Цербер и Елена

Цербер влюбился.
Это было так неожиданно. Еще бы, с его характером.
И в тоже время это было так чудовищно предсказуемо. В его-то положении.
Но никто и предположить не мог, что такое действительно случится. И тем не менее. Он влюбился.
В тот вечер он как обычно сидел в своей пещере. Охранял выход из подземного царства. Полная луна нагло светила сквозь отверстие в потолке, и лунное пятно медленно ползло от стены к стене. Цербер сидел в углу и смотрел на это пятно с тихо сдерживаемой неприязнью. Он не любил лунные ночи. Впрочем дни он не любил больше. Слишком болезненным было воспоминание об объятиях Геракла. Лунный свет не так резал глаза. Но в ночи, подобные этой появлялась какая-то необъяснимая тоска. Если бы он был ближе знаком со своими родственниками со стороны диких волков, он бы знал причину своему беспокойства, и знал бы способ его утоления. Но пес только скреб лапой по каменному полу и тихонько поскуливал. Он с радостью бы убрался в глубь лабиринта, прочь от этого света, от этой тоски, но цепь и строгий ошейник не позволяли ему выйти из пещеры. Он с завистью смотрел на темный проем коридора и тяжело вздыхал.
Но какое-то шевеление привлекло его внимание. Пес зарычал. Какая-то неразумная душа рискнула попытать свое счастье и выбраться из темного царства. Страж на посту. Он не пропустит.
В темноте проема появился и застыл расплывчатый силуэт. Дева облаченная в короткую тунику. Подробнее разглядеть не удалось, их затмевало свечение самой фигуры, да и лунный свет немного мешал. Больше дева не двигалась. Цербер оскалив все три морды и ощетинив загривок стоял натянутый как струна, и даже хвост его замер, и голова змеи на конце хвоста шипела и лизала воздух. «Ну иди сюда, я порву тебя на части» - думал пес.
 Но дева и не думала приближаться. Она села на корточки обхватив колени руками и покачала головой.
- Бедный, за что ж тебя так, – раздался спокойный ее голос.
Пес опешил. Никто и никогда не называл его бедным и не говорил ему ничего таким тоном. Он сел. Потом лег и прижал уши. Змея недоверчиво повернулась.
- Что с тобой, бедняжка? – обеспокоено спросила дева.
Цербер зарычал. «Это хитрость, чтобы пробраться к выходу, хитрость, чтобы обмануть меня» - думал он.
Елена улыбнулась. Да-да, это была та самая Елена Прекрасная, из-за которой разразилась Троянская война. Она устала от однообразия Елизиума и решила развеяться. Странным должно было показаться ее желание развеяться тем, кто томился в Тартаре или других не менее приятных местах. Но вот такое было ее странное желание. Но что не запрещено, то разрешено. И она отправилась бродить по темным коридорам Царства Мертвых. В какой-то момент она почувствовала дуновение свежего ветра, и поплыла в том направлении. Уже почти у самой пещеры она услышала скрежет железных когтей о каменный пол и тихое поскуливание несчастной собаки. Она, конечно, поняла, куда попала, но ей было так жалко бедное создание, что она все-таки дошла до конца коридора.
Цербер выглядел страшно. Эти его три головы. Эти капли яда, что падали на пол с его клыков. Эта шерсть, свалявшаяся и давно немытая. Эта змея на кончике хвоста. Но при этом в нем было нечто такое, что заставляло сжиматься сердце от умиления. Бедный пес. Бедное создание. Никто не заслуживает, чтобы его вот так сажали на цепь. Даже такой злой и страшный.
Елена разглядывала Цербера, сидя на корточках. Ближе она не подходила. Она боялась. Души, необремененные телами могут сколь угодно долго находиться в любом положении. За отсутствием кровеносной системы и мышц, ничто не перекрывает ток крови, которая тоже отсутствует, ничто не затекает и не немеет. Даже в положении вверх ногами вполне можно провесеть ни один десяток лет, если это будет необходимо. Душам также не требуется еда, питье, воздух. Все что требуется душе... А впрочем, ей ничего особенно не требуется.
