Летнее

Из колонок сочным женским голосом о лете. Summertime.
Надя достала сигарету и уставилась в зеркало заднего вида – хронический недосып, разговоры с собой, постыдные соленые капли, что вопреки ее стервозно-непробиваемому имиджу, все же стекают по щеке и впитываются в крахмальную наволочку – ночью, когда уже выключен компьютер и надо дотянуть до утра; работа-работа-работа, жизнь в ритме …давно уже не танго, этот танец куда ритмичней. Из зеркала смотрел кто-то грустный и почти незнакомый.
«Заезжайте!» - прокричал мужик в красной майке, открывая ворота. Надя сломала сигарету и почему-то сунула в бардачок.

Шорохом по гравию, машину на стоянку, сумку на плечо.
Надя вернулась назад. На девять лет. Вопреки ее ожиданиям, пансионат не изменился ни на йоту, те же тенистые аллеи, те же белоснежные корпуса на фоне отчаянно голубого неба, тот же бассейн-лягушатник, в котором царственно плавает туда-сюда черная черепаха – видимо, та же, что была в Надькином детстве, в последнем лете ее детства. А что, в принципе? Для черепахи 9 лет, что для нее полгода.

Тогда пятнадцатилетняя Надька тоже ломала себя и мир вокруг, ломала и крушила, чтоб построить заново. И успокоение пришло с приездом в дом отдыха - чудный островок покоя, где всегда безлюдно, даже если не осталось свободных номеров…

То было лето девяносто седьмого, лето, наступившее как-то сразу после зимы. Зимы, когда Надька поняла, что смерть все же существует, на самом деле существует и забирает не только чужих, но и её, Надькиных, родных и любимых. Поиск истины – что же за мраком, после ухода; одиночество и напускное, почти агрессивное веселье, что пугало окружающих… Все это было и тогда, девять лет назад. Лишь минуло сорок дней, Надька ворвалась в кабинет информатики, где справляли какой-то праздник, да принялась отплясывать так, что одноклассники замерли, не зная как реагировать. А Надька плясала, извивалась под музыку, прыгала и кружила по классу.
А в голове, перекрикивая друг друга, звучали две фразы: «не хочу, чтоб меня жалели» и «все будет хорошо». И всё стало хорошо. Но чуть позже. А тогда в первых числах марта Надька похоронила и себя тоже, себя прежнюю – тихую и стеснительную, плаксивую и трусливую.
Похороны прошли в каком-то салоне, где, переспросив раз пятнадцать, обалдевшая парикмахерша состригла густые каштановые волосы – «под тифозную».
Почти лысая Надька в драных джинсах, обвешенная черепами, с сережкой в губе. Это было настолько ново, настолько странно, настолько не она.

И именно эта странная Надька приехала в пансионат на побережье, зализывать раны и думать, думать, думать. И было море… Были улыбки в никуда, были мысли. И появились новые друзья, появилось то, о чем прежняя Надька и не думала. Она стала первой, она отныне диктовала правила, придумывала сценарии. Теперь к ней, к доселе молчаливому серому мышонку, прислушивались, теперь на нее хотели походить. Она эпатировала публику, как могла – носилась по острой грани, не думая о том, как просто упасть и разбиться в кровь. И не падала. И не разбивалась.

Тем летом Надя поняла, что она сильная. А еще перестала быть подростком и оставила в прошлом зудящие комплексы. То было лето под знаком дружбы, лето под знаком танцев на первой в ее жизни дискотеке, лето, когда можно было гулять по территории дома отдыха до трех ночи, и никто не останавливал, никто не ругал. Мирок в большом мире, где можно было быть взрослой…

Год спустя уже совсем другая Надя – будущая студентка в короткой юбке, на каблуках с отросшими вьющимися волосами – напишет о том времени «...мы ловили осколки заката…». И в этой фразе будет больше, чем в десятках исписанных листов.

А теперь она, Надя, в открытом красном платье, в босоножках на танкетке, с синей винтажной сумочкой на плече, идёт «подиумной» походкой по раскаленным плитам и тащит за собой крошечный, микроскопический чемоданчик на колёсиках. Чемоданчик подпрыгивает и со скрипом катится дальше. Теперь другой образ, другая роль, новый спектакль. Сейчас Надька играет гламурную кошечку, она попутешествовала по свету, потусовалась на приемах да раутах. Она – холеная, ухоженная, модная. И снова, по прежнему детскому сценарию – на нее хотят походить. И снова она танцует по жизни, танцует свой агрессивный танец, шокируя и пугая окружающих.

