Остался только один свидетель. Да и он мало что видел, в основном такие мелочи и гадости, от которых иные нос воротят. Но у страха глаза велики. Может быть, оно и к лучшему, ведь боялся он совсем не того, чего надо было бояться.
Когда на деревню напали Непримиримые, родители не стали тратить время на уговоры, они вообще не церемонились с ребёнком. Отец схватил мальчика поперёк, тесёмка пояса больно вмялась, да и складки рубахи оказались так не кстати. Мальчик завопил от неожиданной боли и начал вырываться.
- Тихо! - прикрикнул отец. Раскидал сено в сарае, открыл неприметную не то землянку, не то погреб для горшочков с запасами. Дырявые доски маленькой дверцы глухо стукнулись о землю. И отец пропихнул Кирилла внутрь.
Мальчик уже заревел. Он не мог понять, что творится кругом. Мелькнул силуэт матери. Растрёпанные волосы, стремительные движения. В руках острые деревянные вилы. Но вооруженная мама возникла на долю секунды и исчезла, он даже лица не рассмотрел, чтобы потом вспомнить, какой у мамы был взгляд. Это лицо так и осталось в памяти добрым, размытым образом.
А вот отец наклонился совсем близко. В другой раз мужское лицо показалось бы слишком мягким, обманчиво наивный взгляд и рот скорее женский, чем мужской, потому, что чувственный и красивый. Сейчас мягкость исчезла. В серых глазах вспыхнула такая твёрдая решимость, что мальчик испугался.
- Молчи, понял меня! Не смей реветь!
И захлопнул крышку перед самым носом у ребёнка. На щели между досок упало что-то твёрдое и грязное. Гнилые доски, потом ворох сырой земли. Почему не сено, подумал мальчик.
На голову и в рот посыпались вонючие, скрипучие и липкие комья песка и гнили.
Он чуть не задохнулся. Попробовал пошевелиться, но было очень тесно, а сверху присыпало так, что быстро не выберешься.
Он кричал от страха в этом сыром, гнилом и тёмном убежище. И от того не слышал, как вокруг кричат другие люди.
Мальчик задыхался своим криком и плачем, пытался растереть пальцами глаза, куда попал песок, от того делал себе ещё больнее.
Постепенно силы его покидали. И рёв утих, и руки бессильно опустились. За тонкими щёлками между досок стало светлее, а потом заметно теплее. Крики снаружи стихли, как и его собственный голос. Они не пропали совсем. Просто удалились. И теперь более походили на стоны. Треск и рыжие всполохи совсем не пугали.
Мальчик даже не понял, что над убежищем занялся пожар. Родители успели оттащить подальше сено и сухое дерево. И смертельный жар не добрался в земляной тайник.
Пленник гнилых досок и мокрой земли всхлипнул ещё несколько раз и затих.
Тепло близкого огня пригрело, успокоило и быстро убаюкало четырёхлетнего мальчика.
Он спал долго, пока не стало совсем холодно. Хотелось пить, есть и свежего воздуха. Потому, что под досками пахло ужасно. К запаху гари добавилась сырая вонь земли. Пока мальчик спал, мочевой пузырь решил освободиться от лишнего груза.
Пленник вновь захныкал, но понял, что дольше оставаться под землёй нельзя. Он несколько раз прокричал мама-папа, но снаружи ответила шёроховатая тишина.
Когда он наконец выбрался на свет, лицо немилосердно обдало дымным порывом, а потом смыло налёт едкой гари. Осеннее небо прохудилось холодной моросью. Мальчик зажмурился и посмотрел вверх. Там, где была когда-то крыша сарая, чернел обглоданный пламенем скелет перекрытий. Эта осень была на редкость тёплой, вот и выгорели быстро сарай, дом, забор. Но осень на то и осень, чтобы разразиться дождём.
Мальчик медленно, с опаской переступал босыми ногами вялые дымные головёшки. Хлюпкая, серая каша вздрагивала под каплями дождя, прилипала к ногам и мешала идти. Но мальчик шёл.
Он не представлял, куда надо идти. В горле пересохло. Грязь на оголённой коже успевала высыхать, саднила и шелушилась. И новая липкая мокрота норовила пристать ко всему, до чего дотягивались детские руки и ноги. Он несколько раз падал в серое месиво. Растирал слёзы грязными кулачками и тихо звал. Мама, папа.
Вокруг простиралась выжженная тишина. Дождь и слякоть прикрыли кровавую картину. Но мальчик спокойно смотрел, как лежат без движения в чернявой жиже знакомые и незнакомые люди. То там, то тут виднелись красные и серые клинки. Были целые и разбитые. Трупы ездовых оленей пугали гораздо больше. Их он обходил стороной, ведь не знал, может, они просто спят или затаились. С неподвижными телами людей было проще и понятнее. Он наклонялся, теребил мертвецов и тихо звал. Мертвецы молчали, словно просто не замечали мальчика во сне.
Так он прошёл насквозь весь посёлок в десять домов. Оставил позади серое пепелище в мокрой жиже и зашагал дальше. Родителей он так и не нашёл. Может, оно было и к лучшему. Разве узнаешь в одном из лиц, обезображенном керамической саблей, отца? К тому же, лицо это безвольно лежит в луже крови и грязи среди других убитых. Голова отдельно от тела. А тело где-то втоптано животными налётчиков. Где-то там, в центре. На месте самой жаркой схватки.
Он ещё мог бы найти маму. Узнать по ласковой гладкости деревянных браслетов на тонких запястьях. Но ему посчастливилось не узнать, как была обезображена её красота. Спутанная сажей и кровью копна её душистых каштановых волос запрокинута назад, а шея вывернута под немыслимым углом. Чернела тёмная щель рта, разомкнутого в беззвучном крике. Остальное стыдливо прикрыла зола и обрывки изорванной ткани. Она была ткачихой, его мама. Едва ли не лучшей на весь ближний свет. А отец вырезал украшения из дерева. Те, которыми крыльцо приукрасят или в сенях поставят на полочку. Орудовал острым керамическим резцом. И рождалась из-под рук красота.
Всё исчезло за несколько часов. И ткани, и красота деревянная. И мастер оружейник, который делал отличные мечи, ножи и резцы, он также нашёл свою смерть. В серой слякоти под опалёнными кирпичными стенами своей мастерской. Не спасли его ни прочный клинок, ни щит, ни доспехи.
Мальчик спокойно смотрел на мертвых. Он был слишком мал, чтобы понять смысл трагедии. Само понятие смерти ещё не сформировалось. Но впечатление осталось сильное, оно вгрызлось в подсознание. Много позже этот след о себе напомнит.
Это была самая большая нелепость, которую можно представить. Такая выходка была нетипичной для Непримиримых. Когда ещё такое случалось, чтобы разбойники сжигали дотла деревни? Никто и не вспомнит подобного бреда. Изредка грабить выгоднее, чем искать новую кормушку, когда дурная слава вдогонку.
Но о том, что атаман одной из банд по пьяному угару созвал ватагу и показал молодецкую удаль, мальчик не знал. А прихвостни атамана, не сильно трезвее были, вот и спалили дома, да людей порубали.
Пройдёт немало времени, прежде чем в штаб Непримиримых доползут слухи. Может быть, виновных накажут, голову с плеч или гуляй до моря, назад ни шагу.
О той деревне и четырехлетнем свидетеле никто и не вспомнит.
Он петлял и бродил несколько часов. Заблудиться в тайге дело пустяковое, но ему повезло. Места были обжитые, дорожки да тропинки попадались то тут, то там.
И мальчика нашли.
Двое пареньков лет по десять или двенадцать перегородили ему путь.
- Эй, малой.
Он хмыкнул и насупился. Реветь уже не было ни сил, ни желания. Чувство голода и жажда подстегнули ход мыслей. Мальчики в потрёпанной, шитой-перешитой, далеко не чистой одежде с чужих плеч. Они смотрели на малыша с любопытством. Но хныканье их вряд ли впечатлит, решил мальчик.
И представился.
- Я Кирюха.
Мальчики переглянулись и рассмеялись.
- Грязи от уха до уха.
Они заржали над собственной шуткой.
Маленький Кирилл тихо сопел в нос и ждал. Глаза щипало от слёз, они были готовы политься в хлынуть ручьями, но пока лишь намочили уголки глаз. Губы свело от судороги и кислой горечи во рту. Ещё минута и он не выдержит, разревётся.
Один мальчик на вид был старше. Заткнулся первым. Нахмурился и почесал пятернёй лохматую шевелюру. Кирилл про себя решил, что такого точно назовут белобрысым. Второй был косоглазым. Родители говорили про таких, но что именно, он никак не мог вспомнить.
- Ты потерялся, да? - спросил белобрысый и подошел ближе.
- Брось его, - косоглазый ткнул локтём в бок. Белобрысый отмахнулся.
- Да ну, смотри какой крутой, может, как наши будет. Отведём, а?
Косоглазый тоже приблизился. Он бесстрастно изучал малыша. Потянулся рукой к поясу. Пальцы сжали рукоять длинного ножа.
- Корми его потом, - скривил лицо. Щёлки глаз стали ещё уже.
- Дом там, - Кирилл махнул рукой назад. Он пришёл из другой стороны, но давно потерял верное направление, - Там только нет ничего. Где мама и папа не знаю. Всё черное и дыма во! - он показал руками над головой.
Мальчики переглянулись.
- Врет, - вздохнул белобрысый, - Там тайга. Или он ошалел просто. Да не сожрёт он много, давай возьмём, пусть будет. А то рысь дикая его поймает, я видел тут недавно.
- Лучше уж давай сами его и сожрём, - шумно облизнулся узкоглазый.
Кирилл с трудом улавливал суть разговора. Мальчики говорили слишком быстро.
Белобрысый задумался над предложением. По худощавым лицам мальчишек нетрудно было угадать, как мало они знакомы с уютом домашней жизни, и поесть до сыта им тоже удаётся не часто.
- Нет, не стоит, - белобрысый пожевал губу и решил, - Вдруг хватятся. Нам потом не жить, если узнают, что сожрали.
Суть разговора постепенно дошла до Кирилла. И вот тут он испугался по-настоящему.
Белобрысый снова заржал.
- Да не бойся, клоп, никто тебя есть не станет, - косоглазый положил руку на плечо малышу. Бесстрастное лицо в обрамлении жёстких чёрных волос повернулось к белобрысому. Но мальчик не проронил ни слова о том, как ему было дико противно. Ведь приятель на полном серьёзе был готов съесть малыша. Не какого-нибудь злого дядьку с дальней фермы. Такого они однажды съели. Но в тот год было совсем туго со жратвой. А вот мальчика, это совсем другое дело.
Мальчишки взяли Кирилла в свою банду. Иначе как бандой это сборище малолетних гуляк было трудно назвать. От него ничего не требовали. Только огонь поддерживать в костре, когда остальные уходят за добычей. Да ему выходить наружу совсем и не хотелось, только по нужде. За тонкой шторой кончалась пещера, и начинался осенний холод.
Мальчишки из банды возвращались с краденой пищей, одеялами и самогоном. Изредка приносили новые клинки. Изредка возвращались не все. Ещё реже появлялись новые ребята, но "клопа" никто будто не замечал.
Ему кидали самые тухлые и худые объедки. Он ел их иногда прямо с земли. От чего маялся животом и исходил кровью. Умудрился выжить, хотя никто его не лечил.
