия и альтруизм, не говоря уже о гуманизме и милосердии во всех его формах, не позволяют жарить да варить в кипящем масле такие соцветия талантов всех мастей, времен и народов. Смягчил вашу участь посредством попустительства со стороны Азазелла, как мог.
- Но и спокойно взирать на все ваши выходки я не намерен, зарубите это у себя на носу! – внезапно яростно воскликнул он. – Моя реакция будет все время жесткой и своевременной, то есть достаточно оперативной, так что и не надейтесь на досрочное освобождение, истинно говорю! Хотите жить в Раю, - так постройте его сами, и незачем переливать из пустого в порожнее, да всякие нелепые прожекты обсуждать. Создавайте города-сады, в том числе и висячие, как у Семирамиды, но, ради Бога, ничего не копируйте у США и Россиянии, не говоря уже о Бразилии с ее фавеллами и Колумбии с Сицилией с их мафиями да наркотиками… Я вам покажу постиндустриальное общество, рыночную демократию! И за криминальный путь развития взгрею, да так, что мало никому не покажется!
Честно говоря, я толком так и не понял, кто тут вздыхал о “демократии” российского (американского) образца, или о так называемой “толерантности”. Шутил Бог, не иначе! Но почему же тогда - с такой яростью?
- А, - понял я, - просто даже Бог не может спокойно вспоминать этих мерзавцев! А уж нам-то…
Да, кому-кому, а нам, представителям разумной части человечества, никак нельзя было прощать великих негодяев и изменников. Мы еще доберемся до их горл! И в Аду обслужим, как надо, решительно отпихивая неуклюжих бесов-истопников. Где им, нечистым, постичь всю глубину нашей общечеловеческой ненависти к так называемым “правозащитникам” и “общечеловекам”! Ох, и погреют же они свои желтые кости за казенный счет!
- Вы не переусердствуйте с местью, - одернул наши фанатичные и феерические мысли Бог, - все хорошо в меру. Бить, конечно, бейте, жарить жарьте, но и об экономии топлива иногда надо думать, не так ли? Пусть негодяи еще и померзнут!
Да, велик Господь… все знает, все понимает. Нам бы так! Да, видно, не судьба. Рожденный ползать летать не очень-то умеет. А правильно падать вниз – и подавно. Только зря кости расшибет, верно? Вот и мы приземлились… вернее будет сказать, приадились, не особенно удачно. Впали в грех суесловия, гордыни и всего прочего, потому и схлопотали от Господа нашего по лбу. Впрочем, так же неудачно спланировали когда-то в Ад падшие ангелы, якобы переломавшие при этом ноги (отчего вся нечисть заметно хромает и по сей день). Так что прецедент уже имеется, и нечего тут канитель разводить.
Итак, мы еще не были прощены Господом нашим. Но и карать всех нас со всей решимостью и яростью он, как будто бы, пока не собирался. На прощание Господь пожал всем руки (а хватка у него – дай Боже! Только что пальцы не переломал, и то исключительно в силу милости своей), и произнес:
- Не откладывайте дела на послезавтра, товарищи! Все на строительства адского Рая! Даешь новый Парадиз там, где его меньше всего ждали! Я с Марса прослежу. Сорвете мероприятие, – уж точно никого не прощу, можно даже сказать – не пощажу. Вы меня знаете! А не знаете, – так узнаете.
С этими словами Бог покинул наше темное убогое пристанище. Предстояло обустроить и перестроить решительно все. Начиная с самих себя.
И началась эпоха великих перевоплощений.
РАЗДЕЛ 5. ЭПОХА ВЕЛИКИХ ПЕРЕМЕН.
Все великие преобразования начинаются, как водится, с пустяков, причем, как правило, и без особенного повода. Возникают великие империи, разрушаются целые социальные системы, а толку все не было, и нет. И как же это все происходит, позвольте вас спросить? Да черт знает, как, вот что особенно обидно!
Вот шайка кочевников-туркмен вовсю улепетывает от преследующих их монголов. Ну, удирали бы себе, да удирали в свое удовольствие, так ведь нет, – начинают основывать великую империю. Ту самую, Османскую. Зачем? К чему? Все равно ведь все закончилось крахом!
Или взять тех же римлян… и дернул же черт жителей маленького городка в несколько тысяч душ почти что в одночасье превратиться в могучее государство, шутя сокрушающее великие цивилизации античного мира! Знали бы несчастные отцы-основатели великой Римской Империи, как плачевно закончится ее взлет и расцвет! Стали бы они с такой яростью громить сначала захватчиков, а затем и обороняющиеся завоевываемые страны? Все равно ведь подошли к упадку, курицыны дети, никуда от этого не делись. А про маленькую наглую Англию вообще говорить не хочется. Слыхано ли дело – мелкий паршивый остров вдруг захватывает целую кучу стран и островов, племен и народов, и начинает чуть ли не судьбами всех народов Земли распоряжаться! Чертовы горькие пьяницы, куда им против Бога лезть-то! А ведь лезли, да еще как лезли. Насаждали свои дурацкие протестантские представления, где только могли, даже паровую машину придумали. Какая наглость! Какое падение нравов! Ну, и расплата не замедлила свалиться на плешивые головы чертовых лендлордов. Еще более наглые, чем англичане, американеры устроили Бостонское чаепитие, затем – Гражданскую войну, а в итоге – Холодную войну, и, походя, уничтожили знаменитую Британскую Империю. А сейчас наступала и их очередь. Скорее бы уж, что ли. Мир устал ждать, когда же разбойник, наконец, напорется на нож.
Да не до Штатов нам было сейчас. Адскими долгими вечерами и ночами (а дней там вообще нет, всегда сумрак, а то и вовсе мрак) мы таскали кирпичи и блоки, доски и балки (в том числе и металлические), месили бетон. Коммунизма, конечно же, построить там никак не удавалось (слишком много ренегатов оказалось в числе чертовых гениев, один Пушкин чего стоил, а о Федоре Михайловиче Достоевском, царствие ему небесное, вообще умолчу). Ну и что! Зато такой город-сад отгрохали, – всем чертям тошно стало. В особенности – старине Азазеллу. Посмотрел-посмотрел он на наши лесопосадки, да и вырубил все яблоньки со смоковницами к чертовой матери. В ответ на наше с Гризли недоумение он отрывисто бросил:
- воздух загораживают, дышать нечем!
Сволочь… ему бы в степи пустынным шайтаном работать. Уж не оттуда ли его корни? Не иначе – исламский шпион! Или из бедуинов, что ли? Но мы и тут не впали в отчаяние. Забрался я тогда в роскошную берлогу к моему старому товарищу Гризли, и мы долго перемывали там дьявольские кости. Что он себе позволяет, скотина! А если его на Марс запустить? Вряд ли там будут после этого яблони цвести. Ну, думаю, теперь-то до этого не дойдет: Бог не попустит. Позволит он какому-то шайтану вблизи своей резиденции безобразничать! Интересно, как там сейчас Господь? Переехал или все еще на Сатурне вещички собирает? Странно все это… ему ведь, между нами, переместиться в пространстве да во времени – раз плюнуть. И канцелярию свою тем же макаром переместить. Так ведь нет, – все как-то по-старинному, по библейски, что ли. Ну-ну, как говорится, Богу - богово. Не нам его судить. Как бы он нас всех огульно и гуртом не осудил!
Так мы точили лясы, чесали языки и вообще самым наглым образом увиливали от работ. А они, между прочим, не прекращались ни на минуту, можно сказать, кипели. И все горели на работе, но отнюдь не адским а, можно сказать, почти что небесным огнем. Не синим, разумеется. Мимо берлоги прошагал улыбающийся своим мыслям Томас Мор. Он строил Утопию, да еще какую! Островом тут и не пахло. Целый континент превратился в экспериментальную лабораторию. Пожелав старику-канцлеру всяческих успехов, мы с медведем стали думать, да гадать, – что дальше делать-то? С садами промашка вышла, может быть, висячие огороды сотворим?
- И чтобы там пасека была, - грезил Гризли, - и репа росла… а еще овес. Люблю, понимаешь, его вытаптывать!
Я пожелал, чтобы и морковь на тех грядках не переводилась, и свекла вырастала бы с голову чиновника. Потом, внезапно вспомнив, что за грядками надо еще и ухаживать, мы заметно поскучнели и эту тему закрыли раз и навсегда. Не серафимское это дело – огород пропалывать!
- Да и как оно все будет без солнечного света расти? – рассуждал Шатун, раскуривая трубочку. – Не зажигать же из-за дурацкого огорода новое светило, да еще и в Аду! Нужно специальное разрешение получать то ли у Бога, то ли у Сатаны… да и с дураком Духом согласования не избежать. Вытопчет он твою свеклу, однозначно. Дурак, дикарь невежественный!
Пришлось и с этим согласиться. Нет, с огородами тут, пожалуй, не выгорит. Это же все равно, что на леднике Федченко капусту выращивать.
Забегая вперед, отмечу, что новое солнце в Аду засияло-таки, и все благодаря Томаззо Кампанелле. Сумел он Духу убедительно доказать, что Город Солнца без этого атрибута никак существовать не может: в противном случае это будет Деревня Мрака, или что-то в том же духе. И ему пошли навстречу. Но мы к тому времени и думать уже забыли о морковке да овсе.
А между тем величайшие проекты да прожекты воплощались в жизнь, пускай и загробную. Вот уже и пресловутая Вавилонская Башня отбросила гигантскую тень на Утопию, а вот и Хеопс завершает очередную стройку века. За ним упорно тянется Джосер, да куда ему, гунявому! Отстает, заметно отстает, каналья. Нет у него, знаете, организаторского таланта. Быть фараоном по праву рождения – это одно, а умение руководить от папаши с мамашей может и не передаться.
К нам подошел Моисей, попросил закурить.
- Надоело мне евреев по степям гонять, - пожаловался он, - все кричат: “Торговать желаем! Пропади она пропадом, твоя так называемая Обетованная Земля!” Так и норовят Золотому Тельцу поклониться, сквалыги! Ничего, сейчас я на них медного змия напущу, а в придачу – семь казней египетских…
Посочувствовав древнееврейскому пророку для виду, мы дружно расхохотались, как только его шаги затихли вдали. Нашел, кого в Палестину приводить! И от язычества ему их еще отучать лет триста, не меньше. И только после этого начнут они строить свой знаменитый храм со всеми прибабахами – ковчегом, пятисвечником и прочей архаичной атрибутикой. А зачем, спрашивается? Ну, пусть себе тешится, воображая, будто делает доброе дело. Блажен, кто верует, черт бы его побрал!
Только отвязались мы от назойливого Моисея, как тут же свалился, как снег на голову, Мухаммед. Он долго и нудно разъяснял нам суть своего учения, но, ничего не добившись, в сердцах сплюнул и проклял медведей и бомжей наравне со свиньями. Но мы даже не поморщились. Напугал! И поплелся пророк возводить свой храм Каабы. Ну-ну. Ведь построит, очень уж он упорный и упертый. Только, должен вам заметить, ничего в этом архитектурном комплексе интересного нет, и не будет. Тот же чум, разве что каменный и очень большой. Ну, кочевник, что возьмешь?
Лучше всех строительство продвигалось у товарища Сталина. У него были толковые помощники: Лаврентий Павлович, например, умудрялся курировать одновременно атомный проект, строительство высотных зданий, атомных крейсеров и вообще чуть ли не все на свете. Вот же башка, так башка! Мне бы такую… да и медведю не помешало бы поумнеть. Мы бы с ним таких дел наворочали, – горы бы передвинули, Берлин бы взяли вдвоем!
Пока мы предавались праздным мечтаниям, подобно товарищу Манилову, подземный мир менялся и менялся, – кажется, в лучшую сторону. Вскоре стал он таким чудненьким, – хоть филиал Рая открывай, если, конечно же, Бог допустит. Но, смею предположить, Господь вряд ли захочет, чтобы его имя слишком часто звучало там, где не надо. В общем, пахло здесь уже не серой, а ландышами, а кое-где даже жасмином, хотя я этот запах терпеть не могу, кстати, как и Гризли. А Дух ничего, терпит, и даже как будто им наслаждается, козел сентиментальный.
Со второй попытки нам удалось-таки посадить висячий сад, который, к нашему огорчению, почему-то сразу же посинел, захрипел, высунул язык и перестал подавать признаки жизни, хотя ногами все еще дергал. Пригляделись, – а мы повесили-то вовсе и не площадку с зелеными насаждениями, а все того же злополучного Франсуа Вийона. Ну, ничего, не впервой. Отлежится, и еще нам рыло начистит, встретив где-нибудь на большой дороге. Только как же это мы поэта-висельника с садом-то перепутали? Оказалось, исключительно по недоразумению. Он с жуткого бодуна был, зеленый весь, вот мы и приняли старину Франсуа за какое-то дерево, а там пошло-поехало. Мы, кстати, тоже хороши, и не все в наших действиях могло бы понравиться следователю или прокурору: ну, предположим, перепутали мы поэта со смоковницей, или финиковой пальмой. Бывает! Но зачем тогда веревку узлом Линча было завязывать, да еще и намыливать?
- Наверное, по привычке, или в силу сложившихся традиций, - рассудил Шатун. – А с садами, похоже, ничего не получится. Посмотри, Парамоша, что Дух-то наш вытворяет!
А Азазелл тем временем уже доламывал статую Родосского колосса, и устремил свой мутный взор в сторону достраивающейся Вавилонской башни. И тут до меня дошло: он же в молодости вместе с Пришельцами работал, где и научился спонтанно и почти что бессознательно уничтожать памятники истории и вообще все на свете. Идиот! Да с таким не то, что Рай, и виселицу толком не поставишь… впрочем, что это меня заклинивает на этом величественном предмете? Неужели мне не суждено утонуть в силу известных причин? О, горе!
А на Марсе в это время происходило вот что. Бог, так никуда и не переехав, резиденцию в долине Маринер все-таки соорудил, – чтоб под рукой была, когда понадобится. Сторожить теремок поручили какому-то архангелу с огненным мечом, который едва не устроил пожар, вздумав почесать сим грозным оружием спину. Крылья сразу же вспыхнули, и несчастный небожитель, ничего уже не соображая, полетел, аки голуби княгини Ольги, прямо на чердак терема. Но Бог не допустил подобного бесчестья, и с помощью Чуда и божьей воли унял чуть затаившийся пожар. Незадачливому архангелу сделали строгое внушение, выдали новые несгораемые крылья, и отправили в Пекло в помощь Духу. Он же, немало ни смущаясь, тут же назначил небожителя барабанщиком, или трубачом – не суть важно.
И стоит там этот чудный домик, совершенно невидимый глазом, поскольку, что ни говорите, нематериален.
Господь, заглянув в свою несостоявшуюся новую резиденцию, не удержался от того, чтобы не вызвать туда нас.
- Смотрите, завидуйте, молодые люди, - с гордостью произнес он, - вот как надо строить! Ничего лишнего, и без единого гвоздя. А вы развели там у себя какое-то строительство БАМа, если не сказать – Асуанской плотины. Стыдно за вас, ей-богу! Попьем пока что чайку, да и обсудим, между делом, что вам дальше делать. Не будь вы такими твердолобыми материалистами, давно бы вас научил, как виртуальные замки строить. Да где вам, прощелыгам! Только и умеете, что дворцы с колоннадами да капителями возводить, всякого рода непристойных атлантов перед входом в атриум ставить… атеисты вы, и больше ничего!
Мы расстроились и заметно погрустнели.
- Да будет вам, - рассмеялся Бог, - я же пошутил! Стройте себе на здоровье хоть Дворец Пионеров, хоть музей Маяковского. Пейте чай с тортом, а я вам притчу расскажу.
Мы устроились поудобнее и приготовились к божьему рассказу.
ПРИТЧА ГОСПОДНЯ
В ОДНОЙ УДИВИТЕЛЬНО ДАЛЕКОЙ… ТО ЕСТЬ УДИВИТЕЛЬНОЙ ДАЛЕКОЙ и загадочной стране жил да был один не особенно далекий народ. Народ, как народ, каких тысячи. Жил он себе потихоньку, радовался жизни (тоже не особенно шумно, чтобы рыбу не распугать, ибо он только за счет рыбы и держался), и все мечтал о той счастливой поре, когда его, наконец, соседи-завоеватели оставят в покое, и можно будет осуществить грандиозные проекты вроде изменения климата или высадки на Титан. Ждал он светлых дней, ждал, а они все не наступали. Я бы это объяснил особенностями климата, а жалкие ничтожные людишки это приписывали козням Нечистого. Дескать, все зло и темнота от него, включая пасмурные дни. В общем, рассуждая подобным образом, докатился этот этнос до прямого дуализма, если не сказать - манихейства. Шаманил он тогда безбожно, все пытаясь с моей помощью изменить ситуацию. Даже человеческие жертвы норовил приносить мне, чудак, да только я им руки-ноги повыворачивал, когда они пытались жертвенного мальчика заколоть. Нашли себе Молоха! А я не Молох, я другой, миру неведомый всевышний… шутка. Помог я им тогда, чем мог, в обмен на отказ от варварских обычаев и идиотских обрядов. Отбились они от недругов, стали много путешествовать, живописью заниматься, холсты ткать да селедку ловить. Чем не жизнь, спросите? Все под рукой, еды стало на всех хватать, соседи не обижают… почти что, то, о чем всегда мечтали классики марксизма! И все бы ничего, да стала заедать этот этнос скука смертная. Действительно, их можно понять: каждый день одно и то же, ни бурных страстей, ни авантюрных приключений. Сами ведь на это напросились, между прочим, в тот период, когда их какой-то император щучил да обирал, как липку. А теперь вот пришлось им эту кашу расхлебывать. Безопасное существование, сами ведь знаете, очень уж унылое. Со скуки, что называется, помрешь. И взмолился этот дурацкий народ Господу, то есть мне: пошли нам, дескать, перемены, то есть реформы! Хотим разнообразия, кипения страстей! Вначале я даже на них разгневался: они что, дураки? Не понимают, что ли, чем перемены чреваты? Они ведь не всегда к лучшему, а тут вообще особый случай: я ведь им, подлецам, уникальные условия подобрал. Получилась равновесная система со строго архаичной и уравновешенной структурой. Вытащи из такой штуки хоть один гвоздик, вывинти хоть один болтик -– и все рухнет, обвалится, как Аквапарк. Какие тут перемены! Хотел дать им отлуп, но передумал: пусть дурья порода потешится, взвесит все “за” и “против”. Глядишь, и сообразят олухи царя небесного, что никак нельзя взрывать свой единственный мост, не построив нового. Не сообразили. Все громче воют они от смертной тоски, все настырнее ко мне взывают: шлите, мол, реформы! В общем, в конце концов, напросились. А скажите мне на милость, какого черта надо было ломать функционирующую систему? У вас что, лежала под рукой запасная в лучшем варианте? Сломать-то сломали быстро, предав всех союзников, разрушив экономику и развратив сознание обывателей миражами перспектив скакнуть в Золотой век. Скакнули, как же! Так разве что самоубийца с табуретки спрыгивает… поняли суть?
Мы пожали плечами: а что же тут непонятного!
- Если это действительно так, - произнес Господь, пуская кольца дыма из божественной трубки в сторону Сатурновой системы колец, - сможете ли вы обобщить все вышесказанное в форме короткой, но выразительной песни? Сам не пойму, почему без песни жить нельзя на свете, нет… но – не получается. Так что напрягайте кадыки и мозги, заодно. А я вам сейчас дорасскажу, чем все это закончилось. Конец этой истории был печальным... все рухнуло, а взамен прежней структуре пришел так называемый свободный рынок, чем-то смутно напоминающий невольничий. Кстати, невольниками… то есть преимущественно невольницами, там торговали, и продолжают торговать вовсю. И человеческими органами, кстати. А им самим мозгов бы где прикупить, ибо это все-таки достаточно важный орган… да разве этим олухам что-нибудь разъяснишь!
Ну, теперь ваша очередь…
Переглянувшись, мы пулей вылетели на импровизированную сцену под открытым марсианским небом. И холод, и виды там неописуемые. И не хочешь, – запоешь, по крайней мере, взвоешь. Дух жалобно посмотрел на меня, я – на медведя, Гризли – на Пришельцев. Те усиленно заморгали и, не сговариваясь, повернулись в сторону Чудила: выручай, мол, товарищ, сотвори чудо, черт бы тебя взял! Да не на того напали, господа хорошие. А Бог терпеливо ждал, раскуривая трубку. Взор его был устремлен куда-то в сторону поднятия Фарсида, или еще куда-то, - у него ведь не спросишь:
- Извини, Боже, но что ты там такого увидел?
Он ведь может так “разъяснить” свои видения, что у вас больше никаких видов, включая видов на урожай, уже не будет. Важно было не провоцировать его гнев, потому что всем бы от этого стало хуже. Испортишь Всевышнему настроению, - уж будьте покойны, это эхом отзовется по всей Вселенной, и тогда начнутся там процессы, которых никто не желал, и о которых и думать-то не хотелось, а вот, поди ж ты! Надо, надо его порадовать! И я вновь решительно шагнул на амбразуру. Погибать, так с песней!
ВЕЛИКИЕ РЕФОРМЫ
Господа садисты и убийцы, лорд, барон, милорд и джентльмен!
Повезло вам, гады, не родиться в век дурных великих перемен.
Повезло вам, сидя у камина, да под шум своих родных дубрав,
Не увидеть штурм дворца Амина (хоть, вообще-то, был-то он не прав).
С горечью на вас взираю: ишь, ты! Вам – покой, уют и тишина…
Повезло, по меньшей мере, трижды, всем, кого не тронула война,
Обошли кого потоп и штормы, злой мороз и лютый зной степной,
Вам, кого великие реформы обошли зачем-то стороной.
Тут еще вопрос: во славу, или здравому рассудку вопреки
Наши “реформаторы” творили то, что не творили дураки,
Что не вытворял и сам Аттила, от чего тошнило Хулагу…
Не само же время сотворило то, что не желают и врагу?
Были здесь и чьи-то интересы, чей-то очевиднейший заказ,
Вот и принялись они, балбесы, круто реформировать всех нас.
А теперь ни храма нет, ни пашни, где была нога – теперь протез,
И накрыт развалинами башни канувший куда-то брянский лес.
Как же пережили тот позор мы, как при этом не сошли с ума,
Чудом пережившие реформы с характерным запахом дерьма?
Как мы после этого посмели жизнь влачить, утратившую цель,
Где взамен великой общей цели нам всучили ширево и хмель?
Нам заткнули пасть кусками корма, шею сжав удавками гаррот,
И свелась дурацкая реформа к лозунгу “будь все наоборот”.
Так что не ошиблись китаёзы, постоянно недругам суля
Самую ужасную угрозу, супротив которой и петля
Ангельской покажется вам формой, легкой чашкой кофею с утра:
А они пугали всех реформой, от которой вряд ли ждут добра.
Борони нас, Боже, от печали, подари нам радостные дни,
В Рай прими… но, все-таки, вначале от реформ нас, Боже, сохрани!
- Вот это да! – протянул Бог, выронив трубку. – И это – тоже вы? В самом деле?
Тут лик его преобразился, реформировался, и, как вы уже поняли, эта была та самая великая перемена, которой лучше бы не было. В глазах Всевышнего сверкнула молния, персты сжались в кулак чудовищных размеров; он топнул ногой, и в гневе воскликнул:
- Так какого же черта вы раньше кормили меня байками о своей бездарности, свиньи вы эдакие! Разгневаюсь сейчас, да прокляну всех к чертовой матери! У, шайтаны! Рыночники, реформаторы, демократы чертовы! Чтоб вам из экономических реформ не вылезать, чтоб вас всех шоковой терапией лечили! И не делайте вид, будто переменились к лучшему: дескать, раньше-де мы дурнями были, а теперь-де поумнели, все осознали и стали другими. Все враки, все обман! Просто я, наконец-то, разоблачил вашу банду саботажников. Ну, держитесь, сейчас вам будет век великих перемен! Все реформирую, да так, что мало никому не покажется!
Мы дружно пали ниц и взмолились о пощаде.
- Мы так, Господи, старались, так надрывались, - жалобно ревел медведь, - можно сказать, выше головы прыгнули, а ты нас эдак-то! Так же и пришибить можно ненароком!
- Господь, мы еще исправимся, - блеял Дух, - мы, можно сказать, уже на пути к этому! Дай нас еще один шанс!
- А два тебе не надо? – спокойно парировал Бог. – Или, к примеру, сразу все шестьсот шестьдесят шесть шансов? Раньше надо было думать!
- Господь, мы отработаем, - причитали Пришельцы, - за нами дело не станет! Что хочешь, нам поручай, все выполним в срок, и даже досрочно, а то и перевыполним! Только этого не надо!
- Отработаете? – с сомнением переспросил Бог. – Точно, не врете? А вы, остальные, что молчите? Опять саботаж, что ли?
- И мы, и мы, - заголосили мы, - так отработаем, что заткнем за пояс этих бахвалов, однозначно! Шапками закидаем, зубы вышибем, и вообще бубну им выбьем! Ты только скажи, что делать-то, Господи!
- Ничего вам делать и не надо, - улыбнулся Бог, - я, ребята, снова пошутил. Вы и так, друзья, пришли из Ада… ну, какая вам еще “пощада”? Я и так вас всех давно простил! Ну, как вам на Марсе? Поможете с переездом? Хотя меня терзают смутные сомнения… все-таки товарищ Арес уж очень воинственное создание. Не хотел бы, чтобы мой переезд был как-то отождествлен с этой драчливой образиной! Хотя… мне ведь и приписывают фразу насчет мира и меча… но, должен заявить со всей божественной откровенностью, я этого не говорил. Во всяком случае, моей подписи под подобными высказываниями не ищите. Ступайте с миром, и продолжайте свои богоугодные занятия. Как потребуетесь – вызову!
И мы вернулись к делам своим грешным… то есть, я хочу сказать, богоугодным.
РАЗДЕЛ 6. БОГОУГОДНЫЕ ДЕЛА
У Бога требования, как известно высокие, можно сказать – высочайшие. Выше не придумаешь, хоть ты лопни. Едва ли найдется какой-нибудь ГОСТ или СУСН, который мог бы соперничать с уровнем качества работ, угодным господу Богу. Во всяком случае, ждет он от нас именно чего-то качественного, да, похоже, не скоро дождется. Уж такой мы ленивый и сволочной народ, что так и норовим поставить знак качества на очередной очевидный брак. Трудиться всерьез – это не для нас. Пусть, как говорится, работают верблюды, или мулы, если им так этого хочется.
Но бывают обстоятельства, когда и нам приходится засучить рукава. Саботажничать в таких случаях себе дороже выйдет. Контролеры, или, если угодно, конвоиры, разные бывают: иной раз такой бдительный попадется, что за каждый лишний чих так и норовит приложиться прикладом. А уж мимо Бога ничего не может проскочить незаметно. Наблюдательность у него, сами знаете, потрясающая воображение. Ничего не остается не замеченным божественным бдительным взором. Уж какой тут, простите, саботаж!
Пришлось нам взяться за гуж, взять в волосатые ручища мастерки, лопаты и носилки, рубанки да прочие атрибуты трудящихся строительных специальностей. И работа закипела – вначале потихоньку, а потом так, что энергия кипения стала выплескиваться через край. Ад превратился в ударную стройку советских пятилеток, – только успевай щебень с гравием подвозить, да бетон месить. Успевали, куда нам было деваться? Нас с медведем вытащили из берлоги, и, надавав отменных тумаков, отправили валить адский заколдованный лес.
Работа эта не из самых легких. Во-первых, эту самую чертовщину надо было еще и найти, а она научилась маскироваться так, что пройдешь по самой чаще, и ее не заметишь. Странная штука – колдовство, все никак не могу разгадать его секретов. А колдунов в Аду было, как у дурака махорки, и все, как правило, мастера экстра - класса. Простых фокусников и иллюзионистов туда не принимали. Нечего позорить высокое звание кудесника!
Но и обнаружив темный заповедный лесной массив, не спешите радоваться. Деревья тут были тоже волшебные, и от топора увертывались не хуже профессионального боксера; мало того, они так и норовили дать сдачи. Особенно удачно получалось это у здоровеннейших дубов и платанов, да и ясени с кленами старались не отставать от старших товарищей. Иногда они объединялись, и тогда уже не мы гонялись за ними, а они за нами. Воистину во всем видны были козни Диавола. А что бы вы хотели? Лес-то все-таки был адским, и никуда нам от этого не деться.
Валить деревья надо было чрезвычайно быстро – пока не опомнились. Шатуну этот фокус удавался примерно в десяти случаях из ста, а мне – ни разу. Затем на помощь погибающему дубу-ясеню уже мчались его разъяренные собратья, шумно треща ветвями. Мы хватали поверженного великана за крону и бегом устремлялись к опушке, где нас уже поджидала помощь в лице Пушкина и Федора Михайловича Достоевского, царство ему небесное. Вчетвером мы мигом оттаскивали ствол подальше от опасной зоны и уже непосредственно в домне номер восемь начиналось самое увлекательное – разделка туши… виноват, ствола. Тюк да тюк, тюк да тюк! Вот и кора содрана, вот и нечистый дух изгнан. Можно теперь и на лесопилку запускать. Впрочем, приходилось при этом затыкать уши: погибающий исполин вопил дурным голосом, грозил нам карами небес и местью самого Сатаны, обещал во второй жизни – в образе табуретки или платяного шкафа – непременно огреть всех нас по загривку, устроить полтергейст, и все такое прочее.
Доски, кстати, также обладали своим характером, да еще каким! Они так и норовили наградить наши ладони и задницы целыми пучками заноз, постоянно пружинили и больно били нас при этом то по башке, то по шее. Особенно злостно хулиганили упругие самшиты, ставившие синяки в самых неподходящих местах. Медведь ревел, обижался, осенял бунтующую древесную плоть крестными знамениями, шептал “Патер Ностр Деус” и что-то еще, да что-то мало все это помогало. Неисправимы были чертовы деревяшки. Так вот откуда пошла гулять по белу свету легенда о Пиноккио - Буратино!
Надо ли говорить о том, что во всех типах строений, возведенных с использованием лесоматериалов, творилась какая-то чертовщина. По ночам здесь жалобно скрипели балки и паркет, двери сами по себе захлопывались и открывались, когда им только заблагорассудится, а форточки и окна так и хлопали, причем безо всякого повода и ветра. При этом вся древесина умудрялась выскрипывать то “Похоронный Марш” Фредерика Шопена, то “Танец подземного короля” из какого-то произведения господина Грига, а то и вовсе выходной марш Черномора. Жизнь в Аду, и без того переполненная всякого рода ужасами, теперь еще и отдавала какой-то дурной мистикой.
Но – приходилось все терпеть, пусть и скрипя зубами, у кого они еще сохранились. Работу-то нашу ведь сам Бог благословил, так что не страшны нам были происки и козни Нечистого. Плевать мы хотели на дикие выходки представителей заколдованного леса!
Дух, как существо грубое и невоспитанное, сутками пропадал на каменоломнях. Поскольку сокрушать все на свете он любил больше всего на свете, скалы, пусть даже и адские, разрушались им удивительно легко. Даже бить их не приходилось, а стоило лишь взглянуть на них пристально – и вот вам результат – груда щебня и валунов. Впрочем, подлые адские горные породы не были бы сатанинскими созданиями, если бы не устраивали всякого рода козней. Стоит, бывало, Духу присесть перекусить, а град булыжников уже летит в его голову, изображая побитие шайтана толпой правоверных в Мекке. Сложит он из таких вот бульников избу, – а она возьми да рухни, погребая под собой постояльцев. И так с утра до ночи. В общем, не без приключений. Иногда к нашему лагерю подходила толпа местного хулиганья – молодых леших, водяных, вампиров, троллей, упырей и прочего полу уголовного сброда. Они выкрикивали обидные и злые слова, какие-то непонятные ругательства на забытых языках, каббалистические формулы и ужасные заклинания, показывали языки, носы и кукиши, да еще так и норовили затеять драку. Тогда вперед выходил наш славный Пересвет – Лев Николаевич Толстой с костылем наперевес, и начиналась великое сражение. Быть бы великому писателю битым, если бы не Чайник! Он всегда появлялся как раз вовремя, ошпаривал самых агрессивных и безответственных молодчиков самым крутым кипятком, а затем еще и подталкивал их горячим носиком в спину, - дескать, ступай, пан, бог подаст!
Но ничто не могло помешать нам в осуществлении наших грандиозных планов, прожектов и маниловских проектов.
Не прошло и пятнадцати лет, как возрожденная Вавилонская башня гордо уперлась в небесный свод своею зубчатой вершиной, а сады Семирамиды повисли-таки над Городом Солнца. Одних только Александрийских маяков построили восемнадцать штук, а уж пирамид – не меньше сотни. Были и еще какие-то чудеса, но не будем утомлять читателя их нудным перечислением. Больше всего наколбасила Чудотворная, сотворив такую чертовщину, что сам папа римский не разобрался бы, что сие может означать. Строила-то она, судя по всему, собор, да получился чудовищный гибрид пирамиды, Пантеона, Колизея, Бассейна “Москва” и Храма Христа Спасителя, причем в форме змеи с мордой Сфинкса. Дух хотел развалить нелепое сооружение, да Бог не позволил. Он вызвал дебошира на Марс, поставил по стойке “смирно” и стал разъяснять дураку политику высших сфер.
- Ты его строил? – спросил он демона.
- Ну, положим, камень-то я добывал…
- Нет, отвечай на вопрос: ты его строил, старый черт? Или все-таки – Пушкин?
- Нет, Боже… это все Чудило начудило, а что получилось – сам можешь видеть.
- А известно ли вам, молодой человек… виноват, старый черт, что без воли моей не то, что собор, - забор не построишь? Так кто все-таки автор сего архитектурного ансамбля, позвольте вас спросить? И на кого ты собирался руку поднять, болван?
И Азазелла высекли – не сильно, но чтоб запомнил, дурак. Он же, как и ожидалось, сделал странные выводы из всего произошедшего, а именно – плюнул на все, и стал откровенно лоботрясничать. Он валялся день-деньской на досках нагретого причала и со снисходительным видом наблюдал, как дымят вдали какие-то костры… или адские домны.
А в штабе Сатаны творилась сумятица. Высшие иерархи никак не могли понять, что творится и что им, бедолагам предпринять. Они оказались в своем родном краю чуть ли не угнетенным национальным… виноват, конфессиональным меньшинством. Границы автономии, провозглашенной Азазеллом, расширились так, что уже нельзя было разобраться, где же владения князей Тьмы. Несчастные дьяволы неожиданно почувствовали на своей шкуре, каково существовать на оккупированной территории. Куда не пойдешь – непременно наткнешься то на Федора Михайловича Достоевского, царство ему небесное, с топором за поясом, то на Шатуна, волочащего за крону очередное заколдованное дерево. Грешники перестали снимать шапку при виде нечисти, обнаглели, стали котлы проветривать, и снизили в них температуру до курортной. Устроили, понимаешь, санаторий! Одно время Сатана чуть не решил переходить к активным партизанским действием, но после длительных размышлений вдруг пришел к выводу, что нечего совать свой длинный нос в дела божьи. Дело в том, что великие адские реформы явно попахивали божьей волей, а отсюда следовало, что лучше с Духом не связываться. Впрочем, на него в Аду давно махнули рукой и, между прочим, правильно сделали. Связываться с ним – равносильно самоубийство, а чертовщина, как ни странно, тоже хочет жить. Вельзевул, Астарот и Мефистофель, скрипя клыками, всматривались в контуры циклопических сооружений, обступивших штаб-квартиру Сатаны со всех сторон. Незнакомые пейзажи, повсеместно возникшие на горизонте со всех сторон, вселяли в души нечисти смятение, граничащее с унынием, и отбивали всякую охоту к работе. Так и запить недолго, что и случилось с Люцифером. До сих пор не ведавший сомнений жизнелюб в одночасье превратился в опустившегося забулдыгу, только и знавшего, что просить на опохмелку у всех встречных демонов. Но встречались-то, как назло, такие же опустившиеся и совершенно утратившие человеческий облик… виноват, дьявольский вид, твари дрожащие, от которых не то, что шкалика, перегара не допросишься. Вот до чего доводят перемены. Уж на что прочную структуру создал когда-то господь, а тут вдруг все взяло, да обвалилось. Прахом пошла многолетняя работа по перевоспитанию безнадежных грешников. Они, канальи, тут же смекнули, что адские муки не длятся вечно, что случаются и перерывы, и что, наконец, Сатана не всесилен. Некоторые вольнодумцы додумались даже до того, что приписали все изменения Богу: дескать, амнистия грядет, господа! Как же, размечтались! Разве можно считать освобождение негодяев богоугодным делом? Господь и не думал выпускать на свет божий эту мерзость. Нет уж дорогие негодяи, наделали дел – расплачивайтесь по гамбургскому счету. Но пес с ними, грешниками, для нас гораздо важнее то, что происходило в нашем стане. А там царила сумятица, граничащая со смутой. Все гении, обнаглев до полной невменяемости, решили вдруг провозгласить полную автономию: дескать, хотим быть самими собой. Натерпелись, дескать, Азазеллова произвола! Дух не успевал подавлять очаги сепаратизма. То медный бунт вспыхнет, то соляной, а то и вовсе восстание желтых повязок. Схизматики и великие алхимики даже составили гороскоп восстаний, который, впрочем, нам удалось у них выкрасть. Так что мы были готовы встретить любой мятеж во всеоружии.
