День рождения Джона Леннона

Эта "пиэсса" является логическим продолжением повести "Легенды и предания "сказочной" Германии". Именно, поэтому не даны характеристики главных действующих лиц. Все ударения в словах обозначены заглавными буквами.
Здесь - только 1 Действие. А там, посмотрим...


ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ДЖОНА ЛЕННОНА
или
«Краткий курс истории России 90-х годов в воспоминаниях и оценках выживших очевидцев»
гомерическая пьеса в двух с половиной действиях
ПРЕДИСЛОВИЕ:
«Пиэсса» не является претензией на драматургию. Это, скорее, олитературенный вариант квази-византийской «АнЭкдота*», высказанный вслух; свеобразная попытка взглянуть на то, что произошло в стране и среди ее обитателей в те самые «девяностые годы». Обломки гипсовых статуй Венилии** и Фамы*** или, если угодно, окаменевшие остовы таежных лиственниц под черным асфальтом Екатеринбургской «Плотинки» - это застывшая основа для композиции, языка и настроения «пиэссы».
Обсуждаемые в «пиэссе» вопросы:
1. Привязанности молодости.
2. Развал СССР.
3. Празднование 50-летия Победы как «историческая веха».
4. Быт и нравы 90-х годов.
5. Свердловск-Екатеринбург как «открытый город».
6. Сочи в 90-е годы.
7. Президент Ёлкин.

*Анэкдота (с ударением на «э») – тайная история (греч.)
**Венилия – Надежда (лат.)
***Фама – Молва (греч.)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Обитатели виртуального пространства «сказочной Германии»:
1. Андрюлик. Он же - дядюшка Ондромэдо, он же - «ункель Энди», он же - А. А. Беляев;
2. Лёлик. Он же – дядюшка Леопардо (Лео), он же – «Борисыч», он же – Л. Б. Жданов;
3. Хусейн. Он же – Гусейн Гуслия, он же – Мафусаил, он же – Бодя, он же – В. Е. Богданов.
4. Дуче. Он же - Витли, он же - «великий и непогрешимый», он же - В. В. Сумин;
5. Колядюк. Он же - Коля, он же - Николай, он же - Мыкола, он же - А. Н. Колядинцев;
6. господин Суцзуков. Он же – Сюзи, он же - Собакевич, он же – Лёха, он же – А. Л. Сюзюмов;
Гости – старинные «товарисчи» обитателей виртуального пространства «сказочной Германии»:
1. Гошик. «Товарисч» всех присутствующих и иже с ними. Высок, очкаст, смешлив и говорлив, иногда несносен, потому что самодостаточен. В принципе же, вполне адекватен, хотя, немного «затюкан» женой, отчего время от времени решается на самые решительные сепаратистские действия, «поднимает восстание» и совершает «подвиги». Сентиментален. Ироничен. Увлечен Востоком, футболом и придумыванием головоломных препятствий для собственной судьбы. Работает во «Дворце Молодёжи» при областном Департаменте Образования, каким-то начальником.
2. Костя Щука. Биолог по образованию. Знакомству и дружбе своей с «товарисчами» обязан Гошику и Дученому братцу Герке. Внешне, очень похож на дисквалифицированного Гарика Сукачёва. Естественно, играет на гитаре, обладает хорошо поставленным тенорком. Необыкновенно добр, умён и прост в общении. Из тех, кто, ради друзей «отдаст последнюю рубашку». Прозвище своё получил за неуловимый акцент, проявляющийся при исполнении «аглицких зонгов» и, с легкостью, превращающий любые «басурменские» слова в кашу. Например, одну из битловских песенок он, обычно начинает так: «А-а-а…ЩУзэ ноу бэра ви зэ галайкью..»
3. Кукр. Чёрен, бородат, невелик ростом и гениален. Нос картошкой, невинные голубые глаза. Очень и очень неординарный художник-самородок. Крайне деятелен, очень упорен в достижении поставленных целей и сдержан. Нраву веселого, безобиден, занят собой. И это всё не мешает ему содержать большую гончарную мастерскую, расположенную рядом с Лёликовской, и работать строго «на заказ». Вообще, Кукр – знатный ёбургский керамист и аматор. Настоящая фамилия Черняк. Прозвище получил давным-давно, по аналогии с часто упоминаемым некогда, знаменитым чешским хоккейным звеном: «Гашек, ЧЕрняк, Кокрмен...». Отсюда и сокращенное – Кукр.
4. Лебедь. Он же – Лебедянский. Звукорежиссер на студии «ГОРОД». Высок и, как водится, волосат. Флегматичен, рассеян, всегда вызывающе спокоен – настоящий христианИн, хотя, охотнее рассуждает о Дзене и о явлениях Бодкихармы. Долгое время жил в Питере, пытался всерьез заниматься музыкой, потом успокоился, но до сих пор играет, на чем может и на чем захочет. С ним интересно поговорить, если для этого не жаль приложить титанические усилия. Неординарный и закрытый человек. А женой у него Верочка, та сама, искупанная в горячем молоке «спелая олива».
5. Лёха Крутиков. Биолог - Кости Щуки и «всехний» друг. Задубелый, чуть одичавший добряк. Работает егерем в Тазовском национальном заповеднике, что в Ямало-Ненецком Автономном Округе. Очень высок, прямоуголен, светлоглаз и мускулист. Иногда бывает «фантастически богат». Когда является в Ебург «на побывку», ощущение, что, буквально, у всех «брат с Севера приехал». Никогда ни в чем никому не отказывает. Способен выпить чудовищное количество пива или водки (ему всё равно), но и в пьянстве - спокоен, рассудителен и четко различает враждебные коллективу инсинуации, возникающие извне. За что и прозван «атаманом Крутияром».
6. Шипаёз. «Немец на русской службе». Медальное лицо, большие синие глаза, «голливудская» улыбка, да, к тому же еще - настоящий блондин. Вдумчив, хозяйственен, воспитан, «чадолюбив». Счастливо женат. Никто ни разу не видел его «вышедшим из себя». Гипотетически, способен на многое – эдакая «вещь в себе». В меру добр, в меру безалаберен. Не смотря на «хороший женский рост», в былые годы пользовался значительным решпектом среди дам. Любит, когда его называют «Шиппи». Это смиряет его с необходимостью держать на плаву успешную торговую фирму. Сейчас немного раздался, заматерел и, чем-то неуловимо напоминает Марлона Брандо в затянувшемся переходе между «Последним танго в Париже» и «Доном Хуаном да Марко».
Загадочные личности «странного дня»:
1. девушка Лена. Красивая брюнетка 23-х лет, хозяйка «загадочного» флэта.
2. девушка Катя. Очень красивая блондинка 25-ти лет, гостья и наперсница хозяйки «загадочного» флэта.
3. негр Джонни. Русскоговорящий уроженец острова Ямайка. Черный, как сапог.
ДЕЙСТВИЕ I
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Андрюлик.
Лёлик.
Кукр.
Лебедь.
Дуче.
Хусейн.
Колядюк.
Гошик.
господин Суцзуков.

Гончарная мастерская дядюшки Леопардо. Довольно просторное, некогда, помещение заставлено стеллажами и столами. На столах, стеллажах и подоконниках всех четырёх окон – образцы керамического творчества самого дядюшки и его присных: вазы, пивные кружки, чайники, пепельницы, тарелки, штофы, подсвечники, фигурки животных и загадочные образования из обожженной глины. В глубине мастерской – две печи для обжига, ёмкости с глиной и цветной глазурью. На свободном пространстве стен – керамические кашпо, флейта, пионерский горн и стильные черно-белые постеры «Битлз», Дж. Ли Хукера и Джона Леннона. Весь передний план занимает длинный «гостевой» стол, расположенный рядом с входом в мастерскую. На столе, среди цветных - «отбракованных» - чашек, стаканчиков и рюмок самых сложных форм и окраса – большой белый чайник; круглый и черный, как шайба «бумбокс-panasoniс»; внушительная стопка CD и кассет; объемистая пепельница в виде оплавленной и раздавленной бутылки; толстый том «Энциклопедия РОКа»; книжка Ли Бо и две бутылки армянского коньяку «Ани». Из «бумбокса» негромко доноситься Ленноновский «Imagine». За столом Лёлик и Андрюлик. На одном из свободных стульев лежит гитара. Еще одна – висит на стене.
Время действия - середина 90-х годов, октябрь.

Андрюлик: - Эльф унд фюнф унд драйциг Ур! Практически, цвёльф! А товарисчи не идут и не дуют даже в ху-торской свисток, практически! Тупят Джоннин бёздей, тупят! Скоро вечер, а алкохолухопото дюзнуть всё никак не задаёцця!

