сорваться с места

Некоторые из них были низведены до безразличия. Сидя просто, поймали случайные мысли, а примерив их на язык, застонали от скуки и остались безмолвны. За это время немного потрескался потолок, хотя никто не просил перемен. Они приходили со стороны, и даже задевая руки, оставались без внимания. Жизнь стояла в окрестности её конца.
Кто-то ходил между ними, у него были тёплые ладони, это я точно помню. Он держал в них голубка однажды зимой. Скорее всего, он хорошо умел плакать, это можно было заметить по его сильным и ритмичным словам. Он обращался к оцепеневшим, заглядывая в лица, и те начинали как-то вести себя. Я хорошо его понял. Не моя заслуга, просто читал подходящие книги. Так что вскоре мы условились о времени, и вырвались из комнаты. Мы шагнули за стены. Впереди нас ждал горизонт.
В воздухе болталась аэромашина, но, спасибо, нет, мы летаем пешком. Мы больше не верим, что весь мир состоит из клеток. Немного лежали на песке, просто глядя со дна неба, мы развивали фантазию. Знакомясь с тем, что было, а так же друг с другом, узнавали, что можно любить корабли, алюминиевые предметы, нагревающиеся со скоростью крышки от термоса, когда в нее наливаешь чай-кипяток, и жить. Вместе мы могли читать и болеть лихорадкой, при этом не забывая о горизонте, и это было так же невероятно, как извлечение блестящего звука из простого жестяного ведра. Запечатленные на ленте времени, мы снимали кино с поверхности найденного озера. Бросали снятое с размаху назад и молча смотрели, как по воде расходятся зигзаги, она рвется на мокрые простыни, превращается в запах глаженого белья и льняные веревки, протянутые к звезде под облаками. По ним мы взбирались, и тогда видели поселки древнегородского типа, с оранжевой пылью, на вкус напоминавшей корицу. Там кто-то жил, и нас это невыносимо привлекало. Мы умели прыгать, точить ножи, держаться за руки, говорить о Польше и печалиться. Могли быть мужчиной и женщиной, встречаться застенчиво или бросаться друг другу на шею. Ничто не мешало нам сливаться, оставаясь верными себе, улавливать разницу и позволять эту роскошь другим. А потом мы умерли. Это было в тот момент, который в комнате называли «никогда». Поэтому, обманутые ими, мы не вернулись, продолжая спокойно глядеть в окно казармы на вращающуюся в вакууме фигурку велосипедиста.