Холодными зимними вечерами кутался в дырявое одеяло, болел и выздоравливал. Смотрел по сторонам и узнавал о жизни такое, что в более зрелом возрасте становится поводом для сумасшествия. А пока просто вызывало удивление.
Однажды старшие принесли свежего мяса. Долго спорили, что засолить, а что съесть сразу. На прошлой вылазке добыли мешок соли и даже разобрались, как ею пользоваться. Видно, среди оборванцев были и те, кто что-то смыслил в домоводстве. В каком возрасте мальчишки примыкали к банде? В таком, когда других детей посылают учиться в школу.
Теперь трое старших, лет по пятнадцать или чуть меньше, решили засолить мясо.
А через три недели бросили "клопу" кусок, который слегка подгнил. Остальное мясо уже съели. Или оно протухло настолько, что не решились скормить даже мелкому дармоеду.
Кирилл зашевелился в своём завоеванном вшами одеяле и протянул худую руку к мясу. Кусок неожиданно удобно лёг в руку.
Он понял, что именно жуёт чуть позже. Когда обгладывал фаланги человечьих пальцев. Он сильно удивился, и отвращение смешалось со страхом. Но голод оказался сильнее. И он съел всё до конца. Съел, смирился и принял к сведению, что ничего страшного не произошло, его даже не ругали. Беззлобно посмеивались над тем, как малыш рвёт зубами жёсткое мясо.
Позже, когда зимние холода отступили, мальчишки устраивали набеги в самые дальние деревни. И однажды вернулись с очень диковиной добычей. Добыча это истерически визжала, отбрыкивалась, вела себя совсем не так, как мальчишки. Она тщетно пыталась прикрыть наготу остатками скромного платья, но её швыряли из одних рук в другие. Девочка путалась в собственных волосах и лохмотьях, кричала и звала на помощь.
Потом мальчишкам надоело. Один из старших схватил её за волосы. Оттянул назад голову и влил в открытый рот самогон.
- Дура, лучше не трепыхайся, всё равно по-нашему будет, - сказал один из старших. Для Кирилла они все были на одно лицо. Худые, рослые, резкие и сильные. Словно взрослые. Он ещё не был готов понять, где пролегает эта незримая граница. Даже не знал, что испокон веков её пытались поймать документами, подписями и печатями. Так и не поймали. И теперь эти уже не мальчики, но ещё не такие взрослые, к которым привык Кирилл, вели себя так, как считали необходимым. Мальчику даже в голову не пришло, что они делают что-то неверное. Ведь они были старшие. Они его приняли, приютили и не дали умереть от голода.
Девочка пыталась отвернуться, фыркала и плевалась. И скоро самогон подействовал.
Из своего угла Кирилл не видел, что происходит на сваленных в кучу одеялах. Вначале исчез один из старших, потом появился и исчез другой. Потом подтянулись ещё ребята. Из тех, кто постарше. Младшие, лет по десять, сидели и смотрели. Смех и гомон вперемешку со вздохами наполнили пещеру. Запахи немытых тел, разогретых самогоном, стали совсем невыносимыми.
Кирилл закашлялся, потом его едва не вывернуло на изнанку. Вкус желчной вони был ужасен. Мальчик заревел в голос.
- Хватит. Надо её убрать отсюда, - хрипло проговорил косоглазый. Он уже воспользовался добычей, удовлетворил свою похоть и смог хоть немного рассуждать здраво, - Не хорошо это... Раз все не могут, - мальчик инстинктивно понимал, но не мог сформулировать причины, почему надо прекратить это безобразие. Вот и выбрал первый разумный аргумент.
- Он вон ещё маленький совсем. Не может, - кивок в сторону клопа.
Кто-то заржал. Возмущаться начал белобрысый, потому, что его очередь вот-вот подходила. Девочка на одеялах уже была без сознания. Тонкое светлое тело лежало бессильно открытым и безучастным к вожделению. Но здесь это никого не волновало.
Старшие переглянулись. Они поняли, что косоглазый хочет сказать совсем другое, но не говорит. И это было против правил. Наглеца надо было наказать.
- Да, утащите её и убейте, - сказал один из старших и перемигнулся с другим.
- А я? Как же я? - пьяным голосом возмутился белобрысый.
- Тебе достанется, - нехорошо усмехнулся другой старший. Главные в банде согласованно кивнули друг другу и кинулись на косоглазого. Он даже не успел ничего сделать. Ему зажали рот, скрутили руки и прижали лицом к холодной стене. Резким рывком оголили ему зад и подтолкнули белобрысого.
- Ну, давай! - крикнул один из старших.
- Что? - не понял белобрысый.
- То! То же самое, что с бабой, только хуже. Давай, давай, ты ж хотел.
С белобрысого быстро сползал хмель вместе с краской лица. Он отступил назад медленными неуверенными шажками.
- Нет... не могу! Как так... это не правильно!
Он оступился. К нему подошли и всыпали крепко. Ногами изукрасили всё лицо. Старшие какое-то время издевались над косоглазым. Нашлись и те, кто с удовольствием испробовал то, от чего отказался белобрысый.
Наконец от косоглазого отстали. Избитое, искалеченное тело выбросили вслед за трупом девочки. Под откос, в овраг, чуть подальше, чтобы гнилью не тянуло. Мяса в последние дни добыли вдоволь и можно было не есть человечину.
- Запомните, уроды, - прикрикнул на банду один из главных, - Мы всё делаем правильно. Кто не согласен, будет там.
Многие проводили взглядом красноречивый кивок и в ужасе замолчали.
Правильно не всегда значит разумно. Стоило убрать тела подальше от обжитых пещер. Тем, кто обнаружил останки изнасилованной девочки и изувеченного до неузнаваемости мальчика, было очевидно, чьих это рук дело. Раньше люди окрестных деревень закрывали глаза на выходки банды беспризорников. Кто-то был уверен, что среди малолетних отморозков живут их собственные дети или внуки. Надо признать, что у некоторых эта уверенность имела под собой реальную почву. Гибель нескольких пожилых фермеров, которые в отчаянии вступались за собственное добро или просто подвернулись под горячую руку, можно было не брать в расчёт. Жестокое сейчас время, в государстве неспокойно, разве тут уследишь за всем? Ведь им говорили, не стоит селиться на отшибе, опасно. Да, много чего говорили.
Когда на кособокой телеге молодой крестьянин привёз в посёлок два трупа, многие в ужасе и отвращении повернулись спиной к смердящим телам. Но нашлись и те, кто про брезгливость даже не вспомнил. Немолодая женщина по имени Клава узнала свою дочку. Единственного ребёнка, которого она смогла выносить и родить. Вопль матери заставил многих содрогнуться. Те, кто отвернулся, поворачивались и смотрели. Кто-то из соседей бросился оттаскивать тетку от безжизненно, серого, вонючего тела. Еле хватило сил. Муж Клавдии мужественно пытался взять себя в руки. Хоть кто-то в семье должен удержать себя в руках. Скупые слёзы он прятал под хмурой тенью от нахлобученной шапки. Не дело, если его таким увидят. О том, что простят и поймут, он не думал.
- Короче так, - прокашлялся он.
- Да, Колька, пора, - почесал бороду один из приятелей односельчан, - Вырежем всех тварей. Хватит, по озоровали и будет.
Николай, муж Клавдии, снова хрипло прокашлялся. Пусть думают, что поперхнулся.
- Пошли в дом, - кивнул он и двинулся прочь.
Следом за ним в просторные сени вошли многие. До темноты у дрожащей лучины плясали серьёзные тени и отблески гуляли по стенкам избы. На сходке решили, что просить помощи у армии долго, и ещё не известно, будет ли эта помощь. Можно справиться своими силами. Десяток крепких бойцов, пара клинков на каждого и про банду забудут навсегда. Решили выступить ночью и напасть незадолго до рассвета.
Отряд подобрался к пещере в серой предрассветной тишине. По стылой ночной земле стелился тягучей рекой белёсый туман. Одежда людей быстро пропиталась ночной влагой. Но холода никто не чувствовал. У многих в одной руке был факел, в другой охристая тяжесть керамического клинка. Разгорячённое злобой дыхание вырывалось наружу в такт стремительным шагам. Блёклые тени метались по чахлому кустарнику в сонной ночной полутьме. Шарахались от света факелов туда-сюда, словно в испуге.
Утренний сон беспризорников был крепок. Они давно уже привыкли к безнаказанности и безопасности в укромной пещере. Поэтому тихие шаги и острожный свет факелов были полной неожиданностью. Не зря люди из посёлка опустили источники света как можно ниже, а то и вовсе прикрыли их полами плащей.
Всё происходило быстро и тихо. Действовали парами. Один вытряхивал из-под одеяла сонную жертву, другой быстро наносил удар в горло. Кто-то успевал проснуться. И тогда в приглушённом свете пламени метались в недоумении заспанные взоры. Мгновение неожиданности, пробуждения, страха и боли сливались и одинокие сдавленные крики рвались наружу из-за суровых сильных рук. Рты жертвам зажимали в первую очередь. Если клинки от ударов трескались, их так и оставляли торчать в телах. Не беда, ведь предусмотрительно взяли запасные. Известно, что хороший керамический клинок может сделать только мастер. Самодельные из карьерной глины долго не служат.
На грязные, вонючие тряпки лежанок падали тела, по каменному полу растекалась кровь, и тяжёлая поступь мстителей глухо отдавалась в сдавленной тишине, где едва слышно звучали стоны и хриплое дыхание. Кто-то узнавал знакомые лица. Вот парень из соседней деревни, его однажды потеряли в лесу. А этот прыщавый на прошлой ярмарке увёл лошадь, его многие видели и грозились потом поймать. И так далее. Несколько десятков жизней оборвались в считанные мгновения. Тут могли быть пропавшие братья, племянники из соседних посёлков, о которых ворчали недовольные родители, мол, совсем от рук отбились. И всё же им повезло, что никто не узнал своих близких. Тогда могли убить не сразу. Устроили бы публичную казнь в назидание молодым, которые то и дело подумывают о вольной судьбе беспризорных бандитов. А так многие умерли даже прежде, чем осознали смерть.
Последний свёрток палачи потянули на себя, но тот, кто выхватил тело из сна, отдёрнул руку. У мальчика был жар. К тому же, этому малышу было лет шесть, может и того меньше. Тонкие ручки вряд ли способны поднять даже небольшой нож. А страшная худоба выдавала долгое недоедание. Он даже не проснулся, когда отец убитой девочки поднял его лицо к свету факела. Только хрипло дышал и обтекал нездоровой испариной. Месяцами немытое тело дико смердело, ведь мальчик часто был не в силах доползти до туалета на улицу.
- Господи, - прошептал Николай, - Это же совсем ребёнок.
Один из налётчиков приблизился вплотную. Взял двумя пальцами подбородок и повернул то в одну сторону, то в другую.
- Э.. да он вылитый папашка. Я знал его. Это из той деревни, которую осенью пожгли Непримиримые. Тело мальчика тогда так и не нашли.
- А, сын краснодеревщика? - припомнил ещё кто-то, - Да, похож. Что же, неужели он с ними...
- Быть того не может, - отмахнулся Николай, - Он же на ногах не стоит. Неужели он видел как они... Да, впрочем, вряд ли. Даже если видел, чего бы он понял? Я возьму его.
- Ты? - нахмурились приятели.
- Да, я! У меня убили дочку, вот сироту возьму. Может, выживет.
Многие с сомнением хмурились, смотрели исподлобья и ворчали. Да, впрочем, что им? Это у него дочь убили. На его месте этого сосунка также как и остальных. Ведь никого не осталось, всех порешили.