В таком положении Елена просидела несколько часов. Цербер сначала рычал на нее и рвал цепь. Потом, видя что она не двигается, просто стал изредка на нее злые взгляды со своего каменного ложа. Потом эти взгляды смягчились и он стал смотреть на нее уже с интересом. Нет, особого интереса, чтобы скулить и рваться к ней, как какая-то глупая дворняга, у него не было. Но ему было любопытно, почему она сидит и не пытается вылезти наружу. А еще пес недоумевал, почему она не уходит.
Луна постепенно скрылась и свет от девы сидящей в проеме стал ярче. Конечно, когда ты единственный источник света, тебе непроизвольно хочется светиться ярче.
Цербер встал и принюхался. Что-то в воздухе неуловимо изменилось. Пахло свежестью и красотой. Как пахнет красота? Пес не знал. Но пахло именно ею, необъяснимой, непонятной, чужой, но такой притягательной красотой.
Елена тоже встала. Она как будто почувствовала изменение в настроении пса. И немного приблизилась к нему.
Он все еще недоверчиво зарычал. Она отошла. Грустно посмотрела на него. И скрылась за углом.
Пес опешил. Зачем она приходила? Если хотела сбежать, то почему не попыталась? Да и вообще, не похожа она на тех, кто хочет сбегать. Те обычно светятся темнокрасным или мрачносерым или вообще не святятся, ходят черные все. А эта была белая с серебром. Такие обычно сидят в таком месте, откуда и уходить-то не хочется, ждут часа своего путешествия к Лете. Они же все будут рождены вторично. Дают им такой шанс. Что ходить по темным коридорам? Такие размышления для пса были в диковинку. От мысленных перенапряжений он устал. Если бы он был обычной собакой, его бы давно сморил сон. Но Цербер не спал на посту. А на посту он был всегда.
Елена тем временем вернулась в Элизиум. Там были созданы все условия для благочестивых душ. Сады, фонтаны, прекрасные озера. Бабочки, косули, соловьи. Вино, фрукты, засахаренные лепестки цветов. Были и те, кто был недоволен, но где их нет? Впрочем, речь не о них.
Утром (хотя в Элизиуме было невозможно определить какое сейчас время суток, в нем одновременно соседствовали и Ночь, и День, только на разных полянках) Елена нежилась в теплом бассейне, мысленно возвращаясь в пещеру слабоосвещенную лунным светом.
- А что вы знаете о Цербере? – спросила она у своих подруг.
- Цербер? – переспросила девушка с большими голубыми глазами. – Это такой большой и страшный?
- Ну, по идее он должен нас охранять, чтобы не разбежались, – сказала с умным видом другая, убирая черную длинную челку, упавшую на лицо.
- Нас? Или от нас? – уточнила Елена.
- Ну... – протянула чернявая умница, - строго говоря от нас. Тех кто остался наверху. Ну, вернее, не от нас конкретно, а от душ вообще. Он охраняет выход из этого подземелья, если какая-нибудь душа из менее благополучных районов чем у нас, - она оглядела ветви оливковых деревьев, что склонились почти к самой воде, - решат устроить себе каникулы. А что он тебя вдруг так заинтересовал?
- Да не то чтобы заинтересовал, - протянула Елена, - просто стало вдруг любопытно.
И разговор плавно перетек на вновь прибывшую девушку, затем на то, что в Элизиуме так мало душ мужского пола. Оно и понятно, мужчины и грешат чаще. Затем поговорили о том, кто следующим пойдет к Лете. Точно этого не знал никто, могли только предполагать. Впрочем, они никогда не угадывали.
К вечеру Цербер уже и забыл о странном явлении, что посетило его вчера. Но ему пришлось вспомнить. Потому что стоило взойти луне, как в темном проеме коридора опять показался светящийся силуэт. Дева стояла там же где и вчера и так же смотрела на пса. Цербер для порядка порычал. Как же ему было не рычать, если это его работа. Но как и вчера она не пыталась пройти мимо него к выходу. Она просто стояла и смотрела. Что ж, пусть смотрит. Это не возбраняется. К тому же она не грешница и не должна отбывать наказание. Пусть смотрит.