Мы с Гризли брели по Геенне огненной и угрюмо обозревали процесс полного разложения ее обитателей в противоборствующих лагерях. Вот она, долгожданная “свобода”! Для кого, позвольте вас спросить?
Под кустом боярышника, заботливо посаженного Пришельцами вдоль дорог, валялся Омар Хайям с амфорой в обнимку. Он блаженно улыбался, и что-то бормотал, кажется, в рифму. Даже в таком состоянии великий поэт творил свои знаменитые рубаи. Я прислушался. Ну и чушь же он нес!
- Стоит Горбуш, стоит на табуретке. Сейчас он спляшет вальс в петле на ветке. О, если б можно было удавить всех тех, кто нынче служит в контрразведке!
Вот вам и свобода творчества! Небось, под гнетом цензуры в темные времена восточного Средневековья такого он бы себе не позволил ни за что на свете. Честь, знаете ли, даже у мусульман кое-что значит! Что-то до боли похожее произошло ив постсоветский период со всем нашим литературным бомондом. Как они вопили о притеснениях со стороны проклятых коммунистических цензоров, как клялись завалить книжный рынок шедеврами после обретения права писать то, что в голову взбредет! И что же туда забрело, позвольте вас спросить? Где гениальные творения, где взлет фантазии, полет мысли в неизведанное? Дальше заказных книжонок, прославляющих всякого рода нечисть прошлых темных эпох, так дело и не дошло. Занялись тогда многие из них сочинением од и панегириков в честь своих новых господ, да так, что прежний подхалимаж перед коммунистическими хозяевами жизни и в счет не шел. Дело это, конечно же, прибыльное, но уж больно противное. Что-то вроде проституции, если не хуже.
Я пошлепал Хайяма по щекам, облил его голову остатками вина из той самой пресловутой амфоры, но толку не вышло. Поэт-вольнодумец продолжал нести рифмованную ахинею:
- Писал бухгалтер как-то актировки, за что и был повешен на веревке. О, если б можно было удавить всех тех, кто слишком любит сторублевки!
Ну, тут еще можно с ним в чем-то согласиться… если, конечно же, иметь в виду не простых счетоводов, а банкиров-кровососов. Оставив Омара валяться в кустах, мы пошли дальше по черной сатанинской дороге, которую Азазелл вот уже почти тысячу лет старался перекрасить в синий цвет. Однако, дорожное покрытие бунтовало, постоянно меняя окраску то на бирюзовую, то неаполитанскую оранжевую. А проходил год-другой, – и дороги упорно чернели. Ад, знаете ли. Там своя палитра, которая, кстати, встречалась еще в пейзажах Ио, знаменитого спутника Юпитера, и была лаконично названа писателем Стендалем двумя словами – “Красное и черное”. Скучно, знаете ли, было бы шагать по черной дороге черной ночью, да слава Кампанелле, сумел настоять на введение в эксплуатацию нового светила. Так что чернота была только под ногами, а сверху светило так, что асфальт плавился. Некоторый перебор получился с солнцем, – надо было его не таким мощным творить или, по крайне мере, зажечь подальше от нашего стана. Но Дух ведь ни в чем меры не знает: Звезду создать – так обязательно белого, а то и вовсе голубого гиганта, бить – так всех без разбору. Скотина!
В общем, шли и шли мы по залитой солнцем дороге темнее египетской ночи, и никак не могли придти ни к чему хорошему. То ли в Аду вообще мало приятных и полезных вещей, то ли мы еще не научились их находить. Шагали мы так, вышагивали, и не заметили, как забрели в какую-то более, чем странную местность. Все здесь было как-то не так, не по-божески. И пирамиды стояли тут с пятиугольным основанием, и на дорожных указателях – сплошные пентаграммы. И серой (серным ангидридом) воняло так, что хоть уши затыкай. А дорога внезапно уперлась в огромный бункер в форме пентагондодэкаэдра, фасад которого был украшен ярко-красной вывеской:
- СОВЕТ ЧЕРТОВЫХ УЛЕМОВ. ПРИЕМ ЗАЯВЛЕНИЙ ОТ НАСЕЛЕНИЯ - ОТ ЗАКАТА ДО РАССВЕТА.
Вот куда нас занесло! Лет эдак сто тому назад я бы с воплем пустился наутек, лихорадочно осеняя себя на бегу крестным знамением. Не то – сейчас: напугать нас с медведем могли, разве что, Бог да Азазелл. Гризли встрепенулся, внимательно изучая табличку над дверями парадного подъезда:
- посторонним вход воспрещен. Свиньям, перегринам и медведям не положено!
- Я им сейчас покажу, кто тут посторонний! – заревел крылатый монстр из отряда куньих. – Сейчас сами очистят помещение, курицыны дети! Вперед, сыны отчизны! Настал день нашей славы, черт побери!
И решительно высадил запертую дверь.
- Задеру сукиных детей, заломаю чертовщину! – заревел он не своим голосом. В лицо нам полыхнуло пламя огнемета, и от медвежьего лба с визгом отрикошетировали сотни пуль. Беспорядочная пальба лишь добавила яростной решимости крылатому хищнику. Взревев еще страшнее прежнего, он тут же задрал какого-то зазевавшегося бесенка, и погнался за длинной рогатой фигурой в оранжевом хитоне, пустившейся наутек по бесконечным лабиринтам коридоров. Убегавший заметно хромал. Впрочем, это ни о чем не говорило: в Аду, как известно, хромотой страдали едва ли не все черти с дьяволами. Я кинулся, было, вдогонку, но минуты через две безнадежно отстал, осознав, что за шустрым людоедом мне сроду не угнаться. Преследователь и его потенциальная жертва исчезли в темных лабиринтах, и больше я их не видел. Да и не до них было: выбраться бы отсюда! Повсюду пестрели таблички различного содержания, но заканчивающиеся почему-то одним и тем же – “нет выхода”. Я бестолково заметался от двери к двери, ничего не понимая и уже начиная догадываться, что ни к чему хорошему такие скитания привести не могут. Не было особенных причин у нечисти любить раба божьего Парамона! Ох, и вздуют же сейчас! И осторожно, на цыпочках, стал пятиться, куда глаза глядят. Увы, меня заметили и тут же открыли сезон охоты. Минуту спустя я летел по коридорам, а вдогонку тяжело стучали копыта, и периодически меня обдавало жаром огнеметного пламени.
- - Так ведь и зажарят, как копченую селедку! – грустил я. – И черт нас дернул прогуляться по этим идиотским дорогам!
Толкнув ногой неприметную замасленную и закопченную дверь без вывески, я нырнул в какой-то полуподвал. Мимо пронеслась вопящая кавалькада преследователей с факелами и огнеметами.
- Слава Богу, - успел подумать я, - кажется, пронесло! Отсидимся тут до утра, а там как-нибудь да выберемся…
И тут же получил по башке чем-то тяжелым. Падая, я успел разглядеть бородатую физиономию в чалме, но толком разглядеть лица не успел. Наступила полная темнота. В ней звучали странные голоса, что-то происходило, но я явно не был участником этих событий.
- Вырубили, демоны! – подумалось мне почему-то. – Сожрут ведь, однако… если, конечно, сумеют.
Сознание возвращалось медленно. Как сквозь сон, разглядывал я стены с обоями, на которых красовались пляшущие в огне черти. У стола, заваленного бумагами и окурками, восседала согбенная фигура в чалме и красных сапожках. Хоть было достаточно темно, но уж этого-то шайтана не узнать было невозможно. И что же делает старина Хомяк в самом сердце дьявольского стана? Докатился в своей вседозволенности! Вероятно, именно в подобных условиях товарищ Иуда и предал своего великого учителя. Впрочем, это были всего лишь догадки, предположения. Не исключено, что старикашка, всего-навсего, исполнял роль какого-нибудь Штирлица, а то и Николая Кузнецова. Пробрался, каналья, во вражеский тыл, и ведет тут разведовательную, а то и диверсионно-террористическую работу. А что? Он же, все-таки, бывший исламский фундаменталист; такому что человека прибить, что черта –все равно как шербету выпить да кальян выкурить.
Тут мне стало совершенно понятно, почему же старикашка огрел меня по темени: по привычке. Как он, бывало, увидит своего старого дружка, - так сердце его возрадуется, а полено само в руку прыгает. Спасибо, что хоть не ятаганом, а то ему и это не в тягость.
А все-таки чем он тут занимается? Не хотелось бы иметь дело с изменником, предателем общего великого дела и идеала. А вот Хомяку кое-какие вопросы ко мне накопились. Это стало ясно после очередного удара поленом по моему трещащему черепу. Вопрос старика (или допрос) меня огорошил.
- Ты зачем сюда пришел, дубина? – грозно сдвинув лохматые брови, зашипел, словно кобра, старик. – Что ты тут вообще делаешь, иуда искариотский?
Тут до меня начало доходить, что Хомяк здесь не злодей, а, скорее, потерпевший – “терпила” как принято называть эту категорию пострадавших в милицейском и уголовном мире.
- Да я по воле божьей, исключительно ради свершения богоугодных дел, - невразумительно промямлил я, - шел вот, понимаешь, по делам, а тут – дом. Захожу я в этот дом, а там…
- Ну, и что же ты там увидел? – заинтересовался старик. – Я-то тут ни черта не видал… вернее, одного-то черта лысого встретил, да, хвала Аллаху, не пострадал, потому что это был мой земляк, старый степной шайтан. Он-то и завел меня сюда: говорит, тут спокойнее будет, а то как бы чего не вышло. Сказал, что вокруг какая-то чертовщина творится, так как что лучше носу не высовывать. И пропал, бестия. Что с ним стало, одному Аллаху известно. Сижу я тут, кальян потихоньку курю, героинчиком понемногу балуюсь, и тут в дверь какая-то образина ломится. Я его – по башке! Потом пригляделся, смотрю, – дружка как будто бы приложил, а не черта. Тут я тебе на радостях – еще разок, да по темечку! Вот, примерно, так!
И на мою голову в третий или четвертый раз за день обрушилось полено.
- Ты на меня не обижайся, Парамоша, - первое, что услышал я, приходя в сознание. – Я ведь не со зла дерусь, а исключительно потому, что без этого не могу. Пассионарен я до безобразия, энергия через край переливается. Пока кого-нибудь не прибью, сам не свой хожу…
- А ты бы чертей, чертей лупил! – нашелся я. – Что ты ко мне-то привязался!
- Чертей еще догнать надо, - мудро возразил старик, - да и настигнув беса где-нибудь в степи, никогда нет полной уверенности в своей победе. Так, спрашивается, зачем за ним гоняться-то? Искать приключения на свою… скажем так, спину? Да они и без этого постоянно нас находят, хоть ты под кровать заберись!
- Вот это да, - сообразил я, - похоже, в молодости старику не раз перепадало от мужей-рогоносцев! Ай да Хомяк, ай да сукин сын! Моралист!
- Ты что это лыбишься? – заподозрил что-то неладное мой визави, - слова нельзя сказать, чтобы не интерпретировал в своих пошлых традициях, маньяк! Это я от шахен-шаха под кроватью прятался, а вовсе не от какого-то персидского
ревнивца.
- А что, Реза Пехлеви не мог ревновать? – расхохотался я. Страшная догадка мелькнула в моем воспаленном мозгу. – Так вот истинная причина великой исламской революции! Вот так старикашка! Ты что же это, шахине сказки из “Тысячи и одной ночи” на ночь рассказывал, причем исключительно в те дни, когда шах в Польше был?!
И тут же получил поленом по лбу, а потом еще и по уху. Старик рвал и метал. В чем его только в прежней жизни не обвиняли, а вот до порочащих истинного мусульманина связей никто не додумался: стало быть, я первый. Хотя меня смех просто душил, но даже в таком состоянии получать поленом по башке, согласитесь, не очень-то приятно. Так что пришлось мне срочно перейти в контратаку, повалить старика на пол и, отняв у него заветное полено, долго и упорно бить его ногами, да и ледорубом, заодно. Это увлекательное занятие отняло массу времени: я заметил, что, как только начинаю учить старикашку, часы летят быстрее, чем минуты, и мгновение как бы замирает, потому что оно становится прекрасным. Дни летели за днями, а я, не замечая бега времени, валял и топтал драчливого старикашку, пока не порвал свою обувь. После этого, тяжело дыша и глотая валидол, я приостановил процесс. Подчеркиваю, что именно “приостановил”. Свое он еще получит, хулиган!
А в коридорах Пентагондодэкаэдра происходили странные, и, скорее всего, страшные процессы. Периодически слышался тяжелый топот, жалобные вопли и яростные брань, а заканчивалось все грохотом падения тяжелого тела на пол. Интересно, кто и кого сейчас бьет? Я прислушался: работает Гризли. Хорошо, качественно, только трупы успевай оттаскивать. В этом учреждении происходит сокращение кадров, если так можно выразиться. А почему бы и нет? Разве уменьшение количества носителей зла не есть богоугодное дело? Надо бы у Бога спросить… ведь учреждена была эта контора, что ни говорите, с его ведома. Так что разваливать Ад – в какой-то мере покушаться на божественный промысел. Не стоит, вообще-то. Надо бы успеть Шатуна предупредить…
Тут-то зверь и ввалился в наш полуподвал, волоча за собой связанного по рукам и ногам и наполовину скальпированного Вельзевула. Если бы не рога, точно бы старый дьявол лишился скальпа. Заметив меня, он осклабился, демонстрируя страшные окровавленные клыки.
- Смотри, кого поймал, Парамоша, - похвалился он, - насилу скрутил! Здоровый чертяка попался, царапался, кусался, пощады просил, да не на того напал! Сейчас мы его Богу сдадим. Как думаешь, присвоит он мне тогда четвертый класс?
- Ишь ты, - подумал я, - на что замахнулся! Сегодня присвой тебе серафима четвертого класса, завтра ведь и третий попросишь, а послезавтра и Богу в заместители станешь набиваться! Скромнее надо быть, товарищ…
Вслух же только буркнул:
- Как бы в херувимы не разжаловал, мишка! Нас ведь никто не просил громить это чертово учреждение, в том числе и сам Бог. Давай поступим так: высечем этого шерамыжника, осеним его крестом животворным, а затем тихонько покинем дьявольский лабаз. Нас тут никто не видел, и мы никого не встречали. Глядишь, целее будем. Никто ведь не доказал, что вмешательство в промысел божий есть богоугодное дело, верно?
Медведь подумал с минуту, и согласился.
- Ты у нас умный, тебе и решать, - проревел он, и тут, впервые заметив поверженного Хомяка, замер:
- А этот обжора что тут забыл?
- Забыл получить по шее, - не удержался я от очередной затрещины, - а скоро еще и дорогу сюда забудет!
И решительным пинком выгнал скверного имама-папу на улицу. Мы перекурили, обсудили план дальнейших действий, и отправились делать добрые дела. Успеем ли? Мало ли что готовит день грядущий!
Не успели. Вероятно, исключительно потому, что с самого начала не туда заехали. В самом деле, разве место небожителям в Аду?
ГЛАВА 98. ДА НИКАКОЙ РАЗНИЦЫ.
ВВЕДЕНИЕ
Как-то тихо и совершенно незаметно все переменилось. То ли мы переместились, то ли нас переместили, но проснулись мы как-то поутру, смотрим, и ничего понять не можем: где мы и кто мы. Вроде бы в Аду находимся, но он какой-то не такой: не сохранилось ни одной новостройки. Где вы, пирамиды, сфинксы и соборы неестественных размеров? Где нелепое сооружение имени Чудотворной, в формах которого, как в зеркале, отразилась ее чудовищная глупость и полное неумение применить дикую силушку в мирных, или, хотя бы, в разумных целях? Даже заколдованный лес куда-то испарился. И черти, как будто бы, остались на месте, но все какие-то странные – ни рогов у них, ни копыт, только огромные суммы на счетах в зарубежных банках, роскошные виллы и авто, яхты и вся прочая мишура, характерная для грязи, внезапно ставшей князем. Не дал нам Бог довести великий эксперимент до конца. Хорошего, как говорится, понемножку. Впрочем, кое-кто, наверное, рад, что с него сняли эту обузу. Духу, как пить дай, до чертиков надоело подавлять без конца вспыхивающие повсюду очаги сепаратизма, мятежи и прочие жакерии. Он ведь по натуре существо совсем не кровожадное, просто дурак и, в какой-то мере, сволочь, а так, в узком кругу – парень, хоть куда. А что до того, что подраться любит, - так не он один такой. К тому же наш шайтан старается бить только тех, кто этого достоин, и исключительно за дело. Не всегда это у него получается, но помыслы у Духа – самые чистые и возвышенные. Неспроста Бог постоянно его прощает и, смею думать, и дальше намерен прощать. Такого второго Азазелла, я думаю, даже Богу нигде не сыскать. Эта креатура Господня уникальна, неповторима, и вряд ли Создатель всего сущего захочет повторяться; стало быть, у Всевышнего имеются определенные стимулы сохранить нашего друга для опытов, или для истории. Богу виднее.
В общем, попали мы в одно царство-государство, имеющее очень много признаков, характерных именно для Ада, но, в то же время, гораздо более убогое. Размаху там того нет, вот что. Все там есть – и злоба, и чванство, и предательство в особо крупных размерах, и вообще весь ассортимент того перечня, который можно найти в “Божественной комедии” господина Данте Алигиери. А личностей с большой буквы вроде Вельзевула днем с огнем не сыскать. Так, какая-то мелкая шпана, не более того, пусть и много укравшая. Масштаба в них не ощущается. Как личности они не то, что расстоянии, в микроскоп толком не видны. И вот тут-то нам предстояло, судя по всему жить-поживать, добра наживать. Если позволят.
РАЗДЕЛ 1. ЕСЛИ НАМ ПОЗВОЛЯТ
Еще очень давно некий студент Раскольников надолго задумался о том, что ему позволено, а что – ни-ни. И пришел к, казалось бы, парадоксальному выводу: надо бить. Не всех, конечно же, а только тех, кто это давно и честно заслужил, старясь в меру своих сил и способностей, полностью отравить жизнь окружающим. Но придти к определенному выводу – это одно, а строго придерживаться своих же принципов – совсем другое дело. Не выдержал студент взятого им же темпа и преждевременно сошел с дистанции, в конце которой его ожидало светлое будущее. Бог ему судья, а вовсе не Федор Михайлович Достоевский, царство ему небесное.
А вот нам было позволено куда как больше – в особенности, Азазеллу. Таких он дров мог наломать, такую канитель развести, что беда, да и только. И ведь ломал, и разводил, да так, что только чьи-то косточки хрустели. Здоров он был до безобразия, а глупый вопрос “тварь я дрожащая, или право имею” его никогда и напрягал. Не умел он дрожать, а права имел, можно сказать, абсолютные - всегда и на все. Один лишь Бог мог ограничить его безмерные аппетиты, да только у Господа других дел не было, как дурака-демона подправлять, да на путь истинный направлять! Вот и получалось так, что бедокурил и безобразничал наш Дух, как все духи мира, вместе взятые, разве что раз в сто больше и страшнее (или в тысячу, или в миллион – не существует такой единицы измерения, которой можно всю дурь его измерить). Многое ему Богом позволялось и, соответственно, много же и прощалось. Бог ведь милостив. И хотелось ему, конечно же, разнести скотину по кочкам по сто раз на день, да только запредельный гуманизм удерживал. Так и стал он со временем грозой Вселенной, даже Сатана его боялся, за честь считал, когда Дух с ним, князем Тьмы и Отцом Лжи, за руку поздоровается. С такими возможностями только коммунизм строить, да структуру Вселенной приводить в порядок. И – что вы думаете - толку от столь расширенных полномочий не было. Никому Азазелл никогда не принес ни капельки счастья, а побоев нанес море. Может быть, он искренне переживал, видя несовершенство устройства материального мира, расстраивался, но вмешаться в ход протекания естественных процессов мог всего лишь одним испытанным способом: бить! И бил, да еще как! Тут ему не было равных. Водородная бомба “Кузькина мать”, мировая катастрофа в конце мелового периода, даже взрыв Сверхновой - просто падение лепестка одуванчика на фоне тех ужасных разрушений, которые повсеместно осуществлял наш стойкий борец со всеми и за все. Иной раз он заходил так далеко, что даже кровожадные Пришельцы, только и умеющие, что далекие цивилизации уничтожать, выглядели по сравнению с ним какими-то тургеневскими барышнями.
И вот судьба однажды ненароком свела меня с этим монстром, причем так удачно, что напугал я его каким-то заклинанием до полусмерти. Ничего не боялся Дух, ни пожара, ни мороза, ни любого общественного строя, а тут сплоховал. В шок его повергло изобилие в моем кратком выступлении совершенно незнакомых ему идиом и аллегорий, которые были им сдуру приняты за откровения. Нашел святого Иоанна! Но, из-за того, что в этот вечер оба мы были пьяны до безобразия, все-то у меня получилось, и перепуганный демон с тихим шипением растворился в перегретом воздухе одной недоразвитой страны. Многое, если не сказать, лишнее, позволял Господь смиренным слугам своим – кровожадным братьям-Пришельцам Бяке с Букой, медведю-людоеду из породы камчатских гризли, полусумасшедшей Чудотворной, и, разумеется, нам с Хомяком. Другие бы давно в Аду сгорели за те многочисленные делишки, которыми вечно занимались мы, а нам все с рук сходило, - разумеется, до поры – до времени. А потом наступала эпоха неизбежного возмездия, или воздаяния по делам и еще по одному месту Так что я затрудняюсь дать окончательный ответ на сакраментальный вопрос. – твари ли мы с Хомяком, или кто-нибудь еще. А вот насчет прав вопрос остается еще более запутанным. Какие-то права мы, несомненно, имеем, а кое в чем Бог нам твердо отказал. Проверено на личном опыте, на собственной шкуре и на своем окружении. Можете вполне поверить мне на слово.
Но что это я о себе, да о себе? Пора бы рассказать о той стране, куда нас занесла судьба. (Или Божья воля – не помню, потому что проспал этот момент).
Странная была это страна. Страна странных странностей и странников-страстотерпцев, старых сатрапов, страстей и еще бог весь чего. Раньше ее называли Страной Советов, а сейчас – страной баранов или, в переводе с суахили – Россиянией. Этимологию и топонимику этого имени так никому и не удалось разгадать. Лично я думаю, что оно как-то связано с росой, иные же полагают, что с росомахой. Все может быть, но у меня имеется одно подозрение: уж не композитор ли Россини ее основал? Впрочем, по последним данным, отцами-основателями государства являются фирмы “Росна”, “Алроса” и “Роснефть”. Есть и другие версии, но не стану их даже перечислять, потому что это все демагогия и шарлатанство. Зачем прислушиваться к дилетантам и профанам? Ясно, что основным творцом государственности этой самой полустраны (раньше она была ровно вдвое больше) являются Бог и его воля. Так зачем огород лишний раз городить? Но, повторяю, все равно странно, как это Бог мог так грубо пошутить. Не в его это духе, вот что вам скажу! Он же всезнающий, всевидящий, и вдруг – такое сотворил! Не иначе, как в наказание за грехи наши тяжкие, или еще за что-то. Возможно, что произошла ошибка: метил-то он в янки, да прицел сбился. Действительно, с Сатурна вообще в Землю попасть – проблема, а уж что касается таких ничтожных и мелких целей, как наши душонки, и говорить нечего. Господь ведь в снайперы не нанимался, потому что он – миротворец, и ему такие солдафонские профессии должны бы претить. Впрочем, за последнее не поручусь, потому что сам он мне об этом ничего никогда не говорил, а я и не спрашивал.
Поселились мы на каких-то выселках, в местах, столь отдаленных, что редкая птица дотуда долетала. А новости вообще приходили с отставанием в год. Скука – смертная, зато никаких ужасов цивилизации: ни атомных взрывов, ни рекламных объявлений. Даже наркотиков сюда не завозят. В какой-то степени это позволяло сохранить генофонд, да вот незадача: население давно разбежалось, кто куда, так что проживали мы на этом безымянном хуторе совсем одни. Кругом шумел сурово брянский лес, по ночам во мраке молнии летали, и шли какие-то непонятные процессы вроде мономолекулярной реакции дециклизации некоторых циклопарафинов, например, распада этиленциклобутана на аллен и этилен. Местами кое-что росло, но, в основном сорняки, причем из самых отвратительных – чертополохи, верблюжья колючка и репейники, а также всякого рода аллергены наподобие амброзии, так что Дух чихал и чихал, как запаленная лошадь, а медведь сокрушенно качал башкой. Ему не могло нравиться полное отсутствие пчел (одни только шершни кружились над избами, здоровенные, как грачи). Это наводило зверя на грустные размышления о бренности всего сущего, и страшная догадка периодически мелькала в его воспаленном мозгу: меду тут нет! Таким образом, Гризли незачем было шататься по лесам, а больше ничего он делать не умел. Пришлось поститься, а для хищника это очень тяжело, вы просто не представляете, каково ему пришлось!
Впрочем, было такое время, что периодически постилась едва ли не вся страна, а 30-40% населения – почти что постоянно. И не то, чтобы все вдруг сразу уверовали, – кто в ислам, кто в Бога, а просто кушать нечего было. Впрочем, и верующих в атеистической стране появилось вдруг столько, что хоть теократическую диктатуру вводи. Одно лишь этому мешало – наличие сразу десятка конфессий в стране. Правители терялись в догадках, на кого же опираться: христиан-то куда больше, зато мусульмане намного злее, чуть что – за ятаган хватаются, а то и пояса шахидов норовят нацепить. Вот и приходилось бедняге Джахангиру, великому эмиру Россиянии, лавировать между этими крайностями, периодически оказывая некоторые знаки внимания буддистам, староверам, и прочим заблудшим овечкам. (Сам-то он православный, даже крест носил, хотя, по утверждению очень и очень многих граждан, как раз креста-то на нем и не было). Раньше правитель был атеистом, причем весьма последовательным – ничего ему не стоило доказать, что Бога-де нет, и никогда не было, что мир наш материален до невозможности, и что попам верить нельзя. Но время шло, люди менялись, и будущий правитель стал эволюционировать в сторону истинной веры с пугающей скоростью: чем выше поднимался по карьерной лестнице, тем энергичнее крестился. Впрочем, его можно было как-то понять: действительно, как тут было не поверить в наличие Бога, если тебя ни с сего, ни с того вдруг подхватил вал цунами и из бездны безвестности зашвырнул на головокружительные высоты – не ниже Эвереста, однозначно. Большинству же населения оставалось верить в чудо, а это, согласитесь, также способствовало нарастанию религиозных настроений в народе. Церкви стали расти, как грибы, и, словно в темные царские времена, попы стали популярной и массовой профессией.
Везде, но не у нас. Народ тут не жил, деньги на храм божий брать было не с кого, вот и не заблестели золотом купола собора вблизи выселок. Делать было нечего, молиться, можно сказать, негде. От скуки Дух стал выращивать табак на грядке, но вырастал один чертополох. Дьявол ругался самым безобразным образом, бил меня по морде, и с расстройства уходил в лес – гонять местных леших. Иногда к нему присоединялась Чудотворная, и они устраивали своеобразную облаву, загон, да мало кто попадал в сети охотников. Лешие ведь тоже не дураки, и бегать умеют, а уж маскироваться научились так, что хамелеоны бы позавидовали. Одного, впрочем, изловить все-таки удалось. К нашему изумлению, он оказался Фаготом. Заподозрив неладное (шпионаж), Дух решил его поучить, да и допросить, заодно. Не выдержав пыток, пленный дьявол тут же во всем признался: и что постов не соблюдает, и кукишем крестится, и вера у него, черт знает какая, и что вообще он – атеист и иудаист в одном лице. Только в сатанизме не желал признаваться, сколько его не били. Азазелл руки-ноги натрудил, тут и мы бросились ему на выручку. Отмолотили беса так, что никакая больница его не приняла бы, и родная (чертова) матерь не узнала бы, а он все молчал и молчал. Пригляделись – и точно: не дышит. Перестарались, черт бы нас побрал! И стали мы тогда каяться и инструкцию “Молот ведьм” изучать, – что в таких случаях надо делать. Но, к своему великому огорчению, ни слова не нашли о том, как дьяволов допрашивать с пристрастием – с огоньком, или без. Пришлось искать решение самим. Как всегда, вылез Хомяк с неуместным предложением побить Иблиса камнями, но его самого чуть булыжником не прибили за не оригинальность и скудоумие. Решили тогда Фагота перевоспитать – обратить в истинную веру добрым словом пастыря и крепким подзатыльником. Стали вокруг него крестные ходы проводить, водой обливать и молитвы бормотать вроде “Отче наш”. А он от них только глубже в кому впадал, ирод. Словом, как ни бились с ним, а ничего не добились. Высекли его тогда ремнем для острастки, и отпустили на все четыре стороны, потому что надоел, как собака. Как был бесполезной чертовщиной, так ею и остался.
Почуяв свободу, старый черт встрепенулся и бросился в терновые кусты, оставляя клочья шерсти на колючих ветках. Воистину, прошел тернистый путь! Посвистев ему вдогонку, мы собрались в избе, и стали судить, да рядить, – как жить дальше, что делать, каким ветром нас сюда вообще занесло, и что вообще все это значит. Первым слово взял на правах сильнейшего Азазелл.
- Вот что я вам скажу, дорогие мои дурни, - проблеял старый черт. - Попали мы сюда неспроста, уж это как пить дай. Более того: голову даю на отсечение, что тут без воли Божьей не обошлось. Но и это еще не все! Господь испытывает то ли нас, то ли наше терпение, а мы, в свою очередь, испытываем его терпение. В конце концов, оно непременно лопнет, и вот тогда-то он нам все и разъяснит – так доходчиво и убедительно, что кое-кто может зубов не досчитаться. Отсюда вывод: надо ждать, чтобы посмотреть, что к чему и чем дело кончится.
- То есть предлагается бить баклуши, собак гонять и груши околачивать, - съязвил Бука, - очень интересное предложение. В принципе, жить так можно… если позволят. Только вот что тебе скажу, драчливейший ты наш: что-то до сих пор не получалось. Бог не допустил, и, надо думать, не допустит такого разврата и впредь. Он у нас моралист и вообще воспитан в старых добрых традициях. Не принято в высших сферах поощрять тунеядство и откровенный паразитизм. Только не говори мне о Нагорной проповеди! Все это выдумка бездельников и шарлатанов. Нечего на Бога всякую ересь валить!
Дух подумал, и согласился. Действительно, безделье есть грех, да еще какой! К чести старого демона, чем-чем, а этим он никогда не грешил – все время действовал, как одержимый. То квазарных чертей прибьет, то самого Сатану вздует, а уж сколько рядовой нечисти перекрошил в окрошку, того даже приблизительно оценить нельзя, потому что математика еще не научилась оперировать подобными цифрами. Доводилось ему и на нашей грешной Земле порядки наводить, так что в бездействии старика обвинить даже у Хомяка язык бы не повернулся. Это уже даже и не клевета, а просто вранье какое-то. Видя, что дерзость покамест сошла ему с рук, Бука вдохновился и начал всех уму-разуму учить. Выходило так, что только Пришельцам доподлинно известна Истина, в том числе и замыслы Божьи, а прочие просто ослы и профаны, так что нечего с ними (в том числе и с нами) считаться. Впредь командовать парадом будет Бука, подпевать ему – Бяка, а остальные недостойны у них ремешки на сандалиях завязывать. Вот такое мироустройство только и может считаться правильным, а прочие варианты ведут к гибели всего сущего. Вот загнул, так загнул!
Первой заподозрила неладное Чудотворная. Почуяв, что ее могут низвести до поломойки или прачки в иерархической системе, предложенной Пришельцами, она тут же сотворило чудо в решете, изрешетив братьев из пулемета “Максим”. Чудесного в том, казалось бы, ничего не было, если бы не одно “но”: пули легли строго в сантиметре одна от другой с такой точностью, что ни один архитектор так не расчертит свой ватман. Затем и медведь, сообразив, что его попросту хотят объегорить и облапошить, заревел, и стал ворочать да ломать изрешеченных Пришельцев. Жуткое это было зрелище: клыкастый и когтистый людоед катает по полу два бесформенных комка, и вокруг них так и свистят пули, и бешеной бабочкой бьется пламя пулемета. Хомяк, как завороженный, уставился на эту безобразную сцену, крепился, крепился, да и не выдержал, – выхватил полено, и стал помогать хищнику. Тут и до Духа стало кое-что доходить. Отпихнув добровольных экзекуторов, он решительно шагнул вперед, достал бревно, но успел только замахнуться. Загремел гром, и все вокруг застыло, будто все мы в лед вморозились. Время прекратило свое течение, и только гром гремел в этом нуль-пространстве. А где гром, как известно, там и Бог.
Господь выглядел на этот раз весьма необычно, я бы даже сказал – экстраординарно. Вместо привычного белого кителя на нем была бурка, папаха, а деснице – шашка, будто был то не Бог, а Аллах. Он свистнул своим грозным оружием, и страшно воскликнул – почему-то с кавказским акцентом:
- Порублю ишаков! Сдавайтесь, вы окружены! Я пришел судить вас по законам гор!
Мы только рты разинули. Что сие означает? Бог в ислам перешел, что ли?! Грех это даже помыслить!
- Что, испугались, бродяги? – по-доброму рассмеялся Господь, отшвырнув шашку в кусты (при этом лезвие задело, судя по всему, подглядывающего да подслушивающего Фагота: в терновнике что-то взвизгнуло, кусты затрещали, и запахло серой). - Ничего не бойтесь, я с вами! Без обид?
Ну, нам еще только не хватало на Бога обижаться! Рады - радешеньки, что на этот раз все началось с доброй шутки. Может ведь так статься, что через минуту-другую всем нам будет не до смеха, но это будет, все-таки, потом.
- Я так и думал, - удовлетворенно хмыкнул Всевышний, сбрасывая с себя дурацкий горский наряд, - мы тут все свои собрались, так что можем иногда и пошутить, и посмеяться. Хотите свежий анекдот?
И поведал нам какую-то смешную до безумия историю про котика и наждачную бумагу. Жаль, что содержание вылетело из головы, - так все хохотали, что чуть рассудка не лишились. Впрочем, это я лишь о себе говорю, потому что всем прочим и терять-то было особенно нечего.