Она чувствует, как время уходит, куда-то утекает-исчезает, и почему-то мимо. Спросонья сразу и не понимает кто она, сколько ей лет и что с ней случилось. По мере пробуждения, Надя начинает осознавать... И ей хочется снова уснуть.
Наверное, год из двух лет её странного, практически фиктивного брака, она пряталась от стресса во сне. Спала по пятнадцать часов в сутки: утыкалась в подушку, проваливалась в теплое топленое молоко сновидений, и нет проблем, всё осталось "там"... Летом 2005 пришлось проснуться - устроилась на работу. Подъем в 7 утра. И тут-то Надька столкнулась с реальностью, с окружающим миром, про который и позабыла, с людьми, их жизнью, такой непохожей на её, с их вопросами и её ложью, возведенной в энную степень. Тогда она поняла, что надо что-то менять. И изменила – статус. Шагнула в никуда.

Надька разложила вещи по полкам, приняла душ, переоделась. Из зеркала смотрела умытая худенькая девочка в шортах и короткой майке. Надька хмыкнула и нахлобучила на голову панамку. Теперь из зеркала смотрела почти та, что была здесь девять лет назад. Вышла, прошлась по террасе, спустилась к морю…
Вид пляжа ее поразил и развеселил – какие-то ржавые конструкции, неработающий фуникулер с раскачивающимися на ветру вагончиками, упавшие колонны да перевернутая лодка. Надька уселась на песке и уставилась на море. В голове вертелось – на «Плюк» попала, того и гляди появятся пацаки и чатлане.

Уставилась на море. Задумалась. Загрустить не получилось. Тогда она скинула с себя одежду. Девочка в пестром купальнике с разбегу бросилась в море и громко рассмеялась, ей снова было пятнадцать лет…
Надька подпрыгивала с волнами, подставляла лицо солнцу, она смеялась, впервые за последние три года – смеялась громко, заливисто. Одна на пустынном пляже. Счастливая до ощущения нереальности.

Обратно возвращалась с мокрыми растрепанными волосами, с соленой кожей и безумными глазами. Нашла любимую скамейку, уселась и уставилась, спокойная, на пушистые то ли ели, то ли сосны, то ли вовсе кедры – Надьке было откровенно всё равно. Вдалеке виднелось море, оно спорило синевой с небом – кто ярче.
С ветки спрыгнула белка, подскочила, воровато оглядываясь по сторонам, поджала лапки у груди и склонила набок голову. Надька достала из кармана пачку «Собрания», щелкнула зажигалкой и закурила. Привычные депрессивные мысли почему-то не лезли в голову, что не вспоминай. В кармане пискнул телефон. Сообщение от Эмиля – спрашивает, как добралась. Надька обреченно вздохнула и набрала ответ. Нет, определенно – мобильный стоило оставить дома.
Встала, пошла в ресторан. Уселась одна, заказала кебаб. Странный выбор – Надька, которая уже давно питается только салатами и низкокалорийными продуктами. С аппетитом впилась зубами в жирный кусок мяса, отпила минералки. Жизнь перестала быть пластмассовой.

Весь вечер Надька гуляла по тенистым аллеям огромного парка, к ночи похолодало, вернулась в номер за свитером, нашла у двери розу, покрутила в руке – наверное, кто-то обронил...
Замигала разноцветными огоньками дискотека, Надька уселась за столик у самой сцены, заказала самоварного чаю с ореховым вареньем.
Официант явился с заказом, но кроме чайника и вазочки с розеткой, поставил на столик стакан с коктейлем.
«Я не…,» - начала, было, Надька, но тот лишь покачал головой и пробормотал что-то нечленораздельное про таинственного поклонника.
Надька улыбнулась – приятно. Дискотека была в самом разгаре, загорелый народ отплясывал под Ашера и Шакиру…

На следующее утро приехала мама с Матильдой Феликсовной. Последняя вылезла из сумки на полусогнутых, долго обнюхивала территорию, тряслась, жалобно мяукала и ошалело облизывала нос; в конце концов, вышла на широкий просторный балкон, уставилась с недоумением на море, втянула ноздрями воздух и, устроившись на перилах, закемарила себе по-старушечьи.

Спустились в ресторан, заказали мяса - оглохшие от непривычной тишины, ели молча. Попросили счет, официант пожал плечами – таинственный поклонник расплатился. Надька попробовала возмутиться, но официант ретировался в неизвестном направлении. Разошлись. Мама в номер, Надя на любимую скамейку. Пока шла, сталкивалась везде и всюду со своими сверстницами, а может старше, а может младше… На руках у них были дети. И у Надьки засвербело, защипало… Три года назад, ровно три года назад – день в день, Надька с длинными тогда еще волосами, в белом платье и на каблуках заходила под руку с женихом в банкетный зал. Ей казалось, что впереди что-то новое и непременно хорошее. Спросили бы у нее тогда о том, что будет с ней, с Надькой, в году эдак 2006, она бы, не раздумывая, ответила что-то жизнеутверждающее про маленькую кудрявую девочку и диплом ВГИКа.
А потом было недоумение и непонимание. Потом красивая история любви оказалась обложкой грустной книги о чужой слабости. Потом была попытка что-то изменить, отвоевать обещанное счастье и стена непонимания. Любовь заболела. Она была обречена и медленно угасала. Потом был год сна. Спящая красавица не ждала никаких принцев, она просто проваливалась в беззаботность. Потом был год пробуждения и отчаянных попыток объяснить, вытащить, спасти, победить. Потом были три месяца решений. А потом началась новая жизнь. В ней снова появились «соискатели», так Надька хмуро называла своих поклонников. Соискатели сочувствовали ее грустной лав-стори и рыцарски пытались снять второй дубль, с ними, естественно, в главной роли. А Надька соскакивала со съемок – куда подальше.
Она словно вернулась обратно, села в машину времени, этакое желтое такси, и оказалась в прошлом. Снова то же ощущение – одиночества в толпе. Ей стало интересно жить. Интересно, что готовит завтрашний день. Интересно, что ударит, а что обрадует. Ей стало интересно, какие встречи ждут за поворотом, какие потери. Интересно увидеть себя счастливой. Интересно увидеть тех, кто будет рядом. Ей стало впервые важно, что это - жизнь, важно, что она - настоящая, стал приятен солоноватый привкус крови, и даже боль приятна, если поймать ее ритм.