Лёлик: - Дык, наливайте же, скорей, Энди! Чувствуюецця уже какая-то недоговорённость, недовысказанность! Поздно приходящим, как говорицця, осса!

Андрюлик (потянувшись за бутылкой коньяку): - Значица, никаких уважух им и решпектов! А славный коньячила пускай нам достаёцця!

Лёлик: - Пускай достаёцця! Сказано – в одиннадцать тридцать пять, значит – в одиннадцать тридцать пять!

Андрюлик: - Дорогой, Джонни! Хоть, ты давно и не с нами, но товарисчи всегда помнят о твоём ****ее, регулярно заслухивают твой музОн, и любят твои зонги! И ты там, на небесах, это, наверное, уже заценил. За Джонни!

Лёлик: - За Джонни!

Выпивают коньяк. Лёлик ломает на кусочки, прямо сквозь шуршащую фольгу, плитку черного горького шоколада. Андрюлик возится с лимоном, стараясь нарезать ломтики потоньше.

Андрюлик: - А, что говорят звёзды, Лео? Каковы першпективы сегодняшнего безудержного веселья, фактически, дУбаса?

Лёлик: - Хуси отзвонился – прибудет скоро. Цузаммен с Дуче. Колядючина, может, попожжа, заплывёт. Кукр свой обжиг уже заканчивает, побежал за «коньяковским», Суцзуков явицця-нет - не знаю, он же всегда, как из ..., на лыжах возникат! Костя Щука с атаманом Крутияром уже в пути. Лебедянский – в кулхаусе; еще до твоего прихода попилил за жором. А! Хуагофэн грозился бысть. О, как!

Андрюлик: - Гошик?

Лёлик: - Ну.

Андрюлик: - Какие перемены участи! Давненько-давненько я Хьюго не видал! Как он там, в своём «апартаменте сообразованности»? Гнёцця и чахнет? Или дышит еще Чу-Вэ?

Лёлик: - Дышит-дышит - «жив, курилка»! Отягощен семейством и заботами. Но сегодня, говорит, у него День Независимости – волчиця Геленка к папачосу с мамачосом убыла нах хаус. К товарисчам, говорит, жаждет прибыть на камтугезу, как из ружья!

Андрюлик: - И с «гостевым» флянцем?

Лёлик: - А, как же! Предупрежден. И пусть попробует быть не вооружен!

Андрюлик: - Так, это же - зер гут! Наши запасы становятся неисчерпаемыми!

Лёлик: - Да... Уж... Как бы не упасть, и не зареветь! Кто, тогда, кандзё хранить будет?!?

Андрюлик: - О-о-о! Самурайские измышления?! «Бусидо»! Самурай - ва, касикой, синсицунэ и нарай ару, практически?

Лёлик: - Ха! Какой «синсицунэ»! Тут, как бы не окараться!

Андрюлик: - А, что такое?

Лёлик: - Да, вспомнил! Как-то - в году восемьдесят шестом - был учинён совместный товаристический дУбас с залётом за горизонт. Кстати, с Гошиком и Бодей!

Андрюлик: - Ну?

Лёлик: - Чё, «ну»? Повлеклись потом к девулькам, как водится. Обстоятельства места плохо помню, но помню, что докопался я с домогательствами и гнуснейшими намерениями к одной. Катериной, по-моему, звали. Блонди такая... Высокая... Убедительная... Ну, вот. Словом за слово – хреном по стОлу – чувствую: победа будет за нами! Но потом, что-то произошло... Отключение всех вербальных рецепторов!.. Утром просыпаюсь от гадкого козлячего хихиканья. И чую – неудобно мне как-то. Тесно в ощущениях! Шары выкатил – кругом девульки, радостные, как на параде, чаёк, то, сё... А я лежу в Катькиной постельке девичьей, хаер всклокочен, а на мне - Катькина полупрозрачная «ночнушка» и Катькины же белые колготки!

Андрюлик: (давясь со смеху и наливая коньяк): - Ну, ты дал, дядюшка Лео! И, главное – с кой тайной целью?!?

Лёлик: (поднимая стаканчик с коньяком): - Кто б знал! По сию пору мраком всё покрыто. Поэтому: как бы не окараться!

Андрюлик: (присоединяясь): - То есть, за здоровье! Дорогой, Джонни! Мы пьём за здоровье, потому что на настоящем бёздее должно бысть усё здорово и весело!

Выпивают. Жуют лимон, но улыбаются. Лёлик поворачивается к «бумбоксу», касается кнопок и меняет диск. На этот раз, из «музыкальной» стопки на столе извлекается «Sgt. Pepper’s lonely Hearts Club Band» «The Beatles».

Лёлик: - Это еще что! Вот Хьюго прибудет, выспроси, как мы его «замуж» провожали.

Андрюлик: - Это гиштория про несчастного автомобилиста и его перевёрнутую ландульку? Знаю. Вот, давай, лучше, я расскажу товарисчу, как однажды, мы ГОязом Самигуловым отвязных девулек изображали!

Лёлик: - Вы?!? Да-а-а... Ну, ты – ишо туда-сюда, но Гаяз же – вообще, на жопу похож!

Андрюлик: - Не надо торопицця с выводами, дядюшка! Не надо!

Лёлик: - Мне нужны свидетели.

Андрюлик: - Спокойно. Свидетели предъявляются «на раз»! И – в изобилии!
Как по заказу, хлопает входная дверь в тамбуре. Входят Кукр и Лебедь. В руках у них пакеты с продуктами и, вероятно, с коньяком. Они только что из магазина и попали под начавшийся дождь. Кукр, как был, так и есть в рабочей робе, у Лебедя с собой губная гармошка, и он, меланхолично, наигрывает на ней битловскую «Nowhere Man» из «Rubber Soul».

Лёлик: - Ага! Вот и свидетели! Свидетели Иеговы.

Андрюлик: - Вас только за смертью посылать! Товарисчи – «в ожидании Годо», а они на фрайтаг – ни ногой, ни другой!

Лебедь: - От, наглая морда! Не успеешь уйти и вернуться, а тут уже всякие андрюлики расположились - гнездятся, привыкают!

Кукр (зловеще, и с «неподдельным» ужасом): - А-а-а, так товарисчей мокрых ему не жалко! Он решил, по-хамски, товарисчей, слегка, покабАнить?!?
Лёлик (расхохотавшись): - Пожалейте упыря!

Андрюлик: - Хо! Не фиг, меня жалеть. Не пойти бы вам всем... - кабАнство – в темцу!

Лёлик: - Ты, давай, лучше, любезный ункель Энди, коньячилу бАнчи. Товарисчи, вишь, лапки промочили.

Андрюлик: (назидательно) – «Банчить» – это «продавать», а, никак, не «наливать», дорогой Лео.

Лёлик - Да, какая разница! Лей, давай.

Андрюлик разливает остатки «Ани» из бутылки. Вновь прибывшие снимают и развешивают промокшие куртки. Лёлик поднимается, выключает печь для обжига и открывает клещами ее дверку. Через какое-то время в мастерской заметно теплеет. Все четверо – у стола, с керамическими стопками в руках.

Лёлик: - Ну, как говорили древние кхмеры, вспоминая незабвенного Джонни - калдыр!

Коньяк выпит. «Хозяева» и «гости» рассаживаются за столом. Андрюлик берет гитару, проводит «плекцией» по струнам. Лебедь настраивает вторую гитару, красную, «лёликовскую» и поправляет на груди металлический «хомут» для губной гармошки.

Андрюлик: - Дорогой, Джонни! Этот зонг посвящаецця тебе и твоему ****ею! И... (кивнув Лебедю):
Я проснулся утром, одетым в кресле,
В своей каморке, средь знакомых стен.
Я прождал цебя до утра и – интересно,
Где и с кем ты провела эту ночь, моя сладкая Энн?

А потом я умылся и почистил зубья.
И подумал о том, что брицця мне лень!
И встал, и пошел – куда глядзели глазья,
Благо было светло, благо был уже дзень...

А на мосту я встретил целовека.
И он сказал мне, что знает меня!
И у него был рупь и у меня четыре,
В связи с чем мы взяли три бутылки вина!

И он привёл меня в престранные гости,
Где все сидели за не накрытым столом
И пили портвейн, и играли в «кости»,
И называли друг друга гавном!

И всё там было, как бывает «в мансарде»:
Из двух колонок доносился Бах.
И, каждый думал о своём – кто о шести миллиардах,
Ну, а кто-то – о шести рублях…

И женщины там были очень любезны!
И одна из них пыталась захвацить меня в плен.
А я сидел пень пнём и вдруг подумал:
Где и, с кем ты провела эту ночь, моя сладкая Энн?...