- Посмеялись? – внезапно погрустнел Господь. – А теперь приготовимся к грусти, приготовьтесь к терновым венцам. Буду вам говорить о капусте, и о трех королях-подлецах, о моржах и хорошей погоде, но об устрицах нынче – ни-ни! Вы же все-таки умные вроде, поумнее тупой солдатни, и, конечно, умнее стократно, может, даже и в тысячу раз, всяких рыночников-демократов… но они, хоть безумнее вас, жмут по жизни отменным аллюром, вы же только ползете вослед, на смех всяким баранам и курам, бесполезно сжимая стилет… понимаете, что я сейчас сказал, а?
- Притчу, да? – робко спросила Чудотворная, - со скрытым смыслом?
- Протри очки, колдунья, - отрезал Бог, - что тут скрытого-то? Просто я занимаюсь разжиганием классовой ненависти. Попробуйте-ка привлечь меня к уголовной ответственности! Слабо?
Мы вконец запутались и сидели, выпучив бесцветные глаза, и недоумевая. Куда нам, гунявым, на господа в суд подавать! Все равно у него такие адвокаты, что в природе не сыскать; да и судьи с прокурорами, какими бы себе крутыми и неподкупными не казались – всего-навсего, его слуги, равно как и следователи, тюремные надзиратели и даже палачи.
- Правильно, и не пытайтесь, - подтвердил Бог наши сомнения. – На одних лишь судебных издержках разоритесь, а я ведь и встречный иск могу организовать, ха-ха! Например, потребую возмещение морального ущерба. По судам затаскаю, по миру пущу! Шутка.
Мы натужно улыбались одеревеневшими губами. Рты кривились в самых невероятных направлениях, так что со стороны могло показаться, что наша капелла корчила рожи, будто дразня собеседника. Да в мыслях не было, ей-богу! Господь же сделал вид, будто оскорбился.
- Что за рожи, что за ужимки да прыжки? – грозно сдвинул он брови. – Учитесь владеть мимикой, дражайшие! Испуг – не оправдание. Так, с испугу, можно и веру сменить, и даже Христа предать. Верно говорю, Петя?
Возникший из ниоткуда святой Петр опустил седую голову, якобы отрубленную почти две тысячи лет тому назад в древнем Риме.
- Было дело, - глухо сознался он, - отрекся я от Христа. Три раза, если мне память не изменяет. Зато потом – ни-ни!
- Да разве тебя кто в этом обвиняет, Петечка, петушок мой голубоглазый, – рассмеялся Господь, - с каждым может что-нибудь подобное случиться… к тому же все это входило в сценарий, придуманный – угадай, кем?
- Я знаю, “кем”, - смущенно пробормотал старый апостол, - а все-таки перед Иисусом как-то неловко, ей-богу…
Тут Господь прочитал Петру короткую нотацию, смысл которой сводился к следующему: не очень-то мы вольны в своих поступках. Замыслы, как правило, не могут реализоваться, поскольку упираются в реальные трудности, прекрасные порывы душатся на корню обстоятельствами или обычными недоброжелателями, а уж власти-то что порою творят!
- Еще Пушкин призывал, как мне помнится, душить прекрасные порывы, - пошутил Бог, - и на его призыв откликнулось столько всякого рода прохвостов, что до сих пор вся Земля хрипом хрипит. Но я не об этом, вернее сказать, не только об этом речь веду. Дав вам всем свободу выбора, я отнюдь не имел в виду, что выбранное решение реализуемо в данных конкретных условиях. Как бы не так! В конечном итоге, можно сделать ровно столько, сколько вам позволено, и то лишь при условии, что позволят. Так что попрошу никого не обольщаться на этот счет. Спешите пока что делать добрые дела, изменять окружающий вас мир в лучшую сторону, самим меняться, как угорелым, но при этом всегда помните: можно сделать все, или почти все, только если вам позволят. Речь идет, кстати, не только обо мне. Есть еще и власть, которая, как будто бы, тоже от Бога, природные стихии, форс-мажорные обстоятельства наподобие мятежей и террористических актов… да мало ли! Учитесь лавировать, как-то приспосабливаться к меняющейся обстановке, но в меру. Попробуйте, к примеру, меня забыть, или перестать бояться! Я вам тогда покажу форс-мажорные обстоятельства! Ребра поломаю!
И для наглядности отвесил Духу полноценного леща. Недоумевающий Азазелл тут же улетел в терновый куст, где лоб в лоб столкнулся с Братцем Кроликом, да и с раненым Фаготом, заодно. Тут же забыв о своем недавнем недоумении, он вздул обоих, а Кролика еще и за уши оттаскал, приговаривая:
- У, худой ушкан! Я тебе покажу, как лисиц обижать, плодовитый ты наш!
- Видите, что я ему позволяю, - небрежно бросил Бог, - а вы, наверное, думаете так:
- Что он себе позволяет, черт бы его побрал!
- Нет, его возможности ограничены моей волей, как у вас принято говорить – волей Божией… а вам, бедолаги, надо еще и власть слушаться, хотя она порою себе такое позволяет… вернее сказать, при моем попустительстве. Впрочем, – внезапно сменил тему Всевышний, - все это избито, как тот дьявол в кустах, и затерто до дыр. Все, что я сейчас вам рассказал, каждый дурак знает, а вы – нет. Может быть, лишь потому, что такие умные?
Мы даже зарделись: тонко он нас похвалил-то! И впрямь, кто на свете всех умнее? То-то и оно!
- Да я вовсе не об этом, - рассмеялся Бог, - вы бы лучше мне песенку спели, а то, поди, совсем соскучились-то по хоровому вокалу! Да и сымпровизировать лишний раз – совсем не лишнее, особенно в такой ситуации. Сами знаете, что бывает с теми, кто мне не угодит! Историю со смоковницей напомнить?
Нам совсем не улыбалось полететь сухими ветками в огонь. Так что пришлось мобилизовать все внутренние ресурсы, напрячь душевные силы (не всем: кое у кого, например, у Хомяка, вместо души – пар, или еще какая-то совершенно бесполезная и грубая инстанция), и волком завыть во славу Божию.
ЕСЛИ НАМ ПОЗВОЛЯТ
Не трясет, не вьюжит нас, не колет, и не бьют сплеча (с колена) влет:
Кто же нашим недругам позволит нас живьем заталкивать под лед?
Карты их, по крайней мере, биты, шкуру снять им с нас не суждено:
Будь, что будет, только будем квиты с ними мы – вот то-то и оно.
Но и нам самим бы помнить крепко, зарубив все это на носу:
Гонор плюс поношенная кепка, и привычка выражаться крепко
Приведет нас всех на страшный суд.
Хоть нам и позволено немало, хоть немало свыше нам дано,
Но грешно тянуть нам одеяло с тех, кого и так судьба помяла,
С тех, кому и так уж все равно.
Если позволять душе лениться, заложив ее за десять су,
Может так, товарищи, случиться (зарубите это на носу),
Что судьба нас крепко обездолит, дав пинка коленкою под зад,
Что никто нам больше не позволит сунуться посмертно в Райский сад.
Проживи хоть пять (или хоть сто) лет, жизнь не пустит вас из колеи,
И позволит (если вам позволят) дожидаться лучшей доли, и
Так зажмет железными клещами, лапами взбесившейся Судьбы,
Так обложит разными вещами, что начнете выть: “скорее бы!”
(Утонуть, сплясать в петле на рее, поскользнуться с крыши в гололед,
Что угодно, лишь бы поскорее! Пусть быстрей придет то, что придет).
Пусть осудят нас, запротоколят, пусть навеки ввергнут в тьму и грусть…
Впрочем, если сверху нам позволят (пусть и не бесплатно, ну и пусть!),
Мы могли бы, Боже, жить иначе, гордо выгибая нашу грудь,
Жить не рассуждая, и не плача, что у нас пропало что-нибудь.
Можешь даже нас отправить в Ад, но так, чтоб, Боже, было все при нем,
Чтоб могли сказать мы многократно: черт со всем, гори оно огнем.
- Слабовато, - поморщился Бог, - откровенно сказать, слабовато: то идея жуется, как вата, то скрипит, как солдатский сапог. Вы что-то хотели сказать, а получилось маловразумительное мычание. За такую работу – деньги назад! Отправляйтесь обратно в Ад, и приглядитесь хорошенько к тому, что натворили. Когда поймете, что же именно было не так, я вас верну обратно. Всего хорошего!
Загремел гром, и мы опять очутились у прокопченной стены каптерки домны номер восемь. Ненадолго, если повезет… и если нам позволят убраться отсюда подобру-поздорову.
РАЗДЕЛ 2. ПОВТОРЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО
Вот мы и в Аду! Любой репортер бы продал душу дьяволу за возможность начать очередной репортаж с этой фразы. Но вся беда в том, что этот репортаж уже не увидит свет, и никогда не выйдет в эфир: разве что Сатана с окружением просмотрит отснятый материал в закрытом кинотеатре. А критики они хоть куда, дай таким в лапы Священное писание, – на любой странице найдут самую лютую ересь и богохульство. Так что даже посмертной, и даже потусторонней славы не видать тем, кто продал душу хозяевам Бездны.
А вот нам в этом отношении повезло, да еще как! Столько раз пересекали мы эту самую пресловутую границу между тьмой и светом, между добром и злом, что можно было уже садиться романы писать, да читать, похоже, никто уже не будет. Нынче правдивые повествования не в моде. Привередливому читателю подавай эротику, детективы да инструкции для пользователя персональным компьютером. Ослы! Никакого вкуса, должен вам сказать. Заняться бы их перевоспитанием, да себе дороже выйдет – могут ведь и прибить между делом. Пусть идут своей дорогой, если им так хочется в Ад. Там теперь уже почти что интересно: столько мы набедокурили в Геенне огненной, так изменили местные пейзажи и ландшафты, что сослепу можно ее за Парадиз принять. Красиво, ничего не скажешь. Все лучшее, что было на Земле, теперь там имеется, и даже больше. Одна беда – вся нечисть сидит на местах, да непотребства творит, как ни в чем не бывало. Поначалу-то они втянули головы в плечи, думая, что пришел им кирдык, да обошлось. Не собирается Господь в ближайшее время ликвидировать это учреждение, дабы живущие помнили, что не все им сойдет с рук. Есть еще божий суд, наперсники разврата! Это даже Михаил Юрьевич Лермонтов знал. Как он там, кстати?
Забежав в каптерку, я пожал руку Пушкину, мимоходом спросив его:
- Ну, как, брат Пушкин?
На что и получил стандартный ответ:
- Да все как-то так… расскажи-ка лучше, что в мире нового! Рыночная демократия торжествует, не так ли? И написали ли на обломках самовластья наши имена?
- Написать-то написали, да на смену твоему пресловутому самодержавию такое налетело, что хоть просись назад в каменный век!
- Ты имеешь виду Февральскую Революцию и Великий октябрь?
Осведомлен поэт, кое-что и до Ада доходит! Только правильно ли он понял суть происходящего?
- Да нет, брат Пушкин, там-то все было о кей! Дали по шее кое-кому, причем не всегда за дело, но до Николая Кровавого все-таки дотянулись… что в этом дурного? И все бы хорошо, да рухнул СССР, и тут такое началось! Или у вас тут искаженные представления о последних событиях в Россиянии?
- Это у тебя в голове каша, а наши ребята все понимают верно. Мы решительно осуждаем культ личности и массовые репрессии, имевшие место в период…
Ну, пошла писать контора! И когда же он успел этой белиберды набраться? И тут я вспомнил, что кое-кто из приснопамятных толерантных правозащитников да столпов рыночного либерализма уже успели двинуть кони, или, по-русски, склеить ласты, то есть дать дуба. Они и развели тут канитель, а доверчивые гении клюнули на их демагогические выкрики. У, кликуши чертовы! В 1918 таких к стенке ставили без суда и следствия, и правильно, между прочим, делали. А я в это время, как дурак, по Андам болтался в поисках Бога, да только зря время убил. И революции в России проморгал, и никакого Бога не встретил. Дурак, что с меня взять! А, доведись мне принять участия в тех судьбоносных событиях, количество контры на Земле здорово бы сократилось. И кто их только в каптерку-то впустил? Не иначе, козни Лукавого…
Мне бы отмахнуться от великого поэта, да что-то внутри щелкнуло, и я тут же бросился отстаивать честь великих революционеров. Как сказал Юрий Визбор, честь должна быть спасена мгновенно!
- Слушай, бабник! И за что тебя только Николай Палкин к мудрецам причислил? Может быть, по сравнению с этим солдафоном ты и впрямь Спиноза, а то и Сократ, но со мной этот номер не пройдет. Наслушался, черт знает чего, и сразу вообразил, что умный! А не хотите ли выслушать, как же все было на самом деле?
И пришлось великому поэту прослушать краткий курс истории ВКПБ, а также лекции по историческому материализму и диалектике, будь она неладна. Но, поскольку я в тех мудреных темах сам отъявленный профан (как, по-моему, и все мы), мало что до Пушкина дошло.
- Постой-постой, - время от времени перебивал он меня, - не части! Говоришь, время такое было, кое - кого могли и сгоряча шлепнуть, а много кто и за дело пострадал… а священников кто расстреливал? А нашего брата Николая Гумилева кто к стенке поставил – Пушкин?
- А, по-твоему, большевики? – не сдавался я. – Ты сам посуди, садовая голова: их было-то в октябре 1917 года едва ли пять тысяч душ. И что же, по-твоему, они только тем и занимались, что гонялись за попами да поэтами? А что ты скажешь на то, что твои любимые белогвардейцы расстреляли членов Учредительного Собрания, а коммунисты их, всего-навсего, разогнали?
- Все понимаю, - не сдавался гений русской словесности, - сам попов терпеть не могу… не поручусь, что случись мне оказаться в 1918 году в России, сам бы записался в члены Ревтрибунала, чтоб эту долгогривую породу прищучить… но Гумилева-то за что?
- Да тут не все так просто, - устало отбивался я, - в какой-то мере он и сам напросился! Его спрашивают – ты, дядя, часом, не монархист? А он кричит: “Боже, царя храни”! Надо же соображать, с кем дело имеешь! Если бы Штирлиц, например, вопил бы в своем РСХА дурным голосом: “слава товарищу Сталину”!, то боюсь, и ему бы не поздоровилось, а кто был бы виноват?! Нельзя же ведь в Советской России во время войны орать “Хайль Гитлер”, а в коммунистическом Китае “Мао – дурак”! Соображать же нужно, брат Пушкин…
- А ваши ревкомы, что, думать разучились! – кричал поэт. - Может быть, Гумилев так шутил, а они его – к стенке! У них что, с чувством юмора были проблемы?
- Может быть, и так, - соглашался я, - среди них тоже всякой твари по паре было. Попадались иной раз такие экземпляры, что хоть сразу в Кунсткамеру. Ума – с маковое зернышко, а гонору – что у твоего Николая Павловича. – Я-де пролетарий, мне все можно! Своеобразный классовый расизм, сродни негритянскому…
- Ты негров не трожь, гнида, - вскипел мой визави, - ты бы еще и моего дедушку ниггером обозвал! На дуэль вызову!
- Ты бы лучше Дантеса еще раз позвал посоревноваться в меткости, - не удержался я, - да не забудь одеть бронежилет!
Пушкин расстроился, и понятно, почему. Кому приятно вспоминать, как аховый стрелок, можно сказать, мазила, срезал его, признанного ворошиловского стрелка первой трети девятнадцатого века, как вальдшнепа! Сплоховал тогда Пушкин, ох, как сплоховал! Да и Дантес, между прочим, тоже хорош: стрелял-то он в воздух, да не попал. И так бывает!
- Ну-ну, не будем ссориться из-за таких пустяков, - примирительно пробормотал я, - черт с ним, Дантесом! Жалкая, ничтожная личность, даром, что в пэры Франции к старости выбился. В каком он котле сейчас, не знаешь?
- Да где-то в седьмом ряду, - рассеянно отвечал поэт, - кажется, в теплой компании того же Николашки Палкина и графа Аракчеева. Хочешь – пойдем, подразним их! Встанем метрах в пяти, и на виду у этих негодяев будем мороженое есть.
Идея мне понравилась, хоть грех был велик. Отчего не позабавиться, тем более, что за казенный счет? Мы отправились к дремавшей у камина Самобранки, и заказали десять порций сливочного мороженого в стаканчиках. Скатерть, спросонья не разобрав, что к чему, обложила нас с Пушкиным такими матюгами, что камин погас. Я пригрозил ей божьим гневом и отправкой на мороз открытого Космоса, и она заткнулась, и только бормотала под нос какие-то турецкие ругательства, содрогаясь в пароксизмах сдерживаемой ярости. Но мороженое выдала, добавив еще от себя лично пару эскимо на палочке.
- Смотрите только, не подавитесь, - ласково напутствовала она нас, можно сказать, благословляя на подвиг. Да только начхать нам было на ее шуточки!
Котел с реакционерами пушкинского периода мы отыскали быстро – мороженое даже не начало таять. Поскучневший, было, Пушкин, преобразился. Он подскочил к ненавистному тирану со товарищи, показал им фиолетовый язык и стал дразниться.
- А вот шпицрутены, шпицрутены! Кому в кредит?
Царь Николай Павлович рванулся, было, из котла, да грехи не пускают! Стали они с Аракчеевым котел раскачивать, да только зря кипящее масло расплескали. А мы стояли рядом, нагло пожирая эскимо, и алчными взорами смотрели, как быстро растет температура котла, стоящего на адском огне: масло-то кипело при 300 градусов, а без оного металл тут же набрал тысячи полторы. Вот была потеха! Мы с Пушкиным чуть было животики не надорвали.
- Давно так не смеялся, - вымолвил, наконец, поэт, - а теперь пойдем пить холодное пиво. Счастливо загорать! Пошли, Парамоша!
Что ж, пиво, так пиво… но мы жестоко просчитались: Азазелл уже наводил в каптерке порядок.
- Распустились! – Ревел он, – я вам покажу, как пренебрегать своими обязанностями! Где график дежурств по уборке помещения? Почему окурки на полу? А кто тут бутылки бил? Сейчас он на них и спляшет “Тарантеллу”! Босиком!
Когда мы робко попросили у него холодного пивка, он совсем вызверился.
- Вы что, в Мюнхене? – взревел Дух. – Сейчас вам пиво, потом – воблу, а там, глядишь, и по бутылкам стрелять начнем?! Шагом марш стол убирать!
И пришлось нам вытряхивать скатерть, а потом долго ползать по полу, собирая окурки и кости. Мало того: этот изверг заставил нас еще и вымыть полы мокрой тряпкой, которая, при ближайшем рассмотрении, оказалась скатертью- Самобранкой! Ну, она нам (и Духу) это все припомнит при случае…
Когда субботник по уборке помещения, наконец, закончился, Азазелл сразу же подобрел. Козлиные глазки старого дьявола засветились благодушием и почти что доброжелательностью.
- А не пропустить ли нам по стаканчику, джентльмены? – добродушно проблеял бес.
- Пропустить! Пропустить! – заревели собравшиеся. В этом нестройном хоре совершенно потерялись протестующие голоса Гоголя и прочих ханжей, святош и трезвенников.
- Чтоб вам этой водкой подавиться, - прошипел Николай Васильевич, - совершенно бога забыли, скоты!
Но на автора “Мертвых душ” никто не обращал внимания. Пригорюнившийся, было, Пушкин оживился, и стал выкрикивать какие-то вакхические стишки.
- Полнее стакан наливайте! – Кричал он. – Выпьем с горя, где же кружка?
И ухитрился вылакать одновременно литровую кружку и какой-то необъятных размеров “стакан”, в котором непредвзятый наблюдатель легко опознал бы гроб хрустальный, впрочем, без крышки.
Тут я некстати вспомнил, что собирался проведать Лермонтова. Ага, вот он: мирно беседует с Бодлером и Клодом Дебюсси.
- … И тут чехи на нас как ринутся! – оживленно рассказывал он, - сабель триста, не меньше! Ну, думаю, пропал! Но был у меня тогда конь, Карагез, вы, может быть, слышали? Мне за него пятьсот кобылиц в свое время предлагали, плюс саблю марки “Гурда”. Так вот, вскочил я на своего Карагеза, да как припустили мы галопом, только пыль пошла столбом!
- Да, - вздохнул Бодлер, - повезло тебе с лошадкой, Миша! Мне бы такую…
- Каждому свое, - парировал Михаил Юрьевич, - ну, бывает, что и чужое прихватишь, не без этого! А, Парамоша, привет! Не скучал без нас? Присаживайся!
И пинком спихнул со стула композитора Дебюсси. Тот покрутил пальцем у виска и, насвистывая “Похоронный марш” Шопена, отправился жаловаться на нас Азазеллу.
А Лермонтов продолжал свой рассказ:
- Скачем мы, скачем, доскакали до речки Валерик. Чеченцы не отстают! Не в смысле расстояния, а в смысле упорства. Смотрю, – а тут полк гусар мимо проезжает. Я к ним: дескать, мол, так-то и так-то, выручайте, братцы! Представляете – выручили! Всыпали мы тогда злобным горцам по первое число, мало не показалось… чуть свою “Гурду” тогда не затупил… меня полковой командир тогда представил к повышению в звании плюс ордену святого Владимира Победоносца…
- Ты хотел сказать, Георгия? – мягко поправил я его. Но Лермонтов неожиданно уперся:
- Сам ты Георгий! – огрызнулся он. – Наш Владимир всем Георгиям в мире нос утер! Потому что его полное имя-отчество – Владимир Ильич. И был со мною еще один интересный случай. Выхожу я как-то на дорогу, глядь - вверху сияет Млечный путь…
- Я тогда напился, и в берлогу, - проревел за моей спиной Шатун, - хочется напиться и уснуть!
Лермонтов сверкнул глазами, но нашел в себе силы промолчать. Молодчина! И молодой, вроде бы, и горячий, как утюг, а тут нашел в себе силы не огреть хищника табуреткой. Блаженны страстотерпцы! И тогда медведя огрел я, только не скамейкой, а хрустальным графином, невзирая на старую дружбу со зверем. Звон разбившейся посудины привлек не нужное внимание Азазелла.
- Тарелки бьем, значит? – с убийственной и обезоруживающей доброжелательностью задал он свой риторический вопрос. – К счастью, что ли?
- Да вовсе и не тарелки, - неуклюже оправдывался я, - а, всего-навсего, графин с водой…
- Мой любимый графинчик! – ахнул демон. – Да лучше б ты разбил мое больное сердце!
И огрел меня по башке бревном.
Когда я очнулся, Пушкин уже сцепился с Лермонтовым, кажется, по вопросам истории.
- Если Наполеон злодей, то я – господь Бог, - кричал Михаил Юрьевич, а Пушкин гудел:
- А кто же он еще? Он – ужас мира, стыд природы, и вообще – упрек Аллаху на Земле!
Долго они еще препирались насчет оценки роли личности мосье Бонапарта в истории. Пушкин упирал на тот ущерб, который нанесли наполеоновские войны народам Европы, а Лермонтов совершенно справедливо указывал оппоненту, что и без всякого Наполеона реакционные монархии так и норовили ввязаться в драку друг с другом, так что нечего к покойнику цепляться! Сам же император, сидевший неподалеку, услыхав свое имя, незаметно пересел поближе, и прислушался.
- Он герцога Энгиенского ни за что кокнул, - кричал Пушкин, - да и дофина уморил! Это не метод политической борьбы, товарищ Лермонтов!
- А они, выходит, в шелковых перчатках воевали? – усмехался потомок шотландских рыцарей, - те еще были мошенники! Один террорист Жорж Кадудаль чего стоил! А Бонапарт, между прочим, в стране порядок навел, сплотил народ на борьбу с внешней угрозой, и так всех недругов вздул, что век помнили. Он Европу, можно сказать, за уши втащил в девятнадцатый век. А ему вместо “спасибо” – Ватерлоо! Эльба! Святая Елена, наконец! Какая жестокость!
Наконец, собеседники выдохлись и, махнув рукой друг на друга, отправились пить пиво. Разочарованный беспредметностью диспута Бонапарт поплелся в дальний угол, где англичане горячо обсуждали матчи первенства Европы по футболу.
- Который тут из вас Веллингтон? – грозно спросил он у сборища этих горьких пьяниц. На что находчивый лорд Байрон тут же ответил:
- Котел номер семнадцать, третий ряд, рядом с герцогом Мальборо… его, кажется, еще Черчиллем называют, вероятно, за толщину.
(Черчилль по-английски означает “поп”. Тонкое наблюдение! Служители культа во все времена славились дородностью, если не сказать, упитанностью). Бонапарт рысью выбежал на улицу, откуда прогремел его радостный голос:
- Гвардия – в огне? Неистов и упрям, гори огонь, гори! Сейчас я вам, сэр, маслица подолью!
В общем, встреча друзей проходила в теплой… даже горячей обстановке.
А я тем временем перехватил Лермонтова, уже сдувавшего пену с темного пива в огромной кружке.
- Слышь, Юрьевич, - потряс я за рукав гвардейского мундира, - ты не мог бы мне открыть секрет твоей феноменальной осведомленности! И Землю ты из космоса видел, и движение Галактик наблюдал в масштабах космического времени и пространства, и про божий суд все знаешь! Уж не святой ли ты божий, признавайся?
- Он самый, - не задумываясь, отвечал поэт, - а на ваш следующий вопрос: “а что же ты забыл тогда в Аду”, отвечаю: выполняю здесь специальное задание. Какое именно – не имею права разглашать. Честь имею!
- Заносчив он все-таки, - с огорчением констатировал я, - то-то его при жизни мало кто любил! Но все равно это свинство – истребить явление, которому не было равных. Нет прощения Кольке Палкину!
И еще раз выскочил на улицу – пнуть корчащегося в адском огне незадачливого императора. Зря: он, шельмец, увернулся, зато его верный пес граф Аракчеев успел тяпнуть за мою икру. До кости чуть не прокусил, собака эдакая! К тому же, еще и обжегся об горячую стенку котла. Возвращаясь в каптерку, покусанный и обожженный, я утешал себя мыслью, что этим прощелыгам куда хуже… и поделом им!
Меня поджидал соскучившийся медведь. Быстро взглянув на мою прокушенную ногу, он как-то странно хмыкнул, и пробормотал, якобы ни к кому не обращаясь:
- Мстительность и садизм – не те черты, которые украшают джентльмена… можно было бы и меня послать, куда нужно! Я все бы за тебя сделал сам.
(Это он уже мне). Я похлопал хищника-людоеда по его шерстистому загривку
- А кто в этом сомневается, мой юный друг? Но иногда хочется приложиться кое к каким мощам самому, без посредников!
- Ладно, сдаюсь, - шутливо поднял лапы Гризли, - я тебя хорошо понимаю. Хоть Господь отменно проучил этих негодяев, но меня так и тянет повторить им пару уроков.
- Повторение пройденного, – пройденный этап, - туманно отозвался я, - хотя так и тянет куда-то вернуться. Пойдем, проучим какого-нибудь рыночника из числа свежепреставившихся?
- С огромным удовольствием, дружище, - страшно взревел Шатун, - а потом у Чайника пивка спроворим!
Так мы и поступили, и до сих пор об этом не жалеем. Все-таки глоток холодного пива в разгар адской жары (да тут еще и это чертово новое светило, изготовленное Чудотворной по просьбе Кампанеллы) – это почти то, о чем мечтали классики марксизма-ленинизма.
РАЗДЕЛ 3. КЛАССИКИ МАРКСИЗМА
Не вздрагивайте, – я и не думал приводить здесь биографии и основные работы Маркса, Энгельса и товарища Ленина. Кому интересно, тот и сам прочтет. Под этим названием имеются в виду все, или почти все достойные джентльмены, господа и товарищи, которые умудрились вести себя по-человечески, хотя были достаточно умны, чтобы заработать кучу денег, облапошивая ближних. Могли, – а не стали, и за это снимем перед ними шляпы и помянем их добрым тихим словом. Ведь так легко, обладая даже минимальной сообразительностью, цепкостью пальцев и способностью отличить большую прибыль от маленькой, сделать состояние, иногда даже законным образом! Но, слава Богу, не все и не всегда задавались подобной целью. Жизнь, вообще-то, гораздо сложнее схемы: “тащи –жри –накапливай -выгодно торгуй”. Есть в ней еще и какие-то порывы, устремления, мечты… не будь всего этого перечня, будьте уверены, никто и никогда не нарисовал бы Джоконды. Себе дороже вышло! И, тем не менее, этот шедевр живописи существует и даже висит в Лувре. Там много еще чего интересного имеется, и не все эти ужасно дорогие картины созданы гением господ-товарищей, которых можно было бы причислить к указанной категории. Так что не стоит заниматься собирательством классиков марксизма по музеям и выставочным залам. Эту работу давным-давно за нас проделал Бог, собрав все лучшее, что сумело выдоить из себя человечество, в Аду, а точнее – в каптерке домны номер восемь. Там мы их всех и встретили, почти со всеми переговорили, даже кофеек кое с кем удалось попить. Удостоились такой чести, сподобились. Но и там не все в порядке! Наряду с такими уважаемыми джентльменами, как все тот же товарищ Леонардо, там что-то забыли, или потеряли, все тот же вороватый Ньютон, сварливый Гук, вороватый Маркони, и много-много еще всякого сброда, пусть и одаренного до неприличия. С ними мы, конечно же, не вступали ни в какие отношения – ни в рыночные, ни… ну, уж от этого увольте! Зато с Кампанеллой удалось наговориться досыта. И вот что он нам поведал.
- Вы, вероятно, успели прочесть ту белиберду, которую сочинил обо мне и моих сподвижниках ваш Хомяк, - кивнул он на внезапно поскучневшего имама-папу, - и ответственно заявляю: раньше за подобные пасквили били канделябром, а в мое время протыкали шпагами. Автор удивительным образом сумел соединить воедино бред собачий, полную чушь, мерзкую клевету и подлое вранье, скуку смертную, дилетантизм и профанацию, а поверх этого, подобно крему на торте, положил слой всякого рода умилительных восклицаний: дескать, каким душкой был покойник! Коммунист, да и только! Но в своем следующем пасквиле звериная сущность бывшего исламского фундаменталиста выперла наружу в виде неприкрытой ненависти ко всему прогрессивному. Зато реакционеров в лице монархов он расписал по трафарету! Что ни Николай Кровавый или Карл Глупый – то государь-ангел, только и думающий о благе своих подданных и государства. Даже книжку такую вредную издал – “Пламенные реакционеры”.
- Что ты врешь, итальянская морда?! – взорвался имам-папа, - это господин Бондаренко изволил сочинить сей пасквиль! Ты мне еще “Молот ведьм” бы приписал, лгун, достойный сын Отца Лжи!
- Сам дурак! – кротко огрызнулся фра Томаззо. – Я пошутил, а ты, чудак, все всерьез принимаешь, что может косвенно свидетельствовать…
Кампанелла внезапно замолчал и попятился. Из-под чалмы на него смотрели глаза дьявола.
- Повтори, что ты сказал… вернее, собирался произнести, чертов макаронник! – шипел Хомяк, дико вращая глазами, и клацая вставными зубами. - Ты что себе позволяешь, шайтан в рясе?
И потянулся к ятагану – тому самому, с автографом Аллаха, подаренным ему когда-то Богом. Но тут и Кампанелла опомнился.
- Всегда реакционеров бил и бить буду, - весело воскликнул он и огрел старого фанатика по башке фолиантом древнего издания “Города Солнца”. И внезапно в голове моего злобного товарища наступило полное просветление.
- Да здравствует коммунизм! – взревел он. – Долой реакционеров и мракобесов всех видов, времен и народов!
И выскочил в ночную темень Ада, – должно быть, учить уму-разуму тех самых отрицательных персонажей, томившихся в многочисленных котлах с кипящим маслом. Хоть и не самое достойное занятие – бить пленных, но в данном случае старика можно и нужно было понять и оправдать. Сами-то они при жизни никого не жалели, Джордано Бруно сожгли, Сократа отравили, процессы ведьм провели по всей Европе, и много-много лучших из лучших людей Средневековья до смерти убили. Так что теперь пусть не обижаются, сукины дети!
За нашей дискуссией с интересом наблюдали Маркс с Энгельсом, а также примкнувшие к ним товарищ Шепилов и ренегат Каутский. Откуда-то, потирая руки, подошел взволнованный Феликс Эдмундович.
- Интересно было на вас смотреть, товарищи, - заметил он, - свою революционную молодость вспомнил. Революция должна уметь защищаться, товарищи!
И выскочил во мрак – догонять Хомяка. Вдвоем дело пошло у них заметно веселее, и контрреволюционеры всех мастей еще раз получили по заслугам, по башке и филейным частям. Я бы тоже пошел с ними, но настроения не было. То ли пива перепил, то ли заснул. Не помню. Разбудил меня Карл Маркс.
- Скажите, пожалуйста, не тот ли вы Перегрин, приключения которого так живо были описаны Лукианом из Самосаты? – спросил он.
Я кратко рассказал свою биографию. С Лукианом я почти не встречался, ничего в те годы не проповедовал, только пил, как лошадь, слонялся по агорам (городским рынкам), клянчил сестерции у богатых патронов, и вообще ничего общего с персонажем знаменитого сатирика не имел, разве что кличку.
- Жаль, - огорченно вздохнул Маркс, - думал, что хоть одного основоположника этого лицемерно вероучения удастся прибить лично. Ну да ладно, все равно получи, перегрин!
Не успел я опомниться, как ренегат Каутский с политической проституткой Троцким поставили меня к стенке, а с улицы, на ходу расстегивая кобуру “Маузера”, вошел Железный Феликс.
- Контра? – строго спросил он меня.
- Вы что, товарищ! – искренне возмутился я, – самый что ни на есть ортодокс коммунистического учения, причем безо всяких ссылок и поправок! Готов принять хоть утопические взгляды Томаса Мора, хоть вашу доктрину. Вот такой я ортодокс, и всегда им был.
- А я слышал, что ты всю жизнь богоискательством занимаешься, - подначил меня Энгельс, - а ведь должен знать, паразит, что религия есть опиум для народа! Как же это так? Нехорошо, Парамоша!
- Бог богу рознь, - нашелся я, - есть всякие недостойные этого гордого звания идолы поганые, а наш, единственный и неповторимый, по взглядам – самый, что ни на есть большевик. И действует он, между прочим, точно по-большевистски: максималист, каких еще поискать! Очень, очень принципиальный товарищ, постоянно подталкивающий нас к царству социальной справедливости и социалистической законности. Так почему бы такого и не поискать, как следует?
- Послушаешь тебя, так и сам начнешь веровать, - пошутил Маркс, - но как-нибудь в другой раз. Не в этой загробной жизни, товарищ!
Я пожал плечами: какая еще может быть загробная одиссея у покойника, кроме той, что предопределена нам свыше? Впрочем, Маркс, как известно, закоренелый материалист, ему все равно, в каком раю или аду жить. Хоть во всех сразу! Наверное, он думает, наивный, что еще в какую-то Нирвану попадет, или в Парадиз. Блажен, кто верует! А на самом деле – пусть Бога благодарит за то, что ниспослал ему и ему подобным товарища Азазелла и эту самую каптерку. Попади он в капиталистический Ад, то так бы, как здесь, пожить классику своего же учения никто бы не позволил. Живьем сожрали бы, причем даже не дьяволы, а именно буржуйские грешники. Интересно, а за что Бог их сюда законопатил? Хоть пути его и неисповедимы, а все-таки любопытно было бы у него спросить при случае.
Знал бы я, как скоро такой “случай” нам представится! Только я об этом подумал, как в ушах у меня пронзительно свистнул ветер перемен и дальних странствий, и вблизи, как маяки, показались радужные кольца Сатурна. Значит, не переехал еще Господь! Интересно, зачем вызывает? Опять по какому-то ничтожному поводу и пустяковому делу? Кофейку попить не с кем? Или хочет обрадовать каким-нибудь экстренным сообщением, наподобие своего скорого пришествия, или, наоборот, очередного катаклизма? С него станется!