Надька понимает, что, наверное, счастливая, ведь так много раз слышала «я тебя люблю» от разных, совсем непохожих друг на друга, людей. И ощущает себя несчастной, потому что так и не поняла, что делать с этой любовью. Любовь проходит мимо, существует интерьером, миражом. Вокруг, но не рядом. Где угодно, но не в ней.

Надька уселась на скамейку, щелкнула зажигалкой, подмигнула белке, что высунула острую мордочку из ветвей, в наушниках секретовский «Привет» - перенес ее в те годы, когда были живы все, кого она любила, и не надо было ничего решать. Абсолютно никаких решений. Надька задумалась, но загрустить опять не получилось. Она даже рассердилась. Вроде такая печальная тема, вполне можно выжать слезу, а никак…

Вернулась в номер. Мама указала взглядом на стаканы с коктейлем – официант принес в ее отсутствие. Надя улыбнулась, переоделась в купальник и прямо в нем, повязав на бедра яркое парео, пошла на пляж. Опять почти никого не было, лишь поодаль какая-то семейка с карапузами устроила пикник. Надя скинула вьетнамки, замотала парео на ручку пляжной сумки и медленно зашла в море. Оцарапала ногу о камень и ругнулась куда-то в шум прибоя. Ощущение детского ликования, когда сотни, тысячи ярких вспышек внутри, ликования и спокойствия. Наверное, именно это и называется счастьем.

Надька легла на полотенце, почесала обгоревшее плечо и сморщила краснеющий нос. К ней подбежала смуглая девочка с ярко-рыжими узбекскими косичками, смешная девочка. Она улыбнулась беззубым ртом.
«Ты кто?» - спросила Надя.
«Надя, » - ответила девочка, помусолила резинового пупса в мокром песке, швырнула его в море и умчалась прочь – семейство грузилось в красные Жигули.

Ночью Надя с мамой заняли прежний столик около сцены, заказали снова чай и варенье. Странное дело – в городе Надьку из-под палки не заставишь его есть, а тут… Официант вскоре принес мороженое от поклонника. Как ни пытали, не раскололся. Чуток посидели, почаевничали, послушали музыку, понаблюдали за танцующими. В кармане завибрировал телефон, Надька даже не отреагировала – Эмиль звонит. Возьмешь – обычный разговор:
- Да.
- Как ты, солнц?
- Нормально.
- Где?
- В кафе, с мамой.
- Ну, как отдыхаешь?
- Спасибо. Хорошо.
- Можно я приеду?
- Нет!
- Пожалуйста, ты даже не узнаешь, что я приехал. Я просто тебя увижу и уеду.
- Нет!!!
- Но…
- Нет!!! Нет! Нет!

Соискатель? Друг? Кто он? Надька не любит об этом думать. В кармане дергается телефон – на этот раз смс, от нового знакомого. Она читает и спокойно отвечает. С ним пока всё просто, кто знает – может, и останется просто, а может, станет сложно. Это просто новый, непонятный еще, неизвестный еще человек. Бесспорно умный, бесспорно веселый, бесспорно талантливый. Этого много. Этого очень мало.

Надька уходит с дискотеки и бредет к любимой скамейке, сворачивает направо и оказывается на крыше нижнего корпуса. Всё побережье как на ладони, а в небе огромная Луна. И Надька курит. И разговаривает с Богом. Как в детстве, когда с ним можно было болтать, молча - просто мысленно вести то ли диалог, то ли монолог… Тогда Бог казался равным и родным. А каким он кажется теперь?
За спиной шаги. Надька оборачивается.
Официантка. Подходит, протягивает записку и ручку – надо написать ответ. В ней всего пара строк – «завтра на том же месте, ночью, поговорим?» - от неизвестного поклонника.
Надька пишет «ОК». Официантка уходит.

Надя садится на бордюр и свешивает с крыши ноги, дымит сигаретой и улыбается Луне… А может, Богу…
Утром она вернется в город…