... А. когда я вернулся, ты уже спала...
Я не стал цебя будзить и устраиваць сцен...
Какая, в сущности,
 Разница...
Где и, с кем...
Ты провела эту ночь, моя сладкая Энн!...

Во время исполнения песни Лебедь невозмутимо ведет «вторую партию» на гитаре и губной гармошке, Лёлик, улыбаясь, ритмично постукивает чайной ложечкой по слоноподобной пивной кружке, Кукр – «на подтанцовке».
Лёлик всё поглядывает на Кукра, на его неустойчивые комичные телодвижения, ухмыляется в бороду и, когда Андрюлик заканчивает петь, перехватывает у него гитару. Лебедь, молча, поворачивается к Лёлику.

Лёлик: - Ооо-йе-з-з-з!!! Энди! БанчИлово тупицця! (и, кивнув в сторону чуть приостановившегося Кукра, с «ля минор»): - Кукрище, давай! Этот зонг посвящаецця тебе! Ну, и Джонни, естественно!
И не думал я с ней танцевать...
Я подмигивал бабе другой!
А она, почему-то дрожа,
Потащила меня за собой.

Всё понЯв, я решил вдруг слинять.
Я молчал, как молчат на допросах.
А она, и, не слушав, сама
На свои отвечала вопросы.

А потом долго пили мы чай,
Заедая его пирогами.
И она, будто бы невзначай,
Ослепляла своими ногами.

А потом было всё, как в кино!
ЗАГС, родня – все меня пропивали.
И смотрел я с тоскою в окно,
Когда дяди советы давали...

Андрюлик (подпевая последний куплет): - Когда дяди крышняк подрывали... Однако ж, а не пора ли нам совершить маленький накатусик? Или, проще говоря, дюзнуть?

Лебедь: - Да, чувствуется некая ...

Кукр: - Невысказанность?

Лёлик: - Недоговоренность?

Андрюлик (перебивая всех): - Дорогой Джонни! Пока эти упыри упражняются в словесах, предлагаю отведать чудесного «коньяковского»! В честь славного ****ея!

Андрюлик разливает коньяк. У стола поднимается маленькая суета. Из пакетов извлекаются пара узких бутылок «Белого Аиста» и всевозможная снедь. Лёлик, на правах хозяина, достаёт из тумбы фаянсовые тарелки, пластмассовые вилки и глиняную салфетницу. Мастерская наполняется прекрасными запахами свежего ржаного хлеба, копченого мяса, мокрой зелени и лимонов. Коньяк выпивается мимоходом, в хлопотах сервировки. Все заняты. Один только Андрюлик сидит в стороне с задумчивым и сосредоточенным видом, негромко наигрывая «No Woman, No Cry» Боба Марли. Праздничный стол снаряжается, довольно, быстро. Лёлик снова наполняет стопки из последней бутылки «Ани». Лебедь уже подыгрывает Андрюлику на гармошке. Кукр прохаживается вдоль стеллажей с Лёликовскими творениями.

Кукр (остановившись возле Андрюлика): - Об чем задумался, детина?

Андрюлик: - Ты, как в анекдотце! Говоришь, как бегемот ведмедЮ.

Кукр: - Что за анекдот? Почему не знаю?

Андрюлик: - Старый, с бородишшей! Не знаешь?... Короче. Зоопарк. Медведь в клетке – в тоскевиче. Делать - нехер. Жара. По соседству – вольер с бегемотом. У бегемота там полянца, бассейн, все дела. Бегемот плющицця, ходит довольный жизнью, купку регулярно осуществлят, капусту и сено своё рубат. И всё это время медведь на него пристально смотрит. Задумчиво так, в упор. Целый дзень! Бедный бегемот уже извёлся, уже ему - никак. Пожурчать спокойно не может: медведь всё сечёт. Бегемот – охеревший в корягу - подваливает решительно к ограде и медведЮ: «Миш, вот ты на меня всё смотришь и думаешь, думаешь и смотришь! Об чём задумался, Миш?». А медведь: «Да, вот, думаю: твоим бы хлебальником, да медку бы, навернуть!»
Присутствующие усмехаются. Кукр счастливо хохочет. Лёлик поднимает руку.

Лёлик: - А, вот, анЕкдота про бёздей! Про бёздей Калигулы.

Лебедь (повернув голову, заинтересованно): - Калигулы?

Лёлик: - Ну. В общем, у Калигулы – бёздей. Накануне, патриции и сенаторы - старые пердуны собираются на форуме обсудить, чё ж задарить императору своему унбедигтному и кровавому, раз такое дело. Один говорит: «А давайте ему коня убедительного подгоним – класняче будет!». Все: «Не-е-е, нафиг, нафиг, он опять потом нас с этим конём в дёсны долбицця заставит! Иллюзий донт!». Думают дальше. Вскакиват еще один: «А, девулек, давайте! Целый косячок! Девственниц молодых!». Все, хором: «Да нужны ему те девульки, как летошный снег! По барабану ему девульки! Вон он – с сеструлями собскими резвицця. Что он баб не видел, что ли? Иллюзий донт!». Думают дальше, охеревают. И тут – самый молодой: «А. давайте, крестов кучу набьём вдоль Аппиевой дороги и рабов на них навешаем! Император проснётся поутру – приятно! Солнце только взошло, а уже, кто-то мучаецця! Из кого-то уже жилы тянут. Классно же!». Все: «Классно! Точно! Ему пондра!». Так и сделали. Утром Калигула просыпацця, на форум выдвигацця, а тут – милое сердцу зрелище. Рабы - в кровищи, гроздьями на крестах, вдоль Аппиевой дороги. Калигула: «А, что ж такое? Откуда такая прелесть? Кто распорядился? Почему не доложили?». Спускается вниз, подходит к первому же кресту, с удовлетворением всё заценяет и у висящего раба, всего в кровищи и в мухах, интересуется: «За что тебя, болезный? Как ты здесь оказался?». Терпила еле голову поднял, но запеват: «Хеппи бёздей, ту ю-у-у... Хеппи бёздей ту ю-у-у…».

Сдержанный смех. Лёгкое недоумение. Андрюлик - с перекошенным сигаретой ртом - коротко аплодирует.

Андрюлик: - Сам придумал?

Лёлик: - Практически... Так... Творчески переосмыслил...

Резко открывается дверь. Входят Хусейн, Дуче и, немым знаком незаданного вопроса, Колядюк. Складывают мокрые зонтики, стряхивают капли дождя с волос. Дуче в черном реглане, Колядюк с Хусейном в кожаных куртках, лоснящихся от осенней влаги. На плече у Дуче спортивная сумка, которую он уже спешит открыть одной рукой.

Хусейн: - Ага-а-а! Товарисчей, оказывацця, никто не ждет, полковникам никто не пишет!

Кукр: - Нет уж, нет уж! Все флаги – в гости к нам!

Дуче: - Что-то не видно радости в движеньях!

Лёлик: (вскакивая с гитарой наперевес, и ударив по струнам бодрым маршевым боем, запевает):
- Чётко шаг чеканит лихой командир.
На расправу краткий: наряд и сортир!
С выправкою, строгий и - складка у губ,
Даже поварихам он люб!
 Проклиная сентябрьские тучи,
 Мы «мерзавцями» кузовы пучим!
 Вряд ли, было б всё краше и лучше,
 Если б не было нашего Дуче!

Дуче: (невозмутимо): - Неплохо. Что ж... Дайте людям «Вольно!»...

Лёлик: - Вольно! Можно оправицця!

Общее веселье. Хохот. Пожатья рук. Приветствия.

Андрюлик (строго): - А, где сурпрайзы, в честь ****ея Джонни?

Хусейн: - О! Упырь – в своём репертуаре!

Колядюк: - А, может, о нас здесь нехорошо думают, может, нас не любят?

Лебедь (как бы, очнувшись и увидев родственную душу - Колядюку): - «Здесь нас никто не любит, а мы не любим их. Здесь ездят на авто, ну, а мы - не из таких...». Андрюха пришел! Сто лет тебя не видел. Как Маринка?

Колядюк (печально, практически, «прискорбно»): - Марина дома.

Дуче: - Огнетта шлёт всем приветы и надеется «Колю» сегодня увидеть тёплым, но относительно вменяемым.

Хусейн (выкладывает из Дученой сумки коньяк и какие-то пакеты): - А, вот это уж, - как получиться.

Кукр (споро разливая коньяк): Ну, со свиданьицем! К столу, к столу!

Андрюлик (развернув один из принесенных пакетов): - Ого! Зъим я котлэту с гиппопотама – одразу поправлюсь на пьять килограмив!

В общем веселом гомоне присутствующие тесно окружают стол. В руках – стопки. Все улыбаются и, чувствуется, что рады друг другу. Лёлик поднимает свой стаканчик повыше.

