Обида
По двору гуляли куры, старательно вышвыривали из хлама всё, что придётся. Верховодил курами огромный красный петух с высоким гребнем и могучими шпорами. Время от времени он гордо вскидывал голову и, похлопав себя крыльями, выводил зычную горловую вязь, напоминающую общепринятое «кукареку» лишь отчасти. Скорее это был клич дикаря из какого-нибудь позабытого богом племени. Затем он решительно бросался на избранную курицу, которая для вида пыталась убегать, «топтал» её, а затем, с чувством выполненного долга, принимался вновь швырятся в хламе.
Раиса Агафьева, жена Петра, женщина уже в годах, со следами былой красоты, возилась по хозяйству. То принималась греметь кастрюлями, то картошку чистить. То брала в руки веник и подметала небольшую кухню.
На стене висели ходики и размеренно и деловито стучали, отмеривая ход времени. С печки, занимавшей половину кухни, свешивались две большие грязные человеческие ступни, и доносился храп, который время от времени прерывался хлюпаньем и бормотанием.
Пётр, обстругав оглоблю, осмотрел её и, взвалив на плечо, направился, было в сад. В это время распахнулась дверь, ведущая с улицы во двор. На пороге стоял Володька, младший сын Агафьевых, здоровый красивый парень и улыбался во весь рот.
- Батя!
Агафьев обернулся, помешкал секунду-другую, видимо, не сразу признал Володьку. Сбросил оглоблю на землю и только потом воскликнул:
- Володька!
Отец с сыном обнялись, похлопали друг друга по плечам, по спине.
- Ты бы хоть написал, - стараясь прикрыть навернувшуюся на глаза влагу, пробормотал Агафьев.
- Сюрпризом, - счастливо заржал Володька.
- Ну, чего мы стоим-то, в дом пошли, - спохватился Петр.
- Бать, я ведь не один, - проговорил Володька и указал рукой на хорошенькую, светлую девушку, которая смущаясь, пробормотала:
- Ну, Володь…
- Вот, батя! Невеста моя… Прямо из Норильска. Женюсь!
Невеста робко протянула руку:
- Ольга.
Агафьев неумело пожал её и произнёс:
- Здрасте.
В это время из дома показалась Раиса, увидела Володьку и всплеснула руками:
- Володечка!
Сын обнял мать и утешал:
- Ну мать, ты чего? Чего ты. Вот я… Невеста моя.
Мать взглянула на Ольгу. Та протянула руку:
- Ольга.
Раиса кивнула головой и молча рассматривала девушку. Затем, спохватившись, засуетилась:
- Да чего же мы стоим-то! В дом пойдёмте в дом! Радость-то какая!
А в доме Пётр дёрнул за свисавшую с печи ногу:
- Санька, вставай, ядрена вошь,Володька приехал!
На печи завозились, показалась заспанная опухшая физиономия Саньки – старшего сына Агафьевых. Он ошалело выставился на ввалившихся в избу.
- Санька! – радостно заорал Володька. – Привет, братан!
Санька спустился с печки и обнялся с братом.
- Дрыхнешь всё, Санёк! – пожурил брата Володька. – Невеста моя – Ольга, - представил он девушку Саньке.
Тот взглянул на девушку и произнёс:
- Здрасте.
Мать суетилась по дому. Накрывала на стол.
За столом в большой комнате вся семья. Во главе стола, конечно, Володька. Рядом с ним Ольга. Отец с матерью и Санька смотрят на сына, который врёт, наверное, но врёт интересно:
- А ещё случай был! Спускаемся в забой, идём в лаву, вдруг – бац! Грохот, дым! Взрыв! Газ взорвался – есть такой газ – метан, он в лаве скапливается и чуть искра, всё, хана!.. Ну вот, короче, завалило нас – два дня откапывали!
Мать вдруг заголосила:
- А-а-а…
Володька испуганно выставился на мать:
- Ты чего?
- Что же ты не сообщил-то?
- Да ладно, чего там, живой, - радостно заржал Володька.
Санька смотрел на Володьку как-то иначе, чем раньше. Другой стал брательник.
- Володька.
- Ну?
- Зарабатываешь-то сколько?
- На жизнь хватает, - и опять заржал.
Периодически разливали водку по стаканчикам, чокались, тыкали вилками по тарелкам. Мать всё подкладывала Володьке и Ольге.
- Вот жениться надумал, - продолжил Володька. – Распишемся в Норильске и свадьбу там сыграем. Но дома! Святое дело!.. Потому и привёз!
- Молодец, Володечка, молодец, - приговаривала мать, - мыслимо ли дело без родительского благословения.
Ольга матери, в общем, понравилась. «Только уж больно тиха», - думала про себя мать. К тому же Ольга была бледна какой-то прозрачной, неестественной голубизной.