Тут меня швырнуло вниз головой в глубокий аммиачно-метановый сугроб. Мягко, но очень холодно – даже уши замерзли. Как-никак, минус сто шестьдесят в тени! Да и на cолнце то же самое. Из-под мощной снежной толщи я услышал топот сапог, - должно быть, Бог вышел на крыльцо. И точно, - прогремел глас Божий:
- И куда этот олух запропастился? Должен бы уже прибыть! Выговор ему за опоздание с лишением двадцати процентов премии! Уж не в этом ли сугробе кукует? Парамон, вылезай! Простудишься!
И я оказался в божьей приемной. Глас-то Господа я слышал, а Бога нигде не было видно. Померещилось, что ли? Вот до чего может довести исступленное религиозными бдениями сознание! Или, может быть, Бог воспользовался какими-то неведомыми техническими средствами связи, и говорит со мной откуда-то с Лиры, а то и с Большой Медведицы? Все может быть.
Приемная была пуста. Господа в ней не было – это минус, зато отсутствовали и профосы Вурдалак с пророком Самуилом, прославившимся своей жестокостью, а это уже смело можно записывать в плюс. Предоставленный себе самому, я занялся изучением вороха бумаг на столе Всевышнего. Создавалось впечатление, что Бог исчез в самом разгаре работы по рассмотрению жалоб от населения – так называемых молитв, или молитвограмм. Не разобранные обращения к Господу на всех языках Вселенной беспорядочной грудой вперемежку валялись на столе; на некоторых уже были проставлены божьи резолюции:
- отказать ввиду необоснованности претензий;
- рассмотреть в рабочем порядке согласно правилам, разработанным комиссией Гавриила в сентябре сего года…
И так далее. Корзина для мусора была наполовину заполнена разного рода доносами и кляузами; я стал их рассеянно перебирать. И что же обнаружил, как вы думаете? Почти половина пасквилей была посвящена моей скромной персоне. Мало того, безошибочно угадывался и автор этих нелепых посланий – его преосвященство имам-папа первой категории, он же серафим третьего класса, господин-товарищ Хомяк. И что только мне ни приписывалось! Оказывается, Рейхстаг поджег я, а, если и не поджег, то спровоцировал наивного и доверчивого партайгеноссе Гитлера осуществить эту провокацию во имя победы национал социалистических идей в Германии. И вообще чуть не все великие пожары мира произошли по моей вине – если не прямой, то, по крайней мере, косвенной. Доказательства же были следующие:
- Поскольку Александрийскую библиотеку спалили христиане, а некий перегрин Парамон принадлежит к их числу, и надежного алиби у него нет (кажется, припоминаю, - я действительно болтался в это время в Египте, осматривая Пирамиды – не там ли, мол, прячется Бог?), то не исключена его причастность к организации этого великого погрома. Многое указывает на то, что именно Парамон скрывался под личиной епископа Александрии, поскольку оба происходили из перегринов, оба были привержены Бахусу, отличались одинаковой вшивостью и плешивостью, ростом и цветом глаз, и так далее.
- Поскольку вышеупомянутый Парамон характеризуется крайне реакционным мировоззрением, ненавистью к наукам вообще и к книгам, в частности, то кому, как не ему, книги-то жечь?
- И уж кому, как не Парамону, было науськивать толпу неграмотных фанатиков на манускрипты и их мудрую хранительницу Гипатию, потому как вышеупомянутый Парамон всегда отличался ненавистью к тем, кто его умнее, а уж про ученых тетенек и говорить нечего. Самодур, сторонник домостроя, патриархата, и вообще сволочь, каких поискать.
Вот такие, с позволения сказать, “аргументы и факты”. Далее мне последовательно приписывались пожар Рима в 68 году Новой эры (Нерон, оказывается, - это тоже я, поскольку оба мы рыжие и плешивые, не дураки выпить и потом спеть, да и актеры те еще), пожар дворца персидского царя в Персеполисе в 330 году до Рождества Христова (подлая клевета! Меня тогда еще на свете не было), и даже Московский Манеж был подожжен мною. Не забыл клеветник и пожар Москвы в 1812 году, гибель в огне двух древнееврейских городов (ну, это уже, что называется, через край хватил), и даже последний день Помпеи. Хомяка выдавала подозрительная осведомленность о некоторых моих скверных привычках и фактах из биографии, которые были известны только нам двоим. Кроме того, старый дурень постоянно клялся Аллахом (“да падет гнев Аллаха на мою лысую голову, если я лгу”), постоянно цитировал Коран и неудержимо хвастался своими подвигами в процессе борьбы с гяурами. И правильно Бог сделал, бросив эту белиберду в урну! Я точно знал, что бумаги тут же передавались в Ад для последующего сжигания в топках Геенны огненной. Случалось и так, что это священное пламя подогревало котлы с кипящим маслом, где непосредственно варились авторы подобных цидулок. Но также было мне известно, что чертов дьявол Сатана, в нарушение всех инструкций и предписаний, успевал прочитывать все эти бумаги, так что осведомленность врага человечества в делах земных была просто потрясающей.
Но одна из клеветнических бумаг просто потрясла меня своим цинизмом. Безымянный анонимщик приписал мне либерально-рыночные взгляды! Слава Богу, что хоть не толерантность и участие в правозащитном движении.
- Теперь тебе, Хомяк, не жить, - написал я на полях анонимки. - Придется все Богу о твоем обжорстве и пристрастию к спиртному рассказать, не говоря уже о скверной привычке драться ятаганом и поленом.
И зачем я только это сделал? Все равно ведь дурацкая рукопись сгорит синим пламенем! Доведет меня когда-нибудь собственная глупость до греха…
Загремел гром, и Господь явился в своей приемной. Вместо приветствия он наградил меня очередной затрещиной, воскликнув:
- Кто тебе позволил читать чужие письма? И что за скверная привычка рыться в мусоре, чертов бомж?
И нахлобучил ту самую корзину мне на голову. Кстати говоря, оттуда меня осыпало не только ворохом бумаг, но и собачьим кормом (наверное, Бог Цербера подкармливал), и конопляными зернышками, вероятнее всего, входившими в меню Райской Птицы-Секретарши. Пока я выбирался из груды мусора, Бог, топая ногами и, стуча кулаком по столу, отчитывал меня, разнося в пух и прах и камня на камне не оставляя.
- Такого дурака свет еще не знал, - закончил, наконец, он филиппику, - иной раз нет-нет, да и хочется поверить очередному доносу на тебя! Не знай я все на свете, точно поверил бы, глядя на твою рожу! Не нравится она мне, ох, как не нравится!
И, по-видимому, желая устранить какие-то дефекты моей внешности, Господь украсил своего раба очередным фингалом под глазом.
- Вот теперь намного лучше, - с удовлетворением в голосе вымолвил он, - форма, наконец-то, стала приближаться к содержанию. Позвольте-ка, коллега, повернуться другим боком! Вот так, пожалуй, еще экстравагантнее, - молвил Бог, устраняя асимметрию синей раскраски моей физиономии. – Почти что - то, о чем мечтали классики марксизма!
Потом он, словно что-то вспомнив, хлопнул десницей по своему высокому челу (попросту говоря, рукой по лбу).
- Черт побери, опять отвлекся! Ты ведь собирался кое о чем меня спросить, а я тебя вызвал, чтобы дать ответ! Но, грешен, - не удержался, поймав тебя за недостойным занятием. Да и кто в данном случае сумел бы удержаться от соблазна заехать лишний раз под наглый глаз? Пушкин, разве что? Так вот, отвечаю на ваш вопрос относительно загадочных судеб чертовых буржуев, чтоб им пусто было и на Земле, и в Аду. Ничего особо интересного сказать вам не могу. И не знаю, что тут и говорить! Неужели самому не понятно? Ну-ка, попробуй сформулировать!
И тут до меня начало кое-что доходить.
- Ты хочешь сказать, Боже, - промямлил я, - что виновность буржуазии в ее деяниях настолько априорна, столь очевидная, что и к Страшному Суду в данном случае нет смысла обращаться? Что не только любое деяние, но и каждая минута, каждый вздох олигарха гатит в болотах и выдалбливает в скалах ровную дорогу в Ад, по которой пройдут вереницы ему подобных строем и с песнями? Что это тот самый случай, когда о так называемой “презумпции невиновности” может говорить либо законченный циник, либо круглый идиот?
- Все так, - кивнул Бог, - и об этом, кстати, весьма доходчиво сказано в трудах классиков марксизма-ленинизма. Читай их почаще, и другим то же самое советуй! А теперь прошу к столу…
Далее последовала церемония чаепития с тортом “Наполеон” и прочими атрибутами райского буфета. Не буду подробно ее описывать, поскольку среди читателей обязательно найдутся господа, которым жрать нечего, а тут – извольте выслушать повесть о вкусной и здоровой райской пище. После этого к толпе моих ненавистников и преследователей присоединятся еще и голодные, чего бы я искренне не желал. Мне и ханжей с дураками хватает за глаза!
- Чем-то тебя следовало бы наградить, - рассуждал вслух Господь, отхлебывая райский напиток из золотой (или иридиевой, не разобрал) пиалы, - но только после того, как ты этого заслужишь. Пока что, к сожалению, могу предложить лишь двадцать пять горячих. Шутка! Награда все-таки должна найти героя. Как ты думаешь, за что я собираюсь вручить кое-кому золотую пальмовую ветвь?
Страшная догадка молнией вспыхнула в моем бедном уме. Опять петь заставит!
- А вы догадливы, коллега, - насмешливо оценил мое замешательство Бог, - именно приз за пение вас и ждет. Но лишь при условии, что текст и лейтмотив мне понравятся. Сам знаешь, как мне трудно угодить! Критик я требовательный, художественный вкус и музыкальный слух у меня абсолютные. Могу такую рецензию устроить, – костей не соберешь. Но больше всего на свете мне хочется дарить людям радость! Так что в твоих же интересах меня не злить. Исходя из всего вышеизложенного, жду вашего выхода и сольного выступления, маэстро! Время пошло…
Я растерянно поплелся на подмостки, как на эшафот. Как назло, ничего не лезло в голову, а тут такие условия: грудь в крестах, или голова в кустах. Третьего не дано.
Будем же достойны тех наград
Мы-то, может, господи, и рады получать в любые времена
Ордена и прочие награды, чтоб гордилась нами вся страна,
Только вот беда: они за гранью качества дурацких наших дел,
Ибо бесполезные старанья нам даны, господь, тобой в удел,
Ибо наши темные деянья отдают такой противной дрянью,
Что одна награда нам – расстрел.
Впрочем, ты к своим смиренным слугам добр, и неизвестно почему,
Награждая нас не по заслугам, и почти всегда – не по уму.
-Ум-де сам уже почти награда, не гоняться б вам за мишурой!
Разум, братцы, это автострада, что приводит к Господу порой,
Но, бывает (и гораздо чаще), что она заводит ваш народ,
В дебри и вообще в такие чащи, где почти что все наоборот,
Ересь где главенствует и схизма, где заслуг – ни-ни, одна вина,
О которых классики марксизма раньше не мечтали ни хрена.
В этих дебрях Вечность канет в Лету, а грехи выходят на парад…
Там – дорога в Ад. Дорогу эту вам укажут вместо всех наград.
Путь туда проложен в Новой Эре, или раньше, – но не в этом суть!
Нам бы – в Парадиз… по крайне мере, пару орденов бы нам на грудь,
Или в Рай стандартную путевку, пусть и не бесплатно, не без мук:
Пусть палач намылит нам веревку, лишь бы грех сошел бы с наших рук,
Лишь бы наше позднее прозренье, наконец, заметили с небес,
Лишь бы в бездне бочкою варенья нас не наградил нахальный бес.
Ведь отметим не без огорченья, продаются души от души
За корзину адского печенья, ежели в душе вы – плохиши.
Перекрыл бы ты, Господь, лазейки, по которым в нас вползает змей,
(Пусть и не питон, а просто змейки), заревев на грешника: “Не смей!
Стой на месте, двигаясь к нирване, отыщи скорей дорогу в храм,
Где полным-полно подобной рвани весело гуляет по горам,
Где до неба менее аршина, где всегда всего полным-полно,
Где раствор вульгарной мочевины сразу превращается в вино”.
Где же, Боже, эти автострады, светлый путь, и где наш идеал,
Где бы нас представили к награде, - к той, что бы нам, Создатель, дал?
Обнадежь нас, Господи-надежа, дай еще разок последний шанс,
Где сумняше, в общем-то, ничтоже, быстро отработаем аванс.
И, пройдя такие переплеты по пересеченьям автострад,
Думаем, товарищ Боже, что ты выделишь божественные квоты
(Каждому) божественных наград.
И тогда ты сможешь спать спокойно, в лютую пургу и крупный град,
Если даже мы вполне достойны некоторых… лучше б – всех – наград.
- Ну и ну, это даже не бред! Это, братец, абстрактное что-то, то, чему и названия нет, то, за что бьют ремнем по субботам… это у тебя от жары, что ли? – холодно бросил Бог. – Так от перегрева имеется лишь одно радикальное средство – холодный душ. Азотно-метановый вас устроит?
И тотчас выгнал меня на почти двухсотградусный мороз. Не успел я, впрочем, превратиться в сосульку, как был призван обратно.
- Подышал свежим воздухом? – заботливым голосом обратился ко мне Всевышний Полагаю, в голове должно проясниться, и больше мне не о чем беспокоиться. Рад за ваше душевное здоровье, заходи к нам как-нибудь еще. В мире назревают грандиозные события и значительные перемены, так что будь готов ко всему. Но не смей впадать в отчаяние, киснуть, ныть, опускать руки, и даже пытаться наложить их на себя. Ничего не выйдет, только меня расстроишь. А когда я огорчаюсь, приходится принимать адекватные меры в тройном размере. Ну, поскольку ты замерз, ступай к Азазеллу погреться. И не забудь там передать привет классикам марксизма-ленинизма. Скажи им, что скоро их к себе в свиту переведу, – как только на Марс переберусь. А пока что пусть всех там перевоспитывают, пока не созреют до моей милости. Пшел вон!
И отборным божественным лещом отправил меня туда, откуда и призвал. К первоисточникам, значит. А почему бы и нет? Поговорить с реальными персонажами – это вам не “Диалектику природы” и “Философские тетради” штудировать, не говоря уже о занудных трудах господ Гегеля, Юма и Канта, которые лучше всего читать на ночь больным, страдающим бессонницей. Поговорим, пообщаемся, если они мне в рожу не плюнут. Все-таки никаких у меня заслуг в области революционной деятельности нет и, похоже, уже не будет, потому что, как сказал даже лидер компартии Россиянии, лимит на революции исчерпан.
РАЗДЕЛ 5. ИСЧЕРПАННЫЕ ЛИМИТЫ.
Вообще-то искусственно установленные границы недолговечные и всегда непрочны. Сигают через них все, кому не лень – от контрабандистов до обычных дебилов, которые и читать-то толком не умеют, вот и прутся, куда не следуют, потому что не понимают смысла надписи: “Не положено”. Примеры нужны? Ну, взять, хотя бы, линии, по которым разделились бывшие республики СССР. Никто и не предполагал строить внутри страны пограничные укрепления, потому что, то ли основоположники государства оказались плохими провидцами, то ли бездельники, разделившие территорию поверженного гиганта, не подумали, а как же им свою долю от супостата – соседа уберечь. Вчерашние собутыльники оказались не готовыми к тому, чтобы всю оставшуюся жизнь изучать друг друга в перископы и в оптику новейших лазерных прицелов. Новые “порубежники” растерянно оглядывались по сторонам, и откровенно недоумевали, – а что же им дальше-то делать. А потом, разом прозрев, стали растаскивать да распродавать все то, что было создано на подконтрольной им территории трудом трех-четырех предшествующих поколений. Это ведь так легко – мародерствовать, совсем не то, что кирпичи да бревна таскать. В результате вчерашние коллеги оказались в соперничающих, а то и откровенно враждующих бандах грабителей. Потребовалась помощь извне, которую тотчас же предоставил всем желающим “благородный” Горбуш. Не рыбой, разумеется, не мукой (хотя кое-какое продовольствие в составе подарков от дяди Сэма также фигурировало), а все больше дрянными зелеными бумажками, вообще-то почти ничем не обеспеченными, и своей дурацкой морской пехотой. А для псов войны нужны конюшни-базы, ведь верно? Так наши олухи царя небесного добровольно отдали свои шкуры и души на хранение иноземным оккупационным властям. Не буду все это подробно пересказывать, потому что оно не так скучно, как противно. Ну, разграничили они сферы грабежа территории бывшего СССР, ну, продали душу дьяволу, - и что с того? Зато выгодно продали, не то, что некоторые, умудрившие оформить аналогичную сделку всего лишь за бутылку водки, или же за стеклянные бусы. Утешали себя мерзавцы тем, что не сделай они этого, так другие бы нашлись, которые поступили бы как-нибудь еще хуже. Ну, флаг бы им в руки, - они ведь по-другому и мыслить-то не умеют. Раз уж записался в буржуи, так и изволь быть хищником, на худой конец- падальщиком, а никак не смиренной овечкой.
А вот почему господа социалисты и коммунисты повели себя так, как будто они не поборники интересов униженных и оскорбленных, а просто мелкие и менее удачливые мародеры, по-своему тоже униженные и оскорбленные? Как же так – не оказаться первыми при разделе добычи?! То-то и стали они ввязываться в какие-то сомнительные мероприятия наподобие сделки со служителями культа, продажу мест в парламенте олигархам-нуворишам, и поэтому стали быстро терять электорат. А тут еще эта загадочная фраза их лидера насчет исчерпанности лимита народов Россиянии на восстания…
За разъяснениями пришлось обратиться к классикам марксизма. Не к Пушкину же, известному монархисту и контрреволюционеру! Для начала отправился я к Томасу Мору, полагая, что уж кому-кому, а ему ответить на подобные вопросы – раз плюнуть. Канцлером все-таки работал, туда дураков не берут!
Однако старик Мор меня разочаровал.
- К черту эти революции, - проворчал он, - они восстают, а нам, канцлерам, их подавлять! Других дел у меня нет, что ли? Хотел вторую часть “Утопии” написать, а тут – бац! – башку отрубили…
- А при чем тут революции? – усомнился я. - Ты что, восстание возглавил, что ли? Или, по крайней мере, кого-то к тому подстрекал?
- Борони Бог! – побледнел, и даже закрестился бывший канцлер. – Напротив, дабы не спровоцировать какого-нибудь конфликта между сторонниками папы римского и реформатором-королем, я, можно сказать, выбрал казнь. Черт с ней, башкой, пусть рубят, лишь бы не было войны! Я имею в виду, гражданской…
- Тоже мне, идеалист нашелся, - заскучал я, сразу же проникшись почти что глубоким презрением к дурацкому поступку Мора. – Из-за таких, как он, да дурак Трубецкой, и страдает простой народ, потому что не на кого больше надеяться. Один под топор лезет, другой с Сенатской площади сбегает, как последний дезертир и сукин сын!
И поплелся по необъятным просторам каптерки в поисках более достойного собеседника, чтоб не из таких вот пассионариев, готовых по любому поводу и даже без повода жертвовать своей шкурой непонятно за что. Толку от подобных ему самоубийц – ничуть, а вред очевиден. Есть же такая простая формула – “если не мы, то кто же”? Если все будут увиливать от лидерства в критические моменты истории, то кому, спрашивается, тогда революции возглавлять? Кому контру щучить, продразверстку вводить, интервентов гонять? Пушкину, или кошкиной бабушке?!
- А не заняться ли всем этим самому? – почему-то мелькнула мыслишка в заскорузлой плешивой башке. – Впрочем… как бы не привлекли к суду за экстремистскую деятельность и разжигание классовой ненависти! Ну их всех к черту! Пусть пироги печет сапожник… или пирожник, запамятовал. В общем, кому что положено, тот пусть тем и занимается, и черт бы с ними со всеми…
Бормоча эти благоглупости, я совершенно перестал обращать внимание на то, куда вынесут ноги. А они, хоть и кривые и хромые, а самостоятельные – дальше некуда. И поплелись они, родимые, прямо к столику, за которым степенно сдували пену с пива главные классики марксизма – товарищ Карл и товарищ Фридрих. Фамилий их не называю в целях конспирации. А вдруг кто-нибудь вычислит?
Увидев меня, классики благоразумно спрятали кружки с темным напитком под стол, и со скучающим видом стали фальшиво насвистывать “Интернационал”. Я кисло улыбнулся им и несмело приблизился к столику.
- Вы позволите?
Карл и Фридрих переглянулись. Больше всего на свете в эту минуту им хотелось поменять меня и пиво местами, но, поскольку они привыкли видеть раба божьего Парамона в теплой компании хозяина каптерки, звероватого медведя и безумного Хомяка, то благоразумно воздержались от необдуманных поступков, способных повлечь за собой непредсказуемые последствия.
- Присаживайтесь, товарищ…
Наступило тягостное молчание. Классики не знали, что мне нужно и чего от меня можно ожидать, а я забыл, что же, собственно, хотел спросить. А потом, сообразив, что они тут не просто так сидели, нарочито небрежно спросил:
- А не выпить ли нам по кружечке темного баварского пивка?
- Вы хотите сказать, что не прочь вылакать нашего пива? Неправильно поставлен вопрос, товарищ! Реквизировать излишки нравственно лишь у тех господ, которые накопили их беззаконными способами, или унаследовали капиталы, полученные самым бесчестным путем. Конфискация же жалкого достояния трудящихся, в том числе пролетариев умственного труда и революционных деятелей, является тягчайшим преступлением, если не сказать – прямой контрреволюцией. Короче говоря, пошел вон!
Ну вот, ничего себе! Второй раз за день слышу этот оскорбительный совет… или пожелание. Но я и не думал сдаваться. Не так уж мне хотелось этого дурацкого пива, и вообще я пришел за мудрым советом. Существуют ли в природе вообще какие-то ограничения на вооруженный отпор негодяям, в том числе и принадлежащим к правящему классу, и даже вообще к правительству? Тиранам, деспотам всяким, реакционерам всех мастей, в конце концов…
Сообразив, наконец, что их любимому баварскому напитку ничего пока не угрожает, Карл и Фридрих прочитали мне нотацию на тему: - “нечего всяких дураков слушать”!
- Вот ты сам рассуди, - напирал Фридрих, - даже американцы, уж на что известные шакалы и мародеры, других каких в свете не найти, и те додумались до почти что правильной формулировочки:
- “Всякий народ имеет полное право на вооруженное восстание, если тираническая деспотия не позволяет ему в полной мере осуществлять свою возможность заниматься мирным трудом, искусствами и отправлением религиозного культа”, или что-то в этом же роде. Это у них в их ишачьей конституции написано. Сами-то янки, кстати, давят все революции, которые только попадаются на их неправедном пути, но конституцию-то они не для чужаков писали, совершенно понятно. Другим народам, думаю, есть чему поучиться у этих мерзавцев, – не в смысле наглости и подлости, а в плане решимости отстоять свои интересы. Нынче у штатников весь мир сфера их жизненных интересов, вот так!
- Отсюда следует, что приснопамятный вожак коммунистов Россиянии либо врет без зазрения совести, либо глубоко прячем свои истинные взгляды? – сообразил я. – Например, чтобы партия не оказалась не вовремя разгромленной, чтобы сберечь электорат и структуру в тяжелых условиях правобуржуазной реакции…
- Совершенно верно, - подтвердил Фридрих, - иной раз для пользы дела не вредно прикинуться полным идиотом. Умение конспирироваться, мимикрировать, - одно из важнейших условий эффективности проведения борьбы за правое дело. Зачем на узкой горной тропе бежать на пулемет с высоко поднятой головой? Красивая смерть – вот и все, что может произойти с потенциальным героем и победителем. А нам это надо? Революции нужны победы, а не трупы пламенных революционеров. Требуется умение выжить для того, чтобы, дождавшись благоприятных условий, показать, наконец, этим сукиным детям - консерваторам и реакционерам, где раки зимуют. Так что вполне вероятно, что в данном случае имеет место как раз случай искусной мимикрии.
Мне даже легче стало. Вот оно что, оказывается! Если идти дальше и спроецировать эту логику на действия нашего Кощея, то очень может быть, что и он не так уж плох, а просто беднягу вынуждают делать вид, будто он тоже из мерзавцев, а в глубине души наш Джахангир тот еще коммунист, круче Маркса с Лениным! Но тут нечто неприятное полезло в голову и холодком обожгло распалившееся воображение. В маскировке ведь иногда важно не переборщить, товарищи! Можно ведь так глубоко затаиться, что это может привести к следующим печальным результатам: - ну, хорошо, вы ничего такого антиправительственного не предпринимаете, всегда на публике лояльны к власти негодяев, никогда не брякнете и не вякнете нечто, оскорбляющее слух чиновников и жандармов. Затаились, одним словом. Но существует такая опасность: говоря одно, а думая совсем о другом, можно и раздвоением личности заболеть. Или, что еще хуже, попасть под пресс убийственного материалистического закона – Бытие определяет сознание. Постоянно болтая о преимуществах капиталистического строя, пусть хотя бы и для отвода глаз, в конце концов можешь и сам уверовать в это вранье. Есть еще и третий вариант развития событий, который замечательно точно охарактеризовал профессиональный революционер Николай Бауман:
- Хорошо, конспирируемся. Я ничего не буду делать, ты ничего не будешь делать, и тогда ни один шпик, ни один провокатор ни за что на свете не догадается о том, что мы революционеры.
Так что насчет мудрости нынешних вождей левого движения имеются смутные сомнения. В бытовом плане эти товарищи, конечно же, правы – всегда полезно оставаться чистым перед законам и безопасным для власть предержащих. Но, простите, на кой черт вы сдались тем, кого якобы возглавляете?!
С этим вопросам я обратился к Карлу, – он еще при жизни приобрел стойкую репутацию первого мудреца планеты. И что же мне ответил классик марксизма?
- Шел бы ты, божий человечек, мимо, - начал закипать товарищ Маркс, - у нас тут обсуждаются мировые проблемы, вопросы государственной важности и вообще тайны Бытия, а он тут пристает со своими несуразностями! Фридрих, проводи товарища!
И старый испытанный друг уверенными пинками отогнал мою нежелательную персону (кажется, на дипломатическом языке – нон грата), в сторону – подальше от столика, под которым давно и нетерпеливо пенилось заветное баварское пиво. Уходя, я услышал горестный вопль товарища Карла:
- Перегрелось! Козел! Чтоб тебя, Парамон, приподняло да шлепнуло, чтоб тебе всю оставшуюся Вечность Богу песни сочинять!
Вот это проклял, так проклял… недаром его еще при жизни эксплуататоры возненавидели, да и после кончины не оставляют попыток ревизовать его великое учение. Остер на язык был товарищ Карл! Не верите, – перечитайте “Капитал”. Да и труды Владимира Ильича, кстати. Там же черным по белому сказано:
- Маркс еще при жизни заслужил почетную ненависть всей этой сволочи…”
Униженный и опозоренный, я, все-таки, и не подумал идти к Азазеллу – жаловаться на обидчиков. Пусть у них характеры тяжелые, можно сказать - сволочные, но ведь и жизнь у классиков была – не сахар: времена становления империализма, дикие нравы, и все такое прочее. Так что нечего обращать внимания на такие мелочи, как ругань да пинки. Гениев надо беречь, а то ведь, отвечая им ударом на удар, можно кого-нибудь из этих светочей и недосчитаться. История вам этого не простит. Лучше уж подставляйте другую щеку, а, если придется, затылок, шею и ту часть тела, которые поляки почему-то называют дупой. И по-христиански получится, и вообще мудро. Лимит моего терпения на этот счет пока что не исчерпан, так что забудем сей неприятный эпизод. Временно, конечно, потом-то уж всё всем припомню.
РАЗДЕЛ 6. ВСЕ ВСЕМ ПОТОМ ПРИПОМНИМ
Потянулись суровые будни серого адского быта. Мы по-прежнему трудились на новостройках, сажали висячие сады, строили и строили монументальные сооружения, а по вечерам собирались в каптерке и до хрипоты спорили о смысле жизни и сути всего происходящего во Вселенной. Тяжелая работа, и постоянные побои и унижения от нетерпеливого дьявола-серафима как-то сблизили нас, и даже горькие пьяницы англичане уже не задирали легкомысленных лягушатников и глупых бошей. За ужином много шутили, иногда даже пели – то “Интернационал”, то “Марш энтузиастов”. “Варшавянку же Дух категорически запретил, усмотрев в ней какие-то намеки на происходящее:
- Это что еще за враждебные вихри и черные силы? Попрошу без эзоповских штучек! Все должно быть предельно четко и однозначно, - имена, фамилии, адреса, размер запястий.
Спорить с этим бесноватым фюрером было небезопасно, так что мы ограничились тем, что показывали ему языки (разумеется, когда бес отворачивался), носы и кукиши, а кое-кто даже приспускал штаны, да спиной к черту поворачивались, – в основном, средневековое хулиганье, Франсуа Рабле да Франсуа Вийон. Скабрезности из них так и лезли, дай таким волю, – весь Ад калом бы перепачкали. Мерзавцы! А еще в атеистах числятся… только позорят это высокое звание, бестолочи.
Впрочем, овчинка не стоила не то, что выделки, а даже тухлого выеденного яйца. Что толку петь ту же самую “Варшавянку”, если 99% присутствующих вообще русского языка не понимают, 99% из оставшихся лишены слуха, из остальных 99,9% не имеют голоса, и так далее. А слов замечательной песни господина-товарища Кржижановского вообще никто не знал, даже я помнил только первую строфу. Так что мы ничего, собственно, и не потеряли, хотя для виду поворчали, побузили, тарелками постучали, а затем резко успокоились. Пес с ней, с “Варшавянкой”-то. Лишь бы “Интернационал” и “Левый Марш” с “Марсельезой” не запретили.
Но Духу, вообще-то, было не до цензуры. Занят он был, как никогда. Задумал старый черт построить мост между прошлым и будущим, небом и Землей, Парадизом и Геенной огненной, и все время у него теперь уходило на расчеты и чертежи. Четыре черненьких чумазеньких чертенка из канцелярии Сатаны день и ночь чертили черными чернилами чертеж, да ни один из рисунков никак не мог устроить привередливого дьявола. То ему, видите ли, клякса не нравится, то придерется к пунктирным линиям, - а это, мол, не контрреволюция ли? Не тайный ли масонский знак, а? Чертята только плечами пожимали: черт, мол, его знает! Такой неопределенный ответ категорически не устраивал бесноватого беса, и он по субботам нещадно порол чертенят на конюшне, где последнюю лошадь съели, поди, веков пять тому назад. Это никак не способствовало улучшению архитектурных навыков бесовского отродья, так что прожекты получались все хуже и хуже. Во-первых, с учетом фактора существенного искривления пространства на огромных межгалактических расстояниях, мостики получались категорически горбатыми, во-вторых, никак не удавалось подыскать подходящий материал для опор и ферм. Кроме того, опорам не на что было опираться, а слово “фермы” не понравилось хозяину каптерки, потому что он терпеть не мог рутинные сельскохозяйственные работы. Сколько мы ни бились с ним, пытаясь втолковать чертову дьяволу, что это, всего-навсего, такие железяки, а он все свое бубнил:
- Знаю я вас, курицыных детей! Вас послушать, – так ничего плохого в том нет, что волам хвосты крутить, да навоз за ними убирать… а прополка! А сбор урожая! Нашли дурака!
И накладывал на проект очередную резолюцию:
- Категорически возражаю. Отдает мистикой, контрреволюцией и чертовщиной.
Бывший старший дьявол, а ныне агнец божий, серафим третьего класса Азазелл.
И - жирная роспись сбоку с витиеватыми вензелями и завитушками. Мы охрипли, успокаивая чертушку, взывая к его разуму и гражданской совести. Не помогало. Когда же, наконец, все средства были исчерпаны, я пригрозил пожаловаться Богу. Это подействовало. Дух впал в прострацию, и убитым видом день-деньской слонялся по своим владениям, рассеяно вздувая встречную нечисть. Дрался он как-то лениво, без души, что ли. Так, поучит бревном, забодает насмерть, копытами потопчет да серным огнем опалит, - вот, пожалуй, и все. Да и то вполсилы, если не в четверть. Ребра поломает, почки отобьет, и на этом успокоится. Просто какой-то запредельный гуманизм. Зря он так поступал, между прочим! Всем ведь известно, что нечистая сила злопамятна и крайне мстительна. Таким образом, вместо того, чтобы уменьшать количества зла в мире, Дух лишь способствовал возрастанию количества личных врагов.
Когда я указал ему на это, бес, горестно вздымая очи горе, тихо ответил:
- Все есть мрак и тлен, мой дружок. Какое это теперь имеет значение, если моя главная мечта оказалась неосуществимой! Само существование утратило теперь смысл. Пойду, надерусь, как сапожник! Хочешь составить компанию?
Поломавшись для виду, я покорно поплелся вслед за дьяволом, уныло бормотавшим себе под нос:
- Жук ел траву, жука клевала птица, хорек пил мозг из птичьей головы, и страхом перекошенные лица ночных существ смотрели из травы. Природы вековечная давильня объединили смерть и бытие в один клубок, но мысль была бессильна объединить два таинства ее.
Ну, пошла писать, контора! Если Дух даже Заболоцкого умудрился процитировать, теперь он до утра не остановится. С чего это его на дуализм-то потянуло? Из-за какого-то паршивого моста, к тому же, существующего лишь в его убогом воображении? Дурак! Ну, ладно, об этом пока – не вслух.
Дух обошел мрачное здание каптерки со всех сторон, воровато оглянулся, и, увидев, что за нами никто не наблюдает, воровски присвистнул. Послышался топот копыт, и через миг на горизонте возник Конь Бледный, стремительно несущийся в нашем направлении.
- Как бы не затоптал, а то ведь и лягнуть может, - тревожно подумалось мне, - говорят, с ним какие-то неприятности могут быть связано. Как только где появится – туши свет! Надо бы у откровенного Иоанна расспросить, он должен быть в курсе.
- Не бойся лошадку, Парамоша, - успокоил меня Дух, увидев, как я побледнел под масть приближающегося копытного. - Это мой добрый товарищ, видишь, на нем мое старое пальто?
Я пригляделся: да, действительно – конь в белом пальто. Оттого-то и кажется бледным, а вообще-то он какой-то серый в яблоках. Редкая, конечно же, масть, особенно, если учесть, что яблочки-то – райские. Не в смысле сорта и размера, а в плане генезиса, источника происхождения.
Таинственная сивка-бурка подкатила к нам и негромко заржала. Дух, к моему удивлению, заржал в ответ, не хуже никакого сивого мерина или даже кобылы. К еще большему удивлению, я вдруг обнаружил, что понимаю их диалог.
- Привет, Душок! Все тут околачиваешься? А мне говорили, будто бы тебя в Рай перевели, чуть ли не в божьи секретари…
- Как дела, пальто не жмет? Я могу и перешить, между прочим! Хочешь – кожаное, хочешь – дубленку из карагандинской овцы...
- Не надо, и так все, кому не лень, дразнятся: конь в пальто! Конь в пальто! Хоть во френч переодевайся, честное слово… а зачем вызывал?
- Ты знаешь, дружище, все как-то не так пошло. Смысл жизни утерян, работа не клеится, и вообще только даром небо копчу. Может быть, по маленькой, а?
- А почему бы и не пропустить по стаканчику? – весело заржал яблочный жеребец. - Ведро шампанского хочу!
- Кстати, я вас не представил: Парамоша, это – Лошак. Лошак, – это Парамоша. Будьте друзьями!