Лёлик: - Ну, как говорили древние тупИ-гуаранИ – калдыр! И за Джоннин бёздей!

Выпивают, «крякают», шумно рассаживаются. Лебедь дудит на губной гармошке «туш». Андрюлик, отобрав у него гитару, подыгрывает и потом завершает «туш» рокочущей немелодичной кодой. Дуче оглушительно хлопает принесенной с собой хлопушкой. Он заранее, незаметно, достал ее из кармана своего пальто. Сыплется цветное конфетти.

Колядюк - Оба! Прям, как на Новый Год.

Лёлик (закуривает, удобнее перехватывает свою гитару и проводит рукой несколько раз по струнам): - О! Скоро Новый Год... Поэтому... (и – без всякого логического перехода, «с места в карьер»):
Старый год последний день рожает...
Снег скрипит, как старые мечты...
Старый год нас тихо покидает
За столами праздной суеты...

Носится народ по магазинам –
Нужно еще многое успеть!
И толпится у отдела «Вина» -
Вот вопрос: трезветь иль не трезветь?

А, я стоял один в пустой квартире
И смотрел в замёрзшее окно.
Старый год свёл счеты с этим миром
И со мной, конечно, заодно.

Думал я о том, что не случилось.
Думал я о той, что не пришла...
А метель по улицам носилась –
Все надежды снегом замела...
 А метель по улицам носилась –
 Все надежды снегом замела...

«Товарисчи», по-разному, воспринимают старую, известную всем, шевчуковскую песню. Кто-то молчит, подперев голову рукой, кто-то тихо подпевает. Лебедь с Колядюком – невозмутимы. Андрюлику, явно, не нравится чрезмерное отвлечение внимания на Лёлика: он сидит, развалившись, на стуле, меланхолически курит и всем своим видом демонстрирует индифферентность. Оживляется Андрюлик только при последних аккордах и сразу перехватывает инициативу.

Андрюлик: Дядюшка Лео сегодня - в ударе! А, вот, рокендрольца товарисчам слабать так и не задаёцця!

Кукр - Так он ж - на правах хазаина! Свобода попугаям!

Лёлик: - Рокендрол – это Беляич. Да Димосий Лебедяньський. «Черная Лестница» - в половинном составе – и даже нигиль нам не сломили!

Дуче (как бы, всерьёз и озабоченно): - Да, Андрей, почему мы до сих пор не услышали знаменитый тяжелый хит «У меня не может стоять ночью»?

Андрюлик (польщено): - Подумаем-подумаем, как вам помочь! А пока (кивнув

Лебедю с неким «тайным» значением – Лёлик, немедленно, передает гитару Лебедю -

Андрюлик берет «рубящий» аккорд): - Майк!!!
Я привык к тому, что всю жизнь мне везло,
Но я поставил на двойку, а вышел «зеро»,
И вот самоубийца берется за перо
 И пишет.
И скрип пера по бумаге как предсмертный хрип,
Мой брат был героем, но он тоже погиб.
Я кричу, но ты не слышишь мой крик –
 И, никто не услышит.
Я встаю и подхожу к открытому окну,
Вызывая тем самым весь мир на войну,
Я взрываю мосты, но я никак не пойму,
 Кто их строил.
И последний автобус ушел уже давно.
И денег на такси мне не хватит все равно!
Я видел все это, когда-то в кино,
 И все равно я расстроен.
Но не пугайся, если вдруг,
Ты услышишь ночью странный звук -
Все в порядке, просто у меня открылись старые раны...
...

Гитары постепенно стихают. Андрюлик наклоняет голову при последнем аккорде: волосы падают на лицо. За столом – небольшое волнение, сигаретный дым. Дуче с Колядюком сосредоточены: Дуче сворачивает при помощи специальной машинки самокрутку из пахучего голландского табаку, Колядюк наблюдает за процессом. Лёлик молча разливает коньяк.

Лёлик (тоном Мюллера в исполнении Леонида Броневого): - Ну, довольно лирики,
Штирлиц. Как певал Саша Башлачёв: «Дремлет коньяк, рассыпав звёздочки в штофе. В бокалах – кубики льда!».

Хусейн: - И то – дело!

Дуче (закуривая и с наслаждением выпуская длинную струю голубоватого пахучего дыма): - Вот, кстати, об алкоголе и днях рождения. Случай, однажды, шпилевОй со мной вышел, в археологической разведке – на Иртыш ездили.

Лебедь (тоже закуривая): - А, ну-ка...

Лёлик: - Да! А, ну-ка...

Дуче: - Поехали малым составом, по раннему лету. Втроём. Девулька с нами еще была. Натаха. Идем Иртышом, по берегу – там, какие-то глухие сведения томичи оставили о, якобы, стоянках неолитических. Идём. Раннее утро. Солнышко. Тайга. Комарьё, естественно. Берег - очень сложный, еле переползаемый. Натаха с тоской и говорит: «Эх. А у меня завтре день варенья! А я тут, как собака...». А, я: «Ну и что? У меня, вообще - сегодня!». Дело, девятнадцатого, как раз и было. Натаха: «Поздравляю! Тем более, есть повод накатусик маленький совершить, да, ведь – нет ничего, голяк на базе!». «Да, - говорю, – нетути. Но – фигня – скоро привал, чайку намахнём, а там, как бог даст!». А Костя, третий наш, вдруг и говорит: «Виталя, вишь, впереди блестит что-то на солнце? Стекло, не стекло?». Точно – блестит! Вижу. Добираемся мы скоро до этого места – интересно же! Места кругом глухие, нормальные люди только на самоходных баржах да на геликоптэрах передвигаются – и, что ж мы видим в воде, среди старого топляка? Видим и приятно, несказанно, изумляемся! Литровый фуфырь кубинского рома «Негро»! Полный! Достали, попробовали – он! Откуда, с каких херов свалился? Непонятно! Ближайшее жильё – в километрах в сорока! Да и то, там таких диковин с восемьдесят второго года не видывали! Брагульку ставят, запостояк, да спиртягу хлещут – дикий, заскорузлый, народ! В общем, услышал, видимо, боженька наши с Натахой молитвы! Услышал.

Андрюлик: - Славная гиштория. И дюзнуть задалось и ****ей отметили. Унбедигтное – оказываецця, бедингтно!

Хусейн: - И тут же, в тему – анекдотец! Асоциэйшн - про «услышанные молитвы»!

Кукр: - Давай! Я опять не знаю!

Хусейн (назидательно): - Кукрёныш, ты еще мал и глуп, и не видал больших ...
Короче. В одно почтенное еврейское семейство на бёздей маленькому поцу мутер и фатер задаривают попугаиху говорящую. Собрались гости, всё гут, зохэн вэй и очень кошерно! Маца – в изобилии, форшмака – ведро, цуйка, струдели – гости пацана гратулируют и, вот, он – главный подарок! Попугаиха! Снимают с клетки платок и она, тут же, как заверещит: «Хочу тгахаться, хочу тгахаться, хочу тгахаться!!!». Гости – в откате, маленькому поцу пробки в уши, немедленно, забивают всем коллективом. Словом – гэвалт и «Что делать?» Чернышевского! И, вот, самый старый и мудрый «годственник» и говорит: «Это ж какое безобгазие! И шё ж она вытвогяет?! Надо к рэбэ ее несть – рэбэ, нэхай, совет даёт, шо делать!». Ну, и все, значит - к раввину. Рэбэ - такой убедительный, пейсастый, как Лёликов «дружбан» из Екатеринослава, проблэмс вынимательно выслушиват, чёй-то там гундосит и принимает «управленческое решение». «Знаю, - говорит, - я одну почтенную семью – настоящие хасиды! – у них целых два попугая живут. Мальчики. Очень даже приличные птички – целыми днями моляцця и Тору читают! Несите попугаюху туда – там она перевоспитаецця!». Сказано – сделано. Приносят. «Добгый день!». «Добгый день!». «Вот, такие пгоблэмсы!..». «Та, гади бога! Базагов – донт!». Хоба! – а в клетке и, впрямь, два попки – сурьёзные такие, в кипах, бормочут что-то и смирно так сидять. Попугаиху – немедленно туда. И она, естественно, сразу же, как заведённая: «Хочу тгахаться, хочу тгахаться, хочу тгахаться!!!». Один из попугаев поворачивает к другому клювастый бубен свой и говорит рассудительно: «Вот, видишь, Зяма, Господь-таки услышал наши молитвы!»...

