Не спрашивай о смерти

Не спрашивай о смерти.
- Что такое смерть? – спрашивает сестра. Она сидит на кровати, ждёт свою вечернюю сказку. Я всегда рассказываю ей на ночь сказку, которую она просит. Но сегодня она почему-то спрашивает про это.
- Что такое смерть?
- Не знаю, -говорю я и отворачиваюсь к окну. Там ночь, сырое и мутное небо без звёзд.
 Я лгу. Я знаю, что такое смерть. Я узнал это год назад, в тот день, когда у меня пропала последняя родинка. У меня было много родинок и бородавок по всему телу. Из-за этого мальчишки в школе дразнили меня жабьим сыном, а в институте – бородавочником. Я расстраивался сначала, потом привык. А когда бородавки исчезли, я узнал, что такое смерть.
 Мне шёл двадцатый год и я искал работу на лето. Сестра ходила в садик, родители работали в тепличном хозяйстве. Лето выдалось холодным, дождливым. Однажды поднялся настоящий ураган, шквальный ветер оборвал провода над теплицами. Самый толстый и тяжёлый провод разбил стекло, маме и папе пришлось под ливнем растаскивать осколки, защищать саженцы. На другой день они слегли. Врач сказал – ангина, потом – воспаление лёгких.
В тот день у меня пропало несколько родинок. Я тогда всё искал работу, но мне не сильно везло, ничего подходящего не было. Вечером, укладываясь спать, и мрачно разглядывая себя в зеркале, я замечал исчезновение родинок и бородавок. Я не понимал, почему это происходит. Я понял потом, когда пришёл С. Он пришёл, чтобы сказать мне кто я. Он же дал мне работу. Ту, которую я не хотел, но от которой не смог отказаться. В тот день когда пропала моя последняя родинка, ко мне пришёл С. Я разглядывал себя в зеркало и удивлялся. Теперь кожа была совершенно чистой, никаких отметин. Невероятно, но даже родимое пятно, размером почти с пятак, исчезло с живота. Никаких примет. Я чувствовал себя гладким, и каким-то…невидимым что-ли…
 Именно в тот момент в моей комнате появился С. Он был такого же роста, как и я, только волосы у него были непонятного белёсого цвета. Он сказал, что его зовут С и, что я должен пойти с ним.
- Куда это? – возмутился я. Я был так возмущён его уверенным тоном, что даже забыл удивиться тому, как он появился в комнате.
- Ты должен идти со мной, -повторил он. – Тебя ждёт работа, - и он взял меня за руку. Его пальцы были такими ледяными, что я заорал, и продолжал орать, потому что, как только он меня коснулся, мы стали падать куда-то вниз. Падали мы быстро, вокруг всё вертелось и мелькало. У меня сильно кружилась голова и совсем замёрзли руки.
- Мы на месте, - вдруг сказал С. Я и не заметил, как мы остановились. Я подул на окоченевшие пальцы и огляделся. Мы стояли в маленьком – шаг туда, шаг обратно, коридорчике, перед какой-то дверью. На стене одиноко горела тусклая лампочка. Стены были выкрашены в тёмно-коричневый цвет, что делало этот коробок совсем махоньким.
- Нам сюда, - С толкнул дверь и мы оказались в огромном помещении, похожем на концертный зал. Пол, вниз по наклонной, вёл к большой сцене, по бокам которой замерли тяжёлые алые кулисы. С уверенно прошёл мимо сцены и юркнул в незаметный проход у стены. Я последовал за ним. И оказался в длинном светлом коридоре со множеством дверей. С пошёл по этому коридору, оглядываясь иногда, иду ли я за ним. На дверях были таблички. Я шёл за С и читал таблички, я никогда не видел таких странных надписей. «Отдел планирования мёртворождённых», «Выдача справок о насильственной смерти. Тест обязателен», «Вестник печальных дел Симонов П. П. Приём вечно без обедов и выходных», «Тур.Бюро «Апокалипсис». Экскурсии по кругам Ада и Эдемовым садам. Подача заявок заранее». И ещё много других таких же непонятных надписей, от которых мороз продирал по коже.
- Сюда. – С открыл одну из дверей и шагнул внутрь. Я потоптался немного, но увидев, что на табличке написано просто «Отдел кадров», немного успокоился и тоже вошёл.
