Сцука-любовь

-Уф… Знаешь ли ты, Даня, что это за трактат? Нет? Я скажу тебе, что это! Это, блин, моя налоговая декларация за две тысячи четвертый год!
Я с гордостью машу уставшей от заполнения бессмысленных граф правой рукой с зажатой в ней пачкой бумаги. Одуревшая от непосильной для моих правоведческих мозгов работы голова медленно просветляется.

Сегодня – двадцать девятое апреля. Самый критический из всех критических дней в году. Последний перед сдачей этого кошмара. Потому и сижу в прокуренной комнате с обшарпанными стенами, обклеенными потолочной плиткой. Сижу до девяти вечера в компании с Данилом, который свою декларацию сдал еще в марте, но не идет домой в связи с колоссальной занятостью войной с монстрами. Людка, глядя мне в глаза с болью и тоской, отпросилась домой часов в семь вечера. Я отпустила ее, будучи под воздействием временного помешательства, а также понимая, что толку от нее уже нет. Завтра посажу набирать этот эпохальный шедевр - «реестр документов, подтверждающих расходы», а сама слиняю на заслуженный отдых. Часика на три.

Данил как-то быстренько свернул свою трехмерную графику на компьютере, смачно, с хрустом, потянулся, и зевнул.
- Ты – мега! Ты – супер! Я тобой горжусь! Значит, все?
- Угу. Я героиня – сама все сделала. Не то, что некоторые!
Данька сдался на третьей странице и предпочел обратиться к услугам налогового агентства, я же делала все сама. Из принципа. Непонятно, правда, какого принципа.
Даня выключил компьютер и со скрежетом пододвинул стул моему столу.
- А теперь, Борисовна, колись!
Так вот чего он тут торчал. Ждал подходящего момента для обходного маневра и выведывания у меня военных тайн. Я прекрасно знаю, что он имеет в виду, но делаю глупое лицо.
- И в чем это Вы меня колоть изволите, молодой человек?
Данил включает чайник, готовит себе (как всегда, только себе) чашку с чаем.
- Ну и эгоист же ты, Котов! Нет, чтобы даме кофейку… Так он себя обслужил по первому разряду, а меня перед пытками даже не взбодрит!
- Кофейку? Да легко!
Через несколько секунд у меня перед носом стоит дымящаяся чашка, Данил опять водружает свой коренастый тыл на стул передо мной, оседлав его на ковбойский манер, и начинает меня колоть.

- Ну, ты же знаешь, о чем я, Юлька! Давай, давай, рассказывай!
- Что тебе рассказывать? Сказку про белого бычка?
- Нет. Рассказывай, что Алиска тебе обо мне говорила.
Вот оно, ключевое слово – Алиса. Предмет вожделения и слюнотечения. Не, Алиса, конечно, девушка красивая. Безумно красивая. Немудрено, что Данька на нее повелся.
Только слабоват парень оказался. Не понял широты и глубины души нашей Али, ее судьбу горькую, и не смог сопережить и утонуть в ее несчастьях. Потому и призналась мне Алиса, что Данил ей, как говорится, индифферентен во всех смыслах этого слова, и отношения между ними она считает мертворожденными.
Это я так говорю. Алиса же была категоричнее и проще. «Да пошел он на …» - сказала она в кулуарной беседе.

А Данил сидит передо мной, заглядывает мне в глаза заискивающе и требует изложения беседы в лицах. Разумеется, в глубине души ожидая, что Алисина реплика будет выглядеть примерно так: «Сама не знаю, что со мной, я вся горю…».
Не дождется.