- Уходим, - сказал отец убитой девочки. Бросил на камни клинок и факел. Пламя лизнуло прогнившие тряпки, но в куче был и сухой корм для огня. Другие тоже побросали факелы на пол пещеры. С мальчиком на руках Николай покинул пещеру. За спиной нашлось, кому подкинуть сухого хвороста. Пусть выгорит изнутри дотла. Со всеми телами и нечистотами.
Кирилл спал на руках Николая и не знал, как ему повезло. Ведь стоило ночным палачам немного разгрести ворох тряпья, и они могли найти обглоданные человеческие кости. И никто бы не подумал о пощаде. Но мальчику просто повезло. Позже он с ужасом и трепетом вспоминал, как был тогда на волосок от гибели, а главный палач той ночной бойни оказался его случайным спасителем. Прежде, чем отряд подошёл обратно к деревне, мужчина сумел справиться с тошнотой и отвращением, которую вызывала у него болезненно горячая ноша. Прежде, чем будить жену, он сам растопил печку в банном домике и отмыл найдёныша. Одежду отправил в печку, потом растёр мальчика спиртовой настойкой, чтобы сбить жар. Проверил, что малыш ещё дышит и не собирается умирать прямо на руках, а потом постелил ему на скамейке прямо в бане. Сам присел на крыльцо рядом с приоткрытой в душистый пар дверью. Допил остатки настойки и глубоко задумался. В голову, неумолимо возвращались воспоминания о том, как росла дочка. Чем ярче были отрывки воспоминаний, тем сильнее отзывались они болью. Николай пытался прогнать эти мысли, заглушить их твёрдым мужским "хватит". Но не получалось. Так и остался сидеть до самого утра.
На утро убитая горем мать потеряла дар речи от удивления. Пока женщина пребывала в шоке, Николай короткими, простыми фразами рассказал ей, что это сирота. Сын резчика по дереву. Из той деревни. Прошлой осенью. Напали и всех убили. Оказалось, не всех.
Некоторое время женщина кивала и слушала. В глубоком раздумье осмотрела мальчика, потрогала лоб, руки, ноги. Опасный жар и лихорадочная испарина вроде бы отступили. Потом женщина что-то про себя решила, тихо проворчала себе под нос что-то про неряшливость, неуклюжесть и сумасбродство мужа, который даже не может больного ребёнка нормально уложить спать. Да и притащил неизвестно откуда. Свою дочь не уберёг.
Николай побледнел и едва сдержался, чтобы не выплеснуть наружу гнев. Но он очень любил свою жену, потому и замешкался. Как-то даже не мог поверить, что слышит от неё такие слова. Она в свою очередь не дала ему опомниться. Перебила его сдавленное, робкое "Клава" и твёрдо поставила вопрос:
- Где же ты его всё-таки взял?
Мужчина плотно сжал челюсти. Он на минуту представил, какая будет реакция. Если уж друзья посмотрели исподлобья, что же скажет она? Одно обвинение было беспочвенным, а как он сможет ответить на второе? Молчанием тут не отделаешься.
- Он был у них в плену. Они держали его как щенка в грязной конуре. Не кормили, не лечили, когда болел. Я нашёл его в таком виде, что сразу стало всё ясно. Бросили малыша помирать, а там помрёт или нет, разница невелика.
Женщина выслушала его и не произнесла ничего в ответ. Только поуютнее укутала ребёнка в одеяло и принесла компрессы из целебных трав. Потом взяла лёгкий свёрток на руки и направилась в дом.
Сделала пару шагов и обернулась. Муж тихо смотрел за ней, не вмешивался в её хлопоты и ждал, что же она скажет.
- Ох как мне это не нравится, Колька. Ведь из таких беспризорников как этот малыш Непримиримые и набирают свои банды. Вдруг он был с ними за одно?
Он не договорила. Слёзный спазм сдавил горло горячим узлом.
- Нет, ну что ты, - отмахнулся Николай, - Он даже ходить не в силах. К тому же, ему лет-то сколько. Ты же не думаешь...
- Думаю! - всхлипнула Клава, - Я мать, понимаешь?! И я черте чего могу думать и думаю. Вот так, - она тронула рукой сухой жар щеки спящего мальчика, - Бедный малыш. Ты ведь не такой как те, да, раз муж так говорит.
В её обращении с мальчиком было столько тепла и неподдельного сострадания, что даже Николай удивился.
- А то ведь кто тебя знает, - женщина не изменила тона, только вздохнула, - Ты же был в банде, да? Вот подрастёшь, и потянет на геройские подвиги. Как многих. Ох, многих.
Некоторое время она ещё ворковала над безответным тельцем, пока несла его в дом и укладывала на широкую скамейку. Потом вернулась на улицу и с самого крыльца крикнула:
- Эй!
Муж кивнул:
- Чего тебе?
- Всё равно ничего не делаешь. Сколоти ему кроватку, что ли. Я не позволю спать там, где спала наша дочь.
Николай вздохнул и отвернулся, чтобы скрыть усталую улыбку. Он очень боялся, что жена не позволит оставить мальчика в доме.
Он остался и через какое-то время успел забыть, что у него когда-то была другая семья. Правда, он тонко чувствовал некоторую отчуждённость со стороны пожилых Дяди Коли и Тёти Клавы. Пока он был совсем маленьким, его не очень интересовали детали. Например, почему у них нет собственных детей. Когда он пару раз задавал этот вопрос, тётя в слезах убегала из комнаты. А дядя принимался тихо ворчать, что не у всяких мужа и жены дети бывают. На то и воля Божья.
- А что такое воля Божья? - мальчик напряжённо свёл брови и с усилием задумался над словами дяди Коли.
Мужчина не знал, как лучше ответить. О том, во что когда-то верил, а может, и не верил вовсе, он не стал вспоминать. Дело прошлое. Жена и вовсе не верила. Но есть внутри заноза, и она острым терзает душу. Если Бог допустил такую гибель дочери, как тут можно верить?
- Не знаю, Кирилл, - вздохнул дядя Коля, - Просто так говорят. Понимаешь?
Малыш не ответил. Отвернулся и занялся какими-то своими мальчишечьими делами. Он часто так заканчивал разговоры. Получал неполный или вынуждающий к продолжению разговора ответ, а потом неожиданно прекращал разговор. Будто задумывался о чём-то. Или был настолько туп, что развивать диалог в беседу было выше его сил. Так считала тётя Клава.
Николай тоже долго с ней соглашался, пока однажды не встретил неожиданный словесный отпор.
Сидели как-то с приятелями в выходной и пили самогон. В кособоком сарайчике было темно, прохладно и неспешно. За дверью из кривых досок жарило неспокойное летнее солнце. Даже подумать о том, чтобы выйти на улицу было невыносимо. Николай и трое его приятелей сидели на чурбачках и разливали в кружки прохладную жижу с острым запахом спирта. На пеньке посередине лежали вяленая рыбка и добрый ломоть сала. В такую жару самый трудолюбивый не встанет с лавки. И у жен не нашлось аргументов против хмельной мужской посиделки. Конечно, работы на полях было невпроворот, на то оно и лето, но время ещё позволяло расслабиться.
А вот Кирилл было откровенно скучно. Он выздоровел и вот уже второй год маялся от скучного крестьянского быта. Он, конечно, ничего другого в жизни не видел, но где-то внутри колола острой занозой мысль, что всё как-то не так и не то. Он, конечно, не мог её сформулировать. Ведь подойти к дяде Коле и сказать про их жизнь, что всё это скука, от которой сводит без всякой боли живот, это верный способ получить ремня. Не раз проверял. И за меньшие шалости доставалось.
И знал мальчик, что получит взбучку, но не мог удержаться. Заскрипела ржавыми петлями дверь и детская голова возникла в проёме ослепительного солнечного жара.
Мужики ворчливо отвернулись, принялись отползать от жаркой напасти. Многие были уже изрядно пьяны.
- Тебе чего? - недовольно спросил дядя Коля.
- Дядь, а дядь! Скучно мне! Пошли на рыбалку! Ты обещал.
Мужики от такой наглости просто впали в ступор. Кое-кто проворчал: "Нашёл время, щенок". А кое-кто нехорошо захихикал, глядя на Николая.
- А ну-ка выйди, как вошёл и дверь за собой притвори.
- Как выйди? - ехидно переспросил дядю шестилетний мальчуган.
- Задом наперёд, - усмехнулся дядя Коля уже почти беззлобно. Что взять с идиота?
Ответ у Кирилла созрел моментально:
- Дядя Коля, а ты сам со своими приятелями попробуй попить самогонку задом наперёд.
Прежде, чем услышать разъярённый крик, угрозу или получить по лбу поленом, мальчик рассудительно удрал, но и дверь за собой прикрыл. Что же такого сказал маленький негодник, почти никто не понял. Кто-то потом подумал, что привиделось. А дядя Коля как раз наоборот. То ли был трезвее остальных, то ли слишком уверился в непроходимой тупости мальчика. И отпор оказался настолько неожиданным, прицельным и ощутимым, что муж Клавы получил его в полной мере. Мальчик оказался не таким простым, как выглядел. И потому за наглую выходку даже не получил взбучки. Николай прекрасно понял самое главное. Если мальчика не задирать, он будет мирным и добрым. "Что же будет, когда подрастёт?" - с сомнением и тревогой прикинул Николай. Но ответа у него не было.
Кирилл продолжал расти и бездельничать. Нет, он не отказывался от обязанностей, ходил в поле и трудился по мере сил и требований. Но не более. Никакого желания заниматься крестьянским хозяйством у него не было. Клава и Николай видели это и с каждым годом всё больше грустнели. Они уже начали было радоваться, что будет на кого оставить хозяйство. И дом, и участок, и трёх дойных самок оленей в стареньком загоне.
Но постепенно становилось очевидным, что Кирилла эта перспектива не волнует ни капли. Когда мальчику стукнуло двенадцать, Николай настоял, чтобы его взяли в школу. Занятия обходились каждому хозяйству в умеренный, но ощутимый налог. Так что пожилая чета долго спорила, отдавать несмышлёного, нелюдимого парня в классы, или не стоит он таких почестей. Николай настоял, чтобы Кирилл пошёл учиться.
Прошло несколько дней. А потом вместо того, чтобы идти на занятия, Кирилл остался дома и демонстративно не вылезал из своего угла. Дядя Коля и тётя Клава были очень удивлены, но занятия часто шли с перерывами. Николай мимоходом подумал, что сорванец вполне способен прогуливать, прикрываясь этой причиной. Ну разве что наведываться каждый раз в соседнее село и проверять проходят занятия или нет. Только так ни на что времени не останется.
Мужчина уже собрался серьёзно поговорить с неразговорчивым пареньком, но не успел. После обеда в дверь постучали.
Учитель с порога вежливо поклонился, весь буквально рассыпался в извинениях и попросил разрешения войти.
- Конечно, - смутился Николай. Неужели мальчик проявил там какие-то способности? Ведь сам учитель пришёл в гости! Редкое событие. Редкая честь и удача. Теперь даже в глазах соседей он будет выглядеть солиднее. Обо всём этом Николай впопыхах нашептал Клаве. И прикинул, что надо сообразить на стол чего-нибудь повкуснее и побогаче. Жена поняла его прежде, чем он закончил свою сбивчивую речь. Но сама была взволнована не меньше. Оттого и не стала ворчать, а быстро принялась за кухонные хлопоты.