Смех и всеобщее веселье. Вызванное, скорее, не старым, известным почти всем анекдотом, а, какой-то, уж, очень непосредственной реакцией неискушенного Кукра и забавной речью Хусейна, его самодовольным, «победительным» видом. Лёлик поднимает, налитую до краев стопку, остальные, вполне с этим согласны и делают то же самое.

Лёлик: - Ну, как говорили древние ... э-э-э ... мьяну – калдыр!

Андрюлик: - И - за Джоннин ****ей!

Колядюк (громко и неожиданно для всех): - Эх! Хорошо... сидим!

Дуче (приобняв одной рукой Колядюка, радостно): - Ожил! У него получилось!

Под общее веселье выпивается коньяк. Андрюлик озабоченно оглядывает стол и, скосив глаза на пол, явно переживая, пересчитывает пустые бутылки. Лёлик беззаботен но, чувствуется, что-то задумал. Лебедь, как всегда, невозмутим. Его скрещенные руки опираются на гитарную деку. Лёлик берет пробный аккорд, потом – еще один.

Лёлик: - Ну, коли, «эх», так и - «эх»! (кивнув, как и прежде, Лебедю):
- Эх! Отращу-ка я волосы...
Колядючина! Для тебя!..
Эх, отращу-ка я волосы,
Надену рванину с заплатами
И запою сизым голосом,
Что кончил сегодня с утратами!

Водитель в уютном КАМАЗе
Раздвинет, в улыбке, свой рот
И бросит в шутливом приказе:
«А, ну-ка, хипарь, «Поворот»!»

Спою я про все «повороты» -
Их было немало у нас!
И, одурев от работы до рвоты,
Шофёр выжмет полностью газ!
Поедем-помчимся в чужие края!
К чертям эти сытые рожи!
Мы, просто, не влазим в их рамки, друзья!
Мы, к счастью, на них не похожи!

Рванём же туда, где никто не бывал!
Где нет ничего, кроме света!
Где, каждый из нас, столько зим зимовал,
Что, просто, не выживет летом!
... Где, каждый из нас, столько зим зимовал,
...Что, просто, не выживет летом!

К последнему куплету – подпевают все. Кроме Андрюлика. Остальная же присутствующая публика развеселилась окончательно – всем хочется попеть, поорать и подурковать. Все – молоды, здоровы, устроены и, чего-то добились в жизни, а сегодняшний день – это день беззаботной радости и приятных воспоминаний.
В возникшей суете никто не замечает, как входит Гошик. Гошик некоторое время стоит молча, наблюдает с улыбкой за происходящим. В руках у него бутылка, всё того же, «Белого Аиста» - так называемый, «гостевой флянец». Андрюлик замечает нового гостя первым. И, далее, говорить все начинают почти одновременно. Рады.

Андрюлик: - О! Хуагофэнище прибыл!

Лёлик: - Пропащий соул! Я уж забыл, как ты выглядишь!

Дуче: - Игорёк!

Колядюк: - Гош, проходи. Промок же!

Хусейн: - Привет-буфет! Как там, на задворках дворцов?

Гошик: - Как-как... Посадку давай! Видишь – ослабеваю!

Лёлик с Хусейном поднимаются, идут к противоположному от входа окну,
освобождюет от всякой глиняной мелочи пару стоящих там стульев и приносят их к столу. Лебедь немного сдвигается в сторону, подтягивает ближе один из стульев – Гошик благополучно протискивается в тесноту застолья.

Лебедь: - Рассказывай!

Гошик: - Чё рассказывать-то?

Кукр (снова разливая коньяк): - Как жизнь, как обстановка, как, вообще?

Гошик: - Обстановка благоприятствует! На производстве – затишье, волчица – уехамши в Тью Мэнь, все гюйсы подняты – День Независимости, как-никак! И, что характерно, завтре мне – не на работцу. «Увал» сам себе выписал – практически, «краткосрочный дембель»!

Андрюлик: - Хитёр, бобёр! Товарисчам, значицця - мучения от абстиненции поутрянке, на производстве, а ты, как сытый вАлк – в «увале» и в расслабухе?!

Гошик: - Это, каким-таким товарисчам? По-моему, здесь, все - сами себе господа. На державу не служат и тягло государево не имут!

Лёлик: - Да-а, что-то ты, Андрюлик, погорячился! Жестковат ты сегодня,

Андрюлик, жестковат!

Гошик: - Да, уж! Но зато – в своём репертуаре!

Дуче: - Гошик! А, взыскание за опоздание?

Гошик: (обреченно): - Ох... Я готов, я готов – как Гагарин и Титов!

Лёлик (поднимает солидную порцию коньяку и передает ее Гошику): - Дык... Что ж мы все сидим, как засватанные?.. Как говорили ... древние ... дай бог памяти ... кэчуа! Калдыр!

Устоявшаяся процедура организованно повторяется и в новом составе. Коньяк, шоколад и лимон.

Гошик: - А, что Сюзи? Где это он? Незамечаем, что-то, в обозримом пространстве!

Андрюлик: - Не было ишо гада. Шхерицця где-то.

Гошик: - Странно... Я ж его пораньше, специально, отпустил.

Хусейн: - Будешь теперь знать, как упырей всяких отпускать с
производства!

Гошик: (ухмыльнувшись): - Точно, что – упырь... Не соскучишься с ним... Я не рассказывал, как мы с ним поучаствовали в великом праздновании пятидесятилетия Победы?

Андрюлик: - Ты, вообще, еще ничего не рассказывал, сидишь тут, как Му-Му, только и хвастаешься, что своим Днем Независимости.

Гошик: - Ладноть! Вот, гиштория про негодяя Сюзюмова, про пятьдесят лет Победы и про моих дружбанов – ветеранов Куликовской битвы.

Хусейн: (заинтересованно): - Давай!

Гошик: - В общем, надвигацця пятидесятилетие Победы. Брук, Генеральный, собирает всех нас: замов своих, бездельников, и говорит, что Департамент образования жаждет собрать на фрайтаг со всей области еще живых ветеранов-педагогов, пригласить в Ёбург, чин по чину, усадить в зале нашем, задвинуть охерительнейший кончерто-гроссо со слезой, а потом, как говорицця, дискотэка! А увертюрой к ней: фронтовые сто грамм - от щедрот Правительства счастливо спасенного Урала. Прожект грандиозный! И главный импресарио уже утвержден – Леонард Израилевич Брук - что, автоматически, лично для меня, означает несусветную беготню, головняки и судороги гладкой мускулатуры. Я это понимаю, осознаю и тут же охереваю. Брук...

Лёлик (перебивает): - Колх Исроэль, практически...

Гошик (кивнув): ...Брук – мужик вникающий и, когда надо, немедленно! - вонзает в меня свой скорбный взгляд Бэн Гуриона и говорит нежно: «Николаич: архив облоно с 1946 года и тщательный подбор героических дедов; их не менее героический поиск, именные пригласительные и мягкая доставка в стольный град Ебург; размещение, экскурсион и разнообразное развлекалово до кончерто и до момента принятия на грудь – иди, выполняй, доложишь по ходу дела». И пошел я Бруком гонимый, солнцем палимый. Отобрать предстояло три с половиной тыщи орденоносных дэдушек и их боевых подруг! Выдвинулся в «кадры» департаментские, нашел, чё хотел. А, надо сказать, что в школе, в которой я раньше работал – целых два таких дедугана и оба – мои ляпшие корни, практически, друзьА. Один из них, Анатолий Андреевич - так, вообще – красавец! Две «Славы», «Отвага», трижды майор Советской Армии, фронтовая полковая разведка, Букурэшти брал! В мой список оба вошли, естественно, под перьвыми намберами! Ну вот, отдаю засим всю эту биду на утверждение. Спокоен: там и краткие характеристики, и боевой путь, и каки ордена, и, не сидел ли кто по пятьдесят восьмой, эт цэтэрА, эт цэтэрА. На другой день, сидю в «Уральском Рабочем», беды не чую, обсуждаю с завтипографии форму пригласительных, весь - в дискуссии о цвете виньеток и шрифта, вдруг – звонок. Пускай, говорят, перезвонит во Дворец. Что такое?.. Звоню.

Андрюлик: - А там говорят: «Вешайся! Нихера ты, Хьюго, не унбедигтен. Завалил нам весь прОцэсс – не тех дедов зазвал! Все, поголовно – бывшие бандеровцы!»

Лёлик - Дивизии СС «Галичина»!

