сто 20

От бутылок надо было отказываться – Петру Петровичу тяжеловато стало носить набитые неподъемной стеклянной тяжестью сумки, да и пункт по приему стеклотары, что был неподалеку от дома, порешил закрыться. Правда, с жестяными банками хлопот было тоже предостаточно – ноги начинали быстро болеть от ежечасных упражнений по уменьшению в размерах собираемых жестянок – бросить на асфальт, наступить одной ногой, со всей силой придавить, другой ногой пару раз нажать на искривившиеся очертания банки, наклониться, поднять.
- Ну, вот и на батон хлебушка набрал, без масла пока что, без маслица… - нечто подобное обычно бормотал вслух Петр Петрович, будто просто, как обычный отдыхающий горожанин, гуляя по парку. Да и в самом деле, ничто не выдавало в нем человека, занятого почти что постыдным, не подобающим для его старческих седин занятием, разве что только огромная, грязноватая сумка, набитая смятыми банками, да постоянное бормотание фраз, ненароком извещающих всех и вся об успехах и неудачах компании по сбору жестяного урожая. От этой нелепейшей привычки – проговаривать вслух многие из своих мыслей, Петр Петрович уже и не пытался избавиться, хоть и недовольно выговаривал себе частенько, все также заставляя прохожих изумленно оборачиваться:
- Стыдно, ох, как стыдно… Ну, кому это интересно, кому? Молчи, молчи!.. Что ты как безумец?! Молчи!..
Еще одна напасть преследовала Петра Петровича – забывчивость, всё чаще и чаще подкарауливающая в тайниках памяти, захватывающая сознание в моменты воспоминаний, в минуты обычных дел. Ничего ужасного не было в том, что Петр Петрович не мог припомнить лиц своих родителей, не тяготило его отсутствие средь прочих имен, еще кое-как цепляющихся за реестр знакомых, имени своего сына, уехавшего несколько лет назад… да бог знает куда уехавшего, но вот то, что не раз уж забывалась где-то в парке сумка, полная жестяными банками, это совсем
- Никуда не годилось…
 Кроме редких удач в дни, когда Петр Петрович мог позволить себе и хлеба сдобного, и добрый кусок вареной колбасы, и даже бутыль недорого вина, радостью его еще была Любовь Ульянова – известная киноактриса, удивительнейшая красавица, звезда всесоюзного небосвода, так сильно, в отличие от своего чуть более реального прототипа, изменившегося за последние десятки лет. Ульянова умерла в прошлом году, но Петр Петрович уже несколько лет не мог увидеть её – ни в театре, ни на киноэкране – быть может, она не хотела, чтоб люди, которые знали её иной, смотрели на это переменившееся будто по вине недоброго колдовства лицо… А потому Петр Петрович видел в памяти её именно такой, какой узнал когда-то, в давнем 1956-ом, и было это 19 ноября – день выдался морозный, ветреный - продрогнув, он зашел в театр, давали «Двенадцатую ночь»… С тех пор во внутреннем кармане Петра Петровича всегда лежала фотокарточка с её ликом – костюм Себастьяна так красил её милое, за столько лет ставшее родным лицо… Стремясь стать ближе к своему кумиру, Петр Петрович собирал не только коллекцию фотоизображений Любови Ульяновой, но и регулярно пополнял собрание впечатлений от её спектаклей – всех без исключения, её кино-работ – от первой до последней, её вещей, попавших к нему невесть какими путями. Средь прочих фотографий в альбоме Петра Петровича имелась одна, особенно приковывавшая его взгляд, - эпизод свадьбы – его и Любови Ульяновой. «Его»? Досадная ошибка, конечно, - рядом с великой актрисой на фото замер кто-то другой, попросту удивительно схожий с Петром Петровичем, и воспоминания о том торжественном и нежном дне, иногда нежданно тревожащие старого поклонника «незаходящей звезды всесоюзной сцены», всего лишь выдуманы им самим…
…Опустив сумки с банками на землю, Петр Петрович частенько замирает, устремив свой взгляд в украшенное звездами ночное небо.
- Такое огромное небо… Такая бесконечная, бескрайняя вселенная… Как можно думать, что в этой громадине для человека будет сделано исключение? Как?! Всё, всё – от бабочки до звезд, всё исчезает, становясь… Да ничем не становясь… Где ты, бабочка, где?!.. Где ты, Люба, где?!
Низко опустивший голову, забывший про сумки, Петр Петрович бредет по дорожке парка - осторожно вытащив из внутреннего кармана фотокарточку, он подолгу всматривается в немного грустные глаза Любы, всё никак не может оторвать взгляд.