Я неуверенно пожал протянутое копыто. Отказывать Духу, грубить лошади не имело смысла, – можно было и ноги невзначай протянуть. В конце концов, конь, по определению, не может быть рыночником-демократом, и, тем более, толерантным правозащитником. Почему бы и не подружиться? К тому же он оказался крайне доброжелательной и покорной скотиной: без всякой команды или просьбы Лошак подогнул колени, приглашая нас взгромоздиться на его обширную спину. И мы отправились в какие-то неведомые края.
- Как ты, наверное, уже догадался, Парамоша, - объяснял мне Дух, - Чайник снабжает наших гениев лишь безалкогольными напитками, вплоть до безградусного спирта, а то, сам знаешь, что бы могло получиться, дорвись они до наших винных погребов. То же самое приказано и Самобранке. А сейчас все мы узнаем вкус истинно божественного напитка – какого-то портвейна, забыл название!
- Кагора, а не портвейна, - вежливо возразил конь в пальто, - портвешком-то все больше черти да бомжи балуются. А кагор – истинно божественный напиток, ежели не паленый, недаром его попы так любят. А мы, лошади, почему-то предпочитаем шампанское, хоть кол у нас на голове теши! Так что не прислушивайся к глупому мнению профанов и дилетантов, имеющих наглость уверять всех, будто бы даже скотина не пьет по утрам шампанского. Сейчас сам все увидишь!
Подъехав к заколдованному лесу, Дух негромко скомандовал дубам-колдунам:
- Стоять! Отворяй ворота!
Лес замер по стойке “смирно”. В нуль-пространстве, где прятали свои наполовину виртуальные стволы деревянные гиганты, образовалось что-то вроде люка, куда мы и нырнули. Что за дивное зрелище предстало перед моим изумленным взором! (Лошаку с Духом, видать, было не привыкать. Они степенно вышибли дно у первой же бочки, уселись прямо на глиняном полу, и приступили к дегустации). Я же стоял, разинув рот и выпучив бесцветные глаза. Мечта алкоголика и винного гурмана! Запыленные бутылки, амфоры и добрые дубовые бочонки занимали стеллажи, уходящие во тьму куда-то за горизонт. Вот “Фалернское”, вот “Велирнетское”, а вот вообще черт знает, что – хмельной напиток, которым нализался еще товарищ Ной. Тут вам и винцо, неумеренное потребление которого господином Лотом, якобы праведником, привело к трагическим последствиям в форме инцеста, тут и напиток атлантов и даже кариатид. А уж доброе ведро шампанского для измученной лошадки – всегда пожалуйста. Холодное, между прочим, как лед! А пива, пива сколько было! Вот вам ячменное древнеегипетское, вот и шотландское фирмы “Джон – ячменное зерно”, тут вам и баварское, и чешское, и даже клинское. Только выбирай! Пока я осуществлял свой трудный выбор, мои спутники, похоже, его давно сделали, причем весьма своеобразно: что ближе, то и выбрано. Примерно через час Лошак, расстелив белое дареное пальто, уже храпел так, что только бутылки на полках звенели. Дух же пил и пил, не закусывая, и хмель не мог взять старого дьявола. Так он снимал с себя груз непосильного психологического напряжения последних дней. Мне, признаться, стало даже жалко этого патологического психопата и убийцу, горлодеру и забияку, провокатора и редкого прохвоста. Двадцать седьмую бочку коньяка допивает, между прочим! Каким же должен быть стресс, если на его снятие требуется эдакое море разливанное? Бедняга! И я решил хоть как-то поддержать товарища, словом, поделить с ним тяжелый груз ответственности непонятно за что.
- Брось в одиночку надираться-то, чертушка, - мягко обратился я к угрюмо-трезвому дьяволу-серафиму, - наливай-ка и на мою долю!
Двадцать восьмая бочка была вылакана в пропорции “строго пополам”. Двадцать девятая тоже. На тридцать седьмой мне даже показалось, что дьявол стал отставать от меня, явно не выдерживая темпа, но, как говорится, ежели кажется, то креститься надо! Когда дошла очередь до сорокового бочонка, очнулся Лошак, небрежно накинул на торс бурку, и решительно присоединился к нам.
- Ведро шампанского, - блеял он, - напоите бедную лошадку… га-га-га!
И ржал так, что в помещении пыль поднялась столбом. Мы, чихая, и кляня неуклюжую выходку старого мерина, на чем свет стоит, взнуздали его, как следует, пришпорили, и временно выгнали на свежий воздух. Пусть отдышится, в себя придет. Дух долго-долго чихал, безобразно ругаясь, а затем, сообразив, наконец, что же нужно сделать, произвел влажную уборку помещения, пользуясь в качестве половой тряпки сивкиной белой буркой, и бочкой шампанского. Пыль улеглась, и все пришло в норму. Тут-то Дух и начал раскисать. Поначалу старый негодяй стал горько плакаться мне в жилетку.
- Несчастное существо я, Парамоша, - жалобно блеял он, поливая мою спину горючими слезами, - ты – просто никчемное, а я именно несчастное! Никто-никто меня не любит, - ни Бог, ни даже ты, скотина, хотя я тебя сколько раз выручал из беды! Я терплю-терплю, а потом всем все припомню, запомни мои слова, Парамошенька! Я не шучу, так и знай!
И, для вящей убедительности, двинул мне в ухо. Быть бы мне битым, да тут его запал-то и иссяк. Дух вдруг улыбнулся, да так, что в винном погребе стало светло, словно днем, и рухнул на глиняный пол. Оставив его в таком положении, я пополз к выходу (честно говоря, стоило, наверное, свалиться рядом с демоном, да бес попутал). Наверное, любопытно было взглянуть, что же там, в заколдованном лесу творится, как там конь в пальто (теперь уже без оного) себя чувствует, не заела ли его лесная нечисть… не помню уже, что подвигло меня на этот подвиг. Глупость, наверное.
Снаружи господствовала ночь. Чья-то заботливая рука, воспользовавшись отсутствием хозяина домны номер восемь, отключила рубильник нового светила, так что в Аду все стало на свои места. Бушевало серное пламя, отовсюду неслись дикие вопли поджариваемых грешников. Воспользовавшись темнотой, триллионы бесов усердно крушили все наши башни и истуканов. Мне бы, дураку, вернуться в погреб, мне б, ослу, шайтана разбудить! Я же вместо этого, пнув валяющегося у входа вдребезги пьяного Лошака, помчался в сторону, откуда доносился грохот разбиваемого вдребезги камня.
- Я вас, сукиных детей! – не своим голосом завизжал я, налетая на кучку угрюмых дьяволов, с самым решительным видом орудовавших огромными кувалдами у основания одной из циклопических пирамид. Демоны на минуту остановились. Стоявший ближе всех ко мне обернулся, и тупо уставился на меня так, словно покойника увидел. Впрочем, полагаю, что уж чего-чего, а этой категории трудящихся и паразитов он успел насмотреться досыта. Работа такая!
- Это же Парамошка! – опознав автора этих строк, радостно взревел шайтан. – Бей его, ребята!
С кувалдами наперевес в мою сторону уже мчались не менее сотни дьяволов всех мастей. Взревев так, что у самого волосы встали дыбом, я пустился наутек. Под ногами трещали заколдованные сучья, вещие ветки с колючками так и норовили хлестнуть по физиономии, а корни искусно ставили подножки, и заплетали ноги, которые и без этого слушались плохо. Я летел сквозь мрак, не обращая внимания ни на что. Увести бы негодяев подальше от замечательного памятника архитектуры, а там будь что будет! Неужели это поганое чертанье осмелится поднять лапу на серафима третьего класса?! С нами, в конце концов, Бог! Да и Азазелл вот-вот должен проснуться…
Тем временем часы пробили полночь. В адском лесу жутко завыли волки; откуда-то с вершины страшно ухнул чертов филин, и ночь осветилась саванами вампиров, вурдалаков, упырей и нетопырей.
- Брысь! – рявкнул я на них. – Лыжню!
Нечисть бросилась врассыпную, - таким жутким показался им мой хриплый блеющий бас. Вы бы, между прочим, с перепугу еще и не так взревели, ежели у вас на хвосте висел бы целый эскадрон чертей летучих.
Дьяволы заметно отставали. Чем был хорош этот заколдованный лес, так это тем, что в нем сам черт ногу сломит. Так и произошло. Хромым же бесам за мной было, конечно, не угнаться. Тут неподалеку раздалось шатающееся ржание, и дорогу мне перегородил гигантский силуэт Лошака.
- Вас куда подбросить, коллега? – вежливо спросил он. – Я в норме, так что можешь на меня рассчитывать! Не знаешь, кстати, куда подевался Дух?
- Будем искать, - как-то буднично и сумрачно ответил я, садясь на лошадиную спину, заботливо прикрытую все той же буркой, от которой нестерпимо несло скисшим шампанским.
И наша спасательная экспедиция бодро устремилась в дебри и чащобы заколдованного леса. Сейчас найдем Духа, да разбудим старого забияку, а потом, изловив разбушевавшуюся нечисть, устроим им Канны. Обнаглели, понимаешь! Все бы им простил, но пирамиды… это выше моих сил.
Шумел сурово адский лес! Во мраке молнии летали, и бушевал собачий бес, бузил… но это все – детали. Не до лирики нам было в этом сказочном лесу!
Вскоре нестерпимый запах перегара вывел нас на какую-то глиняную поляну. В середине ее отчетливо виднелся хорошо замаскированный люк. Лошак подошел к нему и негромко лягнул в крышку. Из-под нее тотчас же вырвался столб адского серного пламени, а вслед за ним… Сатана!
- Так вот кто вылакал половину моих припасов! – страшным голосом проревел Враг Человечества. – Все вернете с процентами, бездельники! Я поставил вас на счетчик! Время пошло!
- Слушай, Сатана, - заржал Лошак, - ты большой шутник, но против Бога – дворняжка! Меня на счетчик ставить?! Лучше я тебе сейчас новый анекдот расскажу, а потом ты подумай, как следует, на того ли наехал…
Сатана оторопело уставился на экзотическую пару. Вообще-то он боялся лишь Бога, да Духа, но случалось и так, что большая группа серафимов, поднатужившись, могла пересчитать ему ребра и зубы. Сейчас он, похоже, прикидывал, следует ли нас рассматривать, как опасность, или лучше, все-таки, как потенциальную добычу. А конь в пальто, тем временем, уже приступил к рассказу.
- Встречаются как-то на Пасху двое “новых русских”, - ржал он, - один чуть-чуть пограмотнее, а второй – вообще отморозок какой-то. Первый ему и говорит:
- Христос воскрес!
- Мочить будем? - уверенно предлагает второй, а затем, чуть-чуть подумав, - или на счетчик поставим?
- И что же из всего сказанного следует? – нахмурился Князь Тьмы. – Как это все соотносится с данной конкретной ситуацией?
- А вот как! – веселее прежнего заржал Лошак, да как лягнет Лукавого по зубам! И ну его копытами топтать, топтать, - аж кости у него захрустели! Спасло Отца Лжи лишь то, что ему на выручку бросился целый легион бесов. Пришлось временно организованно отступить на заранее подготовленные позиции, то есть, пуститься наутек, куда глаза глядят. Так мы и доскакали до каптерки. Дух, оказывается, давно уже сидел у входа, маясь головной болью.
- - Где же вы пропадали, прощелыги? – приветливо встретил он нас.
Тут мы, не сговариваясь, заголосили, как кликуши, заламывая руки (я), и, грызя удила (Лошак):
- Ой, что делается на свете, батюшка чертушка! Огни горят серные, клинки точатся буланые! Все в стане Сатаны так и грезят ваши белые косточки в муку перемолоть в связи с последним набегом на личные винные погреба Князя Тьмы!
- Разве это был не мой склад? – искренне удивился Азазелл. – Признаю свою ошибку! Эй, Чингисхан!
- Здесь! – откликнулся из какого-то котла с кипящим маслом гений геноцида и войны.
- А куда бы ты делся, - плоско пошутил Дух, - слушай сюда! Передашь вот эту бутылку и кучу извинений своему истинному хозяину. Срок – 24 часа. Время пошло!
И великий завоеватель, бережно прижимая к груди темную бутыль, символизирующую извинения и примирение, исчез во тьме.
- Пойдем-ка опохмеляться, - решил Азазелл, - заодно и хор Пушкина, Лермонтова и поэтов Серебряного века послушаем. Они, говорят, какую-то новую песню сочинили…
Мы отправились в каптерку. Там царило оживление. На столе стояла дюжина поэтов 19 и начала 20 веков, и что-то нестройно горланила. Я с огорчением констатировал, что поэтический талант отнюдь не подразумевает наличие музыкального слуха. Брюсов пускал “петуха”, Маяковский ревел, как тур, а Блок постоянно не попадал в такт. Слов было не разобрать, потому что все ревели вразнобой и на самые непохожие мотивы. Хуже всего в этом произведении было несоответствие стилей: кто как творил, тот так и вписался в общий контекст, а в результате получилось такое, что хоть святых из избы выноси; хорошо еще, что в Аду икон отродясь не водилось.
Я тихонько толкнул Азазелла в плечо.
- Гони ты их в шею, - предложил я старому демону, - мы сейчас с Лошаком тебе кое-что получше сочиним.
- Жеребячий вальс, что ли? – грубо пошутил Дух, и тут же сам заржал. – Ладно, пошутил! Вы пляшите, что хотите, лишь бы, как сказал присутствующий здесь товарищ Маршак, был веселый пляс!
- Спасибо на добром слове, товарищ, - прокаркал наш конь в пальто, - постараемся не подвести! Давай, Парамоша!
Что могу сказать? Выступать перед дьяволом и богом – это две совершенно разные вещи. И там, и тут можно схлопотать по первое число, но все-таки черт – это вам не Бог, смею вас уверить. Лошак встал на дыбы, засунул копыта верхних конечностей в карманы белой бурки, и заржал, как жеребец, кем он, собственно, и являлся. А я подтянул своим грубым хамским голосом.
ВСЕМ ПРИДЕТСЯ ОТВЕЧАТЬ
Как бы было все-таки приятно жить, ни в чем не ведая забот,
Получая все почти бесплатно, день за днем, и так – за годом год!
Было бы исключительно прекрасно, лучшего б нельзя и пожелать,
Жизнь прожить еще хотя б сто раз, но так ведь не бывает исполать.
Хорошо б пройти свой путь без боли, да еще в конце увидеть свет,
Стать ближайшим другом божьей воли, гением, пророком – так ведь нет!
Нет, не все, товарищи, так гладко, жизнь-то - не рождественский каток
В ней всегда найдется та накладка, что с небес накладывает Бог.
Мы живем, друзья, на этом свете раз, но как-то все-таки – не так:
В головах гуляет гулкий ветер, мрак и самый полный кавардак,
Каждый вечно тянет одеяло почему-то лишь на свой чердак,
То нам власти, то финансов мало, то вообще живем без идеала,
Нагло соблазняя всех чертяк
За имбирь, засушенные груши, бусы, бисер, фунт гнилой муки
Ваши обесцененные души взять себе на память, дураки.
Груз ошибок быстро сдавит шею как-нибудь в один прекрасный миг,
И враги зароют вас в траншею, так что будь всегда готов, старик,
Очутившись здесь, за странной гранью, тут же расплатиться по счетам,
И ни подзатыльником, ни бранью, и не прочей сходной с этим дрянью, -
Нет, дружок, лишь тем, чем платят там.
Принципов придерживаясь люто, чтят там золоченого Тельца, -
Лишь его, а прочая валюта ценится, как ум у мертвеца.
В общем, за бардак, дурные мысли, даже за фашистскую печать,
Да почти за все (в каком-то смысле) нам, друзья придется отвечать.
Где-то в небесах следят угрюмо, (хоть и знают все-все наперед),
Все грехи суммируют, и сумму нам в Аду предъявят, словно счет.
Счет за недержание эмоций, за… да мало ли, за что еще, -
Но когда-то все-таки придется гамбургский оплачивать нам счет.
Как бы это ни было печально, следует заглядывать вперед,
Дабы быть готовым изначально оплатить тот самый грустный счет.
Лучше быть чуть сдержанным, чуть скромным, и обиды забывать подчас,
Ибо, если мы все это вспомним, все припомнить могут и о нас…
На этот раз аплодисментов не было, голову даю на отсечение! Был какой-то странный град из тухлых яиц и дохлых кошек, и ничего сверх того. Лошак жалобно ржал, хватал зубами за ляжки тех, кто оказывался поближе, лягался, заслонялся белой буркой, но после того, как она стала бурой, решил ретироваться.
- Нет, это не поэты Серебряного Века, - словно разговаривая сам с собой, бормотал Дух, - это даже не социалистический реализм! Не стыд, не срам, а кое-что похуже, и ересь, и дурдом в одном лице, бессмыслица, развязность, и к тому же, все это есть и в съеденном яйце! Такие идиотские “шедевры” не понесешь в редакции газет, и не продашь за доллары и евро, они годятся, разве что, в клозет! И эти мерины пытаются еще кому-то читать мораль! Сейчас я вас распеку, воздам укоризну сторицей!
И воздал. Все тогда пошло в ход – черепки посуды, стулья, и то самое заветное бревно. Таким образом, пришлось нам расплачиваться за неумеренное тщеславие и самомнение, а, может быть, и еще за кое-что. Не знаю, что там в жизни у нашего Бледного коня в пальто было, а уж за моей скромной персоной точно кое-что числилось и продолжает числиться. Бог-то все видит!
На другой день, тщательно вычищая Авгиевы конюшни, - я скребком пол вычищал, а Лошак все это вывозил на подводе, - я философски заметил:
- Видать, планида у нас такая, жеребячье сословие! На таких, как мы, всегда воду возили, возят и будут возить – даже такие дураки, как наш бесноватый шеф.
- Пес с ним, - беспечно заржал мой новый копытный друг, - он, хоть и скотина, а не злопамятная. Уверяю вас, коллега, что не пройдет и пары недель, как мы с ним пиво пить будем и кричать “Хох” и “хайль”.
Так все и произошло. И до сих пор продолжается. А чем все это может закончиться, – поживем, увидим. Если ничего такого не случиться, то все равно как-нибудь, да будет, потому что никогда не было так, чтобы никак не было, как-нибудь, да будет, и другого быть не может. Это даже Ярослав Гашек знал, даром, что чех! А мы-то?!
История продолжала катить мутные волны в неизвестном направлении. Наш утлый ботик уныло покачивался на черных волнах Стикса, так и норовя кануть в Лету, но мы пока что ухитрялись удерживать посудину на плаву. Поплыли же дальше, куда-нибудь, да прибьет бурное течение.
РАЗДЕЛ 7. ВСЕ ПОЗНАЕТСЯ В СРАВНЕНИИ
Сравнение чего-то с чем-то – весьма перспективный метод оценки, пусть и сравнительной. Лишь бы было, что и с чем сравнивать. Но при этом нельзя все сводить к вульгарной уравниловке, потому что сравнивать и выравнивать, то бишь приводить к одному знаменателю, совсем не одно и то же. Есть в геологии такое понятие – пенепленизация. Поясняю для непосвященных: стоит, к примеру, гора, или там холм, стоит, никого, как будто бы, не трогая, а ее, беднягу, ни за что, ни про что, так и терзают разного рода темные силы, в геологии именуемые экзогенными процессами: тут вам и ветры, и снег, и град, и еще черт знает, что – один перечень занял бы пару страниц, а пояснение к терминам – не менее тома. Одним словом, по камешку, по песчинке, так и норовят растащить бедную возвышенность по всем оврагам, откуда разные ручейки да речушки неумолимо растаскивают ее фрагменты в сторону самого синего моря. Не пройдет и ста миллионов лет, – ан от горы одни воспоминания останутся. Грустно это, прискорбно и печально, но никуда от подобных процессов не деться, потому что они естественные. В данном случае термин “сравняли с землей” уместен, но он, все-таки, никак не отражает подлинную сущность и подоплеку великого глагола “сравнивать”. Подлинное же сравнение, например, ценности двух предметов, великих учений, интенсивности землетрясений по шкале Рихтера осуществляется с помощью так называемой меры, которой кое-кто ни в чем не знал и не знает до сих пор. Азазелл, к примеру. Но Богу и дела нет до того, кто что знает, а кто и знать ничего не хочет. Он-то, изобретший ту самую меру всего и во всем, неуклонно требует, чтобы перед тем, как рубануть по Гордиеву узлу, его не мешало бы семь раз измерить. Бог настаивал, и продолжает настаивать, дабы мы, грешные, хоть как-то соизмеряли свои пагубные пристрастия с масштабами неизбежного возмездия. Другими словами – греши, да меру знай.
Без меры, без сравнения, никогда толком не поймешь, что же такое масштаб, и как с его помощью можно отличать великое от ничтожное, возвышенное от низменного. Вообще-то сам Всевышний и несет в себе функцию меры всех вещей и процессов, но это слишком обще, и не каждый поймет. Вот и приходиться разного рода физикам, химикам, математикам, моралистам и прочим проходимцам выдумывать шкалу за шкалой, в пределах которых можно что-то с чем-то сравнивать. Лучше, конечно же, одноименные, или хотя бы одновидовые понятия. Если не удастся – так, хотя бы, похожие понятия, величины и процессы.
Понятие “Ад” первыми придумали древние египтяне, во всяком случае, насколько это нам известно. Туда после прохождения соответствующей судебной процедуры низвергались души древних жителей Нильской долины. Высшим судьей был тогда товарищ Осирис, или Озирис, - уже и не припомню, давно это было. Он также узнавал степень виновности покойника с помощью специальной аппаратуры – так называемых весов Осириса. Не поручусь, что религии цивилизаций, имевших место задолго до Древнего Царства, не предусматривали неизбежного возмездия за нехорошие дела – не при жизни, так, хотя бы, на том свете. Думаю, что все это было разработано еще при царе Горохе, а то и раньше – лет эдак 10 000 - 12 000 тому назад. Но и в те суровые и совершенно загадочные для нас, непросвещенных, времена, наверняка уже существовали эти чертовы понятия меры и сравнения. Чем-то ведь руководствовался библейский бог, когда оценивал меру вины городов Содома и Гоморры, да и всего населения Земли в момент принятия решения о Потопе. Он точно знал, что Ной – праведник, и Лот также достойный, достойнейший господин. Не то, что какой-то Хам, или, не приведи Господь, Каин, чертов землепашец! То ли дело – веселый кочевник-скотовод по имени Авель. Чистейшей души был еврей, светлая ему память. Как и все кочевники, наверное, гонял свою скотину по выжженным степям, периодически устраивая набеги на зазевавшихся соседей-земледельцев. А что они, в самом деле, рты разинули? Разве сам Бог не велит наказывать таких за потерю бдительности?! Но однажды бдительный фермер Каин не проспал-таки появления на своей законной делянке отряда степняков-мародеров, и свершилось страшное: пролилась кровь. Как это так – какой-то ничтожный, поганый крестьянин посмел дать вооруженный отпор богом избранному степному орлу?! Евреи, тогда еще кочевые, небритые и немытые, конечно же, не смогли простить такого вот душегубства. Память о негодяе Каине была ими проклята раз и навсегда. И добрую тысячу лет чертовы кочевники-семиты упорно мстили таким же семитским племенам, только более развитым и научившимся выращивать пшеницу, финики да дыни. Даже какую-то книгу об этом написали, где охарактеризовали эти самые земледельческие народы, как самые что ни на есть никчемные, можно даже сказать, подлые. Так вот, не все там было ложью: некоторые обычаи у древних филистимлян и финикийцев, действительно, не всем могли понравиться. Человеческие жертвоприношения, например. И, хотя сыны израилевы, как это видно из Ветхого Завета, до определенного момента также этим баловались, но садистов-финикийцев они осудили самым решительным образом. Действительно, как же можно – мальчиков сжигать, а? Да еще в Ханаанской долине! Так эта самая чертова долина и стала Геенной огненной – это теперь каждому ослу известно.
Понятие Ада эволюционировало со временем в каждой религии по-разному, но наибольший вклад развития учения о неизбежности и суровости наказания внесли, конечно же, средневековые схоласты. Даже имена почти всех дьяволов были изобретены монахами-христианами, а отнюдь не евангелистами и апостолами, не говоря уже о древнееврейских пророков вроде Моисея. Разрабатывал эту тематику и поэт Данте, причем с фантазией, я бы даже сказал – с душой. В результате длительного кропотливого труда и возник тот самый Ад, в котором в самом дальнем ряду в последнем кругу уныло коптила небо Домна Номер Восемь, которой бессменно руководил наш несгибаемый старший дьявол Азазелл.
На нашей грешной Земле адостроительство также не стояло на месте. Пекло строили с разной степенью успешности то испанцы, то инки, то китайцы, то римляне, и у всех что-то получалось.
Не избежала сей печальной участи и Россия. Ад в ней, несомненно, был создан, но совершенно неясно, кем же и когда именно, с какой целью и на какой срок. Коммунисты до хрипоты отстаивают революционную точку зрения - дескать, российский Ад создали дикие феодальные да капиталистические порядки, и реакционные деятели наподобие приснопамятного господина Столыпина или дурака Николая Кровавого. Монархисты же точно знали, что всякого рода коммунистические учения – от Лукавого да от Нечистого, что Ленин был немецким шпионом, и вообще все революции придумали и осуществили проклятые евреи. Последние же это всячески опровергали, с калькулятором в руках доказывая, что они-то еще ничего, а вот господа антисемиты вроде Гитлера и есть те самые представители сил Тьмы. И лишь в последние годы кое до кого стало доходить, что истинные посланцы Ада – это рыночники, демократы и толерантные правозащитники. Прибыв из своей знаменитой метрополии в нашу убогую провинцию, они так заскучали, что даже филиал Геенны смогли построить какой-то убогий, неопрятный, вонючий и вообще мерзопакостный, будто его скотоводы-кочевники спроворили.
В то время как мы том самом истинном Аду выбивались из сил, строя там то ли Рай, то ли коммунизм барачного типа, в Россиянии дела шли из рук вон плохо. Дуракам ведь, как известно, ничего нельзя поручать, и дьяволы жестоко оплошали, отправив со столь ответственным заданием на Землю черт знает, кого. Пекло вышло унылое, постылое, и крайне нежизнеспособное. Что-то наподобие загона, в котором и свиней-то держать стыдно. Мы об этом ничего не знали, а лишь трудились там, в Геенне огненной, как проклятые. Сатана в ту самую злополучную ночь успел-таки устроить Варфоломеевскую ночь, и большая часть наших новостроек в одночасье превратилась в безобразные кучи щебня, битого стекла и прочего строительного мусора.
Когда все это стало достоянием гласности, Духа перекорежило.
- Да что ж это такое, милостивые государи! – ревел он, выжимая воду из рельса, - это хамство, милостивые государи, да-с!
- Нет, это не хамство, - отозвался Гризли, почесывая косматый затылок, - это черт знает, что!
- Не “черт знает, что”, а свинство, - с горечью добавил Хомяк, коему свинину ненавидеть предписывалось еще с пеленок, - так не поступают истинные джентльмены и доблестные сэры и пэры!
Тут же провели общее собрание, и в самых общих чертях… виноват, чертах, выработали тактику и стратегию борьбы с демонической силой, постоянно сводящей на нет все наши героические усилия по построению нового мира на месте этого мрачного вольфшанце.
Для начала ограничились карательной акцией, когда в течение нескольких дней было предано огню около миллиарда адских сел и хуторов, заимок и выселок, более ста тысяч административных и культурных центров, музеев и выставочных залов, а также одна пивная. Даже перед этим не остановились наши доблестные воины. Сражаться отправились все – даже миролюбивый бражник Омар Хайям. Лишившиеся всего босые и нечесаные черти беспорядочной толпой метались от пепелища к пепелищу, от поражения к разгрому, в погромы все продолжались и продолжались. Дух проявил нечеловеческую сметку и жестокость. Он чуть-чуть не сожрал самого Сатану, и только вмешательство Бога спасло Отца Лжи от столь ужасной участи.
Затем последовали экономические санкции. Ад на длительное время замер без дров и электричества, без серы и керосина, смолы и сковородок, и прочих атрибутов этого славного учреждения. Смолу и масло можно было получить лишь по талонам, которые выдавались Шатуном, и тут же развилась чудовищная коррупция: за каждый литр масла зверь требовал сто граммов меду или шнапса. Скотина! Он только позорил высокое звание серафима. Ничего, Бог ему еще покажет кузькину мать…
Пленных чертей и дьяволов погнали восстанавливать разрушенные объекты. Они трудились как проклятые, не зная сна и отдыха, но все-таки осрамились: все здания получились пятиугольными, с шестьсот шестьдесят шестью окнами, со свастикой на фасаде, и вообще какого-то непотребного черно-красного цвета. Дух решительно потребовал срочно перекрасить все это убожество в синий цвет, но тут же выяснилось, что вся нечисть числится в дальтониках. Воистину невозможно лапами диавольскими строить царство небесное на Земле. Ну их всех к черту! Ограничившись хорошей трепкой и коротенькой нотацией, Азазелл выгнал нерадивых работников к чертям собачьим, а некоторых, самых тупых - к чертовой матери. До чертовой бабушки дело так и не дошло, потому что в наши сложные взаимоотношения вмешался сам Бог.
Он возник из Ноль-пространства и с усмешкою изрек: - что такое? Дурость, пьянство, и вообще вольтерианство? Прокляну ведь, видит бог! Прекратите же кататься на черт знает ком, верхом, хватит всяких имитаций, самых подлых провокаций, тесно связанных с грехом! И, пожалуйста, не спорьте (а не то, как Аз воздам!), что нельзя, нельзя на черту ездить по моим садам! Что нельзя посредством беса, даже с помощью кнута, отслужить хотя бы мессу: будет месса та – не та!
В общем, Господь долго на нас кричал, ногами топал, выразительно крутил перстом у виска, грозил сжечь всех к чертовой матери, а потом, внезапно подобрев, молвил:
- Да ну вас всех к черту! Милости прошу всех в мою новую квартиру на Марсе!
И мы отправились в гости. Как же тут отказаться от подобного настойчивого приглашения!
В новой резиденции царил уютный беспорядок. Райская Птица, бестолково мечась по всем комнатам, что-то отрывисто каркала, – отдавала распоряжения одно нелепее другого, отчитывала нерадивых архангелов-грузчиков, отругивалась от ядовитой Скатерти. Она перелетала из атриума в рабочий кабинет, из кабинета в трапезную, и все время задевала люстры, опрокидывала горшки с райскими фикусами и финиковыми пальмами. Снизу за ее действиями насмешливо наблюдала Самобранка, время от времени отпуская ядовитейшие реплики.
- Птичка Божия не знает ни заботы, ни труда, - фальшиво пела она, и тут же разражалась самой яростной бранью:
- Ты что творишь, курица безмозглая, павлин бесхвостый (далее – нецензурно)! За пальму ответишь своей птичьей башкой (опять нецензурщина).
При этом ханжи-ангелы с архангелами роняли мебель, затыкали уши и не менее часа горячо молились за спасение грешной души Самобранки. В результате работа почти не двигалась, и в новой божьей резиденции все время сохранялась обстановка последних часов имперской канцелярии в 1945 году. Бог посмотрел-посмотрел на все это убожество, да и молвил:
- Ступайте прочь, бездельники! Не забудьте вечером посетить Вурдалака с пророком Самуилом, и передать им, что я попросил бы отвесить кое-кому кое-кто по кое-каким частям. Они у меня догадливые, а если не поймут, – сами узнают, о чем я говорил. На своей шкуре прочувствуют, курицыны дети!
Грузчики и секретарша мгновенно куда-то испарились. Самобранка тоже попыталась, было, улизнуть под шумок, но была остановлена в полете десницей Божией:
- Ты куда-то собралась, старая? Не в химчистку ли?
- Да нет же, Господи, - забормотала проштрафившаяся Скатерть, - так, думала выйти покурить, пока ваше степенство будет тут чудеса творить…
- Скатертям курить вредно, - назидательно произнес Господь, - можно ведь и дырку прожечь! Лучше накрывай стол, - видишь, сколько у нас сегодня гостей?
Наступила неловкая пауза. Самобранка тщетно пыталась пересчитать, сколько же гениев жило на Земле во все времена, да постоянно сбивалась со счету. Немудрено: это только Бог знал. Даже Азазелл запутался в свое время, и решил учета в каптерке не вести.
- Товарищи гении, - взволнованно обратился к ним Всевышний, - помогите старухе на стол накрыть! Вас много, она – одна… вернее, две, да одинаково бестолковые. Дух, давай сюда свой экземпляр!
Две Самобранки, торопливо обнявшись на столе, о чем-то пошептались, а затем грациозно развернулись на необъятном божьем столе, непонятно как разместившемся на маленькой красной планете: его площадь составила не менее ста триллионов световых квадратных лет, и за ним могли вместиться не только все гении, но даже все-все объекты видимой части Вселенной. – По-видимому, начались чудеса Господни. Никак не могу к ним привыкнуть! И точно… через миг изобилие воцарилось на всей этой немыслимо обширной площадке. Миллиарды наименований вкусной и здоровой райской пищи теснились на паре волшебных скатертей, толкаясь с тысячами триллионов бутылок, графинов и амфор с самыми диковинными и чудесными напитками, среди которых напиток бессмертия (амброзия) была чем-то тривиальным и даже пошлым. Господь наспех благословил нас, и началось! Вы когда-нибудь слышали, как личинки тутового шелкопряда пожирают листву тутовника? Вроде бы червячки и червячки, а чавканье в сарае стоит такое, будто стадо свиней кормится. Так и мы – народ мелкий и ничтожный, ничего из себя серьезного не представляющий, а как жевать начали, – даже Бог уши заткнул!
- Потише вы, там! – прикрикнул он. – Как бы кое-кому не подавиться, истинно говорю!
И приступил к рассказу о чем-то, как нам вначале показалось, божественном, да куда там!
Божья притча
- Итак, дорогие господа, представляющие в данный момент времени все лучшее, что мне удалось получить в результате своего уникального эволюционного эксперимента, извольте выслушать своего творца. Расскажу-ка я вам одну притчу, можно сказать, миф, который, тем не менее, был-таки воплощен в жизнь, как это ни печально. Хомяк, прекрати чавкать!
Наступила полная тишина, если не принимать во внимания усиленного сопения и пыхтения – так небожители и гении старались задержать дыхание.
- Не старайтесь, а то, как бы кое-кому не лопнуть, - добродушно рассмеялся Господь, - я сейчас шумовые фильтры поставлю, так что сопите, сколько влезет! И насчет чавканья не обижайтесь – это я так шучу. Итак!
Господь, не торопясь, раскурил трубку, заложил десницу за отворот белоснежного кителя и продолжил:
- Все познается в сравнении, дорогие мои гении! Если вас сравнивать со мной – вы даже на троечников не тянете все вместе взятые, скажу, не хвалясь! Но именно сие обстоятельства меня больше всего и огорчает. Можно сказать, четыре с половиной миллиарда лет потрачены почти что впустую! Это все равно, как на поле размерами сто на сто километров за тысячу лет вырастить пять центнеров пшеницы. Короче, сто лет без урожая!
Мы угодливо подхихикнули. Господь отмахнулся, и продолжал развивать свою тонкую мысль:
- Ничего смешного в том не нахожу, тут плакать бы надо. Послушайте притчу об эволюции, и, если хоть что-нибудь поймете, объясните мне, что же именно.
- Это началось морозным космическим утром. Было темно, неуютно; в божественной резиденции тускло горели свечи, и лампадка в углу коптила и коптила, ничего не освещая, потому что святых тогда еще не было и в проекте. Да что там “святых”, Земли-то еще не было, даже Марса. И Солнце еще не начинало разгораться, оставаясь огромным скоплением межзвездного газа. Вот как давно это было, а я уже существовал много-много триллионов веков. Вам этого не понять, так что не ломайте своих бедных светлых голов…
Кстати, вас никогда не интересовали движущие механизмы, так сказать, стимулы развития живой материи? Между прочим, параллельно ей, но с некоторым отставанием, развивается и неорганический мир. Мне пришлось поломать голову над тем, как заставить эту косную массу направленно изменяться от низшей формы к низшей, от примитивных и прямолинейных видов движения с более сложным, в том числе и общественному развитию. Поначалу я действовал строго по Дарвину… виноват, присутствующий здесь товарищ Чарльз просто гениально точно описал сущность того, что я делал, а это уже много о чем говорит. Теоретически я должен был ввергнуть товарища в Бездну, но выход нашелся: и Геенна полна, и вы, товарищи гении, целы и продолжаете свое уникальное творчество на радость Творцу всего сущего. Ловко я, а?