Гошик (рассмеявшись): - Как бы не квак! Хотя, по сути – верно. У Брука вопрос воник только один - на предмет приглашения моего любимейшего Анатолия Андреевича. Ты, чё – говорит – Николаич, не в курсе дела, что твой протеже – «бич уральской педагогики»? И, вообще – мрачный тип, хулиган и буян? Я, мол-тово, как же так? Гвардия! С сорок восьмого года в образовании! А мне: никаких иллюзий, поворачивай оглобли! Ага, думаю - хер с вами! – уступаю грубому насилию, но дедам своим именные пригласительные печатаю уже своей волей и лично же им вручаю. Деды – в восторге! Прослезились, как положено. И начали к празднеству готовицця. И я готовлюсь! Выдёргиваю, само собой, Суцзукова из евойного отдела, рассказываю про все дела. Так этот, как про «фронтовые» сто грамм услышал, сразу же: «Николаич, а можно Я водку разливать буду? Дело серьёзное! Тут опытный человек нужен!».

Дуче (рассмеявшись): - Собакевич прекрасен! Извини, Игорёха – перебью? Гиштория, похоже, длинная!.. Может, нам тоже стОит маленький накатусик совершить?

Лебедь: - Давно пора! А то нам Гошика сегодня не переслушать!

Андрюлик: - Хуагофэн совсем припух. Слова никому вставить не даёт!

Колядюк (внезапно): - Я не понял... Дык, чем дело-то кончилось?

Гошик: - Вот именно!!! Гады!

Все хохочут. Лёлик с Кукром всё это время «освежают» стол, разливают по стопкам коньяк. Лёлик, как и всякий раз сегодня, поднимается и, с весьма довольным видом, провозглашает «тост».

Лёлик: - Ну... Как говорили древние... во жэнь – калдыр!

Дуче: - Это японцы, что ли?

Хусейн: - А за Йохана Леннона?

Лёлик: - Калдыр!

Андрюлик (с удовольствием выпив коньяк и закусывая спелой сочной грушей): - Мы услышим, наконец, занятнейшую гишторию про фрайтаг «апартамента сообразованности»? Или надо просить, унижацця?

Гошик: - Ядовитый ты гад, дядюшка Энди!

Лебедь: - Сука, а не матрос!

Колядюк: - Гош, не слушай никого – рассказывай!

Гошик: - Ну-ну... Короче – кое-как всё устроилось. Подготовили зал, парадную лестницу и столы в большом фойе. Накупили цветуёчков и водки. Зазвали Трошина, Лещенко еще кого-то... из оперы... помнится, уже бухие пришли. Хор Уральский краснознамённый припылил. Всё – бест! Девки дворцовские – при параде, благоухают, как «Красная Москва», чулочки, плечи голые...
Дуче (мечтательно): - Без трусов...
Гошик (сквозь общий смех, беззлобно): - Иди на хер, Дюкло!.. Сюзи – тоже в полном поряде, трезвый. Смотри, говорю ему, прибудут мои деды, посадишь их на «дворцовский» ряд, на мои места – больше некуда, все остальные кресла уже расписаны. Лёха говорит: гут, и мы так с ним и делаем. Правда, деды нарисовались уже вкрученные, но – фигня – праздник же! Тем более, что Брук их прихода так и не заметил. И, вот, сидят деды уже в зале и охеревают: всё торжественно, на сцене Трошин, музон милитерский валит, прожектора, плакаты. И - надо ж такому случицця! - гляжу, прямо перед Анатолием Андреевичем расположился, никто иной, как Нестеров, директор Департамента образования, вобнимку с Бруком! Удружил-таки Суцзуков! Ну, думаю, вилы! И, точно! Так оно и вышло! Сидят начальнички и, невзирая, громко так, кончерто и общую подготовку обсуждают. Замечаю, что Андреич напрягся и уже – крайне недоволен! А мужик он могучий, под метр девяносто, орденов одних килограмма три! Смотрю: раз - сделал боссам замечание, два – сделал... Победить не может! Не уймутся никак! Чувствую, обдумывает внушение действием. Действительно! На третий раз, подымаецця Андреич во весь свой прекрасный рост и, не вникая, кто перед ним, выписывает по фофану - и Нестерову, и Бруку! У тех, чуть головы в трусы не обвалились!.. Представьте себе, их сказочное изумление, когда с трудом повернувшись, они, вдруг, сообразили, КТО эти фофаны выписал! Немая сцена. Брук «косит лиловым глазом» в мою сторонцу, я делаю вид, что поглощен действом, а Сузцуков, падла, ржет, как ненормальный! Пока деды то, сё, инцидент мяли, я его из зала с трудом, но выволок. А ощущения – нехорошие! Чую, всё еще впереди!

Андрюлик: - Ну и дружбаны у тебя, Гошик! Членов Правительства области по бОшкам щелкают, и - хоть бы хоба!.. Оборзевшие борзые! ... Так, что же Сюзи Кватро потом?

Гошик: - Сюзи даром времени не терял, пока я немного по делам отвлёкся. Пролез-таки к водочно-разливочному терминалу! Довольный такой стоит, в белом фартуке и в пилотке - распоряжается! Жаль, я отреагировать не успел! Ветераны из зала поплыли и – прямо к столам. Аккордеон заиграл, деды водчицу хлещут, как из ружья, девульки зонги суровые поют – в общем, дым коромыслом! Андреич Брукову секретаршу танцует и мне радостно подмигывает. А в антракте безудержного веселья неожиданно выясняецця, что водка – на исходе. Ка-та-строфа! Не оценило руководство масштаб народного ликования, недоучло! Мои деды реагируют мгновенно. Андреич подзывает коллегу, Иваныча, потом меня с Сюзюмовым и объявляет боевой сбор. «Время горячее, чуваки – говорит – выбирать не приходится. Принимаем управленческое решение. Ты – говорит – Иваныч, кто по званию? Капитан? А ты, Малыш – это мне – старшой сержант? А ты, лысый? Это уже – Лёхе. Сюзюмов кисло: младший сержант, товарищ майор. А! Вот и п...дуй за водкой – говорит нежно Андреич – у нас дедовщина!»
Хусейн (смеётся): - Пошёл?

Дуче: - Побежал! Ты, когда-нибудь видел, чтобы Сюзюмов от водки отказывался? Ну, а дальше?

Гошик: - Побежал. А Андреич мне и говорит: Малыш, неужели, у тебя здесь места поукромнее нет? И девочек бы... Быстро соображаю, выдёргиваю из толпы Валю, начальницу художественно-эстетического Отдела - (рассмеялся сам) - и нежно, всим кумпанством перемещаемся туда, на четвертый этаж, как раз над кабинетом Брука! Смена декораций произошла быстро, там еще, какой-то народец на жареное подтянулся, а я внизу остался – Сюзи дождацця, а потом по своим делишкам еще маненько подзавис. Дворец постепенно опустел. Прихожу наверх, через час, и сказочно изумляюсь: картина моим глазам представляется уже совсем фантастическая! В отделе деды зонги ревут: «Артиллеристы, Сталин дал приказ! Артиллеристы, зовёт Отчизна нас...». А в коридорце, на лавочке сидит пьянючая наша главреж, Люся, а перед ней на корточках Лёха с сигарильей. Главреж в расстёгнутом, нараспах, жокэте, тычет пальцАми в свои увядшие обнаженные груди и, эдак, снисходительно внушает Сюзюмову: «Вот этой грудью, Алексей Львович, я выкормила одного сына1 А вот этой – надеюсь, еще одного!» И Суцзцуков, уже несколько устало - чувствуется, что в дискуссию давненько вступлено! – но настойчиво спрашивает: «А, меня, когда?» Люся опять: «Вот этой грудью, Алексей Львович...» И Сюзюмов тут же: «А, меня, когда?» Так и сидят неразъёмные.. А тут еще Андреича чёрт вынес! Весьма радостного и довольного. Ну, думаю, Гитлер капут! Но не задалось боевому офицеру до грудей «девичьих» добрацця! Брук поднялся – и, неожиданно, пришел на огонёк! И ошалело так меня спрашивает: «Уважаемый товарищ заместитель, что это такое?!?» Я не успел даже глупо улыбнуться! Суцзуков подскочил, как ужаленный: «Ах, оставьте, ЛЕОПОЛЬД Израилевич, ах, оставьте!!!» И, хором с Андреичем: «Водку будете?..» Бедный Брук! Пришлось ему тихо растворицця в пространстве. Только с лестницы и крикнул: «Ганник, свет потом не забудь выключить!». Такие дзела-а-а...
Сдержанный хохот – практически, «похохатывание». Андрюлик тянется за бутылкой «Белого Аиста» и потом тщательно разливает коньяк. Все за столом – в одобрительном возбуждении – судя по всему, празднество приближается к апогею.

Андрюлик: - И за что тебя, Хьюго, во двАрце младежи держат? Надо бы Бруку намекнуть, что ты оборзевший хохол, у него сразу национальное самосознание проснёцця – обратит тогда на тебя внимание!

Лёлик (деловито): - И за Богдана Хмельницкого еще ответишь...