 А вышел оттуда уже совсем другим человеком. Да человеком ли? Я бы за это не поручился. Теперь у меня не было никаких личных примет, и была работа. Работа смерти. Я шёл по коридору и волочил за собой косу. Такую, как показывают в кино, такую, какой в деревнях косят траву. Такую, с которой Смерть, по людским соображениям, приходит за ними. Теперь эта коса была у меня, и я был Смертью. Это была моя работа. Я не смог отказаться. Не получилось. С сказал, что это моя судьба, я был рождён для этого. Рождён, чтобы стать Смертью. Странно. Мне не было странно. Мне было жутко.
 В том концертном зале, который я видел, едва появившись тут, было пусто. Но это только потому, что я пришёл на свою новую работу. Обычно в зале есть посетители. Это не люди, это всего лишь их изображения. Прозрачные и бестелесные, они появляются в бархатных креслах и сидят неподвижно уставившись в пространство. Эти призраки, копии тех, кого надо забрать. Когда в зале появляется тот или иной призрак, туда вызывается тот работник, в чьём ведении находится дом, район или город, где живёт настоящий человек. Работник приходит туда, видит призрак, запоминает его. Он уже знает кто это и где он живёт. Так положено. Теперь я тоже такой работник. Работник смерть. Работник С. Я должен выполнять эту работу, потому что в этом моё предназначение. Теперь я тоже С.
 Нас много таких было в этих коридорах. Некоторые быстро бегали, не успевая никуда; другие медленно шаркали ногами и полукруг косы резал линолеум. Никто не разговаривал друг с другом, не было сил. Мои, например, уходили на то, чтобы не орать от ужаса каждую минуту. Я работал смертью. Это страшное на первый взгляд дело, было обыденным и рутинным. «Те, кому пора уйти» - так назывались настоящие воплощения призраков. Я видел в зале призрака, я знал куда надо явиться. Приходя, я просто очерчивал косой круг над головой «того, кто должен уйти». Я очерчивал круг и исчезал. Моя работа была завершена. Теперь этот человек умрёт, потому что косой, я разрывал его контракт с Жизнью. Контракт есть у каждого и когда кончается время оговоренное в нём, контракт истлевает, а призрачное нечто появляется в концертном зале. И тогда приходим мы, работники С. И острым полукружьем разрезаем истлевшую материю контракта. Человек не видит нас, он чувствует лишь непонятный холод. Словно подул откуда-то ветер, потянуло сквозняком. Это движение воздуха и свист косы, рассекающей его. Это холодные искры истлевшего контракта, невидимыми ледяными снежинками оседают на плечи «того, кто должен уйти».
 Мы работали не бесплатно. Раз в месяц на моей сберегательной книжке пополнялся счёт. Я не знаю, откуда и как поступали туда эти деньги. Мне было не положено знать это. Главное – что у меня была работа. Родителям я сказал, что работаю в кинотеатре декоратором. Они уже почти выздоровели, и скоро опять должны были выйти на работу. Они были рады за меня.
 Постепенно я привык к работе. Привык к странным табличкам на дверях, и к другим работникам, должности которых не были мне знакомы. Я привык почти ко всему. Но однажды я зашёл в ту дверь.
 Тут было множество дверей, в этом коридоре. Когда я первый раз оказался тут, без С, думал буду год ходить. Потом я стал немного ориентироваться, и даже усмотрел некоторую систему в их расположении. Иногда я ради любопытства читал таблички, иногда заглядывал за особо заинтересовавшую меня дверь. И однажды я зашёл в ту дверь. Сейчас я думаю, что не должен был заходить туда. Сейчас я так думаю, но тогда…
Зал был пуст. Никто не сидел в креслах, смотря безразличным взглядом в никуда. Пыльные кулисы закрыты. Работы не было. Я обрадовался перерыву и пошёл бродить по коридору, изредка заглядывая в кабинеты и отдел. И дойдя до конца коридора я увидел эту дверь. Совершенно белая, с прозрачной пластиковой ручкой, она была слегка приоткрыта. Я удивился – почему я раньше её не замечал? Из-за двери доносился смутный шум. Я заглянул туда, и был поражён размерами открывшегося мне помещения. Что это было? Зал совещаний – множество людей бегало, сидело и разговаривало между собой; прачечная – вдоль стены стояли в два ряда белые квадратные машины, похожие на стиральные; а может мастерская – некоторые из столов занимали разнообразные инструменты. Кто знает? Да ещё в дальней стене располагалось несколько окошек, к которым тянулись очереди работников и ещё каких-то личностей. Я прошёл через эту комнату к противоположной стене. Стене, завешанной цветастой шторкой. Сам не знаю почему – я заглянул за эту шторку. И нашёл ещё одну дверь. Воровато оглянувшись – не видит ли кто – я потянул дверь на себя и вошёл.