Наконец они уселись за столом. Николай и Клава в уголочке, учитель напротив. Некоторое время молчали. Учитель разглядывал сильно постаревшую пару. Лицо Клавдии ещё хранило остатки прежней красоты, но морщинки уже обильно покрыли иссушенную зноем и непогодой кожу. В светлых, открытых глазах затаилась усталость и не побледневшая за долгую жизнь доброта. Николай выглядел утомлённым старичком, которые отчаянно молодится, но куда спрячешь старческие пятна, лысеющий лоб, да пегую от седины, неухоженную щетину, которую и бородой-то не назовёшь. Взгляд исподлобья настороженный, но в нём такая жажда услышать хорошие новости, что учитель не мог начать свою речь иначе.
- Совет учителей района решил избавить вас от налога. Вам вернут всё, что вы успели отдать.
Он сам, немолодой, аккуратно одетый и гладко выбритый мужчина в поношенном, но чистом костюме выглядел рядом с этими крестьянами человеком из другого мира. Учитель прекрасно понимал, что его бы также скосил и состарил нелёгкий труд на крестьянской земле. И всё же он должен был сказать то, за чем, собственно, и пришёл в этот дом:
- Мы знаем, что вы потеряли дочь. Это великое горе для любого, у меня у самого есть дети, я просто представил как... Да нет, как я могу. Мне даже сотой доли вашего горя не представить. И мы с женой просто преклоняемся перед вами, что вы приютили у себя беспризорного малыша.
Николай вздрогнул.
Учитель иногда мог быть неплохим психологом, вот и сейчас быстро уловил настроение собеседников.
- Ну, не беспризорника, а пленника банды. Это великий человеческий подвиг, я буду приводить его в пример в своих классах. И я самым обдуманным и компетентным образом рекомендую вашему... племяннику, - Тут он замялся в тщетных усилиях смягчить фразу.
В возникшую паузу протиснулся робкий голос Клавы:
- Компе... каким образом?
- Тихо ты! - цыкнул на жену Николай.
Учитель откашлялся, достал платок и вытер переносицу, потом извинился и тихо высморкался. Он ни словом не отметил то, как в доме пыльно. Он даже не думал, что эти простые люди обратят внимание на такую мелочь. Раз люди простые, то надо говорить просто.
- Простите, что советую вам подумать о домашнем обучении племянника. Я не смогу его учить.
- Почему? - растерянность в голосе Николая была такой сильной, что учитель смутился. Но он принял решение. Репутация, правила, а также простое упрямство не позволили ему повернуть назад. К тому же, он действительно не знал, как подступиться к замкнутому и агрессивному мальчишке.
- Правда, уважаемый господин, вы объясните, - тихо попросила Клавдия, словно мольба во взгляде могла всё исправить, - Мы попробуем с ним поговорить.
- Нет, либо вы учите его дома, либо наёдите другого учителя. Я вчера ему говорю, надо, мол, учиться читать. Он спрашивает, зачем? Я отвечаю: в книгах написано много ценных советов и примеров, они учат жизни. Знаете, что он ответил? А я занят тем, что живу, зачем мне изучать жизнь по книгам?
Пожилые супруги переглянулись между собой. Они не знали, что сказать учителю. Может быть, где-то в глубине подсознания Николай терзался попыткой сформулировать ответ, но он был всего лишь крестьянином. К тому же, авторитет учителя был прочной догмой, о которую долго можно биться головой и всё равно ничего не добьешься. Сказать учителю, что он плохо знает своё дело, не решились.
- Ладно, вы уж извините его, оболтуса такого, - засуетилась Клавдия. Она сбегала на кухню и принесла немного горячих пирогов для гостя. Тот хмуро поблагодарил и невнятно обмолвился о том, что если мальчишка повзрослеет да поумнеет, то через год, а может и два он подумает, кто мог бы учить его. Но такого как сейчас он в ученики никому не пожелает.
Когда за гостем прикрыли дверь, Клавдия вздохнула и прижалась щекой к груди мужа.
- Не хочет учиться читать, значит. Что же, без дела я ему слоняться не дам. Он у меня будет пахать как стадо оленей. Семь потов с дурака сойдёт!
Николай ещё какое-то время ворчал себе под нос, а жена успокаивала его сдержанной лаской.
К вечеру Николай решил, что не следует быть суровым с мальчишкой. Кирилл и так чувствовал свою вину, хотя и не слышал разговора. Достаточно того, что приходил учитель, а в этот день дядя особенно сильно нагружал его работой по хозяйству.
И жизнь потекла своим чередом. Медленно, но верно Кирилл осваивал непростое умение вести хозяйство. Он понял, что иначе ему просто не выжить. Не смирился, а временно согласился с такими условиями. Тётя Клава видела, что парень многое делает нехотя, но делает и делает неплохо. Научился класть печи, ковать оленей, плести корзины и лапти. При первой же возможности он удирал из дома и бродил по окрестностям. Забирался как можно выше на деревья, смотрел на течение реки и бег облаков по ясному небу. Слушал живые голоса лесной тишины, где не было стука досок, людского гомона и скрипа повозок. Он и сам не всегда понимал, о чём думает. Но он думал, запоминал и раскладывал в голове по полочкам впечатления от общения с людьми. Анализировал, складывал как мозаику. Иногда вёл воображаемые диалоги с тем или иным человеком. Странно, что его совсем не тянуло к настоящему живому общению. Но он сильно ощущал свою странность и сам её немного пугался. Все попытки объяснить себе её природу сводились к одному выводу. Он здесь чужой.
Через несколько месяцев Николай забыл про то, как учитель выгнал строптивого подростка. То есть, вспоминал, конечно, но начал понимать главное. В этом нет вины мальчика. И постарался сгладить острые края пропасти между ними. Пришёл как-то вечером в уголок, где молчаливо и бессмысленно коротал вечерние часы Кирилл. Присел на край узкой постели и положил перед Кириллом несколько резцов. Это был отличный инструмент, лучшая керамика, которую он в своей жизни видел. Она была прочная, как кремень, удобно слепленная и острая. Николай никому не говорил, что выменял эти инструменты на ярмарке. В качестве платы пошли запасы муки, круп и пряностей. Недавно вернули взнос за обучение Кирилла, так что им и расплатились. Но и добавить пришлось немало.
- Ты знаешь, что это? - спросил подростка Николай.
Из темноты сверкнули белки настороженных глаз.
- Твой отец был краснодеревщиком. Вот я и подумал, что ты тоже. Сумеешь? Справишься? Ау, ты слышишь?
- Слышу, - ломкий подростковый голос резко прозвучал в ответ.
Николай пожевал губу, тихо чертыхнулся себе в бороду и ушёл. Как только циновка перестала колыхаться, Кирилл протянул руку и взял резцы. В тонком отблеске от свечи из другого помещения парень с благоговением рассмотрел инструменты. Он знал, что его отец умел вырезать из дерева настоящие чудеса. Может быть, и ему удастся.
С мыслями о том, как им искусным резчиком он станет, Кирилл заснул. Рука под подушкой сжала кожаный футляр с инструментами, парень ужасно боялся, что ценный подарок могут украсть.
На утро он сумел извернуться и избежать выполнения срочных домашних обязанностей. Николай тихо рассмеялся и сделал вид, что поверил жалобе на лёгкое недомогание. Правда, вместо того, чтобы идти в свой угол, Кирилл наспех проглотил завтрак и побежал в ту часть двора, где лежали сухие поленья. Выбрал самый подходящий по размеру кусок сухого дерева, опасливо огляделся и спешно покинул двор.
Супруги исподтишка наблюдали за Кириллом и тихо посмеивались. Их давно уже беспокоила тоскливая и угрюмая отрешённость подростка. Николай опасался, как бы парень не примкнул к бандам, которых последнее время опять развелось немало. Может быть, займётся отцовским ремеслом, успокоится и отвлечётся. А там и дальше за ум возьмётся. Николай и Клавдия знали, что пройдёт совсем немного времени и Кириллу придётся брать большую часть хозяйственных забот на себя. Годы не были милостивы к пожилой чете. Да и постоянный нелёгкий труд подтачивал здоровье.
Кирилл устроился на берегу речки под тенью серебристой ивы. Разложил инструменты и начал обтесывать деревяшку. Вначале обработал грубым керамическим ножом, а потом принялся за резцы. Было тяжело и непривычно. Руки подростка были и так натруженными, с мозолями и шрамами от многочисленных порезов, но это была непривычная работа. Кисти раскраснелись, начали болеть и саднить. Один раз резец в потной руке соскользнул и больно пропорол руку до самой кости. Кирилл закусил губу, молча лил слёзы, пока перебинтовывал запястье куском материи, оторванным снизу рубашки. Тётя Клава устроит ему взбучку, но он ведь должен доделать, должен!
Переборол боль и принялся работать дальше. Но теперь руки слушались плохо. Вначале силуэт оленя, который вот-вот оформился в неумелых руках, испортил неуклюжий удар резцом. А потом он попытался превратить изуродованную фигуру в обычного барсука. Ещё одно неумелое усилие и деревяшка треснула, а потом расщепилась на неравные части. К тому же рана из-под повязки опять начала кровоточить. Это оказалось последней каплей. Кирилл в ярости отшвырнул инструменты и бесформенные куски дерева. В изнеможении упал лицом в траву и долго пытался унять гневный, бессильный плач.
Прошло много времени прежде, чем это удалось. Только тогда он спустился к реке, умылся и привёл себя в порядок. Тщательно собрал все резцы и зашвырнул далеко в кусты непутёвые деревяшки. Не радовало ни теплое весеннее солнце, ни щебет птиц. Даже обворожительный блеск лучей на водной ряби не привлекал, а раздражал. Таким и вернулся Кирилл в посёлок, мрачным как туча, с распоротой до крови ладонью и одни сильным желанием. Никогда больше не брать в руки резцы.
- Ну как? - осторожно спросил Николай.
- Вот, - парень положил перед ним свёрток, - У меня ничего не получается. Это всё бессмысленно. Я сам никогда ничему не научусь.
- Погоди!
Но Кирилл отвернулся, хмыкнул носом и уселся за стол. Клавдия поставила перед ним миску с кашей.
- Да, - вздохнул Николай, - Я за них выложил много доброго товара. За несколько маленьких резцов.
Кирилл покраснел. Ему было ужасно стыдно понимать - он ни на что не годен. Поранился и не сделал ничего по дому. В другой раз даже не подумал бы устыдиться. Но это сравнение наконец достучалось до его сознания. Ради него, ради его безделья и прихотей они, эти добрые люди, тратят продукты. А ведь их стоит не малого взрастить или выменять.
- Дядя, тётя, я это... Поеду с вами на следующую ярмарку. Через полгода, хорошо? И продам эти резцы, выручу за них столько, что вы и не вспомните, наоборот! Точно! Не волнуйтесь, я всё поправлю. Сейчас пожую и пойду приберусь в хлеву, вы ведь ещё не чистили оленей, да? И потом там на дворе надо сырые дрова под навес переложить, я сейчас пойду и всё сделаю, - парень облизал сухие губы. Такая длинная эмоциональная речь далась ему с трудом. Он даже сглотнул от боли в пересохшем горле.
Николай и Клавдия переглянулись в удивлении.
- Ладно, - кивнул мужчина, - Я тебе помогу, а то ты со своей рукой много не сделаешь.
В тот вечер они многое успели. И поработать на славу и поговорить. Правда, говорил в основном Николай. Парнишка очень жаждал разговора по душам. Хоть с кем-нибудь. Только сам начинать разговоры не умел. И не представлял, как их вести.