- В субботу соберем народ, - продолжал Володька. – Мать, много-то не зови! Чтобы всё в ажуре было!
- Споём, что ли? – заплетающимся языком предложил Пётр и сам же и затянул:
- По До-о-ону гуля-я-ет…
- Отец, брось ты эту галиматью. Давай лучше вот эту.
И запел что незнакомое.
Пел Володька отвратительно, врал нещадно, зато орал громко.
Свечерело. В деревне погнали стадо. Раиса, заслышав коровье мычание и хлопки пастушьего кнута, засуетилась и подалась из дому:
- Пойду Зорьку загоню.
Ольга начала убирать со стола. Мужики вышли на улицу и уселись на лавочку перед домом. Постепенно к ним подваливают другие мужики – соседи. На улице всё темнее. И вот уже не разобрать лиц, Видны лишь силуэты. И только вспыхивающие огоньки папирос выхватывают время от времени из темноты жутковато-красные лица.
Слышится Володькин голос:
- А вот ещё случай был…
С утра, в день свадьбы, в доме Агафьевых началась сутолока. Мать носилась по двору и по дому, делая все нужные и ненужные теперь дела. Суетился и Пётр, сам не сознавая до конца, что же ему делать. Нервозность передалась всем обитателям дома, включая кур и поросёнка. А кот даже увечье получил. Тёрся под ногами до тех пор, пока кто-то не наступил на него. Покалеченный кот забился в чулан и сидел там сердитый и безучастный ко всему происходящему. Иногда негодующе мяукал, видимо, надеясь привлечь внимание к своей особе.
И только Санька безмятежно спал на излюбленном своём месте – печи, и никто не будил его, так как знали, сто раньше десяти часов тот не встанет, даже если земля треснет.
И точно – к десяти часам Санька заворочался на печи, и вскоре взлохмаченная голова с осоловевшими со сна глазами высунулась из-за занавески.
Понаблюдав за суетой некоторое время, Санька спустился с печки и побрел во двор.
Проходя мимо матери, рубившей что-то в корыте, Санька громко зевнул. Та покачала головой:
- Эх, Санька! Туник ты, туник.
Спустя полчаса Санька слонялся по двору уже пьяный. Отец от него тоже не отстал. Видимо, водку в чулане нашли…
Мать набросилась на них с криком:
- Вы что же делаете! Я ношусь, не знаю за что взяться, а они лопают. Ишь налили зенки! Ну этот-то хоть молодой дурень, а ты, старый хрен, чего нализался!
Пётр только кивал головой, соглашаясь со всем, что говорила Раиса, Санька же твердил:
- Отстань, мать! Уйди. Свадьба ведь! Имеем право. Правда, бать?
И на это Петр согласно кивал.
Володька же только посмеивался, глядя на отца с братом:
- Ничего, мать, всё нормально.
- А я что говорю! – ободренный поддержкой взвился Санька. – Святое дело! Давай, Володьк, по маленькой.
И заговорщицки подмигнул при этом, кося глазами на чулан.
- Я вот вам погоношусь, - заметила его подмигивания мать, - я вот возьму сейчас скалку, да вдоль хребтины и съезжу. И жениху перепадёт! Неужто обождать нельзя?
- Ладно, ладно, мать, обождём, - успокоил её Володька.
Санька загрустил, послонялся немного по дому и полез опять на печь. Скоро с неё донёсся здоровый булькающий храп.
Прошло с полчаса, Мать с отцом возились на кухне, Санька спал.
Вдруг из своей комнаты вышел Володька и явно чем-то озабоченный, подошёл к матери:
- Мам, ты у меня деньги не брала?
Мать разогнулась от блюда и вопросительно посмотрела на сына:
- Какие деньги?
- Да уменя в сумке, в боковом кармане лежали, а сейчас нет.
- Что ты, Володь… Не брала я… Отец, слышь, может ты взял?
Агафьев, возясь с какой-то железкой, удивленно посмотрел на жену и сына:
- Не брал. Что вы?
- Сынок, может ты засунул куда? Поищи ещё, - посоветовала мать.
- Да ты что, мать? Что я, склерозник что ли? Точно помню – в боковой карман положил.
- Да куда же они деться могли?
- Вот и я думаю.
В комнате повисло тягостное молчание.
- Может Санька взял? – спросил Володька.
Мать как-то виновато пожала плечами и чуть слышно произнесла:
- Спроси у него… Только… - чуть помедлив продолжила она, - только, сынок, не брал Санька-то. Он хоть и обормот у нас, а чужого сроду не возьмёт.
- Ну а кто тогда взял? – уже со злом спросил Володька.
Мать опять виновато пожала плечами и продолжила прерванную работу.