 Бывает, когда происходит слишком много событий или эти события весёлые, или страшные, время начинает нестись с огромной скоростью. Я видел всё. Взгляд медленно фиксировал увиденное, но сердце рвалось из груди и мозг воспринимал информацию хаотично, урывками.
 Там оказалось поле. Огромное, похожее на пшеничное, золотистое поле. Там даже колосились какие-то травы. Прямо у моих ног пролегала пыльная дорога, и пыль была мягкая и синеватая. Вдоль дороги стояли фонари, они светились тоже мягким, синеватым или синевато-сиреневым светом. В через поле… летели на меня окровавленные белые рубашки. Длинные, мне б достали до колен, рубашки тихо поскрипывали, и этот звук поднял в моей душе волны ужаса. И лишь когда перед моим носом вереница рубашек резко свернула в сторону, я увидел, что они висят на плечиках, а плечики в свою очередь на тонкой проволоке. Проволока протянутая через всё поле откуда-то издалека. Именно она поскрипывала, когда плечики с рубашками двигались по ней. Рубашки проехали мимо и скрылись вдали. Но я был уверен, что ехали они в ту комнату, из которой я вошёл. Значит те машины, вдоль стен и впрямь стиральные. А рубашки… я внимательнее присмотрелся к ним. Когда они поворачивали, проезжая мимо меня, я видел их сзади. Каждая была рассечена на спине – две тонкие линии, или рваные порезы, кровь вокруг этих дыр. На одной рубашке прилипло к крови что-то белое. Я потянулся, едва не упав в густую рожь ( почему-то мне казалось, что трава на поле – именно рожь).
 Это было перо. Белоснежное, даже не испачканное кровью, невесомое и очень красивое. Ангельское перо. Значит те истории, которые рассказывают иногда работники С друг другу, не вымысел? Разве это не страшилка, чтобы пугать новичков? Значит, вот как попадают в Рай? Сначала крылья появляются, чтобы Душу Пришедшего пропустили на Распределителе, а затем, когда попавший в Рай уже не нуждается в них, отрубают? Это правда? Я стоял на поле, смотрел на перо и в глубине души знал – да, правда. Именно так всё и происходит. И боль, ужасная боль, хотя последняя в его существовании, всё же чувствуется Пришедшим.
 Я ушёл с этого поля. Я почти ничего не соображал, когда меня вызвали в зал. И я долго не мог понять в чём дело, когда в бархатно-алых креслах увидел двух призраков. Таких знакомых и странных. Я долго стоял и смотрел на них. На своих родителей. Я уходил из этого зала и вновь возвращался туда. Я выл от тоски и безнадёжности. Выл от невыносимого напряжения, терзавшего душу. А они всё сидели там. Прозрачные, молчаливо смотрящие в одну точку, « те, кто должен уйти». Я пришел в зал снова. Я держал в руках косу и её смертельное лезвие блестело в свете заловых люстр.
- Мама, папа, - я смотрел на бестелесные фигуры в креслах и ядовитый комок стоял в моём горле. И когда они вдруг подняли головы, и в пустых глазницах блеснула влага, я не выдержал. Бросился к сцене, залез на неё, словно играя первую и последнюю роль в своей жизни. И взмахнул косой над своею головой.
 Я слышал болезненный треск разрываемого контракта. Я чувствовал леденящий нежный холод гладящий моё лицо. Я увидел мерцающие снежинки. Они медленно падали, падали, падали…
- Красиво, - сказал я. Потом мир погас.
 Я сижу на кровати, рядом с младшей сестрой, и смотрю в окно. Там – сырое небо и совсем нет звёзд.
 С приходил ко мне. Он сказал, что я уволен, потому как не подхожу для этой работы. Он отдал мне конверт с деньгами. Ещё он сказал, что мою работу теперь выполняет другой.
 Я помню всё, что он говорил, хотя прошёл уже год. А родители всё же умерли. Кто-то другой выполнил эту работу за меня. Мои родинки так и не появились снова. Работа смерти забрала их окончательно. И родителей у меня тоже теперь нет. Всё что у меня есть - это моя младшая сестра. И память. Я нашёл себе новую работу, и мы не плохо живём. И каждый вечер я укладываю сестрёнку спать и рассказываю ей сказку. Ту, которую она попросит.
 - Что такое смерть? – говорит она.
И я вспоминаю поле, освещённое синевато-сиреневым светом. И вереницу окровавленных рубашек, летящих через это поле на меня…
 И я обнимаю сестрёнку за плечи и трусь щекой о её тёплую макушку.
- Не спрашивай, - говорю я. – Не спрашивай о смерти…