И Елена смотрела. Просто смотрела и улыбалась. Пес бросал на нее задумчивые взгляды и ходил из угла в угол, насколько позволяла цепь.
Она пришла и на следующую ночь и села прямо на пол вытянув ноги вперед. Цербер даже не зарычал. Он начал привыкать. К ее присутствию. К свету ее орела. К запаху красоты.
Она пришла и на следующую ночь. Но встала чуть ближе. Пес отнесся с подозрением к ее инициативе. Но отреагировал не слишком бурно. Немного порычав он улегся на свою каменную подстилку и смотрел на душу девы. А она только улыбнулась.
Елена стала навещать его каждую ночь. И через дюжину таких посещений пес уже радостно приветствовал ее появление. Змея перестала шипеть на нее, и молча болталась из стороны в сторону, когда хвост, как у любой нормальной собаки, вилял в радостном экстазе. Но все же он пока не поволял подходить. Каждый раз он натягивал, насколько это было возможно, цепь, и если ему казалось, что Елена подошла слишком близко, он рычал на нее, и она делала шаг назад. Тем не менее, с каждым днем это расстояние сокращалось. Медленно, но верно. Да им и некуда было спешить.
В один прекрасный день, вернее ночь, потому что Елена приходила только по ночам, она смогла подойти к нему на расстояние вытянутой руки. И когда пес подошел к ней она протянула руку. Он обнюхал ее одним из своих носов. Хотя запах ему был уже знаком, но обнюхивание было обязательно. Ритуал. Традиция. Нет, он не знал этого. Не знал, что так надо. Просто рефлекторно понюхал протянутую руку. И в этот момент что-то в нем сломалось. Он лег, где стоял, поджав под себя хвост, и положил головы прямо на камень. Он смотрел на нее. И ему казалось, что он видит перед собой не душу, которую ему нужно непременно загрызть, а Луну большую и светлую. И его сердце наполнила та же неизбывная тоска. Пес заскулил. Елена села рядом и погладила его по центральной морде.
- Бедный, не надо плакать. Ты ведь хороший. Ты самый замечательный пес на свете. Какая у тебя шерсть. А какие красивые глаза. Все шесть.
Елена гладила пса. Всюду где доставала ее маленькая ручка. Она трепала его за ухо, щекотала горло, хлопала по загривку. И говорила, говорила, говорила.
А пес лежал закрыв глаза и млел. Он зарычал только, когда она по неосторожности задела место на шее, где натирал ошейник.
Так они провели всю ночь. Как у Елены хватило сил проговорить все это время, ни на минуту не смолкая, она и сама не знает. Раньше за ней такого не водилось. Да, конечно, она иногда повторялась. Но пес разомлел от прикосновений ее рук, и ему было совершенно все равно, что она говорит, даже если бы она стала перечислять сокровища в закромах ее мужа. Или уже бывшего мужа? Он-то не попал в Элизиум, а томится где-то в более мрачных застенках. Значит пути их разошлись окончательно.
Елена, как и раньше, приходила каждую ночь, но теперь она уютно устраивалась в теплых лапах пса и гладила его, разговоривала.
Иногда она приносила расческу и пыталась привести в порядок спутавшуюся и свалявшуюся шерсть. Иногда она приносила большую тарелку и кувшин с водой из источников Элизиума, и поила Цебрера. Для него эта тарелка была как маленькое блюдечко, но ему очень нравилось опускать поочереди все три языка в прохладу чистой воды.
Иногда она приносила цветы и давала ему понюхать. Некоторые, например жасмин и акация ему нравились, от запаха лилии он чихал и отворачивался. А цветок орхидеи он попробовал на зуб, но потом долго плевался и вытирал язык лапой.
Однажды она нашла растение, сок которого заживляет раны, набрала целую миску листев и растолкла их в кашицу. А придя к Церберу, смазала его шею. Ей стоило больших трудов уговорить его. Он сначала скалил зубы и огрызался, но потом смирился, и подставил шею нежным рукам. Сок щипал растерзанную плоть, пес скулил, рычал, но он не посмел тронуть девушку. Елена была очень довольна. Ранки нанесенные строгим ошейником быстро затянулись, и теперь пес позволял гладить шею спокойно.