- Вот надо бы к осени доделать эту пристройку.
- На ярмарке продадим оленят, если будет приплод.
- Хоть ты и не мастер, но поработать резцом тебе придётся. Надо выточить новые перила.
Так начинались реплики Николая. Кирилл чаще молча кивал или отвечал невразумительными "угу". Но при этом внимательно слушал. Вообще он всегда слушал внимательно, просто сейчас пришло осознание, насколько всё это может быть близко к его жизни. Пусть ему такая жизнь кажется странной, глупой и неправильной, но это его жизнь. А если другие ради него жертвуют собой, своими силами и средствами, он просто не имеет право это игнорировать. Такие мысли поселились в голове подростка, которому было неполных тринадцать лет.
Но он выглядел старше своего возраста. Был по-своему красив и на удивление ладно сложен. К осени его внешность начала приобретать ту утончённую мужественность, которая иногда привлекает женщин, а у мужчин вызывает неприятные размышления. Не склонен ли этот юноша к однополой любви?
Разумеется, Кириллу и в голову не приходило, что он выглядит лет на пятнадцать, а то и на все шестнадцать. Своей искренней наивностью и непосредственностью он просто и быстро располагал к себе людей противоположного пола. Первый раз эта особенность прошла проверку в действии на той самой ярмарке, куда так спешил попасть Кирилл, с целью загладить свою вину и продать резцы. Девушка, которая торговала керамической всячиной для обработки кости и дерева была не на много старше Кирилла. То есть это она решила, что не на много. Ведь этот высокий худой парень с печальным взглядом больших добрых глаз был трогательно скромен, немногословен и проявлял свой интерес очень аккуратно. Трудно представить, что в возрасте тринадцати лет мальчик не думает о девочках. Может делать это робко и боязливо, а в случае Кирилла сдержанно и скрытно. Вот весь этот букет молодых противоречий и зацепил семнадцатилетнюю Варю, которая приехала на ярмарку с матерью и старшей сестрой. Она с удовольствием ответила на все вопросы паренька. Смотрела на его сдержанный изгиб чувственных губ, на неприбранный блеск разгорячённого лба, к которому прилипли рыжеватые волосы, и думала, что этот загорелый, робкий паренёк вполне в её вкусе. Она уже не раз пробовала интимную близость с парнями, но такого экземпляра ей ещё не попадалось. Желание испортить мальчика быстро пересилило все разумные и деловые расчёты. Поэтому она согласилась купить резцы в обмен на новый комплект кухонных приборов из отличной керамики. Дюжина острых ножей, тёрок и других вещиц была искусно сделана в городской мастерской. Когда Кирилл сообщил о цене, заплаченной дядей год назад, Варя засуетилась, запричитала и попросила зайти ближе к вечеру. Пообещала выторговать у купцов с дальнего ряда мешок крупы и отборных семян кабачков, а то и томатов. За одно она решила выяснить, правда ли эти резцы такие ценные.
- Ну, так это... я пошёл. Зайду после обеда, ближе к вечеру.
- Давай, я буду ждать! - стрельнула из-под ресниц загорелая, стройная Варя и чуточку оттянула вниз платье сарафана. Так, чтобы Кирилл увидел больше, чем намёк на ложбинку между грудей.
Парень покраснел и поспешил прочь. Он сомневался, хватит ли смелости вернуться к этой девушке. Она манила и пугала его своей резвой привлекательностью. Кирилл подумал, что время ещё есть. Для начала он расскажет о сделке дяде Николаю. А потом будет повод сходить обратно в лавку и забрать недовесок.
Ярмарка проходила недалеко в посёлке с древним названием Тан-Хой. Когда-то, ещё до Утра Смерти, это было небольшое, мало примечательное поселение у подножья Хамарданских гор. Теперь поселение превратилось в областной торговый центр, куда съезжались жители из окрестных деревень и хозяйств. Регулярно тут устраивали ярмарки, обычно раз в три-четыре месяца. Кто жил поблизости, посещали мероприятие регулярно. Кто добирался из диких восточных земель, как, например, Николай, Клавдия и Кирилл, те навещали торги раз в полгода или реже. Сюда даже иногда заходили караваны с Побережья. Говорили, что там, за далёким краем непролазной тайги, в которой проложены трасы по следам древних дорог есть гигантское озеро. Оно настолько велико, что не видно края, если забраться на вершину самой высокой горы. А кое-кто поговаривал, что вся земля, на которой живут люди, это остров в бесконечной воде. Таким рассказам, конечно, никто не верил. Как не верили и тому, что заболоченные территории на северо-западе были когда-то морским дном. В рассказах и легендах было много неувязок. Например, море у Побережья солёное. А то, что было когда-то у самого Тан-Хоя пресное. Кирилл не мог увязать эти рассуждения. Для него было очевидным, раз дождь пресный, значит и море пресное. Кто-то ему сказал, что вода вымывает соли из земли и от того становится солёной. Кирилл не поверил, ведь реки текут в земле, а не солёные. Да, наверное, они впадают куда-то, может быть в те самые мифические моря. Должны впадать. Будь иначе, всё бы давно затопило.
По отрывочным разговорам и слухам Кирилл собирал сведения об окружающем мире. Он постепенно приходил к выводу, что этот мир намного больше, чем он представлял себе до этого. И куда-то сразу отдалились скрытые дымкой сопки, которые он видел с макушек деревьев. Оказывается, за ними были ещё и ещё сопки, а потом простирались такие дали, что захватывало дух.
Но ярмарочная пестрота собирала в одном месте множество разных диковинок. Тут Кирилл узнал, что есть на свете две нации. Одни люди с большими круглыми глазами, как он сам и все соседи. А есть ещё другие, с приплюснутыми глазами-щёлками. Раньше он знал, что их зовут косоглазыми, но при тщательном и близком рассмотрении он понял, насколько неверно это название. Глаза у этих людей никакие не косые, а самые что ни на есть цепкие, да и прорези, откуда они смотрят, прямые. От пристального разглядывания этих других его быстро отвадил один из продавцов. Наверное, он был не в духе от вялого торга, вот и рассвирепел на паренька.
- Что, дурень, уставился? Нихода никогда не видел? Деревня, елки палки.
- Я это... пойду, - смутился Кирилл и отвёл взгляд.
- Иди давай по-хорошему, - прикрикнул в спину пареньку торговец и метко запустил в спину огрызком.
Потом он спросил у тёти Клавы, что послужило причиной таких нападок.
- Любопытство твоё и невежливость, - проворчала Клавдия, - Нехорошо без разрешения пристально в лица смотреть.
- А с разрешением можно?
- Что? - не поняла женщина. Потом улыбнулась и засмеялась.
- Что-то не так? - тут же взъерошился парень.
- Нет, всё так, малыш. Ну, подойди ты и спроси его: можно ли мне посмотреть на вас, дядя? Я никогда нихода не видел. У нас в посёлке не живёт таких.
- И что? - нахмурился Кирилл? - А вдруг он меня палкой?
- За что? - женщина пожала плечами, - Ох, Кирюшка, тяжело тебе будет. Хотя может и ничего. Простят тебе твою глупость. Не обижайся.
Клавдия решила, что парень обиделся, но он просто задумался над вопросом, который собирался задать.
- Тётя, а кто такие ниходы? И если они ниходы, то мы тогда кто? Ходы?
Женщина вздохнула и коротко объяснила Кириллу, что есть две нации. Одни произошли из заморской страны Ниххон, а другие появились здесь ещё в те времена, когда страна звалась Руссией.
- А как теперь называется наша страна? И почему нихо-ды и руси-ды?
Тут тётя Клава не нашла, что сказать. Она просто не знала. Поэтому прикрикнула на парня, чтобы не мешал ходить смотреть товар. Будет больше пользы, если он поищет, где можно продать окаянные резцы.
Кирилл выслушал её и быстро удалился.
Теперь, когда он возвращался с кухонным набором, разговор о двух нациях вспомнился снова. Ведь девушка, которая обещала ему заплатить, была какой-то помесью русида и нихода. Такие люди редко, но встречались на ярмарке. Их было немного и о том, что они смешанной расы, было не принято говорить. Всё это парень заметил, пока пробирался между торговых рядов. Он несколько раз слышал обращения. Иногда "уважаемый русид" или "почтенный ниход" звучало после короткой заминки. И дело было в том, как тот, к кому обращаются, одевался, что носил на шее, деревянный крест или небольшую статуэтку с женщиной, у которой руки сложены так, словно она изображает бабочку. Кирилл мало что понял в тонкостях обращений. Никакой связной логики во всё этом он не обнаружил, так как шейные украшения мало кто носил на виду. А кто носили те или иные, были то ниходами, то русидами. Поэтому парень просто отложил в памяти эти наблюдения до поры, когда можно будет во всём разобраться.
Дядя Николай сидел на пеньке возле тента, с которым они прибыли на ярмарку. Он был не один. Рядом на грубых подстилках и принесённых из зарослей корягах расположились несколько мужиков. Парень бегло отметил, что тут были знакомые из посёлка, но не только. Несколько незнакомцев, которых он не знал, с любопытством посмотрели на Кирилла.
- Дядь Коль, я это, - шмыгнул носом парень, - Продал резцы. Вот чего купил.
- Ну-ка дай! - Николай подозвал к себе жестом и осмотрел покупки на длинном кожаном ремешке. Кирилл даже не стал снимать с плеча связку приборов.
Некоторое время Николай хмуро пожёвывал губу, а потом неожиданно рассмеялся. Обратился к товарищам:
- А ничего малец дает, а? Вон на что выменял. Я уже думал всё, хана, пропало добро.
- Да нет, я это, - смутился Кирилл, - Мне ещё там за них мешок крупы. И семена.
Мужики рассмеялись.
- Во даёт чертёнок, - заметил один из гостей. Кирилл с удивлением заметил, что это ниход. Потом пригляделся и понял, что в компании есть и другие ниходы. На грубой скатерти стояли глиняные бутылки, покрытые белой глазурью. Отрывистые росчерки, словно обломанные веточки на снегу, покрывали глазурь причудливым узором. Кирилл догадался, что это принесли ниходы.
У всех участников нехитрого застолья были маленькие стаканы. Дядя Николай усадил Кирилла рядышком и протянул стакан, полный едва ли на треть.
- На, дружок, попробуй, - Кирилла несильно хлопнули по плечу. В усмешках не было злобы, скорее любопытство. Кирилл ни разу не пил спиртного, но запах знал. Сейчас запах был не такой резкий, как от самогонки, но пить было боязно. Кирилл покраснел.
- Да, он похож на своего отца, мир его праху, - произнёс кто-то. Кирилл даже не догадывался, что это за компания. А это были те, кто тогда, много лет назад навестили пещеру и перебили беспризорников. С тех пор многие поразъехались в другие посёлки. Кто-то женился, кто-то наоборот. Жизнь текла своим чередом, но многие вспоминали ту ночь. И с неподдельным интересом наблюдали за тем, кого пощадили и оставили Николаю на поруки. От неподдельного интереса в некоторых взглядах Кириллу становилось не по себе. Подросток зажмурился и залпом осушил стакан. Он слышал, что так и надо пить, залпом. Дыхание перехватило, из глаз брызнули слёзы. Он так бы и упал, но Николай поддержал.
- Вот ведь даёт, а!? - переглянулись мужики. Опорожнили свои стаканы и потянулись за добавкой. Кирилл машинально протянул стакан, но дядя Николай шлёпнул его по руке. Больно не было, было просто обидно.