Раздались громкие аплодисменты. Действительно, установившееся статус-кво решительно всех устраивало.
- Но когда очередь дошла до разумных тварей и исторического процесса, дарвинизма оказалось недостаточно. Естественный отбор из главного фактора развития животного мира стал обузой, тормозом, черт знает, чем вообще. И пришлось мне прибегнуть тогда к необычному стимулу – страху перед неизбежным и неизведанным. А самым выразительным фактором того и другого является Небытие, уход из жизни и так далее. Называйте это, как хотите, но суть от этого ничуть не изменится. Вот тогда я и придумал эту притчу, будто со смертью ничего не заканчивается, и что главные события еще впереди. Но что именно ждет каждого личностного субъекта, вот в чем вопрос! И я решил подходить к этой проблеме сугубо избирательно: кто что заслужил, тот то и получит, и еще кое-что в придачу!
И, как бы подтверждая свои слова, Бог выколотил трубку об башку Азазелла, а подвернувшемуся под руку Ньютоне отвесил хорошего подзатыльника.
- Так и были изобретены Рай и Ад, - заключил Господь, - а есть ли они на самом деле, или только в вашем воображении, - никогда не скажу. Даже не отвечу на вопрос, кто же сейчас перед вами – я, или моя голографическая проекция? Много будете знать, можете и сон потерять, а мне психически больные ни к чему, так-то. Подходим к главному: наступает момент, когда виртуальные и реальные миры начинают не только соприкасаться друг с другом, но и опасно повторять друг друга так, что иной раз ставит в тупик даже меня. Вот и сейчас Земля и Ад опасно сблизились друг с другом по всем своим тактико-техническим характеристикам. Особенно это касается тех стран, где царствуют такие сказочные персонажи, как кощеи – Россияния и Янкистан. На сегодня мы имеем следующее: на вопрос, а где же нынче хуже – в Россиянии или же в Геенне огненной, отвечаю: да никакой разницы. В сумме, конечно же. Есть различия, но они не принципиальные. К гениям лучше относятся там, но, случается, что и на Земле кое-кому из них здорово везет. Черти там, конечно, злее, но и ваши кощеи иной раз такое выкинут, что и не знаю, где Сатана, – где Горбуш! Да и Джахангир, если приглядеться, тоже добрый казак… вот и подумал: а что, если покончить с этим чертовым дуализмом? Вот прикрою, к примеру, загробную жизнь, оставлю только ваш этот земной вариант Ада, и пусть все идет так, как и шло до того. Или, наоборот – взорву к чертям собачьим этот материальный мир, и развивайтесь, сколько заблагорассудится, уже там, в Геенне огненной на прежних льготных условиях. Все равно никто не заметит никакой разницы! Или же сейчас найдется некто среди вас, который возьмет на себя смелость воскликнуть:
- Есть, господи! Есть такая разница!
Мы переглянулись: разве что, Владимир Ильич! Кстати, куда он подевался?
- Я еще над этим подумаю, - завершил Господь свое выступление, - мне спешить некуда. А кое-кому посоветовал бы поторопиться. Мало ли что может еще с вами случиться! Оставляю вас здесь, на Марсе, до лучших времен. Сроки их наступления зависят лишь от вас самих, так что на меня нечего кивать. Пока что думаю оставить все, как есть, чтобы было, что с чем сравнивать. Все ведь познается в сравнении, так что два экспериментальных объекта ровно вдвое лучше, чем один. Всего хорошего! Аминь!
И оставил нас в сомнениях. Доживем ли до светлых дней на Марсе?
19 июля 2004 года. Казахстан
ГЛАВА 99. ДОЖИТЬ ДО СВЕТЛЫХ ДНЕЙ
ПРОЛОГ.
Над бескрайними равнинами экваториального Марса второй месяц кряду бушевала пыльная буря. Сумасшедший ветер мчал турбулентные облака красноватого мельчайшего песка, обнажая ровные участки поверхности и засыпая все рытвины и впадины. Вид из окон терема открывался тоскливый и пасмурный, хотя ни о каком дожде не могло быть и речи. Пирамиды, еще совсем недавно горделиво торчавшие на горизонте, исчезли в дымке, Сфинксу запорошило широко открытые глаза, и некуда было бросить взгляд. Пушкина, вздумавшего прогуляться по окрестностям, едва не унесло бурей, и Гризли пришлось ловить его буквально на лету. Поэта пришлось, для острастки, выпороть солдатским ремнем, чтоб не шлялся, где попало, но в глубине души все ему сочувствовали. Казалось бы, после двухвекового сидения в сумрачной каптерке Азазелла, перед пиитом открылись широкие возможности в виде прогулок по всхолмленной красной равнине, но де-факто он, как и все мы, оставались запертыми в четырех стенах. Это был не Ад, но и далеко не Рай. Не хватало, например, густой растительности и прячущегося где-то в кустах змея-искусителя. Да и реки на Марсе давным-давно высохли, так что местная природа никак не могла порадовать нас журчанием воды, шумом водопадов и перекатов. Одного здесь было в избытке – камней. Можно было их прятать за пазухой, можно было швырять булыжниками в какой-нибудь каменный столб, символизирующий Иблиса, и все. Для строительства не хватало, например, древесины, цемента и все той же воды. Скучно же жить на свете в условиях пыльной марсианской бури, господа!
РАЗДЕЛ 1. СМЕРТНАЯ ТОСКА
В стане земных гениев и немногочисленных небожителей, выполнявших здесь обязанности полотеров и дворецких, царило уныние. Целыми днями они слонялись из комнаты в комнату, грызя семечки и вслух размышляя над несовершенством этого мира.
- Все не так, товарищи, - бормотал Сократ, рассеянно попивая темный отвар цикуты, - этот однообразный пейзаж, эта чертова буря! Стоило забираться за края Ойкумены, чтобы столкнуться с таким убожеством!
- Ну, мы бы так не стали утверждать, - рассеянно возражали ему Демокрит с Гераклитом, - и тут ведь кое-что течет и изменяется. Взгляните на эти мчащиеся, как угорелые, мельчайшие частицы гематита. Буря опять преобразовала лик этой планеты, и таких преобразований будет еще очень и очень много. В конце концов, вы просто не узнаете Марс! Он обязательно превратится в нечто, совсем не похожее на нынешнее убожество. Неспроста наш уважаемый Демиург собирается сюда переселиться; в этом есть какой-то перст судьбы, коллега.
Но было видно, что философы говорят не искренне; кому-кому, а уж им-то, привыкшим к пейзажам родной Эллады, было тут совсем невмоготу, даже хуже, чем в Аду.
- Да плюньте, наконец, на все! Мы мыслим, – следовательно, существуем, а, поскольку мыслим очень и очень квалифицированно в силу нашей основной профессии, то и жить должны недурно, - воскликнул великий жизнелюб Омар Хайям, - так что же нам мешает это делать? Только собственный снобизм и чудовищная избалованность! Распустились, понимаешь, при батюшке Азазелл! А если бы он нас не отмазал от вечных мук? Вы этого хотите, что ли?
- К черту Ад, к дьяволу твоего Духа! – взревел нетерпеливец Эпикур. - Мимо нас впустую проносится время, а мы, вместо того, чтобы делать мир и жизнь прекрасной, угрюмо пялимся в запыленные окна на один и тот же отвратительный мертвый пейзаж! Хочу домой, в Грецию! Там все есть!
- Кто это тут меня срамно лает? – неодобрительно переспросил Азазелл. – В принципе, если кое-кого больше устраивает вариант бытия Гиммлера с Чингисханом, могу это устроить.
И хладнокровно закурил, любуясь побледневшими физиономиями.
- Да ладно тебе, душок, - неуверенно пробормотал Эпикур, - это мы так, между собой… сам знаешь, народ мы никчемный, неблагодарный, что с нас взять-то… ты уж не держи на нас зла-то…
- Злато, злато, - передразнил его Дух, - не держу принципиально! За этим обращайтесь к Желтому Дьяволу со товарищи, а у нас другие идеалы и принципы. Мне больше нравится позиция булата, которого не купишь ни за какие коврижки, ибо у него своя шкала ценностей: не понравился – по башке! И попробуй от него откупиться, если ему на всю вашу лесть и богатства – наплевать!
Тут же завязалась вечная дискуссия на тему: кто всех сильнее – подкуп или прямое насилие, так сказать, не экономические методы воздействия на политическую ситуацию.
- В принципе, старина Дух во всем прав, - рассуждал Улугбек, - вернее сказать, прав, но в идеальных условиях, когда вокруг него живут точно такие же Духи, неподкупные и бесстрашные. В реальных же условиях все упирается в отсутствие исполнителей. Нанять ребят, способных перервать горло и переломать хребет кому угодно, не проблема, если у тебя имеется достаточно средств, но возникает следующая опасность: их ведь можно и перекупить. Всегда найдется негодяй, у которого злата больше, чем ты можешь заплатить своим головорезам, и вот в одно прекрасное утро ты обнаруживаешь, что твои нукеры уже давно не твои, а тебя волокут к арыку, чтобы отрубить башку. Вот если бы людей заменить машинами…
- Машинами ведь тоже кто-то должен управлять, - ехидно напомнил великому астроному злоязыкий Языков, - а этого “кого-то” можно не купить, так припугнуть. Так что вопрос о том, кто же, в конце концов, победит – желтый металл или серый, решается всякий раз по-разному в зависимости от ситуации. Голодные и злые псы идеальны лишь до той поры, пока их кто-то не прикормит, а подкормить ведь тоже можно и так, и эдак. На твою колбасу или кусок мяса могут найтись тонны колбас гораздо лучшего сорта, а то и начиненных наркотиками, и тогда посмотрим, чье питание окажется эффективнее…
- Вы, друзья мои, неисправимые рационалисты и материалисты, - вмешался в ученый спор Исаак Ньютон, человек, глубоко верующий и набожный. – Почему у вас главенствует материальный фактор? А разве внутренние убеждения уже ничего не стоят? Вот лично мне не надо никаких капиталов и дворцов, а дайте лишь бумагу и свободное время… ну, и еды чуть-чуть, чтобы мог работать и двигаться. И не надо мне предлагать миллиарды гиней и мраморные виллы на Лазурном побережье, если ради этих призрачных символов успеха придется отказаться от самого высшего наслаждения – взлета мысли, ее прорывов за границы существующих научных достижений и современных представлений о законах материального мира. Не купите, товарищи!
Смертная тоска отходила куда-то на задворки, а на ее место мчался мятежный дух острой дискуссии. Непонятно почему, в нее решил вдруг вмешаться медведь. Он натужно заревел, встав на задние лапы (не иначе, требуя внимания), и полез на стол, опрокидывая райскую посуду.
- Слезь сейчас же, увалень! – хором взвизгнули обе Самобранки, - тут тебе не конюшня, не берлога, скотина!
В ответ Гризли грузно шлепнул тяжелой лапой по обеим скатертям.
- Одурел, что ли? – зарычали кудесницы, - мы тебя сейчас попотчуем на славу!
И в медвежью морду полетели фонтаны ядовитейших перечных соусов и целые гейзеры уксусной эссенции. Забыв о споре, все устремили свои восхищенные взоры на стол, где происходила страшная битва двух бессмертных существ – крылатого медведя и двух сестер-Самобранок. Мишка держался геройски, - почти ослепнув и совершенно одурев от лошадиных доз сатанинских приправ, он все еще рычал, неуклюже размахивая лапами, но, в конце концов, вынужден был с позором оставить поле битвы за скатертями, которые прибегли еще к одному испытанному оружию, – острой и беспощадной площадной брани в диапазоне от инфразвука до ультразвуковых реплик.
Поаплодировав сестрам-победительницам и вручив им специальный приз – пару серег, мы вернулись к затихшему было спору.
- Я так думаю, - важно изрек великий философ Спиноза, - что все дело в личных качествах каждого индивида и, разумеется, в их общей сумме. Поясняю: какие бы вы высокие принципы не провозглашали, но если сами при этом грабите своих подданных, режете путников на ночных дорогах, то этим идеалам – гром цена. Взять, хотя бы, тех же ортодоксов иудаизма, будь он трижды неладен. Послушаешь их, - так более чистых агнцев божьих еще белый свет не видел, а Ветхий Завет со всеми его Пятикнижиями и Торами – единственно верное учение, куда там нашему приятелю Карлу Марксу! Но, как всем известно, эти господа за грош удавят, за три – удавятся, а уж Господа за тридцать тетрадрахм продать им – раз плюнуть. Тоже мне, учителя и идеалисты выискались! Но, думаю, даже в Иудее можно было бы жить, поменяй мы этих чертовых фарисеев, например, на зелотов, или даже илотов. Вот у вас в СССР, - неожиданно повернулся он к скучавшему неподалеку Юрию Владимировичу, - уж какие были лозунги и идеалы, аж слеза прошибала, когда их читаешь! А на практике? Кому-кому, как не тебе, уважаемый товарищ, это знать! Я так думаю: проживи ты еще лет пять или даже десять – шиш бы что удалось изменить. Ну, уничтожил бы и посадил ты тысячу, сто тысяч, пусть даже миллион жуликов и прохвостов, а что делать с прочими десятками миллионов? Надо менять народ, то есть, как бы воспитывать новое поколение с нуля. Непонятно только, куда при этом девать уже испорченные возрастные группы, хоть к геноциду прибегай...
- Вообще-то и кое-кого из стариков также можно перевоспитать, - запротестовал Андропов, - и не обязательно хорошей пулей. Кому-то достаточно хорошего шока, а кое-кто способен и самостоятельно принимать правильные решения, если его к этому слегка подтолкнуть. Ты не поверишь, благородный дон Спиноза, сколько я народу спас от опасных сомнений и метаний на грани сумасшествия или прямой измены Родине! Все врут про меня, будто бы мне только крови и надо было. Не слушайте дураков рыночников, товарищи! При мне преступность снизилась вдвое, рождаемость и производительность труда увеличились на сорок процентов, народ стал больше читать и думать, а пить – примерно втрое меньше, а уж бузить по пьяной лавочке, можно сказать, вообще прекратил. В принципе я почти что начал выковывать национальный менталитет, начав, казалось бы, с таких пустяков, как запрет безделья и хулиганства не формально, а фактически. И то, что мне помогли уйти со сцены так быстро, наводит меня на мысль, что я был на правильном пути.
- А уж меня-то можно и не спрашивать, как надо действовать, - возник откуда-то из тьмы Владимир Ильич, - всегда – по обстоятельствам, но, желательно, без предательства, лизоблюдства и с обязательным видением ситуации для того, чтобы рассчитать возможные последствия своих действий. Это мне не всегда удавалось, иной раз случалось такое, чего не хотел никто, но в целом кое-что сделать удалось, товарищи. Но не могу понять тех, кто требует полного бездействия в ответственные моменты под предлогом, как бы хуже не стало! Именно из-за саботажа некоторых несознательных товарищей, этих конформистов и политических проституток, и становится хуже, чем было. Вы думаете, что сдаваясь оккупантам вместо того, чтобы пускать военные эшелоны под откос, улучшаете свое благосостояние? Ой ли! У завоевателей, видите ли, совсем иные цели. Нередко настолько простые, что проще трудно вообразить, – например, очистка новых территорий с целью их дальнейшего заселения самими собой. Зачем им при этом кого-то облагодетельствовать, в частности, кормить-поить? Так что глубоко не правы так называемые человеколюбы из числа так называемых советских диссидентов, имевшие наглость уверять всех, будто бы завоеватели вроде партайгеноссе Гитлера были для Россиянии лучшим выходом в сравнении с местными “тиранами”. Кое-что слышал я и о гуманных программах наиболее одиозных деятелей современного Запада – это насчет того, что в России может проживать 15 миллионов душ, а остальное население - явное излишество.
Тут впервые подал голос Дух.
- А вам не надоело, граждане, - хамским голосом проблеял он, - лясы точить, из пустого в порожнее переливать, и вообще чесать языком? Послушаешь вас – с тоски увянешь. А еще умники, называется! И вообще не пора ли обратиться к Богу с нижайшей просьбой вышвырнуть нас отсюда? Что за наказание – скукой и смертной тоской! Как-то даже негуманно…
Тут он, спохватившись, что сболтнул лишнего, едва не впав в откровенное богохульство и самую наглую ересь, прикусил язык и набрал в рот воды. Наступило молчание. И я решился высказаться на этот счет.
- Граждане, господа и товарищи! Ну, что вы, в самом деле? Мы попали в ту самую ситуацию ожидания решения вышестоящих инстанций, когда от нас ничего не зависит, и зависеть не может. Мы можем лишь уныло убивать время, предаваясь либо пустопорожним разговорам, либо сомнительным развлечениям вроде карточных игр, пиршествам и бражничеству. Даже непонятно, имеем ли мы право преобразовывать лик планеты, потому что никаких указаний на этот счет не поступало. Лично я думаю, что не имеем. Следовательно, надо либо запастись терпением, либо устроить так, чтоб Бог отправил нас по старому месту загробного жительства.
- Как? Как? – зазвучали крайне заинтересованные голоса. – Нельзя ли конкретнее?
- Вы же, какие, никакие, а гении, - огрызнулся я, - должны сами сообразить, на что я намекаю!
- Богохульствовать! – догадался Франсуа Вийон. –
- Придумать новую ересь, да такую, чтобы все дуалисты в гробах перевернулись! - догадался великий мудрец Байрух Спиноза.
И плотину прорвало: гении наперебой предлагали все новые и новые способы провоцирования Господа на карательные действия, а суеверные Гоголь, Ньютон, Декарт и прочая ортодоксально верующая публика, только бледнела и крестилась. Загорелся этой идеей и Дух.
- Все на борьбу со смертной скукой! – жутко взревел он. – Да здравствует ересь, да здравствуют провокации! Даешь богохульство в особо крупных размерах! К чертям собачьим эту резиденцию!
Ну, это он явно перебрал… да кто бы ему позволил громить Господень терем?! Ничего у Азазелла не вышло, да и не могло получиться. Только замахнулся он на божий сейф, - ан рука отсохла; боднул он божественный секретер – рога обломал. Попробовал, было, старый черт лягаться – так и тут накладка вышла, только зря копыта отбил. Так, последовательно, Дух оброс синяками с ног до кончиков ушей, и, наконец, сообразил:
- К черту эту мебель! Пусть живет себе на здоровье, и вообще нам нет дела до этого сооружения со всей его начинкой. Грешить надо разумно, с минимальным ущербом для своего здоровья, и я лишь продемонстрировал широкой общественности, чего делать не следует ни при каких обстоятельствах. Убедительно получилось?
Ему вяло поаплодировали. Ясно было, что бес нагло врал без зазрения совести, но вслух произнести эту сакраментальную фразу тут никто никогда бы не посмел. Это все равно, что Богу в лицо нахамить.
Тем не менее, задача была сформулирована, и лучшим умам человечества предстояло теперь предстояло придумать схему ее реализации.
- Напишу еще какую-нибудь “Гаврилиаду”, - краснея, предложил Пушкин, - или что-нибудь эротическое наподобие “Румяной зарею покрылся восток”. Господь, понятное дело, разгневается, и, конечно же, тут же предложит нам очистить помещение. Тут-то нам бы и не сплоховать, выторговав почетные условия очередного переселения заблудших душ!
- А я могу вино прославить так, - самоуверенно заявил Омар Хайям, - что любые молитвы по сравнению с моими новыми рубайями так потускнеют, что верующие отвернутся от церкви, что также должно спровоцировать гнев Божий со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Гении увлеклись, как выяснилось, не на шутку и не в меру. Их абсурдные, пусть и гениальные, еретические предложения сыпались, как из рога изобилия. А я в ужасе думал о том, что логика Всевышнего настолько непредсказуема, что мы даже приблизительно не можем представить себе последствий его гнева. Нашли, кого дразнить! Бог – не гусь, и ущипнет так, что кое-что отвалится, и мало что останется. Надо бы поаккуратнее, с оглядкой, а они вон что учинили!
- Сейчас как откроем атеистический кружок, - веселился Лео Таксиль, - как распушим все религиозные предрассудки и идиотскую мораль – чертям тошно станет!
- Архиверно, батенька! – обрадовался Владимир Ильич, - слава богу, что вижу столько единомышленников, которые не хуже нас с Марксом могут сформулировать великую истину – “Религия есть опиум для народа, род духовной сивухи, в которой раб топить остатки своего человеческого достоинства”.
И тут над Марсом грянул гром. Пыльная буря стихла так же внезапно, как и началась. Открылись все горизонты, и повсюду виднелись сияющие ризы серафимов и херувимов. А посреди этой феерии возвышался сам Бог. Он неслышно приблизился к терему и негромко произнес:
- Граждане еретики! Здание окружено. Выходите по одному с поднятыми руками! Парамон, пошел!
На ватных ногах я выкатился в дверь. На меня тут же навалились четверо дюжих шестикрылых небожителя, скрутили руки, повалили на красноватую марсианскую землю и часа два усердно били сапогами, - скорее всего, за дело. Чтоб помнил, чтоб знал.
Следом выполз Дух, но никто из божьей свиты, естественно, не посмел даже приблизиться к неукротимому забияке, так что Господу пришлось приложить руку к чертову затылку лично. А затем, поучив всех, (даже Гоголя с Ньютоном), нас собрали на равнине перед каким-то странным сооружением (уж не виселица ли? – глупо предположил я). Мы были построены в более чем странное каре, а перед нами воздвигли трибуну, на которую неторопливо взошел Бог, заложив левую руку за отворот френча, и раскуривая трубку.
- Позвольте быть кратким, - начал он, - и подвести некоторые итоги, которые меня никак не могут вдохновить, и даже утешить. Итак, теперь даже полному идиоту стало окончательно ясно, что эволюция зашла в тупик и придется начинать все с начала. Если вы – вершина моего мироздания, то что тогда спрашивать с цоколя?! Ах вы, олухи, негодяи! Так и подмывает рассадить вас всех в котлы, где парятся такие же великие, но недалекие товарищи Чингисхан, Аттила, Гиммлер, Кальтенбруннер м и многие другие. Но это было бы слишком просто, тривиально, я бы сказал, что лишь увеличило бы сумму смертной скуки в мире, а я, как вы уже поняли, этого не потерплю. Разорю!
Бог топнул ногой так, что трибуна разлетелась вдребезги, затем, сотворив чудо, тут же реставрировал ее.
- Вы тут ломали голову над тем, как бы мне получше насолить, - продолжал он, - а мне и думать не надо, как вам ответить, потому что я самый умный и вообще все на свете знаю. Но, повторяю, это было бы слишком простым и пресным решением. Нет, пора бы проявить некоторую инициативу нашему крылатому ареопагу. Давайте, пернатые братья, шевелите извилинами. Или в связи с обретением крыл и ум у вас стал птичьим, а? Смотрите у меня! В ощип пойдете, птички мои, в суп, в суп!
Небожители из божьей свиты затравленно молчали. Им вовсе не улыбалось попасть в бульон, но даже они догадывались, что в этой страшной угрозе имеется изрядная доля шутки.
- Так вот, - продолжал Бог, - товарищи гении, пофантазировали вы на вредительские темы, дайте и другим пофантазировать, но уже на охранительную тематику. Думайте, думайте, господа серафимы, даю вам пять минут, а затем рад буду выслушать и обсудить ваши предложения. Время пошло!
Пришла очередь и высшим иерархам воинства Света проявить свою изобретательность в плане возмездия грешникам. Не стану перечислять те жуткие кары, которые они наперебой предлагали Господу, скажу лишь, что у господ инквизиторов фантазия была как-то слабовата, что ли… да и создатели газовых камер выглядели бы с этой толпе какими-то запредельными гуманистами, почти что толерантными правозащитниками западного образца.
- Заставить их всех читать Библию вслух сто тысяч лет подряд, - вопил святой Петр, - и отбивать при этом земные поклоны каждые пять секунд!
- Принудить их миссионерствовать в среде “новых русских”, - садистски улыбался Санта-Николай, - а также в шайках трудных подростков, в первую очередь – наркоманов!
- Это что, - вскользь заметил Петя, - ты их отправь в Иудею, пусть с нашими фарисеями да саддукеями пообщаются, тогда и поймут окончательно, где еврейские раки могут зимовать…
И так далее, и все в том же духе. Дай таким волю, - и точно, никакого Ада не понадобилось, замучили бы своим невероятным ханжеством и занудством так, что мы сами бы в адские котлы полезли, побежали бы к Сатане впереди собственного визга. Даже Богу стало невмоготу.
- Ну, вы уж слишком, - растерянно пробормотал он, - нельзя же так! В конце концов, мы же не звери какие-нибудь, не изверги царя небесного. Хорошего понемножку. Эй, Вурдалак, Самуил!
А божьи профосы тут как тут. Стоят, нагло ухмыляются и плотоядно пронизывают взглядами архангельские туники, словно рентгеном пронзая их насквозь, словно оценивая, кого как сечь. Профессионалы, мастера своего дела, одним словом. И на нас посмотрели, конечно же, да нам не привыкать. Мы выдержали эти мутные взгляды, а я даже Самуилу язык показал. Не напугаешь, мол, старый изувер! За что тут же схлопотал выговор от все замечающего Всевышнего.
- Парамоша, не юродствуй, - строго попенял он мне, - и так дурак дураком, порою стыдно за тебя так, что готов сквозь землю провалиться. Выйти из строя на два шага!
Я послушно выкатился вперед:
- Рядовой раб божий, серафим третьего класса Парамон Перегринческий по вашему указанию прибыл…
- Встать в строй! И больше не смей дразниться, дурак!
Странно… а где же порицание, укоризна, двадцать пять горячих, наконец? А Бог оценивающе посмотрел на нашу толпу, потом на свою свиту, а уже после всех – на профосов.
- Много получается, - отечески участливо вздохнул он, - это ж сколько будет из расчета по двадцать пять на душу? Справитесь ли? Помощники нужны?
- А как же, Господи? – удивился Самуил – пророк, прославившийся своей жестокостью. – Нам тут работать бы до морковкина заговенья, до мартовских ид… вот если бы ваша милость позволила нам работать со всеми помощниками, мы бы за день управились, - верно, Вурдалак Вампирыч?
- Даже за пол дня, - самоуверенно откликнулся Вурдалак, - ты, Бог, нас знаешь не первый день. А вдвоем всю эту массу проучить не то, что за день, и за год не получится. Даже за световой, аминь. Даже вздуть не успеем, не то, что высечь…
- Но это только начало, - не то размышлял вслух, не то зачитывал приговор Бог, - а что за этим последует, не каждому дано знать. Во-первых, не худо бы восстановить статус-кво, но это не интересно, потому что было уже сто раз. Так что на сей счет имеются некоторые новые соображения. Кое-кому придется воскреснуть на какое-то время в новом обличии, кое-кому вернуться в те времена, откуда попали в каптерку, но прожить жизнь уде по другому сценарию и в новой роли. А некоторым придется пересечь границу времен, угодив в во времена становления так называемого правового демократического постиндустриального общества на те посты, которые вакантны. Вы у меня попляшете, курицыны дети, вы у меня “Аллилуйю” споете, и отнюдь не бархатными баритонами или ангельскими тенорами. Завизжите, как свиньи, вот что!
- Но зато, - весело добавил он, вам удастся, наконец, выйти из этого замкнутого круга смертной тоски. Итак, снимайте штаны!
И над обширной марсианской долиной раздалось шуршание миллиардов снимаемых брюк, шаровар, туник и прочего атрибута верхней одежды и нижнего белья всех времен и народов земного шара, которые были в моде последние 10-15 тысяч лет.
Дальше было не интересно. Скажу только, что визгу и воплей было столько, что едва не поднялась новая буря, да Господь не попустил.
- Молчать! – Рявкнул он на марсианского Эола, и тот сразу же как-то обмяк. Куда ему, языческому божеству, супротив истинного Бога!
А после всей этой славной экзекуции (профосы управились всего за каких-нибудь восемь часов, – то ли очень старались, то ли их попросту очень много было), нас разметало по разным городам, весям, странам и вообще временам. Словом, каждому свое.
РАЗДЕЛ 2. НОВЫЕ И СТАРЫЕ ВРЕМЕНА
Не знаю, кого куда, а нас занесло прямо в Россиянскую столицу, в те времена, откуда нас, собственно, и зашвырнуло в Ад. Все было по-прежнему, разве что, еще хуже, чем раньше и вообще, чем когда-либо.
Правил страной все тот же несгибаемый и неуловимый Джахангир Изворотливый, или, как называли его недруги, Скользкий. И царили там старые нравы, в духе добрых библейских времен. Там неправые двигались вправо, рассуждая при этом столь “здраво”, что хотелось их как-нибудь, право… в общем, всех – без числа и имен. Там кипели библейские страсти, там незримо присутствовал Ной, и любой политической масти было вдоволь – пусть хоть по одной, но зато был по-прежнему полон всех цветов политический спектр, где давно здравый смысл был уволен, но доволен при этом наш мэтр.
Да-с, нашему Кощею крупно повезло. Доведись ему придти к власти в каком-нибудь 1793 или 1918 - давно бы угодил на гильотину или пал смертью храбрых у ближайшей стенки, как явный враг народа, контра, саботажник и скрытый монархист. Но времена менялись (отнюдь не к лучшему), и вот уже деятелям, так и норовившим продать свою любимую Родину за гроши, перестала угрожать смертельная опасность. В том числе и нашим заправилам, будь они неладны. Почему это так случилось, Бог знает. Я-то это понимаю так, что наказал он народ грешный, за апатию, тупость и стремительную эволюцию в сторону культа Золотого Тельца, когда каждый думает лишь о сегодняшнем дне, да о личной мошне, а до всего прочего никому и дела нет. Похоже на правду. Не повезло, правда, тем, кто думал по-другому, кто голос сорвал и синяками покрылся (а то и укрылся деревянным макинтошем) в отчаянных попытках остановить сползающую в пропасть телегу государства, в которой уже давно не работали ни тормоза, ни колеса. Собственно говоря, он и катиться-то никуда не могла, потому что не на чем было, а в пропасть почему-то скатывалась. Тоже ведь чудо, да еще какое. Но, увы, – из все того же разряда чудес строго наоборот, которых лучше бы вообще в природе не было. На этот раз нас не удостоили чести угодить в состав свиты правителя. Куда там - даже в бомжи не пустили, а поставили в такие условия, что волосы встали дыбом на головах. Нам предстояло выжить, несмотря ни на что, а смотреть-то как раз было на что, вернее, на кого. В Россиянии процесс разубоживания населения дошел до той стадии, которую иначе, как конечной, трудно было назвать, не кривя душой. Все пришло в упадок – мораль, нравы, промышленность, образование, всего и не перечислишь. Зато диким цветом расцвели всевозможные пороки, - и те, которые были упомянуты в Библии, и те, на которые набрасывались средневековые схоласты, и много чего еще новенького. Больших специалистов по вопросам греха, чем наши заправилы, не было ни в какие времена, и, надеюсь, уже не будет, потому что – куда уж дальше-то?! Они и сами грешили, и других поучали, как это надо делать с максимальным ущербом для страны, нравов, природы, смысла жизни. Мне кажется, они даже попам вредили, хотя формально поддерживали, как могли. Но бедняги служители культа попали в весьма неприятное положение. Если в их составе еще оставались совестливые люди, то они думали, вероятно, так:
- Сохрани нас, Господи, от таких “друзей” и покровителей, дабы душу свою спасти! Доведут они нас до Ада, а о прихожанах и говорить нечего, – глядя на наших “спонсоров”, им только в атеисты и идти. Боже, сбереги нас от Лукавого! Аллах Акбар!
Или еще что-то в этом же духе. Но, боюсь, таких страстотерпцев в составе толпы священнослужителей было не так уж много, так что их шепот утонул в громовых призывах иерархов церкви кланяться властям, тащить деньги на алтари храмов и так далее.
Мы с Духом и Хомяком (Пришельцы, как всегда, умчались на своем НЛО Пегасе куда-то в сторону Ориона, во все горло распевая какую-то похабную песенку про монаха) целыми днями торчали то на паперти какого-то грандиозного собора, то на бирже труда. Велено нам было легализоваться, найти работу и вообще присмотреться к эпохе, как следует. Ну, мы и всматривались в безумные лики прихожан и мелких чиновников так, что глаза натерли, почти что до дыр протерли, да мало что разглядели. Так, серость какую-то, обыденность, но сквозь рутину этого пустынного псевдобытия отчетливо просматривалось криминальное, инфернальное начало всего сущего в Россяинии начал 21 века. Вы можете возразить, что, мол, где и когда было как-то иначе, и вот что вынужден вам ответить:
- Но не в таких же дозах и масштабах! Разумеется, и бандиты всегда были, и предатели в любой среде отыскивались, но чтоб вся нация вступила в ряды коллаборационистов, холуев, предателей, хищников, наркоманов и сексуальных извращенцев, - такого, вероятно, даже в древнем Риме не наблюдалось. Скажите на милость, и куда же подевались миллионы романтиков, бескорыстных ученых и тружеников, тащивших государство через пороги подножек, постоянно подставляемых богатыми и могущественными странами “Золотого миллиарда”? Разгадка оказалась до боли простой: кто помер, кто за границу сбежал, кто спился, а кто и в бизнес подался – носками да трусами на рынке торговать. Многие вообще отказались от прежних взглядов и представлений, рванув, – кто в церковь, кто в советники тем самым негодяям, которые нынче правили бал. Вот и весь сказ. В Древнем Риме, по крайне мере, были еще быстро разрастающиеся кружки первых христиан, которые во что-то верили, на что-то надеялись (впоследствии, впрочем, их так же жестоко обманули), а сейчас и видно-то никого не было. Народ исчезал на глазах, оставалась лишь огромная территория с быстро тающим населением. И уже разгорались глаза у соседних перенаселенных стран, да и кровожадный Запад все никак не мог расстаться с мечтой, чтобы была наша Россияния чем-то вроде их нефтехранилища, а в будущем – поставщиком древесины и еще чего-нибудь эдакого.
На наше счастье, Бог в своей неизреченной милости (и мудрости, кстати), закинул в наши дни и еще кое-кого, на кого можно было смело положиться. Боюсь даже вслух произнести их имена (а это были Владимир Ильич, Юрий Владимирович и Железный Феликс, а в резерве, глубоко законспирированные, прятались также Желябов, Перовская и Кибальчич с товарищами Савинковым и Камо). Ведь какая же охота на них начнется, боже сохрани, как только поймут, что они – не моя выдумка! Наша задача была – установить с ними контакты, разработать план… тьфу ты, чуть не сорвалось “вооруженного восстания”, но нет же, не поймаете за руку! – Всего-навсего, глубокого преобразования общества и кардинального изменения государственной политики, пока что слишком смахивающей на капитуляцию.
Вот мы и болтались по всем биржам и папертям в безумной надежде встретиться в толпе взглядом с человеком в кепке, или, хотя бы, в шинели. Пока ничего не получалось. На нас мутным замогильным взором взирала полностью утратившая человеческий облик толпа, в которой бегающие глазки карманника пересекались с дебильными очами “братков” и с фальшиво-набожными ликами попов и их обезумевших прихожан. Глаза бы на них не смотрели! Но – времена не выбирают. Бог знает, что делает. И мы послушно топтали землю, коптили небо, и вообще делали все, что предписывалось свыше. Впрочем, если быть до конца честным, вынужден признаться, что Бог вообще-то слова нам не сказал на тему “что делать”.