- Чёрт-те что! – выругался Володька и решительно направился к печке.
- Саньк… Санька, - начал он расталкивать брата.
Санька заворочался и, с трудом открыв глаза, непонимающе взглянул на Володьку.
- Санька, проснись, - потормошил его ещё Володька.
Наконец, Санькино лицо приобрело более-менее осмысленное выражение и Санька спросил:
- Чего тебе?
- Слышь, Саньк, ты у меня деньги из сумки не брал? В боковом кармане лежали.
- Какие деньги, ты что? В глаза не видел, - и сделал попытку снова лечь.
- Санька, ты лучше признайся. Мать с отцом не брали. Больше у нас нет никого.
Тут Санька окончательно проснулся и оторопело выставился на брата:
- Это я что ли выходит?
- Ити-т-твою… - выругался Володька, слез с печки и скрылся в комнате. Оттуда послышалась возня, звук открываемой сумки и шуршание вещей. Послышался голос невесты:
- Володь, ты вспомни, может куда в другое место положил.
- Да вот сюда… Сюда вот положил. Что я совсем без памяти?
Санька слез с печки и, подойдя к баку с водой, выпил целый ковш.
В доме вдруг сделалось тих. Слышно было, как надрывно билась муха в стекло, да размеренно капала вода в умывальнике.
Санька подошёл к вешалке и, похлопав по карманам, отыскал смятую пачку папирос. Тяжело, по стариковски шаркая ногами, вышел в сени, а оттуда на крыльцо. Сел на краешек, закурил.
Из чулана выбрался обиженный с утра кот и, боязливо прижав уши, приблизился к Саньке. Вопросительно поглядев на его всклоченную голову, кот муркнул и сначала неуверенно, а затем решительнее потёрся об Саньку. Тот безучастно погладил его, глядя куда-то вдаль…
Через некоторое время на крыльцо, где сидел Санька, вышел Володька. Присел рядом и тоже закурил. Пнул кота, тёршегося об ноги:
- Пшёл…
Кот сердито мяукнул и, нервно подёргивая хвостом, отошёл в сторону.
- Так не брал говоришь? – спросил вдруг Володька.
Санька удивлённо посмотрел на брата и произнёс:
- Ты чего? Я же тебе сказал.
- Да некому больше, - сорвавшись вдруг в крик, выдохнул Володька, - понимаешь, не-ко-му!
- Ты что же, на брата…
- А мне плевать! Не воруй!
Братья схватили друг друга за грудки и, тяжело сопя, упёрлись друг в друга бешеными глазами.
На крыльцо выскочила мать и, увидев сцепившихся сыновей, закричала:
- Санька! Володька! Вы что, сдичали? Встретились, ничего не скажешь! Отец! Отец! Иди скорей, смотри, что делают!
Из дома выскочил Пётр, за ним Ольга и повисли на братьях. С трудом растащили их по сторонам. Те отбивались и смотрели друг на друга ненавидящими глазами.
Санька вдруг резко дёрнулся и, освободившись от висевшей на нём матери, бросился в дом. Раиса бросилась следом.
Санька подбежал к столу и схватил большой кухонный нож, которым мать только что резала капусту. Раиса, увидев в руках сына нож, всплеснула руками и закричала:
- Санька!!!
И рухнула перед ним на колени.
Санька выскочил в сени. Отец с Володькой, увидев ошалевшего Саньку с ножом в руках, отпрянули в сторону. А тот бросился вдруг в чулан и захлопнул за собой дверь. Изнутри послышался звук запираемой задвижки.
Мать выбежала в сени и заколотила по двери чулана:
- Санька, стервец, открой! Ты что делаешь?!
Отец тоже заботал по двери:
- Санька! Ты рехнулся что ли? Открывай, а не то дверь высажу!
Из-за двери послышался Санькин голос:
- Вот только попробуйте. Зарежусь!
Отец и мать испуганно посмотрели друг на друга и поостереглись ломиться в чулан.
- Санечка, - запричитала мать, робко постукивая в дверь, - открой. У нас ведь там все продукты, водка… Как же? Свадьба ведь.
- Лишаю я его свадьбы, - раздался из-за двери голос, - не заслужил!
Володька, всё это время наблюдавший за происходящим, сплюнул на пол и процедил:
- Идиот.
Затем скрылся в избе.
Отец, нервно чиркая спичками, закурил и вышел на крыльцо. Мать тихо скреблась в дверь и скулила:
- Са-а-нь, Са-а-нечка…
Прошло часа два, Санька всё сидел в чулане. Мало того, из-за двери сначала раздавались какие-то странные звуки – бульканье, чавканье, а спустя некоторое время донеслось всхлипывание и какой-то жутковатый вой.
Мать испуганно забилась в дверь:
- Сань! Открой! Ты чего?