Хусейн (рассмеявшись): - И за Петлюру!

Лебедь (в тон с Хусейном): - А за Бандеру?!?

Гошик (со вздохом, с хорошо наигранной горечью): - Наговариваете вы на нашу семью!

Дуче: - Это, кто тут наговаривает? А ну-ка, ну-ка, расскажи-ка, геноссе, гишторию про экологию Украйны...

Кукр - Не, рябята – в коллектив, в коллектив! Сначала – накатусик!

Колядюк (веско): - Ну... как говорили...

Лёлик (подхватывает): - Древние тольтэки и жестокосердный Уицилопочтли...

Колядюк: - Калдыр!

Привычная «процедура» организованно повторяется.

Андрюлик (жуёт бутерброд): - Дык, что там зеленые хохляцкие экологи? Какими кабанствами к «бгатским нагодам» славны?

Гошик (закуривает): - Вабче-то, ето анекдотец. Но - забавный... Итак. Девяносто первый год. Ридна нэнька Украина – наконец-то, счастливо самостийна и ни от кого нэзалэжна. Коррешпондэнтов понаехало! Верховна Рада – в крайнем смятении: первый раз в жизни на весь мир показывать будут – как бы не окарацця! Сидит Кравчук, с ним – Мороз, Чорновол, «руховци» всякие – набурмосенные все, следять, как бы, кто из дэпутатив чего-не того не гавкнул. Щас, не приведи господи, начнут: «Москали... жиды... бей... спасай...» Амэрыка обидицця, Израиль обидицця, да и Рассея – не дай бог! На весь же мир кажуть! «Микрофоны включать - только по команде! – Кравчук говорит. – Это, кто к первому микрофону рвёцця?». А ему: «Ой – это ж русофоб страшнейший! Ща он...». «Не-не-не – нэхай гуляе!.. А ко второму?». Мороз: «О-о-о, так цэ ж врач! Антисемит известный, чуть ли не дальний родственник доктора Менгеле!». «Боже збав! Караул!.. А, к третьему?!?». «А цэ, - говорят Кравчуку. – эколог. Грин, практически, пис! Речки, поля, леса, оранжереи...». «О! Оцэ вонО! А ну-ка, включите ему микрофон». И эколог счастливо врываецця в эфир! Выбежал – весь всклокоченный, кургузый пиджачишко, очечки – нервен и прям, как правда: «От, у нас ранишэ ричкы булы! Чысти та рыбни! От, лиса стоялы! Густи та зэлэни! А зараз?!?.. Нэма, дэ жида втопыть, нэма, дэ москаля повисыть!!!»...

Общий смех и веселье. Хохот.

Лёлик (хохоча): - Харррошенький эколог!

Дуче (довольно): - Строг, но справдлив!

Хусейн: - Живи ридна Украина – вид Пэкина до Бэрлина!

Андрюлик (назидательно): - Нэхай живуть РАДЯНСЬКИ тракторЫ!

Кукр (сквозь смех): - Надо же - а, я не знал этого анекдота!

Лебедь (весело): - Кто б сомневался!

Колядюк (улыбяясь, утешающе): - Мы так и подумали.

В дверь раздается громкий барабанный стук. Затем дверь распахивается и появляется пьяненький Сюзюмов с гитарой в черном чехле и с бутылкой «Дербента» в левой руке. Сюзюмов в серой, промокшей насквозь куртке, в правой руке у него чудовищных размеров зелено-бело-красный зонт, на голове - маленькая кожаная кепка, туго обтянувшая лысую сюзюмовскую голову. Сьюзи, как всегда, громогласен и весел.

Сюзюмов (радостно): - Здрррахуйте, товарищи киргизы!

Андрюлик: - Вот, Гошик, и твой питомец заявился.

Кукр: - Да он уже тепленький!

Дуче (удовлетворенно): - Наш пострел везде поспел!

Лёлик (посмеиваясь): - Ох, он на это дело проворный!

Лебедь: - Где это тебя так, Сюзи?

Гошик: - Где был, негодяй?

Сюзюмов (хвастливо): - Где был, где был... Шашку тупил!

Андрюлик (подозрительно): - А не шишку ли ты тупил, упырь?

Сюзюмов (раздевается, но незамедлительно реагирует на поставленный вопрос): Вы
оскорбляете меня, Андрей Александрович в моих худших намерениях и сверхтонких чувствах!

Гошик: - Ага! Значит, намерения, всё-таки, были?

Сюзюмов (с достоинством): - Они есть всегда - они не могут не быть!

Лёлик: - Как ее зовут?

Сюзюмов (отвлекшись взглядом на стол, машинально): - Не помню... Кого?

Лёлик (расхохотавшись): - Твою белую горячую!

Сюзюмов (всё еще не понимая, задумчиво): - Я брюнеток очень обожаю... (внезапно взорвавшись, возмущенно): - Пустите за стол, гады!

Все дружелюбно смеются, расступаются и раздвигаются. Лебедь подтягивает еще один свободный стул, на который и усаживают господина Суцзукова. Через стол Кукр через Колядюка передает ему двенадцатиструнную гитару. Сюзюмов пристраивает ее на коленях и усаживается поудобне. Картинно складывает руки на широкой гитарной деке, успокаивается. Лёлик тут же подносит ему стопку с коньяком. Одновременно, другой рукой, Лёлик меняет диск в «бумбоксе», и это ему удается. В мастерской раздаются первые аккорды, вполне символичной для этого дня, «Come Together» из «Abbey Road» «The Beatles».

Сюзюмов (прихлёбывая маленькими глотками коньяк): - Камтугеза-а-а, ра-а-йт нав... ова ми!..

Дуче: - Транскрибируйте, Алексей Львович, транскрибируйте!

Хусейн: - И – мягче, мягче...

Сюзюмов (сварливо): - Умные, да? Умные? Если вы такие умные, Виталий
Викторович, то чё ж вы тогда строем не ходите?

Дуче: (убежденно): - Мы - всегда в строю! «На службе боевой...»

Хусейн (подхватывает, запевая, с явным тюрским акцентом): - «... За рубежой! Солдаты Группы Войск – советских войск в Германи!..»

Сюзюмов (тоскливо): - Ну, начинается...

Андрюлик: - Сюзерен, хватит жопу морщить! Сломил бы, чё-нибудь, в честь ****ея Джонни.

Лебедь: - Лёха, подыграем...

Сюзюмов (озабоченно): - Весёлое, грустное?

Лёлик: - Как, насчет «безудержно повеселицця»?

Сюзюмов (быстро закуривает): - Припев знают все! (немедленно ударяет по струнам и, смешно вытянув голову вперед, начинает «бацать» «Лезгинку». Лёлик с Лебедем тут же присоединяются своими гитарами):
- На горе стоит арёл
И кулюёт своя нага.
Почэму же он кулюёт?
Патаму-шта нада!
Гоп-саури, гоп–са гэй!
Гоп-саури гэй!
Гоп-саури, гоп–са гэй!
Гоп-саури гэй!

Гошик: - На горе стоит ишак
На арёл похожий!
Попой вертит так и так,
А взлетэть нэ может!

Сюзюмов:
Лёлик: - Гоп-саури, гоп–са гэй!
Гоп-саури гэй!
Гоп-саури, гоп–са гэй!
Гоп-саури гэй!

Хусейн: - Кахетинец молодой
Очэн любит драка!
У него кинжал большой
Достаёт до... пятка!

Сюзюмов:
Лёлик: Гоп-саури, гоп–са гэй!
Гоп-саури гэй!
Гоп-саури, гоп–са гэй!
Гоп-саури гэй!

Андрюлик (мрачно): - Скоро в армию пойду.
 Заберут в Абхазию.
 Может быть, в последний раз
 На тебя залазию!

Сюзюмов:
Лёлик: Гоп-саури, гоп–са гэй!
Гоп-саури гэй!
Гоп-саури, гоп–са гэй!
Гоп-саури гэй!

Общий хохот и веселье. «Лезгинка» обрывается.

Сюзюмов: (сквозь смех): - О-о-о! Кстати, с этой песенкой гиштория смешная связана!

Кукр: - Чё за гиштория? Почему мы до сих пор не знаем?

Колядюк (Кукру): - Женя, браво!

Лёлик (явно, цитирет Г. Горина): - Скажите, Кукр, а вы, случайно, родом не из Нотингем-Шира?

Кукр (сообразив, радостно): - Да, а что?

Лёлик: - Ничего. Просто мы все, так и подумали.

Андрюлик: - Кукр у нас – Лэмюэль! Хотя, явно - не Гулливер.

Кукр (рассмеявшись, нетерпеливо): - Дык, чё за гиштория-то?