- А то вы как будто не знаете, шерамыжники, - бросил он мне в ответ на недоуменный взор. – Слава Богу, уже не маленькие, школу давно закончили. Вам еще и это объяснять! С ума посходили, что ли? Или вам еще по 25 горячих отвесить?!
Спорить с Богом не хотелось, так что мы молча поплелись к вулкану Олимп, откуда нас должно было забросить на Землю.
- Не расстраивайтесь, - крикнул он вдогонку, - в беде не оставлю, даже соратников пришлю.
Вот тогда и прозвучали имена наших пламенных революционеров. Предстояло им прожить третью жизнь (вторую они проживали и, надеюсь, будут проживать в той самой темной каптерке) в трудах праведных и непрестанных заботах о том, как же спасти страну. Судя по всему, путей было много – от революции до индивидуального террора. Но об этом – т-с-с – никому! Как бы не привлекли за экстремистские призывы к насильственному изменению государственного устройства и разжигание классовой ненависти. Это уже, извините, статья, а нас Господь просил не ссориться с Законом.
- Вы же правовое государство строите, прощелыги, - насмешливо бросил он нам как-то, - так что нечего безобразничать. Все должно быть строго в рамках действующей Конституции!
А затем, отсмеявшись над явно удавшейся шуткой, продолжил:
- Ну, надеюсь, при новом государственном строе ни у кого рука не повернется вывести подобные насквозь пропитанные лицемерием строчки? Смотрите у меня! Я вам покажу “конституцию прямого действия”! Сгною!
И для вящей убедительности, влепил всем нам по затрещине. Не особенно больно, но так, чтобы запомнили, а то в последнее время что-то с памятью нашей стало. Правильно Бог поступил, по-умному, можно сказать, по-человечески… то есть, по-божески.
Шли за днями дни, и за месяцами месяцы, а мы все стояли на месте. Никаких успехов, одна бесполезная суета. Как бы за это от Бога не нагорело! Но мы не знали, да и не могли знать, что Господь в неизреченной мудрости своей так глубоко спрятал наших великих революционеров, что и сам не мог вспомнить, куда же. Когда мы взмолились ему, – дескать, господи, просвети, как нам твоих людишек-то найти? – Он вдруг хлопнул себя рукой (десницей, полагаю) по челу (лбу) и воскликнул:
- Черт побери, а действительно, куда же я их подевал-то? Сейчас в своем подполе поищу… Михаил, Гавриил, посветите-ка!
(Это он так шутил: куда там жалкие ореолы серафимов по сравнению с его ослепительной аурой! Ослепнуть можно, даже в самом сыром и темном погребе!).
Судя по всему, поиски ничего не дали, и через какое-то время сверху поступило следующее закодированное сообщение:
- На Сатурне пусто, будем искать на Марсе. Кстати, вы уверены, что на Земле их нет?
Мы, естественно, ни в чем быть уверенными не могли, о чем немедленно и сообщили Богу.
Ответ последовал с пугающей незамедлительностью:
- Хватит из себя Сократов-то корчить, для начала хотя бы таблицу умножения выучили бы…
Пришлось заткнуться и больше глупых вопросов не задавать. Но время шло и шло, а никаких Желябовых и Перовских не встречалось; об Ильиче вообще промолчу: ведь его могли встретить и не только мы. Господи, пронеси и помилуй!
- Может быть, кому-то из нас взять на себя его роль, - неуверенно предложил Хомяк, - хотя я и терпеть не могу ваших коммиуняк, но тут особый случай. Для пользы дела могу и кепку поносить, и даже картавить научусь!
- А умище откуда возьмешь? – не удержался я. - Опять у меня придешь одалживать?
В ответ старик взмахнул поленом, но мне удалось увернуться. Потеряв равновесие, Хомяк полетел с паперти в толпу старушек, усердно крестившихся на проходивший тут же крестный ход. Истинно верующие православные бабушки завизжали и, отняв у безумного имама полено, хорошенько им же его и вздули. Засвистел постовой; откуда-то вынырнули черные маски спецназа.
- Исламский терроризм? – уверенно спросил толпу здоровенный малый в крапчатом берете, - отойдике-ка, православные, и не мешайте работать!
Ума не приложу, и как это он угадал? Просто гений какой-то, а не костолом! После первого же удара дубинкой по черепу с Хомяка слетела шляпа, и из под нее предательски выглянула зеленая чалма аятолы, с которой он не расставался даже в Аду.
- Бен Ладена поймали! – закричали в толпе. – Бейте его, православные!
Однако на это счет у командира спецназа имелись какие-то свои соображения. Даже сквозь маску было видно, что не очень-то ему улыбалось обижать и своими руками вязать злейшего врага США. Среди российских военных и милиции еще сохранились экземпляры, люто ненавидящие проклятых янки. Наш герой, по-видимому, был как раз из их числа.
- Разойдитесь, граждане! – рявкнул он на опешивших зевак и крестный ход. – Поступила информация, что чеченские боевики собираются устроить чудовищную провокацию в центре Москвы. А вдруг это как раз здесь, и вот этот бабай как раз и является смертником –шахидом?
Толпа бросилась врассыпную. Никому не улыбалось в этот праздничный (а был какой-то церковный праздник, забыл, какой именно – не Покров, не то Успение) день взлететь в небеса или остаться на всю жизнь изуродованным.
- Ну, Бенушка Ладушка, - горячо прошептал Хомяку командир спецгруппы (я стоял совсем близко и все слышал), - уноси-ка ноги, да передавай привет какому-нибудь Эмпайр Билдингу от русского спецназа! Не дождетесь, господа капиталисты, чтобы майор Сидоров-Удалой работал на ЦРУ! Только в Россиянии, ради Бога, не озоруй! Голову тогда оторву, под землей найду! Кстати… а что ты там, за пазухой-то прячешь? Ну-ка, распахнись! (Американцы – американцами, а бдительность – прежде всего. Молодец, майор).
Тут же были обнаружено запасное полено, ятаган, и целая куча камней, которые, по привычке, старый мизантроп прятал за пазухой на случай неожиданной встречи со шпаной или Иблисом.
- Так, - протянул Сидоров, - хулиганите, папаша? В кого камушками метить изволили? Уж не в убогих тех старушек ли, не в уважаемого ли Патриарха, а то и – страшно вымолвить! – в нашего всеми любимого Джахангира?! Кайся, скверный старикашка!
И Хомяка тут же хорошенько проучили резиновыми дубинками-“демократизаторами”. Я стоял неподалеку, но и не думал вмешиваться. Пусть запомнит навеки, прохвост, как поленом лупить невиновных! Затем командир отдал отрывистую команду, и спецназ быстро оцепил собор. По-видимому, майор заподозрил что-то неладное. Отнятые у Хомяка камни, полено и ятаган тут же отправили на экспертизу, – не заминировано ли, мол. А самого нарушителя общественного порядка препроводили в кутузку, – скорее всего, в знаменитую Лефортовскую тюрьму, а если быть точным – в следственный изолятор Лефортово. Там ему, я думаю, и место. Пусть старичок немного успокоится, не все ему поленом-то махать!
Затем спецназовцы обратили, наконец, внимание и на нас с Духом, непонятно зачем толкущихся у парапета.
- Сказано же было – разойтись, - миролюбиво рявкнул майор, - а к вам это не относится, деды?
Тут он впервые заметил, что перед ним – действительно, один старичок в зипуне и валенках (хотя и было лето), и одно существо, которое человеком назвать никто бы не рискнул.
- Это еще что за маскарад, - нахмурился он, - что за козлиные маски! Ну-ка, быстренько снять!
К моему удивлению, драчливый Дух не стал драться, а, всего-навсего, преобразовался, превратившись в уже знакомого нам седого монашка Гришу.
- Что под хламидой изволите прятать? – наседал командир, - обыщите его, ребята!
Дух сверкнул очами, но опять удержался от необдуманных поступков.
- При нем ничего не обнаружено, только вот эта старая трубка да кисет, - доложили подчиненные, - старик чист, да и рожа у него вроде как наша, Российская.
- А вот этот дед, - указал на меня майор, - не террорист ли? Что там у него под зипуном? Не наложил ли он пластида в валенки, а?
- Если и наложил, так чего другого, - весело заржали здоровенные бугаи в масках, - а не наложил, так сейчас наложит!
И меня подвергли унизительному обыску, как всегда, огрев при этом пару раз дубинкой, и угостив ударами сапог.
- Пусто! – доложили они командиру, - даже кисета нет!
- Я так и думал, - заметил майор, - что с убогих-то взять! Ввалите им на дорожку, и гоните их отсюда в шею!
Зря он так скомандовал, зря… Дух, так долго терпевший полицейский произвол, не смог пересилить свою сущность, когда речь зашла об обменах ударами.
К великому изумлению тренированных и откормленных амбалов, хилый мелкотравчатый инок в мгновение ока разметал их по всей мостовой. Им бы взять, да разбежаться, кто куда, а они проявили совершенно неуместное упрямство. Кто-то стал вызывать подкрепление, а самые горячие открыли беспорядочный огонь. Ослы!
В следующий миг всех их опалил адский серный огонь, а затем на головы спецназовцев обрушилось то самое бревно. Сами виноваты, между прочим! Конечно, Азазелл, на мой взгляд, несколько переусердствовал (зачем ему, например, было бить меня?!), но, в общем и целом “Гриша” был, безусловно, прав. Не черта ни за что человека бить, а тем более, палить в него со всех стволов! А уж что касается гремучей смеси серафима с дьяволом… на кого руку подняли, болваны?!
В общем, досталось правительственным церберам тогда на орехи очень крепко. Сломанные ребра, ноги, руки, носы и выбитые зубы – вот далеко не полный перечень “услуг”, предоставленных щедрым Духом бригаде спецназа. Хорошо еще, что без смертоубийства тогда обошлось, ибо, на мой взгляд, их еще можно исправить: все-таки они Бен Ладену сочувствуют, а это уже полдела.
Мы отправились в тюрьму – выручать Хомяка. Но на этот раз бить никого не потребовалось: когда я с Духом в облике скромного инока Гриши подходили к тюремным воротам, они внезапно распахнулись, и на мостовую кубарем вылетел наш протеже. Все случилось, как выяснилось, само по себе. Экспертиза установила, что взрывчатых веществ ни в ятагане, ни в полене, ни, тем более, в паре булыжников, нет и в помине; ятаган, естественно, тут же конфисковали, но уголовного дела решили не возбуждать, потому что начальника следственного отдела товарищи Хрумкина привлекла необычная надпись на арабском языке, выгравированная у рукоятки.
- Покажу племяннику, он как раз институт Восточных языков закончил, - решил он, - а вдруг это какая-то гурда, принадлежавшая, например, султану Бабуру? Или какому еще Бейбарсу? Она же может миллионов на пять баксов потянуть!
И запер саблю в свой личный сейф. Пять лимонов зеленых, – это вам не хухры-мухры!
В общем, в деятельности работников правоохранительных и следственных органов в головах установилась причудливая и гремучая смесь старых представлений о служебном долге с новыми представлениями о морали, которые неизбежно влекли за собой установку на присвоение чужого имущества, а то и денежных средств.
Хомяк долго рвался назад, за клинком, подаренным ему самим Господом, но мы с Духом решили удержать старика от столь опрометчивого поступка.
- На все воля Божия, - заметил я ему, - так что не надо плакать, их Бог накажет, и ятаган тебе обязательно вернет!
Забегая вперед, должен сказать, что так оно все и случилось. Нерадивых служителей Фемиды упрятали за решетку по “делу оборотней”, ятаган конфисковали, а уж со склада конфискованных вещей его выкрали архангелы, которые и доставили клинок Богу. И теперь ему надо было только дождаться благоприятного случая, чтобы вернуть награду герою.
А мы все продолжали бродить по столице, тщетно пытаясь отыскать в толпе вождей будущей социальной… скажем так, реформы, а то за слово “революция” можно нынче и срок схлопотать.
Удивительное было время – странная смесь старых и новых примет. С одной стороны, компьютеры, сотовые телефоны, сверкающие огни рекламы и все такое прочее, а с другой – каким-то гнилым монархизмом времен начала 20 века пахнуло. Держиморды, жандармы, произвол и все такое прочее. И дикая ненависть ко всему революционному, левому, красному. Как будто старые и новые времена внезапно пошли навстречу друг другу и вот здесь, за гранью Миллениума, встретились, обнялись и пошли дальше уже под руку. Вот в этой-то гремучей смеси эпох нам и предстояло жить и как-то действовать. Бог милостив, может быть, и выживем!
РАЗДЕЛ 3. МОЖЕТ БЫТЬ, И ВЫЖИВЕМ
Выжить, между прочим, можно по-разному. Выживают, например, своих соседей, родственников… некоторые даже научились выживать из ума. А вот просто физически уцелеть во времена, когда все и всё так и норовят тебя пригнобить, прищучить, замочить, стереть в порошок, скрутить в бараний рог и так далее, гораздо сложнее. Особенно под пристальными взорами хозяев этой разнесчастной жизни – мафии, воров-демократов, коррумпированных чиновников, держиморд из жандармского корпуса, и вообще той пестрой и крайне неприятной публике, которая, как казалось, только и может выжить в подобных условиях, а прочие могли лишь служить им кормовой базой.
Хорошо еще, что мы, в отличие от прочих субъектов и личностей, как-то населяющих нашу планету, имели тот бесценный дар (или тяжелый крест, если угодно) бессмертия. Как бы ни хотелось всей чертовщине современной Россиянии обзавестись нашими скальпами да черепами, а получалось совсем не то. Не те охотники, не те жертвы. Да и как можно было причислить к лику добычи товарища Азазелла, этого чертова дьявола и серафима третьего класса в одном лице? Так что даже в самые черные времена оставалась надежда не то, чтобы выжить (это я погорячился), то, хотя бы, дожить до светлых дней. Тут у нас были не то, чтобы все карты в руках, но, по крайней мере, определенные, хотя и смутные надежды. Дай-то бог им умереть последними в этом мире, а то без них было бы как-то скучновато.
Никто нам не приказывал оставаться в живых, но, тем не менее, мы и безо всяких приказов к этому стремились. Был еще пока в этом смысл. А завтра – не могу знать, что там будет, но сегодня…
Мы побрели в сторону далеких сибирских гор, которые, вообще-то, из Москвы не было видно, но тут их однозначно не было, а без них не жизнь, а сплошная тоска. Все как-то плоско, однообразно, и в то же время небезопасно. Все, уходим отсюда подальше, в тайгу, а оттуда – вверх. Может быть, там и удастся отсидеться почти что в полной безопасности. А здесь, в столичных городах, перспективы выглядят уже не столь оптимистично. Да и Ильича где-то надо искать… а вдруг, паче чаяниям, он все-таки у нас, на Земле? Тогда непременно в Шушенское надо заглянуть, где же ему еще быть? Места почти что курортные, воздух здоровый, да и память непременно его туда приведет. Сложнее будет террористов-подпольщиков найти, причем желательно раньше кощеев слуг, а то, как бы им и несдобровать. Если они, конечно же, здесь, на нашей планете… или, хотя бы, в Солнечной системе. Надо бы опять у Бога спросить, - может быть, ему виднее? Я хочу сказать, он, наконец, вспомнил, куда запрятал наших пламенных товарищей, надежду Россиянии? Поживем, – увидим. А то, что мы именно “поживем”, представлялось почти несомненным: Бог редко отменяет свои же решения.
Передвигаться в средней полосе по Россиянии не совсем безопасно, особенно в темное время. Да и ночью не лучше, между прочим. Улицы полны неожиданностей, дороги – тоже. В лесах, кроме леших, водятся бомжи, маньяки-убийцы и прочая нечисть, возникшая, как из-под земли, в Россиянии после падения СССР. Если бы не “Гриша”-Дух, плохо бы нам пришлось, но пока что ничего, Бог миловал. Ночуя в землянках и полуразрушенных блиндажах, в изобилии встречающихся в средней полосе, мы постоянно сталкивались с тем, что подмосковные леса, в общем-то, уже нельзя было называть этим гордым словом, потому что они выродились в безобразные заросли, полные мусора, землянок бомжей и беглых бандитов. Надо было уходить быстрее на Восток, где не то, чтобы люди были лучше, но их попросту было мало, и так изгадить природу им до сих пор не удавалось. Впрочем, все еще впереди… после китайской оккупации чужеземцы, новые хозяева страны, еще и не так насолят родной природе. Надо бы их упредить!
В тайге к нам, наконец-то, присоединился старый бурый медведь с крыльями, весь перемазанный морошкой. Что-то в его морде мне не понравилось: губы у него были подозрительно красными, а глазки нехорошо поблескивали. Я решил взять быка за рога.
- Ты хоть иностранцев жрешь-то? – строго спросил я хищника..
- Случается, что и “братков” приходится оприходовать, - потупившись, ответил серафим-каннибал, - шпану разную, бомжей, что из садистов-маньяков… чистим лес помаленьку, ты уж не обессудь.
Я задумался: с одной стороны, людоедство есть грех смертный, с другой, – что в том плохого, ежели при этом уничтожаются те самые гаденыши, для которых виселица равносильна помилованию?! Черт с ним, с медведем и его отвратительными привычками. В конце концов, Бог его контролирует, а ему лучше знать, что можно, а что нельзя.
- Присоединяйся к нам, мишка, - то ли предложил, то ли скомандовал Хомяк, - не пожалеешь. Идем мы паломничать, эдакая группа пожилых пилигримов-небожителей, жаждущих найти утешение не только на небе, но и гораздо ниже.
- Знаю я вас, курицыных детей, - хитро подмигнул нам Гризли, - небось, к Удокану ползете. А кто возражает? Записывайте меня в свою банду четырех!
Так нас стало опять четверо, а это уже – сила. Нечто вроде знания, или того хуже – веры, которая горами движет. Дух, все в том же облике диковатого инока Гриши, вел себя как-то необычно. Должно быть, внешность наложила свой неумолимый отпечаток на характер. Стал он задумчив до невозможности, курить почти что перестал – не больше трех пачек “Парламента” в день, и то под хорошую закуску, и вообще в небо поглядывал, должно быть, всматриваясь в смутные очертания Сатурна. При встречах с представителями криминального мира он, впрочем, сразу же преобразовывался, и уголовнички успевали запомнить не тихого монашка, а бешеного дьявола во плоти. Впрочем, поделиться своими впечатлениями им было уже не с кем. Кстати, чем дальше от столицы, тем меньше было таких встреч, – но не потому, что подобного поганого народу стало меньше в процентном составе, а просто из-за того, что тут вообще количество населения на квадратный километр было гораздо меньше, чем в Европейской части. Мне даже пришла в голову одна очень и очень интересная мысль.
- Тенденция очевидна, - разглагольствовал автор этих строк, - с уменьшением народонаселения сокращается преступность в абсолютном численном выражении. Так вообразите на минуту, господа, какая тишь, гладь и благодать воцарились бы на нашей планете, если бы ее избавить от человечества!
- Ну, это ты чересчур хватил, - покачал головой Хомяк, - так нельзя, старик! Уж правоверных можно было бы и не вносить в свои черные геноцидные списки, в особенности – шиитов. Суннитов – ради Христа, бей, сколько влезет, потому что у них черт знает, что за вера, и вообще народ еще тот…
- Я думаю, - скромно вмешался в разговор медведь, - что и пасечники также достойны того, чтобы их оставить на лике нашей прекрасной планеты. Полезное они дело делают, потому что, во-первых, пчелиный яд лекарство, да еще какое, во-вторых, пирга как будто бы также добрый витаминный продукт, а уж насчет меду вообще умолчу ввиду очевидности факта его универсальности.
- Вы меня неправильно поняли, - вяло защищался я, - никто не спорит, что изводить человечество на корню как вид грешно: если даже Бог не пошел на такие крайние меры, то нечего и думать его превзойти в области геноцида. Это так, мысли вслух о том, как бы было здорово изменить качественный состав человечества, вычистив из него касты дебилов, дегенератов, маньяков, рецидивистов всех мастей, геофизиков, дантистов и прочего отребья. Разве мечтать нынче запрещено?
- Опасный ты мечтатель, Парамоша, - ехидно возразил Хомяк, - из-за таких вот вольнодумцев о великих революционерах идет весьма дурная слава.
Что имел в виду старый схизматик, я не понял, но смутно почувствовал, что нечто обидное. Хотел даже в ухо ему дать, но почему-то стало жаль беззащитного старика (ятаган-то и полено у него отняли, так что нечем было ему меня огреть на привале). Впрочем, догадливый бобо в одно прекрасное утро сообразил подобрать с земли здоровенный дрын, и однажды он, изловчившись, огрел-таки меня по башке, причем просто так, для разминки, чтобы рука не забывала (и моя голова – тоже).
- Бог разберется со всеми, - примирил наши споры инок Гриша, задумчиво вертевший в руках янтарные четки. – И вам, между прочим, перепадет не меньше, чем иному грешнику. Надо молиться, дети мои, в тщетных попытках уравновесить ту сумму зла, которую вы успели привнести в этот мир, суммой искреннего покаяния. Аллах Акбар! Меа кульпа, меа максима кульпа! Господи, прости, если сможешь!
Ну, пошла писать контора… Дух просто спятил на почве своей неожиданно разросшейся религиозности. Надолго ли ее хватит? Все-таки дьявол всегда дьявол, хоть сто лет он в монастыре проведи…
Мы шли по пыльной дороге, именуемой Сибирским трактом, и, лениво отмахиваясь от осенних комаров, обсуждали перспективы выживания человечества как вида, ну, и Россиянии заодно. Дух, особенно не утруждая себя поисками аргументов, напирал на то, что Бог не попустит: дескать, ему виднее, к тому же у него есть Божья воля, так что все будет в ажуре. Путанная, сбивчивая речь получилась, непонятно что и непонятно кому он доказывал.
- Раз Бог создал Россиянию с ее населением, - смиренно опустив очи долу, разглагольствовал “Гриша”, - то он, соответственно, ни за что не допустит, чтобы подведомственный ему объект вычеркнули из истории. Эпоха Смут пройдет, а там, глядишь, начнется взлет.
- Что ты можешь знать о помыслах Божьих, дубина? – грубо возражал ему старый фанатик и фундаменталист Хомяк. – Может быть, в божьи планы как раз и входит примерное наказание одного народа, забывшего, что такое честь и совесть, ум и вообще патриотизм. Тогда вашим урусам явно несдобровать. Никто не может мне доказать, что и так называемое человечество не ожидает Апокалипсис. Прецедент уже был, вспомни историю с Ноевым ковчегом…
- Не ссорьтесь, мои друзья, - примирительно заревел медведь, - жизнь прекрасна, как бочка меду, и наша задача – не дать ей окончательно засахариться. Радуйтесь тому, что солнце все еще светит, заморозки не начались, и пчелы по-прежнему носятся над осенними цветами… конец света еще не настал, и, смею надеяться, не скоро наступит. Бытия на наш век должно хватить, а не хватит, - так мы компенсируем это неудобство прелестями загробной жизни. Разве я не прав?
Так, ведя свои пустопорожние разговоры, мы медленно приближались к Байкалу. Осень стремительно врывалась в эти края, заявляя о себе почти что радужной окраской деревьев и кустарников, особенно на склонах гор. На берегу великого озера мы сделали привал. Дух нырнул в холодные воды, и всю ночь гонялся за знаменитым байкальским омулем, наловив к утру целое ведро. Помолившись да покаявшись, он приступил к чистке рыбы, и нам особенно не мешал. Комары также не досаждали: болот поблизости не наблюдалось, да и холодновато уже было. В Сибири, в особенности в ее восточной части, наблюдается такая интересная закономерность: в середине июня – взрыв гнуса, какой-то комариный бум, продолжающийся до середины августа, а потом – как рукой снимает. Кое-что, конечно, остается, но по сравнению со звенящими всеми голосами кровососов теплыми летними месяцами это – сплошное удовольствие, истинно говорю. Должен вам доложить, что нам как-то особенно повезло в этом отношении. То ли Бог нас хранил, то ли погода такая установилась. Почему бы в таких условиях и не выжить, черт побери?
Во время рыбного завтрака лениво обсуждали, с какой стороны обходить “славное море, священный Байкал”. С юга к нему опасно примыкал густонаселенный Иркутск со своим полукаторжным населением, а с севера уныло торчали полузаржавевшие рельсы когда-то знаменитой Байкало-Амурской магистрали, что тоже, согласитесь, портило ландшафт, как только могло. Но выхода у нас не было: на юге Бога искать бессмысленно. А вот насчет хребта Удокан – еще вопрос. Было ведь, было не раз!
Мы побрели вдоль побережья, обходя крутые обрывы и густой стланик. Осень щедро подкармливала нас остатками голубики и морем брусники. И на этом спасибо. Не Райское меню, а все-таки...
Вот и равнинный север Байкала с его проклятыми болотами и вообще мелководьем. Только репутацию самого глубокого озера в мире портит! Правда, чуть к северу начинались горы высотой до 2500 м, и это здорово скрашивало унылый пейзаж. Да и осень постаралась на славу, раскрасив горные склоны в красный и ярко-желтый цвета кадмиевых масляных красок. Мне бы так научиться! Кажется, прорвались, кажется, преодолели все преграды. Теперь осталось найти Бога и спросить его, а что, собственно, делать дальше.
Мы плелись по шпалам почти что мертвой дороги. БАМ оказался мертворожденным дитятей последних вспышек энтузиазма советского народа. Перевозить здесь было особо нечего, да и некому. В свое время бури эпохи смут разметали коллективы горняков, мостостроителей и прочей публики, по всей стране, и величественные вокзалы замерли в бесконечном ожидании, когда же побегут составы и пассажиры с лукошками да чемоданами затрусят к своим вагонам. На попутный состав нечего было и рассчитывать, так что времени было много. Дух категорически отказывался перевоплощаться в гужевое летающее средство, и упорно хранил ханжеский облик “инока Гриши”. Медведь тоже не торопился предложить нам свои крылья – не насовсем, разумеется, а только для перевозки. Он был слишком занят благородным делам пожирания брусники да голубики. Спешить всеядному животному было некуда и незачем. Он отчетливо сознавал, что на гольцах вершин Удоканского хребта даже еловых шишек не было, так что пребывание там грозило постом и смертной скукой. Бог-то ведь никому не давал клятв все время пребывать именно в этой точке планеты. Его и на Сатурне-то не всегда можно было застать, а тут какой-то ничтожный полумертвый БАМ! И на что мы только рассчитывали? Ясно, что только на чудо. Что ж, мы люди верующие, нам без веры в чудеса – никуда. И только успел об этом подумать – глядь, летит к нам Чудило во всей красе. Явно с намерениями творить какие-то чудеса в решете, причем в районе БАМА. Неужели запустит, наконец-то, движение по трассе в полную загрузку?
Я порадовался увеличению численности нашего маленького отряда. Пусть Чудотворная и не Бог, но тоже добрый казак. С ней процесс пойдет куда как веселее.
- Куда путь держите, то бишь, как говорится, камо грядеши, или же quo Vaduz, господа хорошие? – весело каркнула она на лету. – Не торопитесь вы так, как будто на светопреставление спешите! Без вас оно все равно бы не началось, так что лучше присядем где-нибудь в тени кедра у горного ручья и тихонько побеседуем о приятном. Или о высоком, божественном, это все равно.
- Действительно, куда спешить? – горячо поддержал ее Гризли. – Бог не любит суетливых, Бог не терпит суеты, потому что он, как Шива, не выносит пустоты. Потому что он мудрее и величественней нас, потому что мы прозреем и не здесь, и не сейчас… потому что здесь приятно, и вообще почти что рай. Потому что, всем понятно, благодатный этот край хоть суров, как пастор Пимен, хоть и холоден зимой, но весьма гостеприимен… я б сравнил его с тюрьмой.
- Бредит, пьян, собака, - сокрушенно констатировала Чудотворная, - вздуть?
- Будем милосердными, - ни с сего, ни с того заканючил “Гриша”, - да простим врагам нашим все, что можно, а уж своих-то… нет, Чудило, считай, что неудачно пошутило! Подумаешь, пьяный медведь! Ну, накачался каким-то бродилом, ну, развезло хищника до стихоплетства… ну и что же с того? А кто из нас без греха-то? Всех вас прикажете лупить, что ли? Я, например, склонен к всепрощению, и никто меня не переубедит в преимуществе насилия над милосердием.
Мы переглянулись: да Азазелл ли это говорит? Он что, из ума выжил в своих беспрестанных религиозных исканиях и бдениях? Сам же вечно учил нас, что человеку вообще всякое битье на пользу, а о грешниках вообще разговор особый. А уж что касается разного рода мерзавцев и негодяев… уж не утратил ли он навеки своих полезных навыков всесокрушекния? Ну, надеюсь, до этого-то не дойдет: Бог не попустит. Просто он испытывает нас, вот и все. Будем терпеливыми, дождемся же конца этой нелепой комедии, если не сказать – фарса. Такого сценариста и режиссера в одном лице, как господь, не принято обижать, да и не очень-то это возможно. У него кулак здоровый, да и память – хоть куда!
Сделав вид, будто ничего не произошло, мы устроили импровизированный бивак. Медведь наломал дров, а Чудотворная сотворила огонь их какой-то некстати попавшей ей на глаза шаровой молнии. Медведь не преминул задрать лося и дюжего кабана, так что обед получился на славу. Хомяк попытался, было, всех оттеснить от вертела, якобы для непрерывной дегустации продукта, но его быстро раскусили и отогнали на опушку леса, где старик тут же приступил к очищению кустов брусничника от ягод. Что ж, в таком виде он гораздо безопаснее.
- Куда путь держим-то? – повторила Чудотворная свой риторический вопрос и, не дождавшись ответа, расхохоталась: - Бога, что ли, ищете? Так только зря время теряете! Бог-то нынче высоко, а где именно – никто не ведает. Пришельцы с ума сходят, пытаясь отчитаться перед ним за очередной карательный рейс к Тельцу, а держать ответ им приходится почему-то перед Вурдалаком с Самуилом. Птица-Секретарша только крыльями разводит, - ничего, мол, не знаю, ничего не ведаю, Бог мне никогда ничего не докладывает. То же самое можно сказать и о Самобранке. Бранится, бранится, но все как-то бессодержательно, потому что ни черта не знает. В общем, никто не в курсе. Все знают, что Бог есть, а где – не разберешь. Кстати, я только что с Удокана. Там тоже, как будто, пусто. Нет Господа – и шабаш!
Мы суеверно перекрестились, услышав такое богохульство. Ничего себе, загнула! И как у нее только поганый язык-то повернулся! Даже Сатана не мог себе подобного позволить…
- Это вы о чем таком подумали? - подозрительно уставилась на нас Чудотворная. – Я что, по-вашему, воинствующая материалистка и атеистка? Нашли Фому неверующего! Нет, мне тоже жить хочется, так что у меня насчет веры все в порядке. Да вы не прикидывайтесь кучкой идиотов, прекрасно ведь все поняли, вам бы только к словам цепляться. Я просто хотела сказать, что Бога искать здесь бесполезно, так что поворачивайте оглобли назад, а то, как бы вам тут ласты не склеили!
Но возвращаться в ад рыночных криминальных отношений никому не улыбалось.
- лучше я в староверы запишусь, - нудил “инок Гриша”, - там грешить вообще зазорно, а молиться можно, сколько влезет. И народ это приветливый, грубых слов не употребляет, водку не пьянствует, на дорогах не шалит… так что идите в столицу без меня, товарищи, если вам жить надоело.
- А кто вас туда гонит? – возразило Чудило. – Можно же и в других местах найти себе приют. Наша задача, как говорил товарищ Ленин, не дать себя вырезать, сохранить себя для великого дела революции…
- Кстати, ты его тут не встречала? – оживился я. – Например, в районе Шушенского?
- За кого ты меня принимаешь, Парамоша? – устало изрекло Чудило. – Я что, по-твоему, способно существовать без смыслу и в бездействии? Нет, моя миссия не отличается от вашей. Но мне не везет так же, как и вам. Ни Бога, ни Ленина в упор не видать. Остается одно: выживать и ждать, когда же они объявятся. Чем не план? Давайте только обсудим, в какой форме, и в каких местах мы это осуществим.
Предложение чудаковатого Чудила всем пришлось по душе, хотя кое-какие сомнения у нас все еще оставались. А не наврала ли нам Чудотворная насчет Бога? Как говорится, доверяй, но проверяй. И я решил пойти на маленькую хитрость.
- А давайте на Удокане и затаимся, - предложил я, - кто там нас искать будет? Выберем какой-нибудь потухший вулкан, Гризли выкопает в нем берлогу, натаскает еды да дров, вот и постараемся там выжить и дожить до светлых дней.
Чудотворная с подозрением посмотрела в мою сторону, но возражать не стала.
- Ваш план не лишен изъянов, - глубокомысленно изрекла она, - но и логики, как будто, тоже. Удокан, так Удокан, черт бы его побрал!
Так мы стали жить да поживать, в общем, выживать, на этом самом вулкане. Еда есть, шпаны не видно; может быть, и выживем. На все воля божья.
РАЗДЕЛ 4. НА ВСЕ ВОЛЯ БОЖЬЯ
Признаться, не одному мне хотелось, да и сейчас все еще хочется, дожить до светлых дней? Это вполне объяснимое желание вообще присуще гомо сапиенсу, да что там человечеству – любому живому существу. Но не у всех и не всегда подобные мечты имеют шанс осуществиться:
- во-первых, мир тесен, враги кругом, и пряников вечно не хватает на всех;
- во-вторых, если бы отдельные особи не гибли вследствие их пожирания представителями других видов, не было бы никакой эволюции и, следовательно, нас с вами, господа-товарищи. Некому было бы молиться Богу, и, таким образом, его как бы и не было. Так даже думать грешно, но так бы все и было, уверяю вас;
- в третьих, кому мы нужны вообще, а Богу – в частности? Так ли он заинтересован в нашем существовании, как это нам кажется? Не много ли мы на себя берем, господа-товарищи?
В общем, пораскинув мозгами, приходишь к весьма не утешительному выводу: сдались мы кому, а Богу – в первую очередь. Не венец мы мироздания, ох, не венец, и даже не его отходы. Мы – хуже, а что наша сущность представляет собой конкретно, - только Богу судить. Он и судит в меру своего понимания: то города взрывает, то вообще всех топит, как котят. И после смерти, кстати, в покое не оставит никого, потому что знает, что таким, как мы, спуску давать нельзя ни в коем случае. У меня порою возникают смутные сомнения в том, что Рай имеет хоть какое-то отношение к населению Земли: может быть, его для каких-то там марсиан и строили, а для нас -только Пекло. Жарко, конечно же, кушать не хочется, но иного не дано. Хорошо еще, что хоть гениям предоставлены кое-какие льготы, а вот за остальных поручиться не могу. Может быть, мирное население Бог и не трогает, потому что всемилостив, а прочим уж точно накладет по первое число.
Ну и ладно! Не бьет нас Рок, - и, слава Богу. Мы вполне согласны с такой позицией Господа. Нам эти самые муки совершенно ни к чему, потому что в ряды святых великомучеников никто из нас не рвался никогда. Обустроились мы на вершине маленького потухшего вулкана на водоразделе хребта Удокан, и стали там жить-поживать. Медведь согласно старой доброй традиции летал по окрестностям, охотился, грабил виллы “новых русских”, снабжая коллектив вкусной и здоровой пищей; ему самому при этом ничего, кроме меду, и не требовалось. Исключительной скромности был зверь, все бы хищники были такими! Целыми днями мы валялись на теплой подстилке из высушенного мха и лишайников, а если была теплая погода (все реже и реже), то и на воздухе. Осень вступила в последнюю фазу своего существования, когда листьев на деревьях почти не осталось, стланик зеленел, как в разгар лета, а мхи и прочие низкорослые растения сделали склоны и долину пылающими в любую погоду. Иногда очень и очень неплохо жить на свете, господа! Хотя, в принципе, ожидание чьего-то решения – вещь крайне нудная. И уйти никуда нельзя, потому что ты завязан на что-то конкретное, являешься исполнителем каких-то работ, и ничего сделать невозможно. Хорошо еще, что мы тут попались как на подбор – отъявленные бездельники, прирожденные лодыри и тунеядцы. Нам валяться просто так – совершенно не в диковинку. Скучно, конечно же, уныло, но если приспособиться спать месяцами, как наш Гризли, и молиться дни и ночи напролет, как обезумевший “Гриша” - Азазелл, то время летит как-то весело и незаметно. Сидишь себе да ждешь ответственного решения. Фюрер, как говорится, думает за нас, а наше дело – поросячье. Спи спокойно, дорогой товарищ, когда есть возможность!
