Мышь

А ей пришлось с этим жить. Да еще и похоронами заниматься. А что делать? Свекровь слегла от нагрянувшего ужаса. Маша только молилась, чтобы хоть она-то не ушла…На еще одни похороны ее не хватит. Да и родители беспокоили. Но хорошо, что беспокоили. Беспокойство за живых отвлекало от мыслей о мертвом.

А городок-то маленький. Случившееся стало событием. А Маше приходилось ходить и в магазин, и по конторам разным. Самое тяжелое было – спину держать. И глаз не поднимать. Не потому что стыдно было. Не потому что боялась. Не могла. Смотрела внутрь. Хорошо, дочку отправила. Двенадцать лет – ничего от нее не скроешь. Сестра позвала к себе. Обещала даже в Москву свозить, отвлечь. Спасибо, все-таки семья у Маши есть.

И все-таки семьи у Маши нету. Теперь. Нет, давно уже. Когда они встретились – Борис и та…

Занимаясь хлопотами, связанными с похоронами и прочим, Маша как будто существовала в двух измерениях – реальном и том, прошлом, которое так и не стало будущим. Они познакомились в институте. Она посмеялась, увидев его фамилию: Бандыш-Бандовский. Да еще и звали – Борисом. Три Б. Он был знаменитостью в пределах нескольких курсов, особенно младших. И очень нравился ее подруге Катерине. По Катерининой просьбе Маша и позвонила Борису, чтобы пригласить на 8-е Марта. Он пришел. Принес цветы – 7 живых веточек фрезий и одну мимозу. Мимоза досталась Маше. Маша улыбнулась: «Вы хотите, чтобы я тоже была такая сухая и желтая?». Борис галантно ответил: «Я не позволю».

Поженились они через два года. Потом родилась дочка. По распределению Бориса попали в маленький городок вблизи известного причерноморского порта. Жили обыкновенно. Маша даже считала, что хорошо. Борис работал в самой большой местной газете, куда устроилась и Маша после выхода из декретного отпуска.

То ли за неимением лучшего, то ли действительно был талантлив, но постепенно Борис стал настоящей звездой. Городок-то маленький. Место журналиста-скандалиста было не занято. Борис это быстро понял и постарался. Двойная фамилия не казалась никому смешной. Даже наоборот. После нескольких публикаций с воззваниями «доколе?» произносить «Бандыш-Бандовский» в городе стали с придыханием.

А Маша писала мелкие заметки о мелких происшествиях. И довольствовалась малым. Ей-то, правда, это не казалось малым. А что, жизнь сложилась: муж – известный журналист (пусть даже в маленьком городе), дочь растет, дом свой есть. Хорошо.

А ему, оказывается, было мало. Звездная жизнь поначалу немного исправляла положение. Борис постоянно пропадал на каких-то приемах, банкетах и прочей ерунде. В общем, банальная история. Стал позже приходить и раньше уходить. Для него жизнь кипела за порогом дома.

За порогом дома он и встретил ту…Маша ее знала. Жена одного из главных городских чиновников. Ей тоже было скучно дома. Баба, настоящая баба. Нет, не грубая. А из тех, у кого вот это бабье нутро так и выплескивается. Увидев ее как-то на одном из приемов, Маша даже поморщилась: все как-то чересчур, все как-то слишком ярко, слишком напоказ. А Маша любила умеренность: приглушенные тона, тихие звуки. Маша и сама говорила тихо, голос никогда не повышала.

Легкий оттенок беспокойства она почувствовала еще до того, как тайное стало явным. Дочка притащила в дом декоративную мышь. Беленькую. Борис едва взглянул. А потом хмыкнул и сказал: «А давайте назовем ее Машей». Маша удивленно взглянула на Бориса. Шутит, что ли? Но Борис больше ничего не сказал, только в глазах у него промелькнула что-то странное – то ли брезгливость, то ли раздражение.

А утром она все узнала. Все-таки в редакции газеты работала. Увидела фотографии с праздника, где собрался весь городской бомонд. Борис был запечатлен рядом с той. Маша посмотрела и поняла: они вместе. Нет, не обнимались, не смотрели в глаза друг другу. Но ошибиться нельзя было – вместе.

Все было как прежде. Борис приходил поздно, но ночевал всегда дома. Маша готовила еду, убирала, занималась дочкой. И молчала. Совсем. Ей даже в магазине было тяжело обращаться к продавцам. Объяснялась знаками. Даже дочке было тяжело что-то говорить. Так, молча обнимала, целовала и гладила по голове. А с Борисом не говорила и вовсе. Не потому что не хотела. Не могла. Жизнь внутри Маши остановилась. А Борис приходил, уходил, завтракал, ужинал, надевал выстиранные и выглаженные Машей рубашки. И был так поглощен своей внутренней жизнью (у него-то она кипела!), что даже не замечал Машиного молчания.

Все случилось в летний день. Такой погожий, ясный день. Маша уронила чашку. Кофе выплеснулся на Бориса. Он вскочил и впервые за последнее время взглянул на Машу. А потом заговорил:
- Ты же мышь, просто мышь! Что ты снуешь туда-сюда, глазками пугливо смотришь? Ты даже говорить разучилась! Да ты даже никогда и не говорила, а пищала, как мышь! Посмотри – у тебя платье одного цвета со стенкой! Тебя не видно, тебя не слышно – ты вообще существуешь? Ты вообще что-то чувствуешь? Ты хоть плакать умеешь? Ты ведь все знаешь, все – что я сплю с другой! Но я не просто сплю – я люблю ее. Она живая. А ты просто мышь. Мышь Маша.

И ушел, даже не переодев залитой рубашки. Маша молчала. А потом пошла в спальню. Там, в письменном столе, в запертом ящике лежал браунинг. Борис когда-то купил его – любил такие штуки. Считал это очень стильным. И даже показывал Маше, как его заряжать. Хвастал. Тогда еще не был знаком с той, поэтому хвастал перед Машей. Но держал браунинг незаряженным – мало ли что, и тщательно запирал ящик стола.

Маша достал браунинг и, вспоминая движения Бориса, зарядила. Потом легла на кровать и положила оружие на тумбочку рядом. Закрыла глаза. И заснула.

Проснулась она от грохота входной двери. Борис ворвался в спальню – руки трясутся, глаза красные. Увидел Машу на кровати и браунинг рядом. Сказал: «То, что надо». Взял оружие и вышел.
Сообщить о случившемся пришел сам главный редактор газеты. Борис застрелил свою любовницу, а потом себя. Застал ее с другим. Вернее, третьим – если учесть мужа и самого Бориса. Третьему повезло – остался жив. Но в психушку его все же забрали.

И Маше пришлось заниматься похоронами. А что делать? Главное – спину держать. Держать. До судорог. Но однажды Маша увидела себя в отражении витрины. Спина прямая, а голова вниз. И плечи поджатые, сведенные судорогой. И вся она…Словно мышь пугливая. Мышь Маша.