- А Алиска говорила мне, что ты ее не понимаешь. Не уважаешь. Не проявляешь инициативу.
Подсластила пилюлю все-таки. Доброй души ты человек, Юлия Борисовна! Как говорится, тьфу.
- А как ее понимать? Я, что, не слушал ее? Не подставлял жилетку ни разу? Мля, что вам, бабам, надо, а? Вот хоть ты мне скажи!
Ха, я-то скажу. И сказала. Так, что бедняга чуть не покраснел.
- Ну, ты, Борисовна, вообще отдельный экземпляр. В общепринятые рамки не вписываешься.
- А Алиса вписывается?
- Нет, тоже не вписывается. Я ее в принципе постичь не могу.
- Ну, так не постигай. Просто – люби ее, что ли.
- Так я ее люблю! Да я… я … Да со мной такое в первый раз творится! Я весь – в ней. Раствориться готов.

Опаньки! Данил стал жалок. Данил стал беспомощен. Его речь полилась косноязычно, с пересыпанием междометиями и нелепыми жестами. Воистину говорят – на каждого мужика найдется женщина, способная сделать из него дурака. Как его Алиска отделала-то! А ведь пару месяцев назад, сидя в той же позе на том же стуле (кажется, даже в это же время суток), с каким воодушевлением он рассказывал мне, что такое любовь, и доказывал, что она того стоит. «Понимаешь, Борисовна, любовь – это когда тебя прет. Когда ты летаешь, если рядом любимый человек. Когда оторваться от него невозможно. Когда не только – секс». А я головой кивала, улыбалась и отвечала «Тебе, Данька, виднее. Что поделаешь, не дано мне этого. Прет – понимаю. Секс – понимаю. Разговор по душам и взаимопонимание – тоже, опять-таки, понимаю. А все вместе – нет. Дефективная я». «Эх, - Данька грустно махал рукой, - жалко мне тебя. Если не любил – значит, не жил. Что толку от такой жизни, без любви? Скука смертная». И говорил-то складно так, бодренько, от души. А сейчас… Лепечет, как первоклассник. Как молоденький помощник прокурора в прениях.
А ведь без секса тоже никуда. А в отношении Алиски – тем более. Единственный сексуальный диалог у них закончился ничем. Да-да, красавчик, сердцеед и мартовский кот Данил потерпел с Алисой полное сексуальное фиаско. Перевозбудился парнишка. И снова – воистину говорят про дураков и женщин, кои этих дураков делают из мужчин.
Данил нашарил карандаш у меня на столе и сидит, ломает его на кусочки слегка трясущимися руками, и смотрит куда-то в окно, словно ждет, что Алиса сейчас в этом окне появится и скажет что-то волшебное. Но – вписывающееся в общепринятые рамки.
После недолгой молчаливой борьбы забираю у него карандаш и продолжаю слушать рожденные в муках откровения. Данила впечатление производит угнетающее. Куда появился его здоровый и смачный цинизм, непонятно.
- Что это с тобой, Даня? А кто говорил: любовь – это смысл жизни? Без любви, мол, не жизнь, а существование? А вот смотрю – и не тянет меня обзаводиться таким смыслом.
- Так я от своих слов и не отказываюсь. Нельзя без этого. Просто хуже, чем с Алиской, мне еще ни с кем не было. Все – как в канаву. Что ни сделаю – все не так. Она же упивается своими несчастьями, трагедиями своими. И мечтает, чтобы они не заканчивались. А я со свои гребаным оптимизмом в эти трагедии не влезаю.
- Из другой оперы персонаж, да?
- Точно! Из комедии.
- Вот она, Данечка, сцука-любовь!
Я разминаю занемевшую шею, шевелю пальцами (мы писали - мы писали, наши пальчики устали) и собираю сумку, давая понять, что разговор, в общем-то, окончен.
- Ничем я тебе, Данило-мастер, уже не помогу. Сам знаешь – я в любви не разбираюсь.
- И на том, Борисовна, спасибо! Что выслушала…
Данил смотрит на меня щенячьими грустными глазами и тоже начинает собираться домой.

А дома, расчесывая мокрые после душа волосы и наблюдая за блуждающим по автосайтам мужем, я задаю ему нелепый вопрос.
- Скажи, дорогой, а тебе со мной прет?