А Бога все не было, как не было, и не прилетал посланец небес с запиской от Всевышнего. Стали мы помаленьку мхом порастать, а о шерсти и говорить не приходится. “Инок Гриша” оброс полуметровой бородой и стал походить на выжившего из ума гуру. Про себя ничего сказать не могу, потому что не было зеркала. Тайком от своих друзей стал я к Богу взывать: Господи, просвети! Правильно ли мы поступаем, бездельничая в этом богом забытом уголке? Зловещее молчание было мне ответом, но я все-таки не терял надежду, бубня свои воззвания настойчивее и настойчивее.
Вообще-то Бог не очень-то любит, когда его беспокоят по пустякам, но дань настойчивости и фанатизму готов отдать почти всегда. Перебирая по утрам почту, он неизменно наталкивался на мои вопленные призывы к нему. Вначале Бог попросту швырял их в корзину для мусора, но потом и это стало ему надоедать.
- Какой он беспокойный, этот Парамоша, - тяжело вздохнул Создатель, - не спится ему в ночь глухую. Да и Азазелл достал до печенок, между прочим. Все бы им на мою волю полагаться! Вообще-то, конечно, так оно и есть, но нельзя же уверовать в это столь буквально! Придется снизойти к ним, как только время позволит…
Но произошло это эпохальное событие, конечно же, не сразу. Божья воля не очень-то любит, когда кто-то еще извне пытается навязать ей свою, отнюдь не божественную волю. Да и кому бы понравилась назойливость просителя, особенно такого, как я? Так что прошло еще какое-то время, и изменения, произошедшие с нами, были отнюдь не самые приятные. Мы почти что разучились разговаривать и приобрели облик законченных неандертальцев, особенно Хомяк. Он ухал, скакал по берлоге на четвереньках и изъяснялся исключительно жестами, будто русского языка не понимал, скотина. Дух от своего непрерывного молитвенного экстаза раскалился так, что спать в берлоге стало невозможно, приходилось все время выкатываться наружу, а там уже вовсю бушевала пурга. И когда мы уже полностью утратили человеческий облик, над Забайкальскими хребтами что-то жутко ухнуло, словно упал тунгусский метеорит, все небо осветилось радужным сиянием (а дело было ночью), и снизошел дух небесный на эти трущобы. А тут и сам Бог подоспел. Как всегда, он был в приподнятом настроении.
- Вольно, вольно, - предостерегающе поднял Господь десницу, - без этого самого лакейства и чинопочитания. Мишка, разожги костер, посидим, наконец, по-человечески, а то ведь эта канцелярская работа – сущий ад. Дайте же мне роздыху, нечистая сила и все сущее. Попытайтесь пока что поработать и посуществовать самостоятельно, а мы тут чайку попьем, верно?
- Верно, Господи! – страшно взревели Дух и Гризли, а Хомяк лишь промычал нечто невразумительное. Совсем, видать, рехнулся старик.
- Немного озверели, что ли? – усмехнулся Бог, - вижу, вижу, не без греха! Ничего, мы вам сейчас живо вернем человеческий облик!
“Возвращали” нам этот самый утерянный внешний вид, разумеется, Вурдалак с пророком Самуилом, прославившимся своей жестокостью. Память и ум вернулись к Хомяку почти одновременно с утерянным аппетитом, а мне хватило дюжины розог, чтобы вспомнить о том, кто я и где я, и кто сейчас перед нами чаек попивает. После проделанной работы профосы, молча откланявшись, с тихим шипением растворились в морозном воздухе. Теперь, когда мы пришли в норму, Бог уже не морщился, глядя в нашу сторону, а Азазелла даже ласково потрепал по холке, - дескать, вижу ваше усердие, кайся дальше в том же духе. Затем Бог угостил всех нас чайком да кофейком, сигаретами из своего НЗ, а после всего этого решил устроить нам нечто вроде экзамена.
- Отвечайте-ка быстро, не задумываясь: чем вы занимались все это время?
- Дурака валяли, Господи, - заныли мы с Хомяком, а Дух взревел: - каялся я, батюшка, ох, как я каялся, видит бог!
- Второй вопрос, - продолжал Бог гнуть свою линию, - а на что вы, собственно, рассчитывали?
- На помощь твою, Господи! – хором отвечали мы. – На волю твою, конечно же!
- А как же поговорка: “На Бога надейся, да сам не плошай”! Неужели вам не хочется иногда пожить собственным умом, не поворачиваясь в мою сторону, не призывая Бога день-деньской о помощи? А если бы меня не было вообще, что бы вы делали? Эх, безрукие, безвольные вы мои! Забудьте пока обо всем (кроме меня, разумеется), и просто посидим у костра. Это ведь так приятно, романтично, что ли! Вспомните бурную неандертальскую молодость человечества с ее неизменным каннибализмом, с культами тотемов-животных, и с этим вот самым огнем в центре пещеры. Он отпугивал хищников, грел в морозные ночи, помогал приготовить пищу…. Отсюда и привычка часами сидеть у костра. Хорошая, кстати, привычка, если не учесть, что и этот славный обычай кое-кто умудрился превратить в обычную пьянку на лоне природы, отчего последняя неуклонно превращается в свалку мусора. Но я пока не склонен гневаться, – во всяком случае, на вас. Живите с миром, не опасаясь пока что моего гнева. Я добрый, особенно сегодня. Почему – не скажу, да вас это и не должно касаться. Пути Господни, знаете ли, неисповедимы!
Бог помолчал, и прибавил:
- Кстати, с Ильичом и товарищами народовольцами накладка получилась. Никуда я их и не отправлял, и искал не там, где следовало. Совсем забыл, что они давно причислены к моей свите, а я их все в Аду ищу! А, вспомнив все это, я их пожалел. Мало, что ли, они в первой-то жизни натерпелись! Передумал я бросать их в гущу событий. Пусть обретут вечный покой, отдохнут, как следует, сил наберутся, а потом можно использовать их уникальный опыт в деле борьбы с тираниями всех видов. Так что зря вы их искали, все равно бы не нашли! Кстати, - погрозил он нам перстом, - а за вами должок имеется! Что-то давно мне вы не пели, не радовали Бога свежим куплетом и эмоциональным накалом бардовской песни. А теперь, хочешь, не хочешь, а порадовать меня придется, а то, как бы не разгневался. Видите, в каком я приподнятом настроении? Разве кому-то охота снижать мой тонус? Как бы свой понизить не пришлось!
Мы выразительно переглянулись: среди нас дураков нет! Лучше мы из шкуры вылезем, чем нас оттуда же вытряхнет божья воля. Нет уж, мы сами, сами… оставалось только тему придумать, да инструментом обзавестись. Читая убогие мысли, господь мгновенно сотворил из Небытия:
- расщепленный пень – для медведя;
- гитару облезлого вида – для вашего покорного слуги;
- домбру с карнайями – для восточного человека, господина Хомяка;
- скрипку с виолончелью – для одного старого дьявола. Он, оказывается, до своего низвержения в Ад играл в райском симфоническом оркестре соло на скрипичных инструментах;
- волынку – для Чудила, известнейшего в мире волынщика, эдакого шотландца.
Вот этот квартет и вышел на сцену, которую Бог тут же сотворил из фирнового льда. Оставалось только запеть. И мы решились.
Настроили волынки, да как заголосили!
ОТЧЕГО НАМ, БОЖЕ, НЕУЮТНО
Хорошо б себе найти приют, но, почему-то нет покоя нам,
Почему-то крайне неуютно проходить по этим временам.
Почему-то чертовы тропинки вечно упираются в скалу,
Где еще вчера бродили инки, обречено склонные ко злу.
Не найти такого перевала, за которым нас сегодня ждут,
Почему-то яростные шквалы вновь пересекают наш маршрут.
Стоило ли как-то на рассвете бросить все, собрать свою суму,
Чтобы испытать все муки эти по пути в чернеющую тьму?
Стоило, я думаю, наверно, потому что вечный наш застой
Разлагаясь, пах довольно скверно, жизнь упорно делая пустой.
Но ведь не туда свои копыта повернул когда-то верный конь,
И дорога вдребезги разбита, и давно не светит нам покой.
Даже в зарубежной светлой Ницце, в северной стране с названьем Чудь,
Он не всем отнюдь сегодня снится, ибо вкривь ушел наш Млечный путь.
Нет, не ту мы выбрали дорогу, уходя из скучной тишины,
Не придя ни к дьяволу, ни к Богу, ни в Эдем, ни в царство Сатаны.
Ничего хорошего попутно не встречалось, Господи, в пути,
Оттого- то так и неуютно в неизвестность чертову брести
На душе и муторно, и мутно, словно там, в углах скопилась пыль,
И играть противно, неуютно, этот идиотский водевиль.
Впрочем, мы ведь чувствуем подспудно, что не вечна Вечная Зима,
Ведь, Господь, как не было б нам трудно, мы уйдем из этого дерьма.
Истина должна быть абсолютна, но ее бесплатно не дают…
Если нам сегодня неуютно, обретем ли мы потом уют?
Где-то в царстве Вечного покоя, там, где нет ни злобы, ни тоски,
Нам, Господь, откроется такое, что ударит молотом в виски,
То, что зазвучит в умах органом, вызвав у тебя потоки слез,
То, что даже вечным хулиганом может быть воспринято всерьез.
Укажи нам, Боже, путь к границе, между синевой и вечной тьмой,
Где покой не только будет сниться, но и станет важной единицей –
Истиной, причем в себе самой.
- Как вы, братцы, здорово загнули, - в тон, почти смеясь, ответил Бог, - я могу вам выписать пилюли, чтобы вы “навеки так уснули”, как товарищ Лермонтов не смог!
И тут же, посерьезнев, заметил:
- Качество исполнения неуклонно снижается, а еще удивляетесь, почему же это вам становится все неуютнее! Я бы мог назвать это лицемерием, да язык не поворачивается дать кое-кому такую, по существу, лестную характеристику. Циники вы, а больше никто. Короче говоря, следовало бы вас призвать к порядку и ответу, но я добр и велик, поэтому ограничусь минимальным взысканием и короткой нотацией.
Пока Вурдалак с пророком Самуилом добросовестно исполняли “взыскание”, Бог, не торопясь, рассказал нам несколько анекдотов и пару притч. Мораль этих странных рассказов была никому не понятной, но мы сделали вид, что анекдоты нас рассмешили, а притчи заставили задуматься. Бог молча показал нам кулак, и мы перестали изображать из себя черт знает, что.
- На все моя воля, - кротко заметил Бог, - так что будьте всегда готовы к неожиданностям, и постарайтесь поменьше удивляться при столкновениях с реальностью. А она такова, что все пути ведут отнюдь не в Рай, и даже не в Рим, а вообще не поймешь куда. А наша задача, как известно, выбраться на светлый путь с тем, чтобы куда-то придти, где можно было бы дожить до светлых дней. Боюсь, что в современной Россиянии подобная мечта неосуществима. Ну и что? Времена меняются, и не вечно будет продолжаться этот период тьмы. Но искать дорогу придется самостоятельно, потому что я не нанимался вам в проводники. Бог – не Иван Сусанин. Пока сидите тут, как мыши, ждите сигнала сверху, или благоприятной ситуации. Как что, я вас сразу же оповещу. Устраивает?
Ну, конечно же, о чем речь… только разворачивающаяся перед нами бездна времени ожидания несколько пугала воображение.
- А никто вам не мешает осуществлять отсюда набеги на разного рода притоны и прочие злачные места, - возразил на это Бог, - мелкие диверсии также иногда бывают полезными. Особенно, когда речь заходит о такой публике, как рыночники с демократами. Да и тряхнуть стариной не вредно, можете в Штаты слетать, Горбуша уму-разуму поучить… жизнь отнюдь не так скучна, как кому-то кажется. Кстати, насчет моей воли: она настоятельно требует, чтобы вы продолжали платить по счетам. Слишком уж велик ваш долг передо мной! Иными словами, еще не одну песню придется придумать и спеть. Прошу еще раз подняться на сцену, маэстры!
И пришлось нам вдругорядь выкатываться на импровизируемые подмостки из фирнового льда. Будь, что будет, а нам все равно не привыкать. Итак!
СОМНИТЕЛЬНЫЕ ВЕЩИ
Нам твердят сомнительные вещи, будто б все предопределено,
Будто, если выразиться резче, нам одно мгновение дано.
Чуть остановить его – и точка, дальше будет только пустота,
Ухнет вся вселенная, как в бочку, и потом не будет ни черта.
Может быть и так оно, не спорю, есть такие признаки в быту:
Эфемерны слишком мы, о горе! Как зайдешь, бывало, за черту,
Глядь, а там – одни нули в квадрате, черная, как бездна, тишина,
Только пустота, в которой, кстати, исчезают даже времена.
Это очевидно, несомненно, даже тривиально, вот в чем суть,
Но ведь есть же Рай, и есть Геенна, и еще, возможно, что-нибудь.
Раз есть грань, – есть что-то и за нею, ибо в мире нет таких границ,
Где ничто не светит, не чернеет, где уже нет смысла падать ниц,
И вообще всерьез за что-то браться, потому что там не будет нас,
Ибо там, за гранью, если вкратце, белый свет давным-давно погас.
В том Небытие сидишь, потея, Вечность пережив десятки раз…
Оттого-то к чертовой черте я не хочу подталкивать всех вас.
Нет такого, быть того не может, будто все кончается ничем,
Будто нас Создатель уничтожит, так и не поняв, - создал – зачем?
Бытие, наполненное смысла, - вот ведь что устраивает нас,
То, где вся Вселенная нависла, звездный замораживая час.
Сказочно, сомнительно все это, - слишком хорошо, чтоб правдой быть!
Нет такого яркого сюжета, по волнам которого нам плыть,
Вечно плыть по бурным водам Стикса, но, не задевая берега:
Это все из недр идеи-фикса, происки извечного Врага.
Можно было б выразиться хлеще, но вполне простых этих слов:
Мы, Господь – сомнительные вещи. Зря ты создавал таких ослов.
Впредь старайся быть поосторожней, взвесив все, обдумав раз семьсот:
Нас не пропускают на таможне, и следит за нами злой сексот.
Впредь, Господь, обдумывая Рай свой, мастеря свой ангельский бордель,
Ты уж сделай милость, постарайся, сотвори удачную модель.
Покажи, Господь, свой божий гений, напиши какой-нибудь указ,
Чтобы, Боже, не было сомнений впредь ни у тебя, Бог, ни у нас.
- В этот раз как будто бы получше, - молвил Бог, и трубку закурил. – Перед нами нетипичный случай: сборище воинственных горилл смеет мне подсказывать советы! Это что – теперь у вас в ходу?! Я могу, товарищи, за это вас взнуздать в железную узду.
Потом он, хитро прищурившись, добавил:
- Но, тем не менее, считаю возможным оставить дикую выходку безнаказанной. Вы мне еще пригодитесь, я думаю. Возвращайтесь в Ад, потому что в Россиянии становится небезопасно. Отсидитесь там, ума наберитесь, глядишь, и удастся вам дожить до светлых дней. Все бывает, и лучшим доказательством этому служит присутствующий здесь крылатый медведь.
Гризли зарделся от смущения: как-никак, сам Бог его нам в пример поставил. Глядишь, и наградит чем-нибудь!
- Награды будут после, - отмахнулся Бог, - сейчас вам бы ноги отсюда унести. Воины армии Зла не дремлют, и, если бы не мое появление, вам бы несдобровать. Но пока что есть еще время, потому что я их распугал. Разбежались, бедолаги, по всей округе, когда еще соберутся… так что вещи собрать и сделать отсюда ноги вполне успеваете. Быстро собирайте вещички, и ноги в руки! А мне пора…
С этими словами Господь исчез; растворилась в воздухе и наша импровизированная сцена, и осталась лишь унылая белоснежная местность, заметаемая пургой. Где-то вдалеке собирались какие-то неопознанные злецы с целью накостылять нам по шее, но теперь, предупрежденные Господом, мы их должны опередить.
РАЗДЕЛ 5. ТЕПЕРЬ-ТО ТОЧНО ДОЖИВЕМ
Хорошо жить на этом свете, когда известна цель вашего существования, когда налицо вера (а еще лучше, не одна, а с сестрами – надеждой с любовью), руки-ноги на месте, а мозги пока не опутывает туман склероза. Если вам при этом еще и повезет родиться в благополучной семье, не впутаться в отрочестве в компанию наркоманов или еще каких-нибудь извращенцев, садистов и просто дебилов, вроде любителей тяжелого рока или просто дискотек, то путь в светлое будущее вам почти что гарантирован. Если, конечно, не случится нечто из ряда вон выходящее, что на сухом казенном языке договоров кратко обозначено как “форс-мажорные обстоятельства”. А уж чего-чего, а этого самого пресловутого форс-мажора в нашей жизни порою столько, что иногда кажется, что ничего другого в природе нет и быть не может. Попав в подобную ситуацию, только и думаешь о том, когда же это, черт возьми, закончится. Но природа не терпит пустоты, а беда никогда не приходит одна: только революция закончилась, – тут получите, пожалуйста, гражданскую войну. Не хотите воевать – вот вам правление воровской шайки коллаборационистов, вот вам массовое вымирание без всяких эпидемий и катаклизмов. Форс-мажор велик и многообразны формы его проявления. Иной раз он ведет себя так, как будто бы представляет интересы Господа Бога на Земле, а то и является им самим. Ну-ну…
Уйти от всего этого непросто. Просто сидеть и не высовываться мало: как глубоко не прячься, а, в конце концов, обязательно найдут. Вот и пытаются миряне всеми силами защититься от буйства рыночной, природной, криминальной и еще Бог весть каких стихий, сбиваясь в кружки, стаи, банды, наконец. В последнее время стало модно сплачиваться даже под сомнительными знаменами правителя Россиянии господина Джахангира, а то и вовсе под куполами соборов.
Но и там вас находят низменные страсти и их малосимпатичные носители. Попы, как правило, расчетливы и жадны, любят роскошь, блеск и мишуру, и абсолютно не похожи на посредников между Богом и людьми: скорее, это представители корпорации, делающей бизнес на стремлении народа познать Истину, или просто бежать из реального мира в виртуальный. И в том, и в другом случае можно из них кое-что вытянуть, а иногда и обобрать. Вот и подумаешь порою: нечего тут задерживаться, проследуем транзитом дальше. Есть же другая жизнь, глядишь, там и отсидимся, а то и вовсе заживем, – как получится. Вот и стремятся разного рода оголтелые фанатики за грань Бытия так, что друг друга отталкивают на выходе их этой реальности.
Вообще-то считается, что Бог не выносит самоубийц: народ это все больше мнительный, нервный, психованный, одним словом. Попы считают (и проповедуют это на каждом углу), что вход в Рай для таких нервных отморозков закрыт, что им самое место – в Пекле. Но это, уверяю вас, не так… во всяком случае, не всегда так. Понятное дело, что наркоман, выпрыгивающий в окно вследствие передозировки или “ломки”, в Рай не попадет, но ведь отнюдь не из-за этого полета. Он и так давно уже протоптал, скотина, не тропу, а целый автобан в Геенну огненную, и таких дорог и дорожек туда протоптано море, целый океан. Уголовник, пускающий себе пулю в лоб из-за нежелания попадать в цепкие лапы правоохранительных органов, вряд ли может быть причислен к лику святых мучеников. О так называемых “шахидах” и прочих камикадзе и говорить не приходится. Как говорится, сами выбрали свой путь, так что туда им и дорога.
Но и в этой категории трудящихся покойников есть свои герои, которых и в Раю ждут награды и чины. Александр Матросов и триста спартанцев, например, по всем признакам были именно самоубийцами, так ведь нет, числятся в героях, и это совершенно справедливо. Таких случаев – миллионы, и не все имена таких вот, с позволения сказать, “самоубийц” остались в истории, но сути дела это не меняет. Никогда бы не поднялась рука у Бога отправить в Ад обманутых невест, вдов, не сумевших пережить смерть любимых, и так далее. Разумеется, Господь всегда призывал терпеть, но меру этому самому терпению он так и не определил. В общем, кто сколько сможет, а дальше по обстоятельствам.
Обстоятельства же бывают самые разные. Иногда скука бывает страшнее пыток, иногда – наоборот, но то и другое имеют смертельную дозу, которую выдержать могут разве что бревна. Причислять же себя к подобной категории божественных творений мало кому хочется, так что любители пыток встречаются лишь в среде садистов и мазохистов, а гурманы скуки – среди инструкторов, преподавателей, разработчиков компьютерных программ. Нормальным особям это не присуще, они любят наслаждения и разнообразие. Поэтому не стоит так огульно порицать суицид: всякие обстоятельства бывают, истинно говорю.
Мы отправились в Ад, можно сказать, добровольно: на Марсе сами туда напрашивались, да и на Земле не особенно цеплялись за эту серую никчемную жизнь. В конце концов, компания там была, что надо, выпивка и угощение за счет заведения, и никаких тебе рыночников, никакой уголовной шпаны и любителей кокаина с героином. Почти что Рай, честное слово. Если ограничить там произвол Сатаны со товарищи (чего и добился Азазелл), обустроить все углы этого мрачного учреждения, то преимущества так называемой “Геенны огненной” перед диким капитализмом россиянского образца, несомненно, налицо.
Случилось, однако, так, что мы угодили не в свой круг. Чертанье так и накинулось на нас, не разобрав, кто же скрывается под обманчиво смиренной личиной “инока Гриши”. Дорого же они заплатили за эту роковую ошибку!
Вначале они как будто бы одолевали: как ни ревел медведь, как ни драл бесов с упырями и вурдалаками, как их не ворочал и не ломал, а их становилось все больше и больше, пока Гризли попросту не увяз в этой бесформенной массе хвостов, рогов и копыт. Хомяк, оставшийся без ятагана (но вооружившийся, на всякий пожарный, кочергой), также никак не мог противостоять такой куче демонов. Я, между прочим, тоже не богатырь Илья Муромец, так что нам пришлось более чем туго. Чудотворная, впрочем, оказалась слишком крупной добычей, - чем-то вроде синего кита для пираний, так что нечисть она мяла и топтала не хуже парового катка, но так при этом увлеклась, что укатилась далеко-далеко, оставив нас на произвол судьбы.
И тут “инок” преобразился. Куда только делись его слезливые рассуждения о грехе и необходимости его отмаливания всеми доступными средствами!
Раздалось что-то наподобие термоядерного взрыва, и из пылающего облака возник прежний Азазелл. Он выразительно крякнул, поплевал на ладони, и старое доброе бревно начало свою разрушительную работу.
Через час-другой второй (или третий) круг Ада опустел. Немногие уцелевшие черти и дьяволы в панике грузились на спасательные шлюпки и отплывали по Стиксу в неизвестность. Кое-кто сумел добежать до Черного Лифта, увезшего их в Четвертый и Пятый круги.
- Не туда заехали, - философски заметил Дух, зачехляя бревно. – А мишка где?
Нашли Гризли, откопав его из-под исполинской груды раздавленного им же чертанья. Обезумевший Хомяк никак не хотел признавать в нас своих, и пришлось прибегнуть к бревну, дабы выбить из старческих рук кочергу. Прилетела Чудотворная и похвалилась:
- западный сектор чист, джентльмены! Ни один не ушел…
- Помоги убраться, - отрывисто бросил Дух, - насорили тут, понимаешь! Привыкайте к чистоте. Каптерку заставлю языками вылизать!
Что-то он был не в духе… наверное, привык к обличью скромного монаха. В общем, как это поется:
“наплевать, наплевать, надоело воевать…”
Но суровая действительность вынуждена была вновь призвать бывшего демона в ряды борцов с легионами бесов. Мобилизация прошла успешно. В один день Сатана лишился сотен миллиардов своих верных слуг. В который уже раз, между прочим! Откуда, интересно, поступают сюда подкрепления? Надо думать, с Земли – столько там в последнее время подобной публики развелось, на три Ада хватит. Кстати, имеются сведения о том, что наша планета не одинока во Вселенной. Так что есть откуда Сатане призывать резервистов. За него можно не беспокоиться.
В полной тишине (Ад словно вымер) мы проследовали в свой круг. Там зона влияния нашей каптерки распространилась на остальные семь штук, так что Седьмой круг был практически очищен от нечисти. Кое-где в заколдованных болотах и лесах еще сражались отряды партизанствующих кикимор, леших, водяных и русалок, ведьмаков и ведьм, но их было мало, и существенного влияния на политику они оказывать уже не могли. Котлы с грешниками теперь обслуживали наши незабвенные гении. У каждого нашлось, что вспомнить о героях-реакционерах, садистах и изуверах. Даже Федор Михайлович Достоевский с криком “Тварь я дрожащая, или право имею?!” решительно нахлобучил шляпу по самые глаза и помчался мучить Николая Павловича Палкина, этого туповатого деспота и солдафона, упекшего несчастного писателя на каторгу. Дольше всех крепился ханжа Гоголь, но, в конце концов, и он не вытерпел. Воровато оглянувшись, он стибрил со стола солонку и отправился в Ведьмин ряд, желая проверить утверждение о том, что ведьмы не выносят, когда им на хвост соль сыплют. Словом, издевались гении над грешниками, кто как хотел, хотя и сами-то были, между прочим, не без греха. Вероятно, именно это обстоятельство и придавало им такую яростную решимость бить и пытать врагов рода человеческого до полного изнеможения.
Пушкин же, воспользовавшись отсутствием хозяина Домны, устроил себе Болдинскую осень и вовсю строчил маленькие трагедии, наблюдая за мучениями Чингисхана, Розенберга и Александра Шестого Борджиа.
- Не любят, ох, и не любят, - философски замечал он, наблюдая, как вопят и корчатся в котлах эти злобные бедолаги. – Сейчас я их в историю вставлю. Или “Капитанскую дочку” еще разок переписать, так сказать, с учетом новых веяний? Пусть она станет путаной, или владелицей сети казино, а капитан Миронов выживет после повешения и станет депутатом Государственной Думы какого-нибудь созыва. А Швабрин откроет банк своего имени, “Менатеп”, например... чем не сюжет?
Но тут явились мы и все опошлили. Достоевского мобилизовали в помощь Самобранке, Гоголя определили младшим поваренком на кухню, а Пушкину пришлось срочно засесть за составление очередного панегирика на тему “О, начальник, ты велик, солнцем твой сияет лик”.
- Ты смотри, не задерживай процесс, - строго предупредил поэта Дух, - завтра в полночь устроим большой банкет, так чтобы приветственная речь была к тому времени готова. Справишься?
- Спрашиваешь! – беспечно ответил классик русской поэзии. – Хоть сегодня в полдень напишу, ты только попроси!
Дух пожал плечами: куда, мол, теперь спешить? Впереди – Вечность со всеми ее плюсами и минусами. Пушкин тут же уединился, мечтательно уставился в пустой стакан, и пошла писать губерния!
Ад в лице Седьмого круга готовился к эпохе длительного процветания. В таких условиях почему бы и не жить? О каком суициде тут может идти речь?! Тут я понял, что имел в виду Господь, решительно осуждающий самоубийства от скуки, безделья, с жиру, одним словом.
- Действительно, - рассуждал автор этих строк, - в других местах негры голодают, собачки с голоду бесятся, а эти фон бароны, понимаешь, от безделья с ума сходят, сплин придумали, скоты ужасные! До того себя накручивают, что за пистолеты хватаются, веревки к крюкам прилаживают, и так и норовят из окон сигануть! Стыдно, господа! И параллельно Пушкину тут же сел строчить какое-то антисуицидное произведение. Вот что у меня получилось:
НЕ ДО СУИЦИДА
Чтобы чуть отсрочить гибель вида, и дожить до самых светлых дней,
Лучше бы обойтись без суицида: истина не в смерти, черт бы с ней!
Если обошлись с тобой неловко, били, не жалея ног и рук,
Не спеши намыливать веревку и ее прилаживать на крюк.
Ведь не одному ж тебе досталось эдакая доля адских бед.…
Потерпим, дружок, хотя бы малость, не спеша покинуть белый свет,
Оглянись вокруг: ведь сплошь и рядом если не садизм, то геноцид…
Озирая все пристрастным взглядом, отвечай, не притворяясь гадом:
Нужен ли природе суицид?
Есть ли смысл напрасно торопиться в узкие ворота в темноту,
Если злые киллеры-убийцы, словно часовые на посту,
День и ночь без всяческой напруги отсылают вас по адресам
В виде самой дружеской услуги… так зачем же в петлю лезешь сам?
Ты же не задумывался, гнида, лень была – вот то-то и оно,
Что вообще не надо суицида, если все предопределено.
Нам Господь отмеривает сроки, годы, числа, месяцы и дни,
Где ему известны все пороги, а иных не может быть, ни-ни!
Нет уж, уложись, товарищ, в рамки, действуй по системе “до и от”,
В этой полудраме- полудрамке, где твое есть место, идиот!
И не подставляй башку под пули, сверху вниз с балкона не сигай,
Ибо Бог таким покажет дулю, а отнюдь не вымышленный “рай”.
Все тобой рассчитано неверно: жизнь дурна, но смерть еще дурней!
Вряд ли в обстановке адской серной доживешь до самых светлых дней…
Нечего лезть в царствие Аида, к черту обаятельный Харон!
Дух из нас и так, без суицида, если надо, мигом выбьют вон…
Крепко, крепко помните, паршивцы, и не суетитесь, торопясь:
Все должно само собой решиться, взлет на небо и паденье в грязь.
Лучше б вам подумать, отдохнуть бы, не спеша в ворота Рая впредь:
Бог определяет наши судьбы. Время жить и время умереть.
Дописав последние строчки, я побежал хвастаться перед Гризли и Хомяком. Медведь, прочитав написанное, заметил:
- На мой не профессиональный взгляд, очень и очень недурно. Мысль выражена предельно ясно, мораль также очевидна. Зачем самому-то веревку мылить, создавая ненужную безработицу в корпорации палачей? Негуманно это!
А Хомяк, как всегда, скривился и брюзгливо молвил:
- Бездарь, только поэтический цех позоришь! И стоило ли разглагольствовать с эдаким вальяжным видом на тему, которую избили едва ли не при рождении? Стыдно, молодой человек!
(А я, между прочим, старше этого заносчивого старикашки почти на две тысячи лет). Тут в наш спор вмешался Азазелл, прикрикнув:
- Опять лясы точите? Быстро швабры в руки, и шагом марш на кухню!
Вот вам и разрешение всех философских проблем и споров! Если бы миром правили старшины, все было бы ясно и просто, как божий день. Дождемся ли мы таких устойчивых порядков?
За работой время летит быстро. Не успели мы и оглянуться, как уже помогали Самобранке накрывать на стол. Все были готовы к банкету. Прибежал Пушкин с листком исписанной бумаги, вопросительно посмотрел на Азазелла. Тот милостиво кивнул, и поэт полез на трибуну.
- Сейчас я вынесу на высокий суд слушателей свое новое произведение на тему восславления нашего и без того славного хозяина, - заметил он, так что попросил бы без намеков на откровенный подхалимаж! Скажи им, Дух!
- За подобные намеки всем гореть на солнцепеке! – пошутил Азазелл. – Давай, давай, брат Пушкин, это очень интересная тема, перспективная, я бы сказал!
Зал замер в ожидании: неужели после миллиардов лет откровенного славословия в адрес Духа можно сказать еще что-то новое? Вот было бы интересно!
А Пушкин, ничтоже сумняше, взобрался на кафедру, откашлялся, вытянул руку, и пошла потеха!
НОВАЯ ОДА БЕССМЕРТНОМУ ДУХУ
Все пережив – скуку, мор и разруху, выкурив опиум и анашу,
Новую оду бессмертному Духу я, как всегда откровенно пишу.
Пусть говорят, что противно занятие – славить хозяина, розги и кнут, -
Сделаю вид, будто я без понятия, тайно творя этот каторжный труд.
Да не осудят меня люди совести, те, кто познал, что такое мораль!
Более светлой и радостной повести не создавал я доныне, а жаль!
Сколько участливых слов восхищения мог бы я раньше бумаге излить,
Сколько бы актов вреда и хищения мог совершить я, и Бога не злить!
Буду же я лаконичен и краток, словно бессмертный Ньютон:
Хватит эзоповских штучек и пряток, хватит вытряхивать душу из пяток,
Дружно восславим притон,
Где приютил нас вот этот верзила, дав нам и пиво, и щи!
Он спас от мук нас! Нечистая сила, бойся его, трепещи!
Сами мы слабые, даже инертные, вряд ли б сумели прорвать этот круг,
Где бы нас мучили черти бессмертные комплексом адовых мук.
Но так случилось (и пусть продолжается), что этот дьявол всех спас,
И до сих пор бескорыстно сражается с силами Ада за нас.
Пусть же в дальнейшем все так и останется, пусть все так будет и впредь,
Чтоб позволял нам лихой этот пьяница душу бокалом согреть!
Нас не убудет, друзья, если хором мы Духу споем сей куплет,
Чтоб всей плотью, костями и порами, песнями добрыми, умными, спорыми
Выразили пиетет.
Наступило тягостное и зловещее молчание. Даже Дух не стал аплодировать. Фиаско было очевидным.
- За такую работу, вообще-то, деньги назад, - пробормотал кто-то, кажется, Данте. – И канделябр на сцене не был бы излишним, господа!
Тут публику прорвало. Каждый торопился высказаться, и смысл этих колких фраз был достаточно однообразен. Опозорил пиит свое гордое имя! Даже прогнуться как следует не сумел! Ой, что теперь со всеми нами будет!
- Теперь я, кажется, начинаю понимать, - вскользь заметил Дух, - почему Бог так не любит подхалимов. Особенно глупых и недобросовестных! Нельзя ли было как-нибудь тоньше, куртуазнее, что ли?
Пушкин потупился: да, похоже, его лизоблюдские возможности истощились. Пора и на покой, творить свои шедевры не в чью-то пользу, а лишь потому, что не творить их он не мог. А тут и Азазелл подтвердил эту истину:
- Выдохся – оставь свой пост и дай поработать другим, - заметил он, - у товарища Некрасова это куда как лучше получается! Нечего меня (да и себя) перед Богом позорить!
- А сейчас, - обратился он к собранию, - выпьем хорошенько, закусим, споем что-нибудь и приступим к выполнению своей главной жизненной задачи – выживанию. Наша цель состоит в том, чтобы с минимальными потерями дожить до светлых дней. Разве ради этого не стоит жить?
Никто и не возражал. Стоит, еще как стоит!
А мы разве так не считаем? Впрочем, господам пассионариям из числа самых одержимых и нетерпеливых не возбраняется сделать ряд попыток ускорить приход этого самого светлого будущего. Если все пройдет удачно, почему бы к ним и не присоединиться, в конце концов?
На этом месте и поставим точку. Надеюсь, не последнюю. Не грустите, еще, если будем живы, встретимся. Аллах велик, а Бог и того масштабнее.
24 июля. Казахстан, Восточный Теген.
Сказка господня. часть 18 еще не развязка
© Copyright: Парамон Перегрин, 2006
Свидетельство о публикации №206072000139
Свидетельство о публикации №206072000139
Рецензии