А иногда они затевали игру, пес рычал и нападал на нее, а она смеялась и отпрыгивала в сторону. В этих играх Цербер никогда не делал того, о чем потом мог бы пожалеть. Он не был слишком быстр, не задевал ее когтями, слизывал яд с клыком, чтобы они случайно не попали ей на тунику, и змея у него на хвосте была довольно апатична. Порой Цербер возил ее по пещере, как лошадь. Он был как раз подходящего размера.
Но чаще они просто сидели. Елена рассказывала ему истории о богах и героях, о любви и смерти, о солнце и звездах. С ним можно было говорить. Он внимательно слушал, навострив все три пары ушей. Или они мирно молчали, смотря на плывущую Луну в кусочке неба.
Цербер был влюблен. Он был счастлив. Он чувствовал себя маленьким щенком и в то же время огромным и могучим, неутомимым и непобедимым псом.
Однажды, когда она уже ушла, он задумался. А если она больше никогда не вернется? Если вдруг исчезнет из его жизни? Не будет больше прохладной воды и терпких ароматов цветов, игр и смеха, забавных и поучительных историй, Нет! Такого просто не может быть! Она ведь душа. Ей не куда идти. Но, постойте! Она же душа из Элизиума! Значит рано или поздно, ее поведут к Лете и она все забудет! Забудет, что она Елена Троянская, забудет все те занимательные истории, которые она рассказывает ему, забудет его самого. Нет, она откажется, ведь она может отказаться. Или не может? Еще никто не отказывался. Возвращение к жизни не такое предложение, от которого люди отказываются. Но теперь у нее жизнь изменилась, теперь у нее есть он. Она обязательно откажется. И будет приходить каждую ночь.Она будет приходить.
Но в эту ночь она почему-то не пришла. Бедный пес. Он ждал ее. Сначала молча лежал и смотрел на темный проем коридора. Потом он начал ходить из угла в угол и скулить. А потом он начал сходить с ума. Он рвался с цепи, и шипы на ошейнике оставляли кровавые раны. Он бил лапами, и камни крошились под его когтями. Он выл от отчаяния, и души грешников содрогались от ужаса. Где она, где, думал пес. Почему она не приходит? Почему ее нет? Неужели ее все-таки забрали? Но она должна была придти попрощаться.
А Елена тем временем преспокойно сидела в Элизиуме и вкушала спелые плоды винограда. Новичек рассказывал последние известия с поверхности, она засиделась, заслушалась и забыла про верного пса.
Когда она пришла на следующую ночь, пес был вне себя от радости. Он уже и не чаял увидеть ее святящийся ореол, вдохнуть запах красоты. Он припадал на лапы и скулил, и тут же вскакивал и принимался облизывать ей лицо. Она ласково приговаривала «Ну-ну, успокойся. Ну что с тобой?». Он был обеспокоен, но она не могла понять, чем. Ей бы обратить на это больше внимания, но она по незнанию, или еще по какой причине и не подумала об этом. Мало ли какие могут быть проблемы у несчастного пса прикованного навечно в каменном мешке.
Проблема началась, когда Елена захотела уйти. Она встала, потрепала пса но холке, как обычно это делала, но тот резкрым прыжком вскочил на ноги и преградил ей дорогу. Девушка удивилась.
- Дай пройти, - сказала она недоуменно.
Цербер зарычал.
- Что это значит? – спросила Елена.
Пес зарычал еще громче и ощетинился.
- Да что происходит?
Пес стоял низко пригнув к холодному каменному все три головы и смотрел на Елену, сердито сверкая глазами. Девушка же не понимала ничего. Она отсутствовала всего одну ночь. С чего вдруг такие перемены. Но она не знала, что пережил бедный пес, и какие ужасные мысли лезли ему в голову. А она до сих пор не поняла, насколько он любит ее, и насколько боится потерять.