- Давай-ка проваливай. Ишь, придумал, - нарочито громко и злобно прогнал Кирилла, - Мал ещё, чтобы на тебя переводить.
Впрочем, Кирилл сам понял - хватит. Перед глазами всё ещё плыло и немного пошатывало. Под лучами тёплого осеннего заката было жарко и душно. Он кое-как доковылял до прилавка Вари. Правда, на подходе успел немного протрезветь. Но девушка сразу почуяла запах.
- Ого! Саке пил? Ну, ты даёшь!
- Дядя угостил, - вяло усмехнулся Кирилл.
- Обалдеть, - с жарким восторгом в глазах сказала Варя, - Да, вид у тебя утомлённый.
- Ну... жарко, - эта его развязная кривая ухмылка так раздражала дядю с тётей. А вдруг и ей не понравится, испугался он. Но девушка не обратила на это внимания. Варя решила, что парнишка просто выпендривается. Против этого она ничего не имела.
- Пошли со мной, я тут в отдельной палатке, - она схватила его за руку и потащила за собой, - Массаж тебе сделаю. А то ты совсем раскис.
В полутьме палатки он вначале ощущал вялость, а потом всё изменилось. Он стал мужчиной, хотя всё было не так, как он себе не раз представлял. Девушка не стонала, не выгибалась, как это бывает. То, что так бывает, он слышал краем уха. Можно даже сказать, что это она им воспользовалась. Наверное, её сдержанность была вызвана тем, что ожидала большего. Но он мало что соображал, пытался ответить на ласку так, как подсказывали тело и воображение.
- Ого, какой страстный, - вот и всё, что она один раз сказала.
Когда всё кончилось, она недовольно оглядела Кирилла. Повторно вызывать страсть в совсем ещё детском теле она не решилась. И поэтому прогнала его спать в свою палатку. На последок окликнула.
- И не ходи тут больше. А то я мамке скажу, она тебе такого устроит, если узнает, как ты ко мне приставал.
- Ладно, - отмахнулся Кирилл, подвязывая штаны непослушными пальцами.
Он еле волочил ноги, пока добирался до места, где его ждали. Клавдия высыпала полную лохань отборной брани в сторону пьяного в стельку мужа. Досталось в числе прочего ему и за то, что соблазнил выпивкой Кирилла. Она углядела в утомлённой, неровной походке паренька последствия выпивки. А он просто через край был переполнен впечатлениями. И когда без сил и всякого желания шевелиться упал на походный матрац, в голове заплясали горячие молотки. От недавней близости с девушкой ничего конкретного в памяти не осталось. Он только запомнил, что было приятно, влажно и горячо.
Много времени прошло до того момента, когда он снова оказался со своими опекунами на ярмарке. Варю он не встретил. Да и желания-то не было. Кирилл за год вытянулся ростом, окреп и стал выглядеть гораздо мужественнее. К тому же, он теперь понял, как действует на женщин его спокойная замкнутость. В первый же день на ярмарке он снял какую-то девицу и с удовольствием с ней позабавился в тесноте заваленного тряпьём сарая. Он только беспокоился, не прибежит ли кто на её громкие стоны. А она сдавленно, громко и томно стонала, лупила его по спине кулачками. В исступлении хлестала мокрыми прядями разгорячённых волос, когда металась в страстном порыве, а Кирилл не разжимал крепкой хватки.
Она потом на утро сверлила его украдкой довольным взглядом, старалась скрыть мурашки и румянец, но Кирилл решил, что лучше не связываться с ней снова, больно настырная, крикливая и не слишком тщательно моется.
До самого конца ярмарки он никого не трогал. В последний день подцепил какую-то близорукую дурнушку из торговок рисом. Было интересно, так ли хороши в этом деле ниходки. Особой разницы он не нашёл, разве что у ниходок было всё в порядке с гигиеной. На утро дядя Николай с подозрением поглядывал на подростка, но ничего так и не сказал.
Дома, в своём посёлке он ничего такого себе не позволял. Да и не было в окрестных домах достойных внимания девиц. Кирилл исправно делал работу по дому, но чем старше он становился, тем дальше в прошлом оставались его стыд и желание быть полезным в ответ на заботу опекунов. Конечно, он не высказывал открытого нежелания заниматься хозяйством, но ярмарочный мир открыл ему не только тайну плотских утех. Парень ощущал, что внутри созревает решительное, упрямое и неумолимое понимание. Когда-нибудь он отсюда уйдёт. Навсегда. И у него есть цель, которая не притупилась с течением времени. Он хотел отомстить. Не знал точно, кому и как, но рядом с уверенностью в неизбежном исходе зрела холодная, неспешная искра ненависти и ярости.
- Тетя, а кто они всё-таки, эти Непримиримые? - спросил он совсем уже подслеповатую Клавдию. Пожилая женщина сморщилась и заохала.
- Да кто же их знает? Говорят, это те, кто хочет, чтобы люди жили в страхе. Много чего говорят. Ещё твердили тут намедни, что мол они прихвостни воевод наших. Ну тех, кто в городах правительствует. Тоже, вроде как, поборы они так устраивают.
- Из-за этого они убили моих родителей? - отрывисто бросил вопрос Кирилл.
- Из-за податей-то? Да кто же их знает, этих извергов. Из-за податей, аль ещё из-за чего. Не знают этого люди. А может и хорошо, что не знают. А ты что это о них твердишь-то?
Кирилл не смутился, как раньше. Сдержанно улыбнулся и посмотрел на тетку с таким видом, будто она не понимает очевидных истин. И не удостоил её ответом. Клавдия хоть и стала хуже видеть, но из ума ещё не выжила. Поэтому дождалась мужа, который в этот день ездил в соседний посёлок, и прямо с порога запричитала. Её стал терзать испуг, что мальчик решит присоединиться к одной из банд, о которых опять поползли слухи. Николай заругал её, обозвал дурой последней и заявил, что этот парень ненавидит Непримиримых всей душой. И если пойдёт их искать, то лишь за тем, чтобы выслали по следу мерзких бандитов отряд регулярных войск.
- Войск? - переспросила Клавдия, - Каких войск, дурень ты мой! Армия это всё сказки для маленьких мальчиков и глупых, доверчивых мужиков вроде тебя. Когда вообще не понятно, есть государство или нет, где уж ждать армию?
Николай отмахнулся от продолжения причитаний. Стукнул кулаком по столу и рявкнул на жену:
- А ну-ка хватит! Иди вон лучше плов разогрей.
Дядя уселся за стол и насупился. Кирилл выбрал момент, когда Николай отвернулся в строну кухни, где скворчало на керамической сковородке и разносило по дому аппетитный аромат плова. Воспользовался этим моментом и выскочил в сени. Дядя не заметил, что парень нечаянно подслушал разговор.
Прошло ещё несколько ярмарочных сезонов. В торговом центре Кирилл исправно занимался тем, что развлекался с девками. Правда, при этом помогал дяде с тётей торговать и покупать. Сейчас ему даже и не вспомнили обещанные мешок крупы и семена, а ведь он так и не получил. У Николая и Клавдии хозяйство было небольшое, но так уж повелось, что многие соседи отдавали свой товар для продажи именно им. Небольшой процент выручки пожилая чета оставляла себе и Кириллу на жизнь. Не все могли себе позволить дальние поездки, а от посёлка до Тан-Хоя без малого четыре дня в повозке, запряжённой рослым оленем.
В этот год ярмарка пестрела разнообразными шатрами, тентами и изобилием товаров особенно ярко. Может быть, всё дело было в необыкновенно тёплой, мягкой солнечной погоде. Кирилл узнал, что такую пору почему-то называют бабьим летом.
И в это самое бабье лето дядя Николай поймал парня за локоть, когда тот уже собирался рвануть к очередной зазнобе.
- Слушай, ты уже парень большой, решай сам. Но не каждому может понравиться, что к тебе так неровно дышат женщины. Кое-кто может начать завидовать, а то и злобу затаит.
Кирилл цепко посмотрел в глаза дяде Николаю, а потом резко высвободил руку. В такие моменты добрый, внимательный взгляд шестнадцатилетнего подростка становился резким и твёрдым, как кремень. Чем чаще Николай встречался с таким взглядом, тем неприятнее ему становилось. Последнее время чаще обычного. Парень почти не скрывал своего нежелания ровняться с какими-то крестьянами из посёлка в десяток ветхих домов.
Кирилл ушёл, а Николай подумал, не стоит ли подумать о том, чтобы женить парня. Тем боле в соседнем посёлке есть девушка чуть постарше Кирилла. Хозяйственная, деловая и неглупая. Надо будет поговорить с её родителями. Это не беда, что парень неграмотный. У него руки растут из того места, откуда следует. Если есть желание, делает всё быстро и неплохо.
А Кирилл запомнил эти слова, хотя и не придал должного значения. Как оказалось, зря.
Его встретили вечером. Было человек десять, может больше. Парень сразу сообразил, что разговор будет короткий. Он не умел драться, но приготовился дорого отдать свою жизнь. Кирилл вообще быстро свыкся с мыслью, что отнять жизнь дело быстрое и нехитрое. Это понимание пришло через долгие размышления о прошлом опыте. Отдельные картины из детства, когда он выбирался из мёртвого поселения, стерлись и смазались, но переживание смерти с тех пор обострилось.
Он бросился первым к тому, кто ближе. А потом просто старался не ослепнуть от горячих слёз, не потерять сознание от боли и как можно дольше простоять на ногах. Он продержался долго, почти полминуты. Потом били ногами, вминая ударами тело в придорожную грязь. Кирилл пытался закрыть лицо руками, но обидчики заметили это и специально отрывали ладони от лица, чтобы лицу досталось сполна.
Лицу и правда досталось. Когда его нашли, он еле дышал. Всё тело представляло собой сплошной синяк, покрытый ссадинами. Сломанные рёбра, пальцы и нос это было не самое страшное. Гораздо страшнее выглядел правый глаз. Как глазное яблоко не оторвалось, когда выпало из глазницы, не понятно.
Вызвали врача, благо ярмарка место людное, а в людном месте без врача никуда.
- Жить будет, - бесцветным голосом сообщил ниход, одетый в чистое серое кимоно, - Глаз я поставил на место, надеюсь, хоть как-то прирастёт. А вот смотреть им он уже не сможет. Может и увидит что-то, какие-нибудь световые пятна. Так что придётся ему теперь беречь единственный глаз. А то совсем ослепнет.
Врач откашлялся, попросил его извинить, так как дел невпроворот. По тому, в каком тоне прозвучал разговор с Николаем, стало понятно отношение врача к жертве. О том, что Кирилл дал сдачи и, как не странно, нанёс тяжёлые травмы троим крепким мужчинам, врач умолчал. Но Николаю было всё равно. Главное, что парень жив. А за то, что кому-то подпортил сестру, дочь, а может и невесту, он уже поплатился. Теперь ему путь на ярмарку заказан.
Несколько дней спустя пожилые опекуны Кирилла собрались возвращаться в посёлок. Парень почти всё время валялся в забытьи, даже свежие компрессы и перевязки не всегда пробуждали. Клавдия испытывала к парню глубокую жалость, она не могла спокойно сносить кривые усмешки и бормотания, от которых в окрестностях их тента становилось не по себе. Но идти за лечебными мазями приходилось в дальнюю оконечность Тан-Хоя, где её в лицо не знали. Бывало, догадывались, но перед пожилой женщиной стеснялись выказывать презрение. Разве она виновата, что этот сын, внук, племянник или кем он ей там приходится, ухитрился насолить многим? Она переживает, а это уже в какой-то мере достойно сочувствия.