- И-и, гады, - раздалось в ответ.
- Санька, ты чего? – добивалась мать.
- Мать, - раздался из чулана пьяный голос, - разве так можно, а? Мать? Ведь это… Это… И-и, - вновь заскулил Санька, не найдя сравнения.
- Санька, открой немедленно, - решительно застучала мать по двери, - ты что делаешь, стервец… Люди, вы посмотрите на него, он уже зенки залил! От гад!
- Уйди, мать, Христа ради.
- Я тебе уйду, я тебе уйду сейчас! – откликнулась Раиса и забилась в дверь столь решительно, что та ходуном заходила.
- Мать, уйди! – с угрозой в голосе заорал Санька из-за двери.
- Открывай, говорю!
- Мать!!! А-а-а! – взревел вдруг Санька и шарахнул чем-то об стену. Запах водки засочился из щелей чулана.
- Санька!!
- А-а-а!! – повторилось всё снова.
Затем, после небольшой возни из окошечка, сделанного для вентиляции, посыпалась вдруг белая, ослепительно белая мука. Она сыпалась и сыпалась, а Раиса ошалелыми глазами смотрела растущую под окошком горку.
- Отец! – закричала Раиса и бросилась в избу.
Через несколько мгновений выскочил Петр с Володькой и Ольгой. Все они удивленно смотрели на сыпавшуюся из окна муку.
- Ну всё, - решительно проговорил Володька, - с меня хватит. За милиционером пойду.
- Володьк, ты что? – попыталась остановить его мать
- Всё, мать, терпение лопнуло! – уже с угрозой в голосе проговорил Володька и действительно вышел из дома и направился по улице.
Отец только сплюнул и, хлопнув дверью, скрылся в избе. За ним ушла и Ольга.
- Санька, Саньк, слышишь, - бормотала Раиса возле чулана, - Володька то за участковым пошёл. Выходи. Заберут ведь, дурень.
В чулане затихло. Мать сидела возле двери на ящике и плакала. Возле неё внушительной горкой с полмешка, не меньше, высилась насыпанная Санькой мука.
Во дворе, с противоположной стороны дома, из небольшого окошка в чулане, с трудом, кряхтя и обдираясь, выползал Санька. Вывалившись, наконец, из него Санька больно шлёпнулся об землю, распугав при этом кур, бродивших по двору. Они с кудахтаньем разбежались, Санька выругался и отряхнувшись, воровато оглядываясь, засеменил в сад.
В дом вместе с Володькой вошёл милиционер. Он важно прошёл по сеням и остановился возле чулана. Взирая на плачущую мать и просыпанную муку, важно спросил:
- Ну что тут у вас?
Раиса, увидев форму, ещё пуще залилась слезами.
Милиционер, подойдя к двери чулана, подёргал её, а затем резко вышиб одним ударом.
В чулане был форменный разгром. Валялось несколько разбитых бутылок водки и всё это было посыпано мукой. Тут же валялся распоротый пополам мешок.
- Озорник! – не то с удивлением, не то с уважением протянул милиционер и тут же спросил, напуская на себя важность. - Ну что, протокол будем составлять или как?
- Да какой протокол, - махнула рукой Раиса…
Уже вечером, когда в доме Агафьевых во всех окнах ярко горел свет и раздавался пьяный гомон и гул, прерываемый песнями, Санька отважился приблизиться к родным стенам. Он присел за деревьями на распиленном бревне и с тоской смотрел на горящие окна.
Время от времени, мать выходила на крыльцо и кричала:
- Санька! Санька! Иди домой, нашлись деньги – в другой сумке лежали… Санька! Слышь! Иди домой!
Через несколько дней Володька с невестой уезжали в Норильск. Отец с матерью прощались с ними у крыльца.
- Пиши, смотри, - напутствовала мать.
Отец крикнул в дом:
- Санька, пойди простись с братом!
Из дому донеслось:
- Волк ему брат, тамбовский…
Володька усмехнулся и, качая головой, снисходительно крикнул:
- Да ладно, Санька, чего там. Ну ошибся, с кем не бывает!
- Давай, давай, отъезжай! – раздалось из дома.
- Дурак, - только и произнёс Володька.
Обнявшись последний раз с родителями, Володька с невестой сели в мотоцикл – сосед взялся подвезти до станции – и через некоторое время скрылись в конце улицы. Пыль тяжело садилась на землю.
Мать с отцом долго смотрели вслед.
Санька лежал на печи и смотрел в потолок. На стене висели фотографии. На одной из них Володька с Санькой. Володька сидит на деревянном коне, а Санька стоит рядом с деревянной саблей в руке.
Когда их снимали, Санька ещё и в школу-то не ходил. О Володьке и говорить нечего…
Свидетельство о публикации №206072100256