Оставив попытки уйти, Елена села прямо на пол у дальней стенке. Пес, успокоившись, подошел к ней, лег рядом и положил одну из голов ей на колени. Она рассеяно потрепала его между ушей. Он довольно заурчал.
Но сделав это неловкое движение рука замерла и больше не шевелилась.
Так проходили дни за днями. Она сидела в углу почти не шевелясь, а он лежал рядом с ней. Иногда он вставал, разминал лапы, потягивался, и снова ложился. Но стоило попытаться встать ей, он рычал, и она садилась обратно.
Это казалось невозможным, ведь тень не может меняться. Но Елена бледнела с каждым днем. Вскоре она стала еле видимым подобием самой себя. Конечно, она не видела себя со стороны, ведь никто не позаботился снабдить пещеру Цербера зеркалом, но она чувствовала, что что-то не так, она замечала за собой апатию и безвольность, слабость и безжизненность. Сначала она пыталась убедить его, что все хорошо, просто ей нужно ненадолго попасть в Элизиум. Восстановиться, поправится, узнать свежие новости. Она говорила, что вернется. Она просила. Она умоляла. Но пес был не приклонен. И Елена перестала его просить, поняв, что это бесполезно. Она сидела и молчала. И бледнела все больше и больше.
Цербер сначала переживал, что пропадает ее серебристый ореол, затем он перестал чувствовать запах красоты. А затем он перестал ложиться рядом с ней и класть ей голову на колени. Она стала для него неким подобием камня, таким, какой всегда должен быть в его пещере.
Через какое-то время Цербер настолько привык к ее присутствию и молчанию, а она стала настолько незаметной, что он перестал обращать на нее внимания. Только в том случае, если она шевелилась, он невнятно рычал, как рычит собака во сне, если ей приснится кошка.
«Она моя, - думал пес, - моя навсегда. Вот пусть тут и сидит. Чтобы не потерялась. Чтобы не ушла»

Раз в год в Элизиуме проходила жеребьевка. Одной из душ дозволялось испить из Леты и снова вернуться наверх. Из большого рога Аид собственноручно при большом стечении душ и всех трех мойр торжественно доставал лавровый листок с именем и зачитывал его. И если кому-то выпадала эта честь, мойры сразу начинали плести новую нить. Изменить что-либо было невозможно как и повторить жеребьевку с случае отсутствия души. Врочем, этого никогда не случалось.
В этом же году (а может и не в этом, время не имеет значения) случилось. Впервые за всю историю подземного царства души не оказалось на месте. Елену, а именно ее имя было оглашено, искали во всех уголках Элизиума, заглядывали под каждый камень, и под каждым кустом посмотрели. Нигде нет. Как в Тартар провалилась. Впрочем, там тоже искали. Искали действительно везде. Мойры даже начали волноваться. А уж они-то самые невозмутимые из небожителей.
Нашли Елену случайно. Какой-то из поисковых отрядов проходил мимо пещеры Цербера, и только проформы ради они глянули внутрь. То что они увидели поразило их больше чем отсутствие Елены на церемонии жеребьевки. Ее еле видимый силуэт они заметили только потому что была безлунная ночь, и в темноте даже тот слабый отсвет, что остался от Елены было трудно не заметить. Они позвали ее, но вместо нее ответил Цербер. Он загородил ее всем телом и зарычал. Они, конечно, поняли, что происходит что-то из ряда вон выходящее, но никто и предположить не мог, что пес считает ее своей собственностью.
Все проблемы решаются легко и просто, если ты бог. Пусть не самый могущественный, пусть не всесильный, но зато у тебя есть друзья или просто знакомые, тоже боги, которые могут сделать что-то для тебя в любой ситуации. Айд, конечно, попытался справиться своими силами, но отказался от этой мысли после того, как Цербер чуть не откусил ему руку. И был тогда призван Морфей. Все что от него требовалось – это четыре капли маковой росы. По капле на каждый нос, считая змеиный. И пес заснул крепким здоровым сном.
Елену вывели из пещеры и отвели в Элизиум. Никто не стал ее ни в чем упрекать, хотя она, конечно, была виновата. Ее привели в относительную норму, и только после этого с большой торжественностью повели к Лете, где она испила воды. Разум ее стал девственно чист, и память полностью стерлась. Ее душа была готова вселиться в новое тело, которое вот-вот должно было родиться.