В такой эмоциональной неразберихе прошли последние часы Кирилла на ярмарке. Только он почти ничего не знал, не слышал и не видел. Только однажды он пришёл в себя. И тут сработало не то природное чутье, не то интуиция. А может, это была просто удача.
Пока Николай упаковывал вещи, а Клавдия делала последние закупки перед дорогой, Кирилл лежал под тенью навеса и тихо постанывал в полудреме. Рана на лице начала затягиваться, да и глазница перестала походить на отбивную с грязной коркой спекшейся крови. Мухи и мошкара всё равно не обходили вниманием этот кусок израненной плоти, но большую часть времени Кирилл ничего не чувствовал. В провальном беспамятстве есть свои прелести.
Но в какую-то минуту парень очнулся. Застонал громче и перевернулся на бок. Насекомые лениво отлетели от кровавого застолья между спутанных волос. И сквозь переплетения тех прядей, которые не вырвали в драке, Кирилл увидел двоих незнакомцев.
Они были одеты в строгие, простые кимоно, как обычные торговцы ниходы. Только один из двоих был русидом. И в этом тоже не было ничего странного. Странными были необычные нашивки на рукавах. Кирилл однажды видел воинскую эмблему. На ярмарке появлялись солдаты из регулярной армии, но это случалось редко. Неизвестные эмблемы походили на бессмысленное пересечение нитей. Круг с крестом и стрелой на красном фоне выглядели совсем иначе. Значит, это не военные, догадался Кирилл. Тогда кто?
В отличие от Кирилла Николай знал, что переплетение нитей образованно наложенными друг на друга буквами N и T. Мужчина просто знал, что две эти буквы звучат именно так. А вот что обозначала эта монограмма, неизвестно. Незнакомцы быстро и сильно не понравились Николаю, но он сумел высказать свой вопрос вежливым тоном:
- Чем могу служить и быть полезен?
- Старик, мы тут искали мальчонку, который пару лет назад продал одной девке комплект резцов.
- Да? - делано изумился Николай, - Я всегда думал, что для ожерелий используют медвежьи клыки. Или это будет ожерелье для охотника за бобрами?
Он старался не переиграть, и ему это удалось. Что взять с неграмотного, старого идиота?
- Ты не понял, старик, - тихо и разборчиво заявил русид, - Резцы для обработки дерева. Но резцы необычные. Из металлокерамики.
Николай напряг лоб так, что проступили глубокие морщины.
- Чего-то я не пойму. Конечно, резцы из керамики делают. А не из дерева.
Русид с ниходом переглянулись.
- Мужик, ты мне тут ваньку не валяй, - улыбка нихода была вежливой, но недобрая твёрдость в голосе заставила сердце Николая екнуть. Она справился с собой и не подал виду.
- Уважаемые, я не понимаю. Такие же резцы продаются в третьем инструментальном ряду. Идите и купите. Так бы сразу и спросили, где тут резцы продают. Я бы что, не показал что ли?
Кириллу почудилось, что незнакомцы поняли всю тщетность добиться вразумительного диалога. Но они стремительно подошли к нему и пригнулись к краю навеса, чтобы рассмотреть. Кириллу повезло, что он наблюдал из-за спутанных волос. Они решили, что покалеченный валяется без сознания.
- Красиво обработали, - уважительно покряхтел русид, - Похоже это он, да?
- Кто? Что? - всплеснула руками Клавдия, входя под тент, - Вы кто такие?
- Мы ищем мальчика, который продал резцы, - спокойно заметил ниход.
- Ну и ищите его! А что вы к бедному парню прицепились. Он ни жив, ни мёртв, избили его.
- Знаю, что избили, - еле заметно улыбнулся ниход, - Девка по имени Варя говорила, что это тот, кто тут безобразничает, ко всем под подол лезет.
- Варя? - воскликнула Клавдия, - Эта шлюха? Да я знаю, она спит тут с кем попало. Давайте, тащите её сюда. Пусть посмотрит на моего племянника. Мой племянник никому никаких резцов не продавал, уж я бы знала.
- Да, уважаемые, - сказал Николай, - Приведите сюда эту Варвару, поговорим. А то резцы какие-то, клыки, кости там всякие.
Незнакомцы почему-то не стали приводить Варю. Николай рассчитывал, что никакая девица не узнает в этом избитом теле ухажера. Даже если узнает, он найдёт что ответить. С ярмарочными девками разговаривать наука не хитрая. Главное, орать погромче. Жена кстати добавит масла в огонь, это она умеет.
Когда незнакомцы ушли ни с чем, Клавдия набросилась на мужа с расспросами.
- Резцы? Да кто их знает. Резцы как резцы. Я тут же на ярмарке купил у одного. Ещё он мне странным показался. Щуплый был весь какой-то бледный и в капюшоне. Только нос и торчал оттуда.
- Значит, они его искали, - Клавдия осторожно указала глазами на Кирилла.
- Выходит, так. А может не его. А того, кто продал резцы. Но, давай-ка не будем об этом. Дело давнее, а у стен есть уши. Надо собираться. Ты оленя-то сегодня кормила?
Через несколько минут опекуны уже и забыть забыли о странной встрече. Как всегда, перед отъездом навалились всевозможные хлопоты.
Пролетели осень, зима, а потом наступила весна. Посёлок умылся весёлой бегучей капелью, под крышами птицы начали вить гнёзда. Тёплое солнце быстро сушило постылый снег, так что он прятался в укромную тень, да и там его век был недолог. От тепла и весенней свежести брёвна домов прогрелись и источали в мир неповторимый запах простого, но добротного жилья. Такой запах ни с чем не спутаешь. Это пахнет домом. В каждом посёлке он свой, да что там, у каждого сруба свой неповторимый оттенок этого весеннего запаха.
Казалось, от этого домашнего запаха прогретых солнцем брёвен Кирилл и пошёл на поправку. Они с Николаем много часов провели в серьёзных мужских разговорах. Было в них и укоризны и сочувствия предостаточно. А со стороны парня Николай отчётливо увидел искренний стыд и согласие никогда больше не появляться на ярмарке в Тан-Хое. Может позже, когда Кирилл повзрослеет, остепенится, будет с семьёй и детьми, тогда и сможет вернуться на ярмарку в Тан-Хой. Но не раньше, чем забудут про эту историю.
- Дядька, ты прости меня всё-таки, - печально улыбнулся Кирилл. Добрый и доверчивый взгляд блеснул из-под повязки. Искалеченный глаз парень давно прятал под тёмной тряпкой. В самом начале повязка на голове была нестерпимо неудобной. Но после долгих мучений Клавдия и Кирилл смастерили то, что надо.
В новой повязке парень выглядел и внушительно и забавно одновременно. А шрамы и другие следы побоев были и останутся. С этим ничего не поделать. Нос тоже сросся. Стал почти как новенький. Так что внешняя привлекательность Кирилла пострадала не сильно.
- Да ладно, - отмахнулся Николай, - Вот я знаю, чем ты нам отплатишь.
- Чем? - хмыкнул Кирилл.
- Чем-чем? Хозяйством будешь заниматься, как окрепнешь. Вот и дурь за одно из головы вышибет.
- Как скажешь, дядя, - вздохнул Кирилл.
Он и правда собирался взяться за ум, перестать валять дурака и смириться с тем, что жизнь теперь прочно привязана к этому дому. Раньше была надежда идти искать свои путь-дорогу на ярмарке, но теперь нельзя и этого. Пока здоровье Кирилла шло на поправку, Николай с Клавдией исподтишка наблюдали за парнем. Не взбредёт ли ему в голову новая дикая блажь? Но было похоже на то, что всё утряслось. Опекуны снова вернулись к идее женить Кирилла. Благо, родичи одной девушки из соседнего посёлка как раз выбирали женихов. Кирилл не ахти какой кавалер, но Клавдия твёрдо решила, что использует всё своё красноречие. Николай подумал и решил, что его дорогая супруга вполне с этим справится.
А потом в посёлок приехала девочка по имени Юля.
Кирилл к тому времени уже достаточно окреп, чтобы гулять по улице. Соседи вежливо вздыхали над несчастьем, но за глаза многие проявляли не дружелюбие, а скорее наоборот. Никто не забыл, что Кирилла вытащили из банды таких негодяев, которых надо давить как клопов. К тому же слухами, как известно, земля полнится. И с той памятной ярмарки соседи вернулись в посёлок не только с обновками и выручкой, но и с несколькими версиями того, кто и при каких обстоятельствах, а самое главное, за что изувечил паренька. Когда подробности истории доходили до собеседников в полном объеме, симпатии Кириллу доставалось всё меньше и меньше.
В такой нервозный, полный недружелюбных слухов посёлок и переехала семейство кожевенника Анатолия. И узнали они уже отточенную, пересказанную не раз историю Кирилла. Анатолий поклялся, что свернёт парню шею, если тот подойдёт хоть на шаг к его пятнадцатилетней дочке Юле.
Кирилл и не собирался подходить. Более того, он даже не знал, кто эта Юля, откуда взялась и что о нём знает. Только однажды он брёл по улице, и вдруг небо с землёй будто поменялись местами. Он увидел себя со стороны, её глазами. И самое главное, увидел её. Сердце едва не выскочило из груди, потому, что ему стало жарко и тесно. Он никогда не смог бы объяснить, что это было. Но мир вспыхнул новой радугой красок, когда два взгляда встретились.
Кирилл смутился так, как не смущался никогда в жизни. А невысокая, светловолосая девчушка с тугой косой и белоснежным блеском ровной улыбки пронзила его насквозь одним взглядом. Пытливые, чуточку раскосые глаза цвета тёмного янтаря улыбались. От этой доброй и смелой улыбки на лице незнакомки у Кирилла душа ушла в пятки, а потом обрела крылья и вспорхнула в чистое весеннее небо. Солнце в небе заискрило ореол волос девушки, от чего они стали похожи на тончайшие золотые нити. Маленькое, хрупкое существо в простом синем сарафане показалось Кириллу ангелом.
Он сразу всё понял. Влюбился так стремительно и безнадёжно, что с этим уже ничего нельзя было сделать.
- Ты Кирилл. Да?
- Ага, - сглотнул парень, -А... ты кто такая?
- Я? Приехала недавно. С папкой, с мамой и с братом младшим. Тут у вас помер той зимой старик, сети чинил, ты помнишь его, да?
Кирилл не помнил. Он вообще ни о чём таком не слышал. Не мудрено, одёрнул он сам себя, теперь выгляжу как идиот. Поэтому он неразборчиво пролепетал что-то со словами "тогда понятно".
- Ну, какой ты бука, - рассмеялась девочка, - Меня Юлей зовут.
- Хорошо, - кивнул Кирилл и покраснел. Это был дурацкий ответ, хуже не придумаешь. Значит, звали бы её Катя или Оля, тогда плохо? Он хотел уже было извиниться, но Юля не дала ему слова.
- Слушай, а у тебя что с глазом-то?
- Олень рогом двинул.
- Ага... А, - медленно протянула девочка, - Олень значит. Угу. И большой был олень? Или не один?
Кирилл понял, что какая-то часть его приключений девочке известна. А может, и не просто какая-то. Он сам не слышал, но мог предположить, в какую небылицу превратились тут слухи о ярмарочном происшествии.