Сюзюмов: - Гиштория про то, как мы с Гошиком нарождающийся российский туризьм инспектировали.

Андрюлик: - Хьюго!

Гошик (улыбаясь): - Да-да-да... Было, было. Времена меняются, мужики! Оказывается, бедные снова к морю ездить стали.

Андрюлик: - У народа, наконец-то, бабло зашевелилось на кармане! После всяческих эмэмэмов мудаческих.

Сюзюмов: - Ну, да. В Сочи опять народ поехал. И мы с Игорем Николаевичем. С инспекцией, с проверкой!

Андрюлик: - Валки! Халявщики и упыри!

Гошик (миролюбиво): - Да, не... У нас там и производство было! Лёха в Ростове с трудновоспитуемыми зависал, а я в Адлере - с инвалидами. Гранд мы выиграли.

Андрюлик: - Понятно. Ну, и...

Гошик: - Среди участников действа – детский туристический центр. В конце сезона, в августе, у них – общий сэйшн, отчетные мероприятия, короткий симпозиум и радостное пиятство.

Сюзюмов: - Точка сбора – Лоо. Частный сектор, дружественные армяне и пять ящиков водки!

Дуче: - Пять ящиков? А ты, куда смотрел?

Сюзюмов (едко, переходя на крик): - Не смотрел, не смотрел! Я возмущался больше всех! Я так и сказал: «Это что? Для детского садика брали?!?»

Лёлик (в тон Сюзюмову): - Действительно! Безобразие!

Сюзюмов (не обращая внимания на смех): - Безобгазие! Пгосто сказочное свинство! Я правильно говорю, Игорь Николаевич?

Гошик (смеётся): - Об чём разговор! Дальше, Львович, дальше.

Сюзюмов (внезапно успокоившись): - Ну, вот. Я приезжаю в Лоо, уставший...

Андрюлик: -То есть, уже вкрученный.

Сюзюмов: - Я бы сказал: слегка, подшофэ. Игорь Николаевич меня встречал, но мы разминулись. Я самостоятельно до штаб-квартиры добирался. А она, между прочим, на крутой горе!

Гошик: - Прихожу, а этот уже там! Орёт и распоряжается!

Сюзюмов: - Ну, зачем же так? Я - интеллигентный человек и вёл себя очень куртуазно...

Андрюлик: - Ох, сомневаюсь!

Сюзюмов (тоном Паниковского): - А Вы, Энди, поезжайте в Лоо и спросите! Поезжайте и спросите!

Андрюлик: - Паскудные предъявы не принимаюцця!

Сюзюмов (разгоряченно): - Нет, вы поезжайте и спросите!

Колядюк (внезапно): - Мы услышим, наконец, солиста очень Большого?..

Сюзюмов (с готовностью): - Так, вот. Деньки выдались горячие. Праздновать пришлось ехать, куда-то к черту на рога, на какую-то реку Шахэ, на водопады какие-то... А, их, оказывается, целых тридцать три! И вода – отвратительная! Пресная и холодная!

Гошик (довольно): - Искупали Лёшеньку там, намочили...

Сюзюмов (возмущенно): - Да! Негодяи! Прямо в батынках! Но дело - не в этом! Накануне, познакомил меня Игорь Николаевич с прекрасным человеком, соседом нашим, СакО. Прекрасный человек! Очень интеллигентный ара! Мы, как раз, мимо проходили... уставшие, и Гошик, с барского плеча подарил ему четыре бутылки вина...

Дуче: - Просто, ты уже был не в состоянии их выпить!

Сюзюмов: - Наглая ложь! От чистого сердца! СакО – чуть не прослезился. Внимание, только внимание! И человеческое участие.

Гошик: (нетерпеливо): - Короче – он нас цум гаст зазвал, на следующий день, а мы, сглупа, и позабыли...

Сюзюмов: - Да-с! Мы были в горах и позорно упустили сей момент! И, вот, глубокой ночью, едва переставляя ноги, тащимся печально к себе на гору. Вокруг – черная южная ночь. И в темноте сияет только один дом. Прекрасный чертог великолепного СакО! СакО – посреди широкого двора, в гамаке, как Великий Моурави...

Хусейн: - Э-э-э, ара, при чём здесь Сакартвэло?

Сюзюмов (поморщившись): - Слюшь, как брата прашу... Не перебивай царя! ... Да! Столы накрыты – во весь двор! И, оказывается, он нас целый вечер ждет! Меня чуть не парализовало! Такие жертвы!

Гошик: - Тут надо армян понять. Всё было хорошо и весело, пока Союз не накрылся медным тазом и народу стало резко не до Сочи. Несколько лет сподряд – почти впустую! Нетути отдыхающих! Частный сектор – в ауте!

Андрюлик: - Вай, мэ! Из рациона стала исчезать красная икра!

Гошик (улыбается): - Ну, в общем, да. Подсос! Теперь - каждому человечку внимание! А, тем более, фирме, которая этих самых человечков в Сочи вывозит.

Лёлик: - Вот и ждал вас СакО, как верный Джульбарс.

Сюзюмов: - Но, зато, как красиво он это сделал! «Мой дом – ваш дом! Всех друзей приводи, до утра песни петь будем!». Холодное красное вино, долма, турша, мацони, аджабцандали...

Андрюлик: - Какие сандали?

Сюзюмов (раздраженно): - Аджабцандали! Аджаб... Еда такая! Закуска! Вкуснотища страшная!

Гошик (весело): - Переводится – «свиная жратва», в общем, «помои»...

Сюзюмов: - Какие «помои», Игорь Николаевич? Как вам не стыдно? Короче, сбегал я еще за товарисчами, Ульриха Теодоровича привёл – он большой и кушает хорошо...

Дуче: - И начался дУбас!

Сюзюмов: - Я бы сказал – творческий вечер. Ночная вечеря. СакО тосты говорит, вина подливает, туршу и крысу жаренную всем накладывает...
Гошик (возмущенно): - Нутрию, придурок!

Сюзюмов: - Ну, нутрию! Пардон... Все – веселы и счастливы. И тут мне СакО и говорит: «Слюшь, Лёха Ленин, ти мине сразу пандра... – спой, как брат тибя прашю! «Джан балэс, балэс» спой!»...

Гошик: - Или, накрайняк, «Ев воц айкакан»!

Лёлик (засмеявшись): - Это он Сюзи за лысину и бородёнку Лениным назвал?

Сюзюмов (самодовольно): - А, как же! И, вот, я, ни о каких «балэс-балэсах» не ведая, схватил гитарас - по струнам! - и, как заору: «Гоп-саури, гопса гэй! Гоп-саури гэй!..». Исполнили всё с Николаичем до конца! И про «заберут в Абхазию» тоже!..

Гошик - А СакО всё выслушал и, с самым серьёзным видосом, говорит: «Слюшь,
Лёха Ленин, слов я тваих нэ понел, но мэлодия, чувствую, наша! Маладэц, Ленин-джян!»

Андрюлик: - Так, надо было ему еще «Ара инч, ара инч...» исполнить!

Сюзюмов (расхохотавшись): - Не-е-е! Но – дальше, дальше-то!

Андрюлик: - Куда уж дальше!

Сюзюмов: - Дальше СакО мне и говорит: «Тебе, как брату - самое дорогое сейчас покажу! Самое дарагое, ара, что у мэне есть!». Ну, думаю, камень с горы Арарат! А он, как заорёт: «МаринЭ!!! АннИк!!! МаринЭ!!!». В пять утра! И, вдруг, наверху, на лестнице появляется огромных размеров молодая заспанная армянка, пудов на десять! В черном шелковом халатике! И тихо так говорит: «Барамцзэс! Инч, сэрдце моё?». СакО – нежно: «Смотри, Лёха-джян. Моя МаринЭ! Моя золото!.. Иди спать, аннИк, не надо ничего…».

Общий смех. Лёлик, не медля, начинает разливать коньяк по стопкам.

Лебедь (сквозь поднявшийся гам, мечтательно): - Это ж надо!.. Кстати, что такое «аннИк»?

Гошик: - Не поверишь! «АннИк – по-ихнему, «сердце моё»!

Вдруг, резко звонит телефон, забытый на столе, среди бутылок и закуски. Воцаряется тишина. Телефон звонит громко и нетерпеливо. Андрюлик, недоумевая, поднимает трубку. Молча слушает. Потом произносит странную фразу: «Еще раз!.. Давай, лучше, по-немецки! С аглицким – прОблэмсы!». Послушав еще немного, кладёт трубку. Молчание.

Лёлик: - Кто звонил? Ты, чё, заснул?

Андрюлик: - Джон Леннон... Приветы передавал...

ЗАНАВЕС