Она успела вовремя. Она начала познавать мир заново. Все говорили, что она замечательная девочка, что она очаровательное создание, что краше ее на свете не было. И имя ей дали в честь прекрасной царевны Елены.
Ну да оставим ее в покое.

Что же Цербер? А Цербер когда проснулся первым делом он метнулся в тот угол, где так долго держал Елену. Впрочем метнулся он туда в какой-то безумной надежде, хотя уже знал, что ничего там не найдет. Более того, он уже знал, что никогда ее не увидит. Ведь за ней пришли не просто так, ее забрали навсегда. Да, она вернется в подземное царство спустя несколько десятков лет, нет такого человека, который жил бы вечно. Она вернется, может она уже не попадет в Элизиум, а если и попадет, это уже не будет важно, ведь она выпила из Леты, а это значит, что она больше ничего не помнит. Это же ужасно! Это катастрофа для бедного пса. Она не придет к нему ночью, затмевая своим светом луну, она не будет гладить его по головам и расчесывать шерсть. Не будет больше рассказов и историй. Не будет запаха красоты. Никогда.
Да, он перестал ее замечать, когда она сидела тут все время. Да, он перестал замечать запах ее красоты. Но теперь, когда ее не стало, только теперь он понял, что она на самом деле для него значила.
И он завыл. Не так тоскливо, как тогда, когда она не приходила всего одну ночь, он выл по-другому, и в голосе его было столько нерастраченной нежности, столько неизбывной тоски. Он выл, не переставая, несколько дней и ночей. Он выл в три голоса, и черная тоска пробирала любого кто слышал. А слышали все, от последнего грешника до самого Аида. Аид уже успел ни один раз пожалеть, что не отменил принятое решение, но кто тебе будет верить, если ты отменяешь собственные решения, особенно если ты бог. И он терпел. Терпели и все остальные, у которых вообще не было выбора.
Когда луна пошла на убыль, Цербер охрип и устал. Он заснул, впервые в своей жизни без всякого божественного вмешательства. Он просто закрыл глаза и уснул. Ему было глубоко плевать на пост, на то что надо кого-то там охранять. Он просто уснул. Но и во сне он не нашел покоя. Ему снилась она. Ее ласковые руки и нежный голос, ее волнующий запах. Спал он не долго. Потому что во сне он очень быстро понял, что это сон, и это было невыносимо. И проснулся. И снова завыл. Но голос уже сел, после нескольких дней непрерывного горя, и все что он мог – это хрипеть, рвать цепь и крошить когтями камень.
Его горе не имело границ. Ведь она была самым светлым в его жизни существом. И она ушла. Навсегда. Для смертных понятие навсегда не знакомо. Их «навсегда» ограничивается несколькими десятками лет. Его «навсегда» было настоящим, навсегдашним. И он это понимал, как никто другой.
Конечно, время лечит, и через пару лет он уже не выл по ночам, не рвал цепь. Он только сидел под отверстием в потолке и смотрел на луну, которая безразлично двигалась по небосклону из одного края неба в другой. Но для него она была единственным напоминанием о той, которая ушла навсегда. Теперь она была так же далека, как и луна. Но на луну он по крайней мере мог смотреть. И только в самые безлунные ночи он страдал от того, что так темно, и что нет этого серебристого света. А в полнолуние ему казалось, что вот-вот мимолетное дуновение ветра должно принести отголосок запаха красоты. Но ничего не происходило. И тогда пес начинал выть. Как любой нормальный пес. Только совсем по другой причине.

Прошло много лет. Неважно сколько. Время не имеет значения. Вой по ночам почти прекратился. Только иногда наплывали воспоминания.
В одну из ночей, когда на него нахлынули воспоминнания, он выл в три голоса и не заметил как сзади приблизился девичий силуэт. Только лишь легкое дуновение донесло до него почти забытый запах.
- Бедный, - сказал знакомый голос, - за что ж тебя так.