- Ну да, - хмуро отозвался Кирилл, - Олень.
- И глаз не вытек? - всплеснула руками Юля, - А покажи, сдвинь повязку.
- Испугаешься, - скривился в недоверчивой гримасе Кирилл.
- Ничего не испугаюсь! Я вообще не робкая, не плакса какая-нибудь.
То, что она не робкая, Кирилл понял сразу. И сдвинул повязку.
Девочка на миг отшатнулась, а потом приблизила руку к изувеченной глазнице. Белое яблоко и радужка выглядели неестественно бледно. И смотрели всегда в одну точку. А другой, здоровый взгляд, в тихой панике метался. Кирилла переполнило таким неуютным смущением, словно он показал себя девочке нагишом. Раньше он такого бы не постеснялся. А тут что-то пошло не так. И Кирилл не мог разобраться, что именно. То ли во всём виноват тихий голос Юли, а может он сам тому виной. Но в голосе так много сочувствия.
- Больно было, да? Знаю, что больно. За что же они тебя так. А, да я знаю за что. Только всё равно так нельзя. Совсем нельзя так. Вот ведь люди. Не люди, а звери. Ужасно, ужасно.
Она всё причитала и причитала. Думала, что раз Кирилл слушает и не перебивает, то ему лестно такое внимание. Так оно и было, да только Кирилл просто не знал, что и как сказать. Водить беседы у него никогда не получалось. Но Юля будто поняла это и щебетала за двоих.
Они простояли так долго. Говорили о разных глупостях. И не заметили, как поблизости оказался отец Юли. Этот крепкий мужик уже был готов броситься на Кирилла, но что-то его остановило. То ли явное смущение, стыдливая покорность парня, то ли добросердечный голос дочери. К тому же она явно проявляла инициативу, а вовсе не Кирилл. Анатолий издали видел Кирилла, но сейчас рассмотрел поближе. На совсем ещё юном лице проступили следы страданий и боли. Пережитое оставило свой след на коже, в волосах, где мелькнули первые штрихи ранней седины, уж конечно, и в душе парня след остался не меньший. Юля была в чём-то похожа на своего отца. И её странное, уверенное и робкое одновременно сострадание отец понял, принял и решил не мешать. Он уже совсем собрался идти прочь, но молодые люди его заметили.
Кирилл среагировал мгновенно.
- Я не трогал её! Даже пальцем.
Он быстро отступил назад. Прикинул все за и против, а потом отстегнул с пояса нож, с которым предпочитал не расставаться после той ярмарки даже ночью. Медленно протянул руку и бросил нож на землю. Красный керамический брусок мягко утонул в пыльной земляной крошке.
- Не надо меня бить, прошу вас!
Анатолий рванулся было вперёд, когда увидел нож, но тут же остановился. Дочка медленно сделала шаг к Кириллу, а потом прошептала.
- Пап, он ничего мне не сделал. Клянусь.
Анатолий вздохнул.
Подошёл к ножу в пыли, поднял его и протянул Кириллу.
- Ладно, парень. Но если тронешь её хоть пальцем...
- Нет, нет! - в ужасе задрожал Кирилл.
Отец Юли скривился. Не то от отвращения, не то от стыда.
- Марш домой, Юлька, - крикнул он дочери.
Девочка послушно убежала.
- Ты... лучше держись от неё подальше. Можешь болтать, если на улице встретитесь. Это я запретить не могу и не буду. Запрещу, вы ещё чего доброго будете тайком встречаться. А так, щенок, я тебя предупредил. Не по душе мне твоя история, сам ты, ну и так далее. Да, вижу, тебе крепко досталось, но по мне так заслуженно. Давай, вали отсюда по доброму. И мой тебе совет. Не попадайся мне под горячую руку.
Анатолий решил, что достаточно припугнул парня. Тот буквально поник на глазах. Плечи ссутулились, а голова покорно склонилась к земле. Только мужчина не понял мимолётного, острого взгляда, которым сверкнул единственный глаз Кирилла. Может быть, этот недобрый, злопамятный взгляд и смог бы распознать Николай, но кожевнику просто показалось, что парень вздрогнул от страха.
И побежали чередой дни, недели. Кирилл с Юлей часто виделись, и самим было понятно, к чему всё идёт. Несколько раз Анатолий внимательно следил за дочерью и искалеченным парнем, но эти двое вели себя вполне прилично, только болтали и смеялись. Раз за разом кожевник убеждался, что парень никаких глупостей делать не собирается. И он почти не удивился, когда в дом пришла тётя Клава и предложила по-соседски обсудить кое-что. Ни у кого не возникло ни малейшего сомнения о предмете разговора. Если где-то в глубине души Анатолий и не мог до конца принять Кирилла, мужчина он был рассудительный и спокойный. И поэтому думал не очень долго. С ответом пришёл сам, вместе с женой. Под ароматный чай с домашней выпечкой старшие и решили, что свадьбу можно будет сыграть ближе к новогодним морозам.
Только молодая кровь редко течёт в том ритме, в котором велено. Иногда и старший, разумный, у кого жизнь ровная да размеренная поспешит, побежит за приманкой. Не удержать тогда ни волей, ни страхом, ни трезвым раздумьем. С молодых и вовсе спрос невелик.
Всё, что могло произойти, произошло ближе к осени. Когда отшумела летняя пора с венками, песнями и сеном на солнечных полях. Это была весёлая пора, когда Кирилл и Юля много времени проводили в поле. Вместе и под присмотром старших. Хорошее было время. Доброе и светлое.
Потом навалились осенние заботы. И Кириллу и Юле едва хватало сил на то, чтобы поболтать. А ведь утром опять надо в поле. И всё-таки случай на ярмарке немного подорвал здоровье парня. Поэтому в особо тяжкий день, когда уборка урожая была в самом разгаре, Кириллу стало плохо. И его отослали обратно в посёлок, чтобы отдохнул до следующего дня. Юля быстро увязалась следом.
Прежде, чем пойти домой, они решили немного поболтать где-нибудь в укромном месте. Болтала в основном Юля, но Кирилл уже не раз показывал ей, где и как он любит молчать и наблюдать за неспешной жизнью природы. Девочка свыклась с молчаливостью парня. Ей было удобно и просто болтать за двоих. Главное, что они были вместе.
И то, что украдкой целовались, тоже не было секретом. Они наивно надеялись оставить всё в тайне. И в этот тёплый вечер тенистый сарай с душистым сеном, сваленным неряшливой кучей, был тем местом, где они были абсолютно одни. Руки касались рук, дыхание сливалось с дыханием. Они оба хотели, чтобы это произошло. Кирилл ужасно боялся что-то сделать не так, а Юля боялась потому, что не знала, как всё будет. Но её руки вспотели, а разгорячённое дыхание участилось. И если Кирилл робко, опасливо себя вёл, то она в какой-то момент всё про себя решила и с силой прижалась к нему всем телом. Парень почувствовал её тугой, раскалённый от желания и трепета призыв. Но он боялся сделать что-то не так. И в испуге отпрянул, когда Юля громко застонала.
- Тебе больно? - растерянно спросил он.
Она молча кивнула и закусила губу. В глазах было столько всего, что у Кирилла закружилась голова. Он никогда не видел такого взгляда. Это были и страх, и желание и решимость и любовь. Да, именно любовь. Вот поэтому он не смог пойти дальше, хотя Юля постаралась снова прижаться к Кириллу.
- Нет, так нельзя, - прошептал он, - Нельзя! Я не могу!
И дело было не в том, что он не хотел её. Вовсе нет, хотел сильно и страстно. Но физически, и никак иначе. В этот момент он для себя провёл черту, которой ограничил все любовные приключения и настоящую любовь. Которой он никогда не знал и только в этот миг понял её, увидел в глазах Юли.
Он не любил её. И было бесполезно слушать её причитания.
- Как всё глупо, глупо, - шептала она.
Пока Кирилл натягивал штаны, Юля не спешила одеваться. Она плакала и смотрела в глаза Кириллу. Не было вопроса почему, она всё прекрасно понимала и не могла ничего с этим поделать. Только знала, что он не виноват. Больше всего она боялась того, как теперь будет жить с ним рядом. Вряд ли состоится эта свадьба, но что будет потом?
В этот момент с треском распахнулась дверь сарая.
На пороге стоял Анатолий.
Он оказался далеко впереди основной группы крестьян. Но и его одного оказалось достаточно.
Взгляды мужчин пересеклись. И Анатолия остановило не то, что в руке Кирилла тускло блеснула краснота ножа. Юля остановила отца. Так как была, нагишом, бросилась на шею мужчине.
- Папа, не трогай его, он ничего мне не сделал! Это я сама, сама. Я всё ещё девушка, честно-честно! Хочешь пойдём к знахарке? Он, Кирилл, он ничего мне не сделал, он хороший!
Анатолий никак не мог оторвать от себя дочь, так крепко Юля в него вцепилась. Что было сил обняла руками и не давала сдвинуться с места. Один раз оглянулась в сторону Кирилла. Её взгляд был громче любого крика.
"Беги".
Кирилл понял. Ещё минута промедления и придут другие. Ему припомнят всю его жизнь. И свяжутся в цепочку события, поступки, домыслы. И больше не будет пощады.
Он рассмеялся. Тогда, на ярмарке он не придал значения словам Николая. А потом произошло так, как прозвучали на словах. Тогда Кирилл не придал совам должного значения. До чего же нужно быть осторожным в желаниях, домыслах и словах.
Парень тут же вспомнил нечаянно подслушанный разговор.
Нет, сказал себе Кирилл, это невозможно. Но с другой точки зрения, раз предупреждён, то и вооружён. Глупо не воспользоваться шансом и замести следы. Так все примут желаемое за правду. Обречёт ли он этим сам себя на предначертанный путь? Кирилл надеялся, что нет. Верить никак не получалось. И тогда он сказал.
- Не беги за мной, мужик. Я уйду. И найду самую крутую банду. Буду там на равных с самыми отпетыми негодяями. И никогда сюда не вернусь. Так что можешь быть спокоен, этот посёлок не тронут. Я об этом позабочусь. Но если ты попробуешь меня остановить, тебе хана. С этим ножом я смогу за себя постоять. Проверять, так ли это, не советую.
Кирилл лгал в лицо этому хорошему, честному человеку только для того, чтобы остаться в живых. Нарочно очернял себя, ведь это такая грязная правда о нём, в которую будет легко поверить. Кириллу было нестерпимо горько и холодно. Всего несколько минут назад он был согрет теплом присутствия Юли. Простого присутствия на расстоянии взгляда. Большего ему и не было нужно. Сейчас он готов был согласился на малую толику этой спокойной, доброй радости. Только теперь нет даже этого. У него нет ничего. Кроме взгляда в будущее. О нем ничего не известно, каким оно будет, да и будет ли. Но надо бежать.
Кирилл бросился прочь из сарая. Он ожидал преследователей, но погони всё не было. Вдруг они послушали Юлю и решили оставить его в покое? Пусть так и будет, решил Кирилл, это был бы достойный поступок справедливых людей. Но ему так никогда и не узнать, чем кончилась история неприметного посёлка в глубине тайги.
Кирилл точно знал, что никогда сюда не вернётся. Только навсегда запомнит плач и мольбы Юли, когда она остановила отца.
Глава 2. Хулиганское воспитание -новая редакция-
© Copyright: Эхо Рассвета, 2006
Свидетельство о публикации №206072100045
Свидетельство о публикации №